Текст книги "Театр Шаббата"

Автор книги: Филип Рот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

– Si! И угадай, где он был, Роса? Угадай. Donde был ojo?

Ясное дело, она ждала чего-то смешного и качала головой:

– No sé[67]67
  Не знаю.


[Закрыть].

Тут он соскочил с кровати, а она как раз, наоборот, села на кровать, и он стал жестами показывать ей, как перед сном выстрелил глазом из собственной головы, и, не найдя куда пристроить его, боясь, что кто-нибудь войдет, увидит его, например, на письменном столе Деборы и ужаснется (это он тоже изобразил, заставив ее рассмеяться дрожащим смехом девчонки, которой совсем заморочили голову), просто положил его в карман брюк. Потом он почистил зубы (он показал ей это руками и мимикой), вымыл лицо (и это показал), вернулся в спальню, разделся, и как дурак («Estupido! Estupido!»[68]68
  Дурак! Дурак!


[Закрыть]) – он колотил себя по голове своими бедными кулаками, не обращая внимания на боль – повесил брюки на вешалку для брюк в шкаф Деборы. Он показал ей вешалку для брюк, на которой висела пара широких голубых шелковых брюк Деборы. Потом он показал ей, как перевернул свои брюки вверх ногами, чтобы повесить их в шкаф, и как ojo, конечно же, выпал у него из кармана и упал в одну из ее кроссовок. Ты слыхала что-нибудь подобное? В zapato[69]69
  Башмак.


[Закрыть] девочки! Мой глаз!

Она так смеялась! Обхватила свой живот руками, как будто боялась, что он лопнет. Если собираешься трахнуть ее, просто подойди к кровати и трахни ее сейчас, дружище. На кровати Деборы. Самую толстую женщину, какую ты когда-либо имел. Еще одна, последняя, огромная женщина, а потом можешь с чистой совестью повеситься. Жизнь тебе будет уже ни к чему.

– Вот, – сказал он, поднося ее руку к своему правому глазу. – Ты раньше когда-нибудь трогала стекляниглас? Потрогай, – сказал он. – Только осторожно, Роса. Потрогай. Больше, может, и случая не будет. Большинство мужчин стесняется своих физических недостатков. Но только не я. Я-то их люблю. Чувствуешь, что жив… Потрогай.

Она неуверенно пожала плечами:

– Si?

– Не бойся. Я привык. Потрогай осторожненько.

Она судорожно вдохнула, задержала дыхание и приложила толстенький маленький пальчик к веку его правого глаза.

– Стекло, – сказал он. – Стопроцентное стекло.

– Как настоящий, – сказала она, показав тем самым, что все не так жутко, как она боялась, и ей теперь уже не терпится пощупать еще раз. Как ни странно, она оказалась способная. И азартная. Они все азартные, если потратить на них время и подойти с умом – и если тебе не шестьдесят четыре. Девчонки! Все девчонки! Даже думать об этом восхитительно.

– Еще бы не как настоящий, – ответил он. – Потому что хороший. Самый лучший. Mucho dinero[70]70
  Много денег.


[Закрыть].

Последний в жизни половой акт. Она работает с девяти лет. В школу не ходила. Водопровода в доме не было. Денег тоже. Беременная неграмотная мексиканка из городских трущоб или из бедной деревни. Весит примерно столько же, сколько ты сам. Другого конца и быть не могло. Последнее доказательство того, что жизнь совершенна и мудра. Каждый дюйм твоего пути рассчитан. Нет, человеческую жизнь так просто со счетов не сбросишь. Больше никто не сможет прожить такую же.

– Роса, будь добра, приберись в комнате. Ты хорошая. Ты не пыталась морочить мне голову молитвами Иисусу. Ты просто просила у него прощения за то, что ввела меня в искушение. Просто вела себя так, как тебя учили. Я восхищен этим. Я бы тоже, пожалуй, обратился за помощью к кому-нибудь вроде Иисуса. Может, он бы достал мне вольтарен без рецепта. Это в его компетенции? – он и сам не очень понимал, что говорит, потому что голова у него вдруг стала очень легкой, будто вся кровь отхлынула к ногам.

– No comprendo[71]71
  Не понимаю.


[Закрыть]. – Нет, она не боялась, ведь он говорил все это улыбаясь и почти шепотом, он только слегка откинулся на кровати.

– Наведи порядок, Роса. Сделай regularidad[72]72
  Порядок.


[Закрыть].

– О'кей, – сказала она и принялась усердно подбирать вещи Деборы с пола. Это вместо того, чего этот сумасшедший с белой бородой, скрюченными пальцами и стеклянным глазом (и, вероятно, с заряженным пистолетом) ожидал от нее за свои вшивые две бумажки по пятьдесят долларов.

– Спасибо, дорогая, – сказал Шаббат обалдело, – ты просто спасла меня.

А потом, хоть он и надежно пришвартовался к краю постели, головокружение взяло его за уши и повело, в горло выстрелили желчью, он почувствовал то же, что в детстве, когда, прыгая на волнах, упускал момент нырнуть в большую волну, и она обрушивалась на него. Так роскошная огромная люстра в Осбери во сне, который он видел уже полвека, с тех пор как Морти убили на войне, сорвавшись со своих креплений, падала на них с братом, когда они мирно сидели рядышком и читали «Волшебника из страны Оз».

Он умирает. Из кожи вон лез, чтобы позабавить Росу, и заработал сердечный приступ. Последнее представление. Только один раз! Кукловод и его любимая кукла Дрын завершают свою карьеру.

Роса стояла на коленях у кровати и гладила его по голове теплой маленькой ручкой.

– Больной? – спросила она.

– Низкая самооценка.

– Позвать доктор?

– Нет, мэм. Руки болят, вот и всё.

Руки ли? Сначала он подумал, что дрожит от боли, скрючившей пальцы. Потом зубы застучали, как накануне вечером, ему вдруг потребовалась вся его стойкость, чтобы не вырвало. «Мама?» Нет ответа. Она опять замолчала. Или ее здесь нет? «Мама!»

– Su madre? Donde, senor?[73]73
  Ваша мать? Где, сеньор?


[Закрыть]

– Muerto.[74]74
  Умер.


[Закрыть]

– Hoy?[75]75
  Сегодня?


[Закрыть]

– Si. Сегодня утром. Questo auroro, – опять лезет итальянский. Опять Италия, виа Венето, персики, девочки!

– Ah, senor, no, no[76]76
  Ах, сеньор, нет, нет.


[Закрыть].

Когда она обхватила руками его заросшие щеки и притянула его голову к своей огромной, как гора, груди, он не стал сопротивляться; будь у него пистолет в кармане, он даже позволил бы ей вынуть его и выстрелить ему между глаз. На суде она могла бы сказать, что это в порядке самозащиты. Изнасилование. На нем уже висит одно, правда, старое, обвинение в сексуальных домогательствах. Теперь они бы подвесили его вверх ногами! Уж Розеанна проследила бы, чтобы его повесили как надо – как Муссолини. И отрезали бы ему член на всякий случай, как та женщина из Вирджинии, что кухонным ножом длиной в двенадцать дюймов нашинковала петушок своего спящего мужа, бывшего моряка и отъявленного негодяя, который оттрахал ее в зад.

«Ведь ты бы такого со мной не сделала, правда, дорогая? Ты бы мне его не отрезала?» – «Сделала бы, – с готовностью отвечала Розеанна, – если бы он у тебя был». Она и ее прогрессивные друзья в долине только и говорили, что об этом случае. Розеанну все это расстраивало гораздо меньше, чем, например, обрезание. «Еврейское варварство, – сказала она ему после того, как они присутствовали при обрезании внука одного знакомого. – Этому нет никакого оправдания. Отвратительно. Мне хотелось выйти». Тем не менее женщина, которая отрезала член мужу, представлялась ей чуть ли не героиней. «Вообще-то, – заметил Шаббат, – она могла бы выразить свой протест как-нибудь иначе». – «Как? Набрать 911? Попробуй и посмотри, поможет ли». – «Да нет, не 911. Так справедливости не добьешься. Нет, просто засунуть что-нибудь противное в задницу ему самому. Например, его трубку, если он курит. Может быть, даже зажженную. А если не курит, тогда приложить к его заду горячую сковородку. Ректум за ректум, как говорится. Книга Исхода, стих 21. Но отрезать ему член… Честное слово, Рози, жизнь – это ведь не детские игрушки. Вы же не девочки-школьницы. Жизнь – это вам не записочки писать и хихикать. Вы женщины. Это серьезное занятие. Помнишь, как это делает Нора в „Кукольном доме“? Она же не отрезает Торвальду член – она просто идет на фиг. Через дверь. Не обязательно быть норвежкой из девятнадцатого века, чтобы выйти через дверь. Двери до сих пор существуют. Даже в Америке их все еще гораздо больше, чем ножей. У некоторых, правда, кишка тонка выйти через дверь. Скажи мне, тебе когда-нибудь хотелось отрезать мне член среди ночи? Хотелось таким вот забавным способом свести со мной счеты?» – «Да. Часто». – «Но почему? Что я тебе такого сделал, или, наоборот, чего я не сделал, чтобы тебе могла прийти в голову такая мысль? Не помню, чтобы я когда-нибудь проникал в твой анус без рецепта от врача и твоего письменного согласия». – «Хватит. Забудь об этом». – «Не думаю, что мне следует забыть об этом теперь, когда я это знаю. Ты ведь действительно подумывала о том, чтобы взять нож…»– «Ножницы». – «Ножницы… и отрезать мне петушок». – «Я была пьяна. И зла». – «А, так это шардоне так сказывалось в трудные старые времена. Ну а как сегодня? Что тебе захочется отрезать мне на трезвую голову? Что рекомендует Билл Уилсон?[77]77
  Билл Уилсон (1895–1971) – американский брокер. Знаменит тем, что в 1935 г. основал первое общество «Анонимные алкоголики»; написал книгу с одноименным названием, используя свой личный опыт.


[Закрыть]Я предлагаю свои руки. На кой они мне теперь? Или горло. Какой это все-таки мощный символ для вас, людей, – пенис! Продолжайте в том же духе, и старина Фрейд всегда будет на высоте. Не понимаю тебя и твоих друзей. Вы устраиваете сидячую забастовку всякий раз, как команда по благоустройству города приближается к высохшим членам священных кленов, вы костьми готовы лечь за каждую веточку, но когда речь заходит об этом злополучном инциденте, вы просто визжите от восторга. Если бы жена вышла на улицу и спилила из мести любимый клен мужа, у мужика еще были бы какие-то шансы на ваше сочувствие. Жаль, что он сам был не дуб. Или не одно из этих незаменимых вечнозеленых. Уж тогда бы „Сьерра-клуб“ показал ей охрану природы! Свою голову она получила бы у Джоан Баэз[78]78
  Джоан Баэз (р. 1941) – американская певица, поэтесса, композитор (преимущественно в стилях фолк и кантри), политическая активистка. В 1960-х гг. активно участвовала в пацифистском движении. В 1979 г. основала Международный комитет прав человека, который был закрыт в 1992 г.


[Закрыть]. Скажем, кедр! Вы искалечили кедр? Да вы хуже Спиро Эгнью![79]79
  Спиро Эгнью (р. 1918) – американский политик; с 1969 по 1973 г. (в годы президентства Р. Никсона) вице-президент США; был уволен по обвинению во взяточничестве и уклонении от уплаты налогов.


[Закрыть] Вы же такие милосердные, такие нежные, вы против смертной казни даже для серийных убийц, вы в жюри поэтических конкурсов для каннибалов-дегенератов в тюрьмах строгого режима. Вы так ужасаетесь применению напалма на войне с коммунистами в юго-восточной Азии… и так радуетесь, что этому бывшему моряку отрезали член прямо тут, в США! Отрежь мой, Розеанна Кавана, и десять против одного, да нет, сто против одного – завтра же ты снова потянешься к бутылке. Отрезать член не так легко, как ты думаешь. Это не чик-чик – и готово! Это тебе не носки штопать. И не лук резать колечками. Это не лук. Это человеческий член. В нем полно крови. Помнишь леди Макбет? У них там, в Шотландии, не было „Анонимных алкоголиков“, и у бедной женщины поехала крыша. „Но кто бы мог подумать, что в старике так много крови?“ „Все еще держится запах крови: все благовония Аравии не надушат эту маленькую руку“. Она потеряла самообладание, эта леди Электростанция Макбет! А что же будет с тобой? Эта женщина из Вирджинии – действительно героиня, хоть и мерзкое создание. Но у тебя кишка тонка, дорогая. Ты просто-напросто училка. Мы сейчас говорим о зле, Рози. А самое большое злодейство, на которое ты способна, это стать пьянчужкой. Подумаешь – пьянчужка! Их пруд пруди. Любой пьющий может стать беспробудным пьяницей. Но совсем не каждый может отрезать член. Не сомневаюсь, что эта прекрасная женщина подала пример десяткам других прекрасных женщин в стране, но не думаю, что тебе удастся собраться с духом и сделать это. Тебя вырвало бы даже от моей спермы. Ты давно мне это говоришь. Ну и как же ты думаешь провести эту хирургическую операцию на своем любовнике без обезболивающего?» – «Может, подождем немного и посмотрим?» – отвечала Розеанна с улыбкой. «Нет, нет. Зачем же ждать? Я не собираюсь жить вечно. Послезавтра мне исполнится семьдесят. И ты упустишь свой шанс показать, какая ты храбрая. Режь, Розеанна. Выбери ночь. Любую ночь. И режь. Дерзай».

И разве не от этого он бежал, и разве не потому он здесь? В стенном шкафу есть огромные ножницы. Еще, кажется, были ножницы совсем маленькие, по форме похожие на цаплю, в ее корзинке для шитья, и ножницы обычного размера, с оранжевыми пластмассовыми кольцами – в среднем ящике ее письменного стола. Есть и садовые – в сарае, где она держит рассаду. Уже давно, с тех пор как этот случай начал так занимать ее, он подумывал собрать все ножницы и выбросить в лесу на Бэттл-Маунтин, когда поедет ночью на могилу к Дренке. Потом он вспомнил, что у нее и в школе полно ножниц; у каждого ученика, они же там режут и клеят. Суд штата Вирджиния объявил эту женщину невиновной, поскольку она находилась в состоянии аффекта. Сошла с ума на две минуты. Ровно на столько, сколько потребовалось Джо Луису, чтобы отправить в нокдаун Шмелинга в том втором бою[80]80
  Имеется в виду матч-реванш американского темнокожего боксера Джо Луиса и немецкого тяжеловеса Макса Шмелинга, состоявшийся 22 июня 1931 г. За два года до этого Шмелингу удалось нанести непобедимому до той поры Луису поражение. Победив во втором бою, Луис стал национальным героем США.


[Закрыть]. Времени только-только, чтобы отрезать и выбросить, но она успела – самая короткая душевная болезнь в мировой истории. Рекорд. Раз, два – и готово! Розеанна и ее борцы за мир висели на телефоне все утро. Они сочли, что это великое решение, крупная победа американского судопроизводства. Этого хватило, чтобы Шаббат насторожился. Великий день для движения освобождения женщин, черный день для морской пехоты и Шаббата. Теперь он никогда не сможет спать спокойно в этом набитом ножницами доме.

И кто же теперь его утешает? Она обхватила его голову, как будто собиралась покормить его грудью.

– Pobre hombre, – бормотала она. – Pobre niño, pobre madre…[81]81
  Бедненький. Бедный ребенок, бедная мать.


[Закрыть]

Он плакал. К удивлению Росы, слезы лились из обоих глаз. Но она продолжала утешать Шаббата в его горе, что-то тихо приговаривая по-испански и поглаживая его по голове, там, где когда-то росли черные как смоль волосы, – как убийственно сочетались они с пронзительными зелеными глазами, – когда-то давно, когда ему было семнадцать, когда он носил матросскую шапочку, когда все дороги вели к шлюхам.

– Почему у тебя один глаз? – спросила Роса, нежно баюкая его. – Почему?

– La guerra[82]82
  Война.


[Закрыть], – простонал он.

– Он плакать, стекляниглас?

– Я же сказал, он не из дешевых.

И под воздействием ее полноты, острого запаха ее плоти, зарываясь в нее носом все глубже, Шаббат почувствовал, что стал пустым, пористым – будто остаток отвара, бывшего сутью его личности, вытек из него капля за каплей. Ему не потребуется даже делать петлю. Он просто постепенно перетечет в смерть, высохнет, исчезнет.

Итак, это была его жизнь. И какой же вывод? Если вообще можно сделать хоть какой-то вывод. Что тот, кто появился на поверхности в его оболочке, был он. И никто другой. Другого не дано.

– Роса, – плакал он, – Роса. Мама. Дренка. Никки. Розеанна. Ивонн.

– Ш-ш-ш, pobrecito[83]83
  Бедняжка.


[Закрыть], ш-ш-ш.

– Дамы, если я злоупотребил своей жизнью…

– No comprendo, pobrecito[84]84
  Не понимаю, бедняжка.


[Закрыть], – сказала она, и он замолчал, потому что и он ничего не понимал. Он был почти уверен, что сыграл все это. Непристойный театр Шаббата.

2. БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ

…

Шаббат выскочил на улицу, рассчитывая до похорон Линка успеть поиграть в Рипа ван Винкля[85]85
  Легендарный персонаж одноименной новеллы Вашингтона Ирвинга (1819), ленивый житель деревушки близ Нью-Йорка, проспавший 20 лет в горах и спустившийся оттуда, когда всё вокруг изменилось.


[Закрыть]. Это идея взбодрила его. Он отсутствовал даже дольше, чем Рип. Рип ван Винкль всего лишь проспал революцию[86]86
  Имеется в виду Война за независимость США (1775–1783), иногда именуемая Американской революцией.


[Закрыть], а Шаббат, судя по тому, что слышал уже не первый год, пропустил превращение Нью-Йорка в город, несовместимый с душевным здоровьем и нормальной жизнью, в город, который к 1990-м годам достиг совершенства в искусстве убивать души. Если у вас была живая душа (а Шаббат больше таких иллюзий в отношении себя не питал), то здесь у нее нашлась бы тысяча возможностей и способов умереть в любой час любого дня или ночи. Не говоря уже о смерти в прямом, без метафор, смысле слова, чьей добычей были все жители города, от беспомощных стариков до младших школьников. Все были заражены страхом, ничто в этом городе, даже турбины «Консолидейтед Эдисон», не обладало такой мощью и не будоражило так сильно, как страх. Нью-Йорк был совершенно неправильный город, здесь больше не осталось ничего сокрытого, кроме метро. Это был город, в котором можно приобрести без всяких хлопот, порою за весьма значительную сумму, все самое худшее. Еще каких-то три года назад здесь можно было застать старые добрые времена, прежнюю жизнь – вот как бурно наступают коррупция, насилие, безумие. Витрина деградации, город, переполненный трущобами, тюрьмами, сумасшедшими домами для жителей обоих полушарий, терроризируемый преступниками, маньяками, бандами подростков, готовых весь мир поставить на уши ради пары модных кроссовок. Город, в котором лишь несколько человек, которые давали себе труд относиться к жизни серьезно, осознавали, что выживают в самом пекле нечеловеческого – или наоборот – чересчур человеческого; в дрожь бросало от мысли, что все самое гнусное в этом городе вполне соответствует представлению, которое хотело бы создать о себе человечество.

Шаббат, разумеется, не покупался на все эти сказки про то, что Нью-Йорк – это ад. Во-первых, потому, что любой большой город – ад. Во-вторых, если вас не интересуют самые безвкусные и грубые проявления человеческой мерзости, что вы вообще здесь делаете? И в-третьих, люди, от которых он слышал эти сказки, – это были состоятельные граждане Мадамаска-Фолс, ничтожества, мнящие себя элитой, а уж кому совсем не стоило доверять, так это пожилым господам, удалившимся доживать свой век в загородные дома.

В отличие от соседей (если вообще можно было сказать, что Шаббат считает кого-то своим соседом), он не отшатывался и от самых худших людей, даже от себя самого. Существенную часть жизни он продержал себя в северном холодильнике, но в последние годы ему казалось, что лично у него повседневные ужасы большого города вряд ли вызвали бы такое уж отвращение. Возможно, он давно оставил бы Мадамаска-Фолс (и Рози заодно) и вернулся в Нью-Йорк, если бы не его «напарница»… и если бы не то, что он до сих пор чувствовал после исчезновения Никки… и если бы не глупая судьба, которую определило его же вечное чувство превосходства и изрядно поиздержавшаяся паранойя.

Хотя его паранойю, пожалуй, не стоило преувеличивать. Никогда она не достигала по-настоящему необъятных размеров – чтобы ненависть пропитывала собою мысль, становилась ее отравленным наконечником, разгоралась без всякого повода. А теперь это была паранойя и вовсе средненькая, как у всех, довольно драчливая и задиристая, но, в общем-то, траченная жизнью и уставшая от себя самой.

Между тем его опять начинала бить дрожь, и в утешение у него теперь не было даже едкого запаха Росы и связанных с ним ностальгических воспоминаний. Теперь, когда это опять завладело им, а это, то есть желание больше не жить, опять завладело им в подвергнутой обыску комнате Деборы, избавиться от него волевым усилием будет уже невозможно. Это желание стало его попутчиком, оно сопровождало его по пути к метро. И хотя он не ходил по этим улицам несколько десятков лет, сейчас он их не видел, настолько был занят тем, чтобы не отстать от своего желания умереть. Они шагали в ногу под армейскую песенку, засевшую у него в голове, как двадцать пятый кадр, еще с Форт-Дикса, где его обучали убивать коммунистов, когда он перестал ходить в море.

 
У тебя был хороший дом, но ты ушел —
И ты прав!
У тебя был хороший дом, но ты ушел —
И ты прав!
Отставить разговоры, раз-два,
Отставить разговоры, три-четыре,
Отставить разговоры, раз-два-три-четыре,
Три-четыре!
 

Желание больше не жить спустилось вместе с Шаббатом по эскалатору и, после того как он купил жетон, проследовало за турникет; и когда он сел в поезд, оно устроилось у него на коленях и, глядя ему в глаза, принялось постукивать по его скрюченным пальцам. Эта маленькая свинка вскрыла вены, эта маленькая свинка надышалась порошка для сухой чистки, эта маленькая свинка наглоталась снотворного, эта маленькая свинка, что родилась в море, попрыгала на волнах и утонула.

Шаббат и его желание больше не жить, пока доехали до центра, составили некролог:

СКОНЧАЛСЯ МОРРИС ШАББАТ,

КУКЛОВОД,

64 года

Моррис (Микки) Шаббат, кукловод и в прошлом директор театра, который, оставив свой скромный след в культуре, исчез из авангардистской театральной среды и многие годы прятался, как беглый преступник от наказания, в Новой Англии, умер во вторник на тротуаре около дома номер 115 по Сентрал-Парк-Уэст. Он выпал из окна восемнадцатого этажа.

Причиной смерти стало самоубийство. Так показала Роса Компликата, с которой м-р Шаббат занимался анальным сексом за несколько секунд до того, как покончил с жизнью.

Миссис Компликата проходит по делу как свидетельница.

Миссис Компликата показала, что перед тем, как выпрыгнуть из окна, он дал ей две пятидесятидолларовых банкноты за совершение с ним полового акта в извращенной форме. «Но член не есть твердый», – добавила свидетельница, утопая в слезах.

Условное наказание

Мистер Шаббат начал свою карьеру уличным артистом в 1953 году. Обозреватели, освещающие вопросы индустрии развлечений, считают Шаббата тем самым «недостающим звеном» между респектабельными пятидесятыми и буйными шестидесятыми. Некий культ возник вокруг его «Непристойного театра», где мистер Шаббат, показывая скабрезные сценки, вместо кукол использовал собственные пальцы. В 1956 году в связи с неприличным поведением в общественном месте против него было возбуждено уголовное дело, и хотя его признали виновным, он отделался штрафом и условным наказанием – 30 дней лишения свободы. Если бы он отбыл его вовремя, как знать, возможно, это способствовало бы его исправлению.

Пользуясь покровительством Нормана Коэна и Линкольна Гельмана (см. некролог Л. Гельмана на стр. В7, колонка 3), мистер Шаббат в 1959 году поставил весьма невыразительный спектакль «Король Лир». Никки Кантаракис в роли Корделии заслужила похвалу критики, но сам Шаббат в роли короля Лира был назван критиками «самоубийцей с манией величия». Всем зрителям на входе раздавали переспелые помидоры, и к концу спектакля на костюме мистера Шаббата не осталось живого места.

Свинья или перфекционист?

Мисс Кантаракис, выпускница Королевской академии драмы, звезда «Подвальной труппы» и жена главного режиссера, ушла из дома в ноябре 1964 года и не вернулась. Судьба ее остается неизвестной, не исключено, что она была убита.

«Свинья Флобер убил Луизу Коле, свою возлюбленную», – сказала в интервью по телефону графиня Плисситас, аристократка и феминистка. Графиня Плисситас хорошо известна как автор беллетризованных биографий знаменитых писателей и артистов. Сейчас она работает над биографией мисс Кантаракис. «Свинья Фиццжеральд убил свою жену Зельду, – продолжала графиня, – свинья Тэд Хью убил Сильвию Плат, а свинья Шаббат убил Никки… Какими способами он это делал, вы можете прочесть в книге „Никки: как свинья убила актрису“».

Бывшие актеры «Подвальной труппы», с которыми мы беседовали, сошлись на том, что мистер Шаббат был безжалостен к своей жене. Все они надеялись, что когда-нибудь она не выдержит и убьет его, и были разочарованы, когда она исчезла, даже не попытавшись этого сделать.

Друг и сопродюсер м-ра Шаббата Норман Коэн, чья дочь Дебора, специалист по нижнему белью, стажируется в университете Брауна, сыграла главную роль в экстравагантном и тщательно подготовленном представлении «Прощайте, полвека мастурбации», разыгранном мистером Шаббатом за несколько часов до того, как он прыгнул навстречу своей смерти, рассказывает совсем другое. «На самом деле Микки был очень милым человеком, – говорит мистер Коэн. – Никогда никому не доставлял неприятностей. В какой-то мере индивидуалист, но для каждого у него находилось доброе слово».

Первая подлость от шлюхи

Прежде чем стать кукловодом на Манхэттене, мистер Шаббат прошел хорошую выучку в публичных домах Центральной и Южной Америки, а также на Карибах. Он никогда не пользовался резинкой и чудом избежал венерических заболеваний. Мистер Шаббат часто вспоминал свою первую шлюху.

«Я выбрал по-настоящему интересную, – рассказывал он однажды попутчику в метро. – В жизни ее не забуду. Да свою первую шлюху в любом случае никогда не забудешь. Я выбрал ее, потому что она была похожа на киноактрису Ивонн де Карло. Ну так вот, представьте себе: я выбрал, и меня всего трясет. Дело происходит в старой Гаване. Я помню, как это было великолепно, как романтично. Эти улочки, эти разрушающиеся дома с балконами. Самый первый раз. До этого никогда не имел дела с женщинами. И вот я с этой Ивонн. И мы начинаем раздеваться. Помню, я сидел на стуле у двери. Больше всего запомнилось ее красное нижнее белье: красный лифчик и красные трусики. Это было что-то фантастическое. Потом помню, как я лежу на ней. Потом помню: только все кончилось, как она говорит: „Слезай с меня!“ По-моему, это подло. „Слезай с меня!“ В дальнейшем не всегда так бывало, но поскольку так случилось в первый раз, я думал, что всегда так и будет, и слез. „Кончил? Убирайся!“ Даже среди шлюх попадаются такие стервы. Никогда этого не забуду. Я подумал: „Ладно, не все ли равно?“ И все-таки мне показалось, что в этом есть что-то нехорошее, какая-то враждебность. Откуда парню из кубрика было тогда знать, что, какие бы они ни были хорошенькие, по крайней мере одна из десяти окажется злобной дрянью?»

Ничего не сделал для Израиля

Вскоре после того, как его первую жену сочли убитой, мистер Шаббат отбыл в отдаленную деревню в горах, где до самой смерти его содержала вторая жена, которая годами мечтала отрезать ему член, а потом найти убежище в «Ассоциации для женщин, подвергающихся жестокому обращению». Все его достижения за три десятилетия жизни в глуши сводятся к тому, что он практически превратил в шлюху миссис Дренку Балич, соседку-эмигрантку из Хорватии, а также поставил пятиминутный кукольный спектакль по книге безнадежно больного Ницше «По ту сторону добра и зла». К пятидесяти годам мистер Шаббат заработал эрозивный остеоартрит обеих рук, в том числе дистальных и проксимальных межфаланговых суставов. Пястно-фаланговые суставы почти не были затронуты. Результат – частые обострения, потеря функции из-за постоянных болей, плохая подвижность и прогрессирующая деформация. Пока он выбирал между артродезом и артропластикой, его жена сделалась крупным специалистом по шардоне. Остеоартрит явился прекрасным поводом для того, чтобы еще более ожесточиться против всего на свете и посвящать все свое время изобретению новых и новых способов унижения миссис Балич.

Его пережил призрак его матери, Итты, похороненной на кладбище «Бет… и что-то там такое», Нептун, Нью-Джерси. Призрак неотступно преследовал его в течение последнего года жизни. Брат мистера Шаббата, лейтенант Мортон Шаббат, был убит на Филиппинах во время Второй мировой войны. Итта Шаббат так и не оправилась от этого несчастья. Именно от матери Шаббат унаследовал свойство никогда не привыкать к потерям.

Пережила Шаббата и его вторая жена, Розеанна, с которой он жил в Мадамаска-Фолс и с которой занимался сексом в ту ночь, когда мисс Кантаракис исчезла (или была убита им, а от ее тела позже каким-то образом избавились). Графиня Плисситас считает, что он вынудил миссис Шаббат, в девичестве Кавана, стать его сообщницей и таким образом подтолкнул ее к алкоголизму.

Мистер Шаббат ничего не сделал для Израиля.

* * *

…расплывшееся пятно шипенье пятно какое неприятное изобретение никто не думает таким телеграфным стилем я не затем спустился чтобы искать что потерял глупо идиотизм греческая деревня греческое гиро шашлык соувлаки пахлава ты знаешь Никки цыганская шаль роняет ангельские блестки на викторианские ботинки и не трахнешь чтоб не изнасиловать и нет только не туда а ведь только и кончала когда туда прости Господи тех кто не трахал в зад гиро ты знаешь Никки соувлаки знаешь Никки отель «Сен-Марк» номер за $25.60 толстяк в татуировках знаешь Никки мусор с той поры как мы съехали кожаные ремни связать запястья щиколотки завязать глаза продолжай хочу узнать секрет я только хочу узнать всё самое сокровенное когда ты используешь меня как мальчика я твой мальчик ты моя девочка мой мальчик твоя рука твоя рука с куклой кукла дай мне руку этнические украшения опять кожа старые люди я старый человек магазин религиозной сексуальной одежды ладан Никки всегда Никки опять Никки жгут сувенирные лавки майки ладан никогда без ладана пламя вырывается всё еще красят длинные волосы последние переселенцы иммигранты дородная полька с кирпично-красным лицом домашняя еда и что мне еще сказать кроме ну почему всё так какой смысл нет никаких шансов найти ее здесь не могу больше этого выносить Бог есть это не наши случайно шторы в окне Никки испачкала их повесила исчезла я оставил на 120 баксов всякого дерьма из Армии спасения деревянные ставни она любила волокита выцветшие дощечки тридцать лет спустя ставни Никки…

– Как насчет покурить? Покурить не желаешь?

– Не сегодня, дорогой.

– Парень, я голодаю. У меня курево что надо. Настоящий «Маккой». Не жрал сегодня. Без завтрака и ланча. Два часа тут торчу. Ни хрена не продал.

– Терпение, терпение. «Ничего незаконного не добьешься, не имея терпения». Бенджамин Франклин.

– Друг, я ни хрена не жрал!

– Сколько?

– Пять.

– Два.

– Ч-черт. Это же настоящий «Маккой».

– Поскольку голодаешь ты, цену назначаю я.

– Черт бы тебя побрал, старик, жидовская твоя морда.

– Фу! Это недостойно тебя. «Ни юдофилом ты не будь, ни юдофобом. / Тогда, как утро следует за ночью, / Последует за этим верность всем»[87]87
  Здесь обыгрываются слова Полония, обращенные к Лаэрту: «…смотри / Не занимай и не ссужай… / Всего превыше: верен будь себе. / Тогда, как утро следует за ночью, / последует за этим верность всем». (Шекспир У. «Гамлет», акт I, сцена 3. Пер. Б. Постернака.)


[Закрыть].

– Придет день, когда не я буду торчать тут, попрошайничать и торговать всяким дерьмом. Это евреи должны попрошайничать. Погоди, скоро все нищие будут евреи. Тебе понравится.

– Евреи будут попрошайничать, когда сделают Гору Рашмор[88]88
  Национальный мемориал; находится около города Кистоун в Южной Дакоте. На Горе Рашмор высечены гигантские головы четырех президентов США: Джорджа Вашингтона, Томаса Джефферсона, Теодора Рузвельта и Авраама Линкольна.


[Закрыть] для черных, дорогой мой, и ни днем раньше, – черную Гору Рашмор с высеченными портретами Майкла Джексона, Джесси Джексон, Бо Джексона и Рея Чарльза.

– Три за пять. Я с голоду помираю, чувак.

– Вот это хорошая цена, договорились. Но тебе следует пересмотреть свое отношение к евреям. Вы, ребята, появились здесь раньше, чем мы. У нас не было ваших преимуществ.

…Нина Корделия Дездемона аптека Эстрофф всё еще здесь боже мой Фрайе библиотек унд Лизехалле Дойче диспансер подвальчики индийские бутики индийские рестораны тибетские побрякушки японские рестораны пицца Рэй Киев 24 часа 7 дней в неделю введение в индуизм она всегда читала какую-нибудь там дхарму артху каму и мокшу освобождение путем перевоплощения высшая цель смерть вещь конечно хорошая возможно самое надежное средство от низкой самооценки программка скачек варшавские газеты бомжи бомжи бомжи сидят на лестничных клетках обхватив головы руками из их карманов разит мочой…

– Я поехал, друг.

– Чего-чего, повтори?

– Крыша едет, говорю. Мне надо пожрать. Не завтракал и не обедал сегодня.

– Не страдай. Все так.

– Я не виноват. Меня подставили. Помогите кто-нибудь.

– Я займусь твоим делом, сынок. Я верю в твою невиновность не меньше, чем в свою.

– Спасибо, дружище. Ты адвокат?

– Нет, я индуист. А ты?

– Я еврей. Но я изучал буддизм.

– О, да, по твоим джинсам сразу видать, что ты старательный ученик.

– Ну и как оно все с точки зрения старого мудрого индуиста?

– О, я не то чтобы я совсем индуист, просто люблю трудности. Живу на подножном корме. Стремлюсь достичь чистоты и полного самоконтроля. Сдержанность. Аскетизм.

– Пожрать бы, друг.

– Животной пищи следует избегать.