Текст книги "...Имеются человеческие жертвы"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

И тут бесшабашная опасная мысль сверкнула в мозгу: он, этот упырь, явился конечно же неспроста. И оттолкнуть его, отринуть без надежды – быть может, отрезать единственный проводок, последнюю ниточку, по которой можно было бы дотянуться до убийц. А это значило, что и ей надо было преобразиться и стать ведьмой, как Маргарите у Булгакова – расчетливой, хищной и тоже на все способной ради своей праведной и тоже беспощадной цели. Тем более что теперь она чувствовала себя хотя бы в малой степени, но защищенной, потому что где-то там, в городе, был и думал о ней этот московский следователь.

–     Я сейчас уйду, – сказал Клемешев. – И... и не вздумай мне открывать. Да я и не смею просить об этом. Помнишь, там, у могилы твоего отца, я сказал: «Вот и все...» «Вот и все, – сказал я себе. – У меня больше нет никого и нет надежд. Ни вернуть ее, ни оправдаться». Но знай, ты мне нужна. И я сделаю для тебя все. Будь мне кем угодно – знакомой, подругой, сестрой... Я даже прощения не могу просить – знаю, не простишь. Я действительно хотел и хочу помочь этому городу. Я знаю, как помочь. Я хотел найти общий язык с Русаковым, я объяснил бы ему, и он понял бы... Но между нами была ты... А, да ладно! Прощай!

Он быстро повернулся и, будто не заметив двери лифта, побежал вниз по лестнице.

Все еще дрожа и не умея унять эту дрожь, она подошла к окну, глядя вниз. Вот он выбежал из парадного, остановился, словно не зная, куда идти. Он был без машины, совершенно один на пустой ночной улице. Огляделся, словно ничего не узнавая вокруг, и зашагал в темноту, потом снова маленькой фигуркой обозначился в свете фонаря и исчез.

Она вернулась в постель, но заснуть уже не могла.

– Ну что же, – шептала она про себя. – Ну что же... Ну что же...

48

Турецкий знал, что рано или поздно ему придется допрашивать Санину, о которой он уже был наслышан от других людей, а потому понимал, кем была она погибшему Русакову и какое заметное место занимала в их движении. Наверняка она была посвящена во многое такое, чего он никогда не услышал бы от других, так что встречи с ней он ждал с предвкушением обретения чрезвычайно ценных сведений.

Но когда она позвонила сама и первой предложила встретиться, он понял, что ситуация тут, возможно, намного серьезнее и суровее, и интересы профессиональные отступили на второй план. Ей, видимо, угрожали, во всяком случае, к опасениям ее он отнесся с должным пониманием.

Да и могло ли быть иначе, если и за собой уже на второй или третий день он четко зафиксировал скрытое наблюдение, причем не какую-то жалкую самодеятельность дилетантов, а работу опытных «профи» «наружки» с хорошей школой.

Кем могли быть эти люди? Тут был широкий спектр предположений. Практически все, замешанные в это дело, могли взять «под крыло» важную столичную птицу. Разумеется, могли таскаться и за подругой Русакова, как и он, логично предполагая, что эта женщина, по сути дела, вдова, могла быть носительницей каких-то секретов, а это всегда делает человека особо уязвимым, причем с разных сторон, когда одним надо вызнать эти секреты, а другим пойти на все, чтобы они секретами и остались.

Ее голос в трубке встревожил его по-настоящему, а потому, отправляясь на утреннее свидание, он подстраховался максимально надежно: оставил своего соглядатая-водителя терпеливо дожидаться прикрепленной «Волги», а сам, дождавшись телефонного звонка Данилова из автомата около дома Саниной, подтвердившего, что все нормально и он может выезжать, долго петлял по запутанным коридорам, переходам и лестничным маршам пятиэтажной гостиницы, пока в конце концов не проскользнул в подсобку гостиничного кафе на первом этаже, а там в одну из дверей, ведущих в служебки, прошел прямо через разделочную комнату и очутился на заднем дворе, похожем на все такие дворы матушки-России, где пахло, кажется, всеми отходами цивилизации, где валялись груды разбитых ящиков, бегали кошки и где любого нормального человека наверняка охватили бы тоска и чувство полной никчемности и этой цивилизации и всего мироздания.

Выбраться отсюда на улицу было делом техники, и благо был порядочный запас времени, он, оглянувшись, не раздумывая, вскочил в первый же подкативший автобус, из которого свисали до отказа набившиеся граждане: работяги-оборонщики, несмотря на отсутствие зарплат, все-таки ехали куда-то тачать на станках свою продукцию. Автобус завез его в промышленную зону города, где ни о какой экологии, кажется, и слыхом не слыхивали. Тут чадили трубы, пуская в небо дымы чуть не всех цветов радуги, и сам воздух, густой и жирный, только что не звенел от угольной и металлической пыли.

Автобус сделал круг, и он поехал обратно, уже один-одинешенек, потом снова вышел и, поголосовав минут пять, поймал левака, назвал район и адрес.

Немолодой мужичок за рулем, услышав название островка номенклатурного благоденствия, сразу поугрюмел и отчужденно уставился на дорогу.

–   Ну, как вам там, неплохо живется? – поинтересовался ехидно. – Воздушек почище небось, чем тут, а?

–   Да не оттуда я, – отозвался Турецкий. – Я вообще не из вашего города, приезжий.

–   А я вот здешний, – зло сказал водитель, – вот и дышу этой таблицей Менделеева, и дети мои дышат. И загнусь лет на двадцать раньше, чем положено. У вас-то как, ничего? Или тоже воняет?

–  У нас-то? – повторил Турецкий. – У нас еще как воняет, пуще вашего.

–   А порядочных ребят, кто за наши, людские интересы, как воробьев, из мелкашки щелкают. Слыхали небось, какие тут дела в то воскресенье творились?

–   Кто ж не слыхал, – кивнул Турецкий. – Вся страна гудит: «Второй Новочеркасск, второй Новочеркасск!»

–   Вот ты, по-моему, человек понимающий, – сказал водитель. – соображаешь, откуда ноги растут. Вот скажи ты мне, пожалуйста, неужто можно выяснить, кто человека на площади в толкучке заколол?

–  Не знаю, – ответил Турецкий, – это как повезет.

–   А при чем тут везуха, когда и так все понятно? Люди до полной крайности доведены, до предела, если тут, конечно, пределы могут быть. А всю власть в городе поделили. Сплошная мафия, всюду, кругом! Там бандюги, здесь ворюги, а уж как начальство хапает – только держись!

–   Что ж народ-то молчит? – спросил Турецкий.

–   А ученый потому что народ, чуть не сто лет учили. Да и то, кто тебе сказал, что молчит? Вот же, вышли! А что в результате? Опять похороны! Был тут у нас Русаков, нормальный парень, все понимал, здешней сволочи спуску не давал, вот его и кокнули, чтоб сам не рыпался и другим неповадно было. Вот выборы скоро, так? А за кого голосовать? За кого, я тебя спрашиваю? Опять за гуся этого, Платова? А еще за кого?

Сколько слышал уже подобных речей Турецкий от самых разных людей, пытавшихся объяснить и обрисовать обстановку самыми разными словами, сообразно образованию, социальному слою и набору понятий, но суть вытекала одна: теперь, с гибелью Русакова тысячи людей как бы утратили ориентир и искренно считали, что их город, как и всю Россию, теперь уж точно засосет трясина, смрадный зыбун преступности и беззакония.

Но все это были самые общие разговоры, абстракции и отвлеченности, а ему нужны были факты, и только факты, которые вывели бы, в конце концов, на тех, кого ему надо было подсечь и выхватить на остром крючке, тех, кто вывел бы на людей, организовавших беспорядки, провокации и так ловко подстроивших убийство Русакова на площади.

Они пересекли реку, и вскоре машина, разбитый «жигуленок» вроде того, что был когда-то у него, а после исчез в пламени взрыва, покатила по дороге, уходящей вверх по холму, где из-за крон деревьев уже виднелись верхи домов-башен. Въехали в рощу.

Турецкий расплатился и на прощание крепко пожал руку водителю.

–   Кого-то мне ваше лицо напоминает, – заметил тот. – Никак не пойму, будто видел где-то.

–  Вряд ли, друг, – сказал Турецкий. – Хотя, может, и сводила жизнь...

–   А ну, погоди-ка, погоди-ка, – вдруг встрепенулся он и сразу перешел на «вы». – Это не вас тут, случаем, по телику показывали?

–  Меня, меня, – усмехнулся Турецкий. – И зовут меня Марчелло Мастрояни.

–  Стоп! Узнал! – вдруг вытаращил глаза водитель. – Вы же...

–   Тихо! – очень серьезно сказал Турецкий. – Тихо, отец! Спасибо тебе. И не журись! Может, еще будет на нашей улице праздник.

–  Как считаешь, найдешь? Ну, тех... Поймаешь?

–  Посмотрим. Пока надеюсь..

Водитель грустно усмехнулся, недоверчиво качнул головой, тронул машину и укатил.

До встречи с Саниной еще оставалось минут двадцать. Турецкий ушел в заросли кустарника под высокими соснами и огляделся. Все было спокойно. Если кто-нибудь и следил сейчас за ним, то только с какого-нибудь вертолета. Но никаких винтокрылых в сером утреннем небе не наблюдалось.

Неподалеку валялись обгорелые обломки какой– то машины, кажется, «жигуля», в прошлом белого цвета. И на обугленной поверхности кто-то вывел по черной копоти стилизованную свастику из трех надломанных паучиных лап.

Он не спеша выкурил сигарету и снова вышел на проезжую часть. Тяжело рыча, в гору карабкался старенький красный «Запорожец». Турецкий махнул рукой, и водитель охотно вильнул в его сторону.

–   Куда?

–  После видно будет, – сказал Турецкий. – А заплачу хорошо. У вас время найдется?

–   А то нет, – обрадовался человек средних лет. – Как времени не быть, ежели в отпуске без содержания? И зарплату семь месяцев не платили. Только извозом и кормлюсь, содержу, так сказать, семейство... Если эта тележка ушастая встанет, хоть топись!

Все тут, кажется, говорили об одном, и все чувствовали, что их обманули, кинули посреди жизни, оставили ни с чем.

–  Значит, так, – сказал Турецкий, – сейчас прихватим одного человечка – и куда-нибудь за город. – Он протянул водителю стотысячную бумажку.

–   Ого! – воскликнул мужик и недоверчиво потер ее пальцами.

–  Бери, не бойся. Не фальшивая.

Он вдруг почувствовал прилив знакомого азарта, который приходил всегда, когда он, как гончая, то ли верхним, то ли нижним чутьем брал след. Сердце забилось нетерпеливо и весело. Он уже знал, уверен был: предстоящая встреча то ли с женой, то ли с возлюбленной Русакова что-то наверняка переменит в ходе событий, после чего и сам темп этих событий резко ускорится.

–   Вот туда, – показал он водителю, еще издали заметив номер дома. А неподалеку на лавочке – двух хорошо знакомых хмырей, видно, здорово продрогших за ночь. Он проехал мимо них и заметил, что оба узнали его.

А ее не было.

«Да что же это? – воскликнул он внутренне – Сама ведь на встречу вызвала. Уж не случилось ли чего, упаси бог!»

За домом, конечно, могли наблюдать. Планировка огромного двора словно и была рассчитана на это.

–  Ну так куда? – с недоумением повернулся к нему водитель.

–   Прямо, как всегда, – пробормотал Турецкий и вдруг увидел Наташу. Она стояла за стеклом не своего, а соседнего подъезда и смотрела на улицу, поджидая своего спасителя.

–   Вот что, друг, – сказал Турецкий. – Ты только не подумай чего. Дело серьезное. Сейчас поступим так. Вон видишь арку? Заезжай в нее и выходи. Я сам сяду за руль.

–  Э-э, да ты чего это?! – часто-часто задышал хозяин «Запорожца», судорожно нагнувшись и пытаясь нащупать лежащую где-то под ногами тяжелую монтировку.

–   А ну, глянь! – тихо сказал Турецкий и показал свое удостоверение.

–  Видал я ваши ксивы! – вскинулся мужик. – Этого мне еще не хватало! Держи свои бабки и вали!

–   Жаль, – сказал Турецкий. – А с виду – человек как человек.

–  О, ч-черт! Ну хрен с тобой! Где, говоришь, остановиться?

Через несколько секунд они поменялись местами. И пока Турецкий, сделав круг по двору, вновь направил машину к тому подъезду, где стояла Санина, он отдал владельцу «ушастого» нужные инструкции.

–   Выйдешь из тачки, войдешь в подъезд, там стоит девушка, скажешь: «От Турецкого» и приведешь в машину. Все!

–   Так вы и есть Турецкий?. В газетах про вас тут писали...

–  Я самый, – сказал Александр Борисович. – Ну, давай, друг, некогда!

Он видел, как отшатнулась Санина от его посланца, но потом, узнав его за рулем, торопливо вышла и почти бегом приблизилась к «Запорожцу». Пригнувшись, протиснулась на заднее сиденье, и Турецкий с силой надавил на газ. Развалюха затарахтела, как маленький танк, однако резво взяла в карьер.

–  Не газуй, не газуй! – взвыл хозяин.

Через несколько минут они уже вновь спускались по дороге с холма. Все трое тяжело дышали. Турецкий глянул в зеркало. Никто не тащился за ними, и он остановил машину и показал рукой, чтобы хозяин занял свое капитанское место у штурвала.

–    Так куда мы поедем? – обернулся он к Наташе. – Разговор, как я догадываюсь, будет долгим, а я не знаю здесь ничего.

–  Вы знаете дорогу на Чигриновку? – спросила она водителя.

–   А то! Значит, туда?

Она кивнула. И они потащились, и вскоре крашеный-перекрашеный «пожарный» «Запорожец» влился в поток машин, пересек город и оказался на шоссе, петляющем параллельно руслу реки. Турецкий сидел рядом с Наташей. Говорить в грохочущей машине было невозможно, и они молчали. А где-то через час уже были на берегу, глядя на широкий серый плес и теряющийся в тумане противоположный берег. Водитель остался ждать их в чайной, перелицованной на новый манер в пиццерию «Счастливого пути!».

49

–   Я расскажу вам все, – начала она. – Все, от начала до конца. Я должна была сделать это раньше, рассказать ему, Володе, и если бы я в свое время решилась на это, скорее всего, он был бы жив. А мне теперь чего-то бояться или стесняться уже нечего. Мы взрослые люди, и я верю вам. Но прежде всего – вот рюкзак. Здесь все Володины материалы. Может быть, самые важные. Вам они пригодятся наверняка, а мне их держать у себя опасно. Там, в его квартире, уже наверняка пошарили чужие руки. В общем, слушайте...

Ее рассказ продолжался не меньше часа, и Турецкий ни разу не перебил ее. Закончила она, постаравшись слово в слово воспроизвести их диалог с Клемешевым через стальную дверь этой ночью.

–  Спасибо, – сказал Турецкий. – Все это не просто важно, а архиважно. И за доверие ваше спасибо. По-моему, вам не в чем себя винить, все так понятно по-человечески...

–   Я знаю совершенно точно, он не тот, за кого себя выдает. Я уверена, он связан с самыми темными силами. И сегодняшний ночной визит наверняка тоже был неспроста.

–   Да-да, – кивнул Турецкий, – есть над чем подумать... Сколько, говорите, весил тот «дипломат»? Сорок два кило? Что же там могло у него быть?

–   Сначала я подумала – золото, – сказала Наташа. – Ну, доллары, золото, понимаете? Но потом у меня появилась другая идея. Возможно, это бред... Дело в том, что мой покойный отец был директором особо секретного оборонного завода, где делали самую серьезную... стратегическую продукцию. Я, конечно, знаю мало, сам папа никогда ничего такого не говорил, однако слышала, что в числе их изделий были и... компоненты мобильного ядерного оружия... Радиоактивные вещества... ну, скажем, оружейный плутоний... Он ведь такой же тяжелый, как золото, но в десятки раз дороже... Был слух, будто вскоре после смерти отца там у них на спец складах обнаружилась какая-то пропажа... Понимаете, если бы вдруг какую-нибудь из этих пропавших деталей нашли у нас дома, подумали бы только на отца...

–    Так-так... – задумчиво проговорил Турецкий. – А потом вдруг ни с того ни с сего этот шум на Западе насчет нелегального вывоза этого самого плутония. Хм! Миф, легенда, газетная утка? Почему-то и наши и за границей поспешили замять эту историю...

Оба замолчали.

–   Ну хорошо, – сказал Турецкий. – Меня интересует еще один эпизод. Там, кажется, обозначилась какая-то важная зацепка. Вы говорили, во время демонстрации в то воскресенье, когда началась заваруха на площади, вас вытащил оттуда какой-то человек.

–   Ну да... Такой высокий, спортивный, лет тридцати восьми – сорока... А сегодня ночью он, Клемешев, то ли проговорился, то ли нарочно сказал, что это был его человек. Которого якобы он и послал, чтобы тот меня спас и вытащил из давки.

–  И вы больше никогда не видели его? – спросил Турецкий.

–   Я увидела его минут через десять, на улице. Я шла как пьяная, меня обогнали двое кавказцев, я еще внимание обратила, оба были одеты одинаково, как близнецы. И какие-то очень озабоченные они были, не такие, как все.

–   Ну-ну! – невольно придвинулся к ней Турецкий. – Продолжайте! Только старайтесь все описать как можно подробнее, вы даже не представляете, как это важно!

–  Я видела, как они забежали во двор, – невольно нахмурив брови и сосредоточась, продолжала Наташа. – А за ними – трое других, в каких-то серых куртках...

–   Ну! – воскликнул Турецкий, и ему самому показалось, что глаза у него заблестели. – А потом эти трое сразу оттуда вышли, так?

–   Так вы тоже там были? – спросила Наташа.

–   Да не был я там! Я был тогда в Москве, – быстро ответил Турецкий, одновременно веря и не веря в эту неслыханную удачу. – Значит, те трое вышли, а первые двое, кавказцы, больше не появились?

–  Ну да... – растерянно ответила она.

–  И вы не слышали ничего?

–   Ничего, – сказала она. – Те трое появились почти сразу же, как будто заглянули в тот двор по ошибке, и их встретил тот, кто спас меня на площади. Уверена, они были вместе. А потом я потеряла их из виду.

–   А они видели вас? Тот, спаситель?

–  Я думаю, нет, – покачала она головой. – Нет-нет, они были очень заняты...

–   А узнать его вы смогли бы, своего рыцаря?

–  Полагаю, да... Ну конечно, смогла бы.

–   Взгляните, – Турецкий сунул руку во внутренний карман, достал маленький блокнот, в котором обычно носил фотографии подозреваемых и находящихся в розыске. Первыми она увидела два мертвых лица, двух молодых людей выраженной кавказской наружности, очень похожих друг на друга.

–  Взгляните, Наталья Сергеевна. Зрелище не из приятных, но деваться некуда. Случаем, не они?

–  Не знаю. Может быть. Боюсь ошибиться. Я видела их только мельком, в основном в профиль, а когда они обогнали меня – со спины. А кто они?

–   Дело в том, что их убили как раз в одном из дворов недалеко от площади. Убили из трех разных пистолетов одной конструкции.

–   А кто они? За что их убили?

–  Если б я знал, – сказал Турецкий. – Но дело в том, что у одного из них мы нашли самодельное холодное оружие наподобие очень тонкого стилета с надпиленной пикой. А у другого – рукоятку от точно такого же стилета, но уже с отломанным клинком.

–  И... и что? – спросила она, вдруг почувствовав, что снова слабеет. Ее обдало ледяным жаром с головы до ног.

–   Простите, Наташа, – Турецкий хмуро посмотрел на серую равнодушную воду. – Но именно такой штукой ударом в спину, прямо в сердце был убит Владимир Михайлович Русаков. Жестокий бандитский прием... Человек убит, и почти никакого наружного кровотечения.

–   Так это... вы думаете...

–   Да-да, – сказал Турецкий. – Почти наверняка. Последнюю точку поставит комплексная медико-криминалистическая экспертиза. Я жду ее результатов. Это наемники, киллеры. Их подрядили и убрали. И может статься, господин экс-мэр для того и наводит мосты, чтобы попытаться выяснить, известно ли вам хоть что-нибудь, не протянулась ли от тех ребяток ниточка к нему самому? Такие люди, как Клемешев, уж поверьте мне, никогда не проговариваются. Он просто-напросто провел маленький эксперимент в надежде, что, может быть, проговоритесь вы.

–  Его опыт не удался, – сказала Наташа.

–   Ваше счастье, – заметил Турецкий. – Ваше счастье...

–   Когда вы ознакомитесь со всеми записками и материалами Русакова, – сказала она наконец, оторвавшись взглядом от бегущей воды, – вы многое поймете и о Володе, и о нашем городе, о том, какая тут теперь ситуация. Там много и о губернаторе, и о других бонзах. Есть кое-что и о Клемешеве. Но о нем мало, гораздо меньше, чем о других.

–  Ну а ваши планы? – спросил Турецкий. – Что дальше?

–   Меня просят возглавить наше «Гражданское действие». И я не стану отказываться. Я должна, как это ни банально звучит, продолжить дело своего мужа. Потому что он был мне мужем, понимаете? И не скрою, я хочу отомстить, пусть это не по-христиански. Да, хочу! Мечтаю! Я теперь живу только этой мыслью. И видите, я почти не удивлена, что эти ублюдки, убившие Володю, быть может, напрямую связаны с этим чудовищем. Нет-нет, – покачала она головой, заметив его напрягшийся взгляд. – Не беспокойтесь. Никаких глупостей с моей стороны не будет. Для этого есть вы. Я надеюсь на вас. Я для того и встретилась с вами. Я окажу вам любую помощь, какая потребуется.

–  Спасибо, – сказал Турецкий, – и еще раз спасибо. Держите меня в курсе дела, немедленно сообщайте обо всем, если узнаете что-нибудь новое. И вообще, я рад нашему знакомству. Но теперь нам надо обсудить еще один немаловажный вопрос: как обеспечить вашу личную безопасность.

–  Пусть это вас не волнует, – заметила Наташа.

–  Это входит в мои служебные обязанности, обеспечить прикрытие и защиту важных для следствия свидетелей и потерпевших. Причем мы должны так все это устроить, чтобы по ту сторону фронта не возникло и тени подозрения, будто мы с вашей помощью уже кое-что нащупали. Давайте поступим так: вы сегодня же придете ко мне в облпрокуратуру, где, как уже сказал, я провожу следственные действия. Я допрошу вас по всем правилам закона, внесу в протокол допроса все ваши показания, в том числе и то, что вы рассказали мне сейчас. Ваш визит ко мне наверняка будет зафиксирован людьми Клемешева. После этого их интерес к вам должен иссякнуть. Вы опасны им лишь как потенциальный носитель и хранитель некой информации. Если же после встречи со мной со стороны следствия не последует никаких действий, они успокоятся. Вы без опаски вернетесь домой. Этим людям ничего другого не останется, как смириться с действительностью и оставить вас в покое.

Турецкий помолчал, и вдруг лицо его изменилось.

–   Послушайте, мне только сейчас пришло в голову... Если вас до сих пор не попытались убрать или изъять документы Русакова, если Клемешев явился сам посреди ночи с повинной головой... что это может означать, как вы думаете?

–  Н-не знаю, – вопросительно посмотрела на него Наташа. – Да все что угодно! От него всего можно ждать!

–   А я, кажется, догадываюсь! – сказал Турецкий. – Вы уверены, что он не испытывает к вам тех чувств, в которых распинался?

–   Абсолютно! – коротко бросила Наташа.

–   А вот я не уверен, – с легкой улыбкой посмотрел на нее Турецкий. – Вы красивы, умны, наконец, вы дочь известного в городе человека, крупного руководителя...

–   Я знаю, что он только использовал меня, – горько сказала Наташа.

–  Вот-вот! – оживился Турецкий. – Это ключевое слово! Не кажется ли вам, что и сейчас вы стали ему зачем-то очень нужны. Причем нужны живой и здоровой! Значит, скорее всего, за вашу жизнь мы можем пока не беспокоиться. Но... его интерес к вам мы тоже могли бы использовать в наших целях. Хотя в этом мало радости, понимаю...

–   А в чем может состоять этот его интерес? – спросила Наташа.

–   В данном случае я могу только немного пофантазировать, – сказал Турецкий. – Разве нельзя представить себе вот такую комбинацию: вы были самым близким человеком Русакова, защитника народных интересов, борца с коррупцией, авторитет которого после смерти только повысился. Он теперь в глазах тысяч людей стал мучеником за правду, героем. И если Клемешев, которого, вполне вероятно, пытается ввести во власть криминальный мир, выставит свою кандидатуру на губернаторских выборах, то как было бы славно, если бы рядом с ним оказалась вдова героя! Вы даже не представляете, насколько это важно в подобных делах и какое производит впечатление на обывателя!

–   Да-да, очень похоже на правду! – кивнула Наташа и нахмурила брови, припоминая. – Как это он говорил сегодня ночью? «Будь мне сестрой, подругой, знакомой, кем угодно... » – И то вдохновение ненависти, тот ведьминский азарт, который нахлынул на нее ночью, вновь вернулся и охватил ее всю. Она даже порозовела, и глаза ее зловеще сверкнули. – Так-так! – воскликнула она. – Подождите! Но неужели он может надеяться, что я, будучи в здравом уме и твердом рассудке, позволю ему торить дорогу к трону губернатора, пользуясь именем и репутацией Володи?

–   Возможно, – сказал Турецкий, – он недооценивает вас, нынешнюю. Он помнит вас той девочкой и забывает сделать поправку на время, на то, что вы стали другим человеком, в том числе и благодаря близости с Русаковым. А может быть, он строит свои планы, исходя из краткости временной дистанции. Ему просто нужно, чтобы вы помелькали эти полтора-два месяца рядом с ним на публике, а там, коли дело выгорит, о вас можно будет снова забыть.

–   Противно все это, конечно, до крайности, – брезгливо поджала губы Наташа. – Так и разит этим подлым дешевым политиканством, которое так ненавидел Русаков. И все-таки это шанс.

–  Хорошо бы еще, – сказал Турецкий, – чтобы мы сейчас не ошибались и наши построения соответствовали тому, что замыслил господин Клемешев. Ну а теперь нам пора в город. Надеюсь, наш извозчик не убрался подобру-поздорову... Сегодня вечером я буду ждать вас в своем кабинете в прокуратуре.

–  Знаете, конечно, у страха глаза велики, но я не удивлюсь, если у него есть свои люди и в прокуратуре. И даже ваш кабинет может прослушиваться.

–   Не исключено. Достаточно того, что вы рассказали мне сейчас. А там имя Клемешева вообще вслух не упоминайте. В основу ваших показаний ляжет то, что вы мне уже рассказали.

–   А теперь поступим так, – сказала она. – Ни к чему мне с вами показываться в городе в одной машине. Чем черт не шутит! Высадите меня где-нибудь на полпути, лучше всего в Шумиловке. Доберусь автобусом.

–   Хорошо. Хотя... мне и жаль.

50

Когда Турецкий вернулся в город, было уже около часа дня.

Покинув еще утром сторожевой пост у дома, где жила Наталья Санина, Данилов продолжил розыск очевидцев в вузах и общежитиях города, а Рыжков остался бдеть и вести скрытное наблюдение за всеми «входящими и исходящими». Вообще говоря, всякие такие оперативные штуки не входили в их служебные обязанности, но Турецкий не в службу, а в дружбу попросил их поработать за оперов: в целях сохранения секретности ему нужно было предельно сузить круг лиц, участвующих в расследовании.

Минувшей ночью ничего угрожающего их подопечной обнаружено не было. Правда, во втором часу приезжал на черной «Волге» мэр города Клемешев, а минут через двадцать снова вышел из подъезда и побрел один пешком вниз по холму, где почему-то оставил машину. Однако ничего примечательного в этом факте следователи не нашли. Дом был «сливочный», для «слуг народа», к коим мэр, хотя и ушедший в отставку, безусловно относился.

Но когда Турецкий вошел к номер своих младших коллег, Данилов уже был в гостинице и торопливо уплетал что-то, разложенное, по русскому обычаю, на газетке.

На вопрос начальника, не звонил ли кто, только воздел руки к потолку:

–   Не то слово, шеф! Народ обзвонился! Вы же теперь тут телезвезда.

–  Ну да, рабыня Изаура.

–   Изаура не Изаура, но среди прочих из секретариата губернатора был звоночек. Ну о-очень любезный... и о-очень настоятельный....

–   Иди ты?! – оживился Турецкий. – И давно?

–   Минут десять назад.

–   Замечательно, Майкл! – потер руки Турецкий и прошелся по номеру с видом матадора, только и ждущего выхода на арену и встречи с быком. – Сегодня, знаешь ли, вообще урожайный денек!

–  Вы тоже чего-нибудь нарыли?

–   Пока молчу, чтоб не сглазить. А вы мне вот что скажите, уважаемый коллега, как вы относитесь к начертанному на скрижалях Конституции праву гражданина на тайну переписки? – И не дал ответить своему помощнику: – Лично я считаю сие неотъемлемое право гражданина священным, если, конечно, на него не покушается сам губернатор.

–  Ничего не понимаю! – решительно заявил Михаил. – Вы это о чем, Александр Борисович

–   Жуй и молчи! – зловеще усмехнулся Турецкий. – Ибо я неотразим. Я тут послал кое-кому любовную записку и немедленно получил приглашение на интимное свидание.

Что-то мурлыкая себе под нос, он заглянул в записную книжку и набрал номер:

–  Секретариат губернатора? Это говорит следователь Турецкий. Будьте добры, передайте господину Платову, что я у себя.

–  Одну минуточку! – просто-таки сочась подобострастием, откликнулся вышколенный секретарь. – Соединяю!

Коротко переговорив с Платовым, Турецкий обернулся к Михаилу с выражением иронического торжества на лице:

–  Знай наших! Аудиенция назначена немедленно! И внизу уже встречают. Вот это сервис!

Взглянув на часы – в половине шестого он должен был начать прием тех граждан, что откликнутся на его теле-приглашение, – Александр Борисович торопливо занялся имиджем: наспех освежился под душем, побрился, напялил свежую рубашку и отправился на площадь Свободы в резиденцию губернатора области. За ним даже прислали джип с мигалкой, так что неслись по осевой и примчались минут через двадцать. И едва только назвал себя, тотчас услышал уведомление, что его уже ждут и он будет немедленно принят.

Через пару минут Турецкий уже оказался в огромном кабинете. Протянув руку для рукопожатия и широко улыбаясь, Платов шел ему навстречу. Поздоровались и сели друг против друга.

–   Как продвигаются ваши дела, господин Турецкий?

–  Туговато, – вздохнул Александр Борисович. – Колоссальный объем работы, сотни людей. Приходится искать некоторых очевидцев...

–  Вам удалось выяснить, кто организовал эти массовые беспорядки?

–  Пока ничего. Вернее сказать, пока еще очень мало, – развел руками Александр Борисович. – Я расследую дело о массовых беспорядках – это статья двести двенадцатая Уголовного кодекса, а также ряд преступлений против жизни и здоровья, в том числе и об убийствах, это статья сто пятая Уголовного кодекса.

–   А вот правительственная комиссия работу уже закончила. Сегодня утром они улетели в Москву – и вице-премьер, и представители МВД, и депутаты.

–   Да, мы встречались, – заметил Турецкий. – Правда, очень коротко, и, насколько я мог понять, они пока что ни к чему не пришли.

–  Заключение будет опубликовано только завтра. Верите, я и сам пока не знаю, что там. Но что бы они ни решили, понятно, что рассчитывать мы можем только на настоящих специалистов по расследованию преступлений этой категории.

Платов выразительно взглянул на Турецкого, нахмурился, вытащил из пачки и закурил сигарету «Парламент», и лицо его стало очень серьезным. Турецкий тоже закурил, выжидательно глядя на этого могущественного человека, в руках которого были жизни нескольких миллионов россиян.

–  Все, что здесь произошло: и первая демонстрация студентов, и этот ужас воскресенья, и отвратительный спектакль, в который кто-то посмел обратить прощальный митинг, – все это, разумеется, звенья одной цепи. Это вам не просто война компроматов, это чистой воды провокация – масштабная, продуманная, должен признать, достаточно ловкая. И цель у нее одна: сделать меня, по сути, основного претендента, идущего на перевыборы на второй срок, практически неизбираемым. Им надо опорочить меня, превратить в козла отпущения...