Текст книги "Учитель (СИ)"

Автор книги: Филип Жисе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)

Глава 6. Что делать?

Александр Петрович настолько увлекся рукописью, что даже не заметил, как пришла с работы Надежда Васильевна. В это время Александр Петрович как раз кряхтел над главой о своем детстве. Все его мысли были где-то там, в прошлом. Старик что-то писал, черкал, снова писал. Он радовался, когда приходило вдохновение, и скрипел зубами, когда оно некстати решало его покинуть. Тем не менее, он чувствовал, как с каждым новым абзацем в груди растет удовлетворение от того, что делал. Это было так мучительно, и в то же время, так упоительно.

Надежда Васильевна вошла в квартиру и замерла, удивленная тишиной и мраком, царившим в квартире. Она знала, что в это время муж, как правило, сидел перед телевизором с пультом в руках. Сейчас же необычность обстановки в квартире ее насторожила и даже обеспокоила. В квартире было темно, лишь из-под двери спальни пробивался мягкий свет настольной лампы.

Надежда Васильевна включила свет в коридоре и сняла пальто, затем стянула сапоги и надела тапочки. Выключив свет, она, стараясь не шуметь, двинулась в сторону искорки света, пробивавшейся из-под двери спальни. Взявшись за ручку, Надежда Васильевна открыла дверь и заглянула в комнату. Увиденное ее поразило, настолько необычным оно было. Александр Петрович склонился над столом с ручкой в руках и что-то чиркал в тетрадке. Губы мужа бесшумно двигались, время от времени тишину комнаты нарушало бормотание вперемешку с чертыханьем.

Надежда Васильевна улыбнулась и прикрыла дверь, после чего развернулась и направилась на кухню.

Клацнул ключ в замочной скважине. Входная дверь открылась, и в квартиру вошел Сашка. Закрыв за собой дверь, он посмотрел на темную квартиру, недоумение появилось на его лице.

– Привет, мам. А почему так тихо? – спросил он, повернувшись к матери. – Что-то случилось? И где батя?

– Привет, Сашка. Представь, и я так подумала, когда вошла в квартиру, – Надежда Васильевна оторвала взгляд от тарелки с супом и посмотрела на сына. – Но не беспокойся, твой отец решил заняться литературными трудами. Я заглядывала в спальню. Он настолько увлечен, что даже не заметил моего прихода.

– Правда? Интересно, с чего это вдруг?

– Не знаю, Саш, – Надежда Васильевна пожала плечами и вернулась к прерванному занятию. – Ой, кто здесь?! – Надежда Васильевна подскочила на стуле, почувствовав как кто-то коснулся ее ног под столом.

Из-под стола показалась голова Шарика. Глаза улыбались, а хвост барабанил по ножке стола с такой силой, словно хотел сделать стол трехногим.

– Ах, это ты, проказник, – сказала Надежда Васильевна, завидев собаку. – Саша, как всегда, забыл тебя покормить или тебе, как всегда оказалось мало? Ну, тогда подожди, пока я поем, а потом и тобой займусь.

Шарик залаял и сильнее замотылял хвостом.

– А ну тихо, – шикнула на собаку Надежда Васильевна. – Будешь гавкать, без ужина оставлю.

Услышав лай Шарика Александр Петрович, словно очнулся от сна.

– Ого, – сказал он, взглянув на часы, тикающие на стене. – Уже 19 часов. Засиделся я.

Но взглянув на несколько исписанных листов тетради, он почувствовал не только гордость, но и удовлетворение, такое, о существовании какого он и не подозревал. Осознание того, что он не зря потратил время, что весь его жизненный опыт может помочь другим людям, наполнило его сердце теплом и светом, пробудив к жизни широкую улыбку на его лице. Но главным было то, что за все время работы над рукописью, Александр Петрович ни разу не вспомнил о болезни. Ее словно и не было, а воспоминания о ней казались не более чем отголосками ночных кошмаров.

– Это же Надюша должна была с работы уже прийти, да и Сашка тоже.

Старик поднялся из-за стола, посмотрел на тетрадку на столе и снова улыбнулся.

– Как же это все же прекрасно, – сказал Александр Петрович, наслаждаясь чувством искреннего удовлетворения, которые испытывал в эти минуты. – Я словно вернулся в детство, такое далекое и такое милое сердцу. Эх, каким же я глупым был, – в который раз упрекнул себя Александр Петрович. – Что ж я раньше не прислушался к зову своего сердца? Но что прошлым жить, вернуть его, все равно не вернешь, а вспоминать об утраченном, только больнее себе делать. Тратить время на сожаления, тратить время впустую, а я себе это позволить не могу, не имею права. На том свете буду сожалеть, а сейчас надо стремиться к тому, чтобы наверстать упущенное. Я хочу верить в то, что смогу это сделать. Хочу. Прочь сожаления! Прочь прошлое! У меня нет на тебя времени, пока есть настоящее. Я дышу сейчас, я чувствую сейчас, я живу сейчас. Вот это и важно. Вот этому и надо уделять внимание.

Александр Петрович вздохнул и двинулся к двери. Но его вздох не был вздохом сожаления или печали. Это не был вздох слабого человека. Нет. Это был вздох сильного человека, человека уверенного, знающего, человека, обретшего внутреннюю силу.

– О, вы уже дома, – старик улыбнулся, войдя на кухню. – Это очень хорошо. Как сказала маленькая девочка, которую я повстречал сегодня на улице, хорошо, что очень хорошо. Как ваши дела?

Надежда Васильевна, выливавшая Шарику остатки супа из кастрюли в миску, забыла о Шарике, повернулась к мужу и захлопала глазами. Улыбка появилась на ее лице. Сашка-младший в это время наминал макароны с котлетами, и, услышав отца, замер с ложкой у рта. Кусок хлеба выпал из рук, благо на стол, а не на пол.

– Бать, ты чего? – Сашка осторожно положил ложку на тарелку и посмотрел на отца.

– И правда, Саш, чего это ты? – спросила Надежда Васильевна. – С каких это пор ты заинтересовался нашими делами? И куда это ты уже успел сегодня сходить?

– А вот с этих самих пор и заинтересовался, – улыбка и не думала покидать лицо Александра Петровича. – У меня к вам есть разговор. Сможете мне уделить несколько минут?

– Батюшки, – Надежда Васильевна хлопнула в ладоши. – Да что же это с тобой такое произошло? Будто подменил кто. Конечно, мы тебя выслушаем. Что ты нам хочешь сказать?

– Думаю, кухня не лучшее место для бесед. Давайте перейдем в зал.

– Хорошо, – только и сказала Надежда Васильевна. Растерянное выражение появилось на ее лице. Она чувствовала, что с ее мужем что-то произошло и это ее пугало.

– Бать, – послышался голос Сашки-младшего. – А это не может подождать? Может после еды, а то остынет и есть потом противно будет.

– Конечно, может, – сказал Александр Петрович. – Даже лучше будет, если ты поешь сейчас, а не потом. Да, и про Шарика, Надюша, не забудь, – Александр Петрович повернулся к жене. – Я кормил его в обед, да уже вечер. Я с ним позже пойду, прогуляюсь.

– Хорошо, Сашенька, – отозвалась Надежда Васильевна, возвращаясь к кастрюле с остатками супа. – Ты только не волнуйся. Накормим твоего Шарика и тебя с ним заодно.

– Я не волнуюсь, Надюш, – рассмеялся Александр Петрович. – А вот кушать я не хочу. Что-то аппетита нет... Я пойду в зал, а вы как только, так сразу и приходите.

– Сашка, ты меня пугаешь! – воскликнула Надежда Васильевна. – Да что с тобой?!

– Не волнуйся, – улыбнулся Александр Петрович. – Все... все хорошо.

– Попробую тебе поверить, но что-то мне это все не нравится, – Надежда Васильевна повернулась к умывальнику и принялась мыть посуду.

– Мне тоже многое не нравится, – пробормотал Александр Петрович, выходя из кухни и направляясь в зал. – Но выбирать не приходится.

– Пугает меня твой отец, – сказала Надежда Васильевна, повернув голову к сыну, когда Александр Петрович покинул кухню. – Чувствую, что-то случилось. Я его таким никогда прежде не видела.

– Да брось, ма, – сказал Сашка-младший, работая челюстью. – Видишь, человек за книгу взялся, вот и решил тебя обрадовать новостью, а ты говоришь, пугает. Этим точно не испугаешь. Меньше думай о плохом, оно тебя стороной и обойдет. А будешь звать лихо, оно не заставит себя долго ждать.

– Кто его знает, Сашка, может ты и прав. Но все равно на душе тревожно, авось что-то да случилось. С чего-то ему да и приспичило начать что-то там писать. Что ни говори, а на все есть причина. Дыма без огня не бывает.

– Не бывает, – кивнул Сашка, берясь за стакан с компотом. – Но почему обязательно должно произойти что-то плохое?

– Не знаю. Вот чую и все.

– Меньше об этом думай и не будешь чуять, – хмыкнул Сашка, после чего допил компот и поставил стакан на стол. – Я готов. – Можем идти узнавать, что там у бати за разговор к нам есть.

– Идем тогда, – Надежда Васильевна выключила кран с водой и вытерла руки о полотенце. – Что его ждать-то? Итак извелась вся.

Александр Петрович сидел в зале и смотрел новости по телевизору.

– Неужели в мире ничего хорошего не происходит? -думал он, слушая известие о том, как ограбили очередной банк то ли в Донецке, то ли в Днепропетровске. – Разве может человек думать о чем-то хорошем, когда на него со всех сторон льются потоки негатива. А может это специально делается? Есть же люди, которые смотрят за тем, что попадает в эфир, что лучше показать, а что – не стоит. Вот и решает какой-то нелюдь показывать насилие, смерть, ограбления, пиратов, бедствия. И без того народ боится по улицам ходить, а тут его еще больше запугивают. Только никак не пойму, зачем это делается?– старик посмотрел на Шарика, прибежавшего с кухни. Собака покрутилась, покрутилась, да и улеглась на диван.

– Вот если я Шарика начну запугивать, что из этого получится?– размышлял Александр Петрович, выключая телевизор. – Тогда он будет меня бояться. И что дальше? А дальше то, что я смогу им управлять, как мне вздумается. Он будет бояться, значит будет слушаться. Неужели и с людьми так? Держат в страхе, чтобы управлять ими легче было? Как это все сложно, как запутано. Но главное, до этого нет никому дела. Люди живут в собственных скорлупках-мирах и боятся нос высунуть наружу. Что же это такое? Неужели так мы и должны жить? В зависти и ненависти, с сиюминутными вспышками добра и радости. Нет, это неправильно. Так не должно быть. Иисус, Будда, все великие мудрецы прошлого учили не этому. Разве они говорили, что надо жить во зле? Разве о ненависти или зависти они говорили? Нет, только о добре, к ближнему, к животным, к окружающему миру. Так почему же человек забыл эти простые истины? Почему он продолжает жить разумом? Сколько вопросов! А где же ответы?

– Сашенька, что ты нам хотел сказать? – в зал вошла Надежда Васильевна, а за ней и Сашка-младший. – Мы уже освободились.

– Очень хорошо, – кивнул Александр Петрович. – Садитесь на диван. Я хочу с вами поговорить.

Надежда Васильевна села на краешек дивана и положила руки на колени. С тревогой взглянула она на мужа. Весь ее облик, словно спрашивал: Ну, что же ты хочешь сказать? Не томи. Говори.

– Я сяду в кресло, если ты не против, – сказал Сашка-младший, направляясь к креслу, одиноко стоявшему возле дивана.

– Конечно не против. Садись, где тебе будет удобнее, – сказал Александр Петрович, улыбнувшись.

Сашка уселся в кресло и забросил ногу на ногу.

– Ну, давай, бать, говори, что ты нам хотел сказать.

– Да что ты отца торопишь, – повернулась к нему Надежда Васильевна. – Надумает, сам скажет.

– Есть у меня две новости, – сказал Александр Петрович.

– И одна хорошая, а другая плохая, конечно же, – рассмеялся Сашка.

– Да, что ты отца перебиваешь, – всплеснула руками Надежда Васильевна. – Дай же ему досказать, Сашка, – Надежда Васильевна взглянула на сына. Немой укор застыл в ее глазах.

– Та молчу, молчу, мам, – сказал Сашка. – Говори бать. Обещаю больше не перебивать.

– Надюша, в какой-то мере Сашка даже прав. Хорошая новость – я все же взялся за, скажем так, перо и несколько страниц сегодня уже написал. Как же это чертовски трудно оказывается, – сказал Александр Петрович. – В молодости это занятие казалось не таким трудным.

– Значит, батя, быть тебе большим человеком, – сказал Сашка. – Вот напишешь бестселлер, станешь известным, авось и на телевидение пригласят.

– Это очень хорошо, Сашенька, – губы Надежда Васильевна дрогнули и скривились в неком подобии улыбки. Как она ни старалась казаться веселой, но тревога в глазах никуда не делась. Было заметно, что Надежда Васильевна больше волнует вторая новость. В конце концов, не выдержав, она спросила:

– А вторая, что за новость?

– Был я сегодня у врача. Как оказалось, дела мои не очень… не очень хороши, – сказал Александр Петрович, чувствуя как дрогнул голос на последних словах. Страх снова решил опутать своими нитями его разум. Снова напомнил ему, какая страшная болезнь живет у него внутри.

– Что сказал врач, Сашенька? – взмолилась Надежда Васильевна. – Ну, говори же. Неужели опять язва?

– Если бы, – грустная улыбка появилась на лице Александра Петровича. – Нет, Надюш, у меня не язва. Врач сказал, что у меня… что у меня рак поджелудочной железы и жить мне осталось не больше шести месяцев.

Едва Александр Петрович замолк, тишина воцарилась в комнате.

– Вот-те на, – пробормотал Сашка и откинулся на спинку кресла. Взгляд его заскользил по потолку.

Глаза Надежды Васильевны округлились, целая гамма чувств отобразилась на ее лице за несколько секунд. Удивление, недоверие, страх, и, в конце концов, ужас. Надежда Васильевна закрыла лицо руками и заплакала.

– Нет, Сашенька, скажи, что ты пошутил, – Надежда Васильевна отняла руки от лица и взглянула на мужа заплаканными глазами.

– Таким, мам, не шутят, – сказал Сашка и тоже посмотрел на отца. Хотел бы он ошибиться в своем предположении, но отец был серьезен. Он не шутил.

– Может врачи ошиблись, а Сашенька? – спросила Надежда Васильевна. – Такое же бывает.

– Бывает, – вздохнул Александр Петрович. – Только вот бывает со здоровыми людьми, а у меня боли неспроста все же.

– Что же нам делать? Может есть лечение какое? – Надежда Васильевна вытерла слезы с глаз.

– Врач предлагает операцию попробовать, а потом химиотерапию, но надежд на это все мало, а вот убить организм вконец – это запросто. Я почитал в интернете о химиотерапии, страшные дела творит.

– А может, и правда, поможет? Давай попробуем, а? – Надежда Васильевна заглянула в глаза мужу.

– Не знаю, Надюша, не знаю. Врачи сами не верят в то, что операция поможет. Опухоль распространилась и на другие органы. А потом неизвестно еще как организм отреагирует на химиотерапию. Если уж осталось полгода, то хотел бы я их прожить не с уткой под задницей.

– Сашенька, и все же давай попробуем, – убеждала мужа Надежда Васильевна. – С Божьей помощью оно как-то может и уладится все.

– Ничего не могу сказать, Надюша. Я всю жизнь на Бога надеялся, в церковь каждый месяц ходил, а лучше бы на себя понадеялся, тогда может и не было бы ничего такого.

– Да что же ты говоришь такое, Сашка? – всплеснула Надежда Васильевна. – Бога побойся, говоришь такое.

– Боялся уже, – пробормотал Александр Петрович. – Хватит.

– Упрямый какой, – только и сказала Надежда Васильевна. – Саш, может тебя он послушается, скажи хоть ты ему, – Надежда Васильевна повернулась к сыну.

– А что я ему скажу? Не маленький же. Сам знает, что делать.

– То ж то и оно, – сказал Александр Петрович. – Сам знаю, что делать.

– И что же ты будешь делать-то? – спросила Надежда Васильевна.

– Я собираюсь... – начал было Александр Петрович, да вовремя спохватился.

– Что собираюсь? Ходить людей жизни учить? Тогда тем более меня никто не выпустит из дому. Нет, нельзя это говорить. Мало ли что взбредет Надюше в голову. Вдруг решит, с ума сошел и в психушку упечет. Что же тогда сказать-то?

– Собираюсь жить так, как никогда раньше не жил, – наконец-то сказал Александр Петрович. – Вот книгу начал писать, а дальше видно будет. Полгода – не такой уж и маленький срок. Да и что мне бояться смерти. Я свой век отжил. Сыновей вырастил, внуков дождался. Придет время умирать, умру. Все мы там когда-нибудь будем. А сейчас надо жить пока живется.

– Только как же его жить, когда знаешь о таком, – слезы снова полились из глаз Надежды Васильевны.

– Жить так, как будто не знаешь, – сказал Александр Петрович. – Жизнь продолжается, как ни как. Что его заранее в гроб ложиться.

– Тут ты бать прав, – сказал Сашка-младший. – Жизнь-то продолжается. Но делать все равно что-то надо.

– А я не собираюсь сидеть сложа руки и ждать пока старуха с косой придет по мою душу. Полгода – не ахти какой срок, кто знает, может и его у меня нет, но на это я уже не обращаю внимания. Сколько проживу, столько проживу. Главное, знать, как ты хочешь прожить это время – жалея себя и с ужасом ждать дня Х или постараться не думать о смерти, продолжать жить и делать то, что ты еще в силах сделать.

– И что же ты собираешься делать? – спросила Надежда Васильевна.

– Жить, – улыбнулся Александр Петрович. – Знаешь, Надюша, когда ты одной ногой там, – Александр Петрович показал глазами куда-то вверх, – очень хорошо начинаешь понимать, что ценно в нашей жизни, а что всего лишь мусор. И сейчас я понимаю, что самое ценное в нашей жизни – это сама жизнь, не машины, не квартиры, яхты или работа. Нет, это все второстепенное, а часто и ненужное. Самое главное – жизнь, но не просто жизнь, а та, которая соответствует желаниям твоего сердца.

– И какие же желания у твоего сердца, Сашенька? – Надежда Васильевна подняла покрасневшие глаза на мужа.

– Впервые в жизни я очень хорошо знаю, что хочу. Например, сделать то, что всегда хотел – написать какую-то мудрую книгу, книгу, которая, хотелось бы, стала полезной для других.

– Ну, пиши, что я могу тебе еще сказать. Если чувствуешь, что можешь, то пиши, – Надежда Васильевна вытерла краешком фартуха уголки глаз, – да только лечиться тоже надо.

– Опять ты за свое, – вздохнул Александр Петрович. – Даже перед смертью не могу сделать так... так, как чувствую будет лучше.

– Да кто ж тебе запрещает? – слезы снова полились из глаз Надежды Васильевны. – Я ж не враг тебе. Как лучше хочу.

– Лучше меня никто не знает, что лучше для меня. Ну, засиделся я тут с вами, а мне писать надо, – Александр Петрович поднялся с кресла и двинулся к выходу из зала. – У меня теперь каждая секунда на счету. Спасибо, что уделили мне время.

– Видишь какой упрямый, – Надежда Васильевна повернулась к сыну, когда муж ушел в спальню. – У него рак, это же подумать только, не какая-то там простуда, а он черт знает что вбил себе в голову и не достучишься.

– А может не надо стучать, мам? – Сашка упер локти в бедра и положил на руки голову. – Ему же не пять лет, голова на плечах есть, знает, что делает.

– Я вот уже сомневаюсь есть ли у него голова на плечах. С ума что ли сошел? Даже не знаю, что делать с ним. Хоть бери и насильно в больницу волоки.

– Не надо никого никуда тащить насильно. Дай ему время обдумать все. Ему сейчас тоже не сладко. На вид он ничего, держится, но кто знает, что у него внутри творится. Ты права, рак – это не простуда, представь, как ему знать, что у него такая болезнь. В любом случае это его жизнь и ему решать, как с ней поступать.

– Ой, Сашка, Сашка, – вздохнула Надежда Васильевна, вставая с дивана. – Мне от этого нисколько не легче. Идем Шарик, – Надежда Васильевна повернулась к собаке, выглядывавшей из-под журнального столика. – Идем, покормлю тебя.

Надежда Васильевна направилась на кухню, а за ней, виляя хвостом, побежал Шарик.

Глава 7. В неизвестность

Следующим утром Александр Петрович проснулся не в духе. Всю ночь ему снились кошмары. Проснувшись, он долгое время лежал и смотрел в потолок. Лежа в тепле и уюте собственной квартиры, он уже не думал, что идти учить неблагодарных соотечественников, которых мало что интересует кроме еды, денег и секса, – это такая уж хорошая затея. Страх и сомнения снова овладели им. И чем больше он думал о своей безумной затее, тем больший страх овладевал им. К тому же, живот снова разболелся. Может, и правда, стоит рискнуть, лечь в больницу, продолжать писать книгу, а учить других пусть кто-то другой возьмется? Он простой человек, работяга, кто такого послушает? Был бы он каким-то известным ученым, философом или другой известной личностью, тогда может кто-то его бы и послушался, а так, с его тремя годами ПТУ и жизненным опытом простого человека, который никогда звезд с неба не хватал, таких не слушают, таких даже не замечают.

Александр Петрович закрыл глаза и натянул одеяло на голову. Как хорошо все же дома, тепло, уютно.

– Куда же ты пойдешь, дурья твоя голова? – пробормотал старик. – Как ты будешь жить, что кушать, где спать, да и как ты собрался учить, выйдешь на Майдан, станешь под аркой свободы и будешь разглагольствовать о жизни? Да первый же встречный позвонит в психушку, приедут, рубашку оденут и заберут туда, где мне будет и самое место, среди других сумасшедших, всяких пророков, наполеонов и волшебников. Нельзя так, нельзя. Сиди себе дома, лечись, пиши книгу, хотя кто ее читать-то будет? Ее для начала издать надо, а за какие деньги я ее издам? За пенсию в тысяча четыреста гривен? Не дури, Сашка. Сиди себе дома, в тепле и уюте и... и… и доживай свой век.

На глаза старика набежали слезы.

– А ведь и в самом деле, такая жизнь – это всего лишь доживание. Сидишь и ждешь, когда старуха с косой придет за тобой. Не так ли я и жил всю жизнь? Всегда чего-то ждал. И вот дождался, – Александр Петрович вытер, выступившие на глазах слезы. – Вот так наверняка нельзя. Нельзя так жить. Если я так проживу и остаток своей жизни, тогда... тогда лучше сейчас умереть. Не жизнь это. Не жизнь!

Александр Петрович почувствовал, как кольнуло сердце в груди.

– Я так не могу, – всхлипнул старик. – Теперь так не могу. Я не хочу лежать в тепле и уюте и ждать, когда старуха с косой придет за мной. Я должен что-то делать. Я же не тепличное растение, хотя всю жизнь таким был, я... я человек, может и не лучший представитель человеческого рода, но все же человек. У меня есть сердце, а оно хочет движений, оно хочет стремиться, хочет достигать, хочет преодолевать трудности, хочет жить, в конце концов. Я не знаю, что буду кушать, не знаю, где буду ночевать, но знаю, что остаток своей жизни хочу прожить не так, как жил всегда. Пусть это будет безумием, пусть меня считают сумасшедшим, но иначе не могу. Я чувствую, что именно так и должен поступить. Должен! Несмотря на страхи, несмотря на сомнения, несмотря на непонимание со стороны других. Моя жизнь не вечна. Фитилек моей свечи жизни почти догорел. Маленькое дыхание смерти и он потухнет навсегда. Я не могу просто сидеть и ждать, когда это произойдет. Я должен действовать. Прямо сейчас. Сию минуту.

Александр Петрович отбросил одеяло в сторону и свесил ноги с кровати.

– К черту старость, к черту боль в суставах, к черту болезни. Я должен действовать. Я не могу себе позволить тратить время впустую. Только не сейчас. У меня его и так немного осталось.

Что-то мокрое и холодное коснулось его пятки. Старик глянул вниз и увидел нос Шарика, торчащий из-под кровати.

– Шарик, дружочек, ну, доброе утро, – сказал Александр Петрович и потянулся рукой к носу Шарика. Собака высунула голову и посмотрела на старика. Из-под кровати послышался стук собачьего хвоста о паркет.

Старик щелкнул Шарика по носу и поднялся с кровати. Часы на тумбочке показывали 8:35.

– Мы с тобой Шарик, как всегда, остались одни на хозяйстве, – Александр Петрович надел тапочки и пошлепал на кухню. Шарик выбрался из-под кровати и побежал за ним, мотыляя хвостом из стороны в сторону.

– Что у нас сегодня на завтрак? – Александр Петрович принялся звенеть крышками кастрюль, стоявших на плите. Заглянув в сковородку, он увидел жареную картошку, яичницу и несколько котлет. В одной из кастрюль оказался борщ, в другой – компот.

– Ну, Шарик, сейчас мы с тобой попируем, – улыбнулся старик и посмотрел на собаку, сидевшую у ног. – Не знаю, как ты, а вот я уже не скоро буду пировать.

Легкая грусть появилась в его голосе.

– Пойду я Шарик, что ли зубы почищу... да и умыться не мешало бы, – сказал Александр Петрович, направляясь к выходу из кухни. Но войдя в ванную, старик подумал, что хорошо было бы не только умыться, но и принять ванну. Будет ли у него еще когда-нибудь хотя бы одна возможность помыться? Сможет ли когда-нибудь его старое тело снова понежиться в теплой воде?

Александр Петрович вставил в ванную заслонку и включил краны с горячей и холодной водой. Затем посмотрел в зеркало, висевшее над умывальником, и произнес, коснувшись рукой щеки:

– Желтый ты какой-то, Сашка. Глаза впавшие. Иссохший весь. Правду Надюша говорит – кожа да кости. Таким ли ты хотел закончить свою жизнь? Старик. Доживающий свой век больной старик. И умрешь ты даже не от старости, а от болезни, – Александр Петрович смахнул слезинку, выступившую на глазу. – Что с тобой происходит, Сашка? Не плакал же раньше никогда, а тут что ни день, то слезы. Чувствуешь близкую смерть? А умирать страшно. Что ждет тебя там, по ту сторону жизни? Новая жизнь, как проповедует религия или забвение, тихое спокойствие, не обремененное жизнью?

Александр Петрович включил кран над умывальником и умылся, затем почистил зубы, выключил воду и вытер лицо полотенцем. Взгляд его снова устремился к зеркалу.

– Наверное, правду говорят, что прожить жизнь надо так, чтоб больше не хотелось. А мне-то хочется. Нет у меня удовлетворения от прожитой жизни. Вот тут чувствую…, – Александр Петрович положил руку на грудь, – чувствую, что можно было прожить жизнь иначе. Где-то я ошибся. Знать бы где да только не все ли равно уже. Прошлое не вернешь, настоящее не радует, а будущего и нет совсем, – Александр Петрович вздохнул и тихо повторил. – Нет совсем... Ну, хорош горевать. Все равно ничего уже не изменишь. Постарайся сделать так, чтобы хотя бы на смертном одре не пришлось слезы лить. Делай то, что задумал, а там будет так... так, как и должно быть.

Александр Петрович наклонился и потрогал воду в ванне.

– В самый раз, – удовлетворенно сказал старик. Раздевшись, он забрался в ванну и погрузился в воду по плечи.

– Как хорошо-то, – пробормотал Александр Петрович, закрывая глаза. Старик чувствовал, как горячая вода обволакивает тело, ласкает его и расслабляет. Блаженная улыбка появилась на лице Александра Петровича. Почему-то в памяти всплыло его детство. Вот он босоногий мальчишка в дырявых штанишках, штопанной рубашонке и отцовской кепке, бегающий под дождем во дворе отчего дома. А вот он уже в школе. И в снег и в дождь, вставая чуть свет, он брал свой потертый ранец и отправлялся в другое село на занятия. Ему всегда нравилась литература. Толстой, Достоевский, Шекспир, Гоголь – когда-то были его любимыми писателями. Приходя со школы, он зажигал керосиновую лампу, забирался на печку и погружался в воображаемый мир, так мастерски нарисованный автором. Да, в детстве читать он любил. Именно тогда он и попробовал писать. Надолго его не хватало, но это занятие он любил. В то время это занятие казалось ему чем-то очень похожим на волшебство. Ты чувствуешь себя богом, создаешь мир, населяешь его людьми, заставляешь их любить или страдать, смеяться или плакать.

Александр Петрович почувствовал, что засыпает, а еще он ощутил ноющую боль в подреберье. Старик открыл глаза и сел.

– Нет, надо выбираться отсюда, – сказал он, поднимаясь на ноги. – Пора отвыкать от всех этих излишеств.

Спустя несколько минут Александр Петрович вышел из ванной и прошел в зал.

– А ну, Шарик, уступи место старику, – сказал Александр Петрович, сгоняя собаку с дивана. – Что-то меня горячая вода разморила немного. Вялость какая-то в теле. Фух.

Александр Петрович лег на диван и закрыл глаза. Грудь старика тяжело поднималась и опускалась, как будто он находился перед этим не в ванной, а в тренажерном зале. Шарик, покинув диван, нашел себе новое место под лежбище – кресло. Умастившись в кресле, он положил голову на лапы и принялся наблюдать за стариком.

– Странная все-таки штука жизнь, – пробормотал Александр Петрович. – Когда ничто тебя не тревожит, ты даже и не замечаешь ее. Ты живешь – и все. Идешь в школу, поступаешь в вуз, работаешь, любишь, создаешь семью, растишь детей. Но когда на твоем жизненном пути появляется старуха с косой, ты начинаешь задумываться о таких вещах, о которых никогда и не думал раньше – что есть жизнь? что управляет человеком – судьба, бог, рок? почему человек несчастлив? что делает его несчастным? Удивительные вопросы. Недаром над ответами на эти вопросы веками бились лучшие умы человечества. И что удивительно, так никто и не смог сказать ничего конкретного. Предположения и только предположения. Как же все-таки удивительна жизнь. Сколько загадок, сколько тайн. Будь мне дан второй шанс, я бы посвятил жизнь познанию. Это же так интересно и захватывающе. Смотреть, наблюдать, познавать, быть ребенком, который делает первые неуверенные шаги по жизни. Почему же я когда был маленьким, хотел быстрее стать взрослым? Почему я не берег свое детство? Обидно... обидно смотреть назад и понимать, что жизнь, которую ты прожил, можно было бы прожить иначе. А кто виноват? Государство? Общество? А может сам человек? Невежественен человек, невежественны и поступки его. Ограничен человеческий разум, он ищет удовольствия, но не ищет удовлетворения. Как обидно... как обидно мечтать о лучшем, но довольствоваться посредственным. Вот если взять к примеру меня, мою жизнь. Шарик, вот что ты скажешь? – Александр Петрович свесил ноги на пол и посмотрел на дремавшую в кресле собаку.

– Вот мог бы я жить другой жизнью? – продолжал Александр Петрович. – Или, как говорят, против судьбы не попрешь?

Шарик открыл глаза и посмотрел на старика с таким безразличием, что Александр Петрович даже рассмеялся.

– И все же, дружок, как думаешь, мог бы я жить иначе, чем жил до сих пор? Вот если бы тебя, Шарик, не принес Сашка, у тебя была бы другая жизнь. Может так и бегал бы по улице, как раньше, а может, кто другой тебя усыновил бы, – Александр Петрович улыбнулся. – Значит все же как-то можно переть против судьбы, как-то самому ее создавать. Да только вот знать бы, в какую сторону баранку крутить, чтобы не оказаться, как старуха из сказки о золотой рыбке, у разбитого корыта. Знал бы, где упаду, соломки подстелил бы, да побольше-побольше. Эх, кто его знает, как оно могло быть. Жизнь непредсказуема и в этом, думаю, ее прелесть. До смерти сохраняется хоть какая-то интрига… Ну, не знаю, – Александр Петрович поднялся с дивана, подошел к Шарику и погладил того по голове. – Можно ли было в Советском Союзе жить не так, как все? Ага, попробовал бы ты, Шарик, пожить иначе, сразу стал бы врагом народа, – улыбка заиграла на губах старика. – Отправили бы тебя на Соловки или куда подалее. Нет, Шарик, что ни говори, а среда обитания тоже играет немаловажную роль в том, какой жизнью будет жить человек.

Александр Петрович подошел к балконной двери и выглянул на улицу. Мелкий снежок кружился в воздухе. Небо затянуло тучами, большими и темными.