Текст книги "Особое мнение (Сборник) (ЛП)"

Автор книги: Филип Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 36 страниц)

– Ради тебя, – тихо сказал Эл, – я снова стану репетировать с бутылкой. Давай попробуем еще раз, если ты так настаиваешь.

Иэн охнул и молча вытаращился на него, задохнувшись от нахлынувшего чувства благодарности.

В кабинете председателя жилтоварищества «Авраама Линкольна» сидели двое – Дон Клюгман и Патрик Дойл. Сидели и изучали прошение, поданное мистером Иэном Дунканом из квартиры номер 304. Тот желал выступить на конкурсе самодеятельности, который проводился в здании каждые две недели. Причем в день, когда в зале будет присутствовать агент-отборщик Белого дома. Клюгман считал, что прошение следовало бы удовлетворить без проволочек, если бы… если не одна закавыка. Иэн сообщал, что намеревается выступать дуэтом с другим человеком. И этот человек не проживал в «Аврааме Линкольне».

Дойл проговорил:

– Это же его брат. Я припоминаю, что он как-то говорил: они с братом ставили этот номер несколько лет назад. Музыка барокко, исполняемая на двух бутылках из-под виски. Такого еще не видели, кстати.

– А в каком здании проживает его брат? – спросил Клюгман.

Решение зависело от того, в каких отношениях находились «Авраам Линкольн» и многоквартирный дом, в котором проживал брат подателя прошения.

– Да ни в каком. Он торгует космокатерами Безумного Люка – ну вы знаете, кто это. Эти развалюхи-дешевки, которые со скрипом долетают до Марса. Он живет в одном из космопарков, насколько я знаю. Они переезжают с места на место – словом, ведут кочевую жизнь. Я думал, вы в курсе.

– Да, – кивнул Клюгман. – Но теперь понятно, что ни о каком одобрении речи и быть не может! Мы не допустим на нашу сцену человека, вовлеченного в столь предосудительную деятельность! Естественно, самому Дункану мы отказать не можем – пусть играет на своей бутылке. Это его конституционное право, и я даже думаю, что выступление окажется весьма удачным. Но мы не станем нарушать традиции – чужаки в нашей самодеятельности не участвуют. Мы предоставляем сцену для выступлений исключительно наших жильцов. Так всегда было – и так всегда будет. Так что давайте даже не будем это обсуждать.

И он критически оглядел капеллана.

– Согласен, – покивал Дойл. – С другой стороны, это же близкий родственник одного из жильцов, не правда ли? У жильцов есть право пригласить родственника на представление – так почему бы не позволить ему участвовать? Это очень важно для Иэна, я думаю, вы в курсе: в последнее время он не очень хорошо справляется со своими гражданскими обязанностями. Не очень-то он умен. И вообще я думаю, что ручной труд ему подошел бы больше. Но у него есть талант, и вот эта идея, что можно приспособить бутылку из-под виски…

Проглядывая документы, Клюгман заметил, что отборщик Белого дома будет присутствовать на представлении «Авраама Линкольна» как раз через две недели. Естественно, лучшие самодеятельные номера жильцов приберегут для этого вечера. Так что «Братья Дункан и Бутылочный оркестр барочной музыки» должны и впрямь показать класс, дабы удостоиться такой чести. К тому же недостатка в музыкальных номерах не было – и Клюгман даже думал, что некоторые жильцы подготовили гораздо более занимательную программу. В конце концов, что там хотели показать эти братцы – бутылки? Даже без электронного резонатора? Впрочем…

– Ну ладно, – сказал он Дойлу. – Я согласен.

– С вашей стороны это высшее проявление человечности, – проговорил капеллан, причем с такой сентиментальной улыбкой, что Клюгману стало даже противно. – И я думаю, что мы все получим удовольствие от того, как братья Дункан исполняют на своих неподражаемых бутылках Баха и Вивальди.

Клюгман поморщился, но кивнул.

Настал долгожданный вечер. Они уже шли в актовый зал на первом этаже здания, и тут Иэн Дункан увидел, что за братцем бежит плоское многоногое существо. Этот марсианин, папула. Он резко остановился.

– Ты взял ее с собой?

Эл невозмутимо ответил:

– Ты что, не понимаешь? Разве нам не нужна победа?

Иэн помялся и сказал:

– Не такой ценой.

Конечно, он все понял. Папула загипнотизирует зал. Так, как она утягивала в космопарк зазевавшихся прохожих с тротуара. Она использует свои способности экстрасенса, и люди примут нужное братьям Дункан решение. Вот так и действуют продавцы подержанных катеров, а ты ожидал чего-то другого? Такие мысли роились в голове Иэна. Брат не испытывал по этому поводу никаких угрызений совести. Не получается выиграть с помощью игры на бутылках – отлично, выиграем с помощью папулы.

– Да ладно тебе, – всплеснул руками Эл. – Ты что, враг себе? Мы всего-то чуть-чуть манипулируем подсознанием клиента – что в этом такого? Все сэйлз-менеджеры с прошлого века используют, чтоб ты знал, этот старинный, весьма респектабельный метод – надо же как-то завоевывать симпатии публики. И вообще просто попробуй трезво оценить ситуацию. Мы же на бутылках несколько лет уже не играли.

И он потрогал пульт управления на поясе. Папула тут же подбежала поближе. И тут Эл снова дотронулся до пульта…

И в голове Иэна тут же мелькнуло: «А почему бы и нет?» Все так поступают.

С трудом он выговорил:

– Эл, ну-ка прекрати меня… облучать.

Эл пожал плечами. И вброшенная извне мысль истаяла из разума Иэна. И все же осадок остался. Он уже не считал себя стопроцентно правым.

– По сравнению с оборудованием Николь это все детская игра в крысу, – процедил Эд, заметив неуверенность у него на лице. – Мы тут с папулами возжаемся, а она из телика сделала планетарный инструмент промывания мозгов – вот о чем нужно думать, Иэн. Вот этого нужно бояться. Папула, конечно, действует грубо, и ты знаешь, что тебя облапошили. А вот когда ты слушаешь Николь, в тебя закладывают нужные мысли исподволь и…

– Ничего не желаю об этом знать, – отрезал Иэн. – Я просто знаю, что если мы не победим, если не сумеем пробиться в Белый дом, мне, к примеру, жить больше незачем и не для чего. И вот эту идею мне никто не внушал. Я так чувствую, и это моя собственная мысль, черт побери.

Он открыл дверь, и Эл вошел в актовый зал, придерживая бутылку. Иэн пошел следом, и через мгновение оба они стояли на сцене лицом к полузаполненному залу.

– Ты когда-нибудь ее видел? – спросил Эл.

– Я ее каждый день вижу.

– В смысле, живьем. Ну как – лично. Так сказать, во плоти.

– Конечно, нет, – удивился Иэн.

Собственно, он затем и стремился одержать победу и попасть в Белый дом. Чтобы увидеть ее вживую, а не просто на экране телевизора. Тогда его мечты сбудутся, а давнее жгучее желание – осуществится.

– А я видел, – покивал Эл. – Однажды я приземлился с космопарком на главной улице Шревпорта, Луизиана. Дело было рано-рано утром, не позже восьми. И я увидел – правительственные машины едут. И решил – ну точно, полиция, надо ноги уносить. Но нет, оказалось, это эскорт мотоциклистов, и с ними Николь. Ехала перерезать ленточку на открытии какого-то многоквартирного дома, самого большого в штате.

– Ну да, конечно, – пробормотал Иэн. – «Поль Баньян».

Футбольная команда «Авраама Линкольна» ежегодно встречалась с командой этого здания – и всегда проигрывала. В «Поле Баньяне» проживало более десяти тысяч человек, все из управленцев.

В здание селили только активных членов Партии, и жилье считалось эксклюзивным. Ну и ежемесячную плату там тоже взимали эксклюзивно заоблачную.

– Ты бы ее видел, – задумчиво проговорил Эл.

Он сидел лицом к залу, поставив бутылку на колено. Папулу он запнул под стул – подальше от любопытных глаз.

– Да, – пробормотал он. – Да. Она совсем не такая, как в телевизоре. Да.

Иэн покивал. Ему вдруг стало страшно – их же буквально через пару минут объявят. Вот оно, последнее испытание.

Эл заметил, что братец нервно вцепился в кувшин, и спросил:

– Ну что, задействуем папулу? Слово за тобой.

И он вопросильно поднял бровь.

Иэн сглотнул и ответил:

– Задействуем.

– Отлично, – кивнул Эл и сунул руку за пазуху.

И неторопливо щелкнул рычажками.

Папула тут же вылезла из-под стула, забавно покачивая усиками и моргая глазками.

И тут же зал оживился. Люди привставали, чтобы получше разглядеть происходящее на сцене, некоторые радостно захихикали.

– Смотрите, – ахнул кто-то – ах да, это же старик Джо Перд, непосредственный, как ребенок. – Это же папула!

Женщина встала, чтобы лучше было видно, и Иэн подумал: «Конечно. Все любят папулу». Мы выиграем конкурс – даже если не притронемся к бутылкам. А потом – что? Встретимся с Николь, но станем ли счастливее? А если нет? Неужели все, что останется нам от победы, – это глубокое, безнадежное чувство неудовлетворенности? Боль, тоска по несбыточному?

Однако отступать уже поздно. Двери актового зала закрылись, Дон Клюгман поднялся и постучал, призывая публику к тишине.

– Итак, друзья, – сказал он в пристегнутый к лацкану микрофон. – Начнем наш скромный конкурс талантов. Надеюсь, вам понравятся номера нашей самодеятельности. Как вы видели в программках, первым выступит замечательный дуэт «Братья Дункан и их Классические бутылки». Они сыграют попурри из медодий Баха и Генделя, да так, что вы устанете подпевать и отобьете ладони!

И он насмешливо подмигнул Иэну и Элу: мол, как я вас объявил, а, ребята? Здорово, правда?

Но Эл не обращал на доморощенного конферансье никакого внимания. Он нажимал кнопки на пульте и внимательно оглядывал зал. А потом подхватил бутылку, глянул на брата и стукнул ногой.

И они начали с «Маленькой фуги соль-минор»: Эл дунул в горлышко, и по залу разнеслась чудесная мелодия.

Бум-бум-бум-бум. Бум-бада-бум, бум-бум. Они дули и дули, и щеки их стали красными.

Папула походила по сцене, а потом улеглась – очень смешно и по-дурацки дрыгаясь – прямо в первом ряду. И принялась за работу.

Когда Эдвард Стоун прочел в местной стенгазете, вывешенной рядом с кафетерием, что братья Дункан выиграли конкурс и отборщик рекомендовал их в Белый дом, он почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Как? Он дважды перечитал радостное объявление. Нет, не может быть. Этот нервный раболепный человечек не мог, просто никак не мог победить в конкурсе.

Он надул отборщика. Да, точно. Тест по политической подготовке он не сдал – но прошел. Так и здесь, как-то он подмухлевал с результатами. Он слышал, как играли братья Дункан – они играли хорошо, но не так чтобы очень хорошо. В смысле, все было неплохо, но… интуиция подсказывала, что здесь что-то не так.

В глубине души Стоун злился. И жалел, что подделал оценки Дункана, когда проверял тест. А ведь я вывел его на дорогу к успеху, вдруг посетила его неожиданная мысль. И теперь он поедет прямиком в Белый дом.

А ведь неудивительно, что Дункан так плохо написал тест по политической подготовке. Он же репетировал! Играл на бутылке! И у него совсем не осталось времени на обыденные занятия, которые поглощают окружающих. Наверно, здорово быть артистом, с горечью подумал Стоун. Правила на тебя не распространяются, делай что хочешь.

И он меня облапошил. Обвел вокруг пальца!

Стоун решительным шагом прошел по коридору второго этажа и постучался в офис капеллана. Дверь отворилась, и он увидел, что священник сидит за столом и что-то пишет. На изборожденном морщинами лице читалась неподдельная усталость.

– Мнэ… святой отец, – пробормотал Стоун. – Я бы хотел исповедаться. Не могли бы вы уделить мне немного времени. А то я просто места себе не нахожу. В смысле, грехи мои сокрушают дух мой.

Патрик Дойл потер лоб и кивнул.

– Божечки, – пробормотал он. – Да что с вами такое, граждане, – то густо, то пусто. Сегодня уже десятеро здесь побывало, и все исповедаться пришли. Ладно, проходите.

И он ткнул пальцем в нишу.

– Присаживайтесь к «Исповеднику», цепляйте провода. Я послушаю, а пока позаполняю формы 4-10 из Бойза.

Эдгара Стоуна переполнял праведный гнев – настолько сильно переполнял, что у него аж руки дрожали, пока он прикреплял электроды к нужным местам черепа. Потом он взял микрофон и начал исповедь. Бобины с пленкой пришли в движение.

– Руководствуясь ложным чувством жалости, – начал он, – я нарушил устав здания. Но меня больше беспокоит не сам проступок, а причины, по которым я его совершил. Ибо сам поступок есть лишь следствие неправильного отношения к соседям. Этот человек, мистер Дункан, плохо написал тест по «рел-полу», и я понял, что его могут выгнать из здания. И я посочувствовал ему, ибо подсознательно считаю себя неудачником, полагаю, что не состоялся ни как жилец этого здания, ни как человек, и потому я завысил его оценки, и таким образом он прошел тест. Естественно, мистер Дункан должен пройти его заново, а мои оценки следует признать недействительными.

Он поглядел на капеллана, но тот никак не отреагировал на сказанное.

И тем не менее этого признания будет достаточно, чтобы покончить с Иэном Дунканом и его «Классическими бутылками».

«Исповедник», мигая лампочками, анализировал его исповедь. Потом аппарат выплюнул перфокарту. Дойл устало поднялся на ноги, взял карту и долго ее изучал. Потом вскинул взгляд.

– Мистер Стоун, – сказал он, – здесь сказано, что ваша исповедь – вовсе не исповедь. Что вы на самом деле думаете по этому поводу? Идите-ка присядьте и расскажите все заново. Вы, похоже, не слишком глубоко заглянули в себя и не облегчили совесть. И я советую начать исповедь с признания того, что вы солгали на исповеди – причем солгали сознательно.

– Ничего подобного, – попытался возразить Стоун, но даже для его собственного слуха голос прозвучал неубедительно. – А давайте обойдемся без формальностей? Я ведь и в самом деле подделал результаты теста Дункана. Хотя, возможно, причины, по которым я это сделал…

Дойл перебил его:

– А вы, случайно, не завидуете Дункану? Из-за его успеха на конкурсе? Из-за того, что он в Белый дом поедет?

Ответом стало молчание.

Потом Стоун признался:

– Вполне возможно. Но это никак не отменяет того факта, что Дункан не имеет права жить в этом здании. Его следует изгнать – что бы я по поводу его теста ни думал. Вы загляните в Устав жилтоварищества. Я точно знаю, что там есть пункт как раз для подобных ситуаций.

– Но вы не можете покинуть мой кабинет, – мягко сказал капеллан, – пока не исповедуетесь. Аппарат должен удостоверить вашу искренность. А вы пытаетесь выгнать соседа из здания, руководствуясь исключительно собственными эмоциями. Сознайтесь в этом грехе, и тогда, возможно, мы обсудим с вами Устав и то, что он предусматривает в отношении Дункана.

Стоун застонал и снова нацепил электроды.

– Хорошо, – процедил он. – Я ненавижу Иэна Дункана, потому что он талатливый артист, а я нет. Я согласен подвергнуться суду двенадцати присяжных из числа жильцов здания и принять наложенное ими наказание за грех, однако я настаиваю, чтобы Дункан заново прошел тест! Я не отступлюсь, так и знайте! Он не имеет права жить здесь. Это против закона. Это аморально, в конце концов.

– Ну вот теперь вы по крайней мере не лжете, – покивал Дойл.

– На самом деле, – сказал Стоун, – мне понравилось, как они играли на бутылках. Музыка понравилась. Но я обязан действовать в интересах жилтоварищества.

«Исповедник» с издевательским – во всяком случае, так показалось Стоуну – щелчком выдал новую карту. А может, просто воображение разыгралось.

– Мда, похоже, вы все больше запутываетесь в показаниях, – вздохнул Дойл, читая написанное на карте. – Посмотрите.

И он протянул ее Стоуну.

– Ваш ум в смятении, вас разрывают противоречия. Когда вы последний раз исповедовались?

Стоун густо покраснел и промямлил:

– Ну… в прошлом августе, наверное. Тогда капелланом был Пепе Джоунз.

– Да уж, нам с вами предстоит серьезная совместная работа, – грустно покачал головой Дойл, закурил и откинулся в кресле.

Они решили, что в Белом доме начнут выступление с «Чаконы из партиты ре-минор» Баха – хотя, конечно, братья долго спорили и пререкались, прежде чем прийти к соглашению. Элу эта вещь всегда нравилась, несмотря на техническую сложность в виде двойных нот и прочих каверзных штук. Иэн даже думать о «Чаконе» побаивался. И теперь, когда они уже приняли решение, он очень жалел, что они не остановились на более простой «Пятой сюите для виолончели без аккомпанемента». Но теперь уж поздно сокрушаться. Эл отправил всю информацию о концерте в Белый дом, Харольду Слезаку, секретарю по АР – артистам и репертуару.

Эл успокаивал его, как мог:

– Ты, главное, не волнуйся. У меня в этом номере первая партия. Ты же не против быть второй бутылкой?

– Нет, – ответил Иэн.

На самом деле ему стало легче на душе. Эл взял на себя самое сложное.

А по тротуару перед входом в космопарк № 3 бродила папула, плавно и тихо перемещаясь в поисках клиентов. Часы показывали десять утра, и бедняг, которых можно было бы с прибылью облапошить, пока не наблюдалось. Сегодня космопарк приземлился среди холмов Окленда, штат Калифорния, прямо среди засаженных изогнувшимися под ветром деревьями улиц, в очень хорошем районе. Напротив космопарка высилось впечатляющее, хотя и странноватое на вид здание «Джо Луис»: огромный дом на тысячу с лишним квартир, в которых проживали в основном состоятельные негры. В утреннем свете здание выглядело особенно опрятным и ухоженным. Охранник при бляхе и пистолете зорко стерег вход, отгоняя всех, кто не жил в доме.

– Слезак одобрил программу, – напомнил Эл. – А может, Николь не захочет слушать «Чакону» – у нее своеобразный вкус, и она любит ставить перед артистами непростые задачи.

И тут Иэну живо представилась Николь. Вот она полулежит на огромной кровати в розовой ночной рубашке с рюшечками, рядом на подносе остывает завтрак, а она просматривает программки – одобрит, не одобрит? Она уже слышала про нас, подумал Иэн. Она знает о нашем существовании! Николь думает о нас – значит, мы существуем. Как ребенку необходимо присутствие матери, когда он занимается чем-то важным, так мы нуждаемся в оценивающем взгляде Николь – она вызывает нас к бытию, непроизвольно укореняя в реальности.

А когда она отводит от нас глаза – что? Что происходит? Что с нами случается? Неужели мы разлагаемся на микрочастицы и растворяемся в бездне забвения?

Да, подумал он. Возвращаемся в состояние первичного хаоса, распадаемся на атомы. Туда, откуда мы родом, – в мир небытия. В нем мы пребывали всю сознательную жизнь – и вот теперь у нас есть шанс вырваться.

– А еще, – добавил Эл, – она может вызвать нас на бис. А может даже попросить сыграть любимую мелодию. Я тут пособирал информацию, и вроде как она время от времеи просит исполнить «Веселого крестьянина» Шумана. Соображаешь, что к чему, да? Давай-ка порепетируем Шумана – мало ли что.

И он задумчиво погудел пару раз в бутылку.

– Я… не могу, – вдруг резко сказал Иэн. – Я…не в состоянии. Это слишком важно для меня, но я чувствую – что-то пойдет не так, мы ей не понравимся, и нам дадут пинка под зад. А мы… мы так и будем жить дальше с воспоминаниями о позоре.

– Слушай, – начал Эл. – У нас же есть папула. А это дает нам…

Тут он осекся. По направлению к космопарку по тротуару шел высокий, сутуловатый пожилой человек в дорогом – из натуральной ткани – синем костюме в мелкую полоску.

– Боже ж ты мой, это же Люк! Собственной персоной! – воскликнул Эл. Похоже, он не на шутку испугался. – Я его за всю жизнь всего пару раз видел. Проблемы какие-то, наверное…

– Ты бы папулу подозвал, – тихо сказал Иэн.

Потому что тварюшка резво побежала к Люку.

На лице Эла проступило до крайности изумленное выражение:

– Не получается!

Он отчаянно щелкал кнопками пульта:

– Она не слушается!

Папула подскочила к Люку, тот наклонился, подхватил ее и пошел к космопарку с папулой под мышкой.

– Он перехватил управление, – ахнул Эл.

И ошеломленно поглядел на брата.

Дверь крохотного офиса отворилась, и Люк вошел внутрь.

– Мы получили рапорт, что ты использовал ее во внеслужебное время в частных целях, – сказал он Элу низким, мрачным, ничего хорошего не обещающим голосом. – Тебя же предупреждали – это запрещено. Папулы – собственность космопарка, не оператора.

Эл растерянно пробормотал:

– Ну… эт самое… Люк… ну я…

– По-хорошему, тебя уволить надо, – сурово продолжил Люк. – Но у тебя продажи высокие. Поэтому так и быть, работай дальше. Но делишки свои устраивай без помощи служебного оборудования.

И он покрепче перехватил папулу и развернулся к двери.

– Так, время деньги, мне пора.

И он посмотрел на бутылку в руках у Эла.

– А это вообще не музыкальный инструмент. Это штука, в которую виски наливают.

Эл выдавил:

– Люк, полушай. Это ж реклама. Мы выступим перед Николь, и твоя сеть космопарков станет известной. Престижной, и все такое!

– А мне на фиг не сдалась эта престижность, – заявил Люк, остановившись перед дверью. – Я не собираюсь развлекать Николь Тибодо. Она делает с этим обществом все, что хочет, а я делаю с моими космопарками все, что хочу. Вот так. Она ко мне не лезет – и я к ней не лезу. И пусть так оно и остается. Позвони Слезаку и скажи, что вы не сможете выступить. И вообще забудь об этой чуши. Ты же взрослый человек, а занимаешься черт знает чем – сидишь и в бутылку дудишь, это кому сказать…

– А вот тут ты не прав! – с жаром возразил Эл. – Искусство не знает границ, и даже самые приземленные, обыденные вещи обретают в нем новую жизнь! И эти бутылки – не исключение!

Люк поковырялся во рту серебряной зубочисткой и заметил:

– Ну и как ты собираешься обаять Первую семью? Папулы-то у тебя больше нет. Как, не боишься провала?

Помочав, Эл сказал Иэну:

– Он прав. Мы получили это приглашение благодаря папуле. Но… да ладно, пошло оно все. Мы все равно выступим.

– А ты смелый парень, – заметил Люк. – Но глупый. И тем не менее, тем не менее… тебе удалось произвести на меня впечатление. Теперь я понимаю, почему у тебя продажи запредельно высокие – потому что ты никогда не сдаешься. Ладно, бери папулу в Белый дом. Но смотри, чтобы следующим утром она опять была в космопарке!

И он перебросил Элу круглое, похожее на жука существо. Тот схватил зверюшку и прижал к груди, словно большую подушку.

– Может, это, конечно, и реклама для нас, – продолжил Люк. – Но я знаю одно. Мы Николь не нравимся. Сколько людей ускользнули от нее – и все из-за нас. Мы – слабое место в мире мамочки, и мамочка знает это.

Он осклабился, показывая золотые зубы.

Эл пробормотал:

– Спасибо, Люк.

– Только вот что: папулой буду управлять я, – строго предупредил Люк. – Ну, на расстоянии. У меня все-таки опыта побольше. В конце концов, я же их придумал и запустил в производство.

– Да без проблем, – покивал Эл. – Я-то все равно буду на игре сосредоточен, куда мне еще папулу настраивать…

– Вот, – сказал Люк. – Я ж говорю: ты ж бутылку свою двумя руками держишь!

Люк говорил, Иэн слушал – и что-то его насторожило в голосе братцева начальста. Что-то Люк, похоже, замышляет… Но что? Так или иначе, выбора им не осталось – без папулы успеха им не видать. И конечно, Люк управится с ней виртуозно, он ведь только что показал класс, куда там Элу, и кроме того, правильно Люк заметил, что Эл, так или иначе, будет занят, когда играешь, не до возни с пультом. Но… что-то, что-то тут не то.

– Безумный Люк, – тихо сказал Иэн. – А ты когда-нибудь Николь видел? Ну, лично встречался с ней?

– Ну да, – не дрогнувшим голосом отозвался Люк. – Давно это было. Мы с отцом ездили по стране с кукольным театром. Нас и в Белый дом пригласили в конце концов.

– А что там случилось? – поинтересовался Иэн.

Люк помолчал, но все же ответил:

– А ей не понравилось. Она сказала что-то вроде – «какое безобразие, эти куклы неприлично выглядят».

И теперь ты ее ненавидишь. Вот оно что, подумал Иэн. Ты ее так и не простил.

– А они были неприличные? – спросил он Люка.

– Нет, – ответил тот. – Ну, правда, в одном акте мы стрип-шоу показывали, и куклы изображали девиц легкого поведения. Но никто ж не жаловался до этого. Отец очень расстроился, а мне… мне было плевать.

Его лицо не выражало ровным счетом ничего.

Эл проговорил:

– А что, Николь и тогда уже была Первой леди? Так давно?

– Конечно, – покивал Люк. – Она занимает этот пост вот уже семьдесят три года. Вы разве не знали?

– Но это невозможно, – разом откликнулись они.

– Еще как возможно, – сказал Люк. – Она сейчас совсем старушка. Бабулька. Но, думаю, еще ничего выглядит. Да вы сами все скоро увидите.

Иэн ошеломленно пробормотал:

– Но по телевизору…

– Ну, – засмеялся Люк. – По телевизору все, что угодно, покажут. На экране ей лет двадцать, не больше. Но вы сами-то в учебники истории загляните, там все написано. Эти факты никто ни от кого не скрывает.

А что нам за дело до фактов, подумал Иэн, если мы ее каждый день собственными глазами видим – и видим, что она по-прежнему молода и красива.

Люк, а ведь ты врешь. Это он тоже подумал. Мы же знаем, как все на самом деле. Все знаем. Вот брат мой видел Николь. Эл уж не стал бы врать, если б увидел старуху. Ты же ее ненавидишь. И поэтому клевещешь. Открытие потрясло его, и он повернулся к Люку спиной – не хотел больше иметь дела с очернителем. Ну если Николь семьдесят три года в Белом доме – ей что, девяносто, по-вашему? Его передернуло от самой мысли об этом, и он прогнал ее прочь. Ну, по крайней мере попытался прогнать.

– Удачи, ребятки, – сказал Люк, гоняя во рту зубочистку.

В ту ночь Иэну Дункану приснился страшный сон. За него цеплялась омерзительная старуха, морщинистая, с зелеными когтищами. Она нечленораздельно верещала и что-то требовала, но он не мог понять, что ей надо: ее голос, слова – все сливалось в шепелявое шипение, она шамкала беззубым ртом, булькала слюной, а та стекала по подбородку… Он попытался высвободиться из ее хватки…

– Божечки ты мой! – рявкнул над ухом Эл. – Проснись! Да проснись же, пора ехать! Нам через три часа нужно быть в Белом доме!

Николь. Вот оно что, сообразил Иэн и сел. В голове все спуталось. Это она мне снилась. Старая, усохшая – но все равно. Она.

– Понял-понял, – пробормотал он и, пошатываясь, встал с койки. – Слушай, Эл, – решился он спросить, – а если она действительно старуха? Ну, как Безумный Люк сказал? Что будем делать?

– Как что делать, – безмятежно отозвался брат. – На бутылках играть.

– Я этого не переживу, – застонал Иэн. – Я не умею приспосабливаться, никогда не умел, у меня хрупкая психика! Ой, нет, это кошмар, Люк управляет папулой, Николь – старуха, зачем мы туда поедем? Давай вернемся к прежней жизни! Каждый день будем видеть ее в телевизоре! И если повезет – один раз в жизни во плоти издалека, как ты в Шревпорте? Меня это устраивает, я доволен тем, что имею, мне нравится смотреть телевизор…

– Нет, – уперся Эл. – Раз начали, надо довести дело до конца. И помни: ты всегда можешь эмигрировать на Марс.

Космопарк уже взлетел и направлялся к Восточному побережью и Вашингтону Д.С.

Они приземлились, их встретил Слезак – круглый добродушный дяденька. Он тепло поприветствовал их, пожал руки и повел к служебному входу в Белый дом.

– У вас весьма непростая программа, – чуть ли не подпрыгивая от энтузиазма, вещал он. – Но если вы справитесь – отлично, мы очень рады, в смысле, Первая семья довольна, а в особенности рада Первая леди, ведь она так заинтересована в поддержке всех видов искусства, в особенности – оригинальных! Я прочитал ваши резюме, оказывается, вы делали первые шаги, слушая мелодии на старинных пластинках начала двадцатого века, 1920 года, правда? Вы слушали записи бутылочных оркестров, которые играли еще во времена Гражданской войны, так что вы – настоящие бутылочники, правда, играете классику, а не кантри?

– Да, сэр, – вежливо подтвердил Эл.

– А вы могли бы сыграть что-нибудь…эм… народное? Ну хоть один номер? – спросил Слезак, когда они прошли мимо охранников и вошли в Белый дом.

Перед ними тянулся бесконечный коридор: ковер на полу и через равные интервалы – искусственные свечи.

– Вот, к примеру, я бы предложил «Прощай, Сара Джейн». Вы ее играете? Если нет…

– Играем, – кратко ответил Эл. – Мы исполним ее ближе к концу выступления.

– Отлично, – воскликнул Слезак, вежливо пропуская их вперед. – Ах, а вы не будете столь любезны сказать, что за существо вы несете под мышкой? – И он подозрительно оглядел папулу. – Оно… живое?

– Это наше тотемное животное, – сказал Эл.

– В смысле – талисман на счастье?

– Именно, – подтвердил Эл. – Он помогает нам справиться с тревожностью.

И он погладил папулу по голове.

– А кроме того, оно принимает участие в выступлении. Мы играем, а оно танцует. Ну, знаете, как дрессированная обезьянка.

– Разрази меня гро-ооом… – восхищенно протянул Слезак – ответ Эла мгновенно рассеял его тревоги. – Понятно, понятно…О, Николь будет в восторге, несомненно, ей нравятся мохнатые милые зверюшки!

Они вошли в зал и увидели – ее.

Ох как ошибся, как ошибся Безумный Люк! Ибо она выглядела даже лучше, чем на экране, она предстала перед ними во всеоружии красоты, ибо они видели ее собственными глазами, потрясающе отчетливо, и ошеломленное зрение свидетельствовало: да, она явилась им, о да, она реальна! Ибо чувства – их не обманешь. И вот она сидела в светло-голубых джинсах, мокасинах и не до конца застегнутой белой рубашке, сквозь которую можно было увидеть – или вообразить себе – загорелую, гладкую кожу… О, как божественно неофициальна она сейчас! Вот так вот сидит – запросто, как обычная женщина. Стрижка короткая, волосы не скрывают очерка изящной шеи и ушей… И она, подумал Иэн, чертовски молода. Нет, ей и двадцати не дашь. И какая в ней ощущается жизненная сила – ах! Да, телевидение этого не передает, на экране не увидишь этого магнетизма, он не передаст тончайшей игры красок и совершенства силуэта…

– Ники, – сказал Слезак, – это те самые классические бутылочники.

Она покосилась на них, оторвавшись от чтения газеты. А потом – улыбнулась.

– Доброе утро, – проговорила она. – Вы уже завтракали? Не хотите ли булочек, канадского бекону и кофе?

Ее голос, странным образом, почему-то исходил не от самой Николь, а слышался откуда-то из верхней части комнаты, из-под потолка. Он поднял глаза и увидел там ряд колонок. А потом понял, что их от Николь отделяет стеклянная стена – видимо, в целях безопасности. Он почувствовал легкое разочарование, но потом осознал ее необходимость. А если с ней что-нибудь случится?..

– Мы уже ели, миссис Тибодо, – заверил Первую леди Эл. – Спасибо.

Он тоже смотрел вверх, на колонки.

«Мы ели миссис Тибодо», – вдруг пришла Иэну в голову дикая, дурацкая мысль. А разве на самом деле все не наоборот? Вот она сидит перед нами в джинсах и белой рубашке, и разве не она нас пожирает?

Тут вошел Президент, Тофик Нигел – стройный, подвижный, смуглый. Он подошел к Николь, та подняла голову и проговорила:

– Смотри, Тоффи, они привели папулу! Здорово, правда?

– Да, – сказал Президент, улыбаясь.