Текст книги "Корабль в вечность (ЛП)"

Автор книги: Франческа Хейг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Франческа Хейг
Корабль в вечность

Пролог

В конечном счете закончилось все огнем: пламя вырвалось из белого эпицентра. Взрыв раскрылся, как глаз. Я столько раз наблюдала его в видениях, что вспышка показалась возвращением домой.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Пенный след за кормой мгновенно исчезал – вода скрывала наши следы. Море всегда умело хранить секреты.

Барды часто исполняют одну песню о призраках. Я слышала ее еще в нашем с Заком детстве. Леонард и Ева тоже ее пели в день, когда мы с ними впервые встретились. В той песне мужчина душит свою возлюбленную, а потом его преследует ее призрак. И чтобы избавиться от преследования, мужчина переплывает реку, потому что для призраков вода – непреодолимый барьер.

Сидя на носу лодки, я понимала, что это не так, вода призраков не остановит.

Глава 1

– Перестань смотреть на меня так, – сказала Палома.

– Как? – прикинулась я непонимающей и отвернулась к огню, прищурившись от дыма.

Нет смысла отрицать, конечно, я на нее пялилась. Почти все время не сводила глаз. Иногда я просыпалась, почти уверенная, что она исчезла – что в реальности вообще не приезжала, а была лишь иллюзорным образом, порожденным нашей мечтой о Далеком крае.

Но она действительно приехала: бледная, словно видимая сквозь туман. Не светленькая наподобие Криспина или Эльзы с их золотистыми прядями и розовой кожей. Волосы Паломы были настолько лишенными пигмента, что казались серыми, как плавник – словно на наш берег ее вынесли волны, а не доставила «Розалинда». Ее кожа оттенком напоминала выбеленную солому, а глаза были светло-голубыми, почти бесцветными.

– Как будто я привидение, – отозвалась Палома и наклонилась вперед поворошить костер.

Я перехватила ее взгляд:

– Прости.

Она лишь отмахнулась.

– Ты не виновата. Вы все так смотрите.

Чистая правда. За считанные дни, проведенные на борту «Розалинды», я успела заметить, что даже моряки, которые путешествовали в обществе Паломы несколько месяцев, замолкали, когда она проходила мимо по палубе, и искоса следили за ней. Зои с Дудочником тоже на нее пялились. А когда мы покинули корабль и направились вглубь континента к Нью-Хобарту, я поймала себя на том, что наблюдаю за ней постоянно. Живое воплощение двух мифов: гостья из Далекого края, и вдобавок человек без близнеца. И то и другое настолько не укладывалось в голове, что порой было странно видеть, как Палома ковыряет в зубах, вытаскивая застрявшие рыбьи косточки, или подрезает ножичком ногти. Она делала обычные рутинные вещи, но я оказалась не готова принять ее реальное существование.

– Нам просто любопытно, – призналась я.

– Понимаю, – кивнула Палома. С ее акцентом знакомые слова звучали как иностранные.

Ее тоже снедало любопытство. Пока мы беседовали, она не сводила глаз с Дудочника и Зои. Сидя неподалеку от костра, они ставили заплатку на флягу для воды с помощью клея из сосновой смолы, которую Зои топила над огнем, пока ею не пропахла вся поляна. Вот Зои распластала кожаную флягу на земле, а Дудочник принялся приклеивать заплатку. Палома смотрела и смотрела.

– Когда вижу их вместе, – кивнула она на Дудочника и Зои, – они кажутся мне ожившими персонажами баллады. Персонажами древней истории, такой древней, что нет возможности отделить быль от вымысла.

Мы вдвоем сидели на земле у костра и смотрели друг на друга словно через водораздел, еще более широкий, чем море, разделявшее родные нам земли. Девушка без близнеца и девушка с близнецом – друг для друга мы были персонажами мифов наших народов.

Первые дни путешествия вглубь континента выдались тяжелыми; на горных перевалах лежал толстый слой снега, который по мере спуска превращался в серую слякоть.

Теперь Позвоночный хребет остался позади, снег сошел. С каждым днем светало все раньше, а вечером солнце часами висело на горизонте, словно не желая садиться, пока наконец не сползало за горы, оставляя за собой алую пелену. Наступала весна.

В детстве я всегда ждала ее прихода. Весна означала конец холодам и ежегодным затоплениям низинных полей. Весна означала приближение лета, и я предвкушала, как скоро мы с Заком будем плавать в реке и часами пропадать на улице, подальше от бдительных взглядов родителей.

Но теперь столько всего изменилось, да так быстро. Резервуары. Бомба. Далекий край. Палома. Первые признаки весны – распускающиеся полевые цветы, колючие ростки чертополоха – приносили с собой только страх перед будущим.

Палома по-прежнему наблюдала за Зои и Дудочником.

– Моя бабушка утверждала, что видела близнецов, – призналась она.

– В Далеком краю? – уточнила я.

– Наша страна называется не так, – рявкнула Палома. Она уже не в первый раз меня поправляла, и я знала, что следует говорить «Независимые острова». Но очень сложно привыкнуть к новому названию, когда всю жизнь использовала совсем другое. – Короче, – продолжила она, – у нас уже несколько столетий не рождались близнецы. Разве что на отдаленных северных островах, куда наши поисковые экспедиции добрались лет сто назад, так что тамошние жители начали получать лечение только тогда. Вот они еще помнят близнецов. Моя бабушка родилась на севере и рассказывала, что у ее матери был близнец. Но я не знаю, правда ли это. – Палома пожала плечами. – Бабушка всегда любила присочинить.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

На юго-восток к Нью-Хобарту мы отправились вчетвером: я, Дудочник, Зои и Палома. Томас и его команда остались на побережье с «Розалиндой», чтобы завершить ремонт и надежно спрятать корабль от патрулей Синедриона.

Каждый вечер, сидя вокруг костра, мы несли Паломе свои вопросы, словно подношения. Она отвечала, но лишь по мере возможности. Так на вопрос о том, как именно удалось прекратить рождение близнецов, последовало беспомощное пожатие плечами.

– Я не знаю в подробностях, как это работает, – сказала она. – Лечением занимаются врачи. Больше никому не дозволено. Врачи приходят и колют лекарство: прививка делается в первые дни жизни, а на тех островах, где радиационный фон сильнее, в двенадцать лет укол повторяют. И вот они мы... – Она бросила взгляд на свою правую ногу, отсутствующую ниже колена. – Все и каждый с каким-то дефектом. Больше никаких близнецов. Но и никого вроде тебя. – Она указала на Зои.

Всякий раз при взгляде на Зои, на ее совершенное тело альфы, глаза Паломы светились любопытством. Как узнали жители Далекого края и Ковчега, за отсутствие близнецов нужно платить высокую цену: без них мутационные последствия взрыва затронут каждого. Никому не достанется полностью здоровых тел, столь ценимых альфами.

Палома говорила о врачах из Далекого края так же, как многие мои земляки о Синедрионе: одновременно восторженно и боязливо.

– У нас нет центрального правительства – только собрание представителей из советов разных островов. Но все острова получают лекарства от врачей с Черноводного. И, думаю, врачей слушается даже Конфедерация. Ведь именно они остановили эпидемию близнецовости и не позволяют ей возобновиться.

– А машины? – спросил Дудочник. – Электричество у вас есть?

Палома покачала головой.

– У нас тоже были чистки, как и здесь у вас. – Мы рассказали ей о нашем табу, о страхе, порожденном взрывом наравне с мутациями. Мы мало знали о взрыве, но в одном не сомневались: его вызвали машины. Те из них, что уцелели после взрыва, были уничтожены во время чисток. Даже теперь, четыреста лет спустя, люди сторонились любых останков машин времени До. – У нас это называлось «очищение». Ликвидировали все машины, непригодные для лечения людей и службы им – таков был закон. Большинство машин вывела из строя бомба, многие перестали работать без источников питания. Им требовалось топливо, которого у нас нет. Раньше люди добывали топливо из-под земли, что-то вроде нефти. Но бомба... – Палома повела плечами и развела руками. – Все, что могло гореть, сгорело. Нефтяные поля пылали больше восьми лет. На севере Черноводного находится угольный разрез, так там, говорят, пласты под землей горели лет пятьдесят, и их никак не могли потушить.

– А как обстоят дела теперь?

– Машин осталось совсем мало. Средства связи перестали работать уже довольно давно. Может, Конфедерация не сочла нужным поддерживать их на ходу после веков отправки безответных сообщений в пустоту. Единственные, кто до сих пор пользуется машинами – это врачи. Чтобы изготавливать, например, вот такие вещи. – Она кивнула на свой протез. – И для борьбы с эпидемиями, которые случаются почти каждую зиму.

– Сколько же людей живет в Далеком краю? – спросила Зои.

– Включая Северные острова? Ну, примерно миллион. Сложно сосчитать всех. Как я уже говорила, островов в Конфедерации сотни, и некоторые из них в днях пути от Черноводного, а от Северных островов до Южного архипелага несколько недель плавания.

Она потянула наше общее одеяло чуть на себя и наклонилась, чтобы отстегнуть протез. Он с щелчком отвалился. Штанина Паломы была закатана до колена, из кожи, словно металлическая кость, торчал штырь, на который крепился протез. Вокруг штыря виднелись шрамы, но не грубые, как боевые рубцы на руке Дудочника, а аккуратные розовые линии на белой коже. Культя же была столь гладкой, что вряд ли я бы почувствовала неровность, проведя по ней пальцем. При этой мысли я вспомнила Кипа и то, как искусно замаскировали его шрам, так что даже мои любопытные руки на него не наткнулись.

Первые несколько раз, когда Палома отстегивала искусственную ногу и клала на землю рядом с собой, мне было не по себе. Мне доводилось видеть отрубленные конечности, и при виде ноги на земле я морщилась, вспоминая битву на Острове и кучу тел в снегу у стен Нью-Хобарта. Но протез выглядел искусственным и безликим: ни крови, ни волос, ни ногтей. Только ровная гладкая поверхность.

Палома заметила, что я на него смотрю.

– Можешь потрогать. Я не возражаю.

Я наклонилась и взяла протез. Цвета человеческой кожи, на ощупь он оказался твердым и холодным. И более легким, чем настоящая плоть.

– Его больно носить? – спросила я, глядя на стальной штырь в ее колене.

– Нет, – покачала головой Палома. – Поначалу, когда протез подгоняли, нога болела. Операция была сложной. Родители отвезли меня на Черноводный остров, где живут врачи. Рискованно, но оно того стоило. Теперь мне гораздо легче ходить. Старый протез, который приходилось пристегивать ремнями, жутко натирал. До язв здесь... – Она коснулась культи.

Было странно держать в руках ее конечность. Если я брошу протез в огонь, Палома ничего не почувствует. Он в меньшей степени часть ее тела, чем Зак – часть моего.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Той ночью мне приснился Зак. Он стоял передо мной. Было темно, почти ничего не видно, поэтому я дотронулась до его лица. Проведя большим пальцем по лбу, я нащупала ожог: горячий и набухший влагой волдырь ровно на том же месте, где находилось мое собственное клеймо. Я ощутила запах жженой плоти.

– Больно, – пожаловался Зак, морщась от моего прикосновения.

– Знаю, – сказала я.

И проснулась, прижимая руку к заклейменному лбу, к розоватому рубцу шрама.

Я все еще помнила, как больно мне было в тот день, когда Зак обманом заставил меня признаться, что я омега, а потом наблюдал, как меня клеймят. За двадцать с лишним лет жизни я испытала много разных видов боли. Ожог имеет особенную остроту, от него старается отшатнуться все тело, непроизвольно, совсем как отдергиваешь палец, случайно коснувшись раскаленной жаровни. Вспоминая о том дне, я словно наяву чувствую руку советника на своей шее: он удерживал меня на месте, пока прижимал тавро к моему лбу.

Наутро пустившись в путь, я думала о Заке и о клейме из моего сна у него на лбу. Оно казалось абсолютно реальным, под кончиками моих пальцев была обожженная кожа.

– По крайней мере это лучше, чем твои обычные кошмары, – сказала Зои, когда я поведала ей о своем сне. – Заклейменный Зак куда безобидней конца света.

Я усмехнулась, но знала, что эти два явления связаны: заклейменное лицо Зака и взрыв, который он пытается повторить.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

В рассказах Паломы о Далеком крае было много необычного. Люди без близнецов. Россыпь островов, растянутая на сотни миль. Таинственные врачи и их лекарства. Только одно нам было хорошо знакомо: взрыв.

Палома называла его «бомбой», но говорила о ней точно так же, как говорили о взрыве здесь: те же паузы, те же пропуски, где не хватало слов, чтобы описать то невероятное пламя.

– У нас смерть нес не только огонь, – рассказывала она. – Скорее, разрушительная сила. Целые острова просто исчезли, бомба размолотила их в пыль. Мама показывала старую карту, и на ней я видела кучу островов, которых больше нет. Бомба превратила ту карту в предание, в искусные рисунки, ничего не значащие в нашем сожженном мире. – А потом пришла большая волна, такая высоченная, что все подчистую смыла с недобитых бомбой плоских островов. На них ровно ничего не осталось. – Палома медленно выдохнула. – Только представьте: люди каким-то образом пережили бомбу, уже думали, что теперь все нормализуется, и вдруг увидели, что на них надвигается стена воды.

Несколько секунд она помолчала, а потом продолжила:

– Но кого-то не убили ни огонь, ни вода. Совсем немногих. И еще долгие годы выживать было крайне сложно. Дело не только в темноте и недостатке пищи – все дети тяжело болели. Даже если они не умирали вскоре после рождения, то едва могли ходить, им было не по силам заниматься земледелием или рыбной ловлей. Да и вся рыба подохла. Месяцами после бомбы и большой волны на берег выбрасывало груды дохлятины. Они гнили на пляжах и в мелких лагунах. – Палома усмехнулась. – Забавно, что во всех свидетельствах, дошедших до наших дней, упоминается эта нестерпимая рыбная вонь. Казалось бы, ну уж после бомбы, большой волны и прочих бед неприятный запах можно не принимать во внимание, но нет, на него хором жалуются очевидцы того времени.

Дальше Палома поведала нам о том, как в окрестных водах снова начала появляться рыба, но с изменениями. Шишкообразные наросты, лишние плавники и глаза. Полосатая или яркая расцветка из-за взрыва поблекла, словно даже в толще воды рыб обесцветила яркая вспышка.

На земле тоже рождались странные дети, их искаженные тела пугали родителей. Младенцы выглядели сформированными наполовину и почти не выживали. Потом началось то, что Палома называла эпидемией близнецовости: здоровые безупречные дети рождались в паре с несущими на себе бремя мутаций. Вместе рождались и вместе умирали.

– Поначалу никто не мог в это поверить, даже убеждаясь на опыте, – сказала Палома. – Все исследования врачей не приносили досконального понимания, как эта связь работает. Но эпидемия продлилась только несколько поколений. Потом врачи наконец нашли способ предотвратить рождение близнецов, и эпидемия закончилась. – Она развела руками. – Финита.

Одно-единственное слово, такое простое, чтобы описать конец всему, что знали в своей жизни мы.

Вечерами допоздна продолжался обмен историями: мы рассказывали о мертвых землях на востоке, где ничего не растет и не движется, кроме ящериц да клочьев пепла, а Палома – о «зоне поражения», расположенной к юго-востоку от Черноводного, где исчезло большинство островов.

– И даже птицы больше не приземляются на уцелевшие там скалы, – сказала она. – На Южном архипелаге, расположенном близко к зоне поражения, мутации хуже, чем на всех остальных островах. Некоторые люди там не могут иметь детей даже после уколов.

– А ты там бывала? – поинтересовалась Зои. – В зоне поражения?

Палома покачала головой.

– Нет, но рыболовецкое судно, на котором служил мой папа, однажды туда заплыло, гонясь за моржом. В тамошней воде не водилось никакой рыбы, а на ее поверхности блестела маслянистая пленка. Моряки гребли вдоль берега несколько часов, желая просто посмотреть. На юге острова они увидели гигантский кратер шириной в несколько миль. Папа сказал, что это, возможно, высохшее озеро или воронка от бомбы. Земля была покрыта серым песком. Папа привез горстку того песка в банке, чтобы показать нам. Мама заставила выбросить страшный сувенир. Но я позже ночью прокралась к мусорному баку и достала банку. И в песке нашла зуб и крошечные кусочки чего-то твердого – может, камня, а может, костей.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Хотя Палома всегда понижала голос, заводя речь о зоне поражения, о большой волне и об огне, взрыв в ее рассказах представал событием из далекого прошлого. Спустя шесть дней пути с побережья в сторону Нью-Хобарта Палома по-прежнему не принимала всерьез наши предупреждения о зловредных заправилах Синедриона и взрывной машине, которую они извлекли из Ковчега.

– Она до сих пор не поняла, – сказала я Дудочнику и Зои. Мы шептались, отсев от костра, где отдыхала Палома. – Вчера снова спросила об этом же. По-прежнему хочет договориться о встрече с Синедрионом.

Зои закатила глаза.

– Может завязать на себе бантик, если хочет преподнести этим убийцам Далекий край на блюдечке.

В кустах за спиной Зои что-то зашуршало, она вскочила и занесла нож. Дудочник тоже пришел в движение: оттолкнул меня за дерево и занял боевую стойку бок о бок с сестрой.

Палома ойкнула и подняла руки, выходя из-под сени деревьев.

Зои отступила, убрав нож обратно на пояс.

– Ты лучше не подкрадывайся так, – тихо посоветовала она. – Вряд ли ты проделала такой долгий путь по морю, чтобы напороться на клинок.

– Я слышала, о чем вы тут говорили, – сказала Палома. Она храбро вздернула подбородок, но руки сжала в кулаки, видимо, сдерживая дрожь. – Я не идиотка.

– Никто и не говорит, что ты идиотка, – возразила Зои. – Но ты должна понять, с кем имеешь дело.

– Я не боюсь вашего Синедриона, – уперлась Палома.

– А стоило бы, – заметил Дудочник.

– Позвольте мне с ними встретиться, – настаивала Палома. – Если я объясню вашим властям условия торговли, которые желает обсудить Конфедерация, они увидят свою выгоду.

– Ты не слушаешь, – сказала Зои. – Синедрион...

– Я эмиссар, – перебила ее Палома, возвысив голос. – Уполномоченный Конфедерацией установить связи и обсудить условия торговли и сотрудничества. Я посол в мирной экспедиции.

– Но здесь тебя в таком качестве не примут, – вступила я. – Для Синедриона ты враг. Альфы устроят на тебя охоту.

Я знала Зака с рождения, но все равно боялась того, кем он стал. И видела, как он боялся возглавлявшей Синедрион Воительницы. Вместе, зная, как произвести взрыв, они не пощадят Далекий край. И в пламени, которое является мне в видениях, нет никаких «если», «авось» и «возможно». Оно настоящее, и оно приближается.

Я не ожидала, что Палома может побледнеть еще сильнее, но теперь ее губы посинели, а веснушки явственнее проступили на коже.

Дудочник бросил кинжал на землю, снял рубаху и кинул ее туда же.

– Смотри, – сказал он, поворачиваясь к Паломе спиной. Своей единственной рукой он указал куда-то за левое плечо.

Там, на смуглой коже ниже лопатки, виднелось несколько белых горизонтальных рубцов. Я видела их и раньше, ведь мы много месяцев путешествовали вместе и вместе же мылись в ручьях, но на Дудочнике столько отметин, что конкретно эти мое внимание не привлекли. Я смотрела на его спину вместе с Паломой: эти шрамы не походили на боевые на руке или на порезы и царапины на лице. Они были давними и, в отличие от кривой зарубки на плече, выглядели ровными и аккуратными, располагаясь параллельно друг другу.

– Меня отхлестали кнутом, когда мне было восемь, – пояснил Дудочник. – Через нашу деревню проходил патруль, а мы с Зои и другими детьми как раз играли на улице. Была такая песенка, которую мы то и дело пели: «Джек был смел, Джек был храбр...»

– «...Джек уплыл в Далекий край», – хором с ним закончила Зои.

– Просто детская песенка, – продолжил Дудочник, – но солдаты ее услышали и решили устроить показательную порку. Конечно же, они выбрали меня. Даже на востоке в те времена, когда близнецов не спешили разлучать, для порки всегда выбирали омегу. Я получил десять ударов.

Я заметила, как Зои стиснула зубы, вспоминая об их общей боли.

– И всего-то за упоминание Далекого края в детской песенке, – подчеркнул Дудочник. Он поднял рубаху и снова надел ее, не спуская глаз с Паломы. – Если Синедрион найдет Далекий край, пощады не ждите. Ты что, правда думаешь, что они оставят твою родину в покое, услышав про ваши чудо-лекарства?

– Ты не знаешь, каковы они, – поддержала брата Зои, говоря с несвойственной ей мягкостью и подходя ближе к Паломе. – Неважно, что ты сделаешь, какие блага им предложишь – само существование Далекого края они рассматривают как угрозу себе.

Зои была права. Далекий край воплощал в себе все, чего боялись альфы. Я видела, какое отвращение им внушают наши мутации – в меня не раз плевали, крича в спину: «Уродка! Отрава». Наверняка альфы будут сражаться до последнего, защищая свои совершенные тела. Они правили, потому что считали себя лучше нас, омег. Ну еще бы, ведь они идеальны, а мы – их искалеченные отражения в кривом зеркале. Именно такими они нас видели. Если убрать эту разницу, лишить альф здоровых тел, подорвется сама основа выстроенной ими государственности. Они этого не потерпят, особенно сейчас, когда научились сокращать риски фатальной связи между близнецами, помещая омег в резервуары, где те обречены без сознания плавать в жидкости до конца дней своих, пока альфы живут на воле в полное удовольствие.

– Даже если бы мы завтра посадили тебя на корабль и Далекий край отказался бы от мысли нам помогать: не поделился бы лекарствами, не стал бы заново пытаться нас найти, – продолжила Зои, – Синедрион продолжил бы вас искать. В Ковчеге обнаружено послание из Далекого края. Альфы знают, что он существует и что там придумали, как покончить с близнецами. Мы вас нашли. Рано или поздно они тоже до вас доберутся. И всех вас уничтожат.

Палома планировала когда-нибудь вернуться в родные края с новостями, с посланием. А какое послание передать ей в сложившихся обстоятельствах при возможности отправить ее домой? Единственно важным казалось сейчас предупреждение Ксандера: «Вечный огонь».

– Даже будь у нас корабль, подходящий для такого дальнего путешествия, – сказал Дудочник, – не получится отвезти тебя обратно и предупредить Далекий край, пока не наладится погода. Ты же на себе испытала, какими бывают шторма.

Я заметила, что Палома сжала губы. Она никогда не говорила о шторме, едва не потопившем «Розалинду». Но я видела обломанный нос и пробоины в бортах и знала, что спутник Паломы погиб, как и двое матросов Томаса. Имелась веская причина, по которой мы так долго не могли найти Далекий край: море немилосердно. Девушка Зои, Лючия, тоже погибла во время шторма несколько лет назад.

Дудочник безжалостно продолжал:

– Я уж не говорю о ледяных торосах на севере. А весной подует встречный северный ветер и затруднит нам путь. Лучше всего пускаться в плаванье в начале лета.

– Заставить тебя остаться мы не можем, – добавила я. – Как и заставить нам помогать. Если решишь уехать, мы постараемся защитить тебя до тех пор, пока не подготовим корабль. Никто не станет тебя винить, если захочешь вернуться домой и забыть обо всем, что здесь узнала.

– Реши я сбежать, – с хрипотцой в голосе сказала Палома, – это ничего не изменит. Нас было сорок человек на корабле, когда на горизонте показалась мачта «Розалинды». Меня и Калеба назначили эмиссарами, но наш капитан и команда знают, где вы находитесь. Томас дал им координаты. Конфедерация отправит корабли. – Она сглотнула, но потом продолжила: – Мы два дня стояли на якоре борт о борт с «Розалиндой», пока ее команда пополняла запасы воды из озера на скалистом выступе неподалеку, и Томас успел рассказать нам, как вы живете: близнецы, Синедрион, омеги. Мой капитан Ру и ее команда доложат об услышанном Конфедерации.

Мачта «Розалинды», замеченная на горизонте среди необитаемых унылых островов. Карты и рассказы, которыми обменивались на каменистом берегу. Такая малость, чтобы изменить мир. Но эту малость уже не отменить.

– Нашим придется подождать, пока растает лед, – сказала Палома, – прежде чем удастся послать корабли на юг. Но они придут, и весенние северные ветра для них будут попутными, а не встречными. Они придут. Один корабль или целый флот. Может, сорок человек, а может, сотни. Пусть доберутся сюда не все, но мои сограждане так просто вас не оставят, теперь доподлинно зная, что здесь есть жизнь.

Долгое время это было фантазией: что к нашим берегам причалят корабли из Далекого края. Теперь былая мечта казалась кошмаром. Они придут к нам, а их мир сгорит.

– Но с чего бы твоим согражданам так не терпелось сюда явиться? – спросила я.

Палома потупилась и покачала головой.

– Вы полагали, что мы сможем вам помочь. Отчасти вы правы – многие наши знания и умения могли бы вам пригодиться. Но у нас не рай на земле, а куча своих бед. Эпидемии каждый год. Бандиты, которые грабят селян на отдаленных островах. Пираты на море. Неурожаи, особенно на островах, близких к зоне поражения. – Она подняла на меня глаза. – Ты правда думала, что мы год за годом посылали разведывательные корабли, потому что хотим помочь вам? – Помолчав, она тихо добавила: – Мы надеялись, что у вас есть ответы, которых нет у нас. Мы сами ищем помощи.