Текст книги "Чужак с острова Барра"

Автор книги: Фред Бодсворт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Когда  назавтра  самолет  приземлился на  отмели  в  Кэйп-Кри,  среди столпившихся на берегу индианок Рори увидел Кэнайну. В резиновых сапогах и  темной,  чуть не полностью скрывавшей волосы шали,  которая совсем не шла к ней,  она ничем не напоминала подтянутую и нарядную, обращавшую на себя внимание девушку,  какою Рори видел ее в  последний раз.  Ступив на поплавок гидросамолета,  Рори помахал ей рукой.  Она кивнула в ответ, но не улыбнулась. Потом сквозь толпу протиснулись Берт и Джоан Рамзей.

– Надеюсь, вы не передумали и остановитесь у нас, – сказала Джоан.

– Да, если можно, – ответил Рори.

Он поблагодарил пилота.  Машина вырулила на середину реки и взлетела. Берт Рамзей подхватил один чемодан, Рори – другой, и они втроем пошли по песчаной дорожке,  поднимавшейся от берега.  Только теперь увидела Джоан Кэнайну и быстро пошла к девушке. Рори – за ней.

– Я рада,  что ты снова здесь,  Кэнайна,  – сказала миссис Рамзей.  – Когда же вы вернулись с охоты?

– Вчера, – ответила Кэнайна.

– Ты еще помнишь мистера Макдональда?

– Ну  конечно.  –  Она  улыбнулась Рори,  и  в  уголках рта мгновенно возникли и исчезли ямочки.

– Пойдем к  нам  выпить чаю  с  мистером Макдональдом,  –  пригласила миссис Рамзей.

– Нет, благодарю вас.

– Ну пойдем, ты просто должна пойти с нами.

– Нет!  Я  не хочу.  –  Рори заметил,  как сердито сузились ее глаза, точь-в-точь как в поезде, когда он пригласил ее позавтракать.

Уголки  губ  Джоан  Рамзей  опустились,   и  лицо  ее  приняло  такое выражение, словно ей только что дали пощечину.

– Хорошо,  дорогая,  – сказала она. – Но приходи к нам, не откладывай надолго.

– Я скоро открываю школу, – ответила Кэнайна. – Приду за книгами.

Какой-то  миг  они  стояли друг против друга в  мучительном молчании, потом Кэнайна повернулась и пошла за индейцами в поселок.  Рори и Рамзей направились к большому белому дому, и, пока не пришли туда, Джоан Рамзей не произнесла ни слова. Берт Рамзей поставил на пол чемодан и вернулся в лавку; миссис Рамзей провела Рори в гостиную.

–  Нам очень жаль,  что так случилось с Кэнайной,-сказала она,  когда они сели. – У нее необыкновенные способности.

Рори утвердительно кивнул.

– Да. Чтобы это заметить, не нужно много времени.

– Она была бы великолепной учительницей.  Да кем угодно, за что бы ни взялась. – Узкое, тонкое лицо Джоан Рамзей, обрамленное седыми волосами, оставалось неподвижно, пока она говорила, глядя прямо перед собой. – Это трагедия –  остаться здесь и растратить себя впустую.  Двойная трагедия, потому что это и  трагедия ее  народа.  Такой человек,  как она,  даже в одиночку может сделать очень много,  живя там,  доказывая на собственном примере,  что  по  своим способностям индейцы нам  не  уступают.  И  она достигла бы  для  своего народа больше,  чем  для  себя самой.  Число их растет,  потому что мы оказываем им медицинскую помощь, и теперь гораздо больше индейцев остается в  живых,  но земля не прокормит столько людей. Приближается время,  когда  избытки населения должны будут уйти  отсюда, приспособиться к обществу белых,  их экономике.  Если все они попытаются остаться здесь,  природа разрешит проблему на старый лад... Настань одна плохая зима,  исчезни зверь,  и все избыточное население, которого земля не  может прокормить,вымрет с  голоду.  Природа всегда так  поддерживала равновесие между землей и людьми.  И тогда мы спросим себя: что пользы в наших больницах для индейцев и эскимосов? Мы спасаем больных лишь затем, чтобы заточить их в том краю, который обрекает их на голод.

Пальцы Джоан Рамзей нервно скользили по седым волосам.

–  Умные,  способные приобщиться к  новым  условиям,  вроде  Кэнайны, должны первыми уйти отсюда,–  продолжала она,  –  и проторить дорогу для последующих. Ее возвращение сюда – трагедия, и не только для Кэнайны, не только для Кэйп-Кри,  но и для каждой хибарки,  каждого вигвама, каждого иглу от Лабрадора до Аляски,  до самого Ледовитого океана.  Я  возлагала большие надежды на Кэнайну.  Горько видеть,  что все кончилось...  таким образом.  Может,  вам случится поговорить с ней.  Если так, постарайтесь переубедить Кэнайну,  постарайтесь показать ей,  какую роль она могла бы сыграть.

Озадаченный последними словами, Рори быстро поднял на нее глаза.

– Я полагал,  что,  забравшись сюда, буду видеться с ней все время, – сказал он.

– Это  может  оказаться не  так  просто,  –  сказала Джоан Рамзей.  – Вероятно, она будет избегать вас.

– Что ж,  в таком случае, – быстро сказал он, – незачем терять время. Мне  необходимо переговорить с  охотниками.  Нужен  переводчик.  Попрошу Кэнайну, и нынче же приступим к делу.

Джоан Рамзей улыбнулась.

–  Попытка не пытка,  –  медленно сказала она.  –  Но она,  вероятно, посоветует вам обратиться к Джоку, он переводчик в лавке. Я провожу вас, и вы сможете спросить ее сами.

Выйдя из  дому,  они  повернули к  индейским хибарам,  и  Рори умерил размашистый шаг  длинных ног,  чтобы не  обгонять Джоан Рамзей.  Рори  с любопытством глядел по сторонам,  когда они проходили мимо первых хибар. Мужчины валялись на траве,  болтали, смеялись, резались в карты; женщины же,  как одна,  были заняты какой-нибудь работой:  стряпали, шили одежду или  мокасины,  подбивали одеяла гусиным пухом.  Во  время  полетов Рори заметил,  что  индейцы  с  этих  одиноко  стоящих факторий отличаются от сородичей,  живущих вокруг Мусони и открытых влиянию белых,  хотя и те и другие принадлежат к  одному и  тому  же  племени болотных кри.  Здешние держались в  присутствии белых куда более робко и сдержанно.  Как только миссис Рамзей и Рори приближались к какой-нибудь группе, разговор и смех умолкали,  индейцы приветствовали их  смущенным кивком головы и  молчали затем до тех пор,  пока белые не проходили мимо. Индейцы в Мусони быстро перенимали привычки и  манеры белых,  здесь  же  цеплялись за  то,  что, по-видимому,  было  позаимствовано у  белого  человека  целое  поколение назад, и здешняя мода с тех пор не претерпела никаких изменений. Женщины в  Кэйп-Кри до сих пор носили темные,  гладкие,  без узора платки вместо веселых,  пестрых косынок, а мужчины – старые пиджаки с жилетами и брюки из  саржи,  лишь на  нескольких молодых парнях были куртки на "молнии" и джинсы.

– Вон хибарка Биверскинов, а женщина у порога – это мать Кэнайны.

Рори быстро взглянул в  ту сторону,  куда показывала Джоан Рамзей.  У огня  сидела  крупная  женщина с  покатыми плечами и  обвислыми грудями, которые уродливо вырисовывались под  коричневой рваной фуфайкой.  Лицо у нее  было худое и  сморщенное,  как чернослив.  Она курила трубку.  Рори глядел на нее,  и  в мыслях у него беспорядочно перемешались изумление и недоумение. Неужто в самом деле это старое пугало – мать Кэнайны!

Они остановились перед ней:  индианка подняла голову и улыбнулась, не вынимая изо  рта  трубки.  Выглядела она сморщенной и  изможденной,  но, когда улыбалась,  лицо излучало тепло,  и  в нем безошибочно угадывались следы красоты,  возродившейся ныне  в  Кэнайне.  Джоан Рамзей произнесла единственное слово:

– Кэнайна.

Индианка повернулась к  хибарке и  быстро крикнула что-то на кри.  На пороге появилась Кэнайна.

– Я хотел бы расспросить охотников о том, сколько гусей они добыли, – торопливо заговорил Рори. – Вы не смогли бы переводить мне?

Кэнайна не ответила, и Джоан Рамзей поспешно вставила:

– Знаешь, Джок очень занят в лавке.

– Едва ли. Он не может быть настолько занят,-холодно сказала Кэнайна. – Только что околачивался на берегу у самолета.

Рори  внимательно разглядывал Кэнайну.  В  ее  темных глазах мелькала злая усмешка,  и Рори казалось,  что ей доставляет удовольствие неловкое положение, в которое попали он и миссис Рамзей.

Потом небрежно, будто с самого начала в том не было никаких сомнений, она сказала:

– Рада помочь вам,  мистер Макдональд. Когда вы намерены приступить к делу?

– Сейчас же. И, пожалуйста, называйте меня просто Рори.

– О'кэй,  –  она  широко улыбнулась,  и  вновь на  темной коже  возле уголков рта появились пленительные ямочки.

–  Мне пора идти,  –  сказала Джоан Рамзей.  –  Поговори с матерью от моего имени, Кэнайна. Скажи ей, я рада, что она так хорошо выглядит.

Кэнайна  заговорила с  матерью на  кри,  и  вскоре  индианка вскинула голову  и  улыбнулась Джоан.  Потом  белая  женщина быстро повернулась и ушла.  Мать  Кэнайны удалилась в  хибарку,  и  Рори с  Кэнайной остались наедине.

– Давайте начнем с вашего отца, – предложил Рори.

– Его нет, да к тому же мы не разговариваем друг с другом.

– Почему?

– Мне не терпелось рассказать вам.  Только я думала, вам надо сначала устроиться,  поэтому и не сказала там, у самолета. Это из-за гуся, очень странного гуся...

С  волнением слушал Рори рассказ Кэнайны о  странном белощеком гусе с озера Кишамускек.  По ее описанию он тотчас сообразил,  что это за гусь, но не стал прерывать, и она подробно рассказала о том, как отец старался подманить его на расстояние выстрела и как в конце концов она вскочила в шалаше и спугнула его.

–  Очень  интересная новость,  –  сказал  Рори,  как  только  Кэнайна окончила рассказ. – Я покажу вам картинки, чтоб вы могли точно опознать, но, по-моему,сомневаться нечего. Он наверняка из белощеких казарок, моих старых добрых друзей.

Рори чувствовал, как волнение охватило его, когда он снова представил себе стаи белощеких казарок,  которые так  будоражили его  воображение в детстве. Теперь немножко удачи – и он опять увидит одного из этих гусей!

–  Время от  времени казаркам случается сбиться с  пути,  или же буря заносит их  на  этот континент,  -продолжал он,  некоторое время едва ли сознавая,  что  облекает в  слова свои  затаенные мысли.  –  В  Северной Атлантике свирепствовал ураган "Алиса"...  недели две назад.  В эту пору там мог оказаться один из  одиноких годовалых холостяков,  пробивающийся на север.  Крупный,  сильный самец мог бы,  летя по ветру,  добраться до Лабрадора.  Потом уж спуститься сюда и прибиться к стае канадских гусей. Бьюсь об заклад,  эта канадка, с которой вы его видели, его подруга. Все гуси  скрещиваются между собой,  если  не  могут найти себе  пары  своей породы.

Рори был уверен, что Кэнайне передалось его волнение.

–  Я  должен увидеть его,  –  сказал он.  – Он мне все равно что друг детства, земляк. Покажете мне его?

Кэнайна потупилась,  и  черные  ресницы совсем скрыли ее  глаза.  Она уставилась в землю,  носок резинового сапога ходил по песку взад-вперед, роя ямку.  Рори догадывался о борьбе противоречивых желаний, которым она пыталась сопротивляться рассудком.  Знал,  что  она  ищет  в  себе  силы сказать "нет",  и  навязал ей  свою  волю,  прежде  чем  она  успела это сделать.

–  Пойдемте со мной к Рамзеям,  – сказал он.  -Я покажу вам несколько рисунков,  и мы все уточним. А потом я попрошу Берта Рамзея одолжить нам назавтра каноэ с подвесным мотором.

В  конце концов она заговорила,  и  Рори уловил в  ее голосе грустную нотку капитуляции.

– Нам нужно совсем маленькое каноэ,  – объяснила она, – которое можно дотащить до  Кишамускека.  Без каноэ мы  не  сможем обследовать болото и озеро. Но придется на себе тащить его по болоту две мили.

– О'кэй. А лучше бы достать два каноэ. Тогда меньшее оставим на озере –  нам  все равно туда возвращаться.  Выходим рано.  Гуси активнее всего спозаранку,  во время  кормежки,  тогда их легче всего разыскать.  Когда восходит солнце?

– В половине четвертого.

– О'кэй. Значит, выходим в половине четвертого.

Они сидели с Джоан Рамзей на веранде я пили чай,  от которого Кэнайна сперва    все    отказывалась.    Кэнайна   посмотрела   иллюстрации   в орнитологических справочниках Рори и  твердо заявила,  что  тот  гусь из белощеких казарок.

– Называйте его белощекой казаркой,  если вам так угодно,  –  сказала она,  –  а  я  буду по-прежнему звать его ман-тай-о.  На  кри это значит "чужак". Звучит гораздо романтичней.

– Прекрасно, – согласился Рори. – Я тоже буду звать его ман-тай-о.

– Оставив Кэнайну и миссис Рамзей на веранде,  он отправился в лавку, где договорился с  Бертом Рамзеем насчет подвесного мотора и двух каноэ. Пока  он  ходил,  Кэнайна поднялась наверх,  в  свою прежнюю комнату,  и стащила вниз большой чемодан с платьями, который оставила там две недели назад.  Как  только Рори  вернулся,  она  тотчас же  встала и  собралась уходить.  Рори взял чемодан Кэнайны и  проводил ее  домой,  в  индейский поселок.

Когда он вернулся, Джоан встретила его торжествующей улыбкой.

– Не знаю, как вы этого добились, но я очень рада, – воскликнула она. – Сама попросила свой чемодан с платьями.  Это была не моя идея. А когда я пригласила ее к завтраку, тотчас же согласилась. Она будет здесь в три часа.

Рори тоже не знал,  каким именно образом он этого добился,  однако не нашел  в  том  ничего удивительного.  Некоторое время  он  полагал,  что Кэнайна исключение;  но стоило нажать на нее,  и она отреагировала точно так  же,  как  все остальные.  Он  по-прежнему привлекает девиц,  словно магнит;  прошло четыре года,  пока Рори предавался в  университете более важным занятиям, но магнит этот не утратил былой силы.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Было совсем темно, когда около трех часов утра Рори спустился вниз, в кухню,  где Джоан Рамзей,  в халате и шлепанцах,  варила овсянку.  Через несколько минут  входная  дверь  отворилась,  и  в  столовой послышались легкие шаги.  В  дверях появилась Кэнайна.  Взглянув на нее Рори чуть не поперхнулся от изумления.

Куда девалась шаль,  резиновые сапоги?  Вместо них на  ней были серые габардиновые спортивные брюки  и  тот  плотно прилегающий синий свитер с высоким воротом,  в  котором она  была,  когда они впервые встретились в поезде.  Поверх свитера – ярко-красная вельветовая куртка, туго стянутая в талии поясом, волосы схвачены красной лентой под цвет куртки. На ногах мокасины из лосиной кожи, спереди расшитые красным бисером. Губы слегка, чуть заметно подкрашены.

Застенчиво потупив глаза, она сказала:

– Я сама их сшила.

– Что сшила? – спросила Джоан Рамзей.

– Мокасины. Знаете, из меня получается вполне сносная мускек-овак.

– Никогда не видела тебя такой хорошенькой, – сказала Джоан Рамзей.

– Хорошо,  что мы уходим в  такую рань,  –  ответила Кэнайна,  – а то индейцы подумали бы, что я напялила мужские штаны.

– Джоан Рамзей принялась жарить бекон,  затем приготовила сандвичи им на дорогу.

– Можно взять у вас заварку,  сахар и банку сгущенки? – спросил Рори. – Мы разведем костер,попьем чаю.

– Ну конечно, – сказала Джоан Рамзей. – На берегу перекусить хотите?

Рори взглянул на Кэнайну.

– Наверное, – ответила она.

– Я дам вам с собой одеяло: подстелите, чтобы не засыпать еду песком.

Пока Рори и Кэнайна завтракали,  быстро светало.  Потом миссис Рамзей вручила Рори пакет с провизией и одеяло,  и они вышли из дому в бледном, тусклом свете занимающегося дня.

Каноэ стояли на берегу, где Рори оставил их накануне.

Мотор был установлен на большом каноэ с  прямоугольной кормой,  каноэ поменьше привязано к  нему  буксирным тросом.  Рори  оттолкнул лодки  от берега,  оба влезли в большую.  Кэнайна села на носу, Рори – на корме, у мотора.  Он  запустил мотор и  направил каноэ вверх по реке.  Позади,  в клубах  густого  тумана,   вставал  над  заливом  алый  краешек  солнца, отбрасывая на воду кровавые блики.

Кэнайна сидела к  Рори спиной,  и его взгляд то и дело обращался к ее тонкому,   строго  прочерченному  силуэту.   Из-за   поднятого  красного воротника виднелись только черные волосы.  Серые  брюки красиво облегали стройные бедра.

Мотор мерно трещал два часа,  и в этом шуме нечего даже было пытаться разговаривать.  Потом  стена  густого  ельника на  берегу  расступилась, открылась поляна.  Кэнайна сделала знак,  и  Рори повернул каноэ.  Когда подъехали совсем  близко,  Рори  вырубил мотор,  и  каноэ  со  скрежетом врезалось в песок. Оба спрыгнули на берег.

–  Не  будем  терять времени,  –  сказал он.  –  Чем  раньше мы  туда доберемся, тем больше шансов разыскать ман-тай-о.

Вытащив большое каноэ  на  берег,  он  привязал весла  поперек малого каноэ,  так  что получились ручки,  за  которые его можно было тащить на плечах.  Снял свитер,  скатал и положил на плечи вместо прокладки. Потом сел  на  корточки  напротив  середины  малого  каноэ  и,  приподняв его, взгромоздил себе на колени.

Затем  подсунул  под  каноэ  руку,   стремительно,   одним  движением распрямился,  и  восьмидесятифунтовое каноэ,  перевернувшись вверх дном, взмыло вверх и теперь покоилось у него на плечах.

–  Не такой уж вы новичок,  как я погляжу,  -просто сказала Кэнайна и взяла На себя обязанности проводника.

Они  пересекли поляну,  где  до  сих  пор  торчали  остовы  хибарок и вигвамов.  Вошли в  лес.  В  этот ранний час в воздухе стояла прохлада и сырость,  которая чувствовалась еще  заметней под  сенью  елей  и  пихт. Из-под  каноэ Рори  видел лишь стройную,  гибкую фигурку мягко ступавшей перед ним Кэнайны.  В  этом году он впервые перетаскивал лодку по суше и был  еще  не   совсем  в   форме  –   приходилось  каждые  десять  минут останавливаться,  чтобы перевести дух.  Прошел почти час, когда во время одной из таких передышек Кэнайна сказала: "Кажется, почти дошли".

Через   несколько  минут  они   внезапно  вышли  из   дебрей.   Стоял ослепительный день. Рори пересек отмель и опустил каноэ наземь на берегу озера.

– Это Кишамускек? – спросил он. Она кивнула:

– Да.

– Красивое  место.  Усеянное бесчисленными островками озеро  сверкало синевой.  Позади на  громадном болоте колыхались зеленые ленты  камыша и осоки.  А между озером и болотом сверкала белая полоска песка. Было семь утра, но солнце поднялось довольно высоко, день обещал быть теплым.

– Ну,  ман-тай-о,  – сказал Рори,  – где же ты? Они спустили каноэ на воду,  Кэнайна взяла весло и  прошла на  корму.  Рори  стал  на  корму и оттолкнулся от берега.  У  ног –  сверток с  завтраком,  на шее бинокль. Приятно было грести,  слышать плеск воды,  бьющей о звонкое днище лодки, ощущать,  как  крохотное суденышко,  словно живое,  повинуется малейшему повороту елового весла.  С  того времени,  как  Рори впервые очутился на севере Канады,  он  всегда считал каноэ  самым  прекрасным и  практичным творением первобытного человека.  Какое другое судно может нести тяжелую кладь в  любое место,  куда только доходит вода,  а  вместе с  тем  само настолько легко,  что  человек,  в  свою очередь,  может донести его  на плечах до другой реки?  В  этих краях бог знает сколько веков назад было задумано и изготовлено первое каноэ. А теперь перед ним сидит дочь расы, сотворившей каноэ.  Скинув куртку, Кэнайна гребла в одном синем свитерке с  короткими рукавами.  Гребла изящно и ровно,  раскачиваясь всем телом, налегая на весло всей силой рук и плеч.

– Из вас вышла бы отличная танцовщица,  – сказал Рори. – Это видно по тому, как вы гребете.

– Мои  предки изобрели берестяное каноэ  задолго до  того,  как  ваши придумали колесо  и  соорудили первую  повозку,  так  что  я  должна  бы понимать толк в гребле, правда?

– Полагаю, должны.

– А  вам никогда не приходило в  голову,  –  продолжала она,  – что в истории нашего каноэ и  вашего колеса и состоит объяснение того,  почему по  части техники между нами такая пропасть?  Для  людей моей расы каноэ уже было действенным и надежным средством передвижения во времена,-когда люди  вашей  расы  должны были  на  собственной спине  таскать все  свое имущество.  Несмотря на то,  что мы вырвались вперед на старте,  история оставила нас на мели, первобытной расой, на краю Арктики, тогда как ваша завладела миром.  И  все потому,  что вам повезло – история подарила вам колесо.

– Не понимаю,  куда вы клоните,  – сказал Рори.  – Но звучит занятно. Давайте-ка начинайте сначала.

– О'кэй,  – сказала Кэнайна,  усмехнувшись. – У нас было каноэ. Нечто совершенное применительно к этому краю и к людям, которые сотворили его, потому что  по  рекам  и  озерам можно  было  добраться куда  угодно.  С технической точки зрения мы  оказались в  тупике –  оно  было  настолько удобно в  своей исходной форме,  что не  было никакого смысла изменять и совершенствовать его. Вам понятно?

– Да.

– Так  вот,  пока люди моего племени прекрасно существовали здесь,  в Америке,  со своими каноэ,  в сухих,  равнинных степях,  где-то в районе Каспия,  там,  где нужны наземные средства передвижения,  появилась ваша раса.  Однажды,  когда мы  уже  несколько тысяч лет  пользовались каноэ, какой-то  ваш  хитроумный предок-шумер  открыл,  что  можно нацепить два гончарных круга на один стержень,  и у него получилась повозка.  С этого мгновения и  утвердилось превосходство белой  расы.  Ваша  повозка  была временным новшеством,  нуждавшимся в улучшении и совершенствовании;  вы, конечно,  усовершенствовали ее.  То,  что  вначале было простым колесом, теперь стало чудовищным комплексом механизмов, лошадиных сил, киловатт и одному богу известно,  чего еще!  А  теперь вы  даже приделали к  колесу крылья и  летаете по воздуху с той скоростью,  с какой раздавались вопли того шумерийского гончара. Теперь вы меня понимаете?

– Да. Продолжайте. Это очень интересно.

– Да  это  почти все.  Все  народы мира пробивались вперед,  уходя от истоков  каменного  века,  одни  двигались быстро,  другие  медленно,  а некоторые,   как  мой  народ,  почти  совсем  не  двигались.  Ваша  раса процветала,  быстрее всех достигнув вершины,  потому что  в  колесе были заложены  громаднейшие технические возможности,  какими  не  обладали ни челнок,  выдолбленный из бревна,  ни салазки,  ни каяк,  ни корабль,  ни обтянутая кожей лодка из ивовых прутьев, ни даже наше каноэ. Занятно, не правда ли?  Порой я спрашиваю себя,  а что бы случилось... как бы в наши дни  выглядела расовая структура мира,  если бы  пять тысяч лет назад не шумеры,  а  американские индейцы  выдумали  колесо,  а  потом  ворот,  и шестерни,  и паровую машину,и все,  что явилось производным того колеса? Наверное,я бы иммигрировала в Европу,  которая тогда называлась бы Новым Светом,  а  вы явились бы в  город из вашего жалкого поселка на Гебридах учиться на учителя, и я бы настаивала на вашем увольнении, потому что не желала бы,  чтобы  моих  смуглых детей высшей расы  учил  отсталый белый туземец.

Она замолчала,  и Рори не знал,  что ответить. В ее рассуждениях были уязвимые  места,  но  основной тезис,  что  нынешнее соотношение рас  во многом дело случая,  вероятно,  справедлив.  По крайней мере, достаточно справедлив,  чтобы  отбить  охоту  доказывать  обратное  человеку  столь проницательному и сведущему, как Кэнайна.

– Как это вы назвали себя утром у  Рамзеев?  –  спросил он.  – Мус... чего-то там такое?

– Мускек-овак.  Это мы так себя называем. Означает: те, что с болота. "Мускек" – "болото". А "овак",или "овьюк", – значит "люди".

– Неужели вы не понимаете, что окажете величайшую услугу людям вашего племени,  если бросите свои глупые обиды и  снова вернетесь на  работу в школу?  Индейское население растет.  В  скором времени некоторым из  вас придется покинуть эти края и работать среди белых,  чтобы не погибнуть с голоду. Я знаю, что там много предрассудков в отношении индейцев, но все это основано на  незнании и  непонимании,  достаточно нескольких человек вроде вас,  чтобы навсегда развеять старый миф, будто индейцы глупы и ни на что не годны.

Кэнайна медленно заговорила.

–  Вы забываете,  –  сказала она,  –  я  семь лет боролась там против предрассудков.  И  что-то не видно,чтобы хоть один из них разрушился под действием моего  примера.  Они  только еще  более укреплялись.  В  конце концов сломилась я.  Но  основаны они не на непонимании, а  на нежелании понять.  И  нельзя их разрушить с нашей стороны,  теперь я знаю это.  Их можно разрушить только с вашей стороны,  изнутри.  Лишь тогда,  когда вы очистите дом свой от невежества,  для нас настанет время явиться к вам и доказать,что  индейцы могут быть полезными для общества,  ответственными гражданами.  Я исполню свою маленькую роль здесь,  обучая детей и готовя их  к  тому времени,когда ваши люди будут готовы принять их.  А  вот  вы возвращайтесь назад и выполните свой долг – это,право,  ваше дело,  а не мое.

После  этого  они  продолжали  грести  молча.  Добрались  до  первого острова.  Островки были крохотные,  не больше трех-четырех акров. Только на  самых крупных,  что повыше да  посуше,  росли деревья.  У  некоторых тянулась по  берегу узенькая полоска песка  или  ила,  но  чаще  всего – плавучая подушка сфагнума,  так что и  не видать,  где кончается земля и начинается вода.

–  По  виду  озеро как  раз  для  гусей,  –  сказал Рори.  –  Если он действительно поселился с  той  канадкой,  их  гнездо должно быть где-то здесь,  они отыщут себе место и будут оберегать его,  чтобы вернуться на будущий год.

Они двигались от острова к  острову,  объезжая каждый на своем каноэ, потом  плыли  дальше.   Несколько  раз  им  попадались  канадские  гуси, неизменно поодиночке – по-видимому,  стоявшие на страже самцы,  самка же сидела в спрятанном где-то поблизости гнезде.  Поиски длились около трех часов, пока Рори заметил в четверти мили пар у гусей, низко летевших над водой,  и,  даже еще не глядя в бинокль, знал, что поискам на том конец. Он мгновенно разглядел,  что передний гусь поменьше и  посветлее.  Потом ясно  увидел  в  бинокль белое  пятно  на  голове передней птицы,  и  на какой-то  короткий,  волнующий миг  ему  показалось,  будто он  снова на Барре,   а   в  ушах  стоит  шум  атлантического  прибоя.   В  ушах  его действительно стоял шум, но то был стук его собственного сердца.

– Вон он! – сказал Рори.

Восемь-десять секунд было видно гусей, потом они скрылись за довольно большим островом,  поросшим густым ельником и пихтой. Рори отвел бинокль и  перекинул взгляд на  другой конец острова,  затаив дыхание,  ждал он, когда они появятся. Но гуси так и не показались.

–  Они сели за  островом,  –  сказал Рори.  –  Причалим и  проберемся поближе, чтобы получше разглядеть.

Вновь взялись за весла,  орудуя с превеликой осторожностью,  чтобы не поднимать плеска и не стукнуть веслом о борт.  Оба молчали. Приближались медленно.  Рори развернул каноэ к  берегу,  к  маленькой закраине белого песка.  Добравшись до  мелководья,  он  вылез из каноэ и  придержал его, чтобы не  заскрипело по песку.  Сняв мокасины и  закатав штаны,  Кэнайна вброд пошла к берегу.  Затем, вместо того чтобы вытащить каноэ на берег, Рори поднял его и бесшумно поставил на песок.

Кэнайна вновь надела мокасины.  Крадучись двинулась в  темный ельник, часто останавливаясь и прислушиваясь;  Кэнайна шла сзади, пропустив Рори вперед.  Склонив голову набок,  он вдруг остановился.  Он услышал слабое гортанное гоготанье –  голос кормившейся гусыни-канадки – и потом череду резких,  более сочных и  густых звуков,  похожих на  тявканье.  Вот  уже восемь лет  не  слышал Рори  этого тявканья,  но  тотчас же  узнал голос кормившейся белощекой казарки.

Обернувшись к Кэнайне,  он улыбнулся. Она тоже улыбнулась, губы мягко раскрылись, обнажая белые зубы, в уголках рта обозначались ямочки.

Низко  пригнувшись,  они  вновь  поползли  вперед,  продираясь сквозь прибрежные заросли ольшаника и воековицы.  Теперь Рори видел озеро по ту сторону острова;  здесь,  в западной части острова,  раскинулась широкая мель,  обильно  поросшая  тростником  и  осокой,  ощетинившимися острыми зелеными колючками.  Он  почувствовал,  что Кэнайна тянет его за  рукав, обернулся и посмотрел на нее.  Она показывала не прямо перед собой,  где он искал,  а  чуточку вправо.  Он перевел взгляд в ту сторону и сразу же увидел гусей.  Гуси были отлично видны в  ста ярдах от  берега,  и  Рори недоумевал,  как не  заметил их прежде.  Птицы деловито кормились,  то и дело переворачиваясь гузкой вверх,  глубоко погружая в воду длинные шеи. Каждые несколько секунд, когда они поднимали головы над водой, из клювов нелепо, словно усы, свисали покрытые илом корешки и стебли.

В  таком  месте,  где  сквозь  редкий  кустарник  он  мог,  оставаясь незамеченным,  наблюдать за птицами,  Рори растянулся на животе, Кэнайна подползла и легла рядом,  так что они почти касались друг друга.  Рори в бинокль всматривался в  гусей,  потом  передал бинокль Кэнайне,  которая взяла его  с  нетерпеньем.  Время от  времени гуси  прерывали кормежку и нежно беседовали.

Потом Рори увидел то,  чего ждал,  что  надеялся увидеть.  Запустив в очередной раз голову под воду в поисках пищи,  Белощек вынырнул с полным клювом,  а  канадка вернулась ни  с  чем.  Но  Белощек не  стал есть,  а нагнулся вперед,  подрагивая крыльями и  грациозно вытянув  длинную шею, так что клюв почти касался воды.  Быстро поднимая и  опуская тонкую шею, он  предложил корм канадке.  Та приняла корм,  а  Белощек с  трепещущими крыльями вытянулся вперед, над спиной канадки, которая была крупнее его, и аккуратно разгладил перышки на ее крыле.  В этом было столько нежности и изысканного почтения,  что Рори показалось,  будто он присутствует при чем-то  сугубо личном,  чего человеку не положено видеть.  Он знал,  что стал  свидетелем ритуала  ухаживания,  который  в  естественных условиях биологам редко удавалось видеть.

–  Видели?  –  шепнул он Кэнайне.  – Вот вам доказательства,  что они спарились и что белощекий -самец.

Не отрывая глаз от бинокля, Кэнайна кивнула.

– Я говорил вам, что гуси способны влюбляться. Верите мне теперь?

Она опять согласно кивнула.

Минут десять наблюдали они за  гусями,  передавая друг другу бинокль. За это время Белощек еще раз повторил этот ритуал, как и прежде, ласково разгладив перышки на крыле подруги.

– Правда, похоже на поцелуй? – спросил он Кэнайну.

Рори все это казалось ужасно трогательным. Внезапно всплыли, напомнив о  родине,  его ребячьи воспоминания о  белощеких казарках на  Барре,  и впервые с  тех пор,  как покинул тесную лачугу у  моря,  он почувствовал приступ ностальгии.  Во  все  это трудно было поверить.  Его забросило в бескрайние еловые леса приполярной Канады,  более чем за три тысячи миль от  Гебридских островов,  и  вот он следит за Белощеком,  который,  быть может,  покинул пролив между Гусиным островом и Баррой в то самое время, когда он, Рори, выехал из Торонто.

В конце концов, не потревожив гусей, они уползли прочь. Возвратившись на  крошечный пляж,  спустили на  воду  каноэ и  в  молчании отчалили от острова. Отплыв на порядочное расстояние, Рори перестал грести.