Текст книги "Летающие киты Исмаэля(сборник)"

Автор книги: Филип Хосе Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 45 страниц)

– Ух уж эта чертова мамочка, – хрипло проговорил Старик. – Эй, Дороти, ты знаешь, как Дина смеется надо мной, потому что я убежден, что у Фордианы есть душа? И над тем, что псы боятся моего дурного глаза? И над тем, что я считаю, что спасение для нас, Пэли, наступит тогда, когда мы разыщем давно пропавшую шапку Старого Короля? А ведь она, эта бывшая наркоманка, бахвалящаяся своей образованностью, ничуть не лучше. Она очень суеверна. Она боготворит свою мать. Она ей молится, просит у нее прощения и выпытывает, что произойдет в будущем. И когда ей кажется, что вокруг никого нет, она разговаривает с ней. Вот она поклоняется своей матери, как Старухе–Земле, которая всегда была врагом Старому Приятелю. И она знает, что можно досадить ему. Вот почему, наверное, он не позволяет мне найти шлем Старого Короля, хотя и знает, что я просматриваю каждую кучу мусора по всем закоулкам, надеясь, что какой–нибудь дурак из Ненастоящих выбросит ее, не ведая, что это такое.

А ну заткнись, Дина. Я хочу смотреть телевизор. Сегодня показывают Олли Опа.

Немного погодя Дороти уехала домой. Из дому она позвонила своему знакомому профессору социологии. Тот объяснил, что одна из причин, по которой он сомневается в правдоподобности рассказа Старика о войне между неандертальцами и хомо сапиенс, заключается в том, что существуют доказательства проживания хомо сапиенс в Европе еще до появления там неандертальцев, – и весьма возможно, что именно неандертальцы были пришельцами.

– Но не агрессорами в современном смысле, – добавил профессор. – Проникновение новых рас и племен в Европу на протяжении всего палеолита было спорадическим перемещением небольших групп, которое осуществлялось на протяжении многих тысяч лет.

И представляется наиболее вероятным, что неандертальцы и хомо сапиенс жили бок о бок многие тысячи лет, мирно уживаясь друг с другом, потому что обе ветви были слишком заняты борьбой с враждебной природой за собственное существование. Трудно сказать, по какой причине – вероятнее всего, вследствие своей малочисленности – неандертальцы были поглощены окружавшими их племенами хомо. По мнению некоторых антропологов, неандертальцы были светловолосыми и передали светлую окраску волос жителям Северной Европы.

Несмотря на все догадки и предположения, – сказал в заключении профессор, – совершенно исключается, что какое–либо меньшинство могло бы сохранить свои специфические внешние и культурные отличия на протяжении пятидесяти тысяч лет. Пэли придумал все это, чтобы объяснить самому себе и другим причины чрезмерного уродства, крайне низкого общественного положения и чувства брезгливости, которое испытывают к нему люди. Элементы выдуманного им мифа он, скорее всего, почерпнул из комиксов и телепередач. Тем не менее, учитывая его энтузиазм и наивность, я согласен пересмотреть свое заключение, если вы, Дороти, представите мне явные свидетельства его происхождения от неандертальцев. Вот если бы вы могли доказать мне, что у него есть бычий зуб. Вот тогда я был бы повержен, если не сказать больше.

– Но, профессор, – взмолилась Дороти, – почему вы сами не хотите осмотреть его? Один взгляд на ноги Старика мог бы убедить вас, я уверена!

– Дорогая, я не склонен гоняться за призраками. Мое время очень драгоценно.

Вот и все. На следующий день она спросила у Старика, все ли зубы у него целы и делал ли он когда–нибудь рентгеновский снимок хотя бы одного зуба.

– Нет, – покачал головой Старик. – Здоровых зубов у меня больше, чем мозгов. И я не собираюсь терять их. Пока голова моя варит исправно, я буду сам беречь свои зубы, свое пищеварение и собственную мужскую силу. Более того, я не собираюсь терять здравый смысл. Эти коновалы в больнице задали мне немало хлопот, однако я не позволил им взять мою кровь на анализ, потому что знал, что они хотели смешать ее с водой. Это у Г’Яга такая магия. Для того чтобы превратить мою кровь в воду. Но почему–то Элкинса вдруг заинтересовало, с чего это я не снимаю свою шляпу. Наверное, потому, что я не снял ее даже тогда, когда разделся для осмотра. И он сорвал шляпу с моей головы. Вот тут–то я и смирился. Это все равно что украсть у меня душу. Все Пэли хранят свои души в шапках. Мне нужно было вернуть ее во что бы то ни стало. Поэтому я смирился. Я позволил им тыкать и шарить по всему моему телу, а напоследок взять кровь на анализ.

Наступила пауза. Это была передышка для Пэли, но вскоре он снова принялся болтать без умолку. Дороти, пораженная пришедшей ей в голову мыслью, спросила:

– Если уж мы заговорили о шапках, то на что была похожа та шапка, которую дочь Роу–Боя украла у Старого Короля? Вы бы узнали ее, если бы увидели?

Старик уставился на нее, а затем его прорвало:

– Узнал бы я ее? Собака, рассевшаяся на рельсах, узнала бы свой хвост после того, как локомотив отрезал бы его? Ты бы узнала свою кровь, если бы тебе в живот всадили нож и с каждым ударом сердца из раны хлестала бы красная жидкость? Конечно, я узнал бы шапку Старого Короля Пэли. Каждый Пэли еще на коленях у матери получает подробное ее описание. Ты хочешь послушать про эту шапку? Ну так прочищай уши, и я опишу ее до мельчайших подробностей.

Дороти неоднократно напоминала себе, что ей не следовало бы этого делать. Если она и заслужила доверие Старика, то сама она, в некотором смысле, не являлась его настоящим другом. Но, убеждала она себя, она же хотела ему помочь. Если бы он нашел эту шапку, то, возможно, сразу же освободился от всех своих табу, которые удерживали его на свалке, в глухих закоулках. Может, тогда он перестал бы бояться собак, перестал бы считать себя человеком угнетенным, человеком низшего сорта? Более того, уверяла себя Дороти, это также помогло бы и ее научным исследованиям, так как позволило бы ей описать его реакцию.

Таксидермист, которого Дороти наняла, весьма удивился, услыхав, какие материалы необходимы и какого фасона должна быть шапка. Однако она объяснила ему, что эта шапка предназначена для антропологической выставки в Чикаго и что это – головной убор члена индейского тайного общества, посвященного в священные таинства. Таксидермист сдавленно хихикнул и ответил, что он много отдал бы за то, чтобы поглядеть на религиозные церемонии членов этого братства.

Свои намерения Дороти оказалось выполнить довольно легко, так как Старик твердо уверовал, что Дороти, разъезжая с ним, приносит ему удачу. Ликуя при каждой удачной находке, он клялся, что впереди его ждет нечто совершенно из ряда вон выходящее. Он непогрешимо верил в свою удачу.

– Это будет, – говорил он, обнажая огромные желтые зубы. – как удар молнии.

Двумя днями позже Дороти поднялась гораздо раньше обычного и поехала на пустырь, расположенный за домом известного врача. Она прочла в колонке городской хроники, что он вместе с семьей проводит отпуск на Аляске. Поэтому она знала, что никто в этом доме не удивится, если не увидит полные мусорные ящики и большую картонную коробку с выброшенной едой. Дороти привезла все это из собственной квартиры, чтобы создать видимость того, что в доме живут. Почти всю старую одежду она приобрела в лавке Армии Спасения.

В то утро, около девяти часов, точно по графику, Старик вместе с ней въехал в переулок.

Пэли первым вылез из кабины. Дороти задержалась, чтобы он сам сделал свое открытие.

Старик стал вынимать одежду из коробок.

– Это бархатное платье вполне может носить Дина. Она жалуется, что у нее давно уже не было нового платья. Эта кофта вполне могла бы подойти слону. Это то, что надо для Гамми. А эта…

Он поднял высокую островерхую шапку с широкими полями и двумя войлочными шариками размером с конские яблоки, привязанными к ленте Это был очень странный головной убор из лошадиной шкуры, на которой виднелись отпечатки ребер. Он был единственным в своем роде во всем мире и выглядел совершенно неуместным в этом переулке малоизвестного городка штата Иллинойс.

Глаза Старика полезли на лоб, земля покачнулась у него под ногами. Шапку, однако, он из рук не выпустил.

Дороти была потрясена. Она ожидала чего угодно, но только не этого. «Если сейчас с ним случится сердечный приступ, – подумала она, – то придется винить только самое себя».

Старик как убитый повалился на землю.

К счастью, это был всего лишь обморок. Однако, когда к нему вернулось сознание, он не пришел в тот исступленный восторг, который Дороти ожидала. Вместо этого он стал смотреть на нее.

– Не может этого быть! Это, должно быть, ловушка! Ловушка, которую мне подстроила Старуха в Земле, чтобы еще раз, напоследок, потешиться вволю. Каким образом здесь могла оказаться шляпа Старого Короля Пэли? Неужели Г’Яга, которые хранили ее, хранили все эти годы в своей семье и не знали, что это такое?

– Скорее всего, нет, – ответила Дороти. – Ведь, в конце концов, Г’Яга, как вы их называете, больше не верят в волшебство. Или. может, нынешний владелец даже понятия не имел, что эго такое.

– Может быть. Скорее всего, однако ее выбросили случайно во время уборки дома. Ты знаешь, какие глупые их женщины. В любом случае берем ее и скорее отсюда. Возможно, Старый Приятель в Небе подстроил все это, и если это так, то лучше не задавать вопросов.

Поехали!

Старик редко надевал шапку. Будучи дома, он клал ее в клетку для попугая и закрывал дверцу велосипедным замком. По ночам клетка стояла на подставке. Днем она покоилась на сиденье «пикапа». Старик хотел, чтобы она всегда была у него под рукой.

Находка вызвала у него чрезвычайный оптимизм, веру в то, что он способен совершить что угодно. Он пел и смеялся больше, чем когда–либо прежде. Он даже настолько осмелел, что мог гулять по улицам в течение нескольких часов и только потом начинал потеть и трястись.

Гамми, увидев шляпу, просто хмыкнула и отпустила непристойное замечание по поводу ее формы. Дина уныло улыбнулась и сказала:

– Почему эта лошадиная кожа давным–давно не сгнила?

– От бабы Г’Яга только такой вопрос и можно было ожидать, – проворчал Старик. – Как может эта шапка сгнить, если в ней помещаются миллионы душ Пэли? Ведь там не осталось ни одной бактерии. Кроме того, здесь спрессованы могущество и слава всех Пэли, которые умерли до нашей битвы с Роу–Боем, и все души, которые умерли с тех пор. Она бурлит от душевной энергии всех этих людей, которую до сих пор сдерживала магия этих Г’Яга.

– Остерегался бы лучше, чтобы она не взорвалась, и мы вместе с ней, – ухмыльнулась Гамми.

– Теперь, когда шапка у тебя, что ты намерен делать с ней? – спросила вдруг Дина.

– Не знаю. Нужно посидеть за пивом и хорошенько все обдумать.

Дина истерически расхохоталась.

– Боже мой! Пятьдесят тысяч лет вы только и думали об этой шапке, а теперь, когда она оказалась у Пэли, вы не знаете, что с ней делать! Так вот, может быть, я скажу вам, что с ней делать? Ты будешь считать себя очень важным, да? Завоюешь весь мир, истребишь всех Ненастоящих! Дурак! Даже если весь твой рассказ не бредни лунатика, все равно ты уже опоздал. Один против двух миллиардов! Не беспокойся, мир! Этот старьевщик Рамзес, Александр Македонский из переулка, этот Юлий Цезарь городских свалок, не сумеет тебя похоронить! Как же, он наденет эту свою шляпу и двинется в поход! Но куда? Он станет борцом, и его покажут по телевидению!!! Вот куда он пойдет! Вот предел его полуосознанному тщеславию – получить ярлык Однорукого Неандертальца. Ужасного обезьяночеловека. Вот кульминация пятидесяти тысяч лет, ха–ха–ха!

Все остальные со страхом смотрели на Старика, ожидая, что он ударит Дину. Он же вынул шапку из клетки, надел ее и уселся за стол с литровой бутылкой пива в руке.

– Перестань кудахтать, старая жвачка, – спокойно сказал он. – Мне нужно подумать.

На следующий день Пэли, несмотря на похмелье, был в прекрасном настроении. Он болтал не умолкая до самого западного склона и один раз даже остановился, чтобы продефилировать по улице и показать Дороти, что он ничего здесь не боится.

Затем, хвастая, что он мог бы победить весь мир, Старик загнал машину в один из переулков и оставил на заднем дворе какого–то большого, но запущенного особняка. Дороти с удивлением глазела на него. Он указал на густые заросли кустарника, который рос в одном из углов двора.

– Гляди, сюда даже кролик не смог бы прошмыгнуть. Но Старик знает такое, чего кролики не знают. Иди за мной.

Неся в руке клетку со шляпой, он подошел к кустам, опустился на карачки и стал протискиваться сквозь очень узкий проход. Дороти подозрительно смотрела на заросли, пока из их глубины не раздался хриплый зов.

– Ты что испугалась? Или у тебя задница слишком широкая, чтобы пролезть сюда?

– Сейчас! – весело крикнула в ответ Дороти, проползла несколько секунд на животе и очутилась неожиданно на небольшом, свободном от кустов месте. Старик стоял во весь рост, клетка была у его ног. И он рассматривал красную розу, которую держал в руке.

У Дороти аж дух захватило.

– Розы! Пионы! Фиалки!

– Вот так, крошка! – сказал Пэли, выпятив грудь. – Это райские кущи Старика, его тайная оранжерея. Я отыскал это местечко несколько лет тому назад, когда подыскивал место, где мог бы прятаться от полиции или побыть в полном одиночестве, отдохнуть от всех, даже от самого себя.

Я посадил здесь розы и другие цветы. Я частенько прихожу сюда и наблюдаю за ними, поливаю, опрыскиваю, обрезаю. Я никогда не забираю ничего отсюда домой, хотя мне очень хотелось бы сделать подарок Дине. Но Дина совсем не дура, она понимает, что их нельзя найти в куче мусора. А я не хочу говорить ей об этом месте. Так же как и никому другому.

Он внимательно посмотрел на Дороти, пытаясь определить, что творится в ее душе, как бы сильно она ни скрывала это.

– Ты – единственная, кто, кроме меня самого, знает теперь об этом месте.

Он протянул ей розу.

– Вот. Это тебе.

– Спасибо. Мне очень приятно, что вы показали мне это место.

– На самом деле? Мне очень приятно слышать это. Очень.

– Удивительно. Какое красивое место. И… И…

– Давай я закончу за тебя эту фразу. Ты никогда не думала, что самый безобразный человек на свете, мусорщик, человек, который в общем–то и человеком не является, будучи – я ненавижу это слово – неандертальцем, может наслаждаться красотой розы. Так? Что ж, я растил их, потому что я очень люблю их. Смотри, Дороти. Погляди на эту розу. Она круглая, но не как шар, она как плоская окружность.

– Она овальная.

– Да, да. И посмотри на эти лепестки, как они сложены один за другим, как они расположены. И посмотри на эти ярко–зеленые листья. Красиво, да? Старый Приятель знал свое дело, когда создавал такую красоту. У него была тогда душа художника. Но он, должно быть, мучился с похмелья, когда создавал меня. У него в тот день, наверное, очень тряслись руки. И потому он через какое–то время бросил свою работу. А потом уже не удосужился меня закончить.

Неожиданно глаза Дороти наполнились слезами.

– Тебе не надо воспринимать себя таким, у тебя красивые, искренние чувства под…

– Под чем? – спросил он, показывая свое лицо. – Забудь об этом. Лучше смотри на зеленые бутоны на свежих побегах. Красиво, не так ли? Их свежесть обещает будущую красоту. У них форма груди юной девственницы.

Он сделал шаг к ней и обвил рукой ее плечи.

– Дороти.

Она положила обе руки на его грудь и попыталась тихонько оттолкнуться.

– Пожалуйста, – прошептала она. – Пожалуйста, не надо. После того, как вы доказали мне, каким красивым вы можете быть на самом деле.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Старик, не отпуская ее. – Разве то, что я хочу для тебя сделать, так же хорошо и прекрасно, как эта роза? И если у тебя на самом деле такие чувства ко мне, то тебе захочется, чтобы твоя плоть испытала то же, что и твой мозг. Подобно цветам, когда они распускаются навстречу солнцу.

Она покачала головой:

– Нет. Нельзя. Пожалуйста. Я чувствую себя очень плохо. потому что не могу ответить «да». Но я не в состоянии. Я – ты. Слишком большая разни…

– Да, мы различны. Ходим каждый своей дорогой, но вдруг – раз, – огибая угол, сталкиваемся и обхватываем друг друга руками, чтобы не упасть.

Он притянул ее к себе так, что лицо ее оказалось прижатым к его груди.

– Вот так! – воскликнул он. – Сделай глубокий вдох. Не отворачивай головы. Потяни носом, сильнее. Прижмись ко мне, ничто уже не сможет оторвать нас друг от друга. Дыши глубже. Я не сделаю тебе больно. Я даю тебе жизнь, я защищаю тебя. Да? Дыши глубже.

– Пожалуйста… – захныкала Дороти. – Не мучай меня. Нежно…

– Конечно, нежно, малышка… Я не буду тебя мучить. Не очень сильно мучить. Вот так, а то ты была как камень. Правильно, будь податливой, как масло. И я не заставляю тебя, Дороти, запомни это. Ты хочешь этого, не так ли?

– Не мучай меня, – прошептала Дороти. – Ты такой сильный, боже мой, такой сильный…

Дороти не появлялась в лачуге Пэли в течение двух дней. На третье утро она выпила две двойные порции виски перед завтраком. Появившись на свалке, она объяснила обеим женщинам, что чувствовала себя неважно и вернулась для того, чтобы закончить исследования, так как начальство приказало наконец представить отчет.

Пэли, увидев ее, не улыбнулся и ничего не сказал, однако посматривал на нее краем глаза, когда ему казалось, что она следит за ним. И хотя шляпа вместе с клеткой была при нем, пересекая улицы, он потел и дрожал, как прежде. Дороти сидела, глядя вперед, не отвечая на те некоторые замечания, которые он отпускал, пока они ездили. В конце концов, ругаясь про себя, он бросил попытки работать как обычно и повел машину к потайному саду.

– Ну вот, – сказал он, – Адам и Ева возвращаются в рай.

Он посмотрел на небо.

– Нам лучше поторопиться. Похоже, что сегодня Старый Дружище в Небе встал не с той ноги. Собирается буря.

– Я не пойду туда с тобой, – объявила Дороти. – Ни сейчас, ни после.

– Даже после того, что произошло, после того, что ты сказала, что любишь меня? Тебя все еще немного подташнивает от меня? Три дня назад вовсе не казалось, что тебе было дурно от общения со мной.

– Я две ночи не могла заснуть, – сказала она бесстрастно. – Тысячу раз я спрашивала себя, почему я так поступила. И каждый раз могла ответить себе только то, что не знаю этого. Казалось, на меня что–то нашло и овладело мной. Я стала безвольной.

– Ты тогда не была парализованной, – сказал Старик, положив ей на колено руку. – А если ты и была безвольной, то только потому, что хотела быть такой.

– Сейчас говорить бесполезно, – сказала она. – Другой такой возможности у тебя больше не будет никогда. И убери руку с колена. У меня от этого мурашки бегут по коже.

Он убрал руку.

– Хорошо. Вернемся к обычному занятию. Назад, к мусору, который выбрасывают Ненастоящие. Уходим отсюда. Забудь все, что я говорил. Забудь тайну, которую я тебе рассказал. Никому не говори об этом. Надо мной будут смеяться. Представь себе, однорукий Старик Пэли, осколок каменного века, выращивает розы и пионы! Это же очень смешно, не так ли?

Дороти промолчала. Старик отпустил сцепление, и когда они выехали в переулок, то увидели, что солнце больше уже не просвечивает сквозь тучи. Оно уже больше не показывалось до самого конца этого дня. Старик и Дороти уже больше не разговаривали друг с другом.

На дороге номер двадцать четыре их остановил патруль – обнаружилось, что у Пэли нет водительских прав – и велел ему следовать в центр города, в суд. Там Старику пришлось уплатить штраф в двадцать пять долларов. Ко всеобщему удивлению, он расплатился тут же, вытащив деньги из кармана.

И как будто этого было недостаточно, ему пришлось вынести насмешки полицейских и завсегдатаев суда. Очевидно, ему уже и раньше приходилось появляться в полицейском участке. Здесь его называли Кинг–Конгом, Олле Опом или просто Шимпом. Старик дрожал, то ли от подавляемой ярости, то ли от волнения, в этом Дороти не смогла разобраться. Однако позже, когда она везла его домой, он стал кричать, что его лишили всех сбережений, и что все это заговор Г’Яга с целью уморить его голодом.

И тут как раз заглох мотор грузовика. Чертыхаясь, Старик рванул капот столь сильно, что сломалась проржавевшая петля. Еще более разъяренный, он сорвал капот полностью и швырнул его в кювет. Не сумев найти неисправность, он схватил молоток и стал бить им по бортам грузовичка.

– Я заставлю ее завестись! – вопил он. – А не то будет еще хуже. Заводись, дрянь, жри бензин, пусть он урчит в твоем чертовом брюхе, но только заводись, заводись! Не то твой бывший любовник, Старик, продаст тебя на слом. Клянусь тебе!

Однако Фордиана не испугалась угроз и не собиралась заводиться. Волей–неволей Пэли и Дороти пришлось бросить машину у кювета и зашагать домой пешком. Когда они пересекали оживленную автостраду, чтобы добраться до свалки, Старику пришлось даже отпрыгнуть в сторону, чтобы не попасть под машину.

Он помахал кулаком вслед удаляющемуся автомобилю.

– Я знаю, что вы добираетесь до меня! – завопил он. – Но у вас ничего не выйдет! Вы пытаетесь это сделать уже пятьдесят тысяч лет, но пока все впустую. Мы еще боремся!

В этот момент прорвало тяжелое, наполненное водой чрево туч над их головой, и они не успели сделать и четырех шагов, как промокли насквозь. Прогремел гром, молния ударила в землю где–то в дальнем конце свалки.

Старик взревел от страха, но поняв, что с ним ничего не случилось, простер руки к небу.

– Ладно, ладно, значит, и ты тоже против меня. Я это заслужил. Ладно, ладно.

Истекая водой, они добрались до лачуги, где Старик тотчас же открыл пиво и принялся жадно пить. Дина отвела Дороти за занавеску и дала ей полотенце, чтобы вытереться, и один из своих махровых халатов. Когда Дороти появилась из–за занавесок, она увидела, что Старик начал третий литр. Он ругал Дину за то, что она плохо пожарила рыбу, и когда та огрызнулась, стал обвинять ее во всех своих неудачах, больших и малых, реальных и вымышленных, какие только он смог припомнить.

Затем он перевернул портрет ее матери лицом к стене, а она залегла за плиту и нежно потирала места, по которым он прошелся своей ладонью. Гамми попробовала было возражать, но он тут же выгнал ее под дождь.

Дороти тотчас же надела на себя свою мокрую одежду и объявила, что уходит. Ей нужно было пройти километра полтора, а затем подождать автобус.

– Уходи! – прорычал Старик. – Ты слишком злая. Мы не твоего поля ягоды.

– Не уходи! – взмолилась Дина. – Если ты уйдешь, то его уже ничто не сможет сдержать. Ты не представляешь, каким опасным он может быть.

– Очень жаль, – покачала головой Дороти. – Мне следовало уйти домой еще сегодня утром.

– Конечно, следовало! – взревел Старик. А затем он расплакался, и его выпяченные губы хлопали, как крылья птицы, а искаженное лицо в своем безобразии могло посоперничать с Медузой Горгоной.

– Уходи, пока я еще владею собой и не вышвырнул тебя прочь!

Дороти осторожно прикрыла за собой дверь. На лице ее была написана жалость.

На следующий день было воскресенье. Утром ей позвонила мать и сказала, что приедет навестить ее из Уокечана. Может ли она взять отгул на понедельник?

Дороти ответила утвердительно, а затем, вздохнув, позвонила своему руководителю. Она объяснила, что уже собрала все необходимые данные для составления отчета о Пэли и что она с понедельника начинает его печатать.

Усадив в понедельник вечером свою мать на поезд, она решила нанести Пэли прощальный визит. Дороти не могла вынести еще одной бессонной ночи, когда она бы непрерывно боролась с желанием встать с кровати и теряет, тереть себя мочалкой. Столь же мучительной ей представлялась необходимость встретиться следующим утром с Пэли и обеими женщинами. У нее было предчувствие, что если она распрощается с ними сегодня, сейчас, то она распрощается и со своими ощущениями тоже, или, по крайней мере, ей удастся избавиться от них значительно скорее.

Небо было чистым и звездным, когда девушка покинула железнодорожную станцию. Однако к тому времени, когда она добралась до свалки, тучи заволокли всю западную часть неба, и ослепительная гроза разбушевалась над городом. Переходя через мост, она увидела при свете фонарей, что ручей Кикапи–крик за два дня обильных дождей превратился в небольшую речку. Он шумно огибал свалку и несся дальше, к реке Иллинойс, в километре отсюда, в которую и впадал.

Уровень ручья поднялся настолько, что вода хлестала по порогам лачуг, ютившихся по краям свалки. Грузовики и ветхие автомобили, стоявшие рядом с лачугами, были уже наполнены Домашним скарбом, и их владельцы готовились тронуться в путь в любую минуту.

Дороти поставила свою машину чуть поодаль от дороги, так как не хотела застрять в грязи. Когда она подходила к лачуге Пэли, вонючая жижа доходила ей уже до лодыжек. Опускалась темная ночь.

В луче света, струящегося из окна, была видна Фордиана которую Старик, по–видимому, все же завел. Однако, в отличие от других машин, ее пока не загрузили.

Дороти постучала в дверь. Открыла ей Дина. Пэли сидел в обшарпанном кресле. На нем были только вылинявшие залатанные джинсы. Под одним глазом красовался огромный черный синяк. На голову была нахлобучена шапка Старого Короля. В руке он сжимал горлышко литровой пивной бутылки. Вид v него был такой, будто он намерен удушить бутылку.

Дороти удивленно взглянула на него, но от комментариев удержалась. Вместо этого она спросила, почему он не упаковывается на случай наводнения.

Старик покачал головой:

– Это все проделки Старого Приятеля в Небе. Я молил этого старого идиота, чтобы он прекратил дождь, но полило еще пуще прежнего. Как я понимаю, этот ливень вызвала Старуха в Земле. Старина в Небе слишком ослаб, чтобы ей помешать. Ему нужна сила. Поэтому… я подумал о том, что неплохо бы дать ему напиться крови девственницы, чтобы его мускулы снова налились силой. Но я тут же отбросил эту мысль, потому что вокруг нету такой, во всяком случае в ста милях вокруг. Поэтому… я думаю о том, что не худо было бы пойти во двор и вылить литр–другой пива на землю.

– Не смей поить его этим дрянным пойлом, – подала голос Гамми. – С нас хватит и этого дождя. Нам только недоставало, чтоб он все вокруг оплевал.

Старик рыкнул и запустил в нее бутылкой. Она, разумеется, была пустой, потому что он еще не настолько спятил с ума, чтобы зря переводить хотя бы четверть бутылки пива. Однако бутылка разбилась о стенку, и поскольку стоила она пять центов, Старик стал обвинять Гамми в злонамеренной растрате.

– Если бы ты держат себя в руках, она не разбилась бы. – огрызнулась Гамми.

Дина не обращала внимания на разыгравшуюся сцену.

– Мне приятно видеть вас, дитя, – обратилась она к Дороти. – Но в такой вечер вам лучше всего было бы остаться дома. – Она показала рукой на портрет матери, все еще перевернутый лицом к стене. – Никак не проходит у него дурное настроение.

– Ты бы рассказал, – прошамкала Гамми, – как тебя огрел пистолетом по башке этот молодой Хромой Дулан, который живет в доме из упаковок. Он попробовал для потехи сорвать с головы Старика шляпу Старого Короля.

– Да, да, только попробовал, – оскалился Пэли. – Но я довольно сильно шлепнул его по руке. Тогда он вытащил пистолет и ударил меня сильно рукояткой прямо в глаз. Но это меня не остановило. Я бросился было к нему, но он крикнул, что застрелит меня, если я сделаю еще шаг. Мой старик не растил глупых сыновей, поэтому я сдержался. Но когда–нибудь, рано или поздно, я доберусь–таки до него, и он будет хромать на обе ноги, а может быть, вообще перестанет ходить. Не знаю, но как только я отыскал эту шапку, неудачи одна за другой преследуют меня. Но ведь должно было быть совсем наоборот! Шапка должна была принести такую удачу, какой еще никогда не было у всех Пэли.

Он посмотрел на Дороти и проговорил:

– Знаешь что? Мне во всем сопутствовала удача, пока я не показал тебе то место, то, понимаешь – с цветами? А после этого, ты знаешь, после чего, все пошло шыворот–навыворот. Как будто тем, что ты сделала, ты забрала у меня всю мою силу. Может, это Старуха в Земле подослала тебя ко мне, чтобы ты лишила меня удачи, если я найду шапку, которую Старый Дружище подбросил мне на моем пути?

Он рывком вскочил на ноги, выхватил из холодильника две бутылки пива и, прижав их крепко к груди, заковылял к двери.

– Не могу выносить этот запах. Вы говорите о моем запахе. Да я же пахну фиалками по сравнению с запахом от кое–кого из вас. Скорей на воздух. Поговорю со Стариной в Небе, послушаю, что он там говорит мне, громыхая. Он меня понимает. Для него я никакой не безобразный старик–полуобезьяна.

Дина быстро бросилась ему наперерез, выставив ногти, как разъяренная кошка.

– Вот оно что! Ты имеешь наглость оскорблять эту молодую девушку! Тварь ты злобная!

Старик остановился, покачиваясь, аккуратно поставил бутылки на пол. Затем подошел к портрету матери Дины и сорвал его со стены.

– Что ты собираешься делать? – взвизгнула Дина.

– То, что хотел сделать уже давно! – громыхнул Пэли. – Но я жалел тебя. А теперь нет! Я собираюсь выбросить эту тварь в ручей! И знаешь почему? Потому что понял, что она соглядатай Старухи в Земле, враг Старого Приятеля в Небе. Ее послали сюда следить за мной и сообщать Старухе обо всем, что я делаю. А принесла ее в этот дом ты!

– Ты сделаешь это только через мой труп! – выкрикнула Дина.

– Как угодно! – прорычал Старик. Рванувшись вперед, он отбросил ее в сторону.

Дина вцепилась в рамку портрета, который Старик держал в руках, однако Пэли ударил ее по пальцам. Потом, стараясь его не выронить, нагнулся, поднял обе бутылки своей громадно, рукой и вышел прямо на дождь.

Дина какое–то время глядела на озаряемую молниями темноту, затем бросилась вслед за Пэли.

Ошеломленная Дороти не шевелясь смотрела на все это. И только когда Гамми пробормотала: «Они поубивают друг друга» к девушке вернулась способность двигаться.

– Что это в него вселилось? – закричала она. – Он такой жестокий, но ведь я отлично знаю, что сердце у него очень доброе. Почему он стал таким?

– Это все ты, – кивнула удрученно Гамми. – Он думал, что не имеет значения, как он выглядит, что делает. Ведь он Пэли! Он считал, что его запах привлечет тебя точно так же, как и всех остальных красавиц, независимо от того, какими бы спесивыми они ни были. А вот с тобой у него все пошло вкривь и вкось. И к тому же о тебе он думал гораздо больше, чем о других. Ведь как он нашел тебя, жизнь для нас стала совсем невыносимой. Я понимаю, мужик есть мужик, он всегда посматривает на молоденьких, не так ли? Дина же этого не понимает. Она ненавидит Старика. Но она не может обойтись без него.

– Я должна остановить их, – сказала Дороти и нырнула в черно–белый мир за дверью.

И сразу же в нерешительности остановилась. Сзади светилась лачуга, на севере виднелось тусклое зарево над городом. Зато со всех остальных сторон ее окружала кромешная тьма, время от времени прорезаемая на доли секунды вспышками молний.