Текст книги "...Имеются человеческие жертвы"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

–   Я понимаю, – сказал Турецкий. – Но чем я мог бы вам помочь? Ведь вам, как законодателю, известно, что мы, юристы, должны быть вне политики, абсолютно нейтральны, ну и так далее...

–   Ах, бросьте! – сказал Платов. – Есть абстракции писаных законов и есть реальная жизнь. Поймите, это мой регион! Я действительно патриот своей земли, не на словах! Тут мои предки лежат, деды и прадеды! Я отдал ему всю свою жизнь. Единственная моя задача – вытащить область из ямы, избавить ее от произвола Москвы, от криминального беспредела, наладить жизнь! Вы же видите, Александр Борисович, кто рвется к власти. Если они сумеют тут воцариться, то, что случилось в воскресенье, покажется детской песенкой и аукнется по всей России! Для них ведь победа на выборах здесь только первый этап, только трамплин.

«Эх, – подумал Турецкий, глядя в его серо-стальные честные глаза. – Задал бы я тебе вопрос, дорогой товарищ Платов, – где ты был все эти пять лет своего губернаторства, отчего все эти славные начинания ты отнес на второй срок?.. » .

А Платов говорил с пылкой убежденностью, и казалось, то, что слетает с его уст, для него действительно свято и он сам верит в это всем сердцем. И Турецкий поверил бы ему, наверное, если бы... Если бы не был тем, кем он был, если бы не провел за жизнь тысячи допросов, когда заведомые мерзавцы и божились, и землю ели, и вдохновенно врали с такой убедительностью, что им поверил бы и сам Станиславский.

–  Так чем я могу помочь вам? – спросил Турецкий. – Как бы то ни было, каждый на своем месте, мы служим России, так что в конечном счете интересы у нас общие.

–   Вот именно! – воодушевился Платов. – А значит, наша первая задача – не дать темным личностям прорваться во власть, оттеснить порядочных людей и установить диктатуру беспредела. Я обеспечу вам все условия, пойду на все. Вы должны найти и разоблачить организаторов этих ужасных событий.

–  Слушаю вас, – сказал Турецкий и придвинулся к губернатору вместе с тяжелым креслом, всем видом выражая готовность оказать собеседнику всяческое содействие.

–   Понимаете, Александр Борисович, ведь что получилось? Когда все это произошло, меня в городе не было. Обеспечение порядка было возложено на руководство областного УВД и ФСБ, и я со своей стороны предпринял все возможное, чтобы ничего подобного не случилось. И все же катастрофа разразилась. Спрашивается, почему? Вот на какой вопрос прежде всего вы должны ответить!

–  Ну а зачем тогда мы здесь? – пожал плечами Турецкий. – Именно этим мы и занимаемся.

–   Наверное, вы не поняли меня, – сказал Платов, понизив голос. – Необходимо форсировать вашу работу. Получить результат как можно быстрее! По крайней мере, в течение ближайшего месяца. Мне нужно реабилитировать свое имя и снять с себя эти вздорные обвинения, будто я отдал приказ спецназу ломать людям ребра... Потому что потом будет уже поздно.

–   Я бы рад, – сказал Турецкий, – но, к сожалению, тут от нас мало что зависит. И ускорить события мы не в силах, если, конечно, нам нужен верный результат. Так ведь?

–   И все же, – сказал Платов, – я думаю, что от вас зависит многое... Если вы нуждаетесь в средствах...

«Это уже смахивает на «барашка в бумажке»! – присвистнул про себя Турецкий. – Пусть предложение и высказано в самой туманной форме, однако имеющий уши да услышит. Эх, Турецкий, не теряйся, чего там! Теперь же никто не теряется по этой части. А он, надо думать, не поскупится... »

Но он как бы не услышал последних слов губернатора и сказал:

–   Николай Иванович, что мы с вами ходим вокруг да около? Давайте прямо: если вы кого-то конкретно имеете в виду, назовите имя. А уж я со своей стороны попробую добыть факты и с фактами в руках подтвердить или опровергнуть ваши предположения.

–   Я рад, что мы поняли друг друга, – облегченно сказал губернатор. – Собственно, ничего другого мне ведь и не надо...

–   Но знайте, – сказал Турецкий, – я буду беспристрастен. То есть не буду ввязываться в здешние разборки ни на чьей стороне.

–   Да, да! – воскликнул Платов. – Это подразумевается само собой.

–  Ну а имя? – тихо спросил Турецкий.

И губернатор, подавшись к нему и не отводя своих серых нержавеющих глаз, так же тихо выговорил:

–   Клемешев.

И они молча встретились глазами.

«Неплохо, – думал Турецкий, когда тот же джип нес его обратно по улицам Степногорска в сторону их «базового лагеря». Теперь можно будет вздохнуть полегче: материальное обеспечение наверняка будет на уровне: и люди, и транспорт, и связь... И мешать местные уже не осмелятся... Эх, если б знала моя благоверная, читая мое легкомысленное письмишко денька этак через два, какую заметную роль оно сыграло в деле нашей общей победы, если таковая, конечно, нам суждена».

51

А следующий день был ознаменован несколькими чрезвычайными событиями. И в московских газетах, и практически во всей прессе Степногорска появилось официальное заключение правительственной комиссии в связи с событиями, имевшими место на площади Свободы. Оно было коротким, бездоказательным, безапелляционным и явно продиктовано не столько серьезным анализом, сколько сиюминутной политической конъюнктурой.

Вся ответственность за случившееся возлагалась на руководящее ядро общественного движения «Гражданское действие», которое не сумело обеспечить порядок в своих рядах, проследить за поведением участников шествия и обеспечить необходимые меры безопасности в местах большого скопления людей. Персональная ответственность была возложена на лидера движения Русакова, чьи многочисленные необдуманные подстрекательские публичные и печатные выступления взвинтили страсти, и прежде всего в молодежной студенческой среде. Кроме того в числе митингующих было отмечено множество лиц в состоянии алкогольного и наркотического опьянения. Раздавались призывы атаковать и взять штурмом административные здания, где размещаются местные органы власти. В создавшейся обстановке действия вызванных для обеспечения порядка нарядов милиции и ОМОНа надо признать адекватными и правомерными.

Комиссия выражает соболезнования семьям погибших, а также всем пострадавшим во время уличных беспорядков и надеется, что следственная группа Генпрокуратуры Российской Федерации, расследующая настоящее дело, сумеет в ближайшее время полно, объективно и всесторонне разобраться в совершенном правонарушении.

–  Ай да молодцы! – воскликнул Турецкий, закончив чтение вслух обоим своим коллегам сего унылого шедевра государственной мысли, и отшвырнул газету. – Ну конечно! Чего тут голову ломать? Так же проще всего. И нам, так сказать, указание, где именно искать и на чью голову валить. Просто плакать хочется... Правители!

–  Вы лучше вот это почитайте, Александр Борисович! – сказал Рыжков и потряс над головой страницами городской молодежки. – Тут, кажется, кое-что поинтересней!

–  Ну что там еще? – Турецкий вырвал газету из рук Рыжкова и раздраженно уставился на первую полосу. В глаза бросился аршинный заголовок: «Так за кого мы пойдем голосовать?»

Пониже, явно в продолжение начатой кампании, бойкие газетчики, явно подражая своим коллегам из «Московского комсомольца», на полублатном-полустуденческом сленге доводили до конца акцию по «размазыванию по стенке» нынешнего губернатора.

А в последнем абзаце всем читателям предлагалось разуть глаза и не ломать попусту головы над тем, кому править Степногорской областью. «Есть такой человек! – утверждали авторы. – Конечно, есть, и все его знают. Если кого и выдвигать на губернаторский пост, так бывшего мэра Клемешева, нашего Гену – молодого, инициативного, экономиста по образованию, совсем недавно показавшего пример, как должен вести себя политик нового поколения.

–  Ну как? – спросил Рыжков. – Впечатляет?

–   А то мы этого не ждали, – сказал Турецкий. – Это что, только первая ласточка, пробный шар?

–   Ну да, – сказал Данилов, торопливо просматривая другие газеты, – ясно, он вступил в кампанию, причем хотят создать впечатление, будто это инициатива снизу, пожелание масс.

–   Погодите, погодите, – сказал Рыжков, – тут, кажется, намечается цирк в лучших Жириновских традициях.

Действительно, в одной из газет на вопрос корреспондента недавнему мэру, верны ли слухи, будто он собирается выставить свою кандидатуру, Клемешев решительно отказывался подтвердить эти досужие домыслы. Он ссылался, во-первых, на то, что такой шаг мог бы быть неправильно истолкован жителями Степногорска, а его уход с поста мэра назван лукавым маневром ради обретения дешевой популярности. Во-вторых, на то, что его знают только в самом Степногорске, а жители области, как обычно, более консервативные и инертные, вряд ли пойдут голосовать за неведомого им «кота в мешке». И наконец, он жаловался на отсутствие средств для проведения предвыборной кампании в столь ограниченное время, для обеспечения необходимой информации, а просить о денежной помощи и без того разоренное до нитки население считает для себя совершенно недопустимым. Хотя, конечно, если бы он сумел стать губернатором, он навел бы порядок, и прежде всего начал бы с разоблачения тех, кто нажился в годы правления нынешнего властителя области, с решительного разрушения всей системы коррупции и круговой поруки. Он сменил бы всех чиновников, погрязших в поборах и казнокрадстве, восстановил бы «оборонку» и наладил бы экспортную торговлю основным товаром их города и области через систему прямых договоров и много еще чего...

–  Ну, посмотрим, посмотрим, – задумчиво произнес Турецкий. – Как бы то ни было, а наша работа идет своим чередом. А что касается «Гражданского действия», они сумеют себя отстоять. Значит, так! Военный совет объявляю открытым. Давайте-ка взглянем на наши полевые карты и отметим, какие объекты мы уже отработали и что осталось.

Турецкий подошел к карте и поднес шариковую ручку к серому квадратику, изображавшему площадь Свободы.

– Вот примыкающие улицы. Вот дом, во дворе которого нашли трупы тех двух кавказцев. А вот... – Тут ручка выскользнула из пальцев, он вдруг резко наклонился, чтоб успеть ее поймать, и в этот момент зазвенело стекло, раздался характерный звук и, выбив пыль из стены, прямо в карту на уровне головы Турецкого ударила пуля.

–  Шеф! – заорал Данилов, но Турецкий не впервые в своей жизни оказывался под обстрелом на боевой позиции. Он пластом рухнул на пол, успев выкрикнуть своим:

–  Ложись!

Шторы были раздвинуты, и все трое понимали, что тот, кто вел обстрел, по всей видимости, из окна лестничной площадки дома напротив, а может, с крыши или чердака здания повыше, стоявшего в полутора сотнях метров, по-прежнему держит их в поле зрения оптического прицела. Все трое тяжело дышали.

–  Как считаете, – спросил Турецкий, – он сообразил, что я упал раньше, или думает, что снял цель?

Они сползлись на середину комнаты.

–   Вот тебе, бабушка, и военный совет! – проговорил Турецкий. – Что будем делать?

–   А нечего тут гадать, – сказал Данилов. Нас же по телику не показывали. Да и нужны мы им, как в бане гудок, коли есть дичь покрупнее. Лежите, шеф! Начинается паника!

И он вскочил, распахнул окно, рискуя и вправду схлопотать «маслину» в лоб, заорал что-то нечленораздельное, в то время как Рыжков и Турецкий выползли в прихожую номера, таща за собой телефон на длинном проводе. Турецкий сорвал трубку и один за другим набрал два самых известных двухзначных номера, сначала «Скорой», потом, спустя минут пять – милиции.

–   Алло! Милиция? Дежурного по городу! Говорят из вашей спец гостиницы. Кто говорит? – Турецкий подмигнул Рыжкову. – Говорит следователь Генеральной прокуратуры Данилов. У нас ЧП – покушение на старшего следователя из Москвы Турецкого! Он ранен. Огнестрельное в голову. Без сознания. «Скорая» уже вышла. Высылайте опергруппу. Третий этаж, комната триста восемнадцать.

–  Ну а дальше что? – спросил подошедший Данилов.

–   Видно, придется мне временно исчезнуть, – сказал Турецкий. Если кто-то получил задание поставить точку в моей карьере, мне лучше тут больше по улицам не шляться, сами понимаете. Сейчас приедет «Скорая», прибудет опергруппа, меня вынесут и увезут. Так что тот, кто стрелял, и его группа прикрытия получат подтверждение, что выстрел был удачен.

–   Ну хорошо, а дальше, дальше? – повторил Данилов.

–  А дальше пока не знаю, – сказал Турецкий.

– Но если сюжет швырнуло в эту сторону, стало быть, мы, может, и сами того не понимая, вышли на след.

–   Все так, – ответил Данилов. – Но тут ведь, конечно, свои порядки. Наверняка есть свои тихие кадры и в милиции, и в прокуратуре, так что ваш спектакль не сегодня-завтра откроется. Мы и в Москве-то можем секретность обеспечить с большим скрипом, а уж тут...

–   Согласен, – сказал Турецкий. – И даже удивляюсь, Миша, отчего ты еще не «важняк». Короче, я ложусь в больницу с огнестрельным ранением. У всех членов бригады «Скорой» и у персонала приемного покоя отберем подписки о неразглашении данных следствия. Надо, чтобы закрыли рты на замок. Все остальное – по законам жизненной правды – сообщение в прессу и так далее. Тем более тяжесть моего ранения неизвестна. Может, только царапнуло, а может, на грани жизни и смерти. Если кому-то очень надо довести дело до конца, вполне возможно, забредут в больницу. Тогда есть шанс сцапать их там.

–   Ну а кровь? – спросил Рыжков. – Сейчас же сюда прикатят криминалисты, судебные медики. С этими ведь наш фармазон не пройдет!

–  Ну все, братцы! Прибегнем к членовредительству!

И, схватив осколок стекла, Турецкий сморщился, зажмурил глаза и, задрав рукав, решительно взмахнул острым осколком. Кровь так и брызнула.

–   А ну глянь, вены целы? – сквозь зубы спросил Турецкий.

–  Порядок, – ответил Рыжков. – Кровопускание в лучших традициях семнадцатого века. Как у вас со сворачиваемостью, шеф?

–  Сейчас узнаем, – сказал Турецкий.

–   Ну живодеры! – сказал Данилов. – Пропадите вы пропадом, голова кружится!

–  «Голова обмотана, кровь на рукаве, след кровавый тянется по сырой траве», – пропел Турецкий и что есть силы махнул рукой, забрызгав и карту города, и голубое покрывало на койке. А затем щедро окропил голову и лицо. Получилось вполне натурально. Он, кажется, и не пожалел себя, и не переборщил. Кровушки было предостаточно.

И неожиданно он почувствовал дурноту и слабость в ногах, и руки задрожали предательски: он вдруг понял, что пять минут назад мог быть убит наповал и жив сейчас только по чистой случайности.

–   Вот что, Миша, – сказал он, жадно глотнув воздуха. – Сообщи о случившемся в городскую администрацию и в секретариат Платова. А теперь выбегайте в коридор, кричите, сзывайте народ, а я падаю замертво. Никого, кроме следственно-оперативной группы и медиков, не впускать! Как у меня с цветом лица?

Данилов взглянул критически. И прежде чем выбежать из номера, иронически улыбнулся:

–  По-моему, подходяще.

Турецкий крякнул и, с силой отшвырнув ногой стул, который перевернулся и отлетел в угол, раскинулся на полу в ожидании своих спасителей.

52

В понедельник двадцатого апреля в десять часов утра начальник МУРа Вячеслав Иванович Грязнов явился к заместителю министра внутренних дел по кадрам, имея на руках рапорт с просьбой об увольнении с занимаемой должности: всегда лучше самому рулить, опережая события и чужие инициативы. Однако на сей раз обойти противников на вороных не удалось. Тем же числом было датировано уже поступившее часом раньше распоряжение и. о. министра внутренних дел об отстранении Грязнова от обязанностей начальника Московского уголовного розыска в связи с превышением им служебных полномочий и о переводе его в резерв Управления кадров МВД.

Просто удивительно, как у этого бесцветного человека поднялась рука подмахнуть такой документ! Видно, и его маленько потрясли, а он, этот регент на министерстве, отлично понимая свое место и то, что он фигура сугубо временная и разменная, кочевряжиться не стал. Ну, Грязнов так Грязнов... Был Грязнов – и нету! Подмахнул не глядя. И с плеч долой.

Остаток дня был угрохан на разные бюрократические закавыки, сдачу дел, оформление бумаг и прочее канцелярское занудство. Торжественных прощаний устраивать не стали, сочли излишним. При той чехарде, что творилась тут уже не один год, легко было предположить в недалеком будущем торжественную встречу. Так что обошлись без театра абсурда. Посидели, уговорили бутылочку с Яковлевым, Шибановым и лучшими операми и разбежались.

Особой обиды Грязнов не чувствовал. Все это было, коли разобраться, в порядке вещей, обидно было только за те неимоверные, нечеловеческие усилия, что пришлось им всем затратить, работая по делу Горланова. У бедняги Сизифа, наверное, были железные нервы. Куда как крепче, чем у сотрудников МУРа. Сизифов камень с надписью «Горланов» сорвался и скатился по склону горы. Грязнов не сомневался, что наступит час, когда придется заняться этим камешком вновь.

«Ничего, перемелется! – думал Грязнов. – И не то бывало. В конце концов есть тылы, есть куда отступать или, как в войну писали, «выпрямлять линию обороны». За спиной двадцать пять лет опыта оперработы, колоссальные связи, безбрежная информация. Все это не впервой – и сам уходил, и сверху «уходили», и снова зазывали, и возвращался... Все уже было. Имеется, наконец, хлебное местечко, свое дело – агентство «Глория»... Подумаешь, испугали!»

И стал полковник Грязнов жить-поживать и добра наживать...

Племянник Денис, барнаульский Растиньяк, явившийся в первопрестольную, чтоб победить ее в неравном бою, уже давно вошел во вкус на своей начальственной должности директора дядькиного «предприятия», и, надо думать, его не шибко грела перспектива снижения своего социального статуса. Парень уже заматерел на этой работе, многому научился, и польза от него была настоящая, вполне ощутимая. И смел, как черт, и с клиентами работает так, что комар носа не подточит, и деньги делать намастырился.

Так думал Грязнов, неторопливо катя по набережным, по проспектам, колеся по улочкам и переулкам Замоскворечья, где, кажется, чуть ли не с каждым домом и кварталом были связаны свои истории, свои дела, расследования, погони, облавы и захваты, где столько раз смерть, просвистев или прожужжав осой, пролетала мимо виска. Впору было засесть за мемуары, и он не сомневался, что когда-нибудь надиктует несчетное множество кассет, а там и книжечку выпустит под каким-нибудь заковыристым заглавием.

Где только не побывал он за эти дни! И Москва будто говорила с ним из прошлого на разные человеческие голоса – бывших свидетелей, потерпевших, подозреваемых и уголовников, пойманных за шкирку. И в этих «виртуальных встречах» было что-то влекущее, ностальгическое, то, к чему он привязался как к неизменному за двадцать лет сорту табака и без чего уже, кажется, и жить не мог. В общем, проболтался два дня Грязнов – крупный, рыжий, длинноносый, слегка похожий на Николая Гоголя лукавым огонечком в глазах, наездился всласть, насмотрелся, налюбовался, а на третий, как сказано в Книге Книг, – взалкал. И приехал он в свою «Глорию» без звонка и в неурочный час, где и был встречен любимым племянником в роскошном итальянском костюме с иголочки, вязаном галстуке а-ля Чубайс и крахмальной сорочке – ни дать ни взять какой-нибудь банковский служка или шустрый брокер с московской биржи – новая фигура в столичном ландшафте, все более и более утрачивающая первозданность новизны.

–   Ну, дядя Слава, – приветствовал он, – вы даете! О вашей крамоле и опале уже вся Москва гудит.

–   А пусть ее гудит! – сказал Грязнов. – Как там у Некрасова, помнишь?

Денис захлопал широко раскрытыми глазами.

–  По части литературы – неотчетливо...

–  Эх, серость, стыдоба! – поморщился Грязнов-старший. – А еще смена! «Идет, гудет зеленый шум...» Хоть запомни, а то перед девушками будет стыдно.

–  Наши девушки по-вашему не понимают, – ответил Денис.

–   Ладно, – сказал Вячеслав Иванович, – бог с ними, с девушками, девушки потом. Как у тебя тут с вакансиями? Есть у меня один старый хрыч на примете. Коли шепну словечко, возьмешь?

–   Возьму, – кивнул догадливый родич. – Если только, конечно, его фамилия Грязнов и зовут его Вячеслав Иванович. Отчего не взять? Только, чур, с месячным испытательным сроком!

–   А должность какая?

Денис размышлял недолго:

–   Главный консультант по общим вопросам добра и зла.

–  Годится, – хмыкнул полковник. – Оклад его не интересует, сколько положишь, все будет в цвет.

–   Ну так выпьем, дядя Слава, за его славное трудоустройство!

–  На работе не пью, – сказал Грязнов.

И тут зазвонил телефон. Денис снял трубку и радостно заорал:

–     Здрасьте, здрасьте, дядя Саш! Вы откуда? А, понятно! А вы что, не слышали разве? Дядя Слава у нас на повышение пошел. Да он тут, у меня, – и племянник протянул дядьке трубку. – Господин Турецкий подданный! Из Степногорска, по междугородке. Вынь да положь ему товарища полковника!

–  Здорово, Борисыч, – приветствовал Грязнов. – Как там у вас погоды? Нарыл что-нибудь?

–   Роем-пороем, вытащить не можем. А ты, слух дошел, отправлен в свободный полет?

–   Ага, – ухмыльнулся Грязнов, – свободней не бывает. Наш подопечный Никитка – Горланов, я имею в виду, – видно, не только горланить, он и шептать умеет. Похоже, шепнул...

–   Я так и понял, – кивнул Турецкий. – И что теперь?

–    А что может быть? Отправлен в резерв Управления кадров, нанялся тут в одну конторку по части консультаций...

–   Понятно...

–   Между прочим, твои барышни у моих ребят под присмотром. Пасут твою квартирку на случай, если наведается какой-нибудь незваный серый волк. Теперь ведь, от нашего Горланова можно любых гостинцев ожидать.

–   Спасибо, Слава! – горячо поблагодарил Турецкий. – Я тебя об этом и просить бы не посмел.

–  И очень напрасно, – сказал Грязнов. – Как говаривал один мой фигурант, «что посмеешь, то и пожмешь!».

Турецкий хохотнул, но и в голосе, и в смехе его Грязнов чувствовал неимоверную усталость.

–   Что, Саша, – сказал он с участием, – тяжеловато там?

–   Да нормально... – вздохнул Турецкий. – Что с Корчагиным оказалось? Подсыпали что-нибудь?

–   Да нет, натуральный инфаркт. С разрывом сердечной мышцы. Мгновенно. Но семейство судьи было запугано капитально. Ему звонили практически круглосуточно все дни до вынесения приговора.

–   Угрожали? – спросил Саша.

–  Они не знают. Он им, конечно, ничего не говорил, берег. Но когда у человека жена, две дочери и три внучки, уж ты-то, Турецкий, наверное, понимаешь, каково ему досталось и почему сердце разорвалось в буквальном смысле слова...

–   Да уж, – сказал Турецкий. – Наверное, всех нас это когда-нибудь ждет.

–  Конечно, – сказал Грязнов, – по Москве уже сплетни вовсю, разговоры, – брал Корчагин или не брал, а если брал, то сколько... Мало того, что до смерти довели, так ведь им еще и мертвого вымазать надо! Но мы-то ведь с тобой знаем, правда?

–  Никогда не прощу себе тех слов, – сказал Турецкий. – На Страшном суде отвечу. Конечно, Корчагин скорее бы умер, чем взял. И он умер... Ну ладно, рад был услышать вас – и тебя, и Дениску. Еще раз поклон нашему молодому директору. Пока!

Грязнов положил трубку.

–   Так чего он хотел-то? – спросил Денис.

Грязнов внимательно посмотрел на племянника:

–   А ты что, разве не понял, сыщик, психолог? А ну, угадай с трех раз!

Денис молча хлопал глазами.

–   Да нужны, нужны мы ему там, вот что! Зашился Турецкий. Такое дело да чтоб втроем? Когда кругом только и норовят палки в колеса... Думаешь, она, эта правда, кому-то действительно нужна?

–   А чем мы реально могли бы помочь? – спросил Денис.

–  Чем, чем... – Грязнов закурил. – Да всем, чем угодно, – руками, ногами... Но главное, конечно, ушами и мозгами.

–   Так за чем дело стало? – усмехнулся Денис.

–    Тут, видишь ли, не так все просто, племяш. По крайней мере, что касается меня. Для меня всякая самодеятельность полностью исключается. Могу выступить только лишь как сугубо официальное лицо. Пойми, «Глория» – фирма частная, так сказать, коммерческое предприятие. И если в таком деле потянет хотя бы намеком на денежный запашок... Улавливаешь? Так что мне пока туда без официальных полномочий соваться никак нельзя. Мне ждать надо...

–  Ну а мне как быть? У меня же все-таки дела... Клиенты... Договоры...

–   В общем, так, – сказал Грязнов. – Поскольку, уважаемый Денис Андреевич, я заступил на должность и приступил к своим обязанностям, мой первый совет в качестве главного консультанта: всех клиентов временно передашь своим подчиненным. Справятся они, как считаешь?

–  Нет вопросов, дядя Слава...

–    А ты у нас как-никак студент-заочник, среди буршей-студиозусов как рыба в воде, так? А у них там как раз со студентами проблемы. В общем, собирайся и лети. Пока что сделаем тебе нужные документики о переводе, да хоть из Армавира в этот самый Степногорск. Продумай экипировку, билет в зубы, собери книжки, тетрадки, рюкзачишко – за спину, и переходи-ка ты, брат, на нелегальное положение. Езжай, внедряйся, никакой активности не проявляй, только смотри, слушай, мотай на ус и делай выводы. И смотри: никакой французской туалетной воды! Все эти ново русские замашечки – побоку! Тебя там не знает ни один человек, а ты такой, каким приехал когда-то в Москву, – ни бабок, ни красного «пассата» во дворе, голь российская, перекатная, нищета.

–   А зачем тогда Армавир? – спросил Денис. – Я же могу быть, так сказать, для чистоты легенды, из своего Барнаула.

–   Оно и лучше, – кивнул дядя. – Только учти: там все хиханьки-хаханьки придется забыть. Там дела нешуточные.

–   Я понимаю, – посерьезнел Денис.

–  С Турецким и его группой до поры до времени – контактов никаких. В крайнем случае можешь позвонить мне. Буду тебе за резидента. Пароль «Мама». Так и называй: «мама», «маманя»...

–  «Мамуля», – сказал Денис.

–  Вот-вот, – подтвердил полковник. – Только смотри, не переборщи. Чует мое сердце старого опера, не все там так просто с этими студентами. И звони «мамуле» только в самом крайнем случае. А лучше – вообще воздержись.

–   А если Турецкий меня увидит? – спросил Денис.

–   А ничего, – ответил Вячеслав Иванович, – на то он и Турецкий, чтобы все сразу смекнуть и не узнать. И вот еще что: ты тут, в Москве, маленько забурел... Так вот тебе совет номер два: в Степногорск поедешь общим вагоном. А еще полдня подыши, поживи где-нибудь в залах ожидания Казанского вокзала, пропитайся, так сказать, духом народного естества. Ведь отвык, поди, на «пассате»? И жить придется в точности как все. Возьмешь с собой рублей пятьсот – шестьсот, не больше. И никаких подкожных. Выедешь в Степногорск прямо сегодня. А вот теперь – наливай!

53

Как и рассчитал Турецкий, «Скорая помощь» прибыла в спец гостиницу, опередив дежурную следственно-оперативную группу областного Управления внутренних дел и облпрокуратуры минут на пять, и этой пятиминутки вполне хватило, чтобы втолковать врачам, какой тут должен быть поставлен спектакль самодеятельности и какие у каждого из них должны быть реплики согласно расписанным ролям. К тому моменту потерпевший, московский следователь Турецкий, лежал на носилках, которые стаскивали вниз по узкой лестнице двое санитаров и Женя Рыжков. По причине беспамятства потерпевшего все пояснения прибывшим коллегам дал Миша Данилов. Да и какие тут, собственно, могли быть пояснения, если всюду в небольшом номере виднелись «пятна, похожие на кровь», а в висящей на стене карте Степногорска зияла дырка от пули.

Следователь и эксперты-криминалисты произвели осмотр места происшествия, набросали схему, долго искали и в конце концов нашли отскочившую от бетона, сильно деформированную, сплющенную пулю, которую немедленно и препроводили в полиэтиленовый пакетик. Что касается периферии, то были внимательнейше обследованы все возможные точки, откуда мог быть произведен выстрел, но ровным счетом ничего не нашли – ни гильз, ни глушителей, ни оружия.

–   Ясно одно, – сказал Данилов, когда степногорские криминалисты уже свертывали свои чемоданчики, – бил классный снайпер, и нужен был ему только Турецкий. Если бы он не наклонился, тут была бы сейчас совсем другая картина.

–  Похоже, вашему другу крупно повезло дважды, – заметил один из коллег-степногорцев. – Били из мощного оружия, в момент встречи с препятствием пуля имела еще очень большую скорость, и его могло запросто отправить на тот свет рикошетом. У него сквозное ранение?

–   Да что вы, какое сквозное! – разозлился Данилов. – Вы ж сами сказали: крупно повезло. Ранение по касательной, но и этого хватило. Контузия будь здоров... Шок, кровопотеря...

–   Да уж, – оглядев номер, согласились специалисты. – Когда он очнется?

–  Это же медики! – воскликнул Миша. – От них никогда ничего толком не добьешься.

В приемном покое городской больницы, куда доставили Турецкого, как оказалось, тоже трудились люди понятливые. Все сообразили без долгих объяснений и положили именитого москвича в резервную маленькую палатку-бокс в самом конце коридора на третьем этаже отделения экстренной хирургии.

С комфортом устроив шефа, Рыжков прямо из ординаторской больничного отделения, согласно распоряжению Турецкого, обзвонил городскую администрацию, сообщил о случившемся в приемную губернатора, связался с местным отделением «Интер-факса» и редакцией информации Степногорского телецентра. Но первым делом он позвонил прокурору области Золотову, с которым у них уже успели сложиться по-настоящему славные и не только деловые отношения. Это был, пожалуй, единственный человек из их здешнего ведомства, которому Турецкий, повинуясь какому-то внутреннему голосу, доверился с первой минуты знакомства. Цель звонка была проста: обеспечить строжайшую охрану пострадавшего, усилив охрану больницы опытными оперативниками, готовыми к любой встрече.

Рука, использованная для кровопускания, болела, но на это было решительно наплевать. Он лежал и думал, что открыл, кажется, лучшее в мире, удивительное средство от депрессии. Надо только поставить человека под выстрел, дать ему услышать над ухом этот характерный, ни на что не похожий короткий свист, а после позволить прочувствовать происшедшее. И уж будьте уверены: любую депрессию как рукой снимет, если, конечно, наш фигурант не неудачливый самоубийца.

А в девятнадцать часов в программе новостей местного телевидения прозвучало ожидаемое сообщение.

– А теперь тревожное известие, – с нескрываемым волнением произнесла женщина-диктор. – Как только что сообщили в редакцию службы информации, сегодня в нашем городе было совершено покушение на старшего следователя по особо важным делам при Генеральном прокуроре Российской Федерации Александра Борисовича Турецкого . Согласно сведениям, полученным из областного Управления внутренних дел, в результате выстрела неизвестного снайпера-киллера Александр Борисович Турецкий получил ранение в голову и доставлен в одну из больниц нашего города. Сейчас медики борются за его жизнь. Возбуждено уголовное дело.