Текст книги "Мичман Изи"

Автор книги: Фредерик Марриет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА XXXII,
наш герой и Гаскойн совершают поступок, которого им следовало бы стыдиться, и они действительно испытывают лёгкие угрызения мичманской совести

«Аврора» простояла в Палермо три недели. За это время велись усиленные поиски остатков банды каторжников, которые завершились арестом ещё нескольких человек, но дон Сильвио и довольно большая группа каторжников всё ещё находились на свободе. Говорили, что они нашли себе убежище в неприступных горах. Наш герой проводил большую часть времени в доме дона Рибьеры, где после описанных событий на него смотрели как на члена своей семьи. Ни дон Рибьера, ни другие родственники не принимали в расчёт различие в вере у жениха и невесты – только духовник семьи отец Томазо метал громы и молнии на голову Джека, угрожая донне Рибьера всеми карами, вплоть до отлучения от церкви и проклятия во веки веков, если будет допущен союз Агнессы с еретиком. Результаты такого нажима вскоре сказались. Джек стал встречать сдержанный приём со стороны матери, Агнесса заливалась слезами при встрече с ним, а дон Филипп и его брат по нескольку раз на дню высказывали пожелания, чтобы все попы провалились ко всем чертям. Наконец он вытянул правду у Агнессы, которая, рассказав ему обо всём, расплакалась навзрыд.

– Нед, мне что-то не нравится, как у нас обстоят дела, – заметил Джек. – Нам нужно избавиться от этого отца Томазо.

– Боюсь, что это тебе окажется не по зубам, – ответил Гаскойн. – А кроме того, если и удастся избавиться от него, то на его место заступит другой святой отец.

– Он наводит на старушку уныние своими угрозами – со страху ей уже чудятся муки чистилища. Пойду-ка я к Мести и посоветуюсь с ним.

– Чем Мести может помочь тебе?

– Не знаю, но и ты не можешь мне помочь, так что, за неимением лучшего, спрошу совета у ашанти.

Наш герой отправился к Мести, чтобы поделиться с ним своей бедой.

– Понимаю, – сказал Мести, обнажая отточенные зубы. – Вам нужен его череп.

– Нет, Мести, просто мне нужно убрать его с дороги, чтобы он мне не мешал.

– Как же пыть, масса Тихоня? Корапль отплывает послезавтра. Пудь у меня время, я пы управился с этим телом. Потожтите немножко.

– Чёрт побери, но у меня нет времени ждать!

– А что, если вы, масса Тихоня, отправитесь на перег и не вернётесь назат?

– Но ведь это значит дезертировать, Мести.

– Клянусь непесами, я притумал кое-что: вы поетете на перег и сломаете сепе ногу.

– Сломаю ногу?! И получу нахлобучку от капитана, ты этого хочешь?

– Нет, масса Тихоня. Вы ломаете ногу – капитан оставляет вас на перегу и меня тоже, чтопы ухаживать за вами.

– Но скажи, ради Бога, зачем мне ломать ногу и как её сломать?

– Не на самом теле, масса Тихоня, а только понарошку! Потолкуйте с массой тон Филиппом, он вам это устроит. Если человек ломает ногу в семи местах, его нельзя перевозить на сутно.

– В семи местах? Что-то уж очень много, Мести. Ну хорошо, я подумаю.

Джек вернулся к Гаскойну, и они обсудили выдумку Мести. Гаскойн одобрил её, посчитав этот план выполнимым.

– Нужно устроить так, чтобы нас выбросило из двуколки – ты бы притворился, что сломал себе ногу, – сложный перелом, конечно, а я бы отделался сломанной рукой, тогда бы мы оба остались на берегу, и Мести стал бы ухаживать за нами.

– Превосходный план! Я не возражаю, если и на самом деле сломаю ногу. Во всяком случае, постараемся опрокинуть двуколку.

– Но дадут ли нам отпуск накануне отплытия?

– Да, я уже два дня не был на берегу. Мне не хотелось появляться у дона Рибьеры с тех пор, как Агнесса рассказала о поповских штучках, а мои вещи всё ещё на берегу. Я попрошу увольнение на несколько часов для того, чтобы забрать их.

На следующий день наши мичманы попросились в отпуск на берег и, получив разрешение у первого лейтенанта, поспешили в гостиницу, куда они вызвали дона Филиппа и посвятили его в свой план. Он охотно пообещал оказать им своё содействие, ибо всей душой поддерживал намерения Джека и своей сестры пожениться и опасался, что отец Томазо наверняка воспользуется отсутствием Джека, чтобы помешать их браку, пустив в ход своё влияние на мать Агнессы. Он обратился за помощью к полковому хирургу, который сразу же согласился участвовать в обмане.

В то же утро наши мичманы уселись в двуколку, покатались по улицам и, подъехав к гостинице, где остановился капитан Вилсон, пустили лошадь во весь опор. Стоя у окна гостиницы, капитан увидел, как Джек и Гаскойн промчались мимо, и, когда их двуколка поравнялась с казармой, её колесо наехало на бортик тротуара, и они вывалились из двуколки. Мичманы не получают серьёзных повреждений в таких случаях, а Джеку и Гаскойну повезло даже вдвойне – при падении они получили превосходные кровоподтёки и ссадины, что было просто необходимо для успеха их предприятия. Дон Филипп находился рядом. Он позвал солдат и велел им отнести наших плутов в казарму. Вызвали хирурга, который раздел их и наложил лубки на ногу Джека и на руку Гаскойна. Их уложили в постель, оставив на лицах кровь и ушибы in status quo ante[46]46
  In status quo ante – в прежнем состоянии (ит.).


[Закрыть] для пущей убедительности, а дон Филипп послал своего денщика к капитану Вилсону якобы от командира, чтобы сообщить ему о том, что два его офицера попали в аварию и теперь лежат в лазарете с тяжёлыми повреждениями.

– Бог мой! Это, наверно, мистер Изи и мистер Гаскойн, – сказал капитан Вилсон, когда ему передали это известие. – Я только что видел, как они промчались мимо окон как сумасшедшие. Рулевой, возьмите мою шлюпку и привезите ко мне судового хирурга, я буду в казарме.

Капитан Вилсон надел шляпу, перепоясался перевязью со шпагой и поспешил в казарму, чтобы узнать, велико ли несчастье. Дон Филипп постарался не попадаться ему на глаза, поэтому один из офицеров проводил капитана в лазарет. Он нашёл своих мичманов в постелях. У их изголовья проводили консилиум два хирурга, полковой и армейский. Рядом стояли санитары, держа в руках успокоительные лекарства. Благородные медики приветствовали капитана Вилсона и с весьма озабоченным видом завели бесконечный разговор о переломах, ушибах, ранениях и т. д., выразив надежду на то, что мистер Изи поправится, хотя есть и сомнения в благополучном исходе его ранения. Другой офицер, несомненно, оправится от ран при тщательном уходе, если иметь в виду его руку, но дело у него осложняется ещё сотрясением мозга. Капитан Вилсон глянул на побитые и окровавленные лица молодых людей и с беспокойством стал поджидать своего судового хирурга, мистера Дейли, который вскоре появился, запыхавшись от спешки. Первым делом он выслушал сообщение своих собратьев по ремеслу.

– Нога мистера Изи сломана в двух местах – кости были смещены, но теперь вправлены – пока нетранспортабелен. У мистера Гаскойна сложный перелом руки и сотрясение мозга, предположительно.

Если бы судовой хирург стал осматривать обоих пациентов, правда легко бы вышла наружу, но мог ли он не верить двум хирургам, и разве можно было подвергать молодых людей пыткам, снимая их лубки и прощупывая места переломов? Он не пошёл бы на это даже из простой вежливости, иначе ему пришлось бы сказать армейским коллегам, что он не доверяет их диагнозу и сомневается в их профессиональной компетенции. Мистер Дейли посмотрел на Джека и его товарища, которые лежали с закрытыми глазами, тяжело дыша открытым ртом, и, придав лицу серьёзное выражение, такое же, как у его коллег, доложил капитану Вилсону о результатах своего осмотра.

– Ну, когда их можно забрать на корабль, мистер Дейли? – спросил капитан. – Я не могу ждать долго. Мы отплываем завтра или самое позднее – послезавтра.

Хирург, руководствуясь чувством долга, задал тот же вопрос местным врачам, которые ответили, что пациентов нельзя трогать до наступления лихорадки, которую можно ожидать завтра, а она может продлиться дней десять. Поэтому капитану Вилсону нечего думать о том, чтобы забрать их на корабль, лучше оставить их здесь на попечении друзей с тем, чтобы впоследствии они вернулись на судно на Мальте. Мистер Дейли подтвердил, что такой подход к лечению наиболее целесообразен, и капитан Вилсон, подумав, дал своё согласие оставить мичманов здесь.

Решив этот вопрос, он подошёл к кровати Гаскойна и заговорил с ним, но тот, зная, что у него сотрясение мозга, не ответил и вообще никак не отреагировал на присутствие капитана. Затем капитан подошёл к нашему герою, который, услышав его голос, открыл глаза, но не повернул головы, как бы с трудом узнавая его.

– Вам очень больно, Тихоня? – спросил капитан сочувственно.

Тихоня закрыл глаза и прошептал:

– Мести! Мести!

– Он всё время зовёт к себе своего слугу, судового капрала, сэр, – сказал полковой хирург.

– Хорошо, – ответил капитан. – Я пришлю его сюда. Мести – преданный парень, он будет хорошо ухаживать за ними. Мистер Дейли, когда вы вернётесь на судно, передайте первому лейтенанту, чтобы он отправил Мести на берег вместе с сундучками Джека и Гаскойна, и пусть тот возьмёт свой гамак и вещи. Боже мой, какая жалость, что с ними случилось такое несчастье! Бедные ребятки, они всё время вместе, и если один из них попадает в беду, другой, как правило, делит её с ним. Джентльмены, я выражаю вам свою глубочайшую благодарность за вашу доброту и принимаю ваше обещание заботиться о наших несчастных офицерах. Я отплываю завтра на рассвете и буду весьма признателен, если вы сообщите о происшедшем несчастье их друзьям, семейству дона Рибьеры, которые сделают всё, что в их силах, чтобы окружить их заботой и уходом.

Сказав так, капитан Вилсон поклонился и покинул лазарет в сопровождении своего судового врача. Как только дверь за ними закрылась, мичманы повернули головы и посмотрели друг на друга. Сперва они не сказали ни слова, боясь, что врач может вернуться, но тут им сообщили, что капитан Вилсон и мистер Дейли вышли за ворота казармы, и наш герой начал:

– Ты знаешь, Нед, я чувствую угрызения совести, и если бы не боялся предать тех, кто пошёл на обман из желания помочь нам, я бы встал и признался в плутовстве, чтобы облегчить горе капитана. Он, бедняжка, так переживал и убивался из-за несчастья с нами.

– Я с тобой согласен, Джек. И я испытываю то же самое, но что сделано – то сделано. Теперь мы вынуждены продолжать обман ради тех, кто помогал нам в нашей уловке.

– Вряд ли кто-нибудь из английских врачей согласился бы на такое надувательство.

– Да, это уж наверняка. Но всё-таки наш обман не причинит никому вреда.

– Не хочу читать мораль, но я раскаиваюсь в своём участии в этом обмане, и если бы можно было начать всё сначала, я бы не пошёл на такое надувательство.

– Даже ради… но не буду упоминать её имя в казарме.

– Не знаю, – ответил Джек. – Давай не будем больше говорить об этом. Лучше поблагодарим врачей за их доброту.

– Однако нам нужно притворяться больными до тех пор, пока «Аврора» не покинет порт.

– И даже дольше, – сказал Джек, – иначе слухи о мнимой болезни распространятся по городу. Поэтому нам следует делать вид, что мы потихоньку поправляемся, чтобы дон Рибьера и его жена ни в коем случае не догадались о нашем плутовстве. У меня возник кое-какой план, но нужно ещё обсудить его отдельные детали с Мести.

Вошёл дон Филипп. Он виделся с капитаном Вилсоном, и тот попросил его присмотреть за больными и подтвердил своё намерение отплыть завтра утром. Посоветовавшись с ним, Джек и Гаскойн пришли к решению, что в Палермо никто не должен знать действительного положения дел, иначе секрет станет известен и отцу Томазо, который поднимет qui vive[47]47
  Qui vive – окрик часовых: «Кто идёт?» (фр.). Здесь: сигнал тревоги.


[Закрыть] и начнёт ещё больше метать громы и молнии на голову Джека. Мичманы превосходно пообедали и опять легли в постели, пока не настало время спать. Незадолго до этого в лазарет явился Мести с мичманскими сундучками. Глаза ашанти сказали всё, что нужно, – он не произнёс ни слова, а расстелил в углу свой гамак и лёг спать. Вскоре они все трое спали сном праведников.

На другое утро капитан Вилсон ещё раз навестил больных, чтобы узнать, как они себя чувствуют. В комнате было сумеречно, и он не различал чётко их лиц. Джек поблагодарил его за то, что он прислал Мести для ухода за больными. Капитан пожелал им скорого выздоровления, приказав им возвращаться на корабль, как только они поправятся, и, получив от них в свою очередь заверения в том, что они будут вести себя примерно, отбыл на корабль.

Спустя полчаса Мести, выглянув в окно из-за ставен, вдруг распахнул окно настежь и громко рассмеялся: «Аврора» выходила из гавани, подняв все основные и дополнительные паруса. Джек и Гаскойн вскочили с постелей, сбросили свои лубки и пустились в пляс по комнате в одних рубахах. Как только они успокоились, Мести серьёзно спросил:

– Почему вы не просаете служпу, масса Тихоня?

– Правда, Мести, я часто задавал себе этот вопрос последнее время и решил – очевидно, потому, что я дурак.

– А я – потому, что у меня нет другого выхода, – заявил Гаскойн. – Теперь мы на берегу, и я предвижу отличное плавание.

– Сперва надо оглядеться, в каких водах нам предстоит плавать, – сказал Джек. – Давайте держать палавер (большой совет), как говорят у тебя на родине, Мести.

Мичманы залезли в свои постели, а Мести уселся на сундучок в проходе между их койками с серьёзным видом судьи. На повестке дня стоял вопрос о том, как избавиться от падре Томазо: сбросить ли его с мола в море на корм рыбам? Проломить ли ему голову? Прибегнуть ли к помощи ножа Мести, похитить или отравить? А может быть, пустить в ход более мирные средства – убеждение и подкуп? Ведь всем известно, как трудно избавиться от священника!

Так как Джек и Гаскойн не были итальянцами, они решили прибегнуть к чисто английскому способу борьбы с попами – подкупу. Поэтому Джек написал письмо, которое Мести предстояло доставить отцу Томазо. В нём Джек предлагал монаху «скромную» сумму в тысячу долларов за то, чтобы он не препятствовал его браку с Агнессой и не пугал почтенную донну Рибьеру загробными шутихами и петардами.

Мести бывал с Джеком на берегу и знал монаха в лицо, так что доставку письма поручили Мести, но было решено подождать несколько дней, так как состояние здоровья Джека пока якобы не позволяло ему заниматься письмами. Через пару дней Мести отправился в дом дона Рибьеры и передал письмо монаху, показав жестами, что он должен получить ответ на него. Монах мановением пальца позвал Мести в свою комнату, где и прочитал письмо. Подумав немного, он попросил Мести, опять-таки жестом, следовать за ним. Монах привёл его в свой монастырь, и когда они оказались в уединённой келье, позвал другого монаха, умевшего говорить по-английски, дабы тот послужил им переводчиком.

– Как твой господин, он поправляется?

– Та, – ответил Мести. – Сейчас он чувствует себя хорошо.

– Ты давно служишь у него?

– Нет, – ответил Мести.

– Ты ему предан? Он хорошо относится к тебе? Много ли платит?

Услышав такие вопросы, хитрый негр догадался, что здесь что-то затевается, и поэтому спокойно ответил:

– Мне то него нет тела.

Монах устремил на Мести пристальный взгляд и, заметив свирепое выражение на лице негра, решил, что Мести именно тот человек, который ему нужен.

– Твой господин предлагает мне тысячу долларов. Хочешь получить эти деньги сам?

Мести осклабился и показал свои отточенные зубы.

– Я пы стал самым погатым человеком у сепя на ротине!

– Да, – ответил монах, – ты их получишь, если только дашь своему господину маленький порошочек.

– Понимаю, – сказал Мести. – У нас на ротине так тоже часто телают!

– Значит, ты согласен? Если да, то я напишу твоему господину, что возьму эти деньги.

– А если тогатаются?

– Ты будешь в безопасности. Тебя увезут отсюда сразу же. Говори, ты согласен?

– За тысячу толларов?

– Можешь не сомневаться!

– Синьор таст мне порошок?

– Подожди немного, – сказал монах. – Он вышел из кельи, а через некоторое время вернулся с письмом в одной руке и с бумажкой, на которой лежал сероватый порошок, – в другой. – Вот, дай это господину в супе или в чём угодно. Можешь посыпать им мясо или смешать его с сахаром, чтобы подсластить апельсин.

– Понимаю, – ответил Мести.

– Доллары будут твоими, клянусь святым распятием.

Мести улыбнулся жуткой улыбкой и, взяв послание и порошок, спросил:

– Когда я приту опять?

– Как только получишь деньги, принеси их в дом дона Рибьеры. Тогда давай ему порошок, и как только ты угостишь им своего господина, сразу же приходи ко мне. Я отвезу тебя в безопасное место, ты не должен оставаться в Палермо.

Мести вышел из кельи, и его вывели из монастыря.

– Клянусь всеми святыми, этот монах – отпетый мерзавец и реткостный прохвост, – бормотал Мести, оказавшись под открытым небом. – Потожти немного!

Ашанти вскоре достиг казармы и пересказал Джеку весь разговор, состоявшийся между ним и отцом Томазо.

– Конечно, это, должно быть, отрава, – сказал Гаскойн. – Надо будет попробовать её на каком-нибудь животном.

– Нет, масса Гаскойн, – ответил Мести. – Я испропую его как-нипуть сам. Так что мы путем теперь телать?

– Я тебе выдам чек на тысячу долларов, Мести. Негодяй здесь пишет, что за эту сумму он согласен не только не препятствовать мне, но и помогать моему делу. Но я сильно сомневаюсь, что он сдержит своё слово, и боюсь, что мои денежки пропадут. Вот почему давайте ещё раз держать палавер.

Джек и Гаскойн обсудили вопрос со всех сторон. Тысяча долларов, конечно, большие деньги, но отец Джека – философ. Учтя различные доводы pro et contra[48]48
  Pro et contra – за и против (лат.).


[Закрыть], всё же решили вручить деньги Мести, но предупредили его, что когда он принесёт деньги монаху, он должен заявить, что отрава уже принята господином, и оставить деньги у себя.

Так и сделали. Мести отправился к отцу Томазо и показал ему чек на тысячу долларов. Монах и Мести поспешили в монастырь, чтобы опять воспользоваться услугами переводчика.

– Твой господин принял порошок?

– Та, около часа тому назад. Вот чек на теньги.

– Тебе нужно получить деньги в банке раньше, чем он умрёт, ибо порошок действует быстро.

– А я? – спросил Мести, как бы встревоженный. – Кута я тенусь?

– Как только ты принесёшь деньги, ты отправишься назад в казарму и побудешь там до тех пор, пока он не умрёт. Затем вернёшься сюда. К этому времени я всё приготовлю, и как только стемнеет, отвезу тебя в наш монастырь, расположенный в горах, где тебя никто не будет искать. Там ты пробудешь, пока не закончатся поиски, а потом я найду возможность отправить тебя на судне с острова.

Мести поспешил получить деньги и, сложив их в большую сумку, отнёс её в монастырь и отдал на хранение монаху. Затем он вернулся в казарму, где Джек и Гаскойн, посовещавшись, решили, что он должен отправиться с монахом в горный монастырь, чтобы задержать там отца Томазо как можно дольше. Такой план был принят по настоянию Мести. Он пробыл в казарме около двух часов и в сумерках вернулся в монастырь, доложив, что его господин умер. Они дождались темноты. Мулы уже стояли наготове у стены монастыря. Монах велел Мести привязать сумку с деньгами к седлу. Они сели на мулов и вскоре покинули Палермо.

Утром дон Филипп, как обычно, появился в казарме и сообщил, что настоятель монастыря отослал куда-то отца Томазо, и тот не вернётся домой некоторое время.

– Я пришёл рассказать вам эту новость, поскольку она доставит вам удовольствие, – сказал дон Филипп. – Чем скорее вы теперь поправитесь, тем лучше. У меня есть намерение предложить вам обоим переехать в палаццо моего отца, и вы сможете снова вернуть себе расположение матери и сестры, воспользовавшись отсутствием духовника.

– А у меня есть для этого верное средство, – заметил Джек, вытаскивая письмо монаха. – Дон Филипп прочитал его с большим удивлением, но ещё больше удивился, когда узнал о том, как попало в руки Джека это письмо. Некоторое время он молчал, наконец произнёс:

– Мне жаль твоего чёрного слуги.

– Почему же?

– Вы его никогда не увидите, попомните моё слово. Тысяча долларов – такая сумма, за которую отправят на тот свет тысячу негров, но главное – даже не деньги: они уберут его с дороги, чтобы избавиться от лишнего свидетеля. Где этот порошок?

– У Мести. Он не захотел расстаться с ним.

– Этот Мести – продувная бестия. Может быть, ему удастся обмануть монаха, – сказал дон Филипп.

– Я уверен, что он замышляет какую-то каверзу, – подтвердил Гаскойн.

– Всё же я сильно беспокоюсь о нём, – сказал Джек. – Я жалею, что отпустил его.

– А вы точно знаете, что он уехал?

– Нет, но монах сказал, что увезёт его в горный монастырь, когда стемнеет.

– Вероятно, так оно и случилось, так как там от него легче всего избавиться. Впрочем, нужно рассказать всю правду отцу и матери – отцу, чтобы тот принял нужные меры, матери, чтобы открыть глаза на брата Томазо. Дайте мне копию вашего письма к монаху, и тогда у меня будут на руках все документы.

Слухи о несчастном случае с Тихоней и Гаскойном сразу же распространились по Палермо и были взяты на веру всеми его жителями. Слухи, как обычно, были сильно преувеличены, и многие утверждали, что Джек и Гаскойн не выживут. Только Агнессе дон Филипп рассказал по секрету всю правду, чтобы немного успокоить её, ибо, узнав впервые о несчастье с ними, она была вне себя от горя.

Через два дня, когда дон Филипп рассказал родителям о злодействе монаха, наши мичманы были перевезены в палаццо, к большому удивлению всех жителей Палермо. Больше всего выгадали от их скорого выздоровления местные эскулапы, чья репутация как искусных лекарей подскочила до небес в награду за их лицемерие и лживость.

Когда молодые люди поселились в палаццо, дон Рибьера также был посвящён в их секрет, но дальше он не распространился. И теперь нашему герою не было причин торопиться с выздоровлением, он и так был счастлив в обществе Агнессы и её родителей. Мать вернула нашему герою своё благоволение, а когда она узнала о злодейском поступке брата Томазо, то поклялась никогда больше не брать в дом духовника. Джек и Гаскойн вовсю наслаждались жизнью, омрачаемой только беспокойством за Мести, возвращения которого они ожидали с нетерпением.

Джек сделал формальное предложение руки и сердца Агнессе и сообщил о своих намерениях её родителям. Они были полностью удовлетворены его общественным положением и состоянием, а дон Рибьера, кроме того, не забыл о своём долге благодарности нашему герою. Требовалось только согласие его отца, без которого о браке не могло быть речи, как заявил дон Рибьера. Джек пытался поспорить: его отец, утверждал он, не спрашивал его согласия, когда женился, а поэтому у него есть такое же право жениться без согласия отца. Но дон Рибьера, не имевший никакого понятия о равенстве и правах человека, наотрез отказался слушать доводы Джека и поставил непременным sine qua non[49]49
  Sine qua non – обязательное условие (лат.).


[Закрыть] его союза с дочерью, чтобы родители Джека прислали письмо с изъявлением своего согласия на их брак, и Тихоне, скрепя сердце, пришлось покориться.