Текст книги "Мичман Изи"

Автор книги: Фредерик Марриет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

Получив такое оскорбление, мистер Истхап уступил и взял дрожащей рукой пистолет из рук комендора.

– Вы слышали, что сказал Гаскойн, мистер Биггс? Он смел говорить таким языком с джентльменом! Мы ещё поговорим с вами иначе, сэр, когда я уволюсь с судна. Я больше не возражаю, мистер Верзиланс: смерть или позор, я же джентльмен, чёрт побери!

Во всяком случае, его поведение отнюдь не свидетельствовало о храбрости, потому что, направив пистолет в сторону Джека, он дрожал всем телом.

Комендор давал команду так, как будто он проводил стрельбу из корабельных орудий:

– Взвести курки! – Прицеливайся! – Пли! – Закрыть запальные отверстия!

Последний дополнительный приказ выполнил только один из дуэлянтов – Истхап, который вдруг подпрыгнул с громким воплем, схватился руками за заднее место и упал на землю: пуля насквозь пронзила мягкую часть его сидения, так как, стоя лицом к Джеку он подставил свой борт в качестве мишени под выстрел своего противника. Выстрел Джека также не пропал даром: его пуля прошила обе щеки боцмана, не нанеся большого вреда, а только выбив два верхних коренных зуба и унеся с собой через пулевое отверстие порцию жевательного табака, находившегося во рту боцмана. Пуля мистера Истхапа улетела Бог знает куда, так как он стрелял зажмурившись и дрожащей рукой.

Буфетчик лежал на земле и орал благим матом. Боцман выплюнул коренные зубы вместе со сгустками крови и в бешенстве швырнул пистолет на землю.

– Хорошенькое дело, клянусь Богом! – заорал он. – Мне продырявили мехи, как же я, чёрт побери, буду свистать к обеду, если воздух будет выходить из дырок в щеках?

Тем временем остальные пришли на помощь буфетчику, который катался по земле, испуская вопли. Его осмотрели и пришли к выводу, что рана в эту часть тела не опасна.

– Заткни свою проклятую глотку! – закричал комендор. – Или ты намерен напустить на нас патруль? У тебя пустяковая рана.

– Как так пустяковая?! – заревел буфетчик. – О, дайте мне умереть спокойно, не трогайте меня!

– Чепуха, – сказал комендор. – Ты встанешь и дойдёшь до лодки, а если нет, то мы бросим тебя тут. Заткнись немедленно, слышишь? Ах, ты не хочешь, так я тебе задам, чтоб ты вопил не даром. – И он принялся хлестать беднягу по щекам справа и слева. Тот получил столько звучных пощёчин, что поневоле перестал орать и только жалобно хныкал:

– Боже мой, какая жестокость, я протестую против такого обращения! О, Боже, Боже, я не могу подняться.

– Кажется, ему на самом деле нельзя двигаться, мистер Верзиланс, – вступился за него Гаскойн. – Я считаю, что будет лучше, если мы позовём из бондарни двух человек, и пусть они отнесут его в госпиталь.

Комендор отправился за людьми. Мистер Биггс, перевязав щеку платком из-за зубной боли (кровотечение было слабым), подошёл к буфетчику.

– Чего ты поднял такой вой? Глянь-ка на меня, я получил две пробоины в вывеску, а у тебя только одна дыра в корме. Клянусь небом, хотел бы я поменяться с тобой местами. Если я попытаюсь извлечь свист из лёгких, это будет лишь пустой тратой запасов воздуха, а проку никакого – мне не удастся извлечь из дудки ни звука. Вы скверно стреляете, мистер Изи.

– Я очень сожалею, – ответил Джек с вежливым поклоном, – и приношу вам тысячу извинений.

Пока они беседовали, буфетчик почувствовал слабость, ему показалось, что он умирает.

– Боже мой, Боже мой, – причитал он. – Какой же я был дурак. Я никогда не был джентльменом, а только щёголем и фатом. Если я останусь в живых, я никогда больше не буду обирать карманы, никогда, прости меня, Господи!

– Как так, чёрт побери! – воскликнул Гаскойн. – Значит, ты был жуликом?

– Но я никогда не буду им снова, – прошептал Истхап. – Я исправлюсь и буду вести честную жизнь. Дайте глоток воды, я умираю – вот я попался так попался…

И бедняга потерял сознание. В это время подошёл мистер Верзиланс с людьми, которые подняли буфетчика и понесли в госпиталь в сопровождении комендора и боцмана. Последний тоже решил воспользоваться медицинской помощью, прежде чем отправиться на борт судна.

– Итак, мистер Тихоня, – сказал Гаскойн, поднимая с земли пистолеты и заворачивая их в платок, – мы с тобой влипли в хорошенькую историю, и вскоре она станет известной всем. Ну и наплевать на всё! Это была лучшая шутка за всю мою жизнь, никогда я ещё так не веселился! – И Гаскойн весело рассмеялся, припоминая подробности дуэли, причём хохотал так здорово, что слёзы потекли по его щекам. Веселье Джека не было таким бурным, поскольку он опасался, что буфетчик тяжело ранен и могут последовать серьёзные неприятности. Свои опасения он высказал вслух.

– Во всяком случае, ты не убил его, – сказал Гаскойн. – Отвечать придётся, вероятно, только за попорченную вывеску боцмана, зато ты заткнул ему глотку на долгое время.

– Боюсь, что наши отпуска тоже заткнут на долгое время, – вздохнул Джек.

– Это уж как пить дать, – подтвердил Гаскойн.

– Тогда, Нед, давай поразмыслим, – сказал Тихоня. – У меня куча долларов, и, как говорится, семь бед – один ответ. Я предлагаю не возвращаться на судно.

– Собридж пошлёт за нами солдат и заставит вернуться, – ответил Гаскойн. – Правда, для этого нас нужно найти…

– И это не займет много времени, – добавил Джек. – Нас обнаружат и схватят через пару дней, если мы останемся здесь.

– Чёрт побери, к тому же я слыхал, что наш корабль поставят на ремонт, и мы проторчим здесь не менее шести недель в тесноте и под палящим солнцем, а главное, без дела – с единственным занятием наблюдать, как рыбки резвятся в воде у руля и жевать при этом гнилые абрикосы. Ах, как не хочется возвращаться на судно! Послушай, Джек, у тебя много денег?

– У меня двадцать дублонов помимо долларов, – ответил Джек.

– Тогда давай, Джек, притворимся, что мы очень испугались последствий дуэли и не осмеливаемся показаться на судне из страха, что нас повесят. Я напишу записку Джоллифу с сообщением о том, что мы спрятались, пока идёт эта катавасия, и попрошу его замолвить за нас слово перед капитаном и первым лейтенантом. Я опишу Джоллифу все подробности дуэли с ссылкой на комендора как на свидетеля. Хотя нас в конце концов накажут, но они только посмеются над нашими страхами. Я даже напишу, что Истхап убит, и мы перепугались до смерти. Вот именно это нам и надо, затем мы сядем на любое судёнышко, курсирующее между Мальтой и Сицилией, за ночь доберёмся до Палермо и совершим двухнедельное путешествие, пока не кончатся деньги.

– Ты придумал гениальную вещь, Нед, и чем скорее мы отправимся в путешествие, тем лучше. Я напишу капитану Вилсону письмо с просьбой спасти меня от виселицы, сообщу ему, куда я скрылся, и пусть это письмо вручат ему, когда мы уже отплывём в Сицилию.

Ну и умники были эти юноши, наш герой и Гаскойн, ничего не скажешь!

ГЛАВА XVIII,
в которой наш герой отправляется в новое плавание, но на этот раз волны прибивают его к берегу

Джек и Гаскойн, одетые в штатское платье, беспрепятственно достигли набережной, где вскоре отыскали хозяина сперонары, небольшого парусного судёнышка, готового отплыть на Сицилию. Они отправились с ним в кабачок и с помощью мальчишки-слуги, владевшего кое-как английским языком, столковались с хозяином лодки. За два дублона падроне (так здесь называют хозяина сперонары) согласился переправить их на Сицилию сегодняшней ночью и предоставить им на время плавания еду и два плаща вместо постели.

Наши мичманы вернулись в ту самую таверну, откуда они отправились на дуэль, и, заказав добрый обед в одной из задних комнат, стали развлекаться тем, что хлопали мух и обсуждали события прошедшего дня в ожидании обеда.

Поскольку мистер Верзиланс счёл за благо не возвращаться на корабль до вечера, а мистер Биггс также, по понятным причинам, не хотел появляться на судне до наступления темноты, то вести о дуэли дошли до слуха команды только на следующее утро. Но и тогда они поступили не от боцмана или комендора, а от госпитального медбрата, который заявился на корабль с сообщением о том, что у них на излечении лежит раненый матрос с корвета, но что он поправляется.

Мистер Биггс поднялся на палубу с забинтованным лицом и в крайне скверном расположении духа.

– Чёрт бы побрал этого Джека Изи, – бормотал он про себя, – с тех пор как мы вышли из Портсмута, я только дважды был в отгуле на берегу, и оба раза со мной что-нибудь приключалось по его милости: первый раз я вернулся на борт без штанов и вынужден был сверкать голой кормой перед всей честной компанией, а сейчас появляюсь на люди с перевязанной мордой.

Он доложил вахтенному офицеру о прибытии из отпуска, торопливо спустился в свою каюту, лёг спать и проворочался всю ночь от боли, размышляя о том, под каким предлогом ему уклониться от выполнения своих обязанностей, чтобы не подниматься на палубу на следующее утро. Впрочем, он был избавлен от такой необходимости, так как утром Джоллиф передал мистеру Собриджу письмо от Гаскойна, а капитан получил письмо от Джека.

Капитан Вилсон поднялся на палубу и узнал, что Собридж располагает более подробными сведениями о дуэли, нежели те, что приводятся в письме Джека. Перечитав вместе с Собриджем письмо Гаскойна, они вызвали в кают-компанию на допрос Верзиланса и тут же отправили его под арест, после чего они разразились хохотом.

– Честное слово, хотел бы я знать, когда кончатся похождения мистера Изи? – спросил капитан. – Эта дуэль заслуживает только того, чтобы над ней посмеялись, ибо в конце концов дело пустяковое и можно было бы ограничиться выговором, но глупые мальчишки удрали на Сицилию, и теперь я ума не приложу, как их вытянуть назад.

– Сами вернутся, сэр, как только у них кончатся деньги.

– Если только не попадут в другую беду. Этот повеса Гаскойн ничуть не лучше Джека, и когда они вместе, нельзя предугадать, что может случиться. Я сегодня обедаю у губернатора и расскажу ему о новом способе дуэли. Ну и посмеётся же он!

– Да, сэр, старина Том любит подобные истории.

– Мы должны разузнать, Собридж, действительно ли они удрали с Мальты, а вдруг они обманывают нас?

Но на этот раз Джек и Гаскойн точно выполнили своё обещание. Плотно пообедав, они до вечера развлекались с обезьянкой, чтобы как-то убить время в ожидании, когда за ними явится падроне.

– Что будем делать с пистолетами, Тихоня?

– Возьмём с собой, и нужно их зарядить перед отъездом, вдруг они нам понадобятся. Кто знает, может быть, на сперонаре вспыхнет мятеж? Жаль, что с нами нет Мести.

Они зарядили пистолеты. Взяв себе по паре, они сунули их за пояс под камзолы, поделили между собой боеприпасы, а тут как раз пришёл хозяин сперонары. Джек и Гаскойн тотчас же расплатились за гостиницу и уже поднялись из-за стола, чтобы отправиться на пристань, как падроне захотел посмотреть, какого цвета у них денежки, прежде чем он возьмёт их на борт. Полный негодования, что их принимают за каких-то бедняков, Джек вытащил из кармана пригоршню дублонов и швырнул пару монет, спросив, доволен ли он. Рассыпавшись в благодарностях, падроне спрятал дублоны в кошель, затем попросил молодых людей следовать за ним, что они и сделали. Вскоре сперонара отчалила от пристани и, пройдя под кормой корвета «Гарпия», покинула гавань Валлетты.

Вряд ли какое-нибудь судно из тех, что бороздят моря и океаны, скользит по волнам так легко и грациозно, как сперонара, а для тех, кто наблюдает за её полётом со стороны, она представляет собой живописное и прекрасное зрелище.

Ночь была ясной, звёзды сияли ярко. Лёгкое судёнышко стремительно неслось по волнам, и серп луны, повисший над водой, мягко освещал белоснежный парус. Судно было беспалубным, и всё его дно было уставлено порожними корзинами из-под винограда и других фруктов, доставленных на Мальту с Сицилии, исстари считавшейся житницей Древнего Рима и сохранившей до сих пор своё плодородие и изобилие. Экипаж судна состоял из самого хозяина-капитана, двух матросов и юнги. Матросы, одетые в короткие испанские плащи или дождевики с капюшонами, сидели у паруса, устремив глаза на берег, что проносился мимо лодки мыс за мысом, и думая, может быть, о жёнах или любимых, а может быть, и ни о чём.

Падроне стоял на корме у штурвала, выказывая все знаки внимания к двум пассажирам, которым хотелось только одного – чтобы их оставили в покое. Наконец Джек и Гаскойн попросили у хозяина плащи, так как они собирались лечь спать. Падроне кликнул юнгу, сменившего его у руля, достал всё, что требовалось, расстелил плащи на корме, и наши мичманы улеглись на них, молча глядя на звёзды в бездонной выси неба. Наконец Джек прервал молчание:

– Я думаю, Гаскойн, о том, как всё вокруг великолепно. У меня сердце прыгает в груди от радости вместе с судном, и мне кажется, что сама лодка радуется своему свободному полёту. Гляди, как она скачет по волнам, словно торжествуя, что не стоит на привязи к якорю в порту.

– Что-то чересчур сентиментально, Джек, – сказал Гаскойн. – Она и сейчас свободна не более, чем в гавани, ибо она подчиняется воле рулевого, который направляет её туда, куда ему нужно. С таким же правом можно сказать, что лошадь свободна, когда её выводят из конюшни, чтобы взнуздать и мчаться на ней, вонзая шпоры в бока.

– А это уж чересчур рассудочно, Нед, и лишено всякой фантазии. Ничего, зато мы свободны. На борту своего корвета мы действуем как механизмы: ходим, говорим, едим, пьём, спим и встаём по утрам, как часы, и нас заводят так на двадцать четыре часа в сутки, как старина Гадинг заводит свои хронометры, и так каждый Божий день.

– Верно, Джек, только мне кажется, что твой механизм до сих пор шёл не очень точно, его нужно немного подрегулировать.

– Какой же механизм будет работать точно, если его так трясти и подгонять, как нашего брата-мичмана? – спросил наш герой.

– Опять верно, Джек, но иной раз твои внутренние часы врут, так как у тебя нет часов. Мистер Аспер тебя не заводит, и ты останавливаешься.

– Ну нет, нужно ведь иногда спускать пружину завода, вот он и спускает меня в каюту, но всё же мои часы идут, Нед.

– Идут, но только, чтобы лечь в постельку. Вот у меня такие вещи не проходят со стариной Гадингом – он не очень-то даёт мне дрыхнуть. Однако, Джек, что ты скажешь насчёт того, чтобы держать вахту этой ночью?

– Что ж, говоря по правде, мне самому приходила в голову такая мысль. Мне совсем не нравится наружность нашего хозяина – у него косят глаза.

– Зато ему очень понравился вид твоих дублонов. Что-то у него слишком подозрительно косили на них глаза. Я ещё пожалел о том, что ты не расплатился с ним долларами.

– Нужно признаться, что я сглупил. Во всяком случае, он видел не все деньги, хотя и того, что видел, вполне достаточно.

– Правда, Джек, тебе следовало бы показать ему пистолеты, а не дублоны.

– Ну что ж, если ему захочется взять то, что он видел, он получит то, что ему не удалось увидеть, – да к тому же целые четыре штуки.

– Я не боюсь этой шайки, только нам лучше спать вполглаза.

– Когда мы пристанем к берегу?

– Завтра к вечеру, если ветер не переменится, но как будто к этому нет никаких признаков. Так давай нести вахту и приготовим пистолеты, только накроем их краем плаща.

– Договорились. Сейчас около двенадцати. Кто будет держать полуночную вахту?

– Пожалуй, хоть я, Джек.

– Хорошо, Нед, только не забудь, если что, пнуть меня посильнее, потому что я сплю чертовски крепко. Покойной ночи и гляди в оба.

Джек заснул почти моментально, а Гаскойн, держа пистолеты наготове, сидел, прислонившись к борту лодки.

Очевидно, судьба хранит мичманов лучше, чем других представителей человеческого рода: они живучи как кошки, и хотя часто подвергают свою жизнь опасностям, умеют преодолевать их. Блеск золотых дублонов, так неосмотрительно показанных нашим героем, действительно ослепил хозяина сперонары, и он задумал избавить Джека от них. В то время когда ребята обсуждали на корме свои планы, падроне сговаривался со своими матросами на носу, и они решили убить, обобрать и выбросить своих пассажиров за борт.

В два часа ночи падроне прошёл на корму и посмотрел, заснули ли наши герои, но обнаружил, что Гаскойн бодрствует. Он несколько раз подходил к ним, но каждый раз убеждался, что Гаскойн сидит, как и прежде. Утомившись ожиданием, сгорая от нетерпения завладеть добычей и не зная, что мичманы вооружены, падроне вернулся в очередной раз на нос и что-то сказал матросам. Гаскойн внимательно следил за его передвижениями, так как ему показалось странным, что трое взрослых мужчин ничего не делают, тогда как у руля оставлен мальчишка, и наконец он увидел, что матросы вытащили ножи. Он толкнул ногой Джека, который сразу проснулся. Закрыв ему рот ладонью, чтобы предупредить о молчании, Гаскойн поделился с Джеком своими подозрениями. Джек схватился за пистолеты, и они бесшумно взвели курки. Джек продолжал лежать на дне лодки, Гаскойн как сидел, так и продолжал сидеть в прежней позе. Они молча ждали, и наконец Гаскойн увидел, как трое мужчин направились к корме. Он положил один из пистолетов, чтобы сжать свободной рукой руку Джека в знак приближения опасности. Джек пожал ему руку в ответ. Наблюдая за движениями матросов, пробиравшихся сквозь груды пустых корзин, Гаскойн откинулся на борт, как будто задремав.

Падроне в сопровождении двух матросов подошёл к корме и остановился на мгновение, прежде чем переступить через поперечный брус, отделявший корму от остальной части лодки. Убедившись, что мичманы не шевелятся, бандиты вообразили, что те спят, и переступив через брус, подняли ножи. В тот же момент Гаскойн и Джек почти одновременно разрядили пистолеты в грудь падроне и одного из матросов, стоявшего рядом с ним. Оба они повалились вперёд, придавив всей своей тяжестью мичманов. Третий матрос отшатнулся, и Джек, придавленный телом падроне, который лежал поперёк его ног, тщательно прицелился из второго пистолета, и ещё один матрос упал на дно лодки. Юнга, стоявший у штурвала, вероятно, по плану, разработанному бандитами, а может быть, по собственной инициативе, решил вступить в драку и, вытащив нож, нанёс сзади удар Гаскойну, но, к счастью, нож только задел плечо Гаскойна, слегка ранив его, и закрылся на руке мальчишки. Гаскойн вскочил, выкинув руку с пистолетом в его сторону. При виде пистолета тот отшатнулся, потерял равновесие и свалился за борт.

Теперь друзья могли перевести дыхание.

– Послушай, Джек, – сказал наконец Гаскойн, – ну и дела!

– Вот это да! – ответил Джек тяжело дыша.

– Что нам делать?

– Выходит, мы остались хозяевами на судне, Нед? Надо кому-нибудь стать на руль: сперонара плывёт, куда ей вздумается.

– И правда, – сказал Гаскойн, – я управлюсь с рулём лучше тебя, значит, мне и править лодкой.

Гаскойн стал за руль, привёл лодку к ветру, и они продолжили разговор:

– Этот подлец-мальчишка нанёс мне чертовски сильный удар в плечо, не знаю только, глубока ли рана, и хорошо ещё, что в левое плечо – я легко управляюсь с рулём правой рукой. Как ты думаешь, Джек, они все мертвы?

– Падроне уж во всяком случае, – ответил Джек, – я едва смог выбраться из-под него. Всё равно раньше утра мы ничего не сможем сделать, а пока надо перезарядить оружие.

– Уже начинает светать, через полчаса или около того будет светло. Ох, Джек, и попали же мы с тобой в переделку!

– Да, но у нас не было иного выхода. Подумать только, мы убежали из-за того, что ранили двух человек, а сейчас мы убили четверых, хотя и в целях самозащиты.

– И это ещё не конец: когда мы доберёмся до Сицилии, как мы объясним местным властям, что произошло? Нас посадят в тюрьму и, может быть, повесят.

– Мы ещё обсудим с ними этот вопрос, – ответил Джек.

– Нет уж, давай обсудим его меж собой, Джек, и подумаем, как нам избежать беды.

– Не волнуйся – мы только что с успехом избежали одной беды, справимся и с другой. А знаешь ли, Гаскойн, я за что ни возьмусь, так сразу же попадаю в какую-нибудь передрягу.

– У тебя к этому определённо большой талант, Джек. Подожди, мне кажется, кто-то из этих бедняг стонет.

– Я не слышал, но всё может быть.

– Так что же мы будем делать с ними?

– Этот вопрос надо обсудить, Нед. Тут имеются два варианта: либо мы оставим их в лодке и признаемся во всей этой истории по прибытии на Сицилию, либо выбросим их за борт и будем молчать и отрицать всё.

– Это и так ясно. Короче, нам нужно предпринять что-то, а ты не предлагаешь ничего конкретного. Давай обсудим сначала твоё первое предложение.

– Итак, предположим: мы оставим трупы на борту, затем прибудем в порт, явимся к властям и изложим все факты. Что нас ожидает тогда?

– Мы только убедим всех, докажем, что убили, по крайней мере, трёх человек, если не четверых. Но мы не сможем доказать, что были вынуждены сделать это в целях самозащиты, ведь в глазах местных властей мы еретики, протестанты. Поэтому мы окажемся в тюрьме раньше, чем успеем доказать свою невиновность, а доказать её мы никогда не сможем и останемся в тюрьме до тех пор, пока «Гарпия» не придёт освободить нас, если только прежде мы не получим удар кинжалом или что-нибудь другое в этом же роде.

– Это не доставит нам удовольствия, – сказал Джек. – Давай лучше обсудим проблему с другой стороны.

– Здесь тоже есть свои трудности. Представь себе: мы выбрасываем трупы за борт, покидаем вслед за ними корзины, отмоем кровь с лодки и направимся в первый попавшийся порт. Вдруг мы нарвёмся на тот самый порт, где приписана эта сперонара, и тогда на нас накинется толпа жён, ребятишек, родственников и всех жителей этого милого городка с ножами и палками, требуя от нас ответа, куда подевалась команда сперонары.

– Эта перспектива мне также мало улыбается, – сказал Джек.

– Ну, а если нам повезёт больше и этого не случится, всё равно нам учинят допрос, кто мы такие и как оказались в лодке одни.

– На такие вопросы нам трудно ответить, но мы можем поклясться, что мы яхтсмены, совершающие прогулку ради собственного удовольствия.

– Без команды и провизии? Яхтсмены не отправляются в плавание с пустым трюмом и без смены рубашек. У нас нет ничего, кроме бочонка воды и двух пар пистолетов.

– Я догадался, – сказал Джек. – Мы отправились на остров Гоцо на собственной яхте пострелять чаек, но нас захватил шторм и отнёс к Сицилии – это вызовет интерес к нашим особам.

– В целом это неплохая идея, так как она позволяет объяснить, почему у нас на борту ничего нет. Что ж, тогда надо избавиться от трупов и выбросить их за борт. Стой, Джек, а если они живы? Мы не можем бросать живых за борт – это было бы убийством.

– А вот мы сейчас посмотрим, – сказал Джек. – Если найдём живых, их надо сперва пристрелить, а потом выбросить за борт.

– Честное слово, Джек, ты странный человек, но давай осмотрим матросов, а тогда будем решать этот вопрос. Только сначала зарядим пистолеты, взведём курки, а то, может быть, кто-нибудь из них только притворяется мёртвым.

– Притворяется, как бы не так, – сказал Джек, потянув за ногу падроне. – Этот готов. А у человека, которого ты застрелил, в груди такая дыра, что в неё можно просунуть кулак. Теперь вот этот, что валяется среди корзин, спросим у него. Послушай, приятель, ты живой? – И Джек подкрепил свой вопрос пинком по рёбрам: человек застонал.

– Не повезло нам, Гаскойн, но я его сейчас успокою, – сказал Джек, направив дуло пистолета на матроса.

– Стой, Джек! – воскликнул Гаскойн. – Это на самом деле будет убийство!

– Ничего подобного, Нед, я вышибу из него мозги, а потом мы пройдём на корму и обсудим этот вопрос.

– Будь добр, Джек, давай сперва поднимемся на корму и там обсудим вопрос. Прошу тебя, Джек!

– С большим удовольствием, – согласился Джек. – Я утверждаю, что в данном случае смерть матроса не будет убийством. Как ты знаешь, Нед, по законам нашего общества тот, кто покушается на жизнь другого, ставит под угрозу свою собственную. В случае, когда факт покушения доказан и судебное дело должным образом рассмотрено, преступник карается смертью.

– Согласен, всё это так, но…

– В нашем случае попытка убийства доказана полностью, мы сами свидетели, и судьи, и присяжные заседатели, и всё общество в целом по той причине, что здесь больше никого нет. А поскольку их жизнь принадлежит обществу, они должны поплатиться за преступление своей жизнью. Если один из них при попытке убийства остался в живых, это не значит, что он не подлежит наказанию. У нас нет палача, но мы сами должны выполнить его обязанности, как и все прочие. Я доказал, что я вправе сделать то, что собираюсь сделать. Но это ещё не все доказательства. Самосохранение – важнейший закон природы, и ежели мы не избавимся от этого человека, нам придётся объяснять, почему он ранен, и тогда из судей мы превратимся в подсудимых и должны будем защищать себя без свидетелей и без надежды оправдаться. Мы подвергнем наши жизни опасности из-за неуместного милосердия к бедолаге, который не заслуживает того, чтобы жить.

– Твой последний довод, Тихоня, силён, но я не могу позволить тебе совершить то, что будет мучить тебя всю остальную жизнь при воспоминании об этом случае.

– Фу, чушь, я философ!

– А какой школы, Джек? Я подозреваю, что ты последователь школы Мести. Я не утверждаю, что ты ошибаешься, но послушайся моего совета. Давай опустим парус, и тогда я смогу помочь тебе в работе – мы очистим палубу, оставив только раненого матроса. В любом случае мы можем немного подождать, и если уж нельзя будет поступить иначе, я соглашусь на то, чтобы спустить его за борт, даже если он будет не совсем мёртв.

– Договорились, такой поступок нельзя считать за грех даже с твоей точки зрения – он и так уже наполовину мёртв. Выбросить его за борт составит только вторую половину дела, так что на моей совести будет только четверть преступления, которое он совершил бы с лёгкой душой за четверть водки.

Тут Джек прервал свои пререкания, шуточки и занялся делом: опустил парус и освободил проход среди корзин.

– У меня сильное искушение забрать назад свои дублоны, – сказал Джек, когда они переваливали труп падроне через борт лодки, – но пусть уж владеет ими. Интересно, появятся ли они когда-нибудь на свет Божий?

– Вряд ли при нашей жизни, Джек, – ответил Гаскойн.

Затем полетели за борт труп другого матроса, корзины и прочее имущество, пока лодка не была очищена от всего, кроме раненого моряка.

– Давай осмотрим теперь беднягу, чтобы узнать, долго ли ему осталось жить? – Матрос лежал на боку, Гаскойн перевернул его на спину и обнаружил, что он мёртв.

– За борт его! – воскликнул Джек. – Быстрее, пока он не ожил снова!

Труп исчез в волнах, и они опять подняли парус. Гаскойн стал за руль, а Джек стал черпать ведром забортную воду и смывать кровавые пятна. Затем он очистил дно лодки от виноградных листьев и другого мусора, который устилал лодку, вымыл её от носа до кормы и вновь уселся рядом со своим товарищем.

– Вот, – сказал Джек, – сделали приборку палубы, теперь можно свистать всех к обеду. Посмотрим, есть ли что-нибудь съедобное в ларе?

Открыв его, он нашёл там хлеб, чеснок, колбасу, бутылку скверной водки и кувшин вина.

– Что ж, падроне всё-таки выполнил своё обещание, – сказал Джек.

– Да, если бы ты не ввёл его в искус горстью золотых монет, он был бы сейчас жив.

– А я к этому могу добавить, что если бы ты не посоветовал отправиться на Сицилию в этой лодке, то он тоже был бы жив.

– Да, но если бы ты не дрался на дуэли, я не дал бы тебе такого совета.

– А если бы боцман однажды не вернулся в Гибралтаре на судно без штанов, я бы не дрался на дуэли.

– А если бы ты не поступил на службу на наш корвет, боцман так бы и ходил в своих брюках.

– А если бы мой отец не был философом, я не отправился бы в море, так что во всём виноват мой отец: он убил четырёх матросов у берегов Сицилии, даже не подозревая об этом. Такова цепь причин и следствий. Нет ничего лучше хорошего спора, тем не менее давай-ка примемся за обед.

Покончив с едой, Джек прошёл на нос лодки и заметил прямо по курсу судна землю. Ещё три-четыре часа они продолжали плыть в том же направлении.

– Нужно держать круче к ветру, – сказал Гаскойн. – Нам не стоит приставать к берегу в мелком городишке – либо нужно пристать к безлюдному берегу и затопить лодку, либо высадиться в большом городе.

– Давай обсудим этот вопрос, – сказал Джек.

– А пока ты встань у руля, так как у меня устала рука, – сказал Гаскойн. – Ты достаточно хорошо умеешь править, а я, кстати, осмотрю своё плечо – оно совсем онемело.

Гаскойн снял куртку и увидел, что его рубашка окровавлена и присохла к ране, которая была, как уже говорилось, не очень серьёзной. Он взялся за руль, пока Джек обмывал ему рану водой, а затем промывал водкой.

– Берись-ка опять за руль, – сказал Гаскойн, – я числюсь по списку больных.

– А я как хирург не обязан работать, – сказал Джек, берясь за руль. – Так на чём же мы остановились: бросим сперонару ночью и затопим её или направимся к какому-нибудь городу?

– Если мы пристанем в Палермо, нам встретится по дороге много судов и лодок, и нас заметит множество людей.

– То же самое будет, если мы высадимся на берег в любом другом месте, где мы попадём под обстрел любопытных глаз многих людей.

– Знаешь что, Джек, хотел бы я опять оказаться на «Гарпии». Я сыт по горло приключениями.

– Все мои плавания невезучие, – ответил Джек. – В них столько приключений, хоть отбавляй. Но на суше мне больше везёт, так что подожди – если мы доберёмся до Палермо, все наши трудности кончатся.

– Ветер крепчает, Джек, – сказал Гаскойн, – и погода начинает портиться. Мне кажется, скоро будет шторм.

– Очень мило, я знаю, что такое оказаться в шторм, когда не хватает рабочих рук. Нам остаётся только утешаться, что на этот раз нас не унесёт от берега.

– Но зато может разбить о берег. Дальше нельзя плыть под полным парусом, Тихоня. Надо приспустить парус и взять его на рифы, и чем скорее, тем лучше: через час уже будет темно. Ступай на нос и опусти парус, потом я помогу тебе.

Выполняя приказ, Джек упустил из рук парус, который упал в воду, и он не мог стащить его в лодку.

– Стоп поднимать! – прокричал Гаскойн. – Подожди, Джек, сейчас я брошу руль, и ветер не будет мешать нам.

Они зарифили парус, но у них не хватило сил поднять его на мачту: если Гаскойн бросал руль, чтобы помочь Джеку, парус заполнялся ветром; если он брался за руль и ставил лодку поперёк ветра, Джек один не мог его поднять. А ветер быстро усиливался, и море становилось бурным. Солнце зашло, с полуспущенным парусом они не могли держать лодку в бейдевинд, и их несло прямо к берегу. Сперонара неслась по гребням волн, обнажив наполовину свой киль. Поднявшаяся на небе луна светила достаточно ярко, и они чётко видели берег, не далее пяти миль от них, опоясанный пеной прибоя.