Текст книги "Особое мнение (Сборник) (ЛП)"

Автор книги: Филип Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 36 страниц)

– Дай мне, – решительно вмешался Уайзман. Оттолкнув Пинарио в сторону, он вырвал у него кусачки и сомкнул их на проводе.

– Поздно, – невозмутимо произнес Фаулер.

Уайзман еле расслышал голос начальника, его голову пронизало надсадное, монотонное гудение. Попытка заткнуть уши оказалась тщетной – исходящее от крепости гудение даже не стало тише, оно словно проникало сквозь кости черепа. «Слишком долго мы тянули, – подумал он. – И теперь эта штука сделает с нами что захочет. Она выиграла потому, что нас было слишком много, мы мешали друг другу…»

– Поздравляю, – сказал появившийся прямо внутри его головы голос. – Упорством и силой духа ты победил.

Уайзмана охватило умиротворяющее чувство достигнутого успеха.

– Трудности были огромны, – продолжал голос. – Любой другой сдался бы перед ними.

Теперь он знал, что все в порядке, они ошибались.

– Сделанное тобой сегодня – только начало, – пообещал голос. – Ты можешь делать такое и дальше, всю свою жизнь. Ты можешь справиться с любыми трудностями и любыми противниками. Ведь мир, если разобраться, совсем не такое уж страшное место…

«Это точно, – усмехнулся он про себя. – И нечего было так суетиться».

– Ведь все они – самые обыкновенные люди. – Голос убаюкивал, обволакивал, буквально лез в душу. – Так что хотя ты и один, личность против толпы, бояться тебе нечего. Просто выжди время и не беспокойся.

– Не буду, – сказал он вслух. Гудение смолкло, а вместе с ним и голос.

– Вот и все, – сказал Фаулер после долгого молчания.

– Я что-то не понимаю, – откликнулся Пинарио.

– Именно это она и должна была делать, – объяснил Уайзман. – Ведь это – психотерапевтическая игрушка. Она помогает ребенку обрести уверенность в своих силах. Отрывание рук и ног у солдатиков, – ухмыльнулся он, – устраняет барьер между ним и внешним миром. Он становится частью этого мира. И таким вот образом покоряет его.

– Так, значит, она безвредна, – подытожил Фаулер.

– А вся эта суета была ни к чему, – проворчал Пинарио. – Простите, что устроили вам лишнюю работу, – повернулся он к саперу.

Крепость тем временем распахнула ворота, и оттуда бодро вышли все двенадцать пропавших было без вести воинов – живые и невредимые. Цикл окончился, можно было снова приниматься за нелегкий ратный труд.

– А все-таки я ее не разрешу, – неожиданно сказал Уайзман.

– Чего? – удивился Пинарио. – Почему?

– Не верю я этой штуке. Слишком она хитрая для такой простой задачи.

– Объясните, – нахмурился Фаулер.

– А нечего тут и объяснять, – сказал У айзман. – Перед нами на редкость хитроумное устройство. И – нате вам, оно всего-то и умеет, что разбирать себя и собирать. Должно быть что-то еще, хотя мы пока и не сумели…

– Она же психотерапевтическая, – вставил Пинарио.

– Знаете, Леон, делайте, как считаете нужным, – решил Фаулер. – Есть у вас сомнения – не разрешайте. Лишняя осторожность не помешает.

– Может, я и не прав, – объяснил Уайзман, – но из головы не идет мысль: для чего же ее придумали? И я чувствую, что мы этого так и не узнали.

– И этот самый ковбойский костюм, – добавил Пинарио. – Его тоже нельзя разрешать.

– Только настольную игру, – сказал Уайзман. – «Синдром» или как ее там.

Наклонившись, он следил за солдатиками, упорно продвигавшимися к крепости. Облачко дыма, еще и еще… перебежками, ложные атаки, осторожные упорядоченные отступления…

– О чем ты думаешь? – спросил Пинарио, следивший за Уайзманом с тем же вниманием, как тот – за игрушечными солдатиками.

– А может, это – отвлекающий маневр, – поднял голову Уайзман. – Чтобы занять наши мысли. Чтобы мы не заметили чего-то другого.

Интуиция что-то подсказывала ему, какая-то мысль крутилась в голове, но он никак не мог ее ухватить.

– Ложный след, – размышлял он вслух. – А тем временем происходит что-то другое. И именно поэтому она такая сложная. Чтобы мы ее заподозрили. Для того ее и придумали.

Растерянный, злой на самого себя за неспособность что-либо понять, он поставил ногу перед солдатиком. Тот не преминул сразу же использовать столь удачную возможность укрыться от наблюдательной аппаратуры крепости.

– Ведь что-то такое должно быть прямо у нас под носом, – сказал Фаулер. – А мы ничего не видим.

– Да.

«А может, – подумал Уайзман, – и никогда не увидим».

– Как бы там ни было, – сказал он, – эта штука останется здесь, где за ней можно наблюдать.

Он сел неподалеку от осажденной крепости, устроился поудобнее и приготовился к долгому, долгому ожиданию.

В шесть часов вечера Джо Хок, коммерческий директор «Детского мира» Аппели, остановил машину перед своим домом, вышел из нее и бодро зашагал по лестнице.

Под мышкой он нес большую плоскую коробку – безвозмездно позаимствованный на работе «образец».

– Папочка! – радостно завизжали Бобби и Лора. – Ты это для нас?

От восторга они буквально сшибали его с ног, не давали пройти. На кухне жена подняла голову и отложила журнал.

– Я подобрал вам новую игру, – сказал Хок.

Он развернул коробку, купаясь в детской благодарности. И не чувствуя ни малейших угрызений совести – почему бы, собственно, не прихватить с собой новую игру, ведь он неделями висел на телефоне, пробивая товар через импортный контроль. И после такой-то нервотрепки разрешение выдали всего на один образец из трех.

– Еще один случай коррупции в высших эшелонах власти, – негромко сказала его жена, когда дети убежали знакомиться с содержимым коробки. Она не любила таких вот заимствований из магазина.

– Да у нас их там тысячи, – немного сник Хок. – Склад забит под потолок. Никто и не заметит.

За обедом дети не столько ели, сколько изучали приложенную к игре инструкцию – они вчитывались в каждое ее слово.

– За столом не читают, – укоризненно сказала миссис Хок.

Откинувшись на спинку стула, Джо Хок продолжил свой рассказ о событиях дня.

– И что же они в конце концов пропустили? Один какой-то вшивый образец. Нам сильно повезет, если удастся продать достаточно много, чтобы получить хоть самую мизерную прибыль. Вот «Штурмовой отряд» – он бы дал настоящие деньги. Но тут дело глухо, и, похоже, надолго.

«Все-таки как это хорошо, – думал он, закуривая, – иметь дом, куда можно прийти после работы, жену и детей, которые любят тебя и ждут».

– Пап, а ты сыграешь? – спросила Лора. – Тут написано: чем больше участников, тем лучше.

– Конечно сыграю, – умиротворенно пообещал Хок.

Пока жена убирала со стола, они развернули поле, аккуратно разложили фишки, кости, деньги и акции. Игра захватила Хока почти сразу, нахлынули детские воспоминания о «Монополии», и он начал играть азартно, с выдумкой, набирая акции всеми возможными и невозможными способами. В конце концов почти все синдромы оказались в его руках.

– Ну вот, собственно, и все, – удовлетворенно объявил он. – Боюсь, ребята, что иначе и быть не могло. Это вы впервые увидели такую игру, а я знаком с ней давным-давно.

Пачки разноцветных акций и денег, лежавшие перед ним, переполняли Хока прямо-таки детской гордостью.

– Простите, что я обыграл вас, ребята.

– Но ведь ты нас не обыграл, – сказала Лора.

– Ты проиграл, – уточнил Бобби.

– Что? – пораженно воскликнул Джо Хок.

– Игрок, имеющий в конце игры наибольшее количество акций, проигрывает, – объяснила Лора. Для доказательства она продемонстрировала отцу инструкцию. – Видишь? Вся идея игры в том, чтобы избавиться от своих акций. Так что, папа, ты вылетел.

– Ну и шут с ним, – сказал все еще недоумевавший Хок. – Дурацкая какая-то игра. Никакого интереса.

Недавние радость и гордость куда-то улетучились.

– А теперь играть должны мы вдвоем, оставшиеся, – сказал Бобби. – Чтобы окончательно определить победителя.

– Не понимаю я этого, – проворчал Джо Хок, вставая из-за стола. – Какой интерес в игре, где победитель остается с пустыми руками?

А за его спиной продолжалась игра. Деньги и акции переходили из рук в руки, детей охватывал все больший и больший азарт. Под конец игры они впали в настоящий транс и не замечали уже ничего вокруг.

«Они не знакомы с «Монополией», – сказал себе Джо Хок. – Вот и не видят ничего странного в этой дурацкой игре».

Как бы там ни было, дети играли в «Синдром», и играли с удовольствием; значит, ее будут покупать, а это – самое главное.

Тем временем двое детей учились расставаться со своей собственностью. Они отдавали деньги и акции легко, охотно, даже, как это ни странно, жадно.

– Это самая лучшая учебная игра, какую ты когда-нибудь приносил, папочка!

Глаза Лоры сияли восторгом.

1959

Перевод М.Пчелинцев

Если бы Бенни Цемоли не было…
(If There Were No Benny Cemoli)

Увидев появившуюся в небе махину, мальчишки, мчавшиеся по непаханому полю, заорали от восторга; все тип-топ, корабль опускается точно там, где и ожидалось, и они добрались к нему первыми.

– Ну и здоровый же, в жизни таких не видел! – задыхаясь, остановился первый из троих. – Это издалека, не с Марса. Совсем-совсем издалека, уж я-то знаю.

Только теперь разобравший истинные размеры корабля мальчик испуганно смолк. Подняв глаза к небу, он увидел, что опускается целая армада – все, как и ожидалось.

– Бежим, расскажем, – повернулся он к своим приятелям.

А тем временем на одном из ближних холмов Джон Леконт нетерпеливо ожидал, когда наконец шофер разогреет котел его парового лимузина.

«Это же надо, – с плохо сдерживаемой яростью сказал он себе, – чтобы какие-то шпанята добрались туда первыми. А должен бы я. Да и дети-то какие – все в лохмотьях, обычные крестьянские мальчишки».

– Ну а сегодня-то у вас телефон работает? – спросил он, не поворачиваясь.

Его секретарь мистер Фолл взглянул на переносной столик.

– Да, сэр. Связать вас с Оклахома-Сити?

Уже вид мистера Фолла – самого тощего сотрудника ведомства Леконта за все время существования этого ведомства – показывал, что себе он не берет ничего; этот человек просто не интересовался пищей. И на него всегда можно было положиться.

– Просто возмутительно, – пробормотал Леконт. – Надо сообщить в иммиграционную службу.

Он вздохнул. Все не так, все не так. Прошло десять лет, с Проксимы Центавра прилетела целая армада, и хоть бы одна из систем раннего предупреждения обнаружила ее вовремя. И вот теперь Оклахома-Сити придется иметь дело с чужаками здесь, на своем поле, – ситуация получалась крайне невыгодная психологически, и Леконт ощущал это очень остро.

«И какая у этих поганцев техника, – думал он, глядя, как транспортники флотилии начинают разгружаться. – Рядом с ними мы все равно что сельские лопухи».

Если бы этому автомобилю не требовалось двадцать минут разогреваться, если бы…

А самое главное – если бы не существовало никакого ЦКОГа. Центаврианский Комитет Обновления Городов, обладавший, в дополнение к своим самым лучшим намерениям, еще и колоссальной, межзвездного масштаба властью, узнал о случившемся в 2170 году Несчастье и мгновенно рванулся в космос, словно некий фототропный организм, привлеченный вспышками водородных бомб. Однако Леконт прекрасно знал, что все тут значительно сложнее, что правительства Центаврианской системы поддерживали радиосвязь с планетами Солнечной системы и поэтому довольно подробно знают обстоятельства постигшей Землю трагедии. Из здешних форм жизни уцелело очень немногое. Сам Леконт происходил с Марса, семь лет назад он возглавил спасательную экспедицию, да так и остался на Земле – тут было очень много условий для роста, хотя, конечно, прочие условия…

«Сложно это, – сказал он себе, все еще ожидая, пока прогреется машина. – Конечно же, мы прилетели сюда первыми, но власти у ЦКОГа больше, нравится это нам или не нравится. Поработали мы хорошо, в этом я уверен. Конечно же, пока здесь совсем не то, что было раньше, но ведь десять лет – срок совсем небольшой. Дайте нам еще двадцать, и по рельсам побегут поезда. А облигации последнего займа на восстановление дорог продавались просто великолепно, можно было выпустить их и побольше, а так не всем желающим хватило».

– Вас вызывает Оклахома-Сити, сэр, – сказал мистер Фолл, протягивая трубку полевого телефона.

– Верховный уполномоченный Джо Леконт слушает, – громко произнес в нее Леконт. – Давайте, я вас слушаю.

– С вами говорят из Комитета партии. – Сухой, официальный голос, доносившийся с другого конца провода, был еле слышен за треском помех. – Многие десятки бдительных граждан Западной Оклахомы и Техаса сообщают нам о широкомасштабном…

– Они здесь, – прервал его Леконт. – Я их вижу. Я как раз собираюсь ехать, чтобы провести переговоры с их руководителями. Полный доклад вы получите в обычное время, так что не было никакой необходимости меня проверять.

Он был крайне раздражен.

– Армада сильно вооружена?

– Нет. – Хотя собеседник не мог его видеть, Леконт отрицательно покачал головой. – Насколько я понимаю, прилетели бюрократы да коммерсанты, одним словом – стервятники.

– Хорошо, – сказал партийный чиновник. – Поезжайте, и пусть они поймут, насколько нежелательно здесь их присутствие, как для местного населения, так и для Административного Совета по оказанию помощи пострадавшим от войны районам. Скажите им, что будет созвано законодательное собрание и что оно издаст специальный декрет, выражающий возмущение этим вмешательством межзвездной организации в наши внутренние дела.

– Знаю, знаю, – устало ответил Леконт. – Все это давно обсуждено, я все знаю.

– Сэр, – окликнул его шофер, – ваша машина уже готова.

– И доведите до их понимания, – заключил прерываемый тресками голос партийного чиновника, – что вы не уполномочены на ведение переговоров, что не в вашей власти допустить их на Землю. Это может сделать только Совет, а он, конечно же, твердо стоит против.

Повесив трубку, Леконт торопливо направился к машине.

Несмотря на противодействие местных властей, представитель ЦКОГа Питер Худ решил расположить свою штаб-квартиру прямо на развалинах Нью-Йорка, прежней столицы Терры. Это должно придать дополнительный авторитет сотрудникам ЦКОГа, постепенно расширяющим область влияния своей организации. В конце концов эта область должна охватить всю планету, но на это могут потребоваться десятилетия.

А ко времени завершения этой задачи, думал Питер Худ, шагая среди развалин главного железнодорожного депо Нью-Йорка, сам он давным-давно уйдет на пенсию. От прежней цивилизации здесь осталось совсем немного, а местные руководители – все эти политические ничтожества, слетевшиеся сюда с Марса и Венеры (так вроде называются ближайшие к Терре планеты) – сделали крайне мало. И все же их усилия вызывают восхищение.

– А знаете, – обратился Худ к группе почтительно следовавших за ним подчиненных, – ведь они выполнили за нас всю самую трудную, черновую работу, мы должны в ножки им кланяться. Вы только подумайте, каково это – прийти на пустое место в полностью уничтоженную зону.

– Ну, они неплохо на этом поживились, – заметил один из сотрудников, Флетчер.

– Не важно, чем они руководствовались, – возразил Худ. – Результаты есть, и это самое главное.

Он вспомнил чиновника, встретившего их в своем паровом автомобиле. Изукрашенная какими-то сложными орнаментами и эмблемами, машина выглядела весьма импозантно и официально. А вот их, этих местных, их-то никто не встречал сколько-то там лет назад, когда они прилетели сюда, – разве что повываливались из подвалов какие-нибудь почерневшие, опаленные радиацией бедолаги и поразевали рты в немом изумлении. Стоит только подумать – мурашки по коже.

– Сэр, – четким военным салютом прервал размышления своего начальника один из младших чинов ЦКОГа. – Нам удалось обнаружить неповрежденное сооружение, в котором могли бы временно разместиться вы и ваш штаб. Оно расположено под землей. – На лице говорившего появилось смущение. – Это совсем не то, на что мы надеялись… но все более приличное уже занято местными.

– Да, – согласился Худ, – у них было более чем достаточно времени на осмотр этих развалин. Но я не возражаю, вполне сойдет и приведенный в порядок подвал.

– В этом сооружении, – продолжил его подчиненный, – прежде располагалась одна из главных гомеостатических газет, «Нью-Йорк Таймс». Она печатала себя прямо здесь, под нами. Во всяком случае – если верить картам. Пока что мы не нашли саму газету, гомеогазеты чаще всего закапывались под землю на целую милю, даже глубже. Поэтому мы пока не знаем, что там уцелело.

– Если она жива, – сказал Худ, – это было бы бесценным подарком.

– Да. Ее терминалы разбросаны по всей планете; она, как я понимаю, ежедневно выпускала тысячи различных изданий. Какая часть из этих терминалов функционирует?.. Трудно поверить, – перебил он сам себя, – что местные политики даже не пытались восстановить хотя бы одну из десяти или одиннадцати всемирных гомеогазет, однако так оно, видимо, и есть.

– Странно, – согласился Худ. – Ведь это так облегчило бы их задачу.

Радиация в атмосфере затрудняла, делала почти невозможным прием радио– и телевизионных программ, так что работа по собиранию в клочья разбитой водородными взрывами цивилизации полностью ложилась на газеты.

– И это настораживает, – обернулся он к своим спутникам. – Может, они не очень-то и стараются? И вся их работа – чистое притворство?

– А что, если, – ответила Худу собственная его жена Джоан, – им попросту не хватает умения? Ведь запустить гомеогазету не так-то легко.

«Ты совершенно права, – подумал Худ. – Сомнение должно толковаться в пользу обвиняемого».

– Так что последние выпуски «Таймс» вышли как раз в день Несчастья, – сказал Флетчер. – И с того самого момента вся огромная сеть, собиравшая новости и передававшая их в газету, простаивает. И никто не заставит меня с уважением относиться к этим политиканам; совершенно очевидно, что даже основные, первичные принципы культуры – для них темный лес. Возродив гомеогазеты, мы сделаем для восстановления довоенной цивилизации больше, чем они десятком тысяч жалких своих проектиков. И лицо его, и голос были полны презрения.

– Не знаю, возможно, вы и ошибаетесь, – сказал Худ, – но пока оставим это. Хотелось бы найти цефалон газеты в сохранности, его нам сейчас не заменить.

Впереди уже зиял чернотой вход, расчищенный бригадой ЦКОГа. Вот это, решил эмиссар Центавра, и будет его первым шагом на опустошенной войной планете – надо вернуть прежние мощь и влияние этому огромному самообеспечивающемуся механическому организму. Возобновив свою деятельность, гомеогазета снимет с плеч Хуга часть бремени, освободит ему руки для другой работы.

– Господи Исусе, – пробормотал один из продолжавших расчистку рабочих, – в жизни не видал столько хлама Они его что, нарочно сюда натолкали?

От тяжело колотившейся в его руках всасывающей печи исходил тусклый красноватый свет. Весь попадающий в нее мусор печь преобразовывала в энергию, проход становился все шире и шире.

– Я хочу как можно скорее получить доклад о ее состоянии, – обратился Худ к группе техников, ждавших возможности начать спуск под землю. – Сколько времени потребуется на восстановление, как много… – Он смолк, увидев две фигуры в черном. Служба безопасности, полицейские, прилетевшие на своем собственном корабле. В одном из подошедших Худ узнал Отто Дитриха, высокопоставленного следователя, сопровождавшего Центаврианскую армаду. Узнал и непроизвольно напрягся; это давно стало безусловным рефлексом – было видно, как все рабочие и техники мгновенно замерли, а затем понемногу вернулись к своим прерванным делам.

– Да, – сказал он Дитриху. – Очень рад вас видеть. Давайте пройдем сюда и поговорим.

Худ прекрасно знал, что нужно следователю, ожидал его прихода.

– Я не стану отнимать у вас много времени, – сказал Дитрих. – Я понимаю, насколько вы заняты. А что это здесь такое? – Он огляделся. Круглое, до блеска выбритое лицо светилось живым, настороженным интересом.

В небольшом боковом помещении, превращенном во временный кабинет, Худ обернулся к полицейским.

– Я против каких бы то ни было преследований, – сказал он тихо и спокойно. – Все произошло очень давно, не надо их трогать.

– Но что ни говори, военные преступления – это военные преступления, – задумчиво подергал себя за мочку уха Дитрих. – И тут не имеет значения – десять лет прошло, тридцать или сорок. Да и вообще – о чем тут можно спорить? Закон требует, чтобы мы нашли и наказали виновных. Ведь кто-то начал эту войну. Не исключено, что те же самые деятели и сейчас занимают ответственные посты, но это не имеет никакого значения.

– Сколько у вас людей? – спросил Худ.

– Двести.

– Значит, вы готовы к действиям.

– Мы готовы начать следствие. Наложить секвестр на относящиеся к делу документы и возбудить дело в местном суде и – да, мы готовы силой обеспечить сотрудничество местного населения, если вы именно это имели в виду. Во многих ключевых точках размещены наши опытные сотрудники. – Сделав паузу, Дитрих внимательно посмотрел на Худа. – Все это – необходимые меры, и я не понимаю, в чем тут, собственно, проблема. Ведь вы же не намерены укрывать виновных – использовать в своих целях их так называемые способности?

– Нет, – бесстрастно ответил Худ.

– Почти восемьдесят миллионов погибших, вот что такое Несчастье, – начал раздражаться Дитрих. – Разве можно забыть об этом? Или вы думаете, что если они – обычные аборигены, не знакомые нам с вами лично…

– Дело совсем не в этом, – сказал Худ. Он знал, что все эти разговоры бесполезны, у полицейских просто иначе устроена голова, общаться с ними практически невозможно. – Мои возражения были неоднократно изложены, я считаю, что организованные по прошествии столь долгого времени суды и казни не послужат никакой разумной цели. И не просите у меня для этих дел людей, я откажу на том основании, что все мои сотрудники заняты сверх головы – до самого последнего уборщика. Вы меня поняли?

– Ох уж эти идеалисты, – вздохнул Дитрих. – «Перед нами стоит сугубо благородная задача…» Восстановление, так? Вы либо действительно не понимаете, либо намеренно закрываете глаза на то, что однажды эти люди начнут все снова – если не принять нужных мер сегодня. На нас лежит ответственность перед грядущими поколениями, быть суровыми сейчас – это самое гуманное, если судить по большому счету. Скажите, Худ, что это за раскопки? Что пытаетесь вы возродить со столь похвальным рвением?

– «Нью-Йорк Таймс», – ответил Худ.

– Насколько я понимаю, у них должен быть архив. Мы сможем наводить в нем справки? Это неимоверно облегчит возбуждение судебных преследований.

– Я не имею права отказывать вам в доступе к материалам, которые мы обнаружим, – пожал плечами Худ.

– Подробное, день за днем описание политических событий, приведших в конце концов к войне, будет крайне любопытным чтением, – улыбнулся Дитрих. – Кто, к примеру, был носителем верховной власти в Соединенных Штатах к моменту Несчастья? У меня создалось впечатление, что ни один человек из тех, с кем мы беседовали, как-то не может этого припомнить. – Его улыбка стала еще шире.

На следующий день рано утром во временный кабинет Худа поступил отчет инженерного корпуса. Силовое снабжение газеты оказалось полностью уничтоженным. Однако цефалон, центральный кибернетический мозг, управлявший всей гомеостатической системой, остался, по всей видимости, неповрежденным. Если подвести один из кораблей поближе, можно будет попробовать присоединить его силовую установку к линиям питания газеты. Если это удастся, то выяснится гораздо больше.

– Говоря попросту, – сказал Флетчер, – то ли выйдет, то ли нет. – Втроем, вместе с Джоан, они завтракали прямо за письменным столом Худа. – Весьма прагматично. Подключим, попробуем; заработает – значит, мы выполнили свою работу. А если нет? Что тогда? Техники так все и бросят?

– По вкусу самый настоящий кофе, – задумчиво сказал Худ, рассматривая свою чашку. – Скажите им, чтобы подвели корабль и запустили эту гомеогазету. А если она и вправду заработает, принесите мне экземпляр, сразу.

Он снова отпил из чашки.

Часом позднее по соседству приземлился один из кораблей. Техники быстро сделали отводы от его энергетической установки, протянули кабели к гомеогазете, тщательно заизолировали все цепи.

Сидя в своем кабинете, Питер Худ услышал откуда-то снизу, из чрева земли, глухой низкий грохот. Там что-то зашевелилось – неуверенно, запинаясь, но – зашевелилось. Попытка оказалась удачной, газета возвращалась к жизни. Оттиск, принесенный вбежавшим в его кабинет рядовым, поразил Худа точностью описания событий. Даже пребывая в бездействии, газета каким-то образом сумела не отстать от жизни. Ее рецепторы продолжали функционировать.

ЦКОГ ПРИЗЕМЛИЛСЯ

ПОСЛЕ ДЕСЯТИЛЕТНЕГО ПОЛЕТА С ЦЕНТАВРА:

ПЛАНЫ ВОССТАНОВЛЕНИЯ, ЦЕНТРАЛЬНАЯ ВЛАСТЬ

Через десять лет после постигшего нас Несчастья ядерной войны межзвездный спасательный орган, ЦКОГ, произвел историческую высадку на поверхность Земли. Свидетели описывают эту высадку, производившуюся целой армадой кораблей, как зрелище, «потрясающее как своим масштабом, так и своим значением». Назначенный Центаврианскими властями верховный координатор, сотрудник ЦКОГа Питер Худ незамедлительно разместил свою штаб-квартиру в развалинах Нью-Йорка. После совещания с ближайшими помощниками он сделал заявление: «Я прибыл не для того, чтобы наказать виновных, а чтобы всеми доступными методами возродить планетную цивилизацию, а также восстановить…»

«Жутковато как-то», – думал Худ, читая передовицу. Разнообразные информационные рецепторы гомеогазеты проникли в его собственную жизнь, восприняли, переварили и использовали в передовой статье его беседу с Отто Дитрихом. Газета выполнила – выполняла – свою работу; ее внимания не избегло ничто, достойное какого-либо интереса в качестве новости, даже приватный, без единого свидетеля разговор. Надо быть осторожнее.

Ну и, само собой, была другая статья, зловещая по своим интонациям, повествующая о прибытии карателей, полиции.

СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ ОБЕЩАЕТ НАЙТИ «ВОЕННЫХ ПРЕСТУПНИКОВ»

Следователь по особо важным делам капитан полиции Отто Дитрих, прибывший с Проксимы Центавра на одном из кораблей армады ЦКОГа, заявил сегодня, что лица, повинные в происшедшем десять лет назад Несчастье, «ответят за свои преступления» перед Центаврианским судом. Как стало известно «Таймс», две сотни одетых в черное полицейских уже занялись расследованиями, целью которых…

Газета предостерегала Землю в отношении Дитриха, и Худ невольно почувствовал некое мрачное удовлетворение. «Таймс» не собиралась служить оккупационному командованию. Она служила всем, в том числе и тем, кого Дитрих собирался судить. Каждый шаг полиции будет – без всякого сомнения – замечен и описан в мельчайших подробностях, что вряд ли приведет в восторг Дитриха, привыкшего работать в условиях полной тайны и анонимности. Но право решать, будет ли выходить газета, принадлежит Худу, и только ему.

А он не собирался ее закрывать.

И тут его взгляд остановила еще одна статья, помещенная на первой полосе. Прочитав ее, Худ нахмурился. Ему стало как-то не по себе.

СТОРОННИКИ ЦЕМОЛИ БУНТУЮТ В СЕВЕРНЫХ ПРИГОРОДАХ НЬЮ-ЙОРКА

Сторонники Бенни Цемоли, собравшиеся в уже знакомых нам палаточных городках, постоянно ассоциируемых с этой колоритной политической фигурой, имели стычку с местными жителями, вооруженными молотками, лопатами и кольями. Каждая из сторон заявляет, что именно она победила в этом двухчасовом сражении, после которого двенадцать человек были госпитализированы срочно организованными пунктами скорой помощи, а еще двадцать получили более легкие повреждения. Цемоли, одетый, как и обычно, в похожий на тогу красный балахон, посетил пострадавших. Он пребывал в хорошем настроении, шутил и говорил своим сторонникам, что «теперь уже скоро» – явный намек на обещание организации устроить в ближайшее время марш на Нью-Йорк, чтобы установить, как выражается Цемоли, «социальную справедливость и истинное равноправие впервые в мировой истории». Нужно напомнить, что до своего заключения в Сан-Квентине…

– Флетчер, – сказал Худ, щелкнув тумблером интеркома, – проверьте, что происходит на севере округа. Там собралась какая-то политическая шайка, разузнайте о ней.

– Сэр, – донесся из динамика голос Флетчера, – у меня тоже есть эта газета. И я прочитал материал про Цемоли. Туда уже отправлен корабль, он в пути, и вы получите доклад не позже чем через десять минут. – Динамик смолк.

– А как вы думаете, – неуверенно спросил Флетчер после долгой паузы, – нужно будет привлекать людей Дитриха?

– Надеюсь, что нет, – коротко ответил Худ.

Получасом позднее Флетчер зачитал поступившее с корабля сообщение. Не веря своим ушам, Худ попросил повторить. Однако все так и было. Экспедиционная группа ЦКОГа тщательно обследовала местность. Не обнаружилось ни палаточного городка, ни каких-либо иных признаков большого сборища людей. И ни один из допрошенных местных жителей никогда не слыхал фамилию Цемоли. Не оказалось также ни следов недавней стычки, ни станций скорой помощи, ни госпитализированных в них раненых. Только мирная, почти что сельская местность.

В полном недоумении Худ перечитал статью. Вот она, здесь, на первой полосе «Таймс», черным по белому, рядом с передовицей о приземлении Центаврианской армады. Ну и что бы это значило?

Странная ситуация не нравилась Худу, совсем не нравилась. А может быть, не надо было оживлять эту огромную старую гомеостатическую газету?

Ночью крепко спавшего Худа разбудил шум, исходивший, казалось, из самых недр земли, нетерпеливый лязг, становившийся все громче и громче, пока уполномоченный Центавра сидел на кровати, сонно моргал и пытался понять, что же, собственно, происходит. Машины ревели, время от времени раздавался глухой грохот – это автоматические цепи становились на нужное место, повинуясь указаниям самой же замкнутой, не подвластной никому системы.

– Сэр, – прозвучал в темноте голос Флетчера. Через мгновение помощник Худа нашел наконец выключатель, и под потолком вспыхнула лампочка. – Я подумал, что стоит вас разбудить. Извините, мистер Худ.

– Я и сам проснулся, – пробормотал Худ. Поднявшись с кровати, он надел халат и шлепанцы. – Что это она задумала?

– Она печатает специальный выпуск.

– Господи боже, – широко зевнула Джоан. – Что там могло случиться такого экстренного?

Сидя на кровати, она пыталась пригладить свои всклокоченные белокурые волосы.

– Нам придется привлечь местных руководителей, – сказал Худ. – Проконсультироваться с ними. – Он уже догадывался, о чем сообщит специальный выпуск, который с ревом выбрасывали печатные машины. – Доставьте сюда Леконта, этого самого политика, который встретил нас при посадке. Разбудите его и притащите, он нам нужен.

Потребовался чуть ли не целый час, чтобы обеспечить присутствие высокомерного, церемонного местного князька; он и один из его помощников, оба в своей сложной опереточной форме и оба – кипящие от возмущения, были наконец доставлены в кабинет Худа. Они молчали, ожидая услышать, для чего их сюда привели.