Текст книги "Мичман Изи"

Автор книги: Фредерик Марриет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА XXXV,
мистер Покладистый лично поясняет достоинства своего чудесного изобретения, к полному удовлетворению Джека и, надеемся, наших читателей тоже

Наконец пакетбот бросил якорь на Фальмутском рейде. Джек в сопровождении Мести высадился на берег, поспешно уселся в почтовую карету и прибыл в Лондон. Пробыв там два-три дня, необходимые для того, чтобы пополнить свой туалет новым платьем, заказанным у модного портного, он нанял экипаж до «Лесистого холма». Он не известил заранее отца о своём приезде, поэтому его никто не ожидал, когда коляска остановилась у парадного подъезда усадьбы.

Джек спрыгнул с коляски и позвонил. Слуги, открывшие дверь, не знали его, а он не узнавал слуг: они все были новыми.

– Где мистер Изи? – спросил Джек.

– А вы сами кто будете? – спросил один из лакеев наглым тоном.

– Клянусь непесами, вы скоро узнаете, кто он такой! – заявил Мести.

– Обождите здесь, я посмотрю, дома ли он.

– Ждать здесь?! Торчать в прихожей, как будто я лакей! Что ты мелешь, мерзавец! – вскричал Джек, пытаясь столкнуть слугу с дороги.

– Ого, здесь такое не пройдёт! Это Обитель Равенства, и тут один человек стоит другого.

– А это мы сейчас проверим! – ответил Джек, нанося ему крепкий удар и сбивая с ног. – Вот тебе за твою наглость. Сейчас же собирай свои пожитки, и чтоб я тебя не видел больше в этом доме с завтрашнего дня.

Тем временем Мести схватил за горло другого лакея.

– Что с ним стелать, масса Тихоня?

– Пока не тронь его, Мести, завтра мы с ними посчитаемся. Отец, верно, в библиотеке, там я его и найду.

– Отец? – повторил один лакей, обращаясь к другому. – Что-то он мало смахивает на нашего старика.

– Видать, здесь будут перемены, – ответил другой, и они оба повернулись, чтобы выйти.

– Мести! – крикнул Джек повелительно. – Верни этих мерзавцев и заставь их вынуть багаж из коляски. Да вот ещё что: расплатись с кучером и вели управляющему отвести нам две комнаты, мне и себе. Как только управишься с этими делами, приходи за другими приказами.

– Слушаюсь, сэр, – ответил Мести. – Ну-ка, вы, полваны, потойтите сюта. Сейчас же возьмите из коляски вещи или, чёрт вас попери, я вышипу из вас тух!

Подпиленные зубы, дикий взгляд и решительность Мести произвели должное впечатление на лакеев. С угрюмым видом они вернулись, подошли к коляске и вынули из неё багаж. Тем временем Джек вошёл к отцу в кабинет, погружённый в полумрак, который едва рассеивала аргандовая горелка. Джек с недоумением огляделся. Мистер Изи склонился над столом, разглядывая гипсовый слепок человеческого черепа. Он так углубился в это занятие, что не заметил прихода сына. Муляж черепа был разделён на участки с надписями на каждом из них. Но больше всего нашего героя удивили перемены, происшедшие в кабинете: книжные шкафы были сдвинуты с места, а посреди комнаты с потолка свешивался какой-то аппарат, который мог бы озадачить кого угодно. Он состоял из металлических прутиков, торчавших во все стороны. На их концах имелись какие-то приспособления: либо металлические зажимы, либо стеклянные колбочки примерно в одинаковом количестве. Колбочки соединялись трубками с большим воздушным насосом, стоявшим на столе. Джек окинул кабинет беглым взглядом, подошёл к отцу и поздоровался с ним.

– Как! – воскликнул мистер Изи. – Возможно ли? Да это мой сын Джек! Рад видеть тебя, Джек, очень рад, – продолжал старик, пожимая ему обе руки. – Наконец-то ты вернулся домой. Ты мне очень нужен – нужна твоя помощь в моём великом и славном прожекте, который, слава Богу, близок к успешному завершению. Вскоре повсюду будут провозглашены равенство и права человека! Удар следует за ударом, и оплот нашей смехотворной и тиранической конституции пошатнулся – король, лорды и аристократы, помещики и сборщики налогов, церковь и государство будут скоро низринуты, слава Богу! И воссияет новый золотой век, настоящее царствие небесное, а не то, о котором болтала твоя бедная мать. Я стою во главе двадцати девяти обществ, и если позволит моё здоровье, ты ещё увидишь, чего я достигну, тем более с твоей помощью, Джек! – Глаза мистера Покладистого сверкали и излучали блеск, как у настоящего безумца.

Джек вздохнул и, чтобы направить разговор в другое русло, заметил:

– Как я вижу, вы произвели большие перемены в своём кабинете, сэр. Что бы значил этот аппарат? Это машина для усовершенствования равенства и прав человека?

– Милый сын, – сказал мистер Покладистый, усевшись в кресло, скрестив ноги и прижав ладони обеих рук к правому бедру, как всегда, когда он был чем-нибудь доволен. – Что же, не совсем так, однако твоя догадка не столь далека от истины, как кажется, и если моё изобретение оправдает себя (а у меня нет сомнения на этот счёт), то окажется, что я изобрёл величайший способ исправления ошибок природы и низведения к одному уровню психической организации человеческого рода. Этого можно достичь с помощью развития наиболее благородных органов психики и подавления более низменных из них. Ты видишь великолепное изобретение, Джек, поистине великолепное. Пусть болтают, что угодно, о Галле и Шпурцгейме, но что они сделали? Только разделили человеческий мозг на секции, классифицировали органы и определили их местоположение. Ну и чего они этим добились? Как ни классифицируй органы, убийца остаётся убийцей, добросердечный человек – добросердечным. Они не могут изменить природу человека. Я же нашёл способ, как изменить его природу.

– Помилуйте, отец, не станете же вы переделывать доброго человека в злого?

– Не скажи, Джек, и его тоже. Я сам страдаю от того, что у меня слишком развит орган добродушия. Я должен его подавить, тогда я буду способен на великие дела, не пасуя перед трудностями, и смогу пренебрегать мелочами, посвятив себя целиком делу всеобщего равенства и высших прав человека. В течение последних трёх месяцев я вкладываю голову на два часа в машину и чувствую, как теряю с каждым днём большую долю добродушия.

– Будьте добры, отец, объясните, в чём суть вашего замечательного изобретения, – попросил Джек.

– Охотно, мой мальчик. Ты видишь, в центре находится рама, куда вкладывают голову. Она несколько большего размера, чем голова. Для удобства голова поддерживается снизу железным кольцом. Предположим, нам нужно уменьшить размер того или иного органа: я закрепляю неподвижно голову в кольце и накладываю зажимы на то место черепа, где располагается соответствующий орган. Ты можешь убедиться, что зажимы на раме соответствуют размерам тех органов, которые обозначены на макете черепа. Затем я затягиваю винты довольно сильно и ежедневно увеличиваю давление, пока орган не исчезнет совершенно или не будет доведён до нужной величины.

– Эту часть я понял превосходно, сэр, – подтвердил Джек. – А теперь объясните мне, каким образом можно развить орган, который ранее не существовал?

– В этом-то и состоит превосходство моего изобретения! Ведь если бы мне не удалось развить положительные органы, я достиг бы лишь немногого. Я убеждён, что моё изобретение сделает моё имя бессмертным. Посмотри на эти стеклянные колбочки, которые соединены трубками с воздушным насосом. Я работаю насосом и откачиваю воздух из вакуумного колокола, который и увеличивает размер нужного участка черепной коробки. Успех обеспечен! У меня есть дворецкий, которому едва удалось спастись от виселицы на выездной сессии суда присяжных по обвинению в убийстве. Я взял его к себе со специальной целью: я сравнял у него шишку убийцы и развил добродетель до размеров гусиного яйца.

«Боюсь, что голова у моего отца тоже вроде вакуумного колокола», – подумал Джек и сказал:

– Ежели машина будет работать, у вас получится превосходное изобретение.

– Если будет работать?! Да она уже работает. Она мне обошлась в двенадцать тысяч фунтов. Кстати, Джек, ты в последнее время что-то слишком щедро снимал деньги со счёта. У меня были кое-какие затруднения с уплатой твоих чеков. Нет, я не жалуюсь, но видишь ли, все эти общества, машина, домашние расходы – так что мне пришлось туговато с оплатой моих счетов, а тут ещё арендаторы отказываются выплачивать ренту на том основании, что фермы принадлежат мне не больше, чем им, что, я сознаюсь, совершенно справедливо.

«Да, прав был губернатор в своём мнении об отце», – подумал Джек и осведомился о докторе Миддлтоне.

– Ах, этот глупец! Он ещё жив. Думаю, что ему живётся неплохо. Мои слуги жалуются на него за то, что он вмешивается не в свои дела, что очень глупо с его стороны. Но пусть живёт как знает. Я и твоей матери давал полную волю, тоже была глупая женщина, прости меня, Господи.

– Извините, сэр, я также приношу свою жалобу на ваших слуг за их наглое обращение со мной. Но с вашего разрешения, мы это отложим на потом, так как сейчас я не прочь немного подкрепиться.

– Конечно, Джек, если ты проголодался. Я пойду с тобой в столовую. Говоришь, жалоба на слуг. Верно, здесь какая-то ошибка – они все бреют голову и носят парики. Через день я подвергаю их головы обработке на машине. Она, правда, нуждается в кое-каких усовершенствованиях. Видишь ли, Джек, ей нужно придать более достойный вид: приподнять от пола на несколько футов, приделав платформу, на которую мы будем входить, как на трон, ибо она и является троном разума, троном победы ума над природой.

– Как вам угодно, отец, но я на самом деле голоден.

Войдя в гостиную, они позвонили в колокольчик, но никто не явился. Джек встал и позвонил второй раз.

– Дорогой сын, – заметил мистер Покладистый, – не нужно торопиться. Человек, естественно, заботится сперва о своих собственных нуждах, а потом уж занимается нуждами других. Мои слуги…

– Сборище наглецов и негодяев, сэр! А я не терплю наглости. Я свалил с ног хорошим ударом одного из них, едва успев войти в дом. И с вашего разрешения я завтра же уволю по крайней мере двоих из них.

– Милый сын, как? Ты ударил слугу? Разве ты не знаешь, что по законам равенства…

– Знаю, знаю, дорогой отец, – ответил Джек, – но по законам общества мы вправе ожидать простой вежливости и послушания от тех, кому мы платим и кого мы кормим.

– Платим и кормим? Как, милый сынок, дорогой Джек, ты разве забыл, что…

– Очень хорошо помню, отец, но если ваши слуги в скором времени не опомнятся, то кто-нибудь из нас – или я, или они – должны покинуть дом.

– Неужели, дорогой мальчик, ты забыл принципы, которые я прививал тебе с детства? Разве ты ушёл в море не для того, чтобы обрести равенство, поруганное здесь, на суше, тиранами и деспотами? Разве ты не признаёшь справедливость моего учения и не поддерживаешь его?

– Мы обсудим этот вопрос завтра, а пока я хочу получить свой ужин. – Джек яростно дёрнул за шнурок звонка.

Последний звонок возымел своё действие – появился дворецкий, по пятам которого шёл Мести, похожий на дьявола от распиравшей его злости.

– Господи, помилуй, кто это у нас?

– Мой слуга, отец! – воскликнул Джек, вскакивая на ноги. – Такой, которому я доверяю полностью и который повинуется мне. Мести, я хочу поужинать и выпить вина. Проследи, чтобы этот бездельник приготовил всё безотлагательно. Если он будет медлить, вышвырни его из дома и запри за ним дверь. Ты понял?

– Та, масса, – осклабился Мести. – Вы получите ужин очень скоро, и Мести знает, как это стелать. За мной, cap, – приказал Мести дворецкому повелительным тоном. – Пыстро или я, чёрт попери, заставлю тепя пошевеливаться! – Мести оскалил зубы от ярости.

– Принесите ужин и вино немедленно, – сказал мистер Покладистый, отдавая приказ таким тоном, которого дворецкому не приходилось слышать со времени поступления на службу в этот дом.

Дворецкий выбежал из комнаты, преследуемый по пятам ашанти.

– Дорогой мальчик, я понимаю всё нетерпение, которое диктует нам голод – в нашем несовершенном обществе он часто бывает причиной воровства и преступлений, но ты слишком резок и требователен в отношении слуг. Принципы равенства…

– Все ваши принципы – несусветная чушь, отец! – вскричал Джек в сердцах.

– Как, Джек, сынок! Я не ослышался – чушь?! И это от тебя! Ой, Джек, что с тобой сделал капитан Вилсон?

– Он вправил мне мозги, сэр.

– Боже мой, дорогой Джек. Ты просто сведёшь меня с ума!

«Уже сошёл, – подумал Джек. – Только сума ожидает не его, а меня».

– В голове не укладывается, чтобы ты, мой ребёнок, воспитанный в славной и великой школе философии, так вёл себя, забыв о высшем смысле философии, как Исав, продавший своё право первородства за чечевичную похлёбку. Ох, Джек, ты убьёшь меня. И всё-таки я люблю тебя, Джек. Кого же мне любить, как не тебя? Ладно, ладно, мы ещё посмотрим, и я постараюсь переубедить тебя. Через неделю всё станет на свои места.

– Да, отец, если мне это удастся, – подтвердил Джек.

– Правильно, Джек, ты мне доставляешь великую радость, говоря так – это утешительно, весьма утешительно. Однако я всё же думаю, что зря я позволил тебе отправиться в море, Джек.

– Нет, не зря, отец.

– Хорошо, пусть будет так. Я уже было подумал, что тебя испортили, изгнав из головы всю философию, но ничего, всё опять будет в порядке. Ты пойдёшь со мной в наше общество, президентом коего я являюсь, – послушаешь, как я там выступаю и громлю всех не хуже Демосфена. А вот и наш ужин.

В дверях появился дворецкий в сопровождении Мести, который стоял у него за спиной, словно часовой за спиной арестанта. В руках у дворецкого был поднос. Он поставил его на стол и с мрачным видом удалился.

– Мести, что там творится в людской?

– Там настоящий пунт, cap. Они клянутся и пожатся, что не потерпят никаких глупостей и что мы завтра вылетим из тома.

– Вы слышали, сэр? Ваши слуги требуют, чтобы я завтра покинул дом.

– Как так? Чтобы ты покинул дом после четырёхлетнего отсутствия! Нет, нет, Джек, я их уговорю. Я выступлю перед ними с речью, Джек, ты же знаешь, как я умею говорить.

– Слушайте, отец, я этого не потерплю. Или вы мне дадите волю управлять домом по собственному разумению, или я сам завтра уйду из него.

– Уйдёшь из дома, Джек? Нет, нет, пожмите друг другу руки и помиритесь – и ты, и слуги. Будь с ними поласковее, Джек, и они будут служить тебе. Хотя знаешь, по принципу…

– К чертям все принципы! – заорал Джек.

– Каким ты стал грубым, Джек! Боже мой, сразу видно, что ты служил на флоте. Я сожалею об этом, Джек.

– Короче, сэр, вы согласны с моим предложением или мне придётся покинуть дом?

– Покинуть дом?! Нет, нет, Джек, не покидай дома! Мне больше некого любить, кроме тебя. Ты мой единственный сын. Поступай, как знаешь, только не отсылай моего убийцу, ибо я должен исцелить его, чтобы доказать всем чудодейственность моего великого изобретения.

– Мести, приготовь сейчас же мои пистолеты! – крикнул Джек. – И свои тоже! Ты слышал?

– Они готовы, масса. Я думаю, что они нам понатопятся.

– Пистолеты, Джек, это ещё зачем?

– А для того, отец, возможно, вы ещё не совсем излечили убийцу. Поэтому нам лучше вооружиться. Позвольте пожелать вам спокойной ночи. Прежде чем я уйду, будьте добры вызвать кого-нибудь из слуг и велите ему передать всем остальным, что с завтрашнего дня дом переходит в моё распоряжение.

Позвонили в колокольчик, который на этот раз не замедлил вызвать слугу. В присутствии отца Джек заявил ему, что с согласия последнего он берёт в свои руки управление домом и что Мести назначается мажордомом, от которого прислуга будет получать приказы для немедленного исполнения. Слуга вытаращил глаза, бросил умоляющий взгляд на мистера Покладистого, который помялся, но наконец сказал:

– Да, Вильям, ты извинись перед всеми и скажи им, что это я установил такой порядок.

– Не извиняйтесь, Вильям! – загремел Джек. – Скажите там, что я сам завтра приведу дела в порядок. Вызовите сюда кого-нибудь из женщин, чтобы проводить меня в мою комнату. А ты, Мести, поужинай и приходи ко мне в спальню. Если кто-нибудь откажется повиноваться тебе, запомни этого человека и завтра укажешь мне на него. Это всё, Вильям, теперь убирайтесь и принесите сюда светильник.

ГЛАВА XXXVI,
в которой Джек становится на противоположную точку зрения и доказывает, что он умеет аргументировать как на одной, так и на другой стороне

Эта сцена может дать некоторое представление о положении дел в доме мистера Покладистого в момент приезда нашего героя. Бедный безумец – иначе его не назовёшь – находился в полной зависимости от своих слуг, которые обирали, высмеивали и третировали его. Запущенность в делах и растраты были огромны. Узнав, как обстоят дела, наш герой лежал большую часть ночи без сна, обдумывая, что делать. Для начала он решил послать за доктором Миддлтоном и посоветоваться с ним.

Утром Джек встал рано. Как только он позвонил, Мести явился в комнату с тазиком тёплой воды.

– Клянусь непесами, масса Тихоня, ваш отец совсем тронутый.

– Боюсь, что так, – ответил Джек.

– У него не все тома, – заметил Мести, прикладывая палец ко лбу.

Джек тяжело вздохнул и велел позвать к двери кого-нибудь из конюхов. Когда тот постучался, он велел ему оседлать лошадь, отправиться к доктору Миддлтону и попросить его немедленно приехать в «Лесистый холм». Конюх, на самом деле хороший слуга, ответил: «Слушаюсь, сэр», – и почтительно удалился.

Джек спустился в столовую, где нашёл завтрак на столе, но отца в комнате не было. Он отправился в его кабинет. Отец был занят с плотником, который сооружал что-то вроде платформы под чудесным изобретением отца. Так как он не мог оторваться от своего дела, Джек позавтракал в одиночестве. Спустя час у двери остановилась карета доктора Миддлтона. Войдя в гостиную, он сердечно приветствовал Джека.

– Дорогой сэр, ибо, полагаю, я так теперь должен называть вас, от всего сердца поздравляю вас с приездом. Уверяю, вы прибыли абсолютно своевременно.

– Я в этом уже успел убедиться, доктор, – ответил Джек. – Вы завтракали?

– Нет ещё. Я так горел нетерпением увидеть вас, что тотчас же велел подавать карету, чтобы отправиться к вам.

– Тогда садитесь за стол, и мы не спеша обсудим наши дела.

– Вы, конечно, видели, в каком состоянии ваш отец? Последнее время он не способен вести свои дела.

– Боюсь, что так, сэр.

– Каковы тогда ваши намерения – взять его под опеку?

– Я сам буду его опекуном, доктор Миддлтон. Я не могу позволить себе начать процесс против отца и заключить его в сумасшедший дом. Я и думать не хочу об этом.

– Уверяю вас, в Бедламе[50]50
  Бедлам – известная психиатрическая лечебница под Лондоном.


[Закрыть] найдётся немало сумасшедших, страдающих расстройством здоровья гораздо в меньшей степени, чем ваш отец. Но я целиком согласен с вашим решением в том случае, если он согласится передать вам управление своим состоянием.

– Доверенности на управление будет достаточно, – ответил Джек. – Да, думаю, что достаточно, если только я смогу очистить дом от шайки злодеев, которая заполонила его и сейчас взбунтовалась против меня.

– Вероятно, здесь вас ожидают трудности. Вы же знаете, что представляет собой дворецкий.

– Да, со слов отца. Доктор Миддлтон, я попрошу вас оказать мне услугу и остаться у нас на денёк-другой. Насколько я знаю, вы перестали заниматься практикой.

– Я хотел предложить вам то же самое, молодой друг. Я перееду к вам с двумя моими слугами, так как своих вы должны будете уволить.

– У меня есть один слуга, которого я ценю на вес золота. Его будет достаточно. Я уволю всех других, кого вы сочтёте нужным. Что касается женщин, мы пока дадим им предупреждение и будем заменять постепенно.

– Именно это я и хотел предложить вам, – сказал доктор. – С вашего разрешения я сейчас уеду. Добейтесь себе в помощь двух констеблей[51]51
  Констебль – полицейский в Англии.


[Закрыть] и бывшего адвоката своего отца. Пусть он подготовит доверенность на право управления имуществом.

– Да, – вспомнил Джек. – Нужно ещё составить список арендаторов, которые отказываются платить аренду, ссылаясь на принцип равенства. Адвокат должен отправить им извещение о немедленном погашении задолженности.

– С радостью замечаю, что глупые идеи отца не укоренились в вашем уме.

– Но тем не менее они гнездились там довольно долго, пока морская служба не выкорчевала их! – засмеялся Джек.

– Ну, пока. Я покину вас на пару часов, а затем вернусь и займу своё место в доме до тех пор, пока во мне будет нужда.

В полдень доктор Миддлтон опять появился в доме в сопровождении адвоката мистера Хэнсона и двух своих слуг, нёсших чемодан с пожитками. В тот момент, когда они вошли в гостиную, мистер Покладистый сидел за завтраком. Он встретил их весьма холодно, однако обдуманная похвала его изобретению растопила лёд. И когда Джек напомнил ему об обещании отдать управление домом и поместьем в его руки, он легко согласился подписать доверенность на передачу Джеку прав на управление имуществом.

Мистер Изи-старший вручил Джеку также ключи от своей конторки, после чего мистер Хэнсон завладел бухгалтерскими книгами, бумагами, расписками – всем, что было необходимо для ревизии состояния дел по имению. К этому времени явились два констебля и всех слуг вызвали в гостиную. Мистер Хэнсон показал им доверенность, дающую Джеку право действовать от имени его отца. Не прошло и получаса, как все слуги-мужчины были уволены, за исключением двух конюхов. Присутствие Мести и двух констеблей исключало какую-либо возможность сопротивления со стороны слуг. Правда, не обошлось без угроз со стороны дворецкого, но и его наконец выдворили. Таким образом, за одни сутки Джек произвёл полный переворот в поместье.

Мистер Покладистый не замечал ничего вокруг, он удалился в кабинет, к своему изобретению. Мести взял ключи и распоряжался теми, кто ещё остался в доме. Доктор Миддлтон, мистер Хэнстон, отец и Джек сели обедать, и со стороны могло показаться, что в доме воцарились тишь да гладь. Мистер Изи-старший кушал с аппетитом, молчал до конца обеда. Только тогда, по своему обычаю, он открыл дискуссию на любимую тему, пытаясь убедить Джека в истинности и мудрости своей философии.

– Кстати, дорогой сын, ты вчера вечером заявил, что больше не разделяешь моих убеждений. Если не возражаешь, давай обсудим этот вопрос.

– С удовольствием, сэр, – ответил Джек, – начинайте.

– Наполним наши бокалы! – торжественно воскликнул мистер Изи-старший. – Наполним их, и вы все станете свидетелями, как я наставлю Джека на путь истинный. Ну-ка, сынок, я полагаю, ты не будешь отрицать, что мы все от рождения равны?

– Буду, сэр, – ответил Джек, – я отрицаю этот тезис in toto[52]52
  In toto – целиком (лат.).


[Закрыть], опираясь на свидетельство наших чувств и на святое писание. Если бы все люди рождались равными, то следовало бы предположить, что все от рождения наделены равной силой, одинаковыми умственными способностями, что, как мы знаем, не соответствует действительности. Я отрицаю этот тезис и с точки зрения святого писания, откуда я мог бы привести множество высказываний, но ограничусь одной притчей о талантах: «Одному он дал пять талантов, – другому лишь один», – исходя из той меры доверия, которое он питал к каждому из них. Всем нам предназначено стоять на разных ступенях общественной лестницы, и соответственно мы наделены разными способностями и средствами.

– Может быть, – сказал мистер Покладистый, – но это ещё не опровергает тезис, что земля была создана для всех людей в равной мере и должна быть распределена среди всех одинаково.

– Прошу прощения, я приведу одно доказательство того, что равенство отнюдь не заложено в природе вещей – даже если бы оно было достигнуто, равенство не продержалось бы долго.

– Верно, не продержалось бы, но только потому, что сильные угнетают слабых, тираны захватывают власть, и люди объединяются, чтобы творить зло.

– Нет, не поэтому, дорогой отец. Я говорю, что равенство не продержалось бы долго потому, что люди не равны по своей природе. Допустим – каждый человек ab origine[53]53
  Ab origine – от рождения (лат.).


[Закрыть] владеет определённым наделом земли. Тот, кто сильнее и поумнее, вырастит на своём поле урожай богаче, чем у других. Он получит больше продуктов, и постепенно равенство сойдёт на нет. Или ещё пример: в одной семье десятеро детей, в другой – ни одного, опять равенство будет нарушено, так как в первом случае надо кормить двенадцать человек, а во втором – только двоих. Как видите, даже без насилия и неправды ваше равенство не может сохраниться.

– Однако, Джек, допуская, что какое-то различие может существовать по указанным тобой причинам, это совсем не то, что мы наблюдаем при современном безобразном состоянии общества: с одной стороны, король, лорды и богачи, купающиеся в золоте, с другой – бедняки и нищие, которые иной раз вынуждены воровать, чтобы добыть себе хлеб насущный.

– Дорогой отец, каждый несёт своё бремя в жизни в той сфере, которая ему была уготована судьбой, на какой бы ступени общественной лестницы он ни стоял в зависимости от того, вручены ли ему пять талантов или один. Равенства не существует и не может существовать нигде. Говорят, его нет даже на небесах. Как же может оно существовать на земле?

– Но, Джек, так ведь только говорится, но это не доказывает, что равенство недостижимо.

– Давайте, отец, спокойно обсудим этот вопрос. Рассмотрим те последствия, которые мы имели бы, если бы было достигнуто всеобщее равенство. Будь все равны по красоте, не стало бы красоты, ибо она постигается только при сравнении; будь все равны по силе, стычки и конфликты между людьми стали бы бесконечными, ибо не было бы ни победителей, ни побеждённых, будь все равны по положению, власти и собственности – пропала бы и половина прелести жизни, ибо нам стали бы неведомы щедрость, благодарность и множество других добродетелей. Милосердие, основной догмат нашей веры, не нашло бы места в жизни, жалость исчезла бы, доброжелательность, ваш выдающийся орган, была бы бесполезна, а самопожертвование – пустым звуком, – будь все равны по способностям, не стало бы обучения, таланта, гениальности, нам было бы нечем восторгаться, нечему подражать, нечего почитать, не стало бы соперничества и стимула для благородного честолюбия. Увы, мой дорогой отец, какой это был бы скучный, празднолюбивый, непривлекательный мир, если в нём воцарилось равенство!

– Тем не менее, признавая правоту твоих слов, я всё же скажу, что ты вступаешь в защиту скверного дела. Почему неравенство зашло так далеко – короли и лорды, например, с одной стороны, и нищий народ – с другой?

– А я объясню почему. Самый прочный и нерушимый вид постройки – пирамида, ведь она бросает вызов векам. И с пирамидой можно сравнить самую совершенную форму общества, которое зиждется на массе людей, и чем выше мы поднимаемся по общественным ступеням, тем меньше людей располагается на каждой из них и тем больше у них богатства, знатности и талантов, а венчается пирамида её вершиной – монархом. И всё же каждый отдельный камень – от вершины до основания – необходим для прочности всей постройки и выполняет своё предназначение в положенном месте. Если бы вы могли доказать, что те, кто находится на вершине пирамиды, более счастливы в нашем мире, то вы имели бы на руках веский довод в пользу своего тезиса, но, увы, как известно, дело обстоит иначе: крестьянин, довольный своим положением, может быть более счастливым, чем король, обременённый множеством забот и грузом ответственности.

– Очень хороший аргумент, Джек, – заметил доктор Миддлтон. – Однако в мире существуют не только монархии, есть и другие формы общественного устройства – республики и деспотические государства.

– Существуют, но ни в одной из этих форм вы не найдёте равенства. В республиках те, кто правит народом, обладают большей властью, чем монархи. Например, президент более могуществен, чем король, он почти что деспот, его воля – закон. Даже в мелких обществах всегда кто-то один берёт на себя руководство и верховодит над другими. Эта система начинается в школе, когда мы только вступаем в жизнь, и там мы усваиваем привычку к мелкой тирании. Имеется только один случай, который предполагает равенство в этом мире, но оно достижимо только в упорядоченном обществе – это равенство всех перед законом и право всех на справедливость при отправлении правосудия. Когда нас призывают к ответу за наши проступки, нас всех судят по единым законам. Вот теперь, отец, ты выслушал моё мнение.

– Но, дорогой мой, всё это хорошо в теории, а как оно получится на практике?

– А вот так. Роскошь, изнеженность, безделье и, если вам угодно, развращённость богатых – всё это способствует поддержке благополучия и занятости бедных. Возьмём для примера расточительность – это порок, но в то же время она способствует перекачке денег в менее обеспеченные слои общества, то есть порок одного содействует процветанию многих. Единственный порок, который не компенсируется пользой и выгодой для других, – скупость. Если бы все были равны, не было бы искусства, трудолюбия, промышленности и занятости. При нынешнем положении дел неравенство в распределении богатств можно сравнить с сердцем, перегоняющим кровь по человеческому организму, – та же самая кровь возвращается по венам к сердцу, чтобы опять устремиться к конечностям, поддерживая тем самым полноценную и нормальную циркуляцию крови.

– Браво, Джек, – сказал Миддлтон. – Есть у вас возражения, сэр? – обратился он к мистеру Покладистому.

– Возражения?! – презрительно ответил мистер Изи-старший. – Да он не привёл ещё ни одного серьёзного довода. Вон даже чёрный слуга смеётся над ним – смотрите, как он скалит зубы. Может ли он забыть ужасы рабства? Может ли он примириться с унижениями от побоев безжалостным кнутом? Нет, сэр, он страдал, и он может оценить божественный закон равенства! Спроси его, Джек, спроси его, если посмеешь, признаёт ли он правоту твоих доводов.

– Что ж, я спрошу, – ответил Джек. – И чистосердечно признаюсь, что он был когда-то последователем вашего учения. Мести, скажи, что ты думаешь о равенстве?

– О равенстве, масса Изи? – спросил Мести, поправляя галстук. – Я говорю – к чертям равенство теперь, когта я стал мажортомом.

– Негодяй заслуживает того, чтобы оставаться рабом на всю жизнь.

– Правда, я пыл рапом, но я пыл и принцем у сепя на ротине. Масса Изи знает, сколько черепов у меня пыло в томе.

– Черепов? Хм, вы разбираетесь в этой божественной науке? Вы френолог?

– Во всяком случае, я хорошо разпирался в человеческих черепах у сепя на ротине, в стране ашанти.

– Ну, раз так, вы должны быть френологом. Я и понятия не имел, что эта наука так широко распространена, а может быть, она и занесена оттуда. Завтра мы побеседуем на эту тему. Это очень любопытно, не правда ли, мистер Миддлтон?

– Весьма, мистер Изи, – ответил тот сухо.

– Я пощупаю его голову завтра, и если что-нибудь окажется не так, возьмусь за её исправление с помощью моей машины. Кстати, я совсем забыл, джентльмены, извините меня, мне нужно посмотреть, что там сделал плотник. А потом я отправляюсь на заседание общества. Джек, дорогой, не хочешь ли послушать мою речь?