Текст книги "Чужак с острова Барра"

Автор книги: Фред Бодсворт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Когда  добрались до  причала в  Кэйп-Кри,  уже  стемнело,  лишь  едва сочился тусклый,  туманный свет ущербной луны. Даже смуглое лицо Кэнайны казалось бледным и  призрачным,  когда она вышла из каноэ и  обернулась, ожидая Рори.  Он подошел к  ней,  а П.  Л,  который сам себя уполномочил надзирать за ними, стал рядом.

– Спасибо за помощь,  –  сказал Рори.  –  Без тебя нам бы это едва ли удалось.

– Мне было интересно:  я держала ман-тай-о в руках. Он что-то оставил мне. Теперь он стал частью моего существа.

– Завтра мы вновь отправимся на Кишамускек ловить канадских гусей. Ты поедешь с нами?

– Нет,  не поеду.  Нискук – это ваша забота.  Вот ман-тай-о – мой.  Я поехала ради него. Нет никакой надобности мне отправляться туда опять.

Рори спрашивал себя,  единственная ли  это  причина отказа.  Она  еще постояла рядом с  ним  несколько секунд и  была так близко,  что он  мог слышать ее тихое,  трепетное дыхание.  Она стояла,  отвернув голову,  но поглядывая на П. Л. Черт бы его побрал!

– Спокойной ночи, Рори, – прошептала она и ничего не сказала П. Л.

Прежде чем Рори успел что-то ответить,  она исчезла.  Призрачная тень скользнула по тропе, и потом осталась только ночь, только ночь и П. Л.

Они  взяли рюкзаки и  молча пошли в  темноте домой Берт Рамзей еще не ложился, он читал и, когда они вошли, вскочил на ноги.

– Добро пожаловать,  путешественники,  – сказал он.  – Вы,  наверное, услышали  наши  новости  и   вернулись  за  почтой.   Нынче  приняли  по радиотелефону – завтра прилетает самолет.

– Когда? – опросил П Л.

– Рано.  Около девяти,  полагаю.  Один из  моих начальников совершает инспекционное турне.  Задержится здесь на  пару  дней.  А  машина тотчас возвращается обратно.

Рори и П. Л. поднялись к себе. У дверей своей комнаты П Л. обернулся.

– Завтра не будем спешить,  правда? – спросил он у Рори. – Я хотел бы дождаться почты.

– Ладно,  подождем почты. – Рори пошел в свою комнату и быстро закрыл за собой дверь Не зажигая света,  он прошел прямо к  окну,  но индейский поселок уже  окутала мгла,  лишь  треугольники хибар  и  вигвамов неясно вырисовывались на сером ночном небе.

Он знал, где расположена хибарка Биверскинов, но и там не было света.

Они позавтракали, в половине девятого каноэ было нагружено и готово к старту,  делать было нечего,  оставалось только дождаться самолета. Рори все  еще  чувствовал горечь  и  озлобление,  Как  заставить целый  месяц работать вместе двух таких несовместимых людей,  как П.  Л.  и  Джок?  И когда ему представится случай снова встретиться с Кэнайной не на людях?

Купили еще  продуктов,  Рори  уложил их  в  рюкзак,  отнес  в  каноэ, вернулся домой. П. Л. вошел в комнату следом за Рори.

–  Я  не верю,  что вы настолько влюблены в эту девицу,  как думаете, иначе бы вы так с ней не обращались.

О  боже правый!  Он  снова заводит эту песню!  Рори сел на  кровать и глубоко вздохнул.

– Я люблю эту девушку,  я в этом уверен,  но не знаю, какое вам-то до этого дело,  – сказал Рори.  – Впрочем, можете радоваться – я не намерен жениться на ней и  никогда не собирался.  Мне с самого начала было ясно, что это невозможно.

– Это  я  как  раз  и  имею  в  виду,  это  только  подтверждает  мои подозрения.  Вы  подлый  эгоист,  у  которого на  уме  лишь  собственные удовольствия.  Вы намерены все лето развлекаться здесь с  ней,  а  потом оставить ее  как ни  в  чем не  бывало!  Но  до тех пор кое-что все-таки произойдет,  совершенно ясно, что эта глупенькая девчонка тоже втюрилась в  вас.  Может быть,вы и сумеете покинуть ее и забыть,  но чем дольше вы станете тянуть,  тем труднее вам будет, а ей будет еще трудней, чем вам. Просто  потому,  что  женщины так  устроены.  Им  труднее влюбиться,  но чертовски труднее разлюбить.

П. Л. замолчал, но ненадолго.

– Я хочу,  чтобы вы подумали и о ней, – продолжал он. – Это и значит: держитесь от нее подальше.  Оставьте ее в покое.  Вы просто дразните ее. Играете,  точно рыбак,  который водит на удочке рыбу,  когда знает,  что наловил больше,  чем нужно,  и ему все равно придется выпустить ее,  как только он вытащит ее из воды.

С беспокойством и ощущением неловкости Рори заерзал по кровати.

– Вы, вероятно, и так причинили ей непоправимый ущерб, – продолжал

он.  –  Небось заваливаетесь чуть  не  под  каждым кустом,  какой вам только попадется. Как кролики. Но разве вам не известно: мужчина получил свое и забыл, а женщина нет?

С  улицы  донеслись вопли  индейских ребятишек,  и  Рори  понял,  что самолет уже подлетает к Кэйп-Кри.

–  Или вы до сих пор ничего не поняли?  Она пытается забыть вас и все прочее,  весь тот  мир,  что  вы  собой представляете.  Перед ней и  так достаточно трудностей. А вы только чертовски затрудняете ей жизнь

Рори поднялся и  даже не пытался ответить П.  Л.  Они вышли на улицу; Рори вновь почувствовал себя в полной растерянности;  верно,  П.  Л.  не такой уж глупец. В том, что он сейчас сказал, была горькая, но очевидная и неопровержимая логика.

Когда они спустились к реке, послышался гул приближающегося самолета. Из лавки вышел Берт Рамзей,  не запирая за собой двери,  хотя в лавке не осталось  никого,  и  Рори  подумал:  заметил  ли  П.  Л.  эту  простую, красноречивую дань честности и  порядочности индейцев?  К берегу спешила Джоан Рамзей.  Машина развернулась над рекой и,  чихая мотором, пошла на посадку.

Неужели П.  Л.  действительно беспокоится о  благополучии Кэнайны или это лишь новый аргумент,  которым он  воспользовался,  чтобы повлиять на Рори?  Но  каковы бы ни были его побуждения,  аргументы П.  Л.  попали в самую точку и  звучали осуждающе,  независимо от  того,  чьи интересы он защищал,  Рори  или  Кэнайны.  Вероятно,  Рори действительно причинял ей вред.  Может быть, даже ломал всю ее жизнь точно так же, как отказывался сломать свою,  связав ее с ней.  А если еще и не причинил,  то причинит, если будет продолжать в  том же  духе.  Потому что для Кэнайны здесь нет будущего. Она могла только давать, ничего не получая взамен.

Самолет подрулил к берегу,  и пилот вручил Джоан Рамзей тюк с почтой. Берт Рамзей и  инспектор компании проследовали в лавку,  П.  Л.,  и Рори пробились сквозь толпу индейцев,  стоявших на берегу, и пошли домой. Все уселись на  веранде,  миссис  Рамзей  распорола тюк  и  начала раздавать письма.  Одно  получил П.  Л.  Рори  заметил марки  авиапочты и  срочной доставки,  что  указывало на  его  важность,  хотя  вряд ли  повлияло на скорость  доставки,   так  как  письмо,   по-видимому,   несколько  дней провалялось в Мусони в ожидании пересылки.

Рори  услышал,  как  заработал мотор  самолета.  Пилот приготовился к старту.  Утро было довольно прохладное,  но облачение П. Л. и на сей раз составляли одни  лишь шорты цвета хаки;  он  положил свои волосатые ноги одну на другую и по-детски шевелил пальцами босых ног.  По мере того как он  читал,  взгляд его  становился все жестче,  глаза стекленели.  Потом внезапно волосы надо лбом бешено задергались, и он взвился на ноги.

– Чертовы кретины! Идиоты проклятые!

Потом он  стремглав бросился к  калитке,  выбежал за угол и  пустился бегом к самолету,  так низко пригнувшись к земле своим коренастым телом, будто еще миг, и он запашет носом по траве.

– Стойте! – кричал Рори. – Подождите! Задержите самолет!

– Должно быть, у него умер друг, – сказала Джоан Рамзей.

– Боюсь,  –  отозвался Рори,  –  что у  него погибла сразу целая куча друзей!

Бешено размахивая руками,  П. Л. скрылся из виду позади лавки. Вскоре он вновь появился –  теперь он мчался назад,  на горку.  С  побледневшим лицом, совершенно запыхавшись, добежал он до веранды.

– Рори!  – крикнул он.  – Возьмите мой рюкзак... Он в каноэ. Отнесите его в самолет. Он сказал, что может ждать не больше двух минут. Я должен улететь с этим самолетом.

П.  Л.  бросился наверх,  в  свою комнату,  а Рори пошел к каноэ.  Он притащил рюкзак к самолету и швырнул его в кабину.  Пилот уже сидел там, ожидая П. Л.

Из-за угла лавки с большим чемоданом в руках,  но все еще босиком и в одних только шортах, показался профессор. Стоявшие на берегу индейцы при виде  его  расступились,  мужчины и  женщины смеялись,  а  ребятишки как бешеные сновали взад и  вперед,  с выражением ужаса на маленьких смуглых лицах  оглядываясь на  П.  Л.  Вместо того  чтобы  спуститься по  тропе, проходившей в  нескольких ярдах,  он  двинулся  прямо  вниз  по  откосу, поскользнулся, выронил чемодан, и тот покатился перед ним.

– Что стряслось? – закричал Рори, перекрывая шум мотора.

– Чертовы кретины!  Только и ждали, пока я уеду. И теперь получили от коменданта разрешение устроить дезинфекцию в помещении с птицами. Решили предупредить меня за десять дней, но письмо неделю провалялось в Мусони. Это будет завтра.  Мне ни за что не успеть.  – Глаза у П.Л. были дикие и совершенно  стеклянные. Того гляди расплачется, подумал Рори.

–  Желаю успеха!  –  крикнул ему Рори.  –  Что до  меня,  можете быть совершенно спокойны.  Теперь я,как только увижу ее, с ходу поворачиваю и бегу прочь со всех ног!

Самолет еще не оторвался от воды,  не успел подняться в воздух, когда кто-то  легонько тронул Рори за  локоть.  Обернувшись,  он  увидел перед собой улыбающуюся Кэнайну, которую раньше не заметил в толпе индейцев.

– Что случилось? – спросила она.

Рори глядел на нее, лишившись на мгновение дара речи.

Самолет взревел и  начал  подниматься,  вздымая за  собой  поплавками белые клубы воды.

– Он  только  что  получил неприятные вести  из  Торонто насчет своих исследований, – сказал Рори, – и должен вернуться как можно скорее.

– Не могу сказать, что сожалею об этом. Но это во многом меняет дело. Тебе еще нужна помощь, будешь ловить гусей?

Рори оторвал взгляд от самолета и посмотрел на нее.  Она подняла руки и  распустила стянутый под  подбородком узел  шали.  Индейцы  на  откосе побрели назад,  не обращая на них внимания.  Она сняла шаль и подняла на Рори  глаза;   белки  ее  глаз  белые-белые,  черные  изогнутые  ресницы черным-черны. Потом улыбнулась, на щеках опять появились ямочки, и после этого сопротивляться было не только бессмысленно, но и немыслимо.

– Я как раз сейчас отправляюсь на Кишамускек.  Каноэ готово.  Нам все равно  нужен  кто-нибудь,  чтобы нынче вечером пригнать обратно одно  из каноэ.

Рори припомнились слова П.  Л  :  "Чем дольше вы станете тянуть,  тем труднее вам будет".

Но чего беспокоиться об этом заранее – всему свое время.

Это  происходило тогда,  когда  самолет,  уносивший  П.Л.,  маленькой темной точечкой висел в небе над заливом Джемса.  Усерден дух, но плоть, милый П.Л.,  плоть слаба.  Кому,  собственно, принадлежит это изречение? Кэнайна, по всей вероятности, знает, но ее он не мог об этом спросить.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Почти в  полдень добрались они  до  поляны на  берегу Киставани,  где находился их лагерь во время ловли гусей.

Кэнайна шла по  узенькой полоске прибрежного песка с  его рюкзаком на плечах.  Рори  следовал за  ней,  неся  гораздо  более  тяжелый мешок  с продуктами. Она споткнулась и упала.

– Ой!

Сев на песке, она вдруг рассмеялась.

– Что случилось?

– Наступила на камень и подвернула ногу.

– Больно?

– Да нет, не очень.

Он протянул ей руку и помог подняться на ноги. Она пошла дальше, чуть прихрамывая,  но  ступая  с  полной нагрузкой на  больную ногу,  и  Рори заключил,  что вряд ли она серьезно повредила ногу. Дальше он действовал чисто импульсивно.

–  Прибыл полевой госпиталь!  – закричал он.  Швырнул наземь рюкзак с провиантом и сзади подбежал к ней.

– Примчались санитары с носилками.

Он  поднял ее с  земли и  побежал вверх по песчаной тропе к  поросшей травой поляне, на которой прежде стоял лагерь. Она смеялась и упиралась. Одной рукой он  держал ее под коленками,  другой под мышками.  Потом она перестала  сопротивляться,   обвила  рукой  его  шею  и,  расслабившись, послушно приникла к  нему.  Взобрались на  вершину откоса –  а  это было всего несколько ярдов,  –  и  ему  не  хотелось отпускать ее.  Его  лицо утопало в ее волосах,  голова кружилась от их душистого запаха.  Что это за запах?  Он совсем непохож на резкий,  искусственный, отдающий аптекой запах,  который у  него  ассоциировался с  другими девушками.  Потом  он догадался –  это  благоухание самого  севера,  запах  пихты,  на  ветках которой она спала.

Под тяжестью ее тела руки начали побаливать,  но он медлил,  прижимая ее к себе.  Она откинула голову ему на плечо, и губы его нежно прильнули к  ее  щеке.  Когда сил недостало,  Рори медленно присел,  опустил ее на траву и сел рядом, положив ее голову себе на колени. Они тесно прижались друг к другу. Кэнайна лежала, обратив к нему лицо.

–  Я  люблю тебя,  Кэнайна.  – Он не хотел говорить этого,  но не мог заставить себя молчать.  Невинная шутка о санитарах и носилках, виновато думал он,  внезапно сама собой превратилась в  нечто такое,  чего он  не намерен был допустить. Он должен был предвидеть это. Он раскаивался, что дело зашло так далеко. Но теперь слишком поздно поворачивать назад.

– Я люблю тебя,  Рори.  Я не хотела.  С самого начала, с нашей первой встречи в  поезде,  я  старалась не  позволять этого себе.  Но уже давно поняла,  что все происходит помимо моей воли.  Я знала, что это не может продолжаться долго.  Знала,  что пройдет лето и наступит конец. И сперва сказала себе:  "С  этим нужно покончить сейчас".  И  я  пыталась,  но не смогла.

Слова одно за другим срывались с  ее дрожащих губ,  глаза мигали,  их застилала поблескивающая на солнце пелена слез.

– Разве должен наступить конец, когда кончится лето?

– Да, тогда должен. Я не могу вернуться туда и вновь пройти через все это.  Даже если я возвращусь с тобой, ничего не изменится. Кроме одного: тебе тоже придется пройти через это. Слишком люблю, чтобы внести это и в твою жизнь.

Тут она расплакалась,  зарыдала,  и  он принялся поцелуями осушать ее слезы, но не мог их остановить. Значит, она решила так же.

Независимо друг от друга оба пришли к одинаковому выводу. Он полагал, что проблема существует для него одного, но она стояла и перед Кэнайной, брак был невозможен не  только для него,  но  и  для нее.  Теперь боль и безнадежность ситуации предстали перед  ними  сокрушительней и  ужаснее, чем прежде. У них нет будущего, всему их будущему замена в настоящем.

Прежде он пытался сделать это,  но безуспешно,  сегодня же,  когда он думал это предотвратить,  ничто на  свете не могло остановить того,  что должно случиться.  Они были тут бессильны,  как низвергающаяся вода,  на миг застывшая в точке падения.

Они лежали в траве,  тесно прижавшись друг к другу. Она закрыла глаза и все еще тихо всхлипывала. Она не помогала, но и не сопротивлялась ему, когда он  расстегнул свитер и  пояс ее  юбки.  На  мгновение его поразил глубокий смуглый тон  ее  кожи  под  одеждой –  кожи,  которая у  других девушек неизменно оставалась молочно-белой, как бы ни загорели их руки и ноги.

Медленно приближались они  друг  к  другу,  и  сперва  он  знал,  что причиняет ей  боль,  и  она отстранилась от него,  потом поникла,  будто сорванный цветок на  солнце,  и  все ее  тело вдруг обмякло и  перестало сопротивляться Она снова разрыдалась, со всею страстью обвила его руками и горячо прижата к себе.

Потом,  много позже,  они  перекусили,  но  не  пошли на  Кишамускек. Провести остаток дня, гоняя гусей, показалось чем-то непристойным, почти кощунственным.  Кроме того,  Рори думал, что на его лице можно без труда сразу же прочесть обуревающие его чувства.  Джок чересчур проницателен и умен. Рори не хотел так быстро встретиться с Джеком.

Поэтому во  второй половине дня  они  спустили каноэ на  воду,  и  он развернулся вниз  по  течению,  чтобы  отвезти Кэнайну в  Кэйп-Кри.  Она сидела,  как всегда,  на носу лодки;  но когда они теперь улыбались друг другу,  в глазах мелькало нежное и трагическое взаимопонимание,  слепое, безнадежное самопожертвование;  никогда прежде не  смотрели они  друг на друга  такими  глазами.  Все  должно  было  бы  произойти совсем  иначе, подумалось Рори.  Он донжуан, она его жертва, он соблазняет ее без любви и  всяких там  нежностей.  Но  теперь какое  уж  соблазнение:  это  сама неотвратимость,   все   было  предопределено,   неумолимо,   непреложно, неизбежно, как жизнь, непоправимо, как смерть.

Рори  не  испытывал раскаяния,  только  безнадежную пустоту и  жгучий гнев:  он ненавидел общество,  которое вынуждает людей втиснуть всю свою жизнь и всю любовь в одно быстротечное, мимолетное лето.

Лето  и  в  самом  деле  промелькнуло мгновенно.  Целый  месяц  после молниеносного отъезда П.  Л.  Рори и Джок постоянно разъезжали: ловили и метили гусей.  Лишь изредка возвращались они в Кэйп-Кри, чтобы пополнить запасы провизии, и редко задерживались здесь больше чем на ночь. Кэнайна несколько  раз помогала им, когда они работали в ближайших окрестностях, но  по  большей  части  Рори  и  Джок  работали одни.  После  нескольких неудачных поначалу опытов они наловчились, и вскоре все пошло хорошо.

Была уже середина августа,  короткое северное лето близилось к концу. На  мелководьях залива  появились первые перелетные птицы  из  Арктики – стаи  береговых птиц,  которые летели на  юг  вдоль  побережья на  своих изящных,  обтекаемой формы крыльях.  На  прудах и  поросших мхом болотах молодые гуси давно сбросили мягкий желтый пушок,  в  котором по" явились на свет. Теперь у молодых и старых одновременно появились маховые перья, и с безупречной точностью старые птицы вновь обретали способность летать в то самое время, когда молодые взлетали впервые.

К  середине августа  летали  уже  все  гуси,  и  кольцевание пришлось прекратить.  Рори не успел подсчитать общее число перемеченных гусей, но знал,  что они окольцевали примерно от девятисот до тысячи штук.  Теперь гуси сбивались в более крупные стаи,  и большие клинья с громким гоготом улетали  на  побережье  залива  Джемса,  чтобы  подкормиться вороникой и клюквой перед дальним полетом на юг,  предстоящим в сентябре.  Гнездовья опустели до  следующего года,  и  вслед за большими птицами на побережье залива Джемса возвратились и Рори с Джеком.

Скопление на  берегу канадских гусей –  знак для  мускек-оваков,  что можно вновь начать охоту,  и  после того,  как  они  много недель подряд сидели на одной рыбе, в их чугунках опять объявилось жирное мясо!

Рори  вернулся в  Кэйп-Кри,  но  ему  почти  нечего было  делать.  Он ежедневно записывал,  сколько гусей  подстрелили охотники,  когда они  с добычей  возвращались в  поселок;  обследовал содержимое желудка  убитых птиц,  дабы установить,  чем  они  питались,  а  также составил таблицу, отражающую  возрастную  классификацию  гусей.   Почти   ежедневно   Рори отправлялся в  каноэ  вдоль  побережья  залива  в  окрестности Кэйп-Кри, изучая передвижения гусей.  Джок теперь был  нужен в  лавке,  потому что некоторые семейства мускек-оваков,  готовясь отправиться в  свои  зимние охотничьи угодья,  уже закупали провизию и  припасы,  и Рори в разъездах часто сопровождала Кэнайна.

Кэнайна и Рори проводили вместе как можно больше времени – оба знали, что отпущенный им  срок быстро истекает,  но  избегали говорить об этом. Часто после полудня они отправлялись в залив в большом каноэ с подвесным мотором,  потом обычно разлучались часа  на  два,  пока  Рори обследовал подстреленных гусей, а вечером неизменно встречались снова. Как только с залива потянет прохладный ночной ветерок и на вечернем, потемневшем небе вспыхнет  похожий  на   тоненькую  стружку  бересты  месяц,   они  молча отправлялись вверх  по  Киставани в  одном из  малых каноэ Берта Рамзея. Сходили обычно на  крошечном песчаном пляже  того  островка,  с  которым когда-то  у  Рори  были связаны неприятные воспоминания,  но  теперь они стали чем-то очень далеким:  прошлое исчезало,  растворяясь в  горькой и сладостной неотвратимости настоящего.

Ни один из них не заговаривал снова о невозможности брака.  Дело было решенное для них обоих,  так что и толковать нечего. Свободно покорились они  охватившей  их  любви,   прекрасной,   трагической  и  безнадежной, покорились безраздельно,  беззаботно,  бесстрашно,  стараясь  превратить каждый час в день, а день – в год.

Иногда она плакала,  и Рори виновато вспоминал то, что говорил ему П. Л.,  но  теперь они были не  в  силах ничего изменить,  пока не  пробьет последний час и у них не останется иного выхода.

Рори заметил,  что Кэнайна больше не надевает черной шали, фланелевых юбок,  толстых  чулок  и  резиновых сапог.  Даже  когда  она  неожиданно встречалась с ним в поселке, на ней всегда было что-то яркое и красивое: цветная юбка и свитер,  расшитые бисером мокасины,  а порой она ходила в брюках  и  вельветовой куртке,  распущенные волосы  были  стянуты  яркой лентой или блестящими заколками.  Рори отлично знал, что это значит. Она бросала  вызов  обычаям своего  племени потому,  что  эти  последние дни принадлежали только Рори.

Стремительно пролетели августовские дни  и  ночи.  Теперь  часто  дул резкий,  холодный северный и  северовосточный ветер,  гоня  перед  собой громады седых туч  и  едкие,  солоноватые туманы с  залива Джемса.  Ночи часто стояли холодные,  в ясную погоду небо озарялось лиловыми, зелеными и  розовыми  вспышками  северного  сияния,  метавшимися по  арктическому горизонту,  словно  обезумевшие  танцовщицы.  После  такой  ночи  все  с рассвета покрывал иней, и все казалось призрачным.

В индейском поселке,  где летом жизнь текла медленно и лениво, теперь царило  оживление:  мускек-оваки  готовились  отбыть  в  свои  охотничьи угодья.  Пока мужчины охотились у  берега на  гусей,  женщины занимались изготовлением  лыж,  мокасин,  парок,  накидок  из  кроличьего  меха.  В перерывах между охотой мужчины чинили каноэ,  сани и  тобоганы.  Три или четыре семейства, которым до зимних владений нужно было пройти по двести миль,  уже вышли в путь,  другие, чьи охотничьи угодья находились вблизи Кэйп-Кри, могли задержаться до октября. Кэнайна не говорила о том, когда они уходят,  но Рори знал,  что охотничьи угодья Биверскинов расположены примерно в ста пятидесяти милях от побережья и поэтому уйдут они в числе первых.

Рори  предполагал  пробыть  в  Кэйп-Кри  до  начала  сентября,  когда канадские  гуси  улетят  на  юг  и   охота  на  ниска  у  залива  Джемса прекратится. И не знал, кто первым покинет поселок, он или Кэнайна.

По-прежнему раз-два в неделю прибывали гидросамолеты,  но писем от П. Л.  не было,  и Рори так и не выяснил, как перенесли дезинфекцию Турди и остальные подопытные птицы.

Через Джока все охотники узнали про гуся с желтой лентой на шее. Рори просил их следить за его появлением и ни в коем случае не стрелять, если он покажется перед их шалашом,  но Рори знал притом, что мускек-оваки не могут взять в  толк,  что  это за  белый пришелец,  который ловит гусей, надевает им на лапку кольцо и  отпускает снова.  Для мускек-овака каждый подстреленный гусь означает, что зимой придется голодать на день меньше. Рори не сомневался, что ни один из охотников не упустит своего шанса.

Однажды вечером, в холодных сумерках после пасмурного, мглистого дня, возвращаясь в поселок, Рори сказал Кэнайне:

– Я  ожидал,  что ман-тай-о объявится где-нибудь на побережье,  но до сих пор о нем не поступало известий.

– Берег длинный и заселен редко,  – сказала она.  – Я боялась, что он вдруг появится в поселке, нашпигованный дробью.

Через минуту она спросила:

– А не может он еще быть на озере Кишамускек?

– Почти наверняка нет. Хочешь, поедем взглянуть?

– Хочу.

– Когда?

– Боюсь, что лучше бы завтра.

Рори почему-то не уловил зловещего смысла ее ответа.

На  следующее  утро  они  отправились в  маленьком шестнадцатифутовом каноэ с подвесным мотором вверх по Киставани.  Джоан Рамзей завернула им с  собой завтрак.  Рори знал,  что ему придется тащить на  себе каноэ до озера и обратно, потому что на озере больше не было второго каноэ, как в прежнее время.

Мотор оставили у реки, Рори взвалил каноэ на плечи, и они тронулись в путь по тропе – Кэнайна на несколько шагов впереди. Они вышли к озеру, и Рори  вспомнилось то,  другое утро,  почти  три  месяца назад,  когда он впервые увидел Кишамускек.  С  тех  пор  оно не  утратило своей красоты, только теперь,  на исходе лета,  красота эта изменилась.  В  листве ив и осин  появились  первые  мягкие  проблески  золота,  а  болотные  травы, расстилая  под  северным  ветром  свои  острые  жесткие  листья,  начали отливать бронзой.

Часа два рыскали они по озеру,  но ни Белощека,  никаких других гусей нигде не было видно.  Сидевшая спереди Кэнайна по большей части молчала, и  всякий раз,  когда она,  обернувшись,  встречалась с ним взглядом,  в глазах ее  не было веселья,  и  она потупляла взор.  Рори тоже испытывал какое-то странное чувство: без ман-тай-о озеро Кишамускек казалось иным. А  потом она сказала ему,  и до него дошло,  что ее молчание и печальный вид никак не связаны с исчезновением ман-тай-о.

Они  вернулись на  берег своих воспоминаний.  Вскипятили чай и  съели сандвичи,  которые дала им Джоан Рамзей. Они сидели, тесно прильнув друг к другу. Он спрятал лицо в ее волосах, она заговорила шепотом и голос ее звучал тоненько и  слабо,  словно доносясь издали,  хотя  губы ее  почти касались его щеки.

– Это наше прощанье,  Рори.  Я знала,  что мы не найдем ман-тай-о, но мне хотелось снова побыть здесь,  на  нашем берегу.  Отец нынче закупает припасы. Думаю, мы уйдем завтра утром.

Он знал,  что это произойдет скоро.  Вот уже несколько дней он только об  этом и  думал.  И  все таки теперь,  когда это наступило,  то  вдруг показалось  чем-то  ужасным,  невозможным,  невероятным.  Неужели  такая любовь,  как у  них,  могла и  в  самом деле окончиться?  И тут он вдруг понял, что любовь эта не может кончиться и не кончится никогда, пока жив хоть один из них.

В  тот  вечер они  медленно возвращались домой.  Когда они подплыли к Кэйп-Кри, розовый закат уже погас, начинало темнеть.

–  Рори,  –  сказала она,  когда  они  вышли  на  берег неподалеку от индейского поселка.

– Да?

– Я хотела бы проститься с тобой сейчас,  в последний раз.  Я не хочу прощаться завтра утром,  рядом с  каноэ,  когда мы будем уезжать,  – тут будут родители,  и  вообще полно народу.  Не  приходи сюда  завтра,Рори, пожалуйста.  Мы  не  сможем сказать ни  слова.  Не приходи сюда во время погрузки. Не приходи. Пусть это будет конец.

И  она опять разрыдалась,  и опять они,  крепко обнявшись,  прильнули друг к другу,

– И не забывай,  – продолжала она сдавленным от рыданий голосом, – ты должен что-то сделать, когда вернешься. В одиночку... много не сделаешь, но  попытайся.  Сделай что сможешь.  Постарайся изменить их!  Заставь их понять все это безумие. Чтобы в другой раз, когда в один прекрасный день двое опять полюбят друг друга, как мы с тобой, все не кончилось так же.

Она плакала,  у  Рори стоял комок в  горле,  и  он не мог выдавить ни единого слова. Потом она оттолкнула его, высвободилась из его объятий.

–  Ну довольно,  – сказала она.  – Все это уже лишено всякого смысла. Прощай! Я люблю тебя!

Она снова поцеловала его, коротко и крепко. И прочь. Прочь. Пробежала вдоль берега, вскарабкалась по тропинке и скрылась в ивняке.

Потеряв представление о времени, Рори ждал, не то минуту, не то очень долго, не вернется ли она, хотя и знал, что ждет напрасно.

Никогда в жизни не чувствовал он себя так одиноко.

На следующее утро Рори час простоял у окна своей комнаты,  глядя, как Биверскины разбирают  залатанный бурый  вигвам  и  укладывают пожитки  в большое каноэ.  Каноэ было загружено до краев – битком набито провизией, мешками  с  мукой,  постелями и  всевозможными бесчисленными предметами, необходимыми для лесной жизни:  лыжами, топорами, капканами, рыболовными сетями,  ружьями,  упряжью для  собак,  погрузили даже  небольшие санки. Биверскины были  почти  готовы к  отправке,  когда  Джоан Рамзей позвала Рори, они вместе спустились к лавке, откуда наблюдали отплытие.

Кэнайна  сидела  на  носу  лодки,  мать  примостилась  посредине,  ее большое, грузное тело почти целиком скрывали горы всяческого снаряжения. Джо  Биверскин привел  на  цепях  ездовых собак,  и  каким-то  образом в переполненном каноэ нашлось местечко и для них.  Потом он столкнул лодку в воду и включил подвесной мотор.

–  Дэзи  Биверскин очень  состарилась за  это  лето,  очень сдала,  – сказала Джоан Рамзей. – Вот почему он и посадил Кэнайну на носу лодки. – И после недолгой паузы добавила: – Дэзи Биверскин, наверное, не вернется домой. Надеюсь только, что Кэнайна выдержит.

Глубоко сидевшее в воде каноэ медленно удалялось. Кэнайна уплывала от него.  Они  больше никогда не  увидятся,  потому что он  твердо решил на следующее лето не возвращаться к заливу Джемса,  даже если ему это вновь предложат.

Один-единственный раз  она обернулась и  помахала рукой.  Затем опять отвернулась,  глядя перед собой, на бескрайние, пустынные просторы лесов и  болот,  которые после ее  бесполезной борьбы с  чужим ей  миром вновь наконец заявили на нее права.  Рори видел,  как Кэнайна нагнулась. Когда Кэнайна распрямилась,  она  завязывала на  голове черную шерстяную шаль. Потом  каноэ  скрылось за  поросшим ивами мыском,  и  Кэнайна Биверскин, теперь вновь женщина мускек-овак,  исчезла в золотистой дымке увядающего лета.