Текст книги "Башня на краю света"

Автор книги: Финн Сэборг

Соавторы: Виллиам Хайнесен,Марта Кристенсен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

19

Полиция прилагала огромные усилия, чтобы покончить с «черным рынком». Время от времени ей даже удавалось накрыть и обезвредить какого-нибудь спекулянта. Но все это были мелкие сошки; настоящие заправилы, снабжавшие «черный рынок» товаром, не попадались ни разу. Такое положение вызывало всеобщее недовольство, деятельностью полиции в последнее время пристально заинтересовалась пресса. Газеты писали, что королем «черного рынка», действующим за кулисами и держащим в руке все нити, вполне может оказаться тот или иной внешне респектабельный и честный человек. Они намекали даже, что полиция знает его имя, но пока не может собрать против него достаточно веские обвинения. Полиция все это отрицала, утверждая, что изо дня в день прилагает максимум усилий для ликвидации «черного рынка» и что недалек уже тот час, когда эта операция будет полностью завершена.

И вот однажды, поздней осенью, в газетах наконец-то появились сведения о том, что развязка близка. Полиция провела необычайно удачную акцию, в результате которой в ее сети попалась одна из крупнейших акул «черного рынка». Этот воротила был настолько беспечен, что вел точные записи своих расчетов с посредниками и даже хранил крайне компрометирующую переписку с ними. Полиция окружила это дело атмосферой чрезвычайной таинственности, но кое-какая информация все же просочилась. Говорили, например, что большинство этих закулисных деятелей носили личину вполне достойных и добропорядочных граждан, подозревать которых в темных делах никому и в голову прийти не могло, и что среди них встретилось даже несколько всем известных имен.

Вся страна замерла в ожидании развязки. Напряжение искусно поддерживала пресса, публикуя изо дня в день репортажи об этом деле (ничего нового, правда, не сообщавшие). Полиция тем временем бросила лучшие силы на его раскрытие. Ряд подозреваемых был подвергнут допросу с целью выяснения подробностей их связей с арестованным воротилой.

Одним из вызванных на допрос оказался директор К. Аллерхольм. Он явился в сопровождении сразу двух адвокатов, а на допросе даже не счел нужным скрывать свое крайнее раздражение. Он заявил, что не имеет никакого отношения ни к письмам, под которыми стоят его подписи, ни к иным видам связей с упомянутым спекулянтом.

– Мой клиент – директор одного из крупнейших промышленных предприятий страны, – сделал заявление первый адвокат. – Мысль о том, что он занимался спекуляцией на «черном рынке», абсурдна.

– Мой клиент – председатель Союза фабрикантов, Союза импортеров, Объединения фабрикантов птичьих клеток, – сказал второй адвокат. – Что за безумная идея – подвергать его допросу, подозревать в противозаконных деяниях!

– Мы ни в чем не обвиняем директора Аллерхольма. – Полицейский следователь и без того чувствовал себя не в своей тарелке при допросе столь важного лица. – Но имя директора Аллерхольма неоднократно фигурирует в бумагах арестованного. Поэтому, вы понимаете, мы были просто вынуждены побеседовать с вами на эту тему. Но вы утверждаете, что не писали этих писем, не так ли?

– Я настаиваю на этом, – сказал Аллерхольм. – Кто-то воспользовался моим именем в своих целях.

– В таком случае примите наши извинения за причиненное беспокойство, – сказал следователь. – Вы, конечно, понимаете, мы должны собрать как можно более полную информацию.

– Разумеется. – Директор Аллерхольм простился и вышел на улицу к своему огромному, роскошному автомобилю, который получил в подарок из Америки, и направился прямо домой – нужно было подкрепиться лишней рюмкой виски, чтобы окончательно прийти в себя от этих затрагивающих его честь и имя подозрений.

На допрос должны были явиться и многие другие. Все они, как и директор Аллерхольм, заявляли, что писем к арестованному спекулянту не писали и вообще не были с ним знакомы. Полиция, которая не могла противопоставить таким заявлениям ровно ничего, всех задержанных отпускала. Из-за этого в святая святых полицейского управления царило сильнейшее замешательство. После того как о скором окончании следствия раструбили на всю страну, снова все шло прахом. Для полиции это было жестоким ударом.

Однако в последнюю минуту все, к счастью, переменилось. Одним из вызванных на допрос оказался фабрикант П. Момберг, и вот ему-то дело так гладко с рук не сошло. Он явился на допрос без адвоката, не был членом (не то что председателем!) ни одного объединения фабрикантов; кроме того, ранее он уже проходил по аналогичному делу и был судим. Полиция не сомневалась, что вышла на верный путь.

Момберг, естественно, утверждал, что не писал ни одного из предъявленных ему писем, но тут уж полиция решила в этом усомниться.

– Вы чувствуете сами, Момберг, – сказал ему полицейский следователь, – как неубедительны ваши показания. Ну что вы несете: сидит, значит, где-то злоумышленник и знай строчит сам себе письма под чужими именами, так что ли?

– Я, во всяком случае, этих писем не писал, – сказал Момберг.

– Не так давно вы были судимы по такому же делу?

– Э-э-э… да, – не мог не признать Момберг.

– И, как видно из материалов следствия, – продолжал следователь, – уже тогда вас подозревали во многих других нарушениях законности. Подозрения эти не стали обвинением лишь за отсутствием вещественных доказательств.

– Но ни в чем ином я не был виноват, – утверждал Момберг.

– Гм, – произнес следователь, – сейчас вы небось тоже невиновны?

– Тоже, – твердо сказал Момберг.

– У вас были какие-либо отношения с арестованным?

– Я вообще с ним незнаком.

– Вот как, – сказал следователь. – Введите арестованного.

Через минуту в сопровождении двух охранников вошел Фредериксен.

– Фредериксен! – ошеломленно произнес Момберг. – Это вы?

– Ясное дело – я, – ответил Фредериксен.

– Вы по-прежнему отрицаете ваше знакомство с арестованным? – задал Момбергу вопрос следователь.

– Нет, – сказал Момберг.

– Вы знаете этого господина? – спросил следователь у Фредериксена.

– Знаю, это Момберг.

– Прекрасно! – Следователь довольно кивнул. – Увести арестованного. Ну как, – улыбнулся он Момбергу, – неприятный сюрприз, а?

– Неприятный, – согласился с ним Момберг.

– Вам не кажется, что теперь лучше всего вам во всем сознаться?

– Я ни в чем не виновен, – упрямо повторял Момберг.

Однако теперь его словам никто не верил. Дело Момберга было передано в суд, а сам он по требованию следственных органов подвергнут четырехнедельному предварительному заключению. Следователь полиции заявил журналистам, что удалось наконец арестовать короля «черного рынка». Теперь полиция приложит все силы, чтобы добыть недостающие доказательства и положить конец его аферам.

* * *

Тове встретила его в дверях.

– Скорее, – сказала она, – уже привезли.

– Дорогу?

– Ну да, скорей же ты, я ничего не распаковывала.

Эрик вбежал в комнату, посреди которой стояло несколько больших ящиков.

– Обедать после, – пробормотал он. – Сначала надо ее распаковать.

Тове была полностью с ним согласна.

– Как ты думаешь, с какого начинать?

– С этого, – указал Эрик на один из ящиков. – Здесь наверняка локомотивы.

Он открыл ящик и стал лихорадочно срывать бумажную упаковку. Через мгновение в его руках очутился паровоз.

– Какой же он красивый! – замерла в восхищении Тове. – Давай доставай остальные.

Эрик вынул еще два локомотива и электровоз.

– А где вагоны? – торопила его Тове. – Да скорее же, ну сколько можно ждать!

Эрик отодрал крышку от следующего ящика.

– Ты посмотри, – сказал он, – ты только посмотри на этот вагон!

– Ох ты, какой шикарный!

– А этот!

Восхищению Тове не было предела.

– Подумать только, вот мы наконец и купили железную дорогу! – ликовала она. – Мне даже не верится.

– Ну теперь все, минуты лишней я не останусь в этом идиотском Объединении, – сказал он. – Завтра же увольняюсь!

– Я тебя понимаю. Конечно, теперь это ни к чему.

Они раскрыли остальные ящики и вынули оттуда вагоны, семафоры, рельсы и многое другое.

– Ну что, начнем сборку? – спросила Тове, когда ящики опустели. – А где инструкция?

– Знаешь что, – сказал он. – Я, пожалуй, побуду несколько дней дома, надо же с ней как следует наиграться.

– Правильно, – ответила Тове. – Пропусти побольше дней, они тебя выгонят, вот и освободишься, и просить об этом не придется.

– Верно, так будет лучше всего. Да где же инструкция?

– Сейчас. – Она положила инструкцию на пол, оба сели рядышком и углубились в ее изучение.

А уже через минуту монтаж шел полным ходом.

20

Однажды тихим осенним вечером на одной из площадей старого города прохожие вдруг начали удивленно прислушиваться и останавливаться. Из бомбоубежища, расположенного посреди площади, неслись громкие звуки фортепьяно. Иногда сквозь музыку прорывался странный гнусавый голос – кто-то пытался петь песню, мягко говоря, вольного содержания.

Быстро собралась толпа, в которой тут же вспыхнул жаркий спор по поводу того, что происходит в бомбоубежище.

– Это ведь не в первый раз, – говорила дрожащим голосом какая-то дама. – Я и раньше слышала оттуда звуки по вечерам, и мне всегда становилось так страшно… Наверное, это привидения.

В толпе нервно переглянулись. Жуть какая-то! Оказалось, что многие слышали то же самое.

– В конце концов, нужно взглянуть, что там такое, – предложил один из мужчин.

Толпа в смятении попятилась. Особого стремления исследовать это загадочное явление не проявил никто. С привидениями лучше не связываться.

– Ну, тогда я полез, – мужественно сказал тот же смельчак.

Он твердым шагом подошел к бункеру, толпа нерешительно последовала за ним. Храбрец спустился по ступенькам и некоторое время стоял внизу, раздумывая, стучать ему или нет. Потом, так и не постучав, рванул дверь на себя.

Он успел заметить человека, сидевшего за пианино; на инструменте стояли бутылка и стакан. Еще он увидел клетку, в которой сидел попугай. Птица эта изрыгала малопристойные выражения. Больше ему не удалось разглядеть ничего, так как явилось какое-то чудовище (позднее он уверял, что по размерам оно превосходило лошадь). Чудовище бросилось на него со страшным рычанием, сверкая жуткими оскаленными зубами. Смельчак в ужасе захлопнул дверь и понесся вверх по лестнице, крича, что нужно вызвать полицию.

– А кто там? – спрашивали его любопытные, дрожа от страха.

– Человек, попугай и какое-то огромное чудовище! Может, и еще что-нибудь, да я не успел рассмотреть.

Собравшиеся уставились на него с негодованием. Тоже, нашел место для шуток!

– Все же лучше позвонить в полицию. – Таково было общее мнение.

К телефонной будке отправились все вместе. Не прошло и десяти минут, как на площадь вылетела длинная машина, из которой тут же высыпалось с десяток рослых полицейских. По приказу старшего они отстегнули дубинки и побежали к бункеру.

Перед дверью полицейские остановились. Старший группы вынул пистолет и постучал рукояткой по двери.

– Именем закона, открывайте! – крикнул он. – Оружие бросайте на землю, в противном случае стреляем без предупреждения!

– Балда! – раздалось из бункера.

– Будем брать, – решил руководитель. – При малейшем сопротивлении дубинок не жалеть! Вперед!

Он двинул сапогом в дверь, и полицейские ворвались в бункер.

* * *

Когда фру Момберг услышала скрежет ключа во входной двери, сердце у нее замерло. Она распахнула дверь и увидела мужа.

– Отец! – Рыдания душили ее. – Ну как ты?

– Выпустили. – Момберг, грязный, небритый, не отрываясь глядел на жену. – Фредериксен сознался, что сам писал все письма.

Они вошли в гостиную. Момберг присел на стул и спрятал лицо в ладони.

– Ну, чего тебе поставить? – спросила она. – Ты же есть, наверное, хочешь?

Момберг покачал головой.

– Ничего не надо, – сказал он. – Ничего.

Они долго сидели, не говоря ни слова. Фру Момберг была в отчаянье – она понятия не имела, чем ему помочь.

– Со мной все кончено. Больше не могу, – пробормотал наконец Момберг.

– Что ты говоришь? – испуганно произнесла она.

– Я больше не могу. С меня хватит. Мое имя стало известно всей стране.

– Ну и что же, а теперь все узнают, что ты освобожден, что тебя оправдали, – утешала она.

– Ни одна газета не желает писать больше о моем деле. Так что никто не узнает, чем все кончилось.

– Не принимай это слишком близко к сердцу, – сказала фру Момберг. – Иди-ка лучше спать. Утром сам увидишь: не так уж все беспросветно.

– Я больше не могу! Я больше не могу! – повторял он.

* * *

Оскорбительное предположение, что он может быть замешан в махинациях на «черном рынке», так подействовало на директора Аллерхольма, что он был вынужден взять месячный отпуск и уехать с женой в Париж. Они получили право обменять по 500 крон на французскую валюту, но если учесть, что номер в отеле стоит 100 крон в день, то станет ясно, в какое затруднительное положение они попали. Впрочем, это уж было их личным делом.

В первый же вечер после отъезда родителей Ульрик и Ильза созвали большую компанию по случаю перехода виллы в их полное распоряжение.

С самого начала можно было сказать, что праздник удастся на славу. Уже через час лишь незначительное количество гостей могло бы правильно произнести свое имя. Великолепны были изысканные блюда, предложенные гостям, натуральные крепкие напитки и коллекционные вина – все прямо из подвалов Аллерхольма.

В празднестве участвовал и Пребен. Он сидел в глубоком кресле с хрустальным бокалом фру Аллерхольм в руке, до краев наполненным выдержанным виски. Он не был в общем-то большим поклонником виски, но кто-то настоял на том, чтобы ему налили именно этот напиток. В глубине гостиной играла радиола, и несколько пар танцевало или пыталось танцевать, в то время как остальные расположились кто где – в креслах и на диванах – и пили. Часть компании была занята игрой, смысл которой заключался, судя по всему, в том, чтобы носиться по всему дому, вверх и вниз по лестницам, переворачивая при этом как можно больше предметов, попадавшихся на пути. Да, праздник действительно получился прекрасный!

Кто-то прикоснулся к руке Пребена. Рядом стояла Ильза.

– Потанцуем, – предложила она.

Пребен охотно согласился. Бокал, который он хотел поставить на ручку кресла, тут же упал и разбился.

– Не обращай внимания, – сказала Ильза. – У нас таких много.

Правильнее следовало бы сказать «было много», так как Пребен далеко не первым разбил свой бокал в этот вечер.

Они танцевали с полминуты, затем пластинка кончилась.

– Может, выйдем, погуляем немного в саду? – сказала Ильза. – Здесь так душно.

В саду Ильза взяла его под руку. Они медленно шли по дорожке.

– Мне кажется, я тебе совсем не нравлюсь, – сказала Ильза.

– Что за ерунда, – запротестовал Пребен. – С какой стати ты это решила?

– Я ни разу не замечала, что нравлюсь тебе.

Вот этого Пребен понять не мог. Она всегда ему очень нравилась, сказал он.

– И ты можешь это доказать? – спросила она.

Они подошли тем временем к изгороди сада мумий.

Ильза остановилась. Она стояла совсем близко, подняв к нему лицо.

– Если я нравлюсь тебе, докажи это, – повторила она.

– Погоди-ка. – Пребен подошел к изгороди и заглянул через нее в соседний сад. Он увидел там человека с клеткой в руке и собакой, направлявшихся по дорожке к дому мумий.

– Петер! – крикнул Пребен.

Увидев Пребена по другую сторону ограды, Петер остановился.

– Что ты там делаешь? – удивился он.

– Я в гостях. А ты что, пришел навестить меня?

– Я пришел узнать, не возьмешь ли ты на несколько дней Якоба и Трину, – сказал Петер. – Меня выкурили из бункера. Приперлась полиция и устроила жуткий разгром. Они чуть не застрелили Трину, а Якобу наверняка пришлют штраф за оскорбление властей.

– Что за Якоб и Трина? – Ильза, временно оставившая попытки добиться от Пребена нужных ей доказательств, с видимым интересом прислушивалась к разговору.

– Вот эти двое, – Петер поднял клетку и одновременно указал на Трину.

– Боже мой, собака и попугай! – восторженно воскликнула Ильза. – Их можно оставить у нас. Я обожаю животных!

Петер задумался.

– Да идите же к нам, – пригласила Ильза.

Через минуту состоялось явление Петера и его друзей веселому обществу. Они имели бешеный успех.

– О-о-о! – взвыли гости хором. – Что за чудная собака, да еще и попугай в придачу!

Кто-то бросился на кухню и вернулся, неся почти нетронутую отбивную, оставшуюся от обеда.

– А ну-ка, песик, глянь сюда, – сказал этот добряк, держа котлету перед мордой Трины.

Та недоверчиво приблизилась. Наверное, с ней шутят. С миной, которая должна была показать, что ее не проведешь, она быстро обнюхала отбивную. Потом, отбросив всякую осторожность, мигом выхватила из рук лакомый кусок и умчалась в укромный угол, где могла вкушать свой обед в мире. Когда она положила отбивную между лап, выбирая, с какой стороны за нее приняться, на дорогом ковре появилось большое пятно, но на это никто не обратил внимания.

Другие гости освободили Петера от клетки и всунули ему в руку бокал. Точь-в-точь как Трина, Петер удалился в сторонку, с той же подозрительностью отпил первый глоток, но и его настороженность вскоре бесследно улетучилась, он в мгновение ока осушил бокал. Стол здесь, видать, первый сорт, это надо же, свалиться в такой рай! Он огляделся в поисках бутылки, из которой можно было бы снова наполнить бокал.

– А что он умеет говорить? – интересовались столпившиеся вокруг клетки Якоба.

– Бедненький, заперли его! – пожалел кто-то попугая. – Да откройте же клетку!

Дверцу тут же отворили, и через мгновение несколько ошалевший от непривычной свободы Якоб уже летал по всей гостиной.

Собравшиеся следили за ним в восхищении, которое перешло прямо-таки в экстаз, когда он свалил на пол античную вазу. Сам Якоб этого слегка испугался и сел на стол.

Вдруг он вытаращил глаза. Они стали похожи на глаза Трины, когда она нюхала отбивную, или на глаза Петера, пробовавшего напиток. Слишком уж это было невероятным. Якоб озирался вокруг, неужели все это наяву – он стоит среди бесчисленных рюмок, в большинстве из которых что-то есть! Он вытаращил глаза еще больше. Что бы это значило?

Двумя прыжками он достиг ближайшей рюмки, осторожно погрузил в нее клюв, мгновение дегустировал содержимое, затем опустил клюв глубже. Тут же послышалось бульканье.

– Смотрите! – закричали гости. – Попугай пьет виски!

– А вы не пьете? – крикнул со своего кресла Петер.

– Черт побери, ну и вечер, такого у нас еще не бывало! – в восторге повторял Ульрик.

* * *

– Ну вот, еще чуть-чуть – и была бы катастрофа, – с упреком сказала Тове. – Ты сегодня совсем не обращаешь внимания на семафор. Ты что, расстроен чем-нибудь?

– Немного, – ответил Эрик.

– А в чем дело?

– Я подал заявление об уходе. Дольше тянуть было нельзя – председатель уезжает в Париж.

– И что, раскаиваешься теперь?

– Да нет, просто у меня ничего не вышло. Я сказал им, что ухожу, потому что имею более выгодное предложение. А тут как назло прибыли огромные партии оборудования, на всю отрасль: и закрытые кормушки и что ты хочешь. Ну, они и решили, что все это благодаря мне.

– Сказал бы, что ты здесь ни при чем.

– Говорил, а они думают, что я из скромности, и, хоть ты тресни, не отпускают. Председатель спрашивает, на сколько больше мне обещают на новом месте, ну я сказал – на двести крон в месяц, а он говорит – набавит мне три сотни, лишь бы я не уходил.

– И ты что, согласился?

– А что оставалось делать? Теперь простить себе этого не могу. Осточертело мне это дурацкое Объединение. Все равно я оттуда уйду!

– Ну ладно, не переживай так, – сказала Тове. – Просто нужно прогулять столько дней, чтобы это действительно – почувствовалось. Они тебя уволят.

– Остается лишь ждать да надеяться, – вздохнул Эрик и дал своему поезду полный вперед.

* * *

Ильза толкнула дверь в свою комнату и втащила туда Пребена.

– Ну и галдеж, сил моих больше нет, – сказала она и затворила дверь. – А здесь хоть вдвоем побудем. Что может быть лучше, верно?

– Конечно, – согласился Пребен.

– Ох, как я устала. – Ильза легла на кровать. – Нет-нет, иди сюда, ко мне, – приказала она, увидев, что Пребен хочет опуститься в кресло.

Пребен присел на край кровати.

– Да садись ты ближе!

Он слегка подвинулся. Она взяла его за руку.

– Только не думай, что ты и сейчас отделаешься морским боем, – сказала она.

Пребен обещал, что больше предлагать ей топить корабли не будет. Выходит, верно он тогда почувствовал, что эта игра – не для нее.

– Если не удастся сегодня соблазнить тебя, уйду в монастырь, – вдруг сказала она.

– Как-как? А-а-а… – Пребену смысл этой фразы показался несколько странным.

– Ты девственник, верно? – спросила она немного погодя.

– Что? – Пребен покраснел. – В некотором роде да, если можно так выразиться.

– Ничего, я тебя этому живо научу!

– Спасибо!.. – Пребен был хорошо воспитан.

– Ложись ко мне, – сказала она.

Пребен послушно лег. Она положила голову к нему на руку и крепко прижалась всем телом.

– Правда, приятно лежать вот так, вместе? – спросила она.

– Очень, – подтвердил Пребен.

Возникла новая пауза, во время которой ровно ничего не произошло. Ей начало казаться, что он туповат даже для начинающего. А вдруг он просто ожидает, когда она начнет его обучать, как обещала?

– Может быть, – сказала она, – может быть, ты все же снимешь для начала галстук?

* * *

– Вот так. – Момберг положил матрац на кухонный пол. Там уже лежал один, и теперь он старался расположить второй вровень с первым. Он не видел никаких причин изменять своей аккуратности.

За его действиями внимательно следила фру Момберг. Она была очень бледна.

– Ну вот, мать, – успокаивающе похлопал он ее по руке. – Ничего страшного тут нет. Примем пару таблеток и не заметим, как заснем навсегда.

Он достал пузырек с таблетками и отсчитал по четыре штуки каждому. Двойная доза в сравнении с обычной. Так что, подумал он, должно подействовать наверняка. Затем он налил воды в два стакана.

– Это тебе, – протянул он жене таблетки и воду.

Потом они одновременно положили их в рот и запили водой. Обстановка была такая торжественная, что, поднося стакан к губам, Момберг чуть не сказал ей: «Твое здоровье!»

– Ну что ж, ложись, – сказал он. – Таблетки действуют быстро.

Фру Момберг послушно легла на один из матрацев. Он укрыл ее одеялом.

– А ты? – спросила она дрожащим голосом.

– Сейчас. Осталось последнее.

Он убедился, что окно закрыто, а все щели плотно заткнуты газетами, осмотрел двери, а затем остановился у газовой плиты, оборудованной несравненными горелками Момберга. Эти три горелки были единственными экземплярами, когда-либо бывшими в употреблении. Момберг рассматривал их некоторое время; множество мыслей пронеслось у него в голове. Но вот он решительно открыл краны, послышалось шипенье выходящего газа.

– Вот и все. – Момберг покончил со своим последним делом в этом мире. Он лег на матрац рядом с женой и укрылся. Его рука сверху, сквозь одеяло, нащупала руку жены и крепко ее сжала.

– Тебе удобно? – спросил он.

– Очень, – ответила она слабым голосом.

Момбергу тоже было очень хорошо. Сказалось действие таблеток – он чувствовал, как тело его слабеет и тяжелеет. Ощущение было удивительное – медленно проваливаться куда-то, прочь от патентов, от законов, распоряжений, полиции, судей и всего прочего, что создано для мук человеческих. Через минуту он уснет, а пока будет спать, газ заполнит комнату, и он больше никогда не проснется, во всяком случае в этом мире. Момберг не мог окончательно уяснить себе, верит ли он в существование иного мира. Но сейчас он предпочел бы, пожалуй, чтобы его не было. Никакие миры больше не внушали ему доверия…

* * *

Общество заметно притомилось. Бодрым и оживленным был только Якоб, впрочем, он позже начал. Скрипучим голосом орал он на всю гостиную свою любимую песню.

Петер сидел на диване, окруженный несколькими молодыми людьми, и рассказывал историю своей жизни.

– Не буду хвастать, – говорил он, – но у меня был необычайно красивый тенор. Все считали, что я стану вторым Джильи.

– Но ты им не стал, – констатировал один из слушателей.

– Не стал, – согласился с ним Петер. – И только потому, что произошло несчастье. Мой отец был бешено ревнив. Одна мысль постоянно сверлила его мозг – он считал, что мать ему неверна. И однажды его помешательство дошло до такой степени, что он, взяв где-то револьвер, убил ее, а потом выстрелил себе в висок.

– Какой ужас, подумать только!

– Ужасный случай, – подтвердил Петер. – После этого я должен был оставить квартиру, жить мне стало негде. Много ночей провел я на садовых скамейках, пока не подхватил острейший ларингит. Несколько месяцев провалялся в больнице, выздоровел, но голос пропал.

Слушатели были чрезвычайно взволнованы: ведь это настоящая трагедия!

– Да ладно, я кончаю, – мужественно заявил Петер. – Все – в далеком прошлом, и мне хотелось бы об этом забыть.

Он залпом осушил свой бокал.

– Кто-нибудь видел Пребена? – в комнату вошел Ульрик Аллерхольм.

– Он наверху, забавляется в постели твоей сестры, – сообщил ему кто-то.

– Ах, черт! А ведь утром нужно варить кофе мумиям, я обещал напомнить ему…

– Каким еще мумиям?

– Да соседям. Он у них служит горничной.

По всеобщему мнению, беспокоить сейчас Пребена было бы бессердечно. Лучше уж самим сходить к мумиям и сварить им кофе.

Через несколько минут дюжина гостей пробиралась в соседний сад. Один из них нес Якоба, Трина следовала за Петером по собственному почину.

Они не думали, что парадная дверь окажется на запоре, но Ульрик все уладил – он выбил стекло на кухне, влез в дом и отпер дверь.

Приготовление кофе также было сопряжено с известными трудностями. Никто не знал, что где лежит, а тут еще они наткнулись на бутылку коньяку, и поиски пришлось на некоторое время прервать. Наконец кофе сварили, на подносе расставили чашки, кофейник, сливочник и прочее.

Ульрик взял поднос, остальные выстроились за ним длинной колонной. Чтобы придать процессии торжественность, некоторые прихватили крышки от кастрюль и деревянные ложки – для музыкального сопровождения. Чувствовалось искреннее желание устроить для этих мумий все как можно лучше.

И вот шествие двинулось в такт музыке вверх по лестнице. После недолгих поисков они нашли нужную дверь и вошли в комнату, где два странных, иссохших существа безмятежно посапывали в большой двуспальной кровати.

– Да играйте же громче! – крикнул Ульрик. – Они дрыхнут как бревна.

Оркестр ударил с новой силой; одновременно Ульрик проревел, что кофе, черт бы вас побрал, подан!

Это подействовало. Словно их дернули за нитку – оба существа вдруг сели в постели и, потрясенные, уставились на окружившую их шайку.

– Ва-ва-ва… – бывший зубной врач Мельвад тщетно пытался что-то произнести.

– Господа, кофе подан! – торжественно повторил Ульрик.

В это время гость, несший Якоба, упустил его. Тот взвился вверх и тут же шарахнулся в сторону постели. Затем он пронесся несколько раз над самыми головами мумий, которые в ужасе пригибались.

– Две старые балды! – прокричал Якоб.

– Воистину! – грянула шайка хором, а оркестр сыграл туш крышками от кастрюль.

Мумии пытались что-то вымолвить, но до сих пор им это не удалось сделать. Лица их были по цвету ближе всего к голубому.

– Вы будете пить кофе или вы не будете пить кофе? – Терпение Ульрика подходило к концу.

Мумии на этот вопрос не реагировали. Вдруг Ульрик поскользнулся на коврике, и поднос со всем содержимым полетел в постель.

Это потрясение оказало на фру Мельвад благоприятное воздействие – к ней вернулся дар речи.

– Помогите! – взвыла она. – Помогите! Полиция!

– Идемте, – сказал Ульрик. – Делать здесь больше нечего. Благодарности, видать, не дождешься.

Процессия потянулась из комнаты, стала спускаться вниз по лестнице. Петер удалился, лишь изловив Якоба.

– Ну и свиньи! – сказал кто-то уже внизу. – Тут из кожи вон лезешь, стараешься как лучше…

– Терпеть не могу этих типов, – отозвался Ульрик. – И как только с ними Пребен уживается!

* * *

Момберг поднимался по длинной-длинной лестнице куда-то за облака. Он шел ужасающе долго, а конца пути все не было. Но вот он увидел, что лестница кончилась и здесь его ожидает группа каких-то белых фигур с видом очень строгим и серьезным.

Едва Момберг достиг последней ступеньки, навстречу ему выступил старик с длинной белой бородой. В руках он держал большую толстую книгу.

– Фабрикант П. Момберг? – спросил он низким голосом.

Момберг ответил утвердительно.

– Вы подозреваетесь в нарушении параграфа сорок восемь шестьдесят четыре двадцать восемь приложения к распоряжению номер семьдесят четыре пятьдесят три шестьдесят пять семьдесят восемь два от пятьдесят третьего января тысяча девятьсот девяносто второго года, – сказал старик.

– Ну что ж. – Момберга не удивило, что он нарушил и этот параграф.

– Вы пытались покончить с собой при помощи горелки, на эксплуатацию которой у вас нет разрешения, – продолжал старик.

– Вот как? – Момберг все же удивился. Он не думал, что и здесь занимаются такими делами.

– Приговариваетесь к возвращению на землю с последующим пребыванием там. На неопределенный срок.

Момберг нашел наказание слишком суровым, но обдумать этот вопрос детальнее не успел. Две белоснежные фигуры тут же схватили его за руки и поволокли к лестнице. Потом, по знаку старца, дали ему такого пинка, что господин Момберг кубарем покатился вниз.

Он летел и летел, сквозь облака, мимо Солнца и планет, падал и падал, пока наконец не проснулся и не обнаружил, что лежит в своей кухне на полу, рядом с матрацем.

Потребовалось еще некоторое время, чтобы понять, что случилось, теперь же для него ясным было одно – он жив. Рывком приподнявшись, он взглянул на жену, она дышала глубоко и спокойно, как дышат во сне, щеки ее разрумянились. Значит, и она жива.

Но ведь они открыли газ, в комнате стоял его запах, да и слышно было, как он выходил из горелок.

Тут Момберга охватил ужас: ведь так можно отравиться. Он вскочил на ноги, закрыл краны и отворил окно настежь. Минуту он стоял там, вдыхая острый запах осени и наслаждаясь ощущением возвращения к жизни. Потом он разбудил жену.

– Где это мы? – Она смотрела на него перепуганными глазами.

– На кухне. – Он взял ее руку в свою. – Мы живы.

– Как же так? Ведь ты открыл газ!

– Думаешь, я что-нибудь понимаю? – сказал он. – Тут ясно одно – такая уж у нас судьба.

Он посидел еще рядом, держа ее руку в своей, потом встал, повыдергивал газетные затычки и отворил дверь. В прихожей на полу лежала газета. Момберг поднял ее, взгляд скользнул по первой странице. Его внимание привлек заголовок: «Лопнул газопровод».

Момберг пробежал статью глазами. Вчера вечером по причине перегрузки в сети прорвало газопровод. Пришлось отключить некоторые районы города, но это ненадолго – за ночь магистраль должны отремонтировать, а утром подача газа возобновится.