Текст книги "Чужак с острова Барра"

Автор книги: Фред Бодсворт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

 ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Война принесла на Гебриды затемнение, продовольственные карточки и перебои в  снабжении,  но  на  каменистом клочке Макдональдов на атлантическом побережье Барры жизнь текла почти по-старому. Два-три часа в день в темной комнате Мэри монотонно стучал ткацкий станок, с которого сходили штуки пестрого твида.

Рори рано вытянулся. К пятнадцати он достиг уже шести футов, но был притом худ и нескладен, с чересчур длинными, не по фигуре, руками и ногами. Возраст брал свое, в его большом теле вскипали страсти, но Рори боялся и не любил девчонок и, стесняясь своей долговязой, неуклюжей фигуры, постоянно избегал их. Они все время шепчутся и смеются. Он думал, что они смеются над ним Избегать их не составляло большого труда, так как фермы на Барре разбросаны далеко друг от друга.

Единственная девчонка, которую он постоянно видел, да и то большей частью издалека, – это Пегги Макнил. Частенько, едва завидев идущую ему навстречу Пегги, он под тем или иным предлогом сворачивал в сторону, предпочитая дать кругаля через болото встрече с ней.

В эту же пору благодаря чтению Рори начал все отчетливей понимать, до чего скудным и отсталым был родной край. У него уже зародилась смутная идея уехать отсюда и стать большим человеком в мире больших городов и промышленного производства, который он знал только по книгам. Теперь, прояснившись, идея эта становилась неотвязной.

На шестнадцатом году он перестал тянуться вверх, зато раздался в плечах и в груди, и руки больше не казались слишком длинными. Он становился в отца рослым, крепким, красивым парнем, но сам не замечал этого и по-прежнему оставался стеснительным.

На следующее лето Сэмми завел трех быков на откорм и  решил переправить их вместе с единственной коровой Макдональдов пастись на Гусиный, чтобы сохранить на зиму небольшой выгон у дома и использовать богатые природные луга, пропадавшие на островке. Так уж издавна повелось на Гебридах, и такие летние пастбища в горах или на островах назывались "пастьбой". Заниматься пастьбой считалось делом старших в семье детей. Они жили в хижинах из камня и дерна, пасли скот, доили коров.

Кто-то утром, во время отлива, когда вода стояла так низко, что скот мог вброд перейти почти весь про-лив, Сэмми одолжил у Макнилов лодку, и они с Рори  погнали свое стадо на Гусиный остров, захватив одеяло, посуду, провизию: Рори предстояло остаться там.

– Я завтра приеду за молоком, – сказала мать, – так прихвачу твою постель и всякой еды.

Сэмми пробыл на острове два часа, помогая Рори починить хижину, потом отправился домой, а Рори принялся собирать вереск и папоротник, чтобы устроить на полу постель.

На другом конце острова, в миле от себя, он разглядел стадо Макнилов, но не мог разобрать, кто именно деловито сновал вокруг хижины. День угасал. Рори принес воды из ручья, протекавшего в четверти мили от его хижины, подоил корову, развел костер, поставил воду для чая и начал чистить картошку. Потом он увидел, что к нему с узелком вдоль невысокого кряжа, разделявшего остров надвое, движется тот самый Макнил. Через минуту-другую он узнал, кто это. Пегги.

– Я тута испекла лепешки, – сказала она, подходя совсем близко и протягивая ему сверток, закутанный в чайное полотенце.

Пегги теперь ничем не напоминала ту неловкую и тощую девчонку. Грудь и бедра ее округлились, и Рори вдруг осенило, что она превратилась в миленькую, хорошо сложенную девушку. Это открытие поразило его так, что он не знал, как с ней поздороваться.

Она шла к нему, ступая упруго и изящно.

– Такая тоска сидеть в одиночку, – сказала она.– Я и подумала – давай будем пить чай вместе.

Рори молчал и оттого смутился еще больше. Наконец выдавил:

– Я заварю чай.

Он заметил, что ее черные волосы гладко причесаны, на ней была свежая,  чистая кофточка. С шаловливой, даже чуточку хитрой, как почудилось Рори, улыбкой она присела на камень против него, по другую сторону костра.

Пегги стала хлопотать у костра и вскоре дала понять, что явилась сюда не ради чая с лепешками. Она сварила картошку, сжарила яичницу, они поужинали и принялись вместе мыть посуду. Рука Пегги без конца касалась его руки, когда, стоя рядом с ним на коленях над миской с водой, она протягивала ему тарелки, которые он вытирал.

Потом они сидели и смотрели, как солнце медленно погружалось в искрящиеся воды Атлантики. С наступлением сумерек похолодало, но Пегги явно не собиралась уходить. Рори заметил, что она дрожит.

– Пойду принесу одеяло,  –  сказал он,  отправляясь в хижину. Вернувшись, укрыл ей плечи одеялом и снова сел в нескольких шагах от нее.

– А что, у тебя второго нет? – спросила она.

– Мать завтра принесет. А пока одно, – ответил он.

– Тогда придется поделиться, – сказала Пегги,пододвигаясь к нему. Она накинула на него одеяло,прижавшись к нему всем телом.

– Быстро ты вымахал, Рори. Ты уж не мальчик, ты уж взрослый мужчина.

– И ты не маленькая. Раньше я ненавидел тебя.

Она тихонько рассмеялась и повернулась к нему лицом.

– Красивый ты парень, да вот есть у тебя один недостаток, – сказала она.

– Какой же это?

– Нос чересчур большой.

– Ну, теперь уж его не переменишь.

Под одеялом было тепло и уютно. Сквозь легкую ткань Рори чувствовал тело Пегги, гладкое, мягкое, округлое, совсем не такое, как грубое, жесткое, мускулистое тело мужчины. Изредка тянуло легким ветерком, и всякий раз торф в костре вспыхивал ярким пламенем. Наступила ночь. Вдали ухала вылетевшая на охоту сова. Лишь много времени спустя Пегги и Рори отправились в хижину.

Он проснулся почти на заре, но Пегги уже ушла. Он вышел из дома в сырой утренний туман, раздул тлеющий костер и вскипятил воду для чая и овсянки. Потом вернулся в хижину и взбил свою вересковую постель, чтобы мать, когда придет, не заметила, что здесь спали двое.

Через несколько недель Сэмми Макдональд осведомился у Томми Макнила:

– Ну, что там твои коровы на острове?

– А прекрасно, – ответил Томми. – Очень даже прекрасно. Да и Пегги хороша девка. Старшая. Говорит, пастьба – ее дело. Никак не хочет, чтоб ей там помогали другие дети. Я, говорит, в одиночку-то лучше со всем управлюсь.

Рори отлично провел на острове лето. Пегги навещала его почти каждую ночь и после той первой ночи не старалась даже сделать вид, что приходит поделиться с ним лепешками. Она хотела только разделить с ним ложе.

Между мальчиком и мужчиной множество ступеней, и в то лето на Гусином острове Рори прошел первую. Ночные визиты Пегги наполняли его новым чувством уверенности и силы, развеяв прежнюю стеснительность и сознание неполноценности. Он всегда думал, что девчонки считают его противным, неуклюжим увальнем, а благодаря Пегги выяснилось, что они находят его приятным и милым. Впервые в жизни Рори взглянул на себя чужими глазами и остался не только доволен, но, пожалуй, немного возгордился тем, что обнаружил.

Пегги научила Рори даже большему. Она была простодушная девушка, на которой почти не отразились годы школьных занятий. Для Рори она сделалась символом заурядности Барры, и живее, чем когда-либо прежде, он чувствовал рядом с ней, что там, в широком мире, ему уготована более важная и существенная роль. Во всей этой истории на острове не было ничего похожего на любовь, которая привязала бы его к Барре. Напротив, именно в это время желание бежать отсюда переросло в твердую решимость.

Осенью и весной того года он много размышлял об этом. Он уже усвоил все, что могли дать ему маленькая школа Барры и уроки матери, и начал понимать, что, если он хочет далеко пойти в том мире, нужно каким-то образом продолжить образование.  Первым шагом будет отправиться в плавание и скопить денег Теперь море, всегда такое близкое, такое знакомое, обрело новый, заманчивый смысл, пробудило кровь викингов в жилах Рори, мучительно звало и манило его. Но пока он ничего не говорил об этом матери – был уверен, что она скажет: "Ты слишком молод, чтобы уезжать из дому".

В эту зиму он много наблюдал за казарками. Наступила весна, и махэйры Барры вновь огласились звенящими песнями жаворонков и свиристеньем зуйков. Казарки стали беспокойнее, шумнее, часто прерывали кормежку крикливыми сборищами и принимали позы, которые, как понял Рори, связаны с обрядами весенних любовных игр. Иногда они дрались – и, поднявшись на воде во весь рост, колотили друг друга вытянутыми жесткими крыльями.

Однажды теплым вечером в середине апреля Рори вновь отправился на Гусиный понаблюдать за ними. Как обычно, стаи вернулись в сумерки, но кормились нетерпеливо и поспешно. Взошла почти полная луна, и с того места, где притаился Рори, тысячи диких гусей, щиплющих траву в мерцающих водах залива, казались перчинками, рассыпанными по белой скатерти, шитой серебряными блестками Не прошло и двух часов, как большая стая взмыла в воздух и стала с криками кружить над остальными сородичами. Потом, громким гоготом призывая тысячи сидевших на воде гусей, она кругами набрала высоту, пока не показалась Рори смутной тенью в лунном сиянии. Птицы выровняли строй и высоко над морем полетели на север. И долго после того, как они скрылись из виду, к нему долетали отзвуки их трубного клича.

Едва замерли вдали последние крики первой стаи, как с воды поднялась другая, и все повторилось сначала. Одна стая сменяла другую, но вместо того, чтобы, как обычно, направиться на юг, за Гусиный остров, все они поворачивали на север. Несколько часов наблюдал Рори это зрелище, он знал, что видит массовый отлет казарок к далеким гнездовьям. Когда наконец поздно ночью он пошел домой, на водах пролива, где раньше плескались тысячи гусей, осталось лишь несколько сотен птиц.

Рори завидовал их свободе, силе их исполинских крыльев. Теперь он принял бесповоротное решение.

Он тоже покинет Барру. Он шел домой в мерцающем лунном свете, с грустью прислушиваясь к замиравшему у него за спиной мелодичному гоготу оставшихся гусей. Теперь он знал, что больше никогда не увидит больших стай, – когда осенью казарки вернутся на Барру, он будет уже далеко.

Рори шел уже семнадцатый год. Долговязый парень, шесть футов два дюйма ростом. Ничего не сказав матери, он написал в пароходную компанию в Глазго – ее суда время от времени заходили в Каслбэй – с просьбой взять его на какое-нибудь судно. Молодые парни с Гебридских островов испокон веков уходили в море и во всем мире считались хорошими моряками. Две недели спустя Рори получил ответ с рекомендацией обратиться к помощнику капитана судна, которое прибудет в Каслбэй через десять дней.

Мать сидела за ткацким станком, когда он показал ей это письмо. Она пробежала его глазами и вернула Рори. Неподвижным, невидящим взглядом долго смотрела через крошечное окошко в море. Со страхом ждал Рори ее ответа. Но когда она заговорила, то сказала только:

– Через десять дней.

Потом молча склонилась над станком, и вновь послышался его стук.

Сэмми гордился, что Рори станет моряком, но Мэри все десять дней молча занималась своим делом, никак не высказывая своих мыслей. Наступил последний день, и Рори стал укладывать свои вещи в старый холщовый вещевой мешок, которым в прежние годы пользовался отец. Мэри была одна в спальне и позвала Рори к себе. Когда он вошел, мать сидела на своей убогой кровати из жердей и веревок. Ее плечи поникли, и она казалась очень маленькой. Лицо избороздили морщины, а в волосах – преждевременная седина. Он повернулся к ней, побаиваясь, что вот сейчас начнется сцена, которой он так страшился.

В глазах Мэри сверкнули слезы. Она провела рукой по глазам, и слова ее хлынули бурным и яростным потоком.

– Ты ведь совсем мальчик, Рори, совсем мальчик. Но я рада, что ты уходишь. Рада, что уходишь от этого.. Возвращайся, когда сможешь... Я буду очень скучать... Ты – все, что у меня есть на Барре, на всем свете...

Она снова провела дрожащей рукой по глазам.

– Только никогда не возвращайся насовсем. Барра не место для тебя, ты слишком хорош для Барры. Она убьет тебя, твою душу и разум... как убила меня. Но не оставайся и моряком – ты для этого тоже слишком хорош. Развивай постоянно свой ум... Светлая голова – большая редкость. Мир нуждается в таких. И еще как, господи! Продолжай образование... Это нелегко, Рори, но ты можешь, ты должен! Я буду очень скучать по тебе...

Мэри смолкла, она глядела не на Рори, а мимо него, в крошечное окошко, обращенное к океану. Рори смущенно переминался с ноги на ногу, не зная, что сказать. Никогда еще мать, сидевшая сейчас на своей странной кроватке, не казалась ему такой маленькой и трогательной.

– Я пошлю тебе денег, купишь новую кровать, -пробормотал он и тотчас же почувствовал, что сморозил невероятную глупость.

– Не надо! – воскликнула она. – Я люблю свою старую кровать. Мне самой пришлось сооружать ее. Отец ни За что не хотел помогать мне.

Рори в жизни не видел своей матери с молотком или пилой, но сейчас живо представил, как она неуклюже, с непокорным, вызывающим видом орудует ими, а отец прохлаждается в сторонке. Лишь в этот миг он впервые понял до конца, какая пропасть разделяет родителей. Неожиданно эта самодельная кровать предстала перед ним в своем реальном значении – как символ супружества,  юридически существующего, но по-настоящему не существовавшего никогда.

Через час Рори собрался в дорогу. В дверях за руку попрощался с отцом, поцеловал мать. Потом быстро сказал:

– До свидания. Вернусь когда-нибудь.

Перехватило горло, и, не прибавив больше ничего, перекинул он мешок через плечо и быстро зашагал по песчаной тропе к Каслбэю. Пройдя шагов тридцать, обернулся и помахал рукой.

Родители молча стояли у дверей лачуги – рослый и сильный белокурый красавец с копной спутанных волос и гордой сияющей улыбкой и маленькая, приземистая, сутулая женщина с круглым, морщинистым и невыразительным лицом. "До чего обманчива внешность", – подумалось Рори. Острая жалость к матери пронзила его.

Он хотел уже повернуть обратно, но краем глаза уловил какое-то неясное движение. Он перевел туда взгляд. Позади их лачуги, где дорога, извиваясь,  взбиралась в  горы,  он  увидел  стройную фигурку  с развевающимися на ветру длинными черными волосами. Она энергично махала ему рукой. Рори весело помахал ей в ответ. Он не будет скучать по ней – в этом он не сомневался, урок, который она преподала ему летом, был хорошо усвоен. Теперь он лучше знал себя. Он был хорош собой и нравился девушкам. И куда бы он ни поехал, он знал, всюду наверняка найдутся другие Пегги.

Он опять помахал Пегги, потом повернулся и пошел, ни разу не оглянувшись назад Мгновение спустя он  услышал вздохи материнской скрипки,  мягко разносившиеся над весенним махэйром. Стены лачуги заглушали и без того еле слышные, далекие звуки; до Рори долетали лишь обрывки мелодии, но он хорошо знал ее, и память восполняла то, чего, как ни напрягал свой слух, он не мог уловить. Минуту спустя музыка и вовсе растаяла у него за спиной, и единственное, что он слышал, это шорох ветра в клеверном поле да прерывистый рокот океана.

Но долго еще в  его душе неотвязно звучал скрипичный концерт Мендельсона.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Корабль Рори оказался тесной и скрипучей посудиной, напоминавшей огромную керосиновую бочку, слегка сплющенную с одного конца. Некто в давным-давно забытые времена снисходительно нарек его "Краса Клайда", и, по утверждениям зубоскалов, это корыто только потому и уцелело во время войны, что ни один командир немецкой подлодки не мог поверить, что на него стоит изводить торпеду. Повинуясь чувству долга, "Краса Клайда", как  маятник,  моталась с  грузами  по  Северной Атлантике между Великобританией, Соединенными Штатами и Канадой. Благодаря неглубокой осадке и скромным размерам она могла подниматься по рукавам реки Святого Лаврентия, а летом совершила несколько рейсов по Великим озерам. Стоянки были кратковременны, но Рори все же недурно изучил портовые кварталы Монреаля, Торонто, Милуоки и Чикаго.

В Нью-Йорке, через месяц после того, как он покинул свой дом, Рори приобрел орнитологический справочник и восьмикратный бинокль и, как на суше, так и в море, стал проводить свободное время за изучением птиц, встречавшихся в той или иной местности. К изумлению товарищей по команде,  он часами торчал на палубе, следя за буревестниками и глупышами, легко парившими за кормой.

Несколько месяцев спустя Рори установил, что истории, подобные той, что произошла с Пегги, имеют обыкновение повторяться. Сперва ему казалось, что он сам подцепляет девиц, однако после нескольких случаев ему начало казаться, что они выбирают его. Так или иначе, ему это очень нравилось, и у него стало теперь куда меньше времени для наблюдений за птицами.

Во время рейса он по-прежнему проводил на палубе долгие часы, наблюдая за морскими птицами, но, когда они заходили в порт, забегаловки с музыкальными автоматами, кабачки и девицы представляли для Рори гораздо больший соблазн.  Честолюбивые мечтания о  будущем начали понемногу развеиваться,  он  ничего не откладывал,  и  дальнейшее образование, которым он намеревался заняться, теперь казалось таким же недостижимым, как на Барре. Настоящее было слишком увлекательно, чтобы долго предаваться размышлениям о будущем.

В то первое лето, во время их второго рейса по Великим озерам, с двигателем случилась очередная поломка, которым была подвержена "Краса Клайда", и она застряла на ремонте в торонтских доках. Обычно "Краса Клайда" почти не задерживалась в портах, так что матросы не успевали во всю мощь развернуться на берегу. Сейчас команда с нетерпением ожидала спуска на берег, предвкушая удовольствия, которые сулила им эта поломка. В первый же вечер на камбузе за ужином разгорелся жаркий спор.

– Шеф говорит, простоим тут дней шесть-семь.

– Я знаю Торонто, – объявил пожилой лысеющий кочегар. – Эх, ребята, ребята! То, что вы ищете, называется Джарвис-стрит. Вполне сносное пиво. И можно подцепить бабу долларов за десять, а то и меньше. Конечно, если не станете требовать непременно молоденькую да хорошенькую. Эти берут дороже.

Кто-то обратился к Рори:

– Ну как, Рори? Попробуем?

– И не подумаю, – возразил Рори. – Я разыщу какую-нибудь забегаловку с танцульками. Там все молоденькие – и задаром!

Кочегар покосился на него.

– Я тоже когда-то был молод, – сказал он, – то же получал кое-что задаром. Тогда, парень, вое было куда занятней, чем нынче, девки понаворочают на себя сто одежек, так никогда и не знаешь, что окажется под низом. Бывало, думаешь, ну, оторвал себе толстушку что надо, а как скинешь все ихние юбки, тут и видишь– тоща, как телеграфный столб.

Но, несмотря на свое решение, Рори в тот вечер присоединился к своим собратьям-морячкам, дабы самолично осмотреть Джарвис-стрит и тамошний товар.

Несколько часов спустя голова Рори кружилась от избытка канадского пива. Он где-то потерял своих друзей и вдруг обнаружил, что находится в душной грязной комнатенке со старой железной кроватью и проституткой средних лет. Теперь, на свету, он рассмотрел ее как следует. У нее были сухие, похожие на пух волосы и грязная шея. Она производила просто отталкивающее впечатление.

– Да ты красавчик, мой милый, – сказала она, – но я больше не занимаюсь этим делом ради прекрасных глаз и скидки никому не делаю! Гони восемь доларов, да еще за комнату, когда будешь уходить. Это еще три монеты.

– Прямо сейчас?

– Точно. Деньги на бочку – или катись!

Рори протянул ей десятидолларовую бумажку.

– У меня нет сдачи, миленок, – сказала она, – но Фредди сейчас разменяет. Это здешний хозяин. Обожди минутку, я сейчас вернусь!

Выйдя в коридор, она прикрыла за собой дверь. Рори сидел на краю кровати и ждал, размышляя, так ли уж ему хочется получить то, за что он заплатил вперед! Он осмотрелся кругом. Обои отстали от стен, на потолке пятна сырости в тех местах, где текла крыша. На кровати лежали только матрац, простыня и серое суконное одеяло, полупротертое в середине.

"А она не спешит", – подумал Рори. За стеной, в коридоре, часто слышались шаги, и Рори всякий раз напряженно вслушивался в них, но она все не возвращалась. Он прождал добрых полчаса, потом вышел в коридор. Из комнаты в дальнем конце коридора доносились голоса. Он постучался. Тучный субъект в шлепанцах, брюках и нижней рубашке открыл на стук Рори дверь.

– Вы, часом, не Фредди? – спросил Рори.

– Да, это я.

– Я хотел бы узнать, что стряслось с моей приятельницей. Она пошла к вам разменять десятидолларовую бумажку.

Фредди пожал плечами.

– Ко мне никто не заходил с десятидолларовой бумажкой... А кто она такая? Шлюха?

Рори робко кивнул.

– Обвела она тебя вокруг пальца, сынок, – сказал толстяк. – Должно быть, просто смылась черным ходом вместе с твоими деньжатами. Здешние суки частенько проделывают этот номер. Но я тут ни при чем. Я сдаю комнаты, и все. В другой раз не будь идиотом, никогда не плати им вперед.

Рори медленно повернулся и поплелся к парадному.

– Эй, парень, – окликнул его Фредди. – Ты не заплатил за комнату. С тебя три монеты.

Рори молча вручил ему три доллара и вновь пошел по коридору. Толстяк Фредди закрыл дверь и больше не показывался. Неподалеку от выхода Рори увидел на стене пыльную деревянную доску с библейским текстом – в тусклом освещении вестибюля Рори с трудом разобрал надпись: "Берегись лживых пророков. Евангелие от Матфея. 7.15". Рори порылся в карманах, нашел огрызок карандаша,  вычеркнул слово "пророков" и  медленно, старательно нацарапал сверху другое слово. Отступил чуть назад и с драматическим надрывом пробел вслух: "Берегись лживых проституток". Это показалось ему  необычайно забавным,  и  он  громко расхохотался. Раскатившийся по гулкому коридору смех быстро привел его в чувство, и с омерзением и смущением он понял, что в дымину пьян, а весь этот вечер был лишь пустой тратой денег и времени. Нетвердым шагом он вышел на улицу, прислонился к столбу и стал дожидаться такси, которое доставит его опять на корабль. Он ощутил какое-то теплое чувство, облегчение оттого, что шлюха так и не вернулась. С отвращением и сожалением вспоминал о минувшем вечере. Под вечер его приятели вновь отправились на Джарвис-стрит, Рори же, захватив в камбузе сандвич, сунул его в карман, взял бинокль и отправился в одиночестве наблюдать птиц.

Он покинул (район порта и с милю шагал по широкому белому пляжу озера Онтарио. Рори узнавал серебристых и сизых чаек, обыкновенных и черных морских ласточек, но стаи морских куликов и песочников, которые шныряли у самой воды, имели слишком неопределенный вид, чтобы он мог отличить их друг от друга. Но это было увлекательно и, по мнению Рори, куда интереснее, чем влетевшее ему в копеечку вчерашнее предприятие.

Он дошел до обширной болотистой низины, которая подступала к самому берегу. Прибрежные птицы, более здесь многочисленные, кружили огромными стаями, перебираясь с одного болотца на другое и сверкая, как гроздья серебряных подвесок, всякий раз когда они изменяли свой курс и солнце освещало их белые брюшки. Присев, Рори жевал свой сандвич и наблюдал за прилетом и отлетом птичьих стай.

Вскоре он увидел невысокого человека, который шел к нему берегом озера. Вся одежда незнакомца состояла из шорт цвета хаки и бинокля, – он часто останавливался, рассматривая птиц на берегу. Кроме своей матери, Рори еще никогда в жизни не встречал никого, кто проявлял хотя бы малейший интерес к птицам, и возможность познакомиться сейчас с другим заядлым любителем пернатых взволновала его. Сделав вид, будто все его внимание приковано к песочникам и куликам, он украдкой, искоса с еще большим интересом поглядывал на приближавшегося человека. Тот производил здесь, чуть ли не в центре большого города, странное впечатление. Когда он подошел поближе, Рори ясно разглядел, что он и впрямь разгуливает без рубашки, босиком, в одних только шортах. Был он коричневый от загара, и его длинные темные волосы взъерошенным венчиком вздымались вокруг дочерна загоревшей на солнце лысины. Помимо бинокля, на плече у него болтался грязный, тоже цвета хаки, видавший виды мешок для провизии.

– Ну как, обнаружили? – спросил он, подходя к Рори.

Рори не знал, что ответить, и несколько растерялся.

– Нет, сэр... – сказал он, затем прибавил: -Я, право... что вы имеете в виду, сэр?

– Плавунчика! Он был здесь нынче утром. Фуликариус. Плосконосый. За последние десять лет первый плосконосый плавунчик в Торонто!

Смахивавший на бродягу незнакомец говорил, однако, с изысканным прононсом оксфордского профессора.

– Этой весной я видел плавунчиков в море, – сказал Рори, – только они были в зимнем оперении, и трудно сказать, красные это или северные.

– В море? – спросил незнакомец, и какое-то мгновение искоса глядел на Рори. – А что вы там делали – в море?

– Матросом служу. Мое судно как раз в порту стоит.

– И где же вы видели плавунчиков?

– В проливе Минч, у берегов Шотландии, и как-то раз, подплывая к Нью-Йорку.

– И много времени тратите в море на наблюдения за птицами?

– Порядочно. Почти все время, когда свободен от вахты.

– Нам не слишком много известно о распространении океанических птиц. Орнитологи, как правило, не плавают в открытом море, а матросы, которые плавают, никогда не становятся орнитологами. Вы редкое исключение. Могли бы выполнить ценную работу.

– Чем же я могу быть полезен? – спросил Рори.

– Можете записывать свои наблюдения и посылать эти записи мне. – Тут он принялся подробно объяснять Рори, как вести дневник наблюдений: нужно ежедневно фиксировать положение корабля в полдень, регулярно каждые два часа проводить наблюдения за птицами, занося в дневник виды и число морских птиц, замеченных с корабля во время каждого наблюдения. Затем нацарапал свою фамилию и адрес на обороте конверта и вручил его Рори.

Рори прочел: Доктор биологии П. Л. Томас, Зоологический факультет Торонтского университета.

Затем сам представился:

– Меня зовут Рори Макдональд, я из... пожалуй, лучше всего оказать, что я с острова Барра.

Они пошли дальше, время от времени наблюдая в бинокли за птичьими стаями.

Внезапно доктор Томас спросил:

– Сколько вам, собственно, лет?

– В октябре будет семнадцать.

– Так почему бы вам не скопить денег и не поступить в какой-нибудь университет?

– Я бы не прочь.

– Очень мало кто идет изучать биологию. Для нас каждый толковый парень находка!

Через несколько минут они расстались. Прежде чем вернуться на улицы города, профессор извлек из мешка измятую тенниску и сандалии, оделся, обулся.

– Полиция требует, – сказал он, – иначе меня в трамвай не пускают! Вот кретины, а?

Они так и не обнаружили плавунчика-фуликариуса, но встреча с доктором Томасом стала поворотным пунктом в жизни Рори. Или, пожалуй, вернее, поворотным пунктом была вчерашняя ночь, когда его чуть не стошнило от омерзения, – проститутка вновь превратила его в любителя птиц.