Текст книги "Корабль в вечность (ЛП)"

Автор книги: Франческа Хейг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

Глава 32

Лодка нашлась быстро – взрывом ее отшвырнуло в сторону, но не перевернуло, и, набрав воды, она покачивалась на волнах метрах в пятидесяти от нас. Мы с Заком поплыли к ней, расталкивая обломки корабля Воительницы.

Забраться в лодку оказалось нелегко. Довольно долго мы просто цеплялись за борта, пока мои замерзшие руки не начали соскальзывать. Тело немело. Пришло осознание, что если сейчас же не стряхнуть с себя усталость и не перевалиться через борт, то второго шанса не будет. Я с усилием подтянулась, царапая о доски живот и бедра, и уже вычерпывала из лодки воду, когда Зак тоже сумел забраться.

Оба весла унесло, и поначалу мы просто дрейфовали; обломки корабля скрежетали о борта. Отдышавшись, мы принялись грести руками, но вскоре мне попалась длинная расщепленная доска, и я пустила ее в ход вместо весла. Выловив обгорелую бортовину, Зак последовал моему примеру.

Я многое высказала брату, пока мы занозистыми деревяшками гребли к берегу. В ушах стоял звон, которого я долго не замечала, и только начав говорить, поняла, что едва себя слышу. Но я все равно не умолкала, потому что хотела побыстрей покончить с последней задачей.

– Когда ты пришел к нам в поисках убежища, я сказала, что ты творил неописуемые мерзости. Но не такие уж они неописуемые.

Тогда в Нью-Хобарте, отказываясь предъявить конкретные обвинения Заку, я словно снимала ответственность с него… и с себя. Как ни трудно обрисовать действительность словами, я все же смогла бы подобрать подходящие, если бы осмелилась произнести их вслух, если бы не боялась навесить ярлык на своего близнеца и на себя.

А теперь я решила выговориться. Ведь слова при кажущейся никчемности обладают немалой силе. Одно за другим я перечисляла преступления Зака, не переставая грести. Воскрешая в памяти битвы и резервуары, я называла имена знакомых мне жертв. Кип. Рона. Виолетта. Таша. И дети, которых мы вынимали из бака в Нью-Хобарте: Алекс, Луиза, Оливер, Лилиана. Я говорила о Леонарде, о том, как его пытали и убили. О Ксандере и его тощем изломанном теле. Говорила о Паломе и цепочках шрамов на ее кистях и запястьях. Жертвы проходили перед моими глазами, и я называла их имена. А если не знала имен, то описывала облик тех, кого видела в Шестом убежище и во многих других местах.

Не знаю, слышал ли меня Зак, но я продолжала говорить и говорить, называя по одному имени на каждый гребок. Зак греб в одном ритме со мной. Мои слова не были для него епитимьей и не могли залечить нанесенные им раны – мертвые остаются в могилах, Палома изувечена, а освобожденные из резервуаров никак не вернутся к полноценной жизни. Но мне требовалось все ему высказать, положить совершенные им преступления к его ногам, а не к своим. Хотелось припечатать: «Это сделал ты». Я воображала, что с каждым моим словом лодка погружается в воду все глубже и глубже, наполняясь тенями погибших и заключенных в баки.

Море закончилось раньше, чем имена. Впереди показался небольшой галечный пляж. Там нас уже поджидал Дудочник, стоя по бедра в воде. На берегу за его спиной я разглядела красные туники и черные нарукавные повязки солдат Инспектора.

Я выпустила доску из рук, и Дудочник потащил нашу лодку к берегу. Шагнув на полосу прибоя, я едва не потеряла равновесие.

– Мы видели взрыв, – сказал Дудочник. – Все кончено?

Из-за звона в ушах я едва расслышала его вопрос. Оглянулась на лодку и съежившегося на скамейке Зака. Вода в бухте успокоилась. Море поглотило убийственный секрет. Воительница и взрывной механизм теперь покоятся в пучине, и ничто, кроме рассеивающегося дыма над зыбью, не выдавало места, где они пошли ко дну.

– Все кончено? – снова спросил Дудочник.

Я подняла на него глаза и кивнула.

– Да, кончено.

Только когда прозвучал мой ответ, я поняла, что это взаправду так.

Вместе мы вытянули лодку на берег. Зак по-прежнему сидел в ней, ничего не говоря. Он раскинул руки, чтобы не упасть, когда мы рывком выдернули лодку из воды.

Почувствовав босыми подошвами гальку, я на секунду закрыла глаза.

Ни взрыва, ни огня. Только темнота под моими веками, которая никогда раньше не казалась такой укромной, такой милосердной.

– И что дальше? – спросил Дудочник.

Я открыла глаза, посмотрела на него и улыбнулась.

– Не знаю.

Глава 33

Многое из того, что случилось в последующие часы и дни, прошло мимо меня. Неумолчный звон в ушах заглушал голоса. Рядом был Дудочник и другие наши солдаты – те, кто последовал за эскадроном Воительницы, когда мы разделились, и те, кого Зои и Саймон прислали из гарнизона в Хепберне. В Расщепленной бухте боя не произошло – или же он успел окончиться к тому времени, как Дудочник повел нас с Заком в башню. Корабль Воительницы взорвался и утонул на глазах у ее солдат. Лишенные командования, обезоруженные и немногочисленные, при нашем приближении они выстроились перед башней в шеренгу. Некоторые отдали Заку честь.

Но он как будто их не видел.

В последующие дни и недели поведение Зака не изменилось. Он не пострадал от взрыва – мы оба физически остались целы, не считая пары порезов и синяков да непрекращающегося звона в моих ушах, который я слышала и спустя много дней, если было тихо. Но что-то в Заке сломалось. Оставалось догадываться, лишил ли его дара речи взрыв или же моя попытка перечислить всех жертв его преступлений, пока мы гребли к берегу. В любом случае разницы никакой. По дороге в Нью-Хобарт Зак ехал молча, устало положив закованные руки на луку седла.

В городе мы продолжили держать его под охраной в кандалах, но стеречь было незачем. Зак ел, спал и даже делал, что скажут – порой Эльза приносила ему кое-какую простую работу с кухни, и он, сидя на кровати, лущил горох или чистил картошку. Ему не позволялось выходить из комнаты. Не то чтобы мы боялись его побега. Дело было в Паломе: достаточно и того, что она знает о его присутствии в здании, пусть ей хотя бы не придется с ним встречаться.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

По дороге в Нью-Хобарт я тоже в основном помалкивала. До сих пор я пыталась смотреть вперед и видеть будущее. Теперь у меня появилась возможность оглянуться назад и подумать обо всем, что мы спасли, а что спасти не сумели. Я подводила итог, перебирая пепел, оставленный в моей голове бесконечными видениями о взрыве, и осмысливая новые видения, приходившие по ночам. То была тяжелая работа, и порой в тихие недели, последовавшие за окончательным взрывом, я чувствовала себя гораздо более уставшей, чем когда убегала и сражалась.

Это было время разбрасывать камни. Еще недавно все больше людей стекалось в Нью-Хобарт, но сейчас, пока мы ждали исцеления Паломы, процесс обратился вспять и город постепенно пустел. Солдаты Воительницы сдались Инспектору, и уже пошли разговоры про состав нового Синедриона. От лагеря к востоку от Нью-Хобарта остались лишь акры вытоптанной травы. Когда с востока дул ветер, он приносил трупный смрад, ведь альфы похоронили своих павших в болоте, которое выплюнуло останки на поверхность с приходом сухих и теплых дней в конце весны.

Северные ветра стихли, на побережье ждали снаряженные корабли, но флот не мог отправиться в путь, пока Палома не выздоровеет. Солдат из Нью-Хобарта начали перебрасывать в Уиндхем и в гарнизоны вдоль побережья. Одни отряды отправлялись освобождать оставшиеся убежища, а другие – строить для пленников резервуаров новые дома. Работа не быстрая, но легких решений не существует. Несколько недель назад я как раз думала, что разрушить можно в момент, а вот созидание требует времени. И теперь впервые на моей памяти мы этим временем располагали.

Исцеление Паломы затягивалось. Даже когда раны зажили, а сломанные пальцы начали срастаться, Палома продолжала избегать прикосновений. Если Эльза передавала ей миску с едой, Палома вздрагивала, когда их руки соприкасались, а если кто-то из нас проходил мимо нее в коридоре, она, опираясь на свой костыль, тут же прижималась спиной к стене. Она не касалась даже Зои, хотя держалась рядом с ней и вела себя неспокойно, стоило Зои покинуть приют.

Зои не жаловалась. Как-то утром я увидела ее у поленницы во дворе. Один за другим она перебирала крупные чурбаки: вертела в руках, внимательно осматривая с каждой стороны, взвешивала и вглядывалась в структуру дерева. Она отбрасывала слишком узловатые или с пятнами гнили, пока не нашла чурбак, который сочла подходящим. Сначала длинными полосками сняла с него кору. Затем принялась обтесывать ножом, сперва срезая щепу, а потом тонкую стружку, осыпавшуюся к ее ногам как снег. Мало-помалу изделие обрело форму – это был протез. Под конец Зои ошкурила и заполировала поверхность.

На изготовление протеза ушло несколько дней.

Однажды после обеда я сидела во дворе приюта рядом с Зои, полировавшей искусственную ногу. Палома спала – пока ее тело исцелялось, она много времени проводила в забытье.

– Кропотливая работа, – заметила я, кивая на предмет трудов Зои.

Она подняла на меня глаза и пожала плечами.

– В бою учишься на своих ошибках с первого раза. – Последовала пауза, пока она поправляла наждачную бумагу в держателе. – Достаточно получить в драке удар в лицо, чтобы усвоить, как нужно уворачиваться. – Шорох наждака звучал в унисон со стрекотом цикад на крыше. – Мне не хватало терпения, ну, с Лючией. Больше я не повторю этой ошибки.

Зои не могла воспроизвести металлический паз, как на прежнем протезе Паломы, теперь, впрочем, бесполезный, поскольку вживленный в колено крепежный штырь был необратимо поврежден. Зои выточила углубление точно по форме культи. Я наблюдала, как она аккуратно соскребает стружку, чтобы протез идеально совпал с коленом Паломы. Зои не трогала Палому и не снимала мерок, а просто водила руками по дереву, видимо, на ощупь помня все изгибы культи. На дне выемки она сделала пропил, в который поместился бы погнутый штырь, торчащий из ноги Паломы, и полдня потратила на полировку дерева вокруг пропила, чтобы не осталось ни единой занозы, способной впиться в кожу или натереть.

Вырезать ступню Зои и не пыталась: тонкий конец деревянного конуса она многократно покрыла смолой, тщательно просушивая каждый слой перед нанесением следующего, и в результате получилось слегка скругленное черное утолщение. К верхней части протеза Зои прикрепила кожаные ремни, сточив все торчащие концы, чтобы они ни в коем случае не попали в углубление, где будет покоиться нога Паломы.

Пока мы все следили, как протез в руках Зои обретает форму, Палома ничего о нем не говорила. Она сидела неподалеку, всегда соблюдая дистанцию, и ждала. Завершая работу, Зои пропитала искусственную ногу маслом, так что дерево заметно потемнело. Руки Зои, погружавшиеся в масло, тоже потемнели и заблестели.

Наконец Зои вручила свое творение Паломе – аккуратно, чтобы та могла взять подарок, не касаясь ее рук. Палома приняла протез молча. И не стала примерять его прилюдно, а ухромала на костыле в свою комнату. Лишь через несколько часов она вернулась на новой ноге, туго пристегнутой поверх штанов. Палома шагала медленно, видимо, привыкая к весу протеза, и поначалу опиралась на костыль. Но когда дошла до Зои, то села к ней ближе, чем обычно: они почти соприкасались локтями. На следующий день Палома отложила костыль и оперлась на плечо Зои, делая первые неуверенные шаги по двору.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Солдаты Инспектора заняли Уиндхем, практически не встретив сопротивления от армии Воительницы. Бывшие противники не имели руководства и не были уверены в своем будущем при новом Синедрионе. Саймон поехал в Уиндхем вместе с Инспектором и вернулся с кучей историй: как солдаты-омеги впервые промаршировали по улицам Уиндхема, как мародеры из числа и альф, и омег наполовину разграбили палаты Синедриона.

Я тихо спросила у Саймона, нашли ли они близнеца Воительницы.

– Была там одна комната, – кивнул он. – Вернее, камера. Прямо под покоями Воительницы. Солдаты сказали, что ключ был только у нее. Пришлось выбить дверь.

Мне не требовалось спрашивать, что нашли внутри камеры. Я чувствовала его в первые секунды после взрыва корабля. Словно близнец Воительницы тоже оказался под водой и умер в темноте.

– Мы его похоронили, – сказал Саймон, и я кивнула.

В последнее время зачастую казалось, будто похороны – единственная доступная нам компенсация. Мы опустили в могилу Ксандера и сожгли мертвых детей, но это ничего не изменило, разве что немного облегчило нам совесть. Хотя нельзя исключать, что этого немногого все же достаточно, чтобы продолжать жить.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Освобождение людей из резервуаров продолжалось, но постепенно. Четыре ближайшие к Уиндхему убежища опустели, но оставалось еще много других. Я осознавала необходимость действовать осторожно и аккуратно – сама видела в Шестом убежище тех, кто не пережил извлечения на воздух. А от погруженного в молчание Зака помощи с механизмами баков было не дождаться. К счастью, некоторые солдаты Синедриона, работавшие с резервуарами, ради смягчения наказания согласились сотрудничать и теперь советовали, как лучше и безопаснее освобождать омег.

– Нам нужно следить за тем, что об этом говорят, – пояснил Инспектор, когда я пожаловалась ему на затянувшийся процесс. – При спешке неизбежно возрастут потери, и тогда люди начнут судачить не о бесчеловечности и жестокости Воительницы с Реформатором, а о том, как мы сотнями убиваем людей и их близнецов.

Весь день я обдумывала его слова, а вечером отыскала Дудочника.

– Нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал.

Вздернув бровь, он выжидательно посмотрел на меня.

– Собери бардов. Столько, сколько сможешь. Если получится отыскать Еву, будет вообще чудесно. Отправь их в оставшиеся убежища вместе с солдатами. Пусть своими глазами увидят, что там творил Синедрион.

Я не могла приказать бардам написать об этом песню, но не сомневалась, что если они увидят баки, стерильную пытку в сумрачных залах, то сами сочинят баллады и истории. И эти новые баллады пойдут в народ, как песня об убежищах, написанная Леонардом и Евой. Люди узнают правду о том, что происходило в этих якобы безопасных местах. Так мы гарантируем, что подобное не повторится.

Но Дудочник мрачно посмотрел на меня.

– Ты же видела, что сделали с Леонардом. – О да, этого я никогда не забуду: висящее на дереве тело со сломанной шеей, перебитые пальцы. – Они с Евой странствовали вместе, – продолжил Дудочник. – Пели вместе. Сама понимаешь, скорее всего Ева мертва.

– Но, может статься, и нет.

Говоря это, я улыбалась. После того как мы спасли мир от нового взрыва, каждый день казался таким невероятным, что я была готова поверить почти в любое чудо.

– Неужели ты до сих пор не поняла, что нельзя недооценивать жестокость палачей Синедриона? – спросил Дудочник.

– Именно из-за их жестокости я и думаю, что Ева может быть жива. Они повесили Леонарда там, где точно знали, что мы его найдем. Он был посланием участникам Сопротивления в Нью-Хобарте. Если бы схватили Еву, то наверняка захотели бы и ее использовать для устрашения. Она висела бы рядом с Леонардом.

Дудочник кивнул.

– Ладно. Я кину клич. – Он на секунду задумался. – И не только по бардам-омегам. Альфам тоже нужно услышать правду, им-то особенно. Попрошу Инспектора созвать и бардов-альф.

Остаток дня я вспоминала Леонарда, его глубокий низкий голос, и представляла, как расходится волнами новая песня.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Мы с Дудочником поговорили и о том, кто войдет в новый Синедрион.

– Конечно, ты и Зои, – сказал он. – Я, Инспектор, Саймон. Возможно, Джун. – Я кивнула – седовласая омега возглавила восстание жителей Нью-Хобарта внутри городских стен, когда мы шли в наступление снаружи. – И нам потребуется еще кто-то из альф. Есть одна советница с востока, которая давно придерживается умеренных взглядов. Думаю, мы с нею сработаемся.

– А Саймон вообще хочет заседать в Синедрионе? – Я помнила, с каким облегчением тот передал руководство Сопротивлением обратно Дудочнику после нашего возвращения из мертвых земель.

Дудочник покачал головой.

– Не больше, чем я, но он нам нужен. Старая гвардия омег ему доверяет и последует за ним. Теперь, когда правда об убежищах выплывает наружу, очень многие омеги не хотят допускать к управлению никаких альф. Скорее предпочтут отделиться в особое государство. И немало таких, которые готовы пойти еще дальше и обращаться с альфами так же, как те вели себя с нами.

После освобождения Шестого убежища Инспектор сказал мне: «Начать войну легче, чем закончить». Будет нелегко объединить людей – альф и омег – под властью нового Синедриона. На это потребуется время.

– Когда жизнь более-менее наладится, – продолжил Дудочник, – придется организовать выборы, придумать систему управления регионами. Но это все еще нескоро. Сейчас важно навести порядок. Освободить людей из резервуаров, провести переговоры с Независимыми островами. Этот состав Синедриона будет временным, только на переходный период.

На память пришли документы из Ковчега и тамошнее Временное правительство. Оно же правило и десятилетия спустя после взрыва, когда люди в Ковчеге стали вырождаться, – правители запирали сумасшедших в изолированной секции, а для себя построили резервуары.

– Будь осторожен, – предупредила я.

Дудочник усмехнулся.

– Я же не дурак и понимаю, что Уиндхем – настоящее змеиное гнездо. Да, нам удалось многое изменить, но рассчитывать, что волки чудесным образом разом превратятся в овец, было бы глупо.

– Я не это имела в виду, – покачала головой я.

Я предупреждала Дудочника не о предателях и наемных убийцах, хотя, несомненно, без них не обойдется. Дело во власти и в том, как она влияет на людей.

– Да, я буду советником Синедриона, но останусь тем же самым человеком.

– Не останешься, – возразила я. – И это нормально.

До меня долго доходило, что человек может вынести намного больше, чем сам ожидает, но за все приходится платить.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Пока шло формирование нового Синедриона, Палома выздоравливала – она стала меньше отдыхать и увлеклась обсуждением возможного формата наших отношений с Независимыми островами. Ее споры о торговле и ресурсах с Инспектором, Дудочником, Саймоном и Зои затягивались на часы. Прежде всего говорили о том, как Конфедерация будет распределять лекарство, препятствующее рождению близнецов, и чем нам за него расплачиваться. Прикидывали меры борьбы с пиратством на дальних островах, если возникнет торговый маршрут. Палома не была уполномочена принимать решения, только вести переговоры для подготовки рамочных соглашений, но, сидя в конторе мытарей и слушая ее рассуждения насчет торговых путей и тарифов на топливо, я понимала, что она нашла для себя самую подходящую роль.

В приюте становилось все более шумно, так как к нашим голосам добавлялись голоса освобожденных из баков. Единицы до сих пор хранили молчание, но большинство обрели дар речи. Часть подопечных Эльзы уже оклемались настолько, что съехали и жили самостоятельно. Я бы не сказала, что они полностью выздоровели – допускаю, что прежними им уже никогда не стать. Но они окрепли, день за днем трудясь по мере сил: разбирали стены вокруг города и носили бревна, чтобы использовать их для восстановления сгоревших домов. За работой эти люди начали вспоминать фрагменты своих прежних жизней и обсуждали их друг с другом. Идя с Дудочником по городу, я слышала обрывки тихих разговоров, тонущих в стуке молотков. «Эбберли? Там был рынок, верно? Я помню, как в ярмарочный день туда приходили барды. Я помню…» Восстанавливая дома, они восстанавливали и свое прошлое.

Рона еще не покинула приют, но теперь говорила вполне осмысленно, пусть и спотыкаясь, и кое-что помнила о жизни до резервуара. Правда, время, проведенное в баке, совершенно выпало из ее памяти, чему я была только рада.

Я задавалась вопросом, не могут ли какие-то бумаги из Ковчега, найденные в целовальном дубе, помочь освобожденным из баков исцелиться побыстрее. Документы были преимущественно технические – сплошные цифры, формулы да чертежи – и содержали исследования жителей Ковчега, в том числе и медицинские. Для нас это была тарабарщина, но я думала, что врачи с Независимых островов, скорее всего, сумеют разобраться в старинных записях.

– Но к этим бумагам нужно подходить с осторожностью, – предупредила я, делясь своими соображениями с Дудочником. – В Ковчеге ведь работали не только над лекарствами. Там есть сведения об очень опасных вещах, которые не должны попасть в недостойные руки. Документы о бомбе, об экспериментах над людьми...

– Ты разве не слышала? – перебил меня Дудочник.

Я ответила непонимающим взглядом.

– Пока мы спасали Палому, в конторе мытарей случился пожар. Все документы из Ковчега сгорели.

Я вскинула голову:

– Совсем все?

Дудочник кивнул. В уголках его губ притаилась улыбка.

– Забавно, что пожар случился именно в кладовой с этими бумагами. А Инспектор сказал, что в тот день в контору как раз приходила Эльза, чтобы помочь с освобожденными из баков.

Я не стала спрашивать об этом случае Эльзу, а сама она ни в чем не призналась. Ради этих бумаг ее мужа пытали и убили. Я смотрела, как она ходит по приюту, и гадала, действительно ли в ее походке появилась легкость, или мне только так кажется. В тех документах были записи, об утере которых я жалела: история мужественного Хитона, крохи полезных медицинских сведений среди мрачных подробностей экспериментов с резервуарами и бомбами. Но я не могла винить Эльзу и отчасти испытывала облегчение от того, что бумаги из Ковчега сожрал огонь.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Инспектор перебрался в Уиндхем первым из нас. Перед отъездом зашел попрощаться.

– Тянуть больше нельзя, – сказал он. – Теперь, когда крепость в наших руках, люди должны видеть, что новый Синедрион приступил к работе.

– А что со старыми советниками?

Инспектор пожал плечами.

– Воительница на дне Расщепленной бухты. А Реформатор... – Он посмотрел в сторону комнаты, где сидел в кандалах Зак. – Он ни на что не годен, а если покажется на публике, его попросту растерзают.

– А остальные?

– В основном разбежались кто куда. Наши солдаты поймали двоих – Законотворца и Сенатора. Меценат сдался сам. Наверняка будут утверждать, что ничего не знали о делах Реформатора и Воительницы, но отпирательство им ничем не поможет – люди сочтут их пусть не злыми, но бесполезными. С прошлыми советниками покончено, заседать в Синедрионе они больше не будут никогда.

– Но к тебе это не относится, – заметила я.

– Конечно нет, – подтвердил Инспектор, и от улыбки его шрам слегка сморщился. – Я продолжу свою работу.

Я секунду внимательно смотрела на него.

– Как будто и не уходил.

– Все будет не так, как прежде, – возразил Инспектор.

– В смысле, у тебя будет больше власти. Зак и Воительница больше не станут отстранять тебя от дел. Ты сделаешься главным, и за тобой будет вся армия. – Немного помолчав, я добавила: – Ты получил то, чего хотел.

Важно ли это? Не все ли равно, каким мотивом он руководствовался, если поступал правильно?

– Что насчет твоего близнеца? – спросила я.

– А что с ней такое? – Он склонил голову набок, словно прогоняя муху. – Она здесь ни при чем.

– Тогда освободи ее.

– Понимаешь, она все равно представляет определенную опасность, – возразил Инспектор. – Мы достигли значительных результатов, Касс, но не воображай, что представители власти больше не будут мишенями.

– Если ты ее не освободишь, то в новый Синедрион не годишься.

– В тебе говорит идеализм. Действовать нужно постепенно, шаг за шагом. Нельзя изменить все в одночасье.

– Я не прошу тебя менять все. Я прошу лишь об одном важнейшем шаге, который всем докажет, что ты понимаешь: с прошлым покончено. Резервуары, камеры сохранения, владычество альф – этого больше не будет.

Инспектор не пошевелился, но глазами проследил, как я иду к двери.

– Я нужен вам в Синедрионе, – заявил он. – Как элемент стабильности. Герой-альфа, который увидел необходимость перемен и начал восстание. Вам нужен кто-то, за кем пойдут солдаты-альфы.

– Ты начал восстание? Серьезно? – Я покачала головой. – Ты знал о резервуарах много лет, а присоединился к нам только в Нью-Хобарте. Ты и твои войска видели, что происходит, и потворствовали этому, пока люди из Сопротивления рисковали жизнями. Твои солдаты были среди тех, кто напал на Остров. Ты даже не хотел, чтобы мы отправились спасать Палому, когда Зак ее выкрал.

– Людям не понравятся твои обличения, – возразил Инспектор. – Им по вкусу история о храбром мятежнике, который рискнул высоким постом в Синедрионе ради правого дела.

Мы оба замерли на местах, не сводя друг с друга глаз, словно готовились выхватить мечи.

– Именно ты много месяцев назад дала начало песне, которую разнесли барды-омеги, – сказал он. – Ты понимаешь силу историй. Неважно, если некоторые факты не вполне точны. Важен лишь посыл. Ты это давно знаешь. Знаешь, что легенды имеют значение.

– А как насчет правды? Имеет ли она значение?

– Людям правда не нужна. Они определенно ее не хотят. Им необходима сказка, в которую можно верить. Мы просим их поверить в целый новый мир, Касс. Им нужны истории, способные сделать этот мир удобоваримым. Нужны лидеры, которым они смогут доверять.

Инспектор развел руками и пожал плечами, словно не имел к сложившейся системе никакого отношения – словно так же недоволен ею, как и я.

– Отпусти свою сестру, – настаивала я. – Будь достоин той истории, которую рассказываешь о себе. Сделай свою легенду чем-то большим, нежели выдумкой.

– Посмотри правде в глаза, – упирался Инспектор. – Отпустив сестру, я сильно рискую. Рискую жизнью. В каком мире ты вообще живешь?

– В том, что мы сейчас создаем.

Он не сводил с меня глаз, пока я, развернувшись, уходила.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Той ночью во сне я увидела женщину на несколько лет старше меня. Она сидела у стены камеры. У нее были такие же кудрявые волосы, как у Инспектора, но намного длиннее – настолько, что тяжелая копна оттягивала голову назад.

За ней пришли ночью. Когда солдаты подтащили ее к двери, она заколебалась на пороге, словно не знала, как его переступить – так долго просидела взаперти.

– Выходи, – велел тюремщик и сунул ей мешок. – У нас приказ. Ты должна отсюда уйти, и побыстрее.

Женщина прищурилась. Я помнила, какую боль испытала, освободившись после четырех лет в камере сохранения. Мои глаза тосковали по свету, но вначале болели с непривычки.

– Иди! – крикнул тюремщик и подтолкнул ее в спину.

Шел дождь. Спотыкаясь, она вышла на улицу. Я чувствовала капли на ее лице, потому что была ею, когда она запрокинула голову и позволила дождю омыть ее веки, мои веки.

– Беги! – торопил ее тюремщик. – И не останавливайся. Никому не говори, где ты была и кто ты такая.

Женщина послушно зашагала прочь. Она была мною и Кипом много месяцев назад, когда мы вышли из пещеры после побега из Уиндхема. Она была профессором Хитоном, пытавшимся сбежать из Ковчега, но потерпевшим неудачу. Она была всеми людьми в Шестом убежище, которых вынимали из резервуаров и возвращали к жизни. Всеми людьми, одинаково задиравшими голову, чтобы посмотреть в небо. И прежде всего она была собой, с теплыми каплями дождя на лице и вспоминающим мир телом.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Ветер с севера утих. Весна закончилась, трава на равнинах уже начала выгорать на солнце. Палома ходила на новом протезе все более уверенно, а в самые жаркие часы усаживалась во дворе с веревкой и тренировалась вязать морские узлы девятью скрюченными пальцами. Пришло время отправлять корабли в Далекий край.

Чуть раньше Зои сказала мне, что не собирается разлучаться с Паломой.

– Мы ждали, сколько могли. Возможно, даже дольше, чем следовало, но Палома знает северные моря, так что, наверное, сможем доплыть быстро. В Далеком краю предстоит много работы, чтобы договориться о помощи, которую они могут нам предложить. Дудочнику нужен представитель от нас, которому он может доверять. С нами также отправятся четыре советника из нового Синедриона.

Услышав о планах Зои, я не удивилась, но вспомнила ее сны о безжалостном море и как она цеплялась за румпель до белых костяшек на смуглых руках, пока мы плыли от Затонувшего берега.

– Это же месяцы плавания, – сказала я.

Мы обе знали, насколько опасна эта экспедиция, и дело не только в штормах и рифах, но и в торосах льда на севере и в пиратах на отдаленных островах родины Паломы.

– Да, я боюсь снова подняться на корабль, но еще страшнее представить, как Палома уплывает без меня.

Я никогда раньше не слышала, чтобы Зои признавала свой страх. Наверное, она не в силах забыть, как проводила в плавание Лючию, чтобы больше никогда не увидеть. А ведь Зои уже не в первый раз оставляет все позади и начинает новую жизнь. Она сделала это в десять лет, отказавшись от сытой жизни альфы ради Дудочника, которого заклеймили и отослали прочь.

Мы обе наблюдали, как Палома ходит по двору, разнашивая протез.

– Она самая храбрая из всех, кого я знаю, – сказала Зои, – но ей все равно нужна моя помощь.

Я несколько секунд смотрела на нее.

– Вторая по храбрости.

Зои улыбнулась, и мы еще немного помолчали.

– Дудочнику уже сказала? – наконец спросила я.

– Да, – кивнула она. – Но я делаю это не ради него, а для себя.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

– Нельзя откладывать это вечно, – сказал мне тем вечером Дудочник, когда мы сидели вдвоем на кухне. – Пора решить, что делать с Заком.

Я посмотрела в коридор, где за одной из закрытых дверей сидел в кандалах Зак, и почувствовала, как на меня накатывает усталость. Всю свою жизнь я то и дело слышала: «А что с Заком?». Каждое решение диктовалось им.

– Ты знаешь, отпускать его нельзя, – напирал Дудочник.

– Я и не хочу, – сказала я.

Зак не заслуживал свободы – он не заслуживал ничего.

– Многие требуют его смерти. Половина местных представителей нового Синедриона и большинство людей на улицах. Поговаривают о публичной виселице или хотя бы порке.

Перед глазами появились тела утонувших детей и лица жителей Нью-Хобарта, высыпавших посмотреть на процессию спасенных из резервуаров после нашего возвращения из Шестого убежища. Трудно спорить с теми, кто желает Заку смерти, – я и сама чертовски на него зла. Воительницу отправили умирать на дне моря. Неужели Зак заслуживает милосердия? А я?

– Ты знаешь, я не допущу, чтобы тебе навредили или убили тебя, – сказал Дудочник. – Но нельзя оставить его здесь насовсем. Нам нужно поскорее перебираться в Уиндхем – не хочу, чтобы Инспектор успел утвердиться в роли единственного решающего голоса в новом Синедрионе. И нужно обеспечить Заку безопасность. У него еще больше врагов, чем ты думаешь.