Текст книги "Мичман Изи"

Автор книги: Фредерик Марриет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

– Вы… назвали… меня… жуликом, сэр?! – воскликнул Джек.

– Да, именно так!

– В таком случае вы лжец! – закричал наш герой в бешенстве. – Позвольте вас заверить, что я джентльмен, тогда как, к сожалению, о вас этого не скажешь.

У капитана Хамлоу от ярости и изумления захватило дух. Он хотел что-то сказать и не смог: он хватал воздух ртом, затем сел, вернее сказать, упал в кресло и только тогда выкрикнул: «Мэтьюс, Мэтьюс!».

– Слушаюсь, сэр, – ответил рулевой, стоявший в дверях.

– Сержанта сюда!

– Он здесь, сэр!

Сержант вошёл, вскинул руку тыльной частью ладони к шляпе, приветствуя капитана.

– Позовите солдат, пусть войдут и арестуют этих двух! Забрать их на судно и заковать в кандалы.

Вошли солдаты, вооружённые ружьями с примкнутыми штыками, и стали по бокам Джека и Гаскойна.

– Может быть, сэр, – сказал Джек, к которому опять вернулось хладнокровие, – вы позволите нам расплатиться с хозяином гостиницы, прежде чем нас уведут. Мы не жулики, а счёт довольно большой, или вы сами возьмёте на себя труд расплатиться за нас, поскольку вы лишили нас свободы? – С этими словами Джек бросил на стол толстый бумажник, набитый долларами. – У меня есть только одно пожелание, сэр, чтобы вы проявили щедрость к слугам.

– Сержант, пусть они расплатятся по счёту, – сказал капитан Хамлоу, поубавив тон. – Он взял шпагу и шляпу и вышел из комнаты.

– Клянусь небесами, Тихоня, ты совершил большую глупость, – сказал Гаскойн. – Мы попадём под трибунал и нас уволят со службы.

– Ну и пусть, – сказал Джек. – Дурак я был, что поступил на службу. Он назвал меня жуликом, и не будь я на службе, я отплатил бы ему той же монетой.

– Если вы готовы, джентльмены, – сказал сержант, который по собственному опыту знал, что наказание, полученное от капитана Хамлоу, ещё не означает быть преступником, – мы можем отправиться.

– Я пойду укладывать наши вещи, Тихоня, пока ты будешь расплачиваться по счёту. – Солдат, идёмте со мной.

И вот не прошло и полчаса, как наш герой со своим товарищем оказались в «уютном» карцере под палубой фрегата «Авроры», закованные в кандалы, вместо того чтобы танцевать на балу у маркизы!

Давайте на время покинем их и вернёмся к капитану Хамлоу, который отправился на бал, куда он был приглашён. Входя в танцевальный зал, он встретил дона Филиппа и дона Мартина, они спросили у него, почему он явился на бал один, без Джека и его друга. Капитан Хамлоу, будучи не в духе, сердито буркнул, что те находятся на борту его судна в карцере.

– В карцере, за что?! – воскликнул дон Филипп.

– За то, что они, мерзавцы, втесались в благородное общество, выдавая себя за важных персон, тогда как они всего-навсего двое мичманов, сбежавших со своего корабля.

К слову сказать, семья дона Рибьеры отлично знала, что Джек и его товарищ – мичманы, но с их точки зрения это не мешало им быть джентльменами и заслуживать соответствующего отношения.

– Как же так, – с негодованием сказал дон Филипп, – вы пользовались их гостеприимством, смеялись и разговаривали с ними, пили их вино, и после всего этого вы считаете себя вправе заковать их в кандалы?

– Именно так, – ответил капитан Хамлоу.

– Тогда, чёрт побери, ваш поступок не достоин джентльмена, и я бросаю вам вызов, – сказал дон Филипп, старший из братьев.

– А я поддерживаю слова брата, – сказал дон Мартин.

Братья настолько сильно привязались к нашему герою, который дважды оказывал важную услугу их семье, что весть о его аресте вызвала у них величайший гнев.

Вряд ли где ещё, кроме как на английском флоте, существует такой порядок, при котором вышестоящий начальник имеет право грубо оскорбить подчинённого и остаться безнаказанным, прикрывшись своим чином, что никоим образом не способствует поддержанию дисциплины на службе. Молодые итальянцы сочли подобное злоупотребление властью возмутительным, и они решили показать капитану Хамлоу, что по крайней мере в их обществе оно не одобряется. Собрав своих друзей, они рассказали о том, что произошло, и попросили их оповестить всех об этом событии. Когда новость обошла залу, капитана Хамлоу стали избегать: он подошёл к маркизе и заговорил с ней – она отвернулась от него; он обратился к графу, с которым только недавно мило беседовал, – тот повернулся к нему спиной, а дон Филипп и дон Мартин расхаживали по залу, рассказывая о его низком поступке, не заботясь о том, что он слышит их, и бросали на него презрительные взгляды. Капитан Хамлоу ушёл с бала и вернулся к себе в гостиницу, кипя от бешенства. Поднявшись утром с постели, он узнал, что его дожидается какой-то человек, который желает поговорить с ним. На визитной карточке, поданной капитану, значилось имя: «Полковник дон Игнацио Верес, командир четвёртого пехотного полка». Когда его пригласили войти в комнату, он сообщил, что дон Филипп просит у капитана Хамлоу чести скрестить с ним шпаги и желает знать, на какое время ему будет угодно назначить встречу.

Капитан Хамлоу не имел обыкновения уклоняться от дуэли – его мужество не подлежало сомнению, хотя он был возмущён тем, что поводом для дуэли служит какой-то мичманок. Он принял вызов, но, не владея достаточно искусно шпагой, согласился драться только на пистолетах. Полковник не возражал, и капитан Хамлоу послал рулевого с запиской ко второму лейтенанту, прося его быть своим секундантом. Встреча произошла, и первым же выстрелом дон Филипп угодил пулей в лоб капитану Хамлоу, и тот свалился замертво. Второй лейтенант явился на «Аврору» с вестью о фатальном исходе поединка, а вскоре сюда прибыли дон Филипп с братом и друзьями, чтобы выразить нашим героям своё сочувствие по поводу их ареста.

Первый лейтенант, ставший капитаном «pro tempore»[31]31
  Pro tempore – временно (лат.).


[Закрыть], принял их любезно и выслушал жалобы на незаконность задержания нашего героя и Гаскойна.

– Капитан не поставил меня в известность, на каких основаниях был произведён арест молодых людей, – ответил он. – Поэтому у меня нет никаких обвинений против них, и я могу освободить их немедленно. Но поскольку мне стало известно, что они офицеры, служащие на одном из судов его величества, то я считаю своим долгом отвезти их на Мальту, куда и отплываю безотлагательно, чтобы доставить их по месту службы.

Джека и Гаскойна выпустили из карцера и разрешили свидание с доном Филиппом, который рассказал им, как он отомстил капитану Хамлоу за их поруганную честь, однако наши герои решили не сходить на берег после всего случившегося. Проведя время в приятной беседе и заверив их в своей неизменной дружбе, дон Филипп и компания распрощались с Джеком и Гаскойном и отбыли на берег.

А теперь поговорим всерьёз.

Мы пишем наши романы не только для того, чтобы позабавить читателя, ибо мы всегда имели в виду цель поучать его, и было бы совершенно неверно полагать, что у нас нет иного намерения, как посмешить читателя. Если бы мы писали серьёзный труд, излагая прописные истины, указывая на просчёты и ошибки и требуя реформ, его никто не стал бы читать. Поэтому мы намеренно избрали лёгкий и забавный вид литературы, наиболее подходящий, по мнению многих писателей, для подачи читателям здравых советов в доступной и приятной форме. Если мы хотим указать на какой-нибудь недостаток, мы рисуем характер, который органично входит в ткань повествования и служит не только маяком, освещающим этот недостаток, но и поводом для его осмеяния. Такой подход к искусству сочинения романов мы считаем единственно правильным – ведь бичевать пороки, глупости и недостатки, так же как поддерживать добродетель и нравственность, можно с помощью повествования, описывающего ряд связанных между собой эпизодов, в которых излагаются причины и следствия тех или иных жизненных обстоятельств. Читатель, соблазнённый забавной формой, проглотит его как лекарство в облатке, сколь горько оно бы ни было, а лечебное воздействие оно окажет такое же, как если бы было подано без всякой облатки.

В своих морских романах мы часто обличаем недостатки, существовавшие ранее или существующие до сих пор в морской службе, почётной и необходимой для родины, ибо какое же общество на свете столь совершенно, что лишено недостатков и не нуждается в усовершенствовании?

К сожалению, находятся писатели, которые только хулят флот, критикуя его недостатки. Мы не принадлежим к их числу, однако и наши произведения подвержены нападкам со стороны тех, кто насаждает и поддерживает порядки во флоте, против которых мы выступаем. Мы равнодушны к их хуле, потому что наши произведения приносят пользу, искореняя изобличённые недостатки. В качестве примера того, как наши романы служат на благо обществу, приведём один факт из числа многих.

В романе «Королевская собственность» есть такой эпизод: когда от капитана корабля потребовали немедленно наказать провинившегося матроса, он ответил, что никогда не наказывал и не будет наказывать никого, пока не истекут двадцать четыре часа после проступка, дабы в гневе или спешке не назначить более тяжкого наказания, чем то, которое провинившийся матрос заслуживает и которое он назначил бы по зрелому размышлению, и он считает, что для пользы дела адмиралтейству следует издать указ на этот счёт.

По опубликовании романа так и случилось: появился приказ, запрещающий наказание до истечения определённого срока после совершения проступка, и мы с удовлетворением узнали от первого лорда Адмиралтейства, что такой указ был издан в результате ознакомления лордов Адмиралтейства с предложением, высказанным в романе.

Даже если бы наши романы не оказали никакого иного воздействия на флотскую дружбу, мы могли бы с гордостью и удовлетворением отложить перо в сторону, но практический эффект от них оказался гораздо более значительным, и хотя они написаны для развлечения читателей, они способствовали смягчению тягот морской службы, и без того достаточно тяжёлой. Образы героев в наших романах служат как бы зеркалом, в котором те, кто заблуждается, видят отражение своего уродства, и многие намёки и замечания в наших романах стали предметом размышления официальных лиц, которые восприняли их как собственные идеи с тем, чтобы претворять их в жизнь. Многие согласятся, что формально поведение капитана Хамлоу может считаться образцом служебного рвения, не правда ли? Вина капитана Хамлоу не в том, что он приказал заковать Джека и Гаскойна в кандалы, хотя в данном деле он мог бы проявить больше деликатности, нет, его вина состоит в том, что он заклеймил их позором как жуликов и обманщиков, не проверив всех обстоятельств дела, и наказание, понесённое им за свою ошибку, лишь подтверждает вывод о том, что злоупотребление властью никак не может быть оправдано.

Огромное зло наносит службе тот факт, что старшие офицеры не щадят чести своих младших офицеров, употребляя слова и выражения, оскорбляющие их достоинство. Положение немного улучшилось за последнее время, но не настолько, чтобы оно перестало наносить вред службе – это мне доподлинно известно! Морской устав, как правильно указывал Джеку капитан Вилсон, равно обязателен для офицеров и матросов, но он становится пустым звуком, если офицерам дозволяется безнаказанно нарушать его. Возьмём такой пример. Когда капитан корабля выносит матросу приговор о наказании, он обязан прочитать статью Морского устава касательно того нарушения, которое было допущено, и в момент зачитывания статьи капитан и другие офицеры снимают шляпы в знак почтения к уставу. Но как только боцман даёт команду разойтись, тут же нарушается статья вторая устава, запрещающая всякого рода ругань и божбу, поносящую честь Бога. Мы не лицемеры и не возражаем против того, чтобы брань употреблялась «ради красного словца». Мы осуждаем здесь проклятия, оскорбляющие чувства других грязными и неприличными выражениями. Иначе говоря, можно посмотреть сквозь пальцы, если офицер скажет: «Пусть лопнут мои глаза», но мы отказываем офицеру в праве сказать матросу: «Пусть лопнут твои проклятые глаза!»

Звание штурмана на флоте выше мичманского звания, однако мичман – джентльмен по праву рождения, а штурман, вообще говоря, редко им бывает. Но даже сейчас, если штурман проклянёт глаза мичмана или заявит, что тот лжец, будет ли он наказан? И если – да, то будет ли мера его наказания соответствовать тяжести проступка? Конечно, нет! Однако здесь кроется проблема более важная, чем кажется на первый взгляд. Порядки на флоте значительно улучшились со времени заключения мира[32]32
  Имеется в виду окончание войн между Францией и странами антинаполеоновской коалиции, т. е. после заключения мира Венским конгрессом в 1815 году.


[Закрыть], и офицерский корпус на флоте теперь комплектуется выходцами из дворянства. Однако и ныне раздаются голоса, осуждающие такой порядок как опасный и вредный для службы. Как будто бы образование может повредить офицеру! Как будто бы отпрыски знатных фамилий уронят честь своих гербов, служа на флоте, или будут менее рьяно защищать её, чем прежде, когда они делали это, располагая лишь безрассудной храбростью! На наш взгляд, именно те, кто осуждает новый порядок, и наносят самый большой вред службе, ибо у них нет других причин возражать против него, кроме желания сохранить право безнаказанно тиранить своих подчинённых.

Не следует думать, что все эти замечания сделаны младшим офицером под влиянием пережитых им обид. Нет, они являются плодом долгих размышлений на основе собственного опыта. Мы дослужились до высокого звания капитана первого ранга, у которого достаточно власти, чтобы учинять разносы и наносить обиды, и достаточно высокое положение, чтобы не получать их самому. Но мы не забыли, как кипела наша кровь от незаслуженных и грубых оскорблений, сыпавшихся на нас, тогда ещё молодого офицера, на которые мы не имели права не только возразить, но и просто ответить. И самое большое зло состоит в том, что этот порок находит всё большее распространение.

По этому поводу в одном из наших романов «Питер Простак» мы вложили в уста его героя О’Брайена следующее замечание, сделанное им в ответ на реплику Питера: «Я полагаю, О’Брайен, что, испытав на себе в молодости столько унижений и оскорблений, перенесённых вами от ругани начальства, вы станете теперь, когда сами достигли высокого положения, избегать грубых и оскорбительных замечаний в адрес молодых офицеров». На что О’Брайен ответил: «Нет, Питер, это не так, чувство обиды проходит со временем, негодование от обид притупляется, и вскоре становишься равнодушным к оскорблениям. И вот ты уже сам начинаешь оскорблять чувства других, не обращая внимания на их обиды, и приобретаешь эту дурную привычку, к большому стыду и позору флота!»

Следует отметить, что этими заметками мы ни в коей мере не хотели бы поощрять пререкания и непослушание. Напротив, мы утверждаем, что грубость и оскорбления всегда служили, а в дальнейшем будут служить ещё больше, причиной неповиновения, поскольку молодые офицеры из дворян вряд ли будут переносить их безропотно. Последние замечания касаются главным образом старших офицеров, а не капитанов, власть которых была сильно урезана недавними постановлениями Адмиралтейства. Эта власть должна быть сохранена, ибо, хотя среди них есть отдельные лица, служба с которыми мучительна для подчинённых, мы имеем все основания с гордостью утверждать: большинство капитанов убеждены в том, что большая власть им дана для того, чтобы сделать счастливыми как можно больше людей.

ГЛАВА XXII,
наш герой заболевает отвращением к службе и поправляется, приняв соответствующее лекарство. Спор, завершившийся, как и многие из них, взрывом. Мести рассуждает о краниологии

На другой день после похорон капитана Хамлоу фрегат «Аврора» направился к Мальте, где мистер Джеймс, временно исполнявший обязанности капитана, отослал наших мичманов на «Гарпию», не сделав в их документах никаких замечаний, кроме отметки «сняты с довольствия в день отбытия», поскольку они были занесены в судовую роль как сверхштатные пассажиры.

Мистер Джеймс, временный капитан «Авроры», торопился присоединиться к флоту адмирала в Тулоне, куда он намеревался отплыть на следующий день. С капитаном Вилсоном он встретился за обедом у губернатора, тогда и рассказал им, что Джек и Гаскойн были закованы в кандалы по приказу капитана Хамлоу, намекнул о своих подозрениях в отношении причастности молодых мичманов к дуэли и подал официальный рапорт о происшедшем поединке и о гибели на нём капитана Хамлоу. Поскольку Джек и Гаскойн договорились хранить молчание, то на борту «Авроры» ничего не было известно о событиях их плавания на Сицилию, кроме того, что они каким-то образом обрели там влиятельных друзей. Вот почему как в поведении капитана Хамлоу, так и вообще во всей этой истории оставалось много неясного.

– Хотелось бы мне знать, что приключилось с моим добрым приятелем Джеком, так доблестно сражавшимся на дуэли, – сказал губернатор, которого давеча сильно рассмешил рассказ о поединке Джека с боцманом и буфетчиком. – Он тогда смеялся так, что у него чуть было бока не лопнули от смеха. – Вилсон, не забудьте привести его сюда завтра утром, и мы послушаем его рассказ.

– Боюсь, что это будет выглядеть как поощрение, сэр Томас[33]33
  Реальное историческое лицо – сэр Томас Мейтланд, губернатор английской колонии Мальты и главнокомандующий Средиземноморским флотом Англии в эпоху наполеоновских войн.


[Закрыть]. Он и так совсем отбился от рук. Я рассказывал вам о его первом самостоятельном плавании. На его долю выпадает чересчур много приключений, и все они заканчиваются слишком благополучно для него.

– Но вы можете вызвать и взгреть его здесь как следует так же, как в своей каюте на корабле, а потом мы из него вытянем правду.

– Да, так и сделаем, – согласился капитан Вилсон, – ибо его рассказ что-то подозрительно прост, он явно хитрит.

– Если вы пошлёте за ним, я буду вам очень обязан. Я не вижу особого преступления в его побеге, совершённом, вероятно, из опасения, что его повесят за дуэль. Мне хочется посмотреть на паренька.

– Что ж, губернатор, как вам будет угодно, – ответил Вилсон и написал записку мистеру Собриджу с просьбой прислать Джека в резиденцию губернатора к десяти часам утра.

Мистер Собридж сошёл на берег за час до того, как Джека и Гаскойна доставили на судно, и он пробыл на берегу всю ночь. По возвращении на «Гарпию» утром он встретился с Джеком лишь на несколько минут для того, чтобы сказать ему, что капитан желает видеть его в доме у губернатора. Не зная, какое решение примет капитан в отношении Джека, он счёл своим долгом промолчать и даже не выразил ему своё неудовольствие его поведением. Так как Джек и Гаскойн не могли предугадать, в какой мере им грозит опасность даже здесь, на Мальте, если весть о событиях на сперонаре распространится по судну, они предпочли держать язык за зубами, решив доверить свою тайну только капитану.

Джек появился в доме губернатора в парадной форме и приготовился выслушать всё, что будет угодно сказать начальству, – самому ему было безразлично, что они скажут, так как решил оставить службу: он побывал в кандалах, и железо въелось в его душу, омрачив её. Когда Джека ввели в комнату, где находились капитан и губернатор, он увидел их за столом, накрытым для завтрака. Джек вошёл, не испытывая страха, но держался почтительно: капитана Вилсона он любил и свою любовь к нему выражал тем, что выказывал ему всяческие знаки внимания и уважения. Капитан заговорил с Джеком суровым тоном – он указал на то, что Джек совершил большую ошибку, приняв участие в дуэли, и вдвое большую – унизившись до дуэли с буфетчиком, и уж совсем непростительную ошибку – дезертировав с корабля. Джек, стоя навытяжку и преданно глядя в глаза капитану, признался, что был неправ, и обещал не допускать подобного в будущем, если капитан Вилсон простит ему его невольный проступок.

– Сэр, позвольте мне вступиться за молодого человека. Я убеждён, что всё это произошло по недоразумению.

– Ну что ж, мистер Изи, так как вы раскаиваетесь в своём поступке, а губернатор замолвил за вас слово, то я обещаю оставить ваше дело без последствий, только помните, что вы причинили мне много беспокойства своими сумасбродными выходками. Я надеюсь – вы постараетесь не забыть в другой раз, когда подвергнете свою жизнь опасности, что я принимаю в вас участие и ваша судьба мне не безразлична. А теперь возвращайтесь к своим обязанностям и передайте Гаскойну то же самое. Прошу вас, ради Бога, не устраивайте больше дуэлей и побегов.

Сердце Джека растаяло от такого отеческого внушения, и он побоялся заговорить из опасения, что у него дрогнет голос: он молча поклонился и готов был удалиться, когда губернатор произнёс:

– Мистер Изи, вы уже завтракали?

– Да, сэр, прежде чем сойти на берег.

– Но мичман легко съест и два завтрака, особенно когда первым идёт флотский. Прошу вас, сядьте и позавтракайте с нами. Деловой разговор закончен.

– Я сомневаюсь, – сказал капитан Вилсон смеясь, – чтобы выговор испортил мистеру Изи аппетит. Прошу вас, сэр, присаживайтесь.

Джек поклонился, сел за стол и доказал, что капитанский выговор не убавил ему аппетита. После завтрака капитан Вилсон заметил:

– Мистер Изи, у вас есть обыкновение, вернувшись из путешествия, рассказывать о своих похождениях. Мы с губернатором с удовольствием послушаем о том, что случилось с вами после того, как вы покинули судно.

– Непременно, сэр, но я хотел бы получить обещание, что мой рассказ останется в тайне, так как это очень важно для меня и Гаскойна.

– Обещаю, – ответил губернатор, – если тайна окажется действительно важной, но мне самому лучше судить об этом, молодой человек.

Джек подробно рассказал о всех своих приключениях, которые были выслушаны капитаном и губернатором с величайшим изумлением, и закончил свой рассказ просьбой об увольнении со службы. Он надеется, что капитан Вилсон разрешит ему списаться на берег и отправиться домой.

– Фи, чушь, – сказал губернатор, – вы не бросите службу, пока я здесь. Нет, нет, у вас ещё будет множество разных приключений, и вы будете приходить сюда и рассказывать мне о них. Не забудьте, мой мальчик, когда бы ваше судно ни бросило якорь на Мальте, в губернаторском доме для вас всегда найдётся свободная койка в спальне и обед в моей столовой.

– Вы очень добры, сэр Томас, но…

– Обойдёмся без «но», сэр, вы не уволитесь со службы. Не забудьте, что я всегда могу разрешить вам отпуск, чтобы вы поехали повидаться с донной Агнессой, а то и командировать вас туда по делам.

Капитан Вилсон также принялся уговаривать Джека, и совместными усилиями они убедили его отказаться от мысли об увольнении: жестокость вынудила его принять такое решение, доброта – отказаться от него.

– С вашего разрешения, капитан Вилсон, мистер Изи будет сегодня обедать у нас и приведёт с собой Гаскойна. Вы сперва побраните его, а потом я утешу его добрым обедом. И не бойтесь рассказывать во всеуслышание о своих похождениях – я здесь губернатор!

Джек откланялся и ушёл.

– Нужно с парнем обращаться помягче, капитан, – сказал губернатор, – если он бросит службу, это будет большая потеря для флота. Бог ты мой, какие приключения и как откровенно он рассказывает о них! С вашего позволения, я приглашу его погостить у себя, пока ваш корабль стоит здесь. Я хочу подружиться с ним, чтобы он не оставил службу.

Понимая, что доброта и снисходительность окажут на Джека больше влияния, чем другие меры, капитан Вилсон согласился с предложением губернатора. Итак, пока шёл ремонт и переоборудование «Гарпии», Джек жил в губернаторском доме, обедал за губернаторским столом и брал уроки испанского и итальянского языков. Не успела «Гарпия» принять в свои трюмы полный груз, как из Тулона прибыл приказ, согласно которому «Гарпия» должна была направиться в Маон и послать находящееся там транспортное судно с грузом бычков в действующий флот. Джеку не очень хотелось возвращаться на борт «Гарпии», но так как он обещал губернатору остаться на службе, то вернулся на судно накануне отплытия. С большой радостью он вновь встретился с Мести и Джоллифом после долгой разлуки, рассмеялся при виде щёк боцмана, спросил, как поживает буфетчик и зажила ли его рана, пожал руку Гаскойну и другим сослуживцам, задал Наглерсу трёпку и только после этого уселся за ужин. В последнее время Джек жил так вольготно, что теперь испытывал ужас при мысли о жалком мичманском рационе, но хороший аппетит сдабривает всё, и скоро Джек стал просить добавки.

– Ах, масса Тихоня, почему вы отправились в плавание пез меня? – сказал Мести. – Вы меня очень погорчили. Клянусь непесами, очень жаль, что меня не пыло с вами. Вы могли пы пропасть пез Мести, ведь в тороге столько опасностей, масса Тихоня!

«Гарпия» отплыла на следующее утро, и Джек приступил к своим обязанностям. Мистер Аспер успел занять у него десять фунтов, поэтому наш герой стоял вахту столько, сколько ему хотелось, то есть всего ничего, ибо такая работа была ему не по душе. Мистер Собридж провёл с ним беседу, указав ему на необходимость дисциплины и послушания на службе, на отсутствие в природе такой вещи, как равенство, и на то, что права человека зависят от размеров того состояния, которым он обладает. В заключение он сказал:

– Если исходить из ваших идей, мистер Изи, то и муж имеет прав на свою жену не больше, чем на всё остальное, и любой другой мужчина может притязать на неё.

Джек подумал об Агнессе и решил в своих дальнейших дискуссиях о равенстве сделать для женщин исключение, но его философские устои пошатнулись при мысли о том, что какой-то другой мужчина может оспаривать его права на Агнессу.

«Гарпия» направилась к африканскому берегу, однако в течение нескольких дней дул встречный ветер, и корабль, с трудом преодолевая его сопротивление, продвигался к своей цели галсами. Наконец однажды под крутым берегом милях в шестнадцати они заметили бриг. По оснастке и внешнему виду брига можно было предположить, что это какое-то каперское судно, но противный ветер мешал «Гарпии» приблизиться к нему, чтобы выяснить его национальную принадлежность. Тем не менее капитан Вилсон посчитал своим долгом отправить к нему на разведку несколько шлюпок. Вечером, часов в десять, с борта «Гарпии» спустили баркас и два катера, а поскольку целью рейда была всего-навсего разведка, то мистер Собридж принял решение остаться на корвете, и возглавлять экспедицию было поручено штурману Гадингу.

Джек попросил мистера Собриджа поставить его во главе одной из шлюпок. Так как Джоллиф и Наглерс заняли места в командном баркасе вместе со штурманом, то мистер Собридж решил поручить командование первым катером комендору Верзилансу, а вторым – нашему герою. Джек, которому только недавно исполнилось семнадцать лет, был не по возрасту высок и крепок и только что начал бриться, превратившись в настоящего мужчину. На участие в экспедиции его толкнуло желание порассказать губернатору разных побасенок о своих приключениях по возвращении на Мальту. Мести отправился вместе с Джеком, и они только собирались отваливать от борта, как в лодку проскользнул Гаскойн, решивший также отправиться с Джеком, чтобы, как он выразился, уберечь его от опасностей, за что Джек сердечно поблагодарил его.

Приказ, отданный капитаном штурману, был предельно ясен: он должен разведать, что это за судно, и если выяснится, что оно вражеское и хорошо вооружено, то постараться избежать стычки, поскольку бриг всё равно заперт в бухте и не сможет ускользнуть от «Гарпии», когда поднимется ветер. Если бриг не вооружён, то штурману следует подняться на его борт, но не предпринимать ничего до утра. Причиной ночного рейда была дневная жара, которая днём была настолько угнетающей, что уже свалила с ног несколько человек команды, пострадавших от солнечного удара. Шлюпки должны были зайти в глубь бухты и стать на якорь до утра так, чтобы их не заметили с вражеского корабля. Приказ был отдан штурману Гадингу в присутствии других командиров, дабы не случилось никаких недоразумений, и шлюпки отвалили от корвета. Понадобилось три часа усердной гребли, прежде чем они достигли места, где неподвижно застыл бриг, и судя по тому, что на палубе корабля не светилось ни одного огонька, они решили, что их приход остался незамеченным. Со шлюпок бросили якоря-кошки, и лодки замерли до рассвета.

Когда Джек услышал слова капитана о том, что им придётся дожидаться утра на якоре, он велел Мести запастись удочками, так как свежая рыба всегда была желанной добавкой к скудному мичманскому рациону, и вот теперь, когда лодки стали на якорь, Джек и Гаскойн занялись ужением рыбы и, вытягивая из воды рыбку за рыбкой, вступили в спор, который вскоре стал таким громким, что Гадинг приказал им замолчать. Спор шёл о тактике шлюпок в абордажном бою. Гаскойн утверждал, что при абордаже все шлюпки должны наваливаться на врага одновременно, тогда как Джек отстаивал иную точку зрения, согласно которой шлюпки должны вступать в дело последовательно, подкрепляя одну другой – довольно завиральная идея, но идеи Джека в своём большинстве всегда отличались некоторым своеобразием.

– Если ты кинешь в бой сразу все свои силы, ты одолеешь врага, иначе тебя разобьют по частям, – доказывал Гаскойн.

– Это верно только в том случае, – настаивал Джек, – если твои силы превосходят противника численностью или враг застигнут врасплох, в противном случае надо менять тактику. Возьмём огнестрельное оружие – противник обменялся выстрелами с первой шлюпкой, и пока орудия перезаряжают, вторая лодка атакует противника с неизрасходованным зарядом. Каждая новая лодка добавляет мужества и силы тем, кто уже ведёт бой на борту, и приводит в смятение тех, кто защищается. Запомни, Гаскойн, что на войне corps de reserve[34]34
  Corps de reserve – резерв, резервный корпус (фр.).


[Закрыть] – великое дело.

– Вы там замолчите на своей шлюпке, мистер Изи, или нет?! – закричал штурман. – Вы позорите флот, сэр!

– Благодарим покорно, сэр, – ответил Джек вполголоса. – У меня опять клюёт, Нед!

Джек и Гаскойн продолжали молча удить, пока не занялся рассвет. Туман поднялся над застывшей водой и открыл бриг, который, заметив шлюпки, выкинул трёхцветный французский флаг и послал им вызов выстрелом из пушки.

Мистер Гадинг растерялся. Орудие, открывшее огонь, было лёгким, как отметил Джоллиф и подтвердили матросы, рвущиеся в бой, и Гадинг, побоявшись упрёков в трусости и презрения со стороны сослуживцев, приказал шлюпкам поднять якоря.

– Подождите минуточку, ребята, – сказал Джек своим матросам. – У меня клюёт. – Матросы рассмеялись шутке Джека, ибо он был их любимцем, и они чуть задержались, чтобы дать Джеку время вытянуть рыбу, намереваясь догнать остальные шлюпки более частой греблей. – Вот так, я её подсёк, – сказал Джек. – А теперь можете поднимать якорь, пока я буду поднимать рыбу.

Эта задержка дала фору другим шлюпкам в дюжину ударов вёслами, что составляет расстояние, которое не так-то легко сократить.

– Они пойдут на абордаж, прежде чем мы подоспеем к кораблю, – сказал рулевой Джеку.