Текст книги "Чужак с острова Барра"

Автор книги: Фред Бодсворт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

У  Кэнайны и  ее отца не было каноэ в  Кэйп-Кри,  так как им пришлось оставить свое в  зимнем лагере.  И  для весенней охоты на  гусей и  лова мускусных  крыс  они  примкнули  к  другому  семейству.   Семейство  это отправилось вдоль берега вниз,  а  не  вверх по  Киставани,  так  что  у Кэнайны  не   было  возможности  вновь  побывать  на  озере  Кишамускек. Возвратившись в  Кэйп-Кри,  Кэнайна жадно выспрашивала у жен охотников с Кишамускека про ман-тай-о  и  его подругу нискук,  но этой весной гуси с желтыми лентами на шее никому не попадались на глаза.

В начале июня жизнь в Кэйп-Кри вновь вошла в привычную колею ленивого летнего существования.  Кэнайна варила еду  для  отца.  Из-за  неудачной зимней  охоты  денег  для  покупки продуктов было  мало,  но  выручка от изловленных весной мускусных крыс  позволила запастись на  лето  мукой и чаем.  Охота  на  гусей  прошла удачно,  и  вяленой гусятины должно было хватить чуть ли  не на все лето.  А  сейчас каждый день в  сетях Кэнайны трепыхались сиги.

И  все-таки  у  Кэнайны было  слишком мало  дела,  и  она  тяготилась избытком  времени.  Теперь  ее  признали настоящей индианкой,  настоящей мускек-овак,  но болтовня с другими индианками нагоняла на нее тоску,  и не с кем было подружиться.  Сами собой явились мысли о книгах,  которые, по всей вероятности, так и стоят в картонке в доме Рамзеев, о журналах и газетах,  которые выписывал Берт  Рамзей.  И  как-то  после  полудня она заглянула к Джоан Рамзей.

Они  пили  чай,  и  Кэнайна очень  старалась не  подать  виду,  какое наслаждение доставлял ей чай с молоком и сахаром.  Ей не хотелось, чтобы Джоан Рамзей узнала,  что у них в вигваме нет ни молока, ни сахара и они пьют чай, забелив его мукой.

Час просидела Кэнайна у Джоан.  Уходя, взяла несколько журналов и три книги  из  тех,  что  Берт  Рамзей  выписал  зимой  по  почте.  Потом  в нерешительности,  терзаемая невысказанным вопросом, направилась к двери. И поняла, что не сможет уйти, не задав его.

– Вы ничего не получали зимой от Рори Макдональда?

– Получили письмо с благодарностью через несколько недель после того, как он  уехал в  сентябре,  –  сказала Джоан Рамзей,  –  да  открытку на рождество. Он ничего не писал о тебе.

– Спасибо за угощение и за книжки,  – быстро сказала Кэнайна,  быстро прошла по деревянному настилу до калитки и удалилась.

Поначалу Кэнайна не обращала внимания на самолеты,  которые прилетали в  Кэйп-Кри один-два раза в  неделю,  но теперь всякий раз с нетерпением бежала со  всеми  вниз  к  речному берегу,  едва  заслышав далекий рокот приближающейся машины.  Как и все,  она молча стояла, глядя, как самолет выруливает  с  середины  реки  к  берегу.  И  когда  отворялась дверь  и пассажиры один за другим,  спустившись на поплавок, спрыгивали на берег, она  следила,   едва  дыша  от  напряжения.   Когда  выходили  все,  она поворачивалась и медленно шла к поселку,  вновь и вновь думая о том, что учебный год в  университете завершился и  что он  скоро должен приехать, если вообще вернется,  в  то же время другой,  более рациональной частью своего существа зная,  что  не  вернется никогда,  как  бы  долго она ни ждала.

С  тех  пор  как  она  стала вглядываться в  самолеты,  Кэнайна стала обращать больше внимания и  на свою внешность.  Платья ее неизменно были чисто  выстираны,  волосы  аккуратно причесаны и  повязаны  лентой.  Она начала выходить без черной шали.

Всю зиму и  весну они неплохо ладили с отцом,  но сейчас под влиянием праздности вновь  всплыли прежние трения.  Он  сетовал на  то,  что  она изводит чересчур много мыла,  расходуя на  него вместо еды свой кредит в лавке.

Кэнайна и не пыталась отговориться.

– И  почему ты  больше не  носишь шаль?  –  спрашивал он.  –  Женщины мускек-оваков всегда ходят с покрытой головой. О тебе уже толкуют.

– В  ней жарко.  Она мне не  нужна,  да  и  не нравится,  –  отвечала Кэнайна. – И мне все равно, что они там толкуют.

Неприятности с  отцом  лишь  подчеркнули трудности,  возникшие  после смерти матери.  Она знала,  чего от нее ждут –  она должна выйти замуж и привести в вигвам Биверскинов нового охотника,  который будет кормить их с  отцом,  когда  тот  настолько состарится,  что  сможет выполнять лишь "бабью работу":  ставить силки на кроликов да ловить рыбу.  В охотничьем укладе мускек-оваков не было места для старых дев. Но мысль о том, чтобы выйти  замуж  за  одного  из  здешних  молодых  индейцев,  наполняла  ее отвращением  и  ужасом.   Порой,  содрогаясь  при  мысли  об  этом,  она поглядывала на большой белый дом Рамзеев,  подумывая о том, не вернуться ли ей туда на работу, как того хотелось – она эта знала – Джоан Рамзей.

Вскоре начинается летний лов  осетров в  заливе,  отцу  нужны деньги, чтобы расплатиться с долгами в лавке,  и он, конечно, захочет поехать. К тому времени Кэнайнс придется принять решение.

А  пока самолеты,  гудя,  прибывали в  Кэйп-Кри и отбывали оттуда,  и Кэнайна постоянно приходила их встречать.

Когда  однажды  Кэнайна отправилась к  Рамзеям отнести взятые  у  них журналы и книги,  она застала там Берта Рамзея и от него узнала,  что на Кишамускеке побывал индеец, который обследовал для Рамзея хатки бобров.

Каноэ все еще оставалось на  озере.  Ей давно хотелось посмотреть там ман-тай-о, но сама бы она не смогла дотащить на себе каноэ в такую даль. Теперь она горячо ухватилась за эту возможность.

– Можно мне его взять?  Я хочу поискать гусей Рори Макдональда. И мне еще будет нужно второе каноэ с подвесным мотором,  чтобы подняться вверх по Киставани.

Берт Рамзей утвердительно кивнул.

– В любое время, – сказал он – Хочешь, Джок поедет и поможет тебе?

– Нет.  Я  сама  умею  управляться  с  подвесным  мотором.  –  Потом, поколебавшись, добавила: – Я хочу поехать одна.

Кэнайна  чувствовала себя  словно  пилигрим,  вновь  возвратившийся к святыне.  Воспоминания,  одновременно мучительные и радостные,  теснясь, нахлынули на  нее.  Вон там,  впереди,  поляна на берегу Киставани,  где разбивали лагерь добытчики гусей,  там она подвернула ногу,  наступив на камень,  и  он поднял ее и  понес,  и  тогда это случилось впервые.  Она вырубила мотор,  вытащила каноэ  на  берег и  пустилась по  пешей тропе. Каждые несколько шагов будили воспоминания – вот бревно, где он отдыхал, сбросив каноэ с  плеч,  вот  низко нависшие ветки,  которые она подняла, чтобы пропустить его с каноэ,  птичьи песни,  выученные от него, а потом снова позабытые. И наконец, Кишамускек, пляж на берегу, их пляж.

В  конце тропы Кэнайна остановилась.  В песке все еще торчали колышки от  палатки,  которую ставил Рори;  на  месте костра чернела кучка золы, из-под золы и песка торчал обугленный кусок оленьей кости.  Даже кости и те  возбуждали воспоминания.  Шепотом она повторила строку из Александра Попа: "Что больше памяти любовной?"

На  песке  неподалеку лежало опрокинутое вверх дном  каноэ,  под  ним весла.  Кэнайна спустила его на воду и поплыла на островок с мелководной заводью,  где  они  тогда поймали и  окольцевали гусей.  Приблизившись к островку,  она  замедлила ход,  пока  рокот  воды  под  носом  каноэ  не превратился  в  еле  слышное  журчание.   Она  плыла  рядом  с  ивняком, прикрывавшим с  одной  стороны маленькую заводь.  Потом совсем перестала грести,  прислушалась,  и  мгновенно долетело мягкое гортанное гоготание пасущихся гусей.

Кэнайна  направила каноэ  к  мелководью и  осторожно вытащила его  на берег. Ее била дрожь. Рори был прав – гуси вернулись.

Опустившись на  четвереньки,  она  ползком  продиралась через  густой ивняк.  Вновь услышала она  гогот гусей,  но  от  этих  звуков сердце ее забилось так  сильно,  что  она уже ничего не  могла расслышать.  Сквозь зеленую завесу листвы она увидела:  что-то  желтое мелькнуло и  исчезло. Она подползла ярда на два. Она по-прежнему находилась в хорошем укрытии, отсюда перед ней  открывался отличный вид  на  крошечную заводь.  Быстро обшарив  ее  глазами,  Кэнайна  увидела белое  брюхо  кормившегося гуся. Увидела,  как из  воды поднялась голова и  шея.  Увидела на  шее желтую, слегка выцветшую и  обтрепанную по  краям,  но  все-таки  довольно яркую ленту, которую не спутаешь с другой.

Та самая гусыня-канадка.

Глаза  нетерпеливо бегали  по  сторонам в  поисках  ман-тай-о.  Чтобы получше разглядеть,  она  подползла еще  поближе.  Теперь была видна вся заводь;  на  той стороне лениво плескались на  песке мелкие волны,  ряды осоки  и  тростника покорно  гнулись под  дуновением легкого,  менявшего направление ветра.

Ман-тай-о там не было. Канадка была одна.

Кэнайна  не   сомневалась,   что  его  не   подстрелил  ни   один  из охотников-индейцев,  так как тогда она бы непременно узнала об этом. Его мог  подстрелить какой-нибудь  белый  охотник на  юге,  но  и  это  было невероятно,  потому что,  подстрелив одного,  пожалуй,  подстрелили бы и вторую птицу. Нет... произошло то, чего не ожидал Рори Макдональд. Когда настала  пора  выбирать между  любовью  к  подруге  и  любовью  к  морю, ман-тай-о выбрал море.

Снова взглянув на гусыню-канадку,  Кэнайна почувствовала,  что теперь между ними возникла новая связь.  Обе  они  полюбили чужаков,  хранивших верность родной земле.  Круг замкнулся:  обе вернулись к исходной точке, обе остались в  одиночестве в  этом болотистом краю,  с  которым связаны нерасторжимыми узами.

Кэнайна чувствовала себя подобно паломнику,  побывавшему у  оракула и получившему знамение на  будущее.  Есть пропасти,  которых не преодолеет даже любовь.  Она знала это, прощаясь прошлым летом с Рори Макдональдом, но за последние недели,  встречая и провожая в Кэйп-Кри самолеты,  вдруг стала надеяться,  что  какое-то  чудо сможет изменить положение.  Теперь надежды не осталось.

Назавтра в  Кэйп-Кри  разнеслась весть о  том,  что  осетры двинулись вдоль берега,  и Джо Биверскин,  не медля,  приступил к сборам в дорогу. Кэнайне теперь стало ясно – она тоже должна пойти.

Они   как  раз  занимались  погрузкой  большого  каноэ,   в   котором открывается вместе с другой семьей, когда Кэнайна услышала далекий рокот мотора.  Она наблюдала за  приближением самолета,  злясь на  себя за  ту надежду  и  дрожь,  которую испытывала теперь.  Описав  круг,  машина  с работающим вхолостую мотором пошла на снижение и села на воду Киставани. Развернулась и помчалась к берегу.  Кэнайна бросилась встречать самолет. Дверца отворилась,  и  из  самолета вышло двое  –  пилот и  бортмеханик. Пассажиров не было.

Кэнайна медленно отвернулась и  зашагала к  каноэ.  Развязав мешок  с платьями,  она  вытащила  оттуда  черную  шаль,  накинула  на  волосы  и порывисто тугим узлом стянула ее концы под самым подбородком.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

Июль был  сырой и  жаркий.  Накалив тротуары в  центре Торонто,  жара обдавала  лица  пешеходов,   будто  раскаленная  гигантская  печь.  Рори Макдональд ни разу не проводил лета в Торонто и томился ужасно. В шумной конторе "Заповедных лесов Севера" были установлены кондиционеры,  но  им не заменить бризов на озерах и в лесах Северного Онтарио, куда он раньше уезжал на лето. Однако Рори терзала не только жара.

Вот  уже  шесть  недель  красовалось  его  имя  на  проспектах  фирмы "Заповедные  леса   Севера"   рядом   с   громким   титулом:   "директор парков-заповедников и  управления лесного хозяйства и дичи".  Он побывал на месте и приступил к обследованию дичи,  но через два дня его отозвали в  Торонто.  Написал отчет  об  этом  скоропалительном обследовании,  но никто,  насколько ему было известно, пока не удосужился его прочесть. По крайней мере, никто из шишек его не поминал ни разу.

Единственное, что было в этом хорошего, – это оклад.

За  предоставленную  им  привилегию  воспроизводить  на  коммерческих проспектах его  магистерский титул (который,  впрочем,  не  был еще даже официально подтвержден,  но уж эта мелочь решительно никого не заботила) ему платили девяносто долларов в неделю.

А  на деле он был всего лишь многоуважаемым мальчишкой на побегушках, который  носился  по  пустячным поручениям тех,  что,  покуривая сигары, восседали за письменными столами размером с бильярдные.

Когда  Рори  в  конце  концов  представилась возможность  убежать  от торонтской жары, повод к этому был, пожалуй, слишком щекотливый. Однажды после обеда в  середине июля коммерческий директор вызвал Рори к  себе в кабинет.

–  Мистер Макдональд,  –  начал он  напрямик,  –  вас ждет за городом важная работа.

Рори навострил уши.

–  Кое-кто желает поближе присмотреться к  нашему делу,  –  продолжал директор.  –  Вы знаете,  что мы делали главный упор на характер будущей колонии – далекие, уединенные места... нетронутая природа и все такое... во  всем своем величии.  В  летнем курорте это особенно привлекает.  Так вот, у одной фирмы, поставляющей животных в зоопарки, мы приобрели шесть ручных оленей.  Дичь,  которая там  водилась,  –  ее  давно распугал шум бульдозеров,  олени – африканские,  но об этом решительно никому незачем знать.  Денька через два-три мы выпустим их там,  вот вы и  будете о них заботиться.

Рори неловко заерзал на стуле.

– А что же я должен с ними делать?

– Ну,  попросту следить, чтобы не удрали, вот и все. Важно, чтобы они бродили где-нибудь  на  виду,  когда  кто-нибудь из  покупателей приедет осматривать будущие владения.  Ваша  обязанность –  всего  лишь  вовремя выгнать оленей из  укрытия,  чтобы тот непременно их  увидал.  Только не подпускайте слишком уж  близко.  Нужно,  чтобы никто не  догадался,  что животные привозные.

Рори  не  на  шутку  рассердился,  от  раздражения к  горлу  подкатил холодный комок.

– И как же я должен все это осуществлять? -спросил он.

– Откуда мне знать? – грубо отрезал коммерческий директор. – Это ваше дело. Вы наш биолог, сами и должны разбираться. – Он махнул рукой, давая понять,что разговор окончен. – Выпишите подъемные, берите билет и завтра же отправляйтесь!

Рори дрожал от ярости, покидая его кабинет.

А  когда в  тот вечер вернулся в пансионат,  нашел еще одно письмо от Иллинойского  управления  охраны  природы.   Рори   подумал,   что   это окончательное сообщение  о  гусыне-канадке,  равнодушно сунул  письмо  в карман и поднялся к себе наверх. Там он вскрыл его.

Письмо было кратким,  и  он  был признателен автору за эту краткость. Сперва шли извинения по  поводу задержки с  окончательным сообщением,  а затем говорилось,  что гусыня-канадка с желтой ленточкой на шее покинула заповедник близ озера Хорсшу с  улетевшей на север стаей в первых числах марта.

Рори скомкал письмо и  швырнул его  на  пол.  Потом он  растянулся на кровати и  незрячим взором  уставился в  потолок.  Теперь была  середина июля,  гусыня-канадка,  должно быть,  давно в  одиночестве ждет на озере Кишамускек и,  по  всей  вероятности,  не  может  прийти  в  себя  после исчезновения своего супруга. А он, бездушный обманщик, где же он?

"Надеюсь, этот негодяй окочурился, – подумал Рори. – В своей жизни ты натворил достаточно зла".

Но  очень возможно,  что гусь еще жив.  Может,  теперь он вернулся на северное побережье Гренландии.  Туда,  где он явился на свет,  к  птицам своей породы.  И  очень может быть,  завел себе среди них новую подругу, потому что,  раз он покинул канадку,  значит, его первый союз был не так уж прочен, чтобы удержать его от нового союза.

Но  не  одни  лишь  заботы и  огорчения принес гусь Рори Макдональду. Благодаря  ему  понял  Рори,  какой  ошибкой  были  его  старания  стать биологом.  Не раз за зиму и  весну сомневался Он в правильности решения, но неизменно приходил в конце к выводу, что должен бросить биологию.

И  теперь перед ним вновь стоял этот вопрос.  В  карьере,  которую он избрал вместо чистой науки,  он  опустился до  позорной точки,  когда от него  требуют  стать  чем-то  вроде  сторожа при  зверинце и  устраивать представления для болванов с толстыми бумажниками. Лицо Рори исказилось, он  содрогнулся.  Можно  ли  пасть  ниже,  да  еще  и  сохранить остатки самоуважения?  Самоуважения...  Какого  черта!  Последние,  жалкие крохи уважения к  себе  он  потерял  еще  год  назад,  когда  каноэ  семейства Биверскинов поднималось вверх по Киставани,  а он стоял и глядел на это, трус и лицемер, он позволил Кэнайне уйти.

С  чувством вины вспомнил он  обещание,  которое при расставании дал. Кэнайне  он  обещал,   что,  возвратившись  к  своим,  начнет  борьбу  и попытается открыть им глаза, чтобы они наконец поняли, какое это безумие и  глупость.  И  вновь в  его  ушах  почти издевкой насмешливо зазвучали слова, которые она сказала ему на прощание: "Чтобы в другой раз, когда в один прекрасный день двое опять полюбят друг друга,  как мы с тобой, все не кончилось так же".

Он  беспокойно заерзал на постели.  Что же он успел сделать?  Ничего. Абсолютно ничего.  Вместо этого опустился дальше некуда... Стал сторожем при зверинце.  Ну...  как же теперь быть? Пять лет жизни ушло впустую на зубрежку  наук,   которые  не  имели  никакого  применения  в   обычной, практической жизни; в деловом мире ему с его университетской подготовкой нашлось только место сторожа при  животных.  Но  он  сам это выбрал.  Он предпочел мир бизнеса. Это был единственный путь к успеху, к устойчивому положению,  к  достижениям,  которыми  он  мог  бы  гордиться,  и  этого настоятельно требовала от  него  та  часть  его  существа,  которая была способна мыслить и рассуждать.

Рори и П. Л, встречались теперь только за завтраком, обедом и ужином, и  разговоры их ограничивались обменом ничего не значащими любезностями. В  один  прекрасный день они  молча сидели за  столом друг против друга, когда П. Л. внезапно сказал:

– У вас мрачный вид, как у кота, которого только-что отколошматили.

"Будь что будет, – подумал Рори, – но у вас-то я не попрошу помощи".

– Как ваши исследования?  – осведомился Рори. П. Л. вот уже несколько недель ни слова не говорил о них.

– Идут вперед на всех парах,  – сказал профессор.  – Но вахтеры опять сели мне на голову.

Рори взглянул на него.

– Почему вы  не обратитесь к  администрации и  терпите это вахтерское нашествие, вместо того чтобы раз навсегда положить этому конец?

– У меня хватит сил самому справиться с ними.

– И хватит ума, чтобы вызывать новые столкновения.

– Знаете,  сейчас я  не  ищу никаких новых столкновений.  Я  хочу вам кое-что сказать.

– Что именно?

Зоологическому факультету нужны с осени два новых преподавателя. Если я  вас порекомендую,  вы можете стать одним из них.  Одновременно можете сделать докторскую диссертацию.

– Нет,  спасибо.  На  что  мне,  к  дьяволу,  докторская  степень  по биологии?

– Так довольны нынешней работой, что ли?

– Да.  Это крупная фирма,  с которой поддерживают связь многие весьма влиятельные люди. Масса возможностей. Завтра я уезжаю до конца лета.

– Чем будете заниматься? Интересное дело? Рори не ответил.

– Ну так как же? – настаивал П. Л.

– Конечно,   интересное!  Неужели  вы,  черт  возьми,думаете,  что  я ввязался бы  в  неинтересное предприятие?  –  Немного поколебавшись,  он добавил:  –  Заложу новый парк-заповедник и займусь обследованием дичи в этих местах.

– Я думал, вы все это уже сделали раньше.

– Идите вы  к  дьяволу!  –  Рори залпом выпил остаток кофе и  крупным шагом вышел из комнаты.

Когда он поднимался к себе, П. Л. крикнул вслед;

– Сообщите, если передумаете и пожелаете занять место преподавателя.

Закрыв за  собой дверь,  Рори внезапно застыл посреди комнаты.  Целых пять лет дожидался он того радостного часа,  когда наконец получит место преподавателя зоологии.  А  теперь отклонил эту  возможность ради  того, чтобы стать сторожем в зверинце!

Рори запаковал вещи и  занимался последними приготовлениями к отъезду в  угодья  "Заповедных  лесов  Севера",  когда  услышал,  что  почтальон просунул письмо  в  щелку  двери.  Он  спустился вниз,  извлек из  ящика большой коричневый конверт управления охоты  и  рыболовства из  Оттавы и вернулся к себе в комнату. Сел за письменный стол и начал читать.

Это   была   статистическая  подборка  относительно  результатов  его деятельности в Кэйп-Кри, где он прошлым летом окольцевал примерно тысячу гусей.  Из этого числа во время осенней охоты было убито около сотни,  а кольца присланы охотниками по указанному адресу.  Если верить письму,  в управлении были  весьма  довольны  результатами его  работы  Большинство посылок с  кольцами пришло из дельты Миссисипи,  из чего следовало,  что большинство окольцованных гусей принадлежали к  семейству,  зимующему на Миссисипи.  Но часть гусей,  которых Рори и  Джок окольцевали на берегах реки Оттер,  были подстрелены в штатах атлантического побережья, из чего следовало,  что  в  районе  реки  Оттер  проходит граница гнездовий двух семейств.

Письмо  завершалось словами:  "Своей  деятельностью Вы  внесли ценный вклад в  дело сохранения этой разновидности дичи.  Результаты и  выводы, полученные  Вами,  дают  нам  возможность  разработать  наиболее  верные предписания по части охоты и позаботиться о том,  чтобы эти великолепные птицы не исчезли вовсе из наших лесов.  Для Вашего сведения мы прилагаем к письму подробный список возвращенных колец".

Рори  улыбнулся,  впервые за  долгие  недели он  испытал нечто  вроде гордости за  свои  деяния.  Вопреки трагическому фиаско он,  по  крайней мере,  выполнил  важную  и  полезную  работу.  Список  был  большой,  на несколько страниц, и Рори бегло просматривал его. Но на третьей странице взгляд вдруг задержался,  губы неожиданно дрогнули: "508-03723 Белощекая казарка,  Branta  leucopsis".  Дальше  шли  сведения  относительно пола, возраста,  времени и  места кольцевания – со все усиливающимся волнением читал он дальше,  голова шла кругом,  точно у пьяного: "Подстрелен 6 мая вблизи населенного пункта Макковик, п-ов Лабрадор, охотником-эскимосом". В  растерянности глядел Рори на  слова,  пока они не  поплыли в  глазах. Подстрелен. Погиб. На Лабрадоре. На Лабрадоре!

Он пытался вернуться к ней.  Он вновь пересек Атлантику. Он почти что достиг цели, еще немного – и вновь нашел бы свою избранницу.

Строки прояснились,  и он перечитал сообщение.  Затем взгляд его упал на приписку в конце:

"См. в приложении копию письма".

Пальцы  Рори  отчаянно  дрожали,   пока  он   торопливо  перелистывал страницы.  Он обнаружил перепечатанную на машинке копию письма на бланке с заголовком "Макковик – Миссия". Первоначально письмо было направлено в федеральное управление охоты и рыболовства в Вашингтоне,  поскольку этот адрес стоит на всех кольцах, которыми метят птиц в Северной Америке.

"Глубокоуважаемые господа,  – читал Рори. – Я, католический священник вышеупомянутой миссии для эскимосов на  побережье Лабрадора,  имею честь сообщить  вам,  что  один  охотник-эскимос  вчера  неподалеку от  миссии подстрелил странного гуся.  Такие  гуси  никогда  еще  не  появлялись на здешних берегах.  На  его  левой лапке надето одно из  ваших алюминиевых колец  с  номером  508-03723.  Вокруг  шеи  повязана  лента  из  желтого пластика.  Лента грязная и изодранная, я бы сказал, что повязана она уже довольно давно.  Будем  очень признательны,  если  вы  сообщите,  откуда прилетел этот гусь в наши края и где он был окольцован.

Гуся подстрелил один из наших охотников,  по имени Комтук. Птица была в состоянии крайнего истощения и,  совершенно очевидно,  достигла нашего района лишь  после  длительного и  очень тяжелого перелета.  Перья птицы густо перемазаны нефтью, и Комтук сообщает, что от слабости она не могла лететь. До земли гусь добрался по льду пешком..."

На глазах Рори навернулись слезы, он с трудом читал.

"Спешу сообщить вам,  что  птица  еще  жива",  –  говорилось дальше в письме.  Застилавший глаза  Рори  туман  внезапно  прояснился,  и  он  с жадностью стал читать дальше:  "Комтук –  один из  лучших христиан среди наших  эскимосов,  и,  когда он  заметил удивительную ленту и  кольцо на лапке этого необыкновенного гуся, он подумал, что птица эта не что иное, как  вестник господень.  Он  тотчас же  принес его  ко  мне и  ревностно старался вместе со мной выходить птицу.  К несчастью,  выстрелом Комтука ей раздробило крыло и  лапку.  Я  наложил повязку на крыло и  лапку так, чтобы гусь не мог ими двигать,  поскольку надеялся еще, что они заживут. Я  не  делился с  Комтуком своими  опасениями,  однако  птица  настолько истощена, что, боюсь, едва ли протянет несколько дней".

Это было все. Рори вновь взглянул на первую страницу письма. Оно было написано седьмого мая,  больше двух месяцев назад.  Он снова принялся за упаковку вещей, сердце его стучало, как молоток клепальщика. Он полагал, что  разработал план  наблюдений за  птицей самым тщательным образом,  а теперь  обнаружился  важный  пробел.   Он-то   считал,   что  достаточно определить место  зимовья –  и  тем  самым автоматически разрешится весь комплекс вопросов:  дельта Миссисипи означает окончательный союз, остров Барра – разлуку.  Он не предусмотрел того,  что,  покинув подругу,  гусь потом вновь отправится на ее поиски.

И вот теперь благодаря счастливому случаю он узнал истинное положение вещей.  С  новым пробуждением вешнего стремления к гнездованию ман-тай-о действительно попытался отыскать свою подругу. И погиб при этой попытке. Размозженное крыло,  размозженная лапка,  нефть.  Рори знал,  какие беды может причинить морской птице нефть.  Как только она пропитает перья,  с ними  уже  ничего  не  сделаешь до  следующей линьки  и  появления новых перьев.  И  редко  когда  обмазанной  нефтью  птице  удается  дожить  до спасительной линьки.

Поезд отходил через час,  а  у  Рори еще  не  было билета.  Торопливо рассовывал он последние вещи.

Ему хотелось,  чтобы мать узнала конец этой истории.  И Кэнайна тоже. Она  любила Белощека.  Она должна непременно узнать о  нем.  Он  напишет Рамзеям и попросит передать ей.

Однако... может, это еще и не конец.

Рори схватил чемодан и  выбежал из дому.  Когда он прибыл на вокзал и занял  очередь в  кассу,  оставалось всего  пятнадцать минут  до  отхода поезда в  Северное Онтарио.  Беспокойно переминался он  с  ноги на ногу, медленно  продвигаясь  вперед.  Когда  он  оказался  у  окошечка  кассы, безмолвно уставившись на кассира, до отхода осталось лишь пять минут.

– Куда? – нетерпеливо спросил кассир. .

До этой минуты Рори не знал, что он ответит.

– До Мусони, – ответил он без малейшего колебания, даже не удивившись этому.

Мысль была  дикая,  однако не  такая уж  невозможная –  не  исключена вероятность,  что гусь долетел до берегов Кишамускека, и Рори должен был удостовериться в этом. Если повезет, можно избежать встречи с  Кэнайной, в такое время года они часто покидают поселок, отправляясь на лов рыбы.