Текст книги "Особое мнение (Сборник) (ЛП)"

Автор книги: Филип Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 36 страниц)

Секретник нагло ухмыльнулся. Макс подумал и тоже ухмыльнулся.

– Вы меня поняли? – спросил секретник. – В смысле, дошло?

А то, – кивнул Макс. Теперь стали понятны обрывки разговоров, которые он ненароком подслушал, стоя с подносом в очереди к буфету. Да и персонал Белого дома как-то странно на него поглядывает, все одно к одному. Он допил кофе, поставил чашку на стол и тщательно, неторопливо вытер губы салфеткой. Изо всех сил стараясь изобразить на лице работу мысли. Только вот мыслей у него в голове не было. Никаких.

– Нам сказали, – сказал секретник, – что вам следует срочно прибыть в бункер Совета национальной безопасности. Требуется ваше участие в финализации стратегической диспозиции.

Они вышли из кафе и направились к лифту.

– Стратегия, – сказал Макс, опускаясь в секретные пучины Белого дома. – У меня есть на этот счет кой-какие соображения. Думаю, сейчас самое время серьезно разобраться с этими чужими кораблями. Вы согласны?

Секретники дружно кивнули.

– Да, – провозгласил Макс, – мы должны ясно показать, что ничуть их не боимся. Разнесем этих засранцев, вот тебе и будет финализация диспозиции.

Секретники хором засмеялись.

– Слышь, – Макс дружелюбно ткнул главного секретника в бок, – ведь мы же охренеть какие сильные, в смысле, у США не все еще зубы повыпадали.

– Вот ты им это и скажи, – сказал один из секретников, и все они, включая Макса, от души расхохотались.

На выходе из лифта их ждала застава.

– Мистер президент, – торопливо заговорил высокий, прекрасно одетый джентльмен, – я Джонатан Кирк, пресс-секретарь Белого дома. Прежде чем удалиться на совещание с членами СНБ, вам следовало бы обратиться к народу в этот час величайшей опасности. Люди хотят посмотреть, на что похож их новый лидер. Здесь, – он протянул Максу несколько листов очень хорошей бумаги, – ваше заявление, подготовленное коллегией политических советников, в нем подробно…

– На фиг это дело, – отмахнулся Макс, даже не глядя на бумажки. – Это я президент, а не вы. Я вас и вообще не знаю. Кирк? Бирк? Шмирк? В жизни о таком не слыхал. Покажите мне, где тут микрофон, и я сам произнесу свою речь. Или доставьте сюда Пэта Нобла; может, у него есть какие-нибудь идеи, и… – Он осекся, вспомнив, что как раз Пэт и втравил его во всю эту историю, продал ни за понюх табаку. – Да нет, его тоже не надо, просто дайте мне микрофон.

– Это час величайшей опасности, – проскрипел Кирк.

– Само собой, – кивнул Макс, – а поэтому оставьте меня в покое. Давайте так: я не лезу в ваши дела, вы не лезете в мои, согласны? – Он дружелюбно хлопнул Кирка по спине. – Вот все и будет путем.

Пресс-секретарь не успел ответить, в холл ввалилась толпа людей, вооруженных переносными телекамерами и софитами, в авангарде этого полчища двигался Джим-Джем Брискин со своей верной командой.

– Привет, Джим-Джем! – заорал Макс. – Видишь, я стал президентом!

Лицо великого телеклоуна не выражало особого восторга.

– И я не намерен мотать клубок из резинок и корабли в бутылке собирать не буду, найдутся дела получше, – сказал Макс, протягивая Брискину руку. – Большое тебе спасибо. За поздравление.

– Поздравляю, – неохотно пробормотал Брискин.

– Еще раз спасибо. – Макс стиснул ему руку с такой медвежьей силой, что хрустнули косточки. – Ну да, рано или поздно они отменят это дело, и я снова уйду в резерв. Но пока… – Он широко ухмыльнулся, обводя глазами холл, битком набитый телевизионщиками и государственными чиновниками, армейскими офицерами, охранниками из Секретной службы и какими-то совсем уж непонятными людьми.

– Перед вами, мистер Фишер, стоит весьма серьезная задача, – сказал Брискин.

– Ага, – согласился Макс.

«А вот справишься ты с ней или нет, это еще большой вопрос, – говорил скептический взгляд Брискина. – Как-то сомнительно, чтобы ты смог достойно распорядиться такой огромной властью».

– И я смогу с ней справиться, – заявил Макс в брискинский микрофон, передавший его слова многомиллиардной аудитории, рассеянной по всей Солнечной системе.

– Может, и сможете, – сказал Брискин; его лицо выражало крайнее сомнение.

– Это что же такое? – удивился Макс. – Да никак я тебе больше не нравлюсь?

Брискин молчал, в его глазах появился нехороший блеск.

– Слушай, – сказал Макс, – я же теперь президент. Я могу в любой момент прикрыть твою дурацкую телевизионную сеть: натравлю на тебя фэбээровцев – и дело с концом. Для твоего сведения, я прямо сегодня уволю Генерального прокурора, как уж там его фамилия, и заменю его человеком, которого я знаю, которому я могу доверять.

– Да, конечно, – сказал Брискин; недавнее сомнение сменилось на его лице твердой, непонятной Максу решимостью. – Да, все это в вашем праве. При условии, что вы действительно президент…

– Поосторожнее на поворотах, – озлился Макс. – Рядом со мной ты – ничто, пустое место, сколько бы там зрителей у тебя ни было.

Он отвернулся от телекамер и гордо прошествовал в бункер СНБ.

Много позднее, уже под утро, Максимилиан Фишер сидел в подземном бункере Совета национальной безопасности, сонно прислушиваясь к неумолчному стрекоту приглушенного телевизора. Согласно последней сводке, за прошедшие сутки разведывательные источники зафиксировали появление в Солнечной системе еще тридцать чужих кораблей, что доводило общее их число до семидесяти; все передвижения вражеской эскадры непрерывно отслеживались.

Макс понимал, что долго так продолжаться не может; рано или поздно ему придется отдать приказ о начале активных военных действий. Но он никак не мог решиться. Знать хотя бы, кто они такие и откуда. Цэрэушники разводят руками. Насколько они сильны? Тоже неизвестно. Вот и думай в таких условиях, чем увенчаются эти самые активные действия – успехом или, упаси боже…

А тут еще домашние проблемы. Юницефалон все время что-то там подкручивал в экономике, стимулировал ее, когда надо, снижал налоги, менял учетную ставку… а теперь, когда он вырубился, несчастная экономика осталась без пригляда. «Ну что, что я знаю о безработице? – с тоскою думал Макс. – В смысле, не о том, как сидеть на пособии, а какие заводы надо снова открыть, а какие, может, и закрыть?»

Сидевший с ним рядом генерал Томпкинс изучал только что поступивший доклад о выдвижении тактических кораблей на непосредственную защиту Земли.

– Ну как там они с этими кораблями? – спросил Макс. – Правильно их расставили?

– Да, мистер президент.

Макс чуть поморщился. «Издевается? Да вроде нет, голос звучит вполне уважительно».

– О’кей, – пробормотал он, – рад это слышать. И организуйте только эту спутниковую завесу, чтобы без никаких дырок, вроде как когда вы позволили этому кораблю вырубить Юницефалон. Я не хочу, чтобы такое случилось снова.

– Мы ввели состояние Дефкон-один, – отрапортовал Томпкинс. – Полная боевая готовность, с шести ноль-ноль по вашингтонскому времени.

– А как там эти стратегические корабли? – Макс уже выяснил, что армейские предпочитают называть свои наступательные ударные силы таким вот обтекаемым образом.

– Мы можем нанести удар в любой момент. – Генерал Томпкинс скользнул взглядом вдоль длинного стола; все его сотрудники и соратники согласно кивнули. – Мы сумеем разобраться с каждым из семидесяти враждебных кораблей, вторгшихся в нашу систему.

– Ни у кого нет соды? – страдальчески вопросил Макс. Эта неприятная история вгоняла его во все большее уныние. «Сколько ж тут работы и нервотрепки, – думал он. – Сплошные заморочки и неопределенности, ну неужели эти засранцы не могут тихо, без шума покинуть нашу систему? Оставить ее в покое. В смысле, неужели мы и вправду должны лезть в эту войну?» Кто его знает, на какие ответные меры может пойти их родная система с негуманоидными жизненными формами, тут нужно держать ухо востро – ненадежные они какие-то.

– Только меня вот что беспокоит, – вздохнул Макс. – Ответные меры.

– Совершенно очевидно, – поджал губы генерал Томпкинс, – что никакие переговоры с ними невозможны.

– Ну, тогда действуйте. Влепите им по полной, – сказал Макс и с надеждой оглянулся на остальных членов высокого собрания – не предлагает ли кто-нибудь ему соду.

– Мне кажется, вы сделали мудрый выбор, – сказал генерал Томпкинс; все как один участники совещания согласно кивнули.

– Тут какое-то странное сообщение, – сказал один из советников, протягивая Максу только что снятый с телетайпа листок. – Джеймс Брискин подал против вас иск в Федеральный суд Калифорнии; он утверждает, что вы не являетесь президентом, потому что никогда не выдвигали свою кандидатуру и не прошли через процедуру выборов.

– Это значит, – поразился Макс, – потому, что не было голосования? И всего-то?

– Да, сэр. Брискин просит Федеральный суд подтвердить этот факт; одновременно он объявил, что выдвигает свою собственную кандидатуру.

– Что?!

– Брискин говорит, что нужно провести предвыборную кампанию и выборы и что он будет вашим соперником. Зная свою популярность, он, надо думать, надеется…

– Вот же зараза, – убито пробормотал Макс. – Ну как вам такое нравится?

Длинный стол безмолвствовал.

– Ладно, – сказал Макс, – так или иначе, но по сегодняшнему вопросу мы все решили. Вы, военные, делайте все, что там надо, чтобы расшибить эти чертовы корабли, а тем временем… – Решение возникло у него мгновенно. – Мы организуем экономическое давление на спонсоров Джим-Джема, на «Калбест электроникс» и пиво «Рейнландер», чтобы отбить у него охоту баллотироваться.

Сидевшие за столом люди Дружно кивнули, бункер наполнился шорохом убираемых в портфели бумаг; совещание закончилось или, вернее сказать, было временно прервано. «Он нечестно пользуется своим преимуществом, – думал Макс. – Ну как я могу противостоять ему на выборах, когда у нас такие неравные силы – он телевизионная знаменитость, а я нет. Это нечестно, я не могу этого допустить».

«Джим-Джем может баллотироваться сколько ему угодно, – решил он в конце концов, – все равно он меня не победит. Не доживет он до своей победы».

За неделю до выборов межпланетное агентство по изучению общественного мнения «Телескан» обнародовало результаты последнего опроса. Ознакомившись с этими цифрами, Максимилиан Фишер окончательно впал в тоску.

– Вот, полюбуйся. – Он перекинул доклад «Телескана» своему двоюродному брату Леону Лейту, провинциальному юристу, ставшему с недавних пор генеральным прокурором.

Его собственный рейтинг был смехотворно мал; все вело к тому, что Брискин без труда одержит на выборах сокрушительную победу.

– А почему это так? – удивился Леон; подобно Максу, это был высокий, плотный мужчина, отпустивший за долгие годы резервной работы весьма солидное брюхо. Он давно уже отвык от всякой активной деятельности, откровенно тяготился своим новым постом и не оставлял его исключительно потому, что боялся подвести брата.

– Это что, – спросил он, оторвавшись от банки с пивом, – все потому, что его показывают по телевизору?

– Нет, – съехидничал Макс, – потому, что у него пуп в темноте светится. Конечно же из-за телевизора, придурок ты несчастный. Этот гад не слезает с экрана ни днем ни ночью. Имидж себе создает.

– Да еще парик этот дурацкий, – добавил он после долгого, мрачного молчания. – Для телеведущего это еще как-то, но для президента…

И смолк окончательно.

А дальше было еще хуже.

Тем же самым вечером ровно в девять Джим-Джем Брискин запустил по всем своим станциям семидесятидвухчасовой телемарафон – с явным намерением поднять свою популярность до совсем уж заоблачных высот, окончательно гарантировать себе победу.

Одним из его зрителей был президент Фишер, уныло сидевший в специальной президентской кровати с целым подносом еды под рукой.

«Вот же гад!» – думал он в миллионный раз.

– Гляди, – сказал Макс своему двоюродному брату, генеральному прокурору, который сидел напротив в глубоком кресле и с аппетитом жевал чизбургер.

– Просто возмутительно, – неразборчиво промямлил Леон.

– И ты знаешь, где у него студия? В глубоком космосе, далеко за орбитой Плутона, там у них самый дальний передатчик, до которого твои фэбээровские герои и в мильон лет не доберутся.

– Доберутся, – пообещал Леон. – Я сказал им, что они обязаны его сделать – по личному указанию президента, моего родного кузена.

– Да когда то будет, – безнадежно махнул рукой Макс. – Расторопности, вот чего тебе, Леон, не хватает, расторопности. Но я скажу тебе по секрету одну вещь. У меня есть в тех местах линейный корабль «Дуайт Д. Эйзенхауэр». Ему прихлопнуть эту ихнюю станцию – все равно что чихнуть, и он готов это сделать по первому моему слову.

– Ну и давай, Макс.

– Только мне очень этого не хочется, – вздохнул Макс.

Тем временем передача набирала обороты. Вспыхнули софиты, и на сцену томно выплыла Пегги Джонс в блестящем и переливающемся платье с голыми плечами. «А теперь нам покажут классный стриптиз, – пронеслось у Макса в голове, – в исполнении классной девочки». Он уставился в экран, совершенно позабыв о своем недавнем отвращении. Ну, может, взаправдашнего стриптиза и не будет, но вот что Брискин и его команда поставили себе на службу секс, в этом сомнения не было. Генеральный прокурор был настолько потрясен зрелищем, что даже перестал на секунду жевать; его мирное чавканье резко стихло, а затем снова начало разгоняться.

А на экране Пегги приплясывала и пела:

– Я Джим-Джема обожаю, Мне Джим-Джем отец и брат. Самый лучший в Штатах парень Наш с тобою кандидат.

– Господи, – простонал Макс. Но, с другой стороны, то, как она все это подавала, не столько даже голосом, сколько каждой частью своего длинного, стройного тела… здорово, тут уж и слов нет. – Пожалуй, мне следует сейчас же связаться с «Эйзенхауэром», сказать, чтобы действовали, – сказал он, не сводя глаз с экрана.

– Если ты считаешь это необходимым, – твердо заявил Леон, – можешь быть уверен, что я подтвержу полную законность твоих действий, с этой стороны тебе опасаться нечего.

– Передай-ка мне тот красный телефон. – Макс с хрустом потянулся. – Это сверхзащищенная линия связи, ею может пользоваться только главнокомандующий для передачи особо секретных распоряжений. Недурственно, как тебе кажется? – Президент США подмигнул генеральному прокурору. – Я позвоню генералу Томпкинсу, а он уж передаст мой приказ кораблю. Жаль мне так делать, Брискин, – добавил он, взглянув на экран, – но ты ведь сам во всем виноват. Ну зачем ты ввязался в эту историю, попер против меня и все такое?

В этот момент серебристая девушка исчезла с экрана, и на ее месте появился сам Джим-Джем; Макс опустил телефон и начал с интересом смотреть.

– Привет, дорогие друзья. – Брискин вскинул руки, призывая аудиторию к тишине. Записанные на пленку аплодисменты – Макс прекрасно знал, что в такой дыре нет и не может быть ни одного зрителя – чуть стихли, но тут же разразились с удвоенной силой. Брискин дружелюбно улыбнулся и начал покорно ждать.

– Липа это все, – буркнул Макс. – Липовая аудитория. Ушлые они ребята, он и его команда. Потому-то у него и рейтинг такой.

– Верно, Макс, – согласился генеральный прокурор. – Я тоже так думаю.

– Друзья, – начал Брискин; его голос звучал на удивление спокойно и рассудительно. – Скорее всего, вы и сами знаете, что поначалу у нас с президентом Максимилианом Фишером установились вполне приличные отношения.

«А ведь это правда», – подумал Макс; его рука все так же лежала на красном телефоне.

– Когда же мы разошлись, – продолжал Брискин, – это произошло по вопросу о силе – о прямом использовании грубой, жестокой силы. Для Макса Фишера президентская власть является всего лишь механизмом, орудием, посредством какого он может достигать своих собственных целей, исполнять свои желания. Я искренне верю, что по большей части Фишер стремится ко вполне благородным целям, старается продолжать благодатную политику Юницефалона, но вот что касается средств, это разговор отдельный.

– Ты слушай, Леон, слушай, – сказал Макс, не отрывая глаз от телевизора. «Что бы ты там ни говорил, – думал он, – я сделаю, что задумал. Я не допущу, чтобы кто-то там встал у меня на пути, это моя обязанность, это работа, прямо связанная с моей должностью; окажись ты на моем месте, стань ты президентом, делал бы ровно то же самое, если не хуже». – Даже президент, – говорил Брискин, – должен подчиняться закону; при всей необъятности своей власти он не может стоять вне закона, над законом. – Он на мгновение смолк, а затем продолжил, медленно и отчетливо: – Я знаю, что в этот самый момент агенты ФБР по прямым указаниям новоназначенного генерального прокурора Леона Лейта пытаются закрыть наши станции, заглушить мой голос. Это является лишним примером того, как Макс Фишер использует силу, одно из государственных учреждений, в качестве орудия для достижения собственных своих целей…

Макс поднял красную трубку.

– Да, мистер президент, – сказал далекий голос. – Это озаэс генерала Томпкинса.

– Какой еще озаэс? – рявкнул Макс.

– Ответственный за связь, армейский номер 6001000, сэр. На борту линейного корабля «Дуайт Д. Эйзенхауэр» связь ведется через релейную станцию на Плутоне.

– Да, да, – кивнул Макс. – Слушай, вы там, ребята, будьте наготове, ясно? Будьте готовы к приему дальнейших указаний. Леон, – он прикрыл трубку рукой и повернулся к двоюродному брату, который к этому времени успешно покончил с чизбургером и взялся за земляничный молочный коктейль. – Ну как я могу это сделать? Это в смысле, что Брискин, он же говорит правду.

– Приказывай Томпкинсу. – Леон громко рыгнул и постучал себя кулаком по груди. – Пардон.

А Брискин все разливался и разливался.

– Вполне возможно, что, говоря сейчас с вами, я рискую своей жизнью. Нужно смотреть фактам в лицо: игрой судьбы мы получили президента, который без малейших угрызений совести пойдет на все, вплоть до убийства, – лишь бы добиться своего. Так поступают все тираны, и это именно то, свидетелями чего мы сейчас являемся, в нашем обществе зародилась тирания, сменившая разумное, бескорыстное правление гомеостатического проблеморазрешательного комплекса Юницефалон 40-Д, сконструированного, построенного и введенного в действие лучшими умами нашей страны, людьми, безгранично преданными сохранению всего самого лучшего, самого ценного, что создало наше общество за свою многовековую историю. То же, что видим мы сейчас, это переход к единоличной тирании, представляется мне по меньшей мере печальным.

– Теперь я просто не могу этого сделать, – вздохнул Макс.

– С чего бы это? – поразился Леон.

– А ты что, не слышал? Он же говорит обо мне. Это же я и есть, тот самый тиран, про которого он тут столько наплел. Вот же зараза. – Макс решительно положил трубку красного телефона – Сам же я и виноват, не надо было так долго рассусоливать.

– Ничего не понимаю, – потряс головою Леон. – Почему это ты не можешь сделать все, как было задумано?

– Мне не очень хочется это говорить, – замялся Макс, – но… а ладно, кой черт. Это только докажет, что он прав.

«Я-то и так знаю, что Брискин прав, – думал он, – но вот знают ли это они? Знает ли это народ? Я не могу допустить, чтобы они узнали про меня такое. Они должны смотреть на своего президента снизу вверх, уважать его. Почитать. Мало удивительного, что телескановский опрос дал такие результаты. Мало удивительного, что Джим Брискин без малейших колебаний решил выставить свою кандидатуру против моей. В глубине души они все про меня знают, они это чувствуют, чувствуют, что Джим-Джем говорит правду. Ну куда мне быть президентом? Я попросту не подхожу для этой должности».

– Знаешь, Леон, – сказал Макс, – я, пожалуй, кончу все-таки этого Брискина, а потом подам в отставку. Это будет мой последний официальный акт. – Он снова поднял трубку красного телефона. – Я прикажу им стереть его в порошок, а потом президентом станет кто-нибудь другой. Любой, кого захотят люди. Да хоть Пэт Нобл или ты, мне все равно. Эй, озаэс, – он раздраженно постучал по рычагу, – отвечай, куда ты там делся? Ты там оставь мне хоть немного коктейля, – на этот раз Макс обращался к Леону, – вообще-то половина была моя.

– Да я бы и сам тебе оставил, – обиделся генеральный прокурор.

– Да есть там хоть кто-нибудь? – спросил Макс у трубки. Трубка не отвечала. – Что-то там не так, – повернулся он к Леону. – Связь поломалась. Снова, наверное, эти пришельцы.

И только тут они заметили, что телевизор потух и заглох. – Да что же это такое? – растерялся Макс. – Что они со мной делают? Кто это делает? – Он испуганно обвел глазами комнату. – Ничего не понимаю.

Леон, чей рот был занят молочным коктейлем, стоически пожал плечами в знак того, что он тоже ничего не понимает, однако его мясистое лицо заметно побледнело.

– Слишком поздно, – сказал Макс. – Не знаю уж почему, но слишком поздно. Наши с тобой враги, Леон, сильнее нас. И я даже не знаю, кто они такие.

Он медленно положил трубку и уставился в темный, немой экран телевизора. Ожидая самого худшего.

– Сейчас вы услышите квазиавтономную сводку новостей, – сказал долго молчавший телевизор. – Будьте наготове.

Джим Брискин взглянул на Эда Файнберга, на Пегги и начал ждать. Через несколько минут телевизор снова заговорил, все тем же скучным, бесцветным голосом.

– Друзья, граждане Соединенных Штатов. Смутное время закончилось, ситуация снова вошла в норму. – Одновременно те же самые слова появлялись и на экране в режиме бегущей строки. Юницефалон 40-Д по своему обыкновению – и ставшему традицией праву – вмешался в чужую передачу. Из динамиков звучал голос самого гомеостатического комплекса, порожденный речевым синтезатором.

– Избирательная кампания прекращается и отменяется, – сказал Юницефалон. – Это параграф первый. Резервный президент Максимилиан Фишер аннулируется, это параграф второй. Параграф третий: мы находимся в состоянии войны со вторгшимися в нашу систему пришельцами из дальнего космоса. Параграф четвертый: Джеймс Брискин, обращавшийся к вам…

«Вот оно», – с тоскою подумал Брискин. А тем временем ровный, безликий голос продолжал:

– Параграф четвертый: Джеймс Брискин, обращавшийся к вам через посредство телевизионных сетей, настоящим обязуется полностью прекратить свою противоправную деятельность, в дополнение к чему издается постановление, предписывающее ему обосновать причину, по которой ему должна быть предоставлена свобода заниматься в дальнейшем какой бы то ни было политической деятельностью. Исходя из интересов народа, мы предписываем ему хранить политическое молчание.

– Ну вот и дождались, – широко ухмыльнулся Брискин. – Конец этим играм. Я должен политически заткнуться.

– Ты можешь обжаловать это в суде, – вскинулась Пегги. – По всей цепочке судов, вплоть до Высшего. Им уже случалось отменять решения Юницефалона. – Она тронула Брискина за плечо, но тот отдернулся. – Или ты хочешь бороться с ним напрямую?

– Слава еще богу, меня не аннулировали, – криво улыбнулся Брискин. – В общем-то, я даже рад, что эта машина снова заработала, – добавил он, чтобы успокоить Пегги. – Все-таки возврат к чему-то стабильному. И это нам совсем не помешает.

– Так чем же ты теперь займешься? – спросил Эд. – Пойдешь в «Рейнландеровское пиво» и «Калбест электроникс», попробуешь получить свою старую работу?

– Ну уж нет, – отрезал Брискин. – Только не это.

Но – он не мог политически смолкнуть, не мог подчиниться приказанию этой проблеморазрешалки. Не мог органически – рано или поздно он снова начнет говорить, чем бы это ни грозило. «И, – подумал он, – зуб даю, что Макс тоже не сможет подчиниться… ни один из нас не сможет.

«Может быть, – думал он, – я и вправду оспорю это решение. Встречный иск… Я притащу Юницефалона в гражданский суд, Джим-Джем – истец, Юницефалон 40-Д – ответчик. – Такая пикантная перспектива заставила его улыбнуться. – Для этого мне потребуется хороший адвокат. Кто-нибудь малость посильнее, чем главный юрист Макса Фишера, этот его братец Леон Лейт».

Брискин достал из стенного шкафа крошечной студии пальто и начал одеваться, Не было смысла оттягивать возвращение на Землю, тем более что полет предстоял долгий и утомительный.

– Так ты что, вообще не вернешься в эфир? – спросила не отстававшая от него ни на шаг Пегги. – Даже не закончишь эту передачу?

– Нет.

– Но ведь Юницефалон скоро кончит, и что тогда останется? Пустой экран? Знаешь, Джим, уходить подобным образом… я не верю, что ты так сделаешь, это просто на тебя не похоже.

Брискин остановился в дверях студии.

– Ты же слышала, что он там говорил. Что он мне приказал.

– Никто никогда не оставляет экран пустым. Природа не терпит пустоты. И если ее не заполнишь ты, это неизбежно сделает кто-нибудь другой. Смотри, Юницефалон уже уходит из эфира. – Пегги указала на монитор. Цепочка слов остановилась. Еще мгновение, и экран снова превратился в тусклый серый прямоугольник. – Это твоя ответственность – да что там я рассказываю, словно ты сам не понимаешь.

Брискин повернулся к Эду.

– Так мы что, снова в эфире?

– Да. Эта штука наговорилась, во всяком случае – на какое-то время. – Эд замолк и не нуждающимся в пояснениях жестом указал на освещенную софитами сцену.

Как был, в пальто, засунув руки в карманы, Брискин встал перед камерой, улыбнулся и сказал:

– Перерыв закончился, и мы снова вместе, дорогие друзья, не знаю уж – надолго ли. Так что продолжим.

Эд Файнберг включил запись оглушительных аплодисментов; Брискин вскинул руки, призывая несуществующую аудиторию к тишине. – А нет ли у кого-нибудь из вас на примете приличного адвоката? – вопросил он саркастически. – Если есть, сведите нас с ним, и поскорее, пока ФБР сюда не добралось.

Как только замер голос Юницефалона и экран телевизора потух, Максимилиан Фишер повернулся к своему двоюродному брату Леону и горько сказал:

– Ну вот я и отставлен от должности.

– Да, Макс, – тяжело вздохнул Леон, – вроде как так оно и есть.

– А заодно и ты, – отметил Макс. – Тут уж все будет подчищено, можешь быть уверен. «Аннулируется». – Он скрипнул зубами. – А ведь это даже и оскорбительно. Неужели ж он не мог сказать «уходит в отставку»!

– Думаю, у него это просто такая вот манера выражаться, – успокоил его Леон. – Да ты не расстраивайся, Макс, не заводись, тебе нельзя, с твоим-то сердцем. И не забывай, что ты сохранил свою резервную должность, а это главная резервная должность, какая только есть, – Резервный президент Соединенных Штатов. А что тебя избавили ото всех этих усилий и заморочек, так это ты просто счастливчик.

– А вот интересно, дозволяется мне закончить этот ужин или нет? – сказал Макс, поглядывая на поднос с едой; отставка мгновенно вернула ему исчезнувший было аппетит. По размышлении экс-президент остановил свой выбор на сандвиче с курятиной и разом отхватил от него весьма солидный кусок. – Мой он, и все тут, – решительно пробубнил он набитым ртом. – Я же все равно должен и жить здесь, и питаться регулярно – верно?

– Верно, – поддержал брата юридически подкованный Леон. – Это предусмотрено в контракте, который наш профсоюз заключил с Конгрессом, помнишь, как это было? Зря мы тогда, что ли, бастовали?

– А все-таки приятно мы тут пожили, – констатировал Макс, успевший уже покончить с куриным сандвичем и перейти к эгногу[10]

[Закрыть]. Но скинуть со своих плеч тяжелую обязанность принимать ответственные решения было еще приятнее; он глубоко, с облегчением вздохнул и откинулся на высокую гору подушек.

«А с другой стороны, – думал он, – мне вроде как нравилось принимать решения. В смысле, что это вроде как… – ему потребовалось большое усилие, чтобы поймать ускользающую мысль, – вроде как совсем по-другому, чем сидеть в резерве или на пособии. В этом было что-то такое… Удовлетворение, – разобрался он наконец. – Удовлетворение, вот что я получал. Вроде как я что-то свершал».

Прошли какие-то минуты, а Максу уже недоставало этого чувства, ему казалось, что из него словно что-то вынули, словно все окружающее стало вдруг бессмысленным, ненужным.

– Леон, – сказал он, – а я совсем не отказался бы побыть президентом еще месяц. Мне нравилась эта работа. Ты понимаешь, о чем я?

– Да, – пробубнил Леон, – пожалуй, понимаю.

– Ничего ты не понимаешь, – отрезал Макс.

– Я стараюсь, Макс, – обиделся Леон. – Честно.

– Не надо было мне давать им волю, – горько посетовал Макс. – Позволять, чтобы эти инженеры-шминженеры латали своего драгоценного Юницефалона. Нужно было притормозить этот проект хотя бы на время. На полгода там или больше.

– Да что там теперь говорить, – вздохнул Леон. – Поздно, раньше надо было.

«А поздно ли? – спросил у себя Макс. – Ведь с этим Юницефалоном 40-Д всегда может что-нибудь случиться. Несчастный случай».

Он обдумывал эту идею, параллельно вгрызаясь в обширный кусок яблочного пирога, покрытый толстым ломтем сыра. Если считать знакомых, способных устроить подобную штуку – и не раз доказавших свое умение на практике, – так это и пальцев не хватит…

«Серьезная, почти неустранимая поломка, – думал он. – Как-нибудь ночью, когда все уже спят, и во всем Белом доме бодрствуем только мы – он и я. Пришельцы сумели, а мы что, глупее?»

– Ты смотри, Джим-Джем Брискин снова в эфире! – воскликнул Леон, указывая на телевизор. И правда, там ослепительно сверкал знаменитый, до боли знакомый рыжий парик, и Брискин выдавал нечто до колик смешное, а в то же время и глубокомысленное, нечто такое, что заставляет задуматься. – Ну, вообще, – сказал Леон. – Он же там насчет ФБР прикалывается, и это теперь, после всего этого. Этот мужик, он вообще ничего не боится.

– Отстань, – отмахнулся Макс. – Я думаю.

Он подошел к телевизору и выкрутил звук до упора. Мысли у Макса были очень серьезные, и он не хотел, чтобы что-то его отвлекало.

1963

Перевод М.Пчелинцева