Текст книги "Корабль в вечность (ЛП)"

Автор книги: Франческа Хейг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Зак приподнял брови, сел и постарался как мог отряхнуть пыль со штанов.

– Чего вы все так боитесь? – спросил он.

Ответом стало очередное видение: в моей голове вспыхнуло пламя. Вечный огонь.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Все свое детство я старалась не разлучаться с братом. Я лгала, скрывала ото всех правду о своих видениях, чтобы оставаться с ним и моей семьей. А теперь Зак был рядом, и все, чего мне хотелось, – оказаться от него подальше.

Временами меня поражало наше сходство. Я слышала его интонации в собственном голосе и торопливо замолкала. Во время еды я сидела, упершись подбородком в ладонь, а другой рукой почесывая шею, а потом вдруг смотрела через стол и видела, что он делает точь-в-точь так же. И не поймешь, кто из нас кого зеркалит. В таких случаях я быстро клала ладони на стол и оглядывалась, силясь понять, заметил ли кто-то еще это недоразумение.

Как правило, Зак молчал и только наблюдал. Говорил же он всегда с какой-то целью.

Однажды утром после завтрака он неожиданно обратился к Салли

– Вы не думали о других вариантах применения резервуаров?

Я замерла с недонесенной до рта ложкой каши. Салли проигнорировала вопрос, а Зои демонстративно отвернулась к Паломе, сидящей на дальнем конце стола.

– Мы твоих баков достаточно навидались, – сказал Дудочник.

– Вы так спешно их отметаете, – помахал рукой Зак. – Инстинктивно, потому что боитесь нарушить табу. Но баки можно использовать в разных целях. – Ожог на его лбу заживал: припухлость сошла на нет, высохшая кожа крошилась, как летняя земля. Скоро у него будет шрам на том же месте, что и у меня. – Например, для больных, – продолжил он, – чтобы сохранять людям жизнь, пока не найдено лекарство. Или для пожилых, – вкрадчиво произнес он, не сводя глаз с Салли. – Кто знает, чего достигнет медицина в будущем, если это ваше восстание не помешает нашему прогрессу? Резервуары позволят вам жить на долгие десятилетия дольше, пока у нас не появится возможность помочь поправить ваше здоровье.

Во время его речи Салли продолжала есть, словно и не слыша, но тут положила ложку и рассмеялась.

– Я не пожилая, а старая, – сказала она, катая это слово во рту. – И мое здоровье осложнено лишь тем, что я топчу эту землю больше восьмидесяти лет и за эти годы видела и делала такое, что тебе и не вообразить. Старость не лечится. – Она отодвинула миску. – Думаешь, я полезу в бак в надежде проскрипеть еще годок-другой? – Салли наклонилась к Заку так близко, что он отстранился, едва скрывая отвращение. – Я умру, сынок, и ты тоже. Единственная между нами разница в том, что мне хватает мудрости считать смерть далеко не худшим, что может со мной случиться.

Скрипнув лавкой, Салли встала, взяла Ксандера за руку и вывела из комнаты.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Я думала, что меня разбудил дождь, но на самом деле это был топот крысиных лапок на чердаке. Нью-Хобарт страдал от нашествия крыс. Началось оно в западной части города и быстро распространилось повсюду, включая и приют Эльзы. Как и люди, грызуны голодали от недостатка урожая на окрестных полях и поэтому устремились в город, чтобы поживиться хоть чем-нибудь, а ели они буквально все. Каждое утро мы выметали с кухни крысиный помет, в конторе мытарей была сгрызена почти вся кожаная обивка с мебели, а однажды я нашла в стуле, набитом конским волосом, гнездо, в котором спали восемь крысят.

Синедрион запрещал омегам держать животных, и поэтому в Нью-Хобарте не водилось кошек. Инспектор со смехом рассказал об отправке двух небольших отрядов на территорию альф, чтобы выкрасть мурок из сел и городков. Я была в конторе, когда солдаты вернулись и открыли два дергающихся мешка, что висели пристегнутыми к седлу замыкающего. Кошки выпрыгнули из мешков, шипя, словно попавшая на раскаленный металл вода, а потом с воем бросились врассыпную, отчего одна из лошадей попятилась и врезалась в забор. Через несколько дней истребители грызунов привыкли сторожить наши амбары с зерном и с каждым днем толстели, пока все остальные худели.

Но несмотря на кошек, крысы продолжали прибывать и наглеть. Однажды днем я увидела, как крыса средь бела дня бежит по двору, таща в зубах украденную картофелину. Я кинула в шушару камнем, но она даже не стала уворачиваться, лишь зыркнула на меня и продолжила свой путь.

Хуже всего было по ночам, когда по дороге в уборную я в свете свечи в каждом углу видела копошащуюся массу темного меха с блестящими черными глазками.

Как-то утром я застала Салли на кухне за изготовлением силков. Кучка их уже громоздилась на столе. Салли поднесла проволоку почти вплотную к лицу и, щурясь, складывала в петлю. Из-за скрюченных артритом пальцев такая тонкая работа давалась ей нелегко; Салли было проще обращаться с кинжалом, нежели с иглой.

– Какой в этом смысл? – спросила я. – Зои говорит, в силки в лесу за несколько недель попался один-единственный кролик. Белки тоже почти перевелись.

Салли всегда была худой; теперь, спустя долгие месяцы голода, когда она опустила руки, на запястьях повисли складки кожи.

– Они не для кроликов, – сказала она, и я снова посмотрела на силки.

Крохотные – в каждую петлю едва пролез бы палец. Слишком маленькие для кроликов и даже для белок.

В общем, в эти месяцы, когда в другой год мы собирали бы весенний урожай ранних корнеплодов, мы ловили крыс. Их не так-то просто было поймать – они быстро научились избегать силков, и нам приходилось изобретать все новые хитрые ловушки. Однажды ночью Эльза изловила тринадцать крыс, выложив во двор у кухонной двери доски, густо намазанные клеем из смолы. В спальне я накрывала голову подушкой, чтобы заглушить царапанье пойманных крыс, но наутро все равно их ела.

Город голодал, Синедрион по-прежнему удерживал перевал Луддитов, и к нам не мог прорваться ни один конвой. Мы все еще готовились к нападению Синедриона, но, глядя на серые изможденные лица на улицах, я задавалась вопросом, а понадобится ли Воительнице атаковать, или ее удавки на перевале Луддитов хватит, чтобы уничтожить Нью-Хобарт даже не приближаясь.

Свежевать крыс и срезать с их косточек пригодное в пищу мясо было той еще канителью. Однажды утром на кухне ко мне присоединился Дудочник и без лишних вопросов принялся помогать. Он зажимал каждую тушку между колен и аккуратно взрезал от шеи до хвоста, потом потрошил и бросал мне, чтобы я сняла шкуру. Я уже наловчилась это делать и теперь стягивала жирную черную шкурку как чулок. Потом срезала мясо с задних лапок и ребер, тонких и острых, словно зубья расчески.

Краем глаза я наблюдала, как работает Дудочник. Меня радовало, что он по-прежнему опускается до таких рутинных дел. Порой в конторе мытарей, когда они с Инспектором спорили, глядя на карты, или когда мы шли по городу, а солдаты-омеги отдавали проходящему мимо Дудочнику честь, он казался очень далеким. Я дорожила минутами, когда мы оставались вдвоем, пусть даже по локоть в крысиных кишках.

– Если мы переживем эту войну, – сказала я, – и умудримся добраться за помощью до Далекого края, а барды будут слагать баллады о случившемся, то вот об этом безобразии они точно не споют.

– Конечно, – усмехнулся Дудочник. – Петь будут только о битвах, храбрости и волшебных видениях.

– Не о крысиных кишках и не о солдатах, которые отправляются в рейд, чтобы выкрасть кошек, – улыбнулась я.

Но я пообещала себе, что сама ни о чем не забуду. Если мы выживем – а это с каждым днем казалось все менее вероятным, – я бы хотела помнить обо всем. Непростое это дело – жить. С тех самых пор, как я узнала, что Синедрион замышляет взорвать Далекий край, я частенько замечала неожиданные проявления красоты: когда свет падал сквозь решетку на окне спальни, когда руки Эльзы терпеливо смешивали травы для Ксандера, и даже сейчас, сидя с Дудочником среди крысиных кишок. Я нашла смысл жить дальше и теперь иногда позволяла себе надеяться, пусть надежда и была призрачной. Но даже наслаждаясь счастливыми минутами, я понимала, сколь хрупко это счастье. Чем больше всего я ценила, тем больше могла потерять. Все удваивалось, все обострялось. Мы отыскали Далекий край – мечту, за которую стоило сражаться, – но теперь рисковали тем, чего раньше не могли даже вообразить.

Был еще один момент, подаривший мне надежду. Я шла по двору мимо открытой двери каморки Зои и Паломы. Палома расчесывала волосы, Зои сидела на кровати и точила нож, наклонившись вперед и упершись локтями в колени. Палома рассмеялась в ответ на шутку Зои, а Зои ей подмигнула. Я не слышала, о чем они говорили, до меня донеслась только смешливая интонация.

Совершенно обычная сцена – такая могла произойти в спальне или на кухне любого дома в любое время. Но то был момент счастья, которое в этом обнесенном стеной городе в военное время казалось контрабандой. Салли тоже это видела. Она в теньке мастерила силки, но подняла голову и улыбнулась, глядя на Зои и Палому.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

– Подойди-ка ко мне, – вечером того дня попросила Палому Салли. – Это должно быть у тебя.

Она протягивала Паломе какой-то предмет на кожаном шнурке. Подвеска размером с зуб и примерно такого же цвета крепилась к металлическому кольцу, сквозь которое был продет шнурок.

Палома подошла, взяла подарок и поднесла поближе к лицу, чтобы рассмотреть.

Дудочник и Зои уже узнали, что это такое: я заметила, как Дудочник напрягся, а Зои глубоко вдохнула.

– Я носила ее много лет, – сказала Салли, пока Палома разглядывала подвеску. – Теперь твоя очередь.

Этот жест мог бы показаться сентиментальным любому, кто не знал Салли. Любому, кто не слышал историю о том, как она и ее собратья-лазутчики перед заброской получили по капсуле с ядом. Салли видела, как один из ее друзей раскусил свою и испустил дух в конвульсиях и с пеной изо рта, лишь бы не подвергнуться пыткам. Салли перерезала горло второй подруге, чтобы избавить от той же судьбы. Самой Салли удалось сбежать, и своей капсулой она так и не воспользовалась. До того дня мне и в голову не приходило задуматься, что же сталось с ее порцией яда.

– Она герметична, – сказала Салли. – И должна еще работать. Носи ее.

Палома все еще не понимала.

– Эта последняя, – продолжила Салли. – Мы уже много лет не можем такие делать. В холмах Меррикэта росло несколько кустов клещевины, но они сгорели вместе с соседним поселением, на которое был налет.

Палома держала подвеску в ладони, но когда Салли упомянула клещевину, уронила ее, словно вдруг обжегшись, и смертоносная капсула повисла на шнурке.

Салли на секунду забрала ее и подняла над головой Паломы, чтобы надеть шнурок ей на шею.

– Никогда ее не снимай. Если понадобится, раскуси и проглоти.

Палома провела рукой по шее, чтобы скрыть шнурок под волосами. Когда они вновь рассыпались по плечам, подвеска стала невидимой. Но все мы вряд ли забудем, что она таится под одеждой, и в первую очередь сама Палома.

– Спасибо, – поблагодарила она Салли вроде бы искренне. Но весь остаток вечера, пока Палома ходила по кухне, я видела, как она время от времени тянется рукой к горлу. Похоже, подарок душил ее, словно удавка.

Позже тем же вечером, когда я переходила двор, Зои сидела на крылечке у своей двери. Я открыла рот, но Зои приложила палец к губам и кивнула на дверь.

– Она спит, – прошептала Зои.

Я кивнула и присела рядом с ней.

Зои нарушила молчание первой:

– Я рада, что теперь капсула с ядом у Паломы. Но как же меня бесит, что без такой меры не обойтись.

– Мы убережем Палому, – сказала я. – До крайности не дойдет.

– Ты же не можешь обещать наверняка, – покачала головой Зои. – Я все думаю, что стоило бы желать, чтобы она вообще сюда не добралась. Так было бы безопаснее и для нее, и для Далекого края. Но у меня не получается. – Она сдавленно засмеялась. – Наверное, это эгоистично, но я слишком счастлива быть с нею рядом.

– Дудочник однажды предложил мне то же самое, – прошептала в ответ я. – Не капсулу, но быструю смерть. Когда мы проигрывали битву у стен Нью-Хобарта. Он повернулся ко мне, и я увидела, что он готов сделать. – Я подняла руку с воображаемым ножом, готовым к броску.

Это случилось на равнине под стенами Нью-Хобарта, когда битва казалась проигранной, а наше положение – безнадежным. Впереди ждали пытки или баки. Дудочник отвернулся от наступающих солдат ко мне и поднял метательный нож. Тогда я поняла, что он готов убить меня прежде, чем до меня доберутся альфы. Было очень холодно, неизвестные солдаты скакали быстро, из ноздрей их лошадей вырывались клубы пара. Я видела Дудочника с его ножом, он не отводил взгляд и не скрывал своих намерений. Он посмотрел мне в глаза, я медленно кивнула, и мы без слов поняли друг друга. Этот момент я никогда не забуду. Память то и дело к нему возвращается. Была в тех секундах некая интимность, сближающая даже тесней, чем если бы мы переспали. Дудочник показал, на что готов пойти ради меня. Что готов со мной сделать. Эта мысль жила во мне, словно нож таки был брошен, и теперь постоянно колол глубоко в горле.

– Тебя бы засунули в бак, – констатировала Зои. – Дудочник лишь предлагал избавить тебя от этой участи.

– Знаю, – кивнула я.

– А если бы ты увидела, как его забирают, имей ты возможность, ты бы сделала то же самое для него?

– Я не умею метать ножи. Даже драться толком не умею – не так, как вы с Дудочником.

– Я не об этом спрашивала, – сказала Зои.

Мы обе знали ответ. Если бы могла, я бы это сделала. Это обещание, которого я не давала, было столь же непреложным, как перспектива нашей с Заком одновременной смерти. И точно так же являлось частью меня, хотела я того или нет.

Глава 8

Я ненавидела топот личной охраны Инспектора по улице, где стоял приют Эльзы, и ненавидела манеру самого Инспектора входить без стука. Да, он управлял городом и бойцов у него было намного больше, чем у нас, но я все равно цеплялась за иллюзию, что приют принадлежит только нам.

– Собирайтесь, – без приветствия велел он. – Едем на встречу с Воительницей. Она прислала гонца. Хочет переговоров.

Салли, Ксандер и Зои остались с Саймоном в приюте охранять Палому и Зака. Инспектор, Дудочник и я с эскадроном солдат в красных и синих туниках выехали из города сквозь восточные ворота.

Несколько миль мы скакали по своей территории близ Нью-Хобарта. Около полудня миновали последний блокпост на восточной дороге, солнце уже немилосердно жарило мои голые руки. В последний раз мы встречались с Воительницей, когда еще лежал снег. Рядом с ней находился Зак, точно так же источая угрозу. Теперь же он сидел в кандалах в приюте Эльзы.

Отсутствие Зака ничуть не поколебало уверенности Воительницы. В окружении своих солдат она, скрестив руки на груди, спокойно восседала на высоком белом коне.

Нас разделяло метров пять, когда Инспектор подал знак остановиться. Не успели наши лошади замереть, как Воительница заговорила:

– Я пришла за Реформатором.

– Это твои трудности, не наши, – сказал Дудочник.

Воительница не обратила на него внимания и продолжила, обращаясь только к Инспектору, словно никого другого в упор не видела:

– Ему нельзя доверять. Он воспользуется тобой в своих целях.

Я заметила, что у одного из ее телохранителей отсутствовала рука, заканчиваясь чуть выше локтя. Клейма на лбу у него не было, а заживающий шрам на культе имел ярко-розовый цвет. Недавняя рана, но мне вспомнился Кип и то, что с ним сделали, чтобы выдать за омегу.

– Даже будь Реформатор у нас... – начал Инспектор.

Воительница снова перебила:

– Не трать мое время на ложь. Его видели на пути сюда. И больше пойти ему было некуда.

Инспектор продолжил, как будто она и не говорила:

– ...мы бы ни за что его тебе не отдали.

– Хочешь защитить того, кто начал затею с баками? Ты ведь знаешь, это была целиком и полностью идея Реформатора и его карманной провидицы, Исповедницы.

– А ты отлично знаешь, что защищаем мы не Реформатора, – вставил Дудочник.

Воительница медленно повернула голову ко мне, словно удостаивая вниманием нечто незначительное.

– Неужели эта провидица действительно настолько ценна? – спросила она.

– Достаточно ценна, чтобы ты обернулась против ближайшего союзника, – сказал Дудочник. – Достаточно, чтобы привести тебя сюда.

– Но достаточно ли для продолжения войны, в которой вам не победить?

– Что ты предлагаешь? – спросил Инспектор.

– Сделку, – спокойно ответила Воительница. – Выдайте мне Реформатора, поделитесь всем, что вам известно о Далеком крае, и мы заключим перемирие.

– Ты остановишь программу резервуаров? И уничтожишь взрывной механизм?

Воительница досадливо покачала головой.

– Во главу угла следует поставить сохранение суверенитета страны. Нам нужно оружие, способное защитить нас от вторжения или вмешательства Далекого края в наши дела. Но мы можем консультироваться с вами по поводу продолжения программы резервуаров. Также предлагаю вам принять участие в обсуждении нового состава Синедриона. Возможно даже устроить форум, где омеги смогут высказаться. – Она повернулась к Дудочнику. – Ты показал себя сильным лидером и мог бы работать заодно с нами. Вместо того чтобы сеять рознь и вести своих людей на войну, ты мог бы решать вопросы в Синедрионе и совместно с нами вырабатывать лучшие варианты для омег.

– Я не собираюсь становиться твоей марионеткой, – сказал Дудочник. – Не собираюсь становиться ручным омегой, помогающим вам загонять мой народ в баки. И я не хочу работать заодно с Синедрионом, чей единственный интерес – поместить омег в резервуары и уничтожить единственное место, откуда к нам может прийти помощь.

– Вы хотите избежать кровопролития и разрушений? – спросила Воительница. – Забудьте о Далеком крае, он в тысячах миль отсюда. Что насчет нынешней, нашей с вами войны? Она может закончиться, если выдадите мне Реформатора и все, что знаете о Далеком крае.

– Если ты хочешь покончить с войной, – вмешалась я, – останови программу резервуаров. Уничтожь взрывной механизм. Прими помощь, предлагаемую Далеким краем.

Голос Воительницы был очень спокойным и очень тихим.

– Послушайте меня. Если не выдадите мне Реформатора, вам конец. Посмотрите на себя. Ваши солдаты умрут от голода или будут убиты в сражении, а выживших поместят в баки. – Это я была провидицей, но она говорила о будущем гораздо уверенней, чем я когда-либо смела. – Мы не позволим Далекому краю уничтожить остатки нашей человечности. Он сгорит.

На последних фразах она повысила голос, чтобы услышали все солдаты, как наши, так и ее. Каждое ее слово звучало непреложно, словно констатация уже случившегося.

И, конечно, доля правды в ее утверждениях имелась: взрыв уже был и будет снова. Он казался неизбежным, и безапелляционность Воительницы не оставляла пространства для воображения.

Однорукий солдат за ее правым плечом поерзал в седле. Я пыталась поймать его взгляд, но он смотрел только на наших солдат напротив.

Воительница заметила, что я таращусь на ее увечного телохранителя.

– Не обманывайся, – сказала она. – Он лишился руки в Нью-Хобарте, но, даже понеся ущерб, все равно победит сильнейшего омегу. – Она покосилась на Дудочника.

Тот не обратил внимания, но я разозлилась.

– А в чем разница между его левой рукой и рукой Дудочника?

– Мой солдат таким не родился, – ответила Воительница. – Он не урод.

Дудочник лишь рассмеялся.

– И что, это как-то помогает ему завязывать шнурки?

Все переговоры однорукий телохранитель смотрел прямо перед собой, но теперь перевел взгляд на Дудочника. В его глазах я не увидела ничего. Узнавал ли он себя в теле Дудочника? Или тот внушал ему отвращение? Я уже убедилась, что можно испытывать оба этих чувства одновременно.

Солдат отвел взгляд.

– Не рассчитывай, что эта возможность договориться затянется навечно, – вновь обратилась к Инспектору Воительница. – Я с этим покончу, с тобой или без тебя. Покончу безусловно.

Я подумала о Паломе, ее семье и о всех людях в Далеком крае, даже не представляющих, что их ждет.

– Отдай мне Реформатора, – потребовала Воительница.

– Почему Зак для тебя так важен? – спросила я. – Что тебе от него нужно?

Не удостоив меня ответом, она, обращаясь к Инспектору, снова повторила:

– Отдай его мне.

– Останови все это безумие с машинами, – выдвинул встречное требование Инспектор.

Воительница холодно посмотрела на него.

– Ты принципиальный человек, я всегда это знала, – сказала она. – И даже понимаю твое неприятие некоторых моих действий. Я уважаю твое почитание табу. Но если ты продолжишь поддерживать этих, – она кивнула на нас с Дудочником, – то вскоре столкнешься с технологией гораздо более страшной, чем все виденные здесь. Не ведись на обещание покончить с рождением близнецов. Речь идет о конце знакомого нам человечества. Мы уже решили проблему, как избавиться от отрицательных сторон связи с ущербными близнецами.

– Баки – это не решение! – заорала я.

Ни она, ни Инспектор мне не ответили, лишь смотрели друг на друга. Я переводила между ними взгляд, пытаясь понять, что происходит.

– Отдай мне Реформатора, – вновь сказала Воительница.

– В обмен на что? – спросил Инспектор.

– Персонально для тебя? – приподняла она бровь. – На шанс выбраться отсюда живым. – Она не сводила с него глаз.

Инспектор отвел взгляд первым.

– Дело не только во мне.

– Ты прав, – кивнула она. – Ладно, если выдашь Реформатора, я пощажу часть твоих подыхающих от голода солдат, когда возьму город, что, как сам понимаешь, неизбежно. Если же ты откажешься его выдать, твои люди заплатят жизнями за твои эгоизм и упертость. Тысячи людей. Это твой последний шанс. Оставишь Реформатора у себя – и милосердия не дождешься.

Дудочник сплюнул на землю.

– Милосердия вроде того, какое ты проявила к детям Нью-Хобарта? – процедил он сквозь зубы. – Спасибо, нам уже хватило.

Он повернул коня. Я двинулась за ним, но Воительница меня окликнула:

– Ты же провидица. Скажи им, что ты видела.

Все вдруг уставились на меня. Однорукий солдат за спиной Воительницы даже вытянул шею, чтобы лучше меня разглядеть. Инспектор тоже повернулся в седле.

– Я знаю, что видят все провидцы. Твой брат сказал мне, когда держал тебя в камере сохранения: ты тоже видишь взрыв.

Я часто дышала, во рту пересохло.

– Зачем ты позволяешь людям следовать за тобой, сражаться за тебя, идти на бесконечные жертвы, когда отлично знаешь, чем все закончится?

– Вовсе необязательно все закончится именно взрывом, – сказала я. Мне хотелось говорить веско и убежденно, но в голос прокралась дрожь. Я видела взрыв столько раз, что не могла его отрицать. – Может случиться что угодно. – Я постаралась произнести это так, будто сама верила в свои слова.

Воительница посмотрела на меня с подобием жалости во взгляде.

– Ты знаешь, что его невозможно остановить. Ты видишь будущее, но изменить его не в силах.