Текст книги "Учитель (СИ)"

Автор книги: Филип Жисе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц)

Глава 2. День рождения

Спустя два часа Александр Петрович сидел за столом в окружении родных и близких и обводил каждого из них взглядом. Он сидел во главе стола, как и положено юбиляру, и улыбался. Здесь были те, кого он хотел видеть в любую погоду и днем и ночью. Его Надюша, Пашка и Сашка, Танюша, маленькие непоседы Витька и Валерка. Были еще Костя, его лучший друг, Костина жена Люба, Олег, второй лучший друг Александра Петровича с женой Наташей, мать и отец Тани, Михаил Александрович и Людмила Игоревна. Вот и все гости. Да и не хотел Александр Петрович больше никого приглашать, хоть и напрашивались. Стар он уже был для гуляний. В его возрасте не гулять, а отдыхать надо. Сколько той жизни осталось. Александр Петрович вспомнил, что где-то вычитал, что в Украине средняя продолжительность жизни мужчин составляет всего шестьдесят два года.

– Это что же, мне осталось два года жить?– подумал Александр Петрович. – Хотя,– старик мысленно махнул рукой. – Если так подумать, то ради чего мне уже жить? Детей вырастил, внуков дождался, вон какие шалопаи,– Александр Петрович посмотрел на Витьку и Валерку.

В эти минуты в глазах старика было столько любви, сколько он, наверное, и к детям мало когда испытывал. Да, свою биологическую программу он выполнил. Так что шестьдесят два или семьдесят два для него не так уж и важно. Хотя жить, конечно, хотелось. Да только вот, жизнь ли это? Власть о людях думать не хочет. Только о себе думает, о своих бездонных карманах, дорогих машинах, вилах за границей. А жизнь между тем дорожает, а вот пенсия расти не хочет. Как была неполных тысяча четыреста гривен, так и осталась. Что ж за них купишь, если только содержание квартиры обходится в пятьсот гривен? А одеться? А кушать купить? А детям помочь? Родители все же. Дал жизнь, изволь заботиться.

Нет, это не жизнь. Александр Петрович вспомнил, как когда-то в молодости мечтал купить машину. И что? Где та машина? Даже за границу ни разу не поехал. А Сашка вот ездил на автобусе. В Германии был, в Чехии. Фотографии привозил. Красиво там конечно. Это не бедная Украина, в которой мужики мрут в шестьдесят два года. Это еще, конечно, кому повезет.

– Эх, – вырвалось у Александра Петровича.

– Что ты так вздыхаешь, Сашка? – спросил Костя, насыпая в тарелку пюре. – Тебе не вздыхать, а радоваться надо. Шестьдесят лет, как-никак, празднуешь. Ты глянь, какой стол. Три дня пить и есть, – рассмеялся Костя. – Или может тебе картошечки положить? Что-то ты загрусти, не ешь ничего.

– Эх, Костик, сколько мы с тобой этой самой картошечки съели, – сказал Александр Петрович. – Помнишь, когда мы только познакомились, когда это было? Где-то в конце семидесятых, так ведь?

– В семьдесят восьмом, Санек, – ответил Костя. – Отлично помню, как мы на Десне вместе рыбу удили. У тебя червяки закончились, и ты решил у меня попросить.

– Да, да, и я это помню, – кивнул Александр Петрович. – Так мы потом пекли картошку всю ночь и самогонкой запивали или наоборот, пили самогон и картошкой заедали.

– Точно, точно. Еды никакой больше не было, осталась одна картошка.

– А какого коропа мы тогда подняли, – вспомнил Александр Петрович.

– Эй, вы чего? – вклинилась Надежда Васильевна. – Это вечер воспоминаний или празднование дня рождения? Никак не пойму. А ну быстро насыпайте тарелки. Костик, твоя очередь тост говорить.

– Ну, Надежда, ты ни грамма не изменилась с тех пор. Как ты только Сашку отпустила на ту рыбалку?

– Чего мне это стоило, – вмешался Александр Петрович. – Неделю после этого кушать готовил.

Взрыв хохота сотряс зал.

– Александр Петрович, вам грех жаловаться на Надежду Васильевну, – сказала Татьяна. – Вы только посмотрите сколько она всего наготовила: салаты какие только пожелаете, котлеты, и свиные и рыбные, капуста тушенная с грибами, битки свиные, индюк запеченный. А вы еще сладкое не видели. Там один торт лучше другого, а вы говорите. Такую жену на руках носить надо с утра до вечера.

– Я ж и носил, – сказал Александр Петрович. – Чего б ей тогда такой стол готовить? Я свою Надюшу люблю. Ею меня, и правда, Бог наградил.

– О-о-о, если бы вы знали, сколько он мне тогда на рыбалке про Надежду наговорил, – встрял Костя.

– Неужто плохое? – всплеснула руками Надежда Васильевна.

– Только хорошее. Я даже завидовать ему стал. Думал где бы и себе такую жену найти.

– И не говорите, что не нашли? – улыбнулась Наташа, жена друга Олега.

– Наше-е-ел, – протянула Костя. – Послал мне Бог Любашу. Теперь, Сашка, я тебе не меньше могу наговорить о жене, чем ты мне тогда.

– Давайте, вы может, потом наедине поговорите? – вмешался Сашка-младший. – Бать, день рождения все же. Здесь не говорить, а пить и есть полагается.

– Ну, все-все, молчу, – сказал Александр Петрович.

Костя тоже замолчал, увлекшись салатом оливье.

– Чей следующий тост? – спросил Павел. – Кому речь держать?

– Костя, хватит есть, – сказала Надежда Васильевна. – Желай другу что-нибудь.

– Так я же ни ел еще ничего.

– Потом поешь, – сказала Люба, его жена. – Нельзя же человеку отказывать.

– Нельзя, значит нельзя, – Костя отложил вилку и поднялся из-за стола.

– Что ж я буду говорить, если у меня стопка пустая? – сказал он, потянувшись к стопке.

– Это мы сейчас исправим, – сказал Павел. Взяв бутылку "Хортицы", он разлил ее содержимое по стопкам.

– Пашка, может папе не надо? – обеспокоилась Надежда Васильевна. – У него желудок больной же.

– Это что же? – послышался голос Олега. – Именинник да в свой день рождения и не выпьет за свое здоровье? Да это как-то не по-нашему.

– Конечно, не по-нашему, – поддержал Олега Костя. – Немножко водочки и желудок будет здоровее некуда. Давай, Сашка. Я тост говорить буду.

Александр Петрович смотрел на стопку до краев наполненную казенкой и думал, а может, и правда, не стоит? Да как-то неловко перед гостями. И день рождения все же. Как тут не выпить. Авось обойдется.

– А вы куда руки тянете? – спросила Татьяна у Витьки и Валерки. Витька, который сидел ближе к маме, подобрался к ее стопке и пытался поднять ее не разлив содержимое. Валерка округлив глаза, наблюдал за братом. – Ты посмотри! Рано вам еще, – сказала Татьяна и отставила стопку подальше от рук детей.

– Дам по жопе, – пригрозил Павел, взглянув на сыновей исподлобья.

Дети притихли и уткнулись носами в тарелки.

Тем временем, Костя поднял стопку, взглянул на друга и сказал:

– Ну, Сашка, что же тебе пожелать?

Александр Петрович поднялся со стула и взял в руку стопку. Взгляд его устремился на друга.

– Шестьдесят лет – это тот возраст, – начал Костя, – когда можно остановиться, посмотреть на прожитую жизнь, порадоваться достижениям, погрустить о несбывшихся мечтах, подумать о будущем, но главное, можно, посмотреть на свое настоящее, на детей, внуков и сказать себе: Я не зря прожил жизнь. Но часто наше настоящее нас не радует, так как нет в нем очень важной для стариков вещи – здоровья. Поэтому я хочу тебе, Сашка, пожелать здоровья. Что бы хватило тебе его и внуков вырастить и правнуков понянчить. В нашем возрасте здоровье – это единственно чего всегда не хватает. Поэтому желаю здоровья и только здоровья. За тебя, мой друг! – сказал Костя и поднял стопку.

Звон стопок заглушил слова благодарности Александра Петровича.

– Хорошо иметь таких друзей,– подумал Александр Петрович. – С таким, как Костя и в огонь и в воду. Никогда не подведет. Спасибо, Костя.

Александр Петрович, поднес стопку к губам и выпил содержимое. Ухнув, он потянулся за бутербродом со шпротами.

– Кажется, пронесло,– подумал Александр Петрович, пытаясь почувствовать, как отнесся желудок к алкоголю.

– Как ты? – Надежда Васильевна повернула голову к мужу.

– Все хорошо. Не переживай.

– Ну, и слава Богу.

За разговорами и пожеланиями прошел весь вечер. Александр Петрович старался пить мало, да и ел немного. Стол ломился от еды, но Александр Петрович как будто этого не замечал, аппетита не было, да и боль вернулась. Благо, она не была такой острой, как раньше и ее можно было терпеть. Но, как и любой мужик, Александр Петрович всегда любил хорошо поесть. И теперь глядя на еду на столе испытывал сожаление от того, что из-за страха как бы не стало хуже и куда-то девавшегося аппетита не может себе позволить приналечь на всякие вкусности на столе.

Когда уже под конец застолья подошла его очередь говорить последнее слово, Александр Петрович поднялся со стула, окинул собравшихся взглядом и сказал:

– Сидел весь день и пытался составить речь. Не получилось. Ну да черт с ней. Попробую что-то сказать, как говорится, экспромтом. Так вот. Сегодня, когда сидел с ручкой в руке, перед глазами пронеслась вся жизнь. Вспоминал, что о детстве, вспомнил, как Надюшу с роддома забирал, даже как Шарик у нас появился...

Собака едва услышала свое имя, выползла из-под стола и уселась на лапы у ног хозяина.

– Да не звал я тебя, Шарик, не звал, – сказал Александр Петрович и потрепал собаку за ухом. – Так, к слову пришелся. В общем, – повернулся Александр Петрович к гостям, – многое пришлось вспомнить. Пришел я к тому, что прожил я свою жизнь не зря.

– Бать, ты что хоронить себя собрался? – Павел посмотрел на отца. – Ты это, не смей, рано еще.

– Да что ты к отцу прицепился, – сказала Надежда Васильевна. – Дай отцу закончить.

– Нет, Паша. Помирать я еще не собрался. Мне надо еще... как ты Костя сказал? – Александр Петрович повернулся к Косте. – Правнуков понянчить.

– Да Сашка. И правнуков и праправнуков, – улыбнулся Костя.

– Ну, про праправнуков не знаю, а вот правнуков понянчить хотелось бы. Да только знаете. Я сегодня думал уже об этом. Я где-то читал, что у нас в Украине средняя продолжительность жизни мужиков – шестьдесят два года. Вот я и подумал, а мне-то уже шестьдесят. Сколько тут до шестидесяти двух осталось? Два года?

– А ты, бать, меньше подобной хрени читай, – вмешался Сашка-младший. – Мало ли что могут написать. У нас в государстве нельзя верить тому, что пишут.

– Ну, не говори, Сашка, – замотал головой Павел. – Чему-чему, а вот этому как раз верить нужно. В Украине мужики на самом деле, как мухи дохнут.

– Саш, – сказал Олег, повернув голову к другу. – Ты не думай об этом. Живи себе потихоньку, сколько Бог отмерил. Кто-то и до шестидесяти не доживает, а кто-то и до девяноста дожить может. Так что как кому отмерено.

– Олежка прав, – сказал Костя. – У тебя отец сколько прожил, почти девяноста лет?

– Восемьдесят три, – поправил Александр Петрович.

– Ну вот. И мой отец восьмой десяток разменял. То алкаши мрут в шестьдесят, а то и меньше. А мы мужики здоровые, водкой не злоупотребляем, разве что по праздникам.

– Да, у нас в Украине, что ни день, то праздник, – рассмеялся Михаил Александрович, отец Татьяны.

– Да Миша, тут ты прав, – согласился Александр Петрович. – У нас, что ни день, то праздник. У нас народ не может без водки. Нация алкашей какая-то. Какой же мы пример показываем подрастающему поколению. Вон хотя бы Валерке с Витькой, – Александр Петрович кивнул на внуков, дырявивших вилками куски торта на тарелке. – Как-то неправильно это.

– Ну, а что ты хочешь, Сашка. Жизнь у нас такая. Ты же видишь у нас все высокое, и безработица, и преступность, и инфляция, и цены, только зарплаты и пенсии низкие. Как получается, так и живет, – сказал Костя.

– Значит, неправильно живем, – возмутился Александр Петрович. – Мне вон Сашка фотографии показывал, те, что за границей сделал. Там же другая жизнь. Там люди по-другому живут. И действительно живут, а не существуют, как мы.

– То ты не равняй палец с сам знаешь чем, – сказал Костя.

– Костя, – одернула мужа Люба. – Дети же.

– А что дети? Я ничего такого не сказал. Просто Сашка там люди другие, вот и живут по-другому. А у нас... как наш президент когда-то говорил? Народ у нас быдло. Имеем то, что и имеем.

– Ага, – засмеялся Павел. – Имеем то правительство, которое нас потом и имеет.

– Да Пашка, – кивнул Костя. – Именно так. Рыба откуда начинает гнить? С головы. Отрубить голову, так может все остальное свежим останется.

– Вы все правительство, президент, голову рубить, – сказал Александр Петрович – А кто это? Роботы или машины? Те же люди, что и мы с вами.

– Вот я про то и говорю, – заметил Костя. – Люди у нас такие. Каждый о себе думает. Как у нас говорят: моя хата с краю. Менталитет у нас такой. Мен-та-ли-тет. Тут уже ничего не поделаешь. Семьдесят лет Союза не прошли даром.

– Э-э-э, – протянул Олег. – Ты, Костик, так не говори. – Я в Союзе за свою зарплату мог не только одеться, обуться, семью прокормить, но и на машину насобирать денег. Мои дети ели булочки по одной копейке и батоны по пятнадцать копеек, колбасу Докторскую по два рубля тридцать копеек и пили молоко по тридцать две копейки за литр. А посмотри, что сейчас творится? Народ нищий, а верхушка жирует, все никак не нажрется. Может, дай-то Бог, подавится.

– Ну, что вы развели тут за балаган? – вмешалась Надежда Васильевна. – У нас День Рождения, а вы старое ворошите. Раньше была одна жизнь, сейчас другая. Зачем старое ворошить? Воспоминаниями сыт не будешь. Дайте Сашке слово договорить.

– Времена, и правда, другие были, – Александр Петрович провел пальцами по щекам. – Надо как-то приспосабливаться только вот как же его приспособишься-то, когда народ не живет, а выживает.

– Голова, Сашка, с головы все начинается, – вставил Костя.

– Да уймись ты наконец, – сверкнула на мужа глазами Люба.

– Нет Костя, не голова, а народ, люди. Вот наша проблема.

– Сашка, ну что ты ей Богу? Что ты так разошелся? Заканчивай речь уже, – сказала Надежда Васильевна. – Итак развели здесь Бог знает что.

– Как говорил Верещагин из фильма “Белое солнце пустыни”: за державу обидно, – скривился Александр Петрович. – Ну, да ладно. Так о чем я говорил? А, вспомнил. Хотел сказать, что многое было в жизни – и плохого, и хорошего. Все прошло. Что-то к счастью, что-то, может быть, к сожалению. Но сегодня, стоя перед вами, хотел бы сказать вам всем большое спасибо. Спасибо, что были со мной, помогали, поддерживали в трудную минуту. Поэтому давайте выпьем за вас. За то, что бы мы еще не раз встретились за этим столом. За вас!

– Я вот..., – хотел было продолжить Александр Петрович внезапно возникшую мысль, но звон стопок заглушил его слова.

– Ну и черт с ним,– подумал Александр Петрович, чокаясь с Костей.

– Спасибо, Сашка, – сказал Костя. – Что касается меня, то мы с тобой еще не одну бутылочку разопьем и не одно день рождения отпразднуем. – Скоро мои шестьдесят будем праздновать.

– Если память меня не подводит, то через два года? – спросил Александр Петрович.

– Именно так, – кивнул Костя. – Два года разницы у нас с тобой. Два года. Ну, давай выпьем. А то смотри все выпили, а мы с тобой заговорились.

– Давай, Костик, – поддержал друга Александр Петрович и опрокинул стопку в себя. После того, как боль вернулась Александр Петрович побоялся пить много, поэтому, когда Павел разливал водку, он попросил его налить ему не больше половины стопки. И сейчас, чувствуя волнение в желудке, понимал, что так оно и, правда, было лучше.

Спустя час гости начали расходиться. Правда, Павел с детьми ушел еще раньше. Дети все же маленькие, а время было позднее. С Павлом ушли и родители Татьяны, Михаил Александрович и Людмила Игоревна. Татьяна вызвалась помочь Надежде Васильевне убрать со стола.

Когда все расходились, Александр Петрович вызвался проводить их с Шариком к метро. Правда, провожать пришлось только Костю с женой Любой. У Олега была своя машина, поэтому они с женой уехали своим ходом.

Метро находилось рядом, минут десять-пятнадцать ходьбы. Александр Петрович решил прогуляться перед сном, да и Шарика надо было выгулять. Не все же ему взаперти сидеть. Животные, как и люди, любят свободу, к сожалению, люди этого не понимают. Еще когда Сашка приволок откуда-то маленького черного щенка, Александр Петрович поддерживал жену в том, чтобы не держать собаку в доме. Правда, мотивы у них с женой были разные. Надежда не хотела лишней грязи в квартире, а Александр Петрович не хотел неволить собаку; ведь это живое существо. Александр Петрович всегда считал, что собакам место в загородных домах, селах, но никак не в высотках. Но глядя в проникнутые искренней добротой и преданностью глазенки щенка, Александр Петрович, в конце концов, встал на сторону сына. Надежде Васильевне пришлось уступить и смириться с еще одним жителем, за многие годы ставшим полноправным членом семьи.

– Я тебе вот что скажу, – произнес Костя, когда он, Александр Петрович, и Люба шли по улице к метро. Дождь прекратился, оставив после себя озера луж. Ветер утих, но холод стоял невероятный. – Все эти разговоры о возрасте, – все это чушь собачья. Зачем думать о том, что невозможно изменить. Шестьдесят лет или сто – это не так уж и важно. Жизнь вообще простая штука, если меньше думать, – рассмеялся Костя.

– Ну, не скажи Костя. Зачем-то нам мозги все же дал Бог, – сказал Александр Петрович. – Если не думать, зачем же еще?

– А черт его знает, – пожал плечами Костя. – Вот апендикс у человека тоже есть, но для нашего организма он-то бесполезен. Правду я говорю, Любаша? Ты же у нас врач.

– Правда, Костя, правда, – ответила Люба, беря Костю под руку. – Ух, как холодно, – сказала она, теснее прижимаясь к мужу.

– Может и так, а может и не так, – ответил Александр Петрович. – Если Бог вложил в нас что-то, то это для чего-то нужно. Не может быть бесполезных органов у нас в теле.

– Какой ты упрямый, – хмыкнул Костя. – Даже старость тебя не изменила. Каким был, таким остался. Тут тебе сам специалист говорит, что может, а ты не может, да не может.

– Как говорят, Костя, горбатого могила исправит, – ухмыльнулся Александр Петрович. – Если за шестьдесят лет не изменишься, то уже никогда не изменишься.

– Это точно, – рассмеялся Костя. – Я как бросал носки под диван тридцать лет назад, так и в неполных шестьдесят продолжаю это делать. Ох и получаю нагоняй от Любаши. А мне все как мертвому припарка.

– Кого, кого, а вот тебя и могила, тьфу, тьфу, убереги Боже, не исправит, – заметила Люба. – Так что не обвиняй Александр Петрович в упрямстве. Осел и тот ребенок по сравнению с тобой.

– Нет, ну ты видишь Сашка, какие эти женщины, – Костя состроил гримасу. – Ну, никак им не угодишь.

– А нам угождать не надо, – сказала Люба. – Нас понимать надо. Если ты это за свои 58 лет жизни не понял, то кто тебе врач? Уж не я точно.

– Эх, Сашка, – вздохнул Костя. – Вот так и живем – я ей пять копеек, она мне рублем рот затыкает. Ничего возразить не могу. Видишь, какая умница, все знает. Может из-за того, что книги читает. Но иногда, – Костя повернулся к Александру Петровичу и прошептал, – мне кажется, что лучше пусть бы ни читала.

– Я все слышала, – сказала Люба. – Может, если бы и ты книги читал, то знал бы, зачем человеку мозги.

– И что ей сказать после такого? – приуныл Костя. – Перед лучшим другом и так унижает. А еще любимая жена называется. Ты бы лучше, вон у Шарика поучилась, – кивнул на собаку Костя. – Иногда и молчать полезно.

– А ты мне, что это рот затыкаешь? – повернула голову к мужу Люба. Выражение на лице вряд ли можно было назвать приветливым.

– Все, все молчу, – засмеялся Костя, видя реакцию жены. – Я шучу, а ты все на веру воспринимаешь.

– Костя, – Александр Петрович решил вмешаться. – Я вот что тебе скажу. Иногда мне кажется, что женщины мудрее мужчин. Нет, нет, ты дослушай, – он взял Костю за руку, порывавшегося что-то сказать. – Ведь известно, что женщины больше склоны руководствоваться в жизни чувствами, а не головой, как мужчины. Мне когда-то Надюша предлагала, чтобы я пробовал себя на писательском поприще. Я как сейчас помню. "Сашка, – говорила она. – Если чувствуешь, что это твое, не сомневайся. Берись и делай. Семью как-то вдвоем прокормим". Но я не слушал ее. Для меня семья была на первом месте. Надо же и кормить было, и одевать, и вещи какие-то в квартиру покупать. Благо завод выделил квартиру, а так, кто бы мне ее дал, если бы писательствовал. Но, знаешь, жизнь не такая легкая штука, как кажется на первый взгляд. Сейчас я думаю, да что греха таить, я чувствую, что чего-то не хватает мне в жизни. Как будто осталось что-то незаконченное. Нет... как это сказать... удовлетворения что ли. Нет. Вы не поймите меня неправильно. Бог мне свидетель. Я вполне доволен своей жизнью. У меня чудесная семья, жена, дети, но все равно. Чувствую, что чего-то не хватает. И от этого какой-то тяжелый осадок на душе остается.

– Эх, Сашка, – Костя положил руку на плечо друга. – Всегда ты воду баламутишь. Да перестань ты думать о том, что могло быть. Ну, вышло, так как вышло. И черт с ним! Сам говоришь, у тебя чудесная семья, так и живи для семьи, как всю жизнь жил. Да и кто тебе мешает писать сейчас. Пенсия есть, крыша над головой тоже имеется. Пиши, если душа желает.

– И правда, Саша. Почему бы тебе не попробовать сейчас писать, – поддержала мужа Люба. – Детьми заниматься уже не надо, разве что внуками, когда в гости придут. Кто знает, может мы сейчас идем с новым Достоевским или Толстым.

– Во-во, Любаша дело говорит, – ухмыльнулся Костя и подмигнул другу. – Сам же говорил, что женщины мудрее мужчин.

– Боюсь, стар я уже для этого, – вздохнул Александр Петрович. – Мне же не двадцать лет, и даже не тридцать. Тут уже о смерти стоит задуматься, а не о писательстве.

– Опять двадцать пять. Кто про что, а ты про смерть, – рассмеялся Костя. – Ну, смотри сам. Как-никак твоя жизнь, тебе и решать. Ну, давай друг пять, – сказал Костя, когда они подошли к станции метро. – Даст Бог свидимся. Меньше думай о плохом.

– До свидания, Саша. Заходите с Надюшей в гости, – сказала Люба. – Раньше часто захаживали, а в последнее время уже и дорогу к нам забыли.

– Хорошо, Люба, – сказал Александр Петрович. – Постараемся зайти. Как-то времени все не было. Сама знаешь, какая у нас жизнь в стране. Заботы, хлопоты. Никуда от них не деться.

– Знаю, Саша, знаю. Приходите. Мы с Костей будем ждать. До свидания, – сказала Люба и спустилась в переход.

– Только не забудь бутылочку коньячка принести, – подмигнул Костя. – Ну, все. Будь здоров, – сказал он и последовал за женой.

– Ну, что Шарик, – Александр Петрович повернулся к собаке, – ты все столбы обошел? Можем идти домой?

Собака посмотрела на хозяина, вильнула хвостом и побежала вперед, старательно обегая лужи.

– Ух, – вырвалось у Александр Петрович, когда он почувствовал, как щеки и нос защипал мороз. – Днем дождь, ночью мороз. Непонятно, что с погодой творится. То осень, то зима. Все это... как его... глобальное потепление. До чего природу довели, что она уже не знает, когда у нее что.

Александр Петрович плотнее закутался в пальто и последовал за собакой.

– Ну, что, проводил Костю с Любашей? – спросила Надежда Васильевна, когда он вернулся домой. – Шарик, куда побежал? – повернулась она к собаке, метнувшейся на кухню. – А ну быстро в ванную ноги мыть!

– Проводил, а где Татьяна? Ушла что ли уже? – спросил Александр Петрович, заглядывая в кухню. – И Сашки не видно.

– Да Сашка пошел провожать Танюшу. Скоро придет.

– Тогда понятно, – сказал Александр Петрович, снимая пальто в прихожей.

– Шарик, я кому сказала в ванную, – нахмурилась Надежда Васильевна, заметив, как собака побежала на кухню. – Идем, я тебе ноги помою. Что за собака упрямая.

Надежда Васильевна схватила собаку за ошейник и поволокла в ванную.

– Вся в хозяина, – улыбнулся Александр Петрович. – А где это мои тапочки? Что-то я их не вижу. Неужто Шарик затащил куда-то?

– Я их в стенку в прихожей спрятала, – перекрывая шум бегущей воды, из ванны донесся голос Надежды Васильевны. – Подальше от этого лохматого проходимца. Стой смирно, Божье ты наказание. Саша, нашел?

– Нашел, нашел, – ответил Александр Петрович, направляясь в зал. Спустя мгновение к нему прибежал Шарик, довольный, что убежал от Надежды Васильевны. Запрыгнув на диван, собака начала моститься возле старика.

– Что это у тебя ноги мокрые? – спросил Шарика Александр Петрович.

– Что, что, – сказала Надежда Васильевна, заходя в зал. – Не дал ноги вытереть, вот они и мокрые. А что это ты сегодня не ел за столом ничего? – спросила она мужа.

– Да, что-то не хотелось, – ответил тот.

– Что, опять желудок болел? – обеспокоилась Надежда Васильевна.

– Было малость, но не волнуйся, уже не болит.

– Ты помнишь, что ты мне обещал?

– Помню, завтра с самого утра схожу в поликлинику.

– Вот и славно. Я иду спать, – сказала Надежда Васильевна, выходя из зала. – Мне завтра на работу.

– Да я тоже пойду, – Александр Петрович двинулся следом за женой. – Сонливость какая-то появилась. А что это ты опять в субботу работаешь?

– Слава Богу, что хоть в воскресенье меня не трогают, – сказала Надежда Васильевна, входя в спальню и включая свет. – Ты же знаешь этих частников, они готовы работать сутки напролет только бы заработать больше денег.

– Конечно знаю, – ответил Александр Петрович. – Эх, люди с ума посходили. Кроме денег ничего больше не хотят знать.

– А что, Саша, поделаешь? Надо же людям как-то выживать. А что это ты сегодня ополчился за столом? На тебя это не похоже. Тихий, тихий, а тут разошелся. Я даже подумала, тот ли это Сашка, которого я знаю тридцать шесть лет, – сказала Надежда Васильевна, забираясь под одеяло.

– Надюша, неправильно все это. Вот и разошелся.

– Что неправильно?

– Да все. Вся наша жизнь неправильна. Вот чувствую, что что-то не так. Что-то не хватает. Какая-то она бессмысленная, что ли.

– Сашенька, так все люди живут. Так устроено наше общество. Тут уже ничего не поделаешь.

– Эх, Надюша. Может ты и права. Но от этого как-то пусто на душе становится. Вот чувство такое, плохое какое-то, – сказал Александр Петрович, раздеваясь.

– Что-то ты расчувствовался. О чувствах заговорил. С каких это пор тебя чувства начали беспокоить? – удивилась Надежда Васильевна.

– А вот как стукнуло шестьдесят, так и начали. Говорят, на старости лет человек мудрее становится. Может, со мной как раз то, помудрел, – улыбнулся Александр Петрович, представ перед женой в одних трусах.

Внезапно Надежда Васильевна нахмурилась.

– Сашка, а ну-ка повернись, – попросила она мужа.

– А это тебе зачем? – вскинул брови Александр Петрович. – Неужели давно не видела меня в таком виде?

– А вот представь, не видела. Поворачивайся говорю тебе, – не унималась Надежда Васильевна.

– Ну, поворачиваюсь, – Александр Петрович развернулся на триста шестьдесят градусов.

– Сашенька, Бог мой. Да ты никак похудел, – всплеснула руками Надежда Васильевна. – И как это я не заметила раньше. Кожа висит, словно тебе не шестьдесят, а сто шестьдесят лет. Это все твое "не хочется кушать".

– Старый я. Вот и худею, – сказал Александр Петрович. – Ты что разве не знаешь, что в старости люди вниз растут, а не вверх. Так и у меня. Сужаюсь, а не расширяюсь, – рассмеялся Александр Петрович собственной шутке. Но Надежде Васильевне его шутка совершенно не понравилась.

– Только скажи мне еще раз "не хочу кушать", я тебе дам не хочу. Шарик и тот ест больше, чем ты. А ты же взрослый мужчина, тебе надо хорошо питаться.

– Как скажешь, Надюша, – ответил Александр Петрович. – Ну что, я могу лечь в кровать или мне и дальше быть моделью на подиуме?

– Ложись уже, несчастье ты мое, – сказала Надежда Васильевна, заворачиваясь в одеяло. – Шарик – первое несчастье, а ты – второе. Что мне с вами делать? Не любила бы, выгнала бы на улицу обоих, может образумились бы.

– Эх, Надюша, – сказал Александр Петрович, гася свет в спальне. – Несчастье плюс несчастье и будет тебе одно большое счастье.

– Ой, счастье ты мое. Забирайся под одеяло. Нечего голяком по комнате расхаживать. Простудишься. И на чьи это руки? На мои опять же.

– Ну, не бурчи, не бурчи, – сказал Александр Петрович, забираясь под одеяло и обнимая жену. – Спокойной ночи, Надюша. Как-то оно да будет. Когда-то все образумится.

– Твои слова да Богу в уши. Спокойной ночи, Сашенька, – отозвалась Надежда Васильевна, прижимаясь к мужу.