Текст книги "Мичман Изи"

Автор книги: Фредерик Марриет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА XI,
в которой наш герой доказывает, что все на судне без различия чинов должны ставить службу превыше приличий

Успех молодого человека на службе во многом зависит от его первых шагов на избранном поприще, так как по ним судят о его способностях и соответственно оценивают как работника. Джеку случилось начать свою службу позже других юношей: для своего возраста он был высок и мужествен, его лицо, в общем-то не очень красивое, но носившее отпечаток смелости и честности, не могло не нравиться. Его неустрашимый дух, воля к борьбе за своё человеческое достоинство, проявленные им в драке с Наглерсом, когда он ещё не совсем оправился от морской болезни, приобрели ему уважение или, по крайней мере, доброжелательное отношение всех, кроме его противников – Наглерса и штурмана Гадинга. Вопреки обыкновению, когда на долю новичков достаются только насмешки и розыгрыши от их старших товарищей, Джека сразу же полюбили: одни – за его характер и щедрость, другие – за то, что находили у него защиту от Наглерса, злобные выходки которого всем изрядно надоели. Если уж в мичманской каюте господствует закон «прав тот, кто сильнее», заявил Джек, то он берётся восстановить справедливость, пользуясь своим правом сильного, и пусть в мичманскую каюту приходит кто угодно, он не позволит им тиранить слабых, пока у него хватит сил защищать их.

Так сила Джека и его умение драться стали благом для тех, кто искал у него защиту от тирании, хотя они ходили по морям дольше Джека и были более опытными моряками. Поэтому, благодаря своей силе, мужеству и ловкости, Джек без промедления завоевал себе право называться «стариком» и вскоре стал признанным заводилой всех проказ. Мы особо отмечаем это обстоятельство, поскольку случись так, что Джек уступил бы Наглерсу, его дела приняли бы совсем другой оборот: ему пришлось бы пройти через все испытания, которым обычно подвергаются новички, поступающие на морскую службу, а эти испытания лучше всего сравнить с прислужничеством младших учеников старшим, что практикуется в таких бесчеловечных формах в частных школах Англии.

Как уже упоминалось, мистер Аспер, преследуя свои цели, подружился с Джеком. Они вместе несли ночные вахты, и он терпеливо выслушивал философские рассуждения Джека о правах человека, соглашаясь с ним для виду, чтобы войти в его доверие. Но вместе с тем Аспер исподволь оказался полезным Джеку, так как предостерегал его от опрометчивых поступков, когда Джек мог навлечь на себя беду, нарушив корабельный устав. Что до него, говорил мистер Аспер, ему безразлично, кем является тот или иной человек – лейтенантом, мичманом или даже капитаном; главное, чтобы он был джентльменом. Своих друзей он выбирает только по этому признаку, и он презирает власть над другими людьми, предоставленную ему его званием, ибо для него важнее не служба, а дружба. И верно, Джек и мистер Аспер стали добрыми друзьями: свою дружбу Аспер доказывал тем, что, отстояв половину вахты и устав от вечных пререканий, он отсылал Джека в постель, чтобы заручиться его расположением.

Корвет уже входил в Гибралтарский пролив и до крепости Гибралтар, где они собирались бросить якорь, оставалось ходу не более суток. Джек и Мести проводили много времени на баке, занимаясь разговорами. Между ними завязалась крепкая дружба, ибо Мести был готов ради Джека на всё, хотя тот не прослужил на судне и трёх недель. Впрочем, если подумать, в их дружбе не было ничего странного.

В своей стране Мести был знатной особой, он испытал все ужасы переезда через океан на невольничьем корабле, дважды его продавали в рабство, а он убегал, чтобы обрести свободу, но убедился, что белые люди, почти все, за редким исключением, предубеждены против чёрного цвета его кожи, и даже на военном судне он был вынужден, формально будучи свободным, нести самую унизительную службу.

Никогда ещё ему не приходилось слышать таких страстных речей о свободе и равенстве, какие он услышал из уст Джека и которые теперь музыкой звучали в его сердце. Мы подчёркиваем «теперь» потому, что раньше, когда он жил на своей родине, он и не задумывался о равенстве, впрочем, как всякий, кто обладает властью. Но жизнь научила его уму-разуму, и хотя в Нью-Йорке много говорилось о свободе и равенстве, он знал: то, что белые проповедуют для себя, не распространяется на других, особенно если эти другие – негры. Вот почему в стране свободы и равенства жили тысячи его соотечественников, порабощённых и униженных, как он.

Убежав в Англию, он вернул себе свободу, но не равенство (этому мешал цвет его кожи), и ему казалось, что весь мир враждебен ему, пока он не услышал смелые высказывания Джека, нашедшие в его сердце радостный отклик. Мести, чей характер не получил ещё полного развития, всей душой привязался к нашему герою и находил тысячи способов проявить свою привязанность. Со своей стороны Мести также понравился Джеку, он охотно разговаривал с ним по вечерам, когда они встречались где-нибудь на баке и беседовали на излюбленную тему Джека. В один из таких вечеров их беседу прервал грубый голос боцмана Биггса:

– Прошло уже десять минут и двадцать секунд, сэр, по моему репетиру, как я послал за вами.

Перегнувшись через перила, они увидели, что это боцман бранит за опоздание своего юнгу. Боцман Биггс, хрупкий вертлявый человечек, бывший ранее фор-марсовым старшиной, проявил как-то незаурядное мужество во время урагана, за что перед адмиралом возбудили ходатайство о повышении его в чине. Ему присвоили звание боцмана и перевели на корвет «Гарпия», на котором он успел отличиться своим чванством и жестоким обращением с подчинёнными.

Мистер Биггс вытащил огромные серебряные часы величиной с репу. Эти часы он купил у какого-то еврея, объяснив ему, что он хочет купить часы с боем – репетир. Боцман только слышал о репетирах, но никогда не видел их в глаза. Еврей, который до этого показывал боцману часы с минутными и часовыми стрелками, вытащил часы с секундной стрелкой и заявил, что это и есть искомый репетир.

– Почему же это репетир? – спросил боцман.

– Простые часы, – объяснил хитрый еврей, – показывают только минуты и часы, а репетиры показывают ещё и секунды.

Боцман был удовлетворён. Он купил часы, и хотя многие уже говорили ему, что это простые часы, он настаивал на своём и продолжал называть их репетиром.

– Клянусь, – продолжал боцман, выговаривая своему юнге, – прошло десять минут, двадцать секунд по моему репетиру.

– Извините, сэр, – оправдывался юнга, – я переодевал штаны, когда вы позвали меня, и мне нужно было ещё убрать сундучок.

– Молчать, сэр! Я вам покажу, где раки зимуют, чтобы вы знали – когда ваш начальник посылает за вами, ваш долг явиться к нему немедленно, в штанах или без штанов!

– Без штанов, сэр?! – изумился юрга.

– Да, сэр, без штанов! Если бы капитан потребовал моего присутствия, я бы явился к нему… даже без рубашки. Служба превыше приличий! – Говоря это, он схватил юнгу за шиворот.

– Неужели, мистер Биггс, – сказал Джек, – вы собираетесь наказывать мальчика за то, что он не мог сделать – явиться без штанов?

– Вот именно, мистер Изи, собираюсь. Я дам ему урок. Теперь, когда на корабле завелись новомодные идеи, мы должны строже спрашивать за службу, и приказ офицера не должен быть отсрочен на десять минут двадцать секунд из-за того, что на мальчишке нет штанов. – Сказав это, боцман нанёс юнге несколько сильных ударов хлыстом, доказывая тем самым своевременность, с которой тот надел штаны, выходя на палубу.

– Вот тебе, – приговаривал мистер Биггс, – вот тебе урок, негодник! И учтите, мистер Изи, это и вам тоже урок. – С этими словами боцман удалился, приняв важный вид.

– Матерь пожья, – сказал Мести, – вот выкитывает номера! Смотришь, он скоро вынет из ушей серьга[16]16
  Ношение серьги в ухе считалось на английском флоте признаком, по которому определялась принадлежность моряка к нижним чинам или матросам.


[Закрыть] и совсем зазнается, даже перестанет отвечать на приветствия мичманов. Просто курям насмех!

На следующее утро корабль бросил якорь в Гибралтарской бухте. Капитан сошёл на берег, приказав послать за ним ялик к десяти часам, так как позже крепостные ворота открывались только по особому распоряжению. По счастливой случайности, в этот вечер офицеры гарнизона давали бал, на который получили любезное приглашение и офицеры корвета «Гарпия». Те, кто отправлялся на бал, могли задержаться в крепости допоздна, и поскольку их услуги потребуются только на следующий день, то капитан Вилсон разрешил им остаться на берегу до семи часов утра, когда за ними с корвета прибудут две шлюпки.

Мистер Аспер получил увольнение на берег и попросил разрешение взять с собой нашего героя, на что мистер Собридж дал своё согласие. Среди других офицеров, получивших отпуск, был и боцман: он также отпросился на берег на всю ночь, зная, что его услуги не понадобятся на борту, пока не начнётся погрузка. Мистер Собридж не возражал, потому что обойтись без боцмана в это время было легче, чем в другие дни.

Аспер и Джек первым делом отправились в гостиницу, где пообедали и заказали места на ночь. Затем они поспешили на бал, который оказался блестящим, а общество офицеров и дам – приятным. На бале присутствовал и капитан Вилсон, только он вскоре, не дожидаясь его окончания, возвратился на судно. Джек, очаровав всех своей обычной учтивостью, протанцевал до двух часов ночи, и только когда гости начали разъезжаться, Аспер предложил отправиться восвояси. Заглянув ещё раз в буфет, они забрали свои шляпы и уже собрались к себе в гостиницу, как один из офицеров гарнизона предложил им поглядеть на обезьяну-бабуина, которую недавно поймали в горах. Захватив с собой пирожков, они вышли во двор, где обезьяна была прикована цепью к железной цистерне. Джек скормил-отдал ей пирожки, а потом, когда они кончились, бабуин накинулся на Джека, который, спасаясь от него, оступился и полетел в цистерну, заполненную на два фута водой. Это было так смешно, что все от души рассмеялись. Попрощавшись с офицером, наши приятели отправились в гостиницу.

Из-за большого наплыва моряков с «Гарпии» и других посетителей хозяин гостиницы вынужден был устраивать их по два-три человека в комнате. Ни у кого это не вызывало возражений, лишь бы было где переспать ночь. Джека провели в комнату с двумя кроватями, и он стал раздеваться. Другая кровать была уже занята, судя по тяжёлому дыханию, доносившемуся до слуха Джека.

Раздевшись, Джек вспомнил, что его панталоны насквозь промокли. Намереваясь высушить их, он повесил брюки на подоконник и захлопнул окно, чтобы они не могли свалиться, после чего лёг в постель и заснул. В шесть часов утра его разбудили, как он и просил. Когда же он стал одеваться, то, к своему удивлению, обнаружил, что окно распахнуто настежь, а его панталоны исчезли. Он догадался, что сосед по номеру вставал ночью и зачем-то открывал окно, поэтому его брюки свалились вниз и, очевидно, ушли с кем-нибудь из прохожих, пропав навсегда. Джек осмотрел окно ещё раз и заметил, что человек, открывавший окно, был несколько нездоров. «Ничего себе нагрузился соседушка, – подумал Джек. – Но что же мне теперь делать?» Говоря себе так, Джек подошёл ко второй кровати и увидел, что её занимает боцман Биггс. «Хорошенькое дело, – стал размышлять Джек. – Если боцман удосужился потерять мои брюки, то мне кажется, я вправе взять его собственные, по крайней мере для того, чтобы добраться до судна. А ведь только вчера вечером он утверждал, что долг нужно ставить выше приличий и приказам начальства должно повиноваться в любом виде, в одежде или без оной. Мне известно, что боцман обязан явиться на борт утром, так пусть попробует выполнить приказ без нижней части мужского платья». Размышляя таким образом, Джек взял штаны боцмана, который продолжал храпеть, надел их и, довершив полный наряд своим камзолом, вышел из комнаты. Он зашёл за Аспером, занимавшим соседний номер, нашёл его уже готовым к выходу и, расплатившись по счёту за двоих – Аспер случайно оставил кошелёк на судне, – они спустились по улице к пристани, где уже толпились другие офицеры в достаточном числе, чтобы заполнить первую шлюпку, которая вскоре отплыла от берега.

Оказавшись в своей каюте, Джек поспешил сменить брюки и, не будучи никем замеченным, зашёл в каюту боцмана, там и бросил его панталоны на спинку стула. На палубе он встретил Мести, которого посвятил во все обстоятельства дела, приведя его в полный восторг от такой проделки. Теперь оставалось только ждать окончания этого приключения.

Перед уходом из гостиницы Джек предупредил слугу, что боцман ещё крепко спит, но его нужно разбудить немедленно, что и было сделано. Боцман, выпивший накануне слишком много вина и открывший окно, как правильно предполагал Джек, чтобы освободиться от его излишков, был с трудом разбужен. Узнав, как уже поздно, он стал поспешно одеваться, но не нашёл брюк. Он позвонил слуге, полагая, что тот взял их почистить, и в ожидании слуги надел пока всё, что имелось под рукой, дабы потом не терять времени. Но слуга, явившийся на звонок, сказал, что не брал его панталон, и бедняга Биггс оказался в затруднительном положении. Куда они подевались? Он не помнил, как ложился спать накануне ночью. Он спросил у слуги, но тот мог только сообщить, что хозяин брюк пришёл к себе в номер в стельку пьяным, и когда утром слуга зашёл в номер, чтобы разбудить его, окно было распахнуто – очевидно, ему ночью нездоровилось – так что, вероятно, он выбросил свои брюки в окно. Боцман был в отчаянии. «Ну хоть одолжите мне брюки на время!» – взмолился он. Слуга сказал, что спросит у хозяина.

Хозяин гостиницы очень хорошо разбирался в офицерских званиях и понимал, кому можно доверять, кому – нет. Он послал счёт со слугой, добавив, что джентльмен без брюк может получить панталоны во временное пользование, если оставит за них залог. Боцман ощупал карманы и вспомнил, что все его деньги остались в собственных панталонах и что он не только не может оставить залог, но и расплатиться по счёту. Хозяин был неумолим: нет, он достаточно понёс убытков из-за неуплаченного счёта и больше терять не намерен, пусть боцман гонит деньгу – иначе он не согласен одалживать брюки.

– Чёрт возьми, меня же отдадут под суд! – воскликнул боцман. – Однако гостиница расположена не так далеко от крепостных ворот. Если я быстренько пробегусь до пристани, проскользну в одну из шлюпок, я смогу натянуть штаны и доложить о своём прибытии вовремя.

Собравшись с духом, боцман рванул бегом к пристани так, что только фалды сюртука развевались по ветру. На улице было довольно много прохожих, и чем быстрее он бежал, тем веселее они улюлюкали ему вслед. Наконец он достиг своей цели, скатился вниз по ступеням пристани и вскочил в шлюпку, где, скорчившись, уселся на кормовой банке, к великому изумлению офицеров и матросов, посчитавших, что он спятил с ума. В нескольких словах он объяснил им, что у него ночью украли брюки, а так как было уже поздно, шлюпка отчалила, причём все в лодке корчились от смеха.

– У кого найдётся бушлат? – спросил Биггс у матросов, но погода стояла такой тёплой, что никто из них не подумал захватить его с собой. Боцман огляделся и заметил, что офицеры сидят на банке, покрытой плащом.

– Чей это плащ? – спросил боцман.

– Мой, – ответил Гаскойн.

– Я надеюсь, мистер Гаскойн, вы будете настолько добры, что одолжите мне ваш плащ на время, пока мы не поднимемся на борт.

– И не подумаю, – ответил Гаскойн, который скорее готов был выбросить его в море, нежели потерять возможность насладиться великолепной шуткой. – Помните, я как-то попросил у вас удочку, когда нас застал штиль у мыса Сан-Висенте, а что вы мне ответили? Вы послали меня к чёрту. Так вот, я делаю вам то же самое предложение.

– О, мистер Гаскойн, я дам вам три удочки, как только мы будем на борту судна!

– Да уж вы дадите, только теперь это не пройдёт. Долг платежом красен, уж не взыщите, мистер боцман, – ответил Гаскойн, управляя лодкой, потому что именно ему было поручено доставить офицеров на судно.

Вскоре лодка подошла к корвету. «Эй, на носу, суши вёсла!» – приказал Гаскойн. Шлюпка была подведена к трапу, и как только офицеры встали, неумолимый Гаскойн подхватил плащ, свернул его клубком и, несмотря на жалобные просьбы Биггса, бросил его на грот-руслени матросу, подававшему кормовой швартов. К тому же случилось то, чего мистер Биггс боялся больше всего и что делало его положение просто отчаянным: первый лейтенант стоял у трапа, заглядывая в лодку, а капитан неподалёку расхаживал на шканцах.

– Поторопитесь, мистер Биггс, я ожидал вас на судно с первой шлюпкой! – крикнул мистер Собридж. – Пошевеливайтесь живее, реи ещё не поставлены как должно.

– Так я отправлюсь с матросами в этой шлюпке и поставлю их, сэр.

– В этой шлюпке? Нет, пусть её поднимут на тали, а сами ступайте сюда и спустите ял. Какого чёрта вы сидите там, как неживой, мистер Биггс? Вы меня сильно обяжете, если чуть-чуть пошевелитесь или, чёрт возьми, можете не беспокоить себя просьбами о следующем увольнении на берег. Вы не пьяны, сэр?

Последнее замечание заставило Биггса решиться: он выскочил из лодки в том виде, как был, и подходя к первому лейтенанту, приложил руку к шляпе.

– Совершенно трезв, сэр, но я потерял свои брюки.

– Ах, вот оно что, сэр! – ответил мистер Собридж, оглядывая боцмана, который стоял в проходе трапа с развевающимися от лёгкого бриза фалдами сюртука – под ним не было ничего, кроме рубашки. Но у мистера Собриджа не хватило больше выдержки – он бросился вниз по сходням, ведущим на шканцы, задыхаясь от хохота. Мистер Биггс не мог спуститься раньше первого лейтенанта, и так как их беседа привлекла к себе внимание всех матросов на палубе, они уставились на боцмана во все глаза.

– В чём дело? – недоумённо спросил капитан Вилсон при виде боцмана.

– Служба превыше приличий, – заметил Джек, который вовсю наслаждался успехом своей шутки.

Мистер Биггс вспомнил события вчерашнего вечера и, отдавая честь капитану, метнул на Джека злобный взгляд, затем юркнул в дверь, ведущую на нижнюю палубу.

Его бешенство ещё больше усилилось, когда, войдя в свою каюту, он обнаружил, что его брюки вернулись домой раньше своего хозяина. Боцман понял, что кто-то сыграл с ним шутку и наш герой замешан в ней, но доказать ничего не мог: он не знал, кто спал в одной комнате с ним, так как заснул до прихода Джека и ещё не проснулся, когда Джек ушёл из гостиницы.

Правда скоро стала известной всему кораблю, и присловье «служба превыше приличий» стала притчей во языцех всей команды. Боцману ничего не оставалось, как выместить злобу на бедном юнге, да Джеку и Гаскойну он не давал больше рыболовных снастей.

Поскольку команда корабля ненавидела боцмана не меньше Наглерса, а Джек уложил на лопатки обоих злейших врагов, то Джек стал любимцем всей команды, которая к тому же сочувственно относилась к его взглядам на права человека. И так как, по обычаю матросов, любимцев награждают прозвищами, то и наш герой получил прозвище, и даже не одно, а два: по имени – Джек-Равенство и по фамилии – мистер Тихоня.

ГЛАВА XII,
в которой наш герой предпочитает спускаться, а не подниматься и подаёт надежду, что он сделает обратный выбор в более важном случае

Так как следующий день был воскресный, экипаж корабля выстроили в линейку на палубе по своим отделениям, а в связи с неблагоприятной погодой вместо церковной службы проводилась читка Военно-морского устава, которая проходила с должным почтением к оному, – капитан, офицеры и команда стояли с обнажёнными головами под моросящим дождём в положении смирно, держа в руках головные уборы.

Зная, что статьи этого устава содержат правила и установления, имеющие силу закона, в равной мере обязательного для всех – от капитана до последнего матроса, – Джек слушал их с глубоким вниманием. Он и не предполагал, что устав дополняется ещё пятьюстами указами Адмиралтейства, которые составляют его главную суть, подобно тому, как многочисленные дополнительные параграфы в некоторых завещаниях отменяют его основную часть.

Джек внимательно выслушивал статью за статьёй устава и после каждой отмечал в памяти, что данную статью, по всей вероятности, ему не придётся нарушить. Прослушав статью, накладывающую запрет на божбу и ругань, он подивился, как легко этот запрет обходят на борту их корвета, но и отметил, что здесь можно извлечь кое-какую выгоду для себя. Чтобы удостовериться в этом самому, он, дождавшись сигнала отбоя, попросил у судового писаря экземпляр устава.

У писаря было всего три копии устава, которые полагалось иметь на корабле, вернее, всё, что осталось в его распоряжении, и он категорически отказался расстаться с одной из них, но затем, поколебавшись, заметил, что «какой-то негодяй стащил у него зубную щётку», и если Джек даст ему щётку, то он согласен уступить ему один из экземпляров устава. Джек заявил, что щётка, которой он пользуется, сильно истёрта, а новая у него только одна и он не может без неё обойтись. Подумав, писарь, как очень чистоплотный мужчина, который не мог позволить себе остаться с нечищенными зубами, согласился обменять устав на стёртую зубную щётку. Обмен был совершён, и Джек стал перечитывать устав по нескольку раз, пока не заучил его наизусть.

«Теперь, – думал Джек, – я знаю, что мне можно делать и чего ожидать за нарушение той или иной статьи. Я буду носить этот устав с собой до конца моей службы, если, конечно, он не истреплется к тому времени. Да если и истреплется – не беда, всегда можно выменять устав за старую зубную щётку, каковая, вероятно, служит мерилом его ценности».

«Гарпия» простояла в Гибралтарской бухте две недели, и Джек время от времени совершал вылазки на берег, причём мистер Аспер неизменно сопровождал его, чтобы удержать Джека от шалостей, иначе говоря, не позволял ему тратить деньги на угощение какой-нибудь менее достойной особы, чем он сам.

Однажды Джек спустился в каюту и увидел, что молодой Госсет хнычет, вытирая слёзы.

– Что случилось, дорогой Госсет? – спросил Джек, который был равно вежлив как со старшими, так и с ровесниками.

– Наглерс отстегал меня верёвкой, – ответил Госсет, потирая руки и плечи.

– За что?

– А кто его знает?! За то, что, как он говорит, «служба идёт к чертям», за то, что чины и звания не почитаются, и всяким выскочкам позволено делать всё что угодно только потому, что у них в карманах водятся пятифунтовые бумажки. Он сказал, что наведёт порядок на судне и будет поддерживать дисциплину, потом сбил меня с ног ударом кулака, а когда я поднялся, вытащил линёк и… А ещё он сказал, что собирается объездить норовистого конька, и никакой Джек-Равенство ему не указ.

– Ну?

– А затем он целых полчаса стегал меня линьком, вот и всё.

– Клянусь тушой отца, это всё правта, масса Тихоня, Наглерс его на самом теле здорово взтул из-за какого-то пустяка, чтоп ему пусто пыло! – подтвердил Мести. – У него чертовски плохой память. Ему нато напоминать, кто такой Джек-Равенство!

– Верно, я освежу ему память, – сказал Джек. – Ведь в уставе сказано, что «всякие ссоры, драки, побои и так далее…». Послушайте, Госсет, у вас есть хоть капля мужества?

– Да, – ответил Госсет.

– Так вы сделаете в следующий раз то, что я вам велю? И не бойтесь, я вас не оставлю без защиты.

– Пусть будет что будет, если только вы обещаете защитить меня от этого подлого тирана!

– Уж не обо мне ли речь?! – воскликнул Наглерс, появляясь в дверях каюты.

– Скажите – да, – подсказал Джек.

– Да, о вас! – крикнул Госсет.

– Вот оно что! Тогда, мой красавчик, придётся тебе отведать ещё раз этого угощения, – сказал Наглерс, вытаскивая линёк.

– Я вам не советовал бы делать этого, – тихо заметил Джек.

– Не суйтесь не в своё дело, пожалуйста, – отрезал Наглерс, которому не понравилось его вмешательство. – Я разговариваю не с вами, и буду благодарен, если вы оставите меня в покое. Мне кажется, я имею право выбирать себе знакомых, и будьте уверены, среди них не будет уравнителей.

– Это как вам будет угодно, мистер Наглерс. Вы вправе выбирать себе знакомых, как и я волен выбирать своих друзей, и более того – защищать их. Так вот, этот парень – мой друг, мистер Наглерс.

– А мне всё равно, – сказал тот, решившись отстаивать свои права на истязание юнги, даже с риском влипнуть ещё в одну драку, которой, как он понял, ему не удастся избежать. – Я беру на себя смелость задать вашему другу трёпку. – И он подкрепил свои слова делом, нанеся Госсету удар линьком.

– А я беру на себя смелость защищать моего друга. А так как вы назвали меня уравнителем, то мне хочется доказать, что я заслуживаю такое прозвище. – С этими словами Джек так удачно заехал кулаком в ухо своему противнику, что мистер Наглерс покатился на пол, почти оглушённый и не в силах продолжать бой, даже если бы ему этого хотелось.

– А теперь, мой друг, – сказал Джек, вырывая линёк из рук Наглерса, – берите-ка этот линёк и отлупите его хорошенько. Делайте, как я велю, или вам достанется от меня.

Второй угрозы не понадобилось: искушение отомстить врагу, хотя бы единственный раз, возместив за все прежние обиды, было слишком велико, и Госсет пустил в ход линёк, вкладывая в удары всю свою силу. Джек стоял настороже со сжатыми кулаками, готовый прийти на помощь Госсету при малейшей попытке Наглерса оказать сопротивление, но тот был оглушён мощным ударом и сильно напуган, поэтому принимал побои весьма покорно.

– Достаточно, Госсет, – сказал Джек. – И не бойтесь его: если он ударит вас, когда меня не будет рядом, я возмещу ему сторицей, стоит только вам сказать мне об этом. Не зря меня зовут Джек-Равенство.

Услышав, о происшествии, Джоллиф сказал как-то Джеку наедине:

– Послушайте, Джек, не затевайте вы, ради Бога, драк за других. Поверьте, у вас самого скоро будет больше поводов для драк за себя, чем нужно.

Джек пустился в спор, и они проспорили целых полчаса, но так и расстались, не убедив друг друга. И всё-таки Джоллиф был прав: на Джека посыпались неприятности одна за другой, поэтому капитан Вилсон и первый лейтенант Собридж, не лишая Джека своего покровительства, решили дать ему понять, что на военном корабле каждый должен знать своё место.

На борту корвета «Гарпия» служил буфетчиком один субъект по имени Истхап. «Гарпия» была его вторым судном, но здесь не знали, каким образом он оказался на своём первом судне. Дело в том, что Истхап был вором и мошенником, хорошо известным в лондонском преступном мире, и когда он попался на воровстве, судья решил заменить ему тюремное заключение морской службой. Так, с «рекомендательным письмом» судьи, он оказался в плавучей тюрьме «Страж», стоявшей на приколе у Тауэра, а уж оттуда, вместе с другими преступниками, был доставлен на военный корабль.

По происхождению Истхап был кокни[17]17
  Кокни – уроженец Лондона, его восточной части, где обитает простой люд, говорящий на своеобразном диалекте (кокни).


[Закрыть], так как вырос и воспитывался в работном[18]18
  Работный дом – детский приют, содержащийся на благотворительные и церковные средства.


[Закрыть] доме при церкви Сент-Мери-Экс, где он выучился грамоте и откуда впоследствии сбежал. Он вступил в шайку малолетних воришек, был однажды пойман и отправлен в тюрьму Брайдвел. Там он отбыл полный срок и мало-помалу из мелкого вора, промышлявшего товарами, выставленными напоказ у магазинов и ларьков, превратился в первоклассного карманника. В его внешности было что-то жеманное, а его замашки хулигана и наглеца могли бы сойти за манеры джентльмена, правда, для тех, кто не очень-то разбирается в настоящем благородстве. Одевался он всегда крикливо и шикарно, что было необходимо ему для занятия его профессией. Мягкие и приятные манеры, рассчитанные на то, чтобы внушить доверие, приторная и вкрадчивая вежливость, гладкая речь, несколько подпорченная акцентом кокни – вот штрихи, завершающие портрет этого «джентльмена». Так как он неоднократно подвергался преследованиям закона, то считал себя, по его собственным словам, «радикалом до мозга костей». Свою службу на прежнем корабле он закончил помощником буфетчика, а потом, поднабравшись опыта, предложил свои услуги в качестве буфетчика казначею корвета «Гарпия», который удовлетворил его просьбу благодаря нескольким подложным рекомендациям, представленным ему Истхапом.

Наслышавшись об идеях Джека, мистер Истхап пожелал завязать с ним знакомство, поэтому ещё до прибытия судна в Гибралтар он представился Джеку с широким поклоном и ужимками, но Джек сразу же почувствовал антипатию к этому субъекту из-за его чрезмерной и наглой фамильярности. Джек отлично разбирался в том, кто настоящий джентльмен, а кто только выдаёт себя за такового, и не захотел водиться с человеком, которого считал во многих отношениях ниже себя, хотя Истхап, основываясь на вольнолюбивых высказываниях Джека, счёл его ровней себе. Так далеко понятия Джека о равенстве не заходили: в теории – это одно дело, а на практике равенство существовало для него только тогда, когда оно устраивало его.

Но буфетчика не остановил более чем прохладный приём Джеком их знакомства: человека, привыкшего вращаться среди жуликов и аферистов, не так-то легко поставить на место, и хотя Джек всячески показывал, что его общество ему неприятно, Истхап постоянно встречал его на баке или нижней палубе с распростёртыми объятиями и фамильярным похлопыванием по спине. Наконец Джек как-то не выдержал: он велел оставить его в покое и не лезть к нему с разговорами, на что Истхап ответил какой-то грубостью, и между ними завязалась ссора, закончившаяся тем, что Джек дал ему хорошего пинка, от которого Истхап загремел вниз по сходням. Конечно, в этом эпизоде Джек показал себя не с лучшей стороны, и мистер Истхап, посчитавший себя оскорблённым, поднялся на капитанский мостик и подал официальную жалобу, после чего капитан Вилсон велел вызвать к себе мистера Изи.

Как только Джек появился на мостике, капитан Вилсон обратился к Истхапу:

– Итак, буфетчик, выкладывайте ваши претензии.

– К своему великому огорщению, я вынужден обратиться с жялобой на офицера, но мистер Изи, присутствующий здесь, сщёл возможным прибегнуть к выражениям, не достойным джентльмена, а потом пнул меня ногой, когда я спускался по сходням.

– Как, мистер Изи, правду ли он говорит?

– Да, сэр, – ответил Джек, – я несколько раз предупреждал этого прохвоста не приставать ко мне с разговорами. Я назвал его негодяем до мозга костей и пинком спустил по сходням.

– Вы на самом деле обозвали его так, мистер Изи? Почему?

– Потому что он называл себя «радикалом до мозга костей» и досаждал мне разговорами о республике, доказывая, что нам не нужны ни король, ни его аристократия.

Капитан Вилсон бросил многозначительный взгляд на первого лейтенанта.

– Я, конещно, выразил свои политищеские взгляды, капитан Вилсон, но вам известно, щто в нашей стране мы все делаем равные ставки – таково прирождённое право каждого англищанина.