Текст книги "Особое мнение (Сборник) (ЛП)"

Автор книги: Филип Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 36 страниц)

Тут появился спутник Конни. Его посадили в спальне рядом с куклой.

– Так, минуточку, – сказал Норм. – Вы Пола – или как там его – в ту же спальню, что и ее, сажаете? У него что, своей квартиры нет?

Уинн ответил:

– Они женаты.

– Женаты? – Тут Норман и Фрэн недоуменно вытаращились на собеседника.

– Ну конечно, – невозмутимо ответил Уинн. – Поэтому они живут вместе. А ваши куклы разве нет?

– Н-нет, – ответила Фрэн. – Леонард – он ведь бойфренд…

Тут она осеклась.

А потом вцепилась в руку мужа и тихо сказала:

– Норм, я ему не верю. Они это просто так говорят, чтобы фору получить. Потому что если они одновременно из одной комнаты выйдут…

Тут Норм подал голос:

– Ребят, тут вопросик возник. Нечестно это, называть их женатыми.

Уинн спокойно сказал:

– А мы и не называем их женатыми. Потому что они и вправду женаты. Их зовут Конни и Пол Латроп, Арден-плейс, 24, Пьемонт. Они уже год как женаты, вам любой игрок подтвердит.

А может, он не врет? Норм почувствовал, как земля уходит у него из-под ног.

– Вы только посмотрите на них обоих, – проговрила Фрэн, опускаясь на колени, чтобы получше рассмотреть оклендский макет. – Живут в одной квартире, делят спальню. Ты видишь, Норм? Кровать-то одна. Большая двуспальная кровать… – И она помотала головой и расстроилась: – Ну и как Перки Пэт играть против них? – Голос Фрэн задрожал: – Это же просто… аморально будет… вот.

– Это совсем другой макет. Мы к такому не привыкли, – сказал Норм Уолтеру Уинну. – К такому, как у вас, в смысле. Он очень отличается от нашего, да вы и сами видите.

И он ткнул пальцем в свои модели.

– Я настаиваю на том, чтобы в этой игре Конни и Пол не жили вместе и не считались замужней парой.

– Но они женаты, – подал голос Фостер. – Это непреложный факт. Смотрите, у них вещи в одном шкафу висят.

И он отодвинул дверь шкафа.

– И в ящиках комода – тоже лежат.

И он выдвинул ящики.

– И загляните в ванную. Там две зубные щетки. Его и ее, на одной полочке. Видите? Мы ничего не придумываем, мы правду вам говорим…

В комнате повисло молчание.

И тут Фрэн потрясенно проговорила:

– Ну раз они женаты, значит… значит, между ними что же, близость была?

Уинн поднял бровь, потом кивнул:

– Естественно. Они же муж и жена. А что, вы считаете, это неправильно?

– Но Перки Пэт с Леонардом… они никогда… – забормотала было Фрэн, потом осеклась.

– Естественно, между ними ничего такого быть не могло, – согласился Уинн. – Они же только встречаются. Мы все понимаем.

Тут Фрэн сказала:

– Но мы не можем так играть. Не можем!

И она вцепилась в руку Норма:

– Давай вернемся в Пиноли, пожалуйста, давай вернемся…

– Подождите, – строго сказал Уинн. – Если вы отказываетесь от игры, значит, вы сдаетесь. А раз так, давайте нам Перки Пэт.

И трое оклендцев разом кивнули. Норм заметил, что местные тоже кивали, один за другим. И Бен Феннимор тоже кивал.

– Они правы, – сурово сказал он жене. – Нам придется ее отдать в таком случае. Давай уж лучше согласимся на игру, дорогая.

– Хорошо, – мертвым, ровным голосом ответила Фрэн. – Хорошо. Мы будем играть.

И она наклонилась и, не глядя на вертушку, запустила стрелку. Та остановилась на шести.

Улыбаясь, Уолтер Уинн опустился на колени и тоже раскрутил стрелку. Ему выпало четыре.

Игра началась.

Тимоти Шейн затаился среди подгнивших продуктов, разлетевшихся из очередного контейнера с гуманитарной помощью. Всмотревшись в даль, он увидел, как через пепельную равнину бредут мать с отцом. И толкают впереди тяжелую тачку. Выглядели они усталыми и измученными.

– Привет! – заорал Тимоти и выпрыгнул из укрытия.

Как же он по ним соскучился! И как обрадовался, что они вернулись!

– Привет, сынок, – пробормотал отец и кивнул.

Он отпустил ручки тачки и протер лицо платком.

Тут же подбежал, тяжело отдуваясь, Фред Чемберлен.

– Здравствуйте, мистер Шейн. Здравствуйте, миссис Шейн. Ну как, кто выиграл? Вы? Ведь правда, вы переиграли оклендцев?

И он заглядывал им по очереди в лицо, едва не прыгая в ожидании ответа.

Очень тихо Фрэн проговорила:

– Да, Фредди. Мы выиграли.

Норм сказал:

– Смотри, что в тачке лежит.

Мальчики посмотрели. Среди мебели и домиков Перки Пэт лежала другая кукла. Большая, по-женски округлая – явно не девчонка, как Перки Пэт. Они вытаращились на нее, а она слепо уставилась в серое небо. Вот, значит, ты какая, Подружка Конни, подумал Тим. Хе-хе.

– Нам повезло, – проговорил Норм.

Из люка уже вылезали люди, подходили, окружали их и слушали. Джин и Сэм Риган, Тод Моррисон и его жена Хелен, потом подтянулись мэр, да, Хукер Глиб собственной персоной. Мэр подбежал весь на нервах, возбужденный и красный. Бедняга с трудом дышал после непривычного физического усилия – нечасто ему приходилось бегать вверх по лестнице.

Фэн рассказывала:

– Нам выпала карточка, амнистирующая все долги. Прям когда казалось, что все, мы отстали навсегда. Потому что на нас висел долг в пятьдесят тысяч, а тут мы сравняли счет с оклендцами. А потом нам выпала карточка «переход через десять клеток», и мы оказались прямо на клетке с джекпотом. По крайней мере на нашем игровом поле это было так. Тут началась перебранка, все переругались, потому что оклендцы показали, что на их игровом поле на этой клетке просто есть право преимущественного удержания недвижимости, но мы разыграли, кто прав, а кто нет, вертушкой, поставили на нечет, он выпал, и потому нам засчитали выигрыш.

Она вздохнула:

– И вот мы вернулись, и я очень довольна. Тяжелая была игра, Хукер. Очень непростая.

Хукер Глиб просипел:

– Ну что, ребята, давайте теперь поглядим на эту Подружку Конни. – И спросил у Норма и Фрэн: – Я могу ее взять и показать всем?

– Бери, – кивнул Норм.

Хукер осторожно взял Подружку Конни.

– Хм, а она и впрямь как живая, – пробормотал он, внимательно изучая куклу. – А вот одежки не такие красивые, как наши. Словно их на фабрике отшивали, а не вручную.

– А так и есть, – пояснил Норм. – Зато она из дерева вырезана. А не пластмассовая.

– Угу, – покивал Хукер и принялся рассматривать куклу со всех сторон, поворачивая то туда, то сюда. – Хм, отлично сделано. И она… мгм… такая, фигуристая. Не то что Перки Пэт. А что на ней за костюм? Твидовый, как я погляжу…

– Деловой костюм, – сказала Фрэн. – Мы ее выиграли в той одежде, в которой она была. Это заранее обговаривалось.

– Вот видите, она на работу ходит, – пояснил Норм. – Она – психологический консультант в маркетинговой фирме. Занимается потребительскими предпочтениями. Высокая должность… Она зарабатывает что-то около двадцати тысяч в год. Так Уинн сказал.

– Боже ты мой, – пробормотал Хукер. – А наша-то Пэт еще только в колледже. Школьница, считай. – Он разволновался: – Выходит, они нас сильно опередили. Ну, кое в чем. – И тут же просветлел лицом: – Зато, ребята, вы выиграли! Так что Перки Пэт, выходит, все равно самая лучшая! – И он высоко поднял Подружку Конни, чтобы все ее видели: – Смотрите, ребята, что нам привезли Норм с Фрэн!

Норм сказал:

– Хукер, ты давай поаккуратней с ней.

Голос его прозвучал очень жестко. Хукер изумленно обернулся:

– Норм, ты чего?

– Она ребенка ждет, вот чего.

Вокруг тут же воцарилось потрясенное, жутковатое молчание. Вокруг с тихим шорохом вихрился пепел – единственный звук, нарушавший страшную тишину.

– Откуда ты знаешь? – наконец выдавил из себя Хукер.

– Они сами сказали. Ну, оклендцы сказали. Мы и это выиграли – причем пришлось поругаться, но Феннимор принял нашу сторону.

И он потянулся к тачке и вытащил маленький кожаный мешочек. И извлек из него крохотного розовенького новорожденного, тоже вырезанного из дерева.

– Мы выиграли и его, потому что Феннимор рассудил так: на данном этапе он – часть Конни. Ну, с технической точки зрения.

Хукер вытаращился на пупса.

– Она замужем, – объяснила Фрэн. – За Полом. Они не просто встречаются, они муж и жена. И она, сказал мистер Уинн, на третьем месяце уже. Он нам ничего про это не говорил, но мы выиграли, и им пришлось сказать. Потому что иначе было бы нечестно. Думаю, они правильно поступили, нельзя скрывать такие вещи.

Норм тоже подал голос:

– Ну и в придачу мы получили и эмбриона…

– Да, – покивала Фрэн. – Правда, чтобы его увидеть, нужно Конни вскрыть.

– Нет! – резко сказала Джин Риган. – Пожалуйста, не надо.

Хукер тоже воскликнул:

– Нет, миссис Шейн, пожалуйста, не делайте этого!

И попятился.

– Как же вы не понимаете! – снова включился в разговор Норм. – Это же логично. Нужно просто рассуждать логически, вот и все. Кстати, ведь и Перки Пэт когда-нибудь…

– Нет! – злобно вскрикнул Хукер.

Нагнулся и схватил лежавший в пепле камень.

– Нет! – крикнул он, занося руку. – А вы двое – молчите! Все, хватит! Ни слова больше!

Риганы тоже взялись за камни. Все молчали.

Фрэн охнула и тихо сказала:

– Норм, нам надо уходить отсюда.

– Именно! – злобно выговорил Тод Моррисон.

А его жена мрачно кивнула, соглашаясь.

– Убирайтесь в Окленд! – сказал Хукер. – Вы здесь больше не живете! Вы… стали другими. Изменились!

– Да, – медленно и тихо, словно самому себе, сказал Сэм Риган. – Я был прав. Что-то тут такое… страшное. – А у Норма Шейна он спросил: – И тяжело до Окленда добираться?

– Да мы только в Беркли были! – ответил Норм. – Мы дошли только до тамошнего Убежища!

Он, похоже, еще не до конца разобрался в происходящем и удивленно оглядывался.

– Боже мой, – вдруг проговорил он. – Да мы же не дойдем! Мы эту тачку до Беркли не докатим! Мы устали, в конце концов!

Сэм Риган сказал:

– А с моей помощью?

И он подошел к Шейнам и встал рядом с ними.

– Я покачу эту тачку, черт побери. А ты, Шейн, будешь показывать дорогу.

И он посмотрел на жену, но та не двинулась с места. И так и продолжал стоять с каменюками в руках – на изготовку.

Тимоти Шейн подергал отца за рукав:

– Пап, а теперь-то мне можно с вами? Пожалуйста, можно, а?

– Угу, – тихо отозвался Норм – он стоял, полностью погруженный в свои мысли.

А потом собрался и сказал:

– Значит, вы нас выгоняете, да?

И повернулся к Фрэн:

– Пошли. Сэм будет толкать тачку. Я думаю, мы доберемся до Беркли затемно. А если нет, заночуем на равнине. Тимоти защитит нас от псевдокотов.

Фрэн ответила:

– А что, выбора-то у нас нет…

Она стояла бледная-бледная.

– Это тоже забирайте! – сказал Хукер.

И протянул им крохотную фигурку младенца. Фрэн Шейн осторожно взяла ее и бережно переложила в кожаный мешочек. Норм вернул Подружку Конни в тачку. Ну что ж, настало время уходить.

– Вы все равно придете к этому. Со временем, – сказал Норм. Он обращался к толпе. Ко всем везунчикам из убежища Пиноли. – Оклендцы просто первые дошли до этого, вот и все.

– Иди уже, – приказал Хукер Глиб. – Скатертью дорога.

Кивнув, Норм ухватился было за ручки тачки, но Сэм Риган отодвинул его.

– Двинулись, – сказал он, налегая на тележку.

И трое взрослых, предводительствуемые ребенком – Тимоти Шейн шел впереди с ножом на изготовку на случай нападения псевдокота, – двинулись вперед. К Окленду. На юг. Все молчали. А что говорить? Говорить-то нечего…

– А жаль, что так случилось, – наконец сказал Норм.

Они уже отошли почти на милю, и обитатели Пиноли скрылись в пыльном мареве.

– А может, и нет, – отозвался Сэм Риган. – Может, это к лучшему.

Почему-то он не выглядел подавленным. А ведь Сэм потерял жену – дело нешуточное, с их потерями не сравнить. И тем не менее он пережил это.

– Рад за тебя. Ну, что ты не опустил руки, – сурово кивнул Норм.

И они пошли дальше. Каждый думал о своем.

Через некоторое время Тимоти поинтересовался:

– А все эти здоровенные убежища на юге… там же много чем можно заняться, правда? Вы же не будете, как раньше, просто сидеть и играть в куклы?

Судя по голосу, он очень надеялся, что да, не будут.

Отец ответил:

– Наверное, да. Там есть чем заняться, да.

Над головой на большой скорости свистнул доставочный корабль – и тут же исчез из виду. Тимоти проводил его взглядом, но особо не заинтересовался: какой в самом деле корабль, когда впереди его ждало столько нового, неизведанного. И над землей, и под землей – впереди лежали южные земли!

Его отец пробормотал:

– Оклендцы… интересные они ребята. Видно, эта игра… эта кукла, именно она – чему-то она их научила. Конни выросла, и им пришлось вырасти вместе с ней. А наши везунчики так ничему и не научились. Потому что у кого им учиться? У Перки Пэт? Нет, конечно… А ведь ей тоже придется подрасти. Прямо как Конни. Конни же тоже раньше была как Перки Пэт. Давным-давно. Но выросла.

Тимоти припустил вперед, не слушая отцовское бормотание: да кому нужны эти ваши куклы и глупые игры? Мальчик всматривался в горизонт, и перед ним раскрывались иные возможности. Впрочем, они для всех раскрывались: и для него, и для мамы, и для папы, и для мистера Ригана.

– Быстрее! Впереди столько интересного! – прокричал он, оборачиваясь к отцу.

Норм Шейн выдавил в ответ слабое подобие улыбки.

1963

Высшая резервная должность
(Top Stand-by Job)

За час до выхода в эфир новостной программы ведущий клоун шестого канала Джим Брискин собрал в своем кабинете всю свою команду, чтобы обсудить сообщение о неизвестной и, вполне возможно, враждебной космической эскадре, появившейся в восьмистах астрономических единицах от Солнца. Бесспорно, это была важная новость. Только вот как подать ее многомиллиардной аудитории телезрителей, рассеянных по трем планетам и семи лунам?

Пегги Джонс, секретарша Брискина, закурила сигарету и сказала:

– Ты бы полегче с ними, Джим-Джем, полегче. Не нагнетай атмосферу.

Она устроилась в кресле поуютнее и начала перебирать сводки, пришедшие на их телетайпы от Юницефалона 40-Д.

Гомеостатический проблеморазрешательный комплекс Юницефалон 40-Д квартировал по адресу Вашингтон, федеральный округ Колумбия, Белый дом; именно он обнаружил в глубинах космоса возможный источник внешней угрозы. Располагая всеми полномочиями президента Соединенных Штатов, Юницефалон незамедлительно отрядил линейные корабли для организации сторожевого заслона. Складывалось впечатление, что неизвестная эскадра прибыла из некоей другой звездной системы; уточнение этого обстоятельства также ложилось на долю сторожевых кораблей.

– «Полегче», – мрачно передразнил Джим Брискин. – Растяну я, значит, рот от уха до уха и скажу: ну, ребята, хохма, чего мы боялись, того и дождались, ха-ха-ха. – Он неприязненно взглянул на Пегги. – На Земле и на Марсе все животики надорвут, а вот насчет внешних лун я как-то не очень уверен.

Все прекрасно понимали, что при нападении извне первыми пострадают дальние колонии.

– Нет, они смеяться не будут, – согласился сценарист-консультант Эд Файнберг; он имел родственников на Ганимеде, а потому и особые причины для беспокойства.

– Неужели не найдется какой-нибудь новости повеселее? – спросила Пегги. – Для начала программы? Надо же и о спонсоре подумать, о его интересах. – Она передала Брискину всю свою охапку сводок. – Поищи тут что-нибудь такое. Решение алабамского суда о предоставлении корове-мутантке права голоса… ну, ты знаешь.

Брискин знал – что-нибудь вроде той прелестной истории, она тронула сердца миллионов – про сойку-мутантку из Бисмарка, штат Северная Дакота, которая с огромным трудом, после многих попыток научилась шить. Памятным апрельским утром трудолюбивая сойка сшила гнездо для себя и для своих птенцов прямо перед телевизионными камерами под комментарии Брискина. Одно из сообщений резко выделялось на общем фоне; Брискин с первого взгляда понял: вот то, что поможет смягчить зловещий тон сегодняшних новостей. Нагляднейшее доказательство того, что в мире все идет обычным порядком, и порядок этот неколебим, какие бы там ни приходили известия с окраин Солнечной системы.

– Ты только глянь, – ухмыльнулся он. – Старина Гэс Шатц помер. Наконец-то.

– А кто он такой? – удивилась Пегги. – Гэс Шатц… что-то вроде знакомое.

– Профсоюзник, – пояснил Брискин. – Да ты должна помнить. Резервный президент, которого назначили от профсоюза двадцать два года назад. Теперь он помер, и профсоюз… – он уронил на стол листок с кратким, сухим сообщением, – они посылают в Белый дом нового президента. Я возьму у этого парня интервью – если только он умеет говорить.

– Ну да, – кивнула Пегги. – Я все время забываю. Там до сих пор держат в резерве человека – на случай, если Юницефалон откажет. А у него бывали отказы?

– Нет, – поморщился Эд Файнберг, – это полностью исключено. Типичнейший пример того, как профсоюзы создают пустопорожние рабочие места и заполняют их своими бездельниками. Чума нашего общества.

– И все равно, – твердо сказал Брискин, – людям понравится. Домашняя жизнь самого главного в стране резервиста… почему профсоюз выбрал именно его, какое у него хобби. Чем этот человек, кто бы он там ни был, намерен заниматься в течение своего президентского срока, чтобы не взбеситься от безделья. Старина Гэс изучил переплетное дело, он собирал старые редкие автомобильные журналы и переплетал их в сафьян. С золотым тиснением. Эд и Пегги согласно кивнули.

– Действуй, Джим-Джем, – сказала Пегги. – Ты сможешь подать это интересно – да ты все что угодно можешь подать интересно. Я сейчас же звоню в Белый дом. Как ты думаешь, он уже туда добрался?

– Да нет, – вмешался Файнберг, – скорее всего, он еще в Чикаго, в штаб-квартире своего профсоюза. Попробуй позвонить туда. Профсоюз гражданских правительственных служащих, восточная секция.

Пегги подняла трубку и начала торопливо крутить диск телефона.

В семь утра Максимилиан Фишер проснулся от каких-то непонятных звуков; приподняв с подушки голову, он начал разбирать во все нараставшем гвалте сперва визгливый голос домохозяйки, а затем и другие голоса – мужские и вроде как незнакомые. Он помотал головой, чтобы стряхнуть остатки сна, и сел, стараясь перемещать немалую свою тушу как можно более плавно, без рывков и излишних усилий. Что бы там ни произошло, он не намеревался гнать спешку, – а то ведь доктор каждый раз говорит: не перенапрягайтесь и не перенапрягайтесь, у вас и так сердце увеличено, нужно беречь его от чрезмерной перегрузки. Макс медленно встал и начал спокойно, неторопливо одеваться.

«Ну точно, опять приперлись за взносом в какой-нибудь там свой фонд, – объяснил он себе происходящее. – Очень на этих мужиков похоже. Только что-то они сегодня рановато. – Он не чувствовал ни малейшей тревоги. – Я на прекрасном счету и связи тоже имею. Так что, – твердо подытожил он, – черта ли мне бояться».

Макс аккуратно застегнул все пуговки на своей любимой, в зеленую с розовым полоску, шелковой рубашке.

«Одежда должна быть классной», – думал он, сумев наконец согнуться достаточно сильно, чтобы натянуть на ноги аутентичные, из настоящей искусственной замши танцевальные мокасины.

«Нужно быть готовым говорить с ними на равных, – думал он, приглаживая перед зеркалом и с детства-то жидковатые, а за последнее время и вовсе поредевшие волосы. – Если они захотят вытрясти из меня слишком уж много, я стукну на них прямо Пэту Ноблу, в его Нью-Йоркское работодательное бюро, ну точно стукну, я не намерен мириться со всеми этими ихними закидонами, тоже мне мальчика нашли, я записался в союз, когда они все еще в пеленки мочились».

– Фишер, – проорал голос из соседней комнаты, – одевайся и пошли. Мы нашли тебе работу по душе. Прямо сегодня и приступишь.

Слово «работа» вызвало у Макса Фишера двойственные чувства, он не знал радоваться или плакать. К описываемому моменту он уже больше года кормился от профсоюзного фонда – как и большинство его знакомых. И вдруг – на тебе, пожалуйста. «Ну вот, – подумал он с тоской, – приехали. А если это тяжелая работа, ну, вроде, если там надо много нагибаться или бегать всю дорогу туда-сюда?» В нем вскипала злость. Ну это ж надо такую подлянку человеку устроить, то есть в смысле, что они о себе думают?

– Послушайте, – начал он, открывая дверь, но профбоссы отнюдь не намеревались что-то там слушать.

– Пакуй вещички, Фишер, – оборвал Макса один из них, наверное – главный. – Гэс Шатц отбросил коньки, так что ты теперь едешь в Вашингтон и становишься резервистом номер раз, и все это надо по-быстрому, пока они там не прикрыли это место, а то потом придется бастовать или в суд на них подавать. А кому это надо? Мы хотим заполнить вакансию тихо и спокойно, без никаких неприятностей, ясно? Сделать переход таким гладким, чтобы никто, считай, и не заметил.

– А какая ставка? – прищурился Мак.

– Ты не в таком положении, чтобы что-то там решать, – отрезал профбосс, – тебя отобрали. Мы же в пять минут можем снять тебя с профсоюзного пособия. Пойдешь на улицу, будешь искать работу, тебе что, этого хочется? Да и кто тебя возьмет, в твоем-то возрасте.

– А ты на меня бочку не кати, – взорвался Макс. – Я вот сейчас подниму эту трубку и позвоню Пэту Ноблу… Тем временем остальные профсоюзники скидывали в кучу его барахло.

– Мы поможем тебе собраться. Пэт хочет, чтобы к десяти ты уже сидел в Белом доме.

– Пэт! – убито повторил Макс. Его предали, продали ни за грош.

Профсоюзники, вытаскивавшие из чулана Максовы чемоданы, ухмыльнулись.

Вскоре они уже неслись на монорейле по бескрайним равнинам Среднего Запада. Максимилиан Фишер мрачно смотрел на поля, леса и прочие сельские радости, с головокружительной скоростью мелькавшие за окном; он не разговаривал с конвоировавшими его чиновниками, предпочитая снова и снова обдумывать сложившуюся ситуацию. Что ему известно про резервный пост номер один? Рабочий день начинается в 8:00 утра – это он вроде бы где-то читал. А еще – что в Белом доме всегда пропасть туристов, желающих хоть краешком глаза взглянуть на Юницефалон 40-Д, а среди тех туристов чуть не половина школьники… а Макс ненавидел детей, потому что они всегда показывали на него пальцем и смеялись из-за его… ну, скажем, веса. А теперь это что же получается – они будут проходить мимо него тысячами, нескончаемым, как говорится, потоком, и никуда от них не убежишь, потому что он должен быть на рабочем месте! Согласно закону резервный президент не имеет права удаляться от Юницефалона более чем на сто ярдов ни днем ни ночью, и не сто даже вроде, а пятьдесят. Так или сяк, но ему придется считай что сидеть верхом на этом гомеостатическом проблеморазрешательном комплексе на случай, если тот вдруг откажет.

«А я вот возьму и потрачу это время с пользой, – решил Макс. – Пройду, скажем, телевизионный курс государственного управления – так, на всякий пожарный».

Повернувшись к профсоюзному чиновнику, сидевшему от него одесную, без пяти минут президент Соединенных Штатов спросил:

– Послушай, любезный сочлен, эта работенка, которую вы мне там подыскали, она дает какие-нибудь реальные права? Это, значит, в смысле, могу ли я…

– Работа себе и работа. Профсоюзная. Точно такая же, как и все профсоюзные работы, – устало объяснил чиновник. – Ты сидишь, подстраховываешь, считаться. Ты что, так давно на пособии, что все уже перезабыл? Слышь, – он толкнул локтем одного из своих товарищей, – этот Фишер желает знать, какие властные права дает ему эта работа. – Профсоюзники дружно расхохотались.

– А знаешь, Фишер, – сказал другой из них, – когда ты малость обживешься в Белом доме, получишь в полное свое распоряжение стул и кровать, договоришься насчет еды, постирушек и когда смотреть телевизор, почему бы тебе не забежать тогда к Юницефалону 40-Д ну и вроде как поскулить немного – поскулишь, поскребешь пол, глядишь, он тебя и заметит.

– Кончай трепаться, – обиженно пробубнил Макс.

– А потом, – невозмутимо продолжал чиновник, – ты вроде как скажешь: – «Слышь, Юницефалон, я вроде как твой кореш. Ты – мне, я – тебе. Ты издаешь для меня какое-нибудь постановление, а я…»

– А он-то чего может взамен? – поинтересовался другой чиновник.

– Позабавить. Он может рассказать Юницефалону историю своей жизни, как он родился в бедной семье и учился на медные деньги, как прилежно и неустанно смотрел телевизор и получил через то серьезное образование, как собственными своими силами, без чьей-либо помощи поднялся из нищеты и безвестности до – вы только послушайте – поста, – чиновник презрительно фыркнул, – резервного президента.

Макс покраснел и мрачно уставился в окно.

Изо всех многочисленных помещений Белого дома Максимилиану Фишеру отводилась одна маленькая комната, принадлежавшая прежде Гэсу Шатцу. Все старые автомобильные журналы были уже куда-то убраны, однако на стенках осталось несколько прикнопленных картинок – «Вольво С-122» 1963 года, «Пежо 403» 1957 года и прочая классика дней давно минувших. На опустевшей книжной полке Макс обнаружил пластмассовую, ручной работы модель двухдверного «Студебекера Старлайт» 1950 года, каждая деталь миниатюрного автомобильчика была вырезана с любовной тщательностью. – Он так и загнулся с этой штуковиной в руках, – сказал один из профсоюзных чиновников, опуская на пол Максов чемодан. – Гэс наизусть знал каждый, какой только есть, факт про эти древние дотурбинные машины – прямо не мужик, а бездонный кладезь бессмысленных знаний.

Макс молча кивнул.

– А ты-то сам придумал, чем ты тут займешься? – не отставал чиновник.

– Кой хрен, – проворчал Макс, – у меня что, время было чего-то там придумывать? Вот осмотрюсь здесь и решу.

Он подцепил с полки «студебекер» и зачем-то посмотрел, что у него снизу, между колес. Чувствуя острое желание расшибить модель о стенку, он аккуратно поставил ее на прежнее место и отвернулся.

– А то делай шар из аптечных резинок, – предложил чиновник.

– Чего?

– Этот резервный, что до Гэса, Луи какой-то там, странная такая фамилия, так он собирал аптечные резинки, сделал из них здоровенный шар, с целый дом размером. Ну никак мне фамилию не вспомнить… Но когда он помер, шар отдали в Смитсонианский институт, он и сейчас там.

Сквозь неплотно прикрытую дверь донесся какой-то шорох, затем в комнату просунулась женская голова.

– Мистер президент, – сказала знакомая уже Максу секретарша Белого дома, строго одетая дама средних лет, – тут какой-то ТВ-клоун просит у вас интервью. Постарайтесь, пожалуйста, разобраться с ним как можно быстрее, сегодня у нас по плану очень много экскурсионных групп, и некоторые из туристов могут выразить желание взглянуть на вас.

– Ладно, – сказал Макс и тут же оказался лицом к лицу с вынырнувшим из-за спины секретарши ТВ-клоуном – ни много ни мало, как самим Джим-Джемом Брискиным, ярчайшей из звезд новостной клоунады.

– Вы, что ли, ко мне? – спросил он, запинаясь. – То есть я в смысле – вы точно уверены, что вы хотите взять интервью именно у меня?

Макс не мог себе представить, чтобы такая знаменитость могла проявить интерес к его скромной особе. Он протянул Брискину руку и добавил:

– Это, в общем, моя комната, но все эти машинки и картинки не мои, они тут от Гэса остались. Если вы про них, так я ничего не знаю.

На голове Брискина сверкал непременный яростно-рыжий шутовской парик; с близкого расстояния великий ТВ-клоун выглядел так же эксцентрично, как и на экране, хотя и чуть постарше, и улыбка тоже была та самая, простая и дружелюбная, заслужившая ему любовь миллионов. Свойский парень, спокойный и уравновешенный, хотя и могущий при необходимости блеснуть едким, убийственным остроумием.

«Отличный мужик, – думал Макс, – ну, как бы это сказать… за такого с легким сердцем отдашь замуж свою любимую сестру». – Вы уже в кадре, мистер Макс Фишер, – сказал Брискин, встряхивая неуверенно протянутую Максом руку. – Или, чтобы быть точным, мистер президент. С вами беседует Джим-Джем. Позвольте мне от имени миллиардов зрителей, рассеянных по всем уголкам нашей огромной, широко раскинувшейся Солнечной системы, задать вам следующий вопрос. Какие чувства испытываете вы, сэр, зная, что отказ, пусть даже самый кратковременный, Юницифалона 40-Д мгновенно вознесет вас на пост самый важный, какой только выпадал на долю человека – пост не резервного, а настоящего президента Соединенных Штатов. Сможете ли вы теперь спокойно спать?

Брискин ослепительно улыбнулся. Толпившиеся за его спиной операторы шустро крутили своими камерами, свет прожекторов слепил Максу глаза, от сгущавшейся жары у него взмокли подмышки, по верхней губе катились капельки пота.

– Какие чувства охватывают вас в этот момент? – тараторил Брискин. – Сейчас, когда вы вступаете на стезю, по которой, вполне возможно, вам придется идти до конца своих дней? Какие мысли теснятся в вашем мозгу сейчас, когда вы стали хозяином Белого дома?

– Это… – замялся Макс. – Это высокая ответственность.

– И тут же понял, увидел, что Брискин над ним смеется. Беззвучно смеется прямо ему в лицо. Потому что все это интервью было хохмой. И все, на всех планетах зрители тоже это поняли – кто же не знает, какой у Джим-Джема стиль юмора. Вы, мистер Фишер, мужчина крупный, – сменил тему Брискин. – Я бы даже сказал, грузный. Достаточно ли много вы ходите, двигаетесь? Я спрашиваю не из праздного любопытства, а потому, что ваша новая работа в значительной степени ограничит ваше передвижение пределами этой комнаты; нельзя не задаться вопросом: насколько это скажется на укладе вашей жизни?

– Ну, – протянул Макс, – я не хуже вас понимаю, что государственный служащий должен всегда находиться на своем рабочем месте. И то, что вы тут говорили, конечно, правильно, я не должен отлучаться отсюда ни днем ни ночью, но это меня не очень беспокоит. Я к этому готов.

– А скажите мне, – начал Брискин, – как вы…

Он осекся, повернулся к суетившимся с аппаратурой техникам и сказал совсем другим, напряженным голосом:

– Нас выкинули из эфира.

Мимо установленных на треногах камер протиснулся человек с наушниками на голове.

– Это с монитора, послушайте. – Он торопливо передал наушники Брискину. – Нас прервал Юницефалон, он передает сводку новостей.

Брискин поднес наушники к уху; прошло несколько секунд, и его лицо мучительно искривилось.

– Эти корабли, которые в восьмистах а. е.[9]

[Закрыть], они оказались враждебными, – сообщил он через пару минут. – Они нас атакуют.

Рыжий шутовской парик сбился набок, но Брискин этого не заметил.

За следующие двадцать четыре часа чужаки сумели не только глубоко вторгнуться в Солнечную систему, но и вывести из строя Юницефалон 40-Д.

Известие об этом достигло Максимилиана Фишера несколько опосредованным образом, когда он мирно ужинал в кафе Белого дома.

– Мистер Максимилиан Фишер?

– Да, – сказал Макс, недоуменно глядя на сотрудников Сикрет Сервис, окруживших его столик.

– Вы являетесь президентом Соединенных Штатов.

– Не-а, – качнул головой Макс. – Я резервный президент, а это большая разница.

– Юницефалон 40-Д вышел из строя, его ремонт может занять до месяца, – сообщил главный секретник. – А потому, в соответствии с поправкой к конституции, вы являетесь теперь президентом, а также главнокомандующим вооруженными силами. Мы будем вас охранять.