Текст книги "Учитель (СИ)"

Автор книги: Филип Жисе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)

Глава 7. Предложение

Николас открыл холодильник и принялся изучать его содержимое.

– Вообще-то я редко ем дома, – услышал старик его голос, доносившийся словно изнутри холодильника. Старик сидел на табурете и водил пальцем по столу.

– Я больше по кафешкам разным или ресторанам бегаю, – продолжал Николас, продолжая рыться в холодильнике. – Что у нас тут есть? Майонез, баночка шпрот и какого-то паштета. Ага, куриный, – Николас достал с полки баночку и начал вертеть ее в руках. Поставив ее на место, он вернулся к осмотру содержимого холодильника. – Кетчуп, есть немного сыра. Пожалуй, это все, – довольное лицо Николаса появилось из холодильника. – Холостяк он и в Африке холостяк. Хотя, – Николас открыл морозилку, – я время от времени покупаю что-то, что может долго лежать и не требует больших усилий для приготовления. Что здесь? – Николас достал из морозилки кулек. – Пельмени. О, это совсем другое дело. А есть еще вареники. С творогом, с картошкой и грибами и с... с вишней. Мы живем! – воскликнул Николас, поворачиваясь лицом к старику. – Вы что предпочитаете, Александр Петрович?

– Я не откажусь от вареников, с картошкой или с творогом.

– Окей, – кивнул Николас. – Я же возьмусь за пельмени. Творогом и картошкой я не наемся. Вот пельменями – другое дело. Только вот, – Николас заглянул в хлебницу. – Хлеба у меня нет. Придется без хлеба есть. Ну да ладно. Не беда. Съедим и без хлеба.

Николас бросил кульки на столешницу, достал из шкафчика две небольшие кастрюли и наполнил их водой из крана, после чего поставил их на камфорки.

– А может вам пельменей, Александр Петрович. – Николас зажег газ и взглянул на старика.

– Нет, нет, спасибо, – отозвался старик. – Я не ем мясо.

– Как это, не едите мяса?

– Мое сердце не хочет, чтобы я ел мясо.

– Ничего не понимаю. А при чем здесь сердце?

– Человек, который живет сердцем, никогда не притронется к мясу.

– Как так? Я без мяса жить не могу. Я скорее откажусь от всего другого, но только не от мяса. Для мужика жизнь без мяса – не жизнь. Мясо – это сила.

– Мясо – это жестокость, страдания и смерть, – старик вздохнул и уткнулся взглядом в столешницу стола.

– Что вы хотите этим сказать?

– Друг мой, ответь мне, пожалуйста, на вопрос: любишь ли ты животных?

– Конечно. Мне особенно собаки нравятся, а еще лошади.

– Ты говоришь неправду, – старик снова вздохнул. Взгляд его все также был устремлен в столешницу стола.

– Почему же?

– Человек, испытывающий искреннюю любовь к животным, никогда не позволит себе употреблять их в пищу. Сердце человека созидает, но не разрушает. Убийство живого существа – есть разрушение. Убийство – есть инструмент разума, лицемерного, невежественного и жестокого. Человек, который живет сердцем, никогда не причинит боль и страдания живому существу.

– Почему? – спросил Николас. – Вам сколько вареников?

– Мне штучки три. Этого будет достаточно.

– Сколько?! – Николас едва не выронил из рук кулек с варениками. – Александр Петрович, простите, но вы, наверное, издеваетесь? Кто ж наесться тремя маленькими варениками?

– Нет, я не издеваюсь, – старик мотнул головой и посмотрел на молодого человека. В глазах его застыли слезы.

– Простите, – пробормотал Николас. – Я не хотел вас обидеть.

– Нет, нет, не беспокойся. Я не обиделся. Я... я просто подумал о животных.

– А, ну тогда нормально, – Николас развернулся и принялся бросать вареники в кипящую воду. Старик улыбнулся, заметив, как Николас бросил в кастрюлю три вареника с картошкой, затем помедлил немного и бросил к ним еще три вареника с творогом. Воду в другой кастрюле он посыпал солью, затем открыл кулек с пельменями и высыпал их все в кастрюлю.

– Ты спрашивал, мой друг, почему человек, который живет сердцем, никогда не причинит боль и страдания живому существу? Я отвечу тебе. Потому что сердце – вместилище добра и мудрости, любви и сострадания. Желания сердца – творить и помогать, любить и заботится. В сердце нет места желаниям сеять боль, страдания и разрушения. Если их и можно где-то найти, так только у себя в голове.

– Но я же не убиваю никого, не мучаю, не заставляю страдать, – попытался оправдаться Николас.

– Но разве человек, который помогает совершить преступление, не виновен так же, как и тот, кто совершает его? Разве может быть истина в том, что заставляет страдать? Говорят, животные, когда их ведут на бойню, чувствуют свою смерть. Мое сердце готово разорваться от боли, едва я представляю эту картину, – старик смахнул слезу со щеки. – Кто дал право человеку убивать живое существо? Не тот ли, кто разрушил Содом и Гоморру, показал пример? Когда человек ест себе подобного, его наказывают. Когда он ест менее разумное существо, его поощряют. Но существует ли здесь разница? Не одно ли и то же преступление совершает тот, кто поедает плоть любого живого существа? Разве мудро считать разумность критерием для определения того, что есть, а что не есть? Не мудрее ли руководствоваться критериями доброты: живой организм или нет, чувствует ли он или нет? Человек печется о правах человека, но плюет на права животных, в каждой подворотне кричит о равенстве и в то же время не признает равенства между собой и животными. Где здесь мудрость? Где здесь жизнь сердцем? Только разум, только он мог возвысить себя, только он мог поставить себя над другими. Человеческий разум, – жестокий, холодный, эгоистичный. Я же знаю одно: не я породил, не мне и убивать. Причиняя боль другому, я причиняю ее себе, своему сердцу, а я не хочу делать себе больно. Я слишком люблю себя, чтобы вытворять с собой такое. Я люблю себя, люблю животных, люблю окружающий мир, люблю других людей, даже тех, кто живет разумом. Я живу сердцем. Этим все сказано.

– Merde! – пронеслось по кухне восклицание Николаса. – Я же забыл про вареники и пельмени!

Николас стоял оперевшись о столешницу и слушал старика, когда резко развернулся к плите. Выключив газ, он схватил полотенце и снял крышку с кастрюль. Бросив их на столешницу, молодой человек склонился над кастрюлями.

– Сойдет, – кивнул он. – Вареники немного разварились.

– Это не беда, – улыбка тронула губы старика.

Николас достал тарелки. В одну из них он выложил вареники, в другую – пельмени.

– На вид неплохо, – Николас ухмыльнулся и поставил перед стариком тарелку с варениками.

– Да, выглядят неплохо, – старик улыбнулся, взглянув на тарелку перед собой. В тарелке лежало шесть разварившихся вареника.

– У меня где-то была баночка с медом, – Николас открыл кухонный шкаф. – Где-то здесь была. А вот она.

– Не стоит беспокоиться, – продолжал улыбаться старик. – Мне и того, что в тарелке хватит.

– Та ну, Александр Петрович, не говорите глупости. Подсластите вареники, они вкуснее будут. Или есть мед – тоже противоречит жизни сердцем? – Николас закрыл дверцы кухонного шкафа и поставил перед стариком баночку с медом.

– Нет, против меда я ничего не имею.

– Вот и хорошо, – сказал Николас, затем достал из холодильника кетчуп, майонез и баночку шпрот. – Не знаю, как можно наесться шестью маленькими варениками. Мне и пельменей мало будет.

Николас поставил на стол тарелку с пельменями, обильно полил пельмени кетчупом, сверху майонезом, после чего открыл шпроты и сел за стол.

– Хлеба все же не хватает, но ничего завтра куплю.

Старик посмотрел на тарелку с пельменями перед Николасом и почувствовал, как ему снова становится дурно. Он закрыл глаза и медленно набрал полную грудь воздуха. Также медленно он его выдохнул. Дурнота ушла, но вид пельменей, укрытых майонезов и кетчупом, словно земля кровавым снегом, все еще стоял перед глазами. Старик не понимал, как можно есть такую еду. То, что она была вредной, он нисколько не сомневался. Только человек, который не любит себя может есть еду, которая разрушает его организм.

– О! – воскликнул Николас. – А как насчет выпить за знакомство. У меня есть в баре несколько бутылочек коньяка и вина.

– Спасибо, но я не пью, – отозвался старик и поискал глазами вилку. – Я слишком люблю себя, чтобы есть или пить, то, что разрушает мой организм... Мой друг, а где я могу взять вилку?

– Прошу прощения, – Николас поднялся из-за стола и достал из кухонного шкафчика две вилки. Вернувшись за стол, он положил перед стариком вилку и сказал:

– Это... э-э-э... тоже жизнь сердцем? Не употреблять алкоголь.

– Конечно. Без любви к себе не будет любви ни к кому другому.

– Хм, – Николас перемешал содержимое тарелки и принялся за еду.

Старик налил немного меда из баночки себе в тарелку и тоже начал есть. Ели молча. Старик время от времени отрывал взгляд от тарелки и смотрел в окно. На улице было тихо и темно. Солнце зашло, на небо высыпали звезды, среди которых сиял бледный диск луны. Прохладный ветерок ворвался в открытую форточку и всколыхнул тюль.

Николас вяло водил вилкой над тарелкой, вылавливая из красно-белого океана пельмени. Ел он без видимого удовольствия. Взгляд его ни на секунду не отрывался от тарелки. Когда же последний пельмень был выловлен, Николас положил руку на живот и пробормотал:

– Мне кажется, я переел.

Старик только усмехнулся. Он знал, что человеческий разум жаден. Чрезмерное употребление пищи наравне с жаждой наживы – лучшее тому подтверждение.

– Александр Петрович, – Николас посмотрел на старика. – Что значит любить себя?

– Любить себя? – переспросил старик. – Это значит относиться к себе так, словно ты самая редкая на планете драгоценность, принимать себя таким, какой ты есть, со всеми недостатками и достоинствами, стремиться к тому, чтобы раскрыть свою уникальность, в будущем стать более совершенным существом, чем являешься в настоящем, беречь себя, заботиться о себе, своем здоровье, чтобы прожить как можно дольше на планете, ведь так у тебя будет больше времени, чтобы достичь совершенства или, по крайней мере, приблизиться к нему.

– А что значит достичь совершенства? О каком совершенстве вы говорите?

– Я говорю о человеческом совершенстве. О том совершенстве, которое позволяет человеческому организму приблизиться к совершенству матушки-природы. За последнее время я много думал о человеческом совершенстве. Что это? Как узнать становишься ли ты совершеннее? Как узнать достиг ли ты совершенства?

– Очень интересные вопросы, – заметил Николас, вздыхая от переедания. – С удовольствие послушал бы ваши ответы на них. Но для этого предлагаю переместиться в зал, в более располагающее для беседы помещение. Признаться, мне захотелось полежать после еды.

– Хорошо, – старик кивнул головой. – Но сначала я хотел бы помыть посуду.

– Та оставьте, я потом помою.

– Потом может никогда не наступить, – улыбнулся старик, вставая из-за стола и направляясь к раковине с тарелкой в руках.

– Ваше дело, – Николас пожал плечами. – А я свою тарелку потом помою. Желудок разболелся. Пойду, прилягу, а вы не задерживайтесь. Мне очень интересно узнать ваши мысли по поводу совершенства. Мне кажется, я от него отдалился.

Николас покинул кухню. Старик же помыл свои тарелку и вилку, не оставил без внимания и тарелку с вилкой Николаса. Покончив с мытьем, старик вытер руки полотенцем, после чего спрятал баночку со шпротами в холодильник, а с медом – в кухонный шкафчик. Наведя порядок на столе, старик вышел из кухни.

Оказавшись в комнате, старик улыбнулся. Николас растянулся на кровати и спал. Похоже, беседа о человеческом совершенстве откладывается. Старик поднес руку к глазам и взглянул на часы: 8:12. Опустив руку, он снова посмотрел на спящего молодого человека. Взгляд, брошенный на столик у окна, на котором стоял будильник, заставил старика снова поднести руку к глазам. С его часами явно было что-то не так. Будильник показывал: 21:57. Улыбка появилась на губах старика, когда он понял свою оплошность. Его часы стояли. Он уже и забыл, когда в последний раз заводил их. Старик мог себе позволить такое неуважение по отношению ко времени. В какой-то миг его жизни оно утратило для него значение, стало иллюзией. Старик перестал о нем беспокоиться, так как понял, что время если и заслуживает беспокойства, то только тогда, когда твоя жизнь бессмысленна. Жизнь же старика была наполнена смыслом, поэтому время утратило над ним власть. Делая каждый день то, что приносило ему удовлетворение, не отвлекаясь ни на что другое, старик, словно вознесся над временем, поэтому совершенно не обращал на него внимания.

Старик вышел на балкон и окинул взглядом окрестности. Прямо перед ним, метрах в ста от дома, раскинулась набережная Днепра. На набережной было пустынно, если не брать во внимание несколько парочек, сидевших на лавочках в обнимку. Старик вознес взгляд кверху и увидел миллионы звезд, поблескивавших в черноте ночного неба. Огромный диск луны, покрытый темными пятнами, отражался в водах реки, грозя обрушиться в нее. Тишина вокруг стояла невероятная. Ни звука не раздавалось вокруг. Казалось, мир заснул, укутанный темным саваном ночи. Старик зачаровано смотрел на ночное небо, спящую реку, редкие огоньки фонарных столбов на пристани, и боялся дышать, дабы не потревожить красоту и очарование ночи. Минуты бежали за минутами, а старик все стоял и стоял, любуясь видом. Когда же он покинул балкон, будильник показывал. 23:14.

Старик выключил в комнате свет и не раздеваясь лег на кровать, примостившуюся у стены напротив дивана. Спустя несколько минут старик уже спал.

Встав утром, Александр Петрович проводил Николаса на работу, а сам принялся за рукопись. Над рукописью он проработал весь день, время от времени чередуя работу над рукописью и чтение книг, которые ему дал Николас. Одна из них оказалась сборником афоризмов, другая – научно-популярной книгой о конце света 2012 года.

Когда же Николас вернулся домой, солнце давно скрылось за горизонтом, а звезды-корабли отправились в плавание по небу-океану, возглавляемые гигантским кораблем-месяцем.

Едва переступив порог квартиры, Николас буркнул:

– Merde!

Старик отложил книгу и вышел в коридор.

– Все хотел у тебя спросить, а что означает это твое мэрд?

– Черт, черт возьми. Французское ругательство. Я так говорю, когда что-то идет не так, как хотелось бы.

– И что же сегодня пошло не так?

– Да все очень даже так, – хмыкнул Николас и вошел в комнату. Упав в кресло, словно мешок, доверху заполненный тряпьем, он продолжил:

– Устал просто. Даже обедать не ходил, работа, как трясина затянула. С одной стороны радуюсь, вижу, что не зря пашу, товарооборот компании увеличился, выручка тоже, что не может не радовать. Но вот с другой стороны, после ваших вчерашних слов, я задумался о том, а на кой черт я вообще все это делаю? Встаю ни свет, ни заря, чтобы пораньше приехать на работу, возвращаюсь, когда другие люди давно дома и собираются ложиться спать. Ради кого я это все делаю? Ради чего? – Николас развел руками и посмотрел на старика с таким видом, будто хотел узнать у него ответы на свои вопросы.

– А ты, мой друг, как думаешь? Ради чего ты это все делаешь? – легкая улыбка колыхнула губы старика.

– Ради денег, – сказано это было с такой интонацией, что старик так и не понял, вопрос это был или утверждение. – Ради чего же еще, – продолжил Николас. – Вот скажите мне, Александр Петрович, чем вы сегодня занимались весь день?

– Большей частью занимался рукописью, иногда и книги читал, те, что ты мне дал.

– И как вы... э-э-э, что вы чувствуете? То есть я хочу спросить, вы довольны тем, как провели этот день? Получили ли вы от него удовлетворение?

– Конечно, – не раздумывая произнес старик. – Сегодня я очень хорошо потрудился. Сегодня я еще ближе стал к тому, что жаждет мое сердце.

Растерянное выражение появилось на лице Николаса, когда он услышал ответ старика. Он хотел было что-то сказать, но слово так и не вырвалось наружу. Вместо этого Николас положил голову на спинку кресла и закрыл глаза. Грудь молодого человека подымалась и опускалась в такт дыханию.

Старик с улыбкой наблюдал за Николасом. Не смотря на кажущееся внешнее спокойствие молодого человека, старик был уверен, что внутри молодого человека царили тревога и озадаченность. По крайней мере, ему об этом сказали скулы Николаса, двигавшиеся под кожей.

– А я нет, – Николас открыл глаза и устремил взгляд на старика.

– Что нет?

– Я не чувствую, что получил удовлетворение от этого дня. Да я стал богаче, но, merde, это как вода, которую льют через дуршлаг, она все льется и льется, и все впустую да впустую. У вас нет ничего, но на вашем лице улыбка, у меня есть все, но на моем лице гримаса недовольства. Как такое возможно? Где я ошибся? Неужели чтобы стать счастливым, надо стать нищим? – в обращенном на него взгляде старик заметил боль, снедающую молодого человека изнутри.

– Не надо становится нищим, – теплая улыбка появилась на лице старика. – Достаточно найти то, что принесет тебе то, что наполнит твое сердце удовлетворением.

Николас положил руки на рукоятки кресла, набрал в грудь воздух и с шумом его выдохнул.

– Где же мне искать то, что наполнит мое сердце удовлетворением?

– В своем сердце, – коротко ответил старик и ободряюще улыбнулся.

– Кто б меня ткнул мордой в то, что принесет мне удовлетворение. Так было бы проще, а то все равно, что искать иголку в стоге сена.

– Тот, кто это сделает, сделает тебя еще несчастнее. Только твое сердце знает, что для тебя действительно важно. Все хотят легких решений, никто не хочет потрудиться, потрудиться ради своего же блага. Друг мой, не ищи легких путей, ищи истинных.

– Может мне пора в отпуск? Я три года не был в отпуске.

– Забыть на время о работе – было бы хорошо. Но еще лучше было бы провести это время вдали от людных мест, где-то на природе, подумать, разобраться в себе, в том, что хочет твое сердце, а не разум.

– Надо будет подумать над этим на досуге, – пробормотал Николас. – Ладно, это все потом, а сейчас я хочу что-то бросить в рот. Предлагаю вам присоединиться ко мне на кухне. Обещаю, сегодня переваренных вареников не будет, – молодой человек улыбнулся и добавил. – К тому же мы вчера так и не выяснили, что такое совершенство.

– Если так, надо выяснить, – старик поднялся с дивана и двинулся следом за Николасом на кухню.

– Кстати, Александр Петрович, забыл у вас спросить, а как вы смотрите на то, что выступить на телевидении? – Николас остановился на пороге кухни и посмотрел на старика.

– На телевидении? Даже не знаю, что сказать.

– Почему бы и нет? У меня есть связи в Полтаве, можно устроить вам выступление на областном телевидении, расскажете о жизни сердцем. После вашего успеха в Черкассах вряд ли это будет сложно устроить.

Николас поставил на стол кулек, который принес с собой с улицы и снова посмотрел на старика, словно вросшего ногами в пол в прихожей.

– Смогу ли я? -подумал старик. – Я же никогда не выступал перед людьми, а тут аж телевидение.

Старик почувствовал, как затряслись ноги, а лоб взмок, словно в квартире была тридцатиградусная жара.

– Этого ли хочет мое сердце? -старик закрыл глаза и прислушался к себе. – Чтобы о жизни сердцем узнало, как можно больше людей, не этого ли я хотел? Не этого ли хочет мое сердце? Да именно так, именно об этом оно мечтает. Значит, прочь сомнения, прочь страх. Я знаю, вы слуги разума, но я живу сердцем, храбрым, не знающим сомнений, жаждущим идти только вперед. Только вот, почему же ноги так подгибаются? Прочь страх! Прочь сомнения!– старик ухватился за ручку входной двери, чтобы не упасть.

– С вами все хорошо? – Николас поспешил к старику.

– Все хорошо, мой друг. Небольшое недомогание, но оно уже прошло.

Николас помог старику добраться до табуретки на кухне и зашелестел кульком.

– Никогда не выступал на телевидении, – сказал старик. – Должно быть, это интересно.

– Наверное. Я тоже никогда не выступал. Но идея с вашим выступлением мне кажется довольно таки интересной.

– Если бы я знал, – пробормотал старик.

– В общем, – Николас достал из кулька бутылку молока, сыр, хлеб, пакет яблочно-морковного сока, фрукты, – я так понимаю, вы не против?

– Нет.

– Вот и здорово. Завтра же позвоню в Полтаву... Я тут накупил всякого, – рука Николаса снова исчезла внутри кулька. – Может вам такая еда больше понравится.

Из кулька появились баночки с консервированными огурцами, грибами, коробочки с салатами.

– Тебе не стоит переживать о том, что мне понравится или нет. Мне достаточно одного хлеба.

– Вам может и достаточно, но мне уж точно нет. Кстати, вы заметили, что я не купил ничего мясного? Я решил поэкспериментировать, надолго ли меня хватит с такой э-э-э... едой, – Николас ухмыльнулся и кивнул на продукты на столе.

– Кроме тебя самого на этот вопрос не знает ответ никто. Если для тебя отказ от мяса – всего лишь игра, не думаю, что тебя хватит надолго, но если это нечто большее, чем игра, то очень даже может быть.

– Поживем, увидим. Хотя, знаете, я все же доем шпроты и паштет, чтобы не пропали, – Николас достал из холодильника баночку шпрот и паштет.

Старик лишь улыбнулся. Что он мог сказать? Да и должен ли он был что-то говорить? Каждый сам выбирает, как жить. Он может только подсказать, направить, но выбор человек делает самостоятельно. Каким будет выбор, такой будет и жизнь. Свой выбор он сделал давно, и этот выбор ему более чем нравился.