Текст книги "Летающие киты Исмаэля(сборник)"

Автор книги: Филип Хосе Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 45 страниц)

– Я им всем, видно, очень нужен, – пробормотал про себя Кармода. – Что вы дадите мне за это? – спросил он вслух, окинув всех одним взглядом.

Первые шестеро переглянулись, пожали плечами, и Танд сказал:

– Мы не дадим тебе ничего, что ты не сможешь дать себе сам.

Человек из второй шестерки, высокий и красивый, сказал:

– Когда ты придешь с нами в Замок и ляжешь в постель с Боситой, чтобы стать отцом Алгула, ее темного сына, ты познаешь неописуемое блаженство, какого ты не испытывал никогда в жизни. И в течение всего времени, пока Бог будет расти и взрослеть, ты будешь одним из его регентов и тебе будет позволено все в этом мире…

– А кроме того, – перебил его Танд, – ты получишь страх, что тебя могут убить те, кто не захочет делить с тобой богатство и роскошь. Ни для кого не секрет, что семеро грешных отцов Алгула всегда плетут заговоры друг против друга. Им приходится делать это, так как они не могут доверять друг другу. И каждый раз происходит так, что выживает лишь один из них, а когда Алгул становится мужчиной, он убивает этого последнего, так как не хочет, чтобы его отцом был простой смертный.

– А почему же тогда один из отцов не убьет Алгула? – спросил Кармода.

Даже в этом бледном фиолетовом свете он увидел, как люди из второй шестерки побледнели и переглянулись.

– Он – ребенок, которого нужно кормить, нянчить, менять пеленки. Но ведь он Бог, – сказал Танд. – Он Бог и вобрал в себя сущность тех, кто создал его. А так как большинство людей мечтает о бессмертии, он, их сын, стал бессмертен. Поэтому он жил бы вечно, пока живут его создатели. Но он Бог зла, он не доверяет своим отцам и поэтому убивает их. После этого он начинает стареть и со временем умирает. Хотя потенциально он бессмертен, он становится смертным в момент своего рождения. Семена зла, заложенные в нем, распускаются в цветы недоверия, страха и ненависти.

– Все это прекрасно, – сказал Кармода. – Но тогда почему же Месс, Бог добра, правды и любви, старится и умирает?

Люди Алгула рассмеялись, и один из них крикнул:

– Хорошо сказано, землянин!

Терпеливо, как будто он говорил с ребенком, Танд ответил:

– Хотя Месс и Бог, но он человек с плотью и кровью. Поэтому он живет, как человек, и должен умереть, как человек. Он вобрал в себя сущность тех людей, что создали его. А создали его не мы, бодрствующие. Мы всего лишь агенты. Создали Бога спящие. Они грезят во сне, и сущность Бога в основном определяется ими. Если в данный момент в мире много зла – скорее всего родится Алгул. Если же много добра – родится Месс. Мы, отцы, вовсе не определяющая сила. Все определяет воля шести миллиардов Спящих жителей планеты.

Танд помолчал, глядя на Кармоду, как бы желая вдохнуть в него искренность. А затем продолжал:

– Не буду скрывать, ты представляешь для нас ценность, потому что ты землянин, житель другой планеты. Только недавно мы, карренцы, начали задумываться о других религиях, о том, что они означают. Мы начали понимать, что Великая Мать, Бог, Первопричина, Создатель Вселенной, которую везде называют по своему, думает не только о нашей планете, песчинке в составе мироздания. Его создания разбросаны везде. Поэтому Спящие, зная, что они не одни во Вселенной, что у них есть тьма братьев везде, желают быть отцами Бога, единого для всех живых существ Вселенной. Возрожденный Месс уже не будет прежним Мессом. Он будет отличаться от своего умершего предшественника, как дети отличаются от отца. Он будет иметь в себе кровь людей других планет, мы надеемся на это. И мы, вместе с ним, тоже будем лучше. Вот почему ты нужен нам, Кармода. – Он показал на врагов. – И эти шестеро тоже хотят, чтобы ты стал седьмым, но по другой причине. Если ты станешь одним из отцов Алгула, то он, возможно, распространит свое влияние и на другие планеты. И отцы его тоже смогут грабить не только свою планету, но и всю Вселенную.

Кармода почувствовал, как в нем вспыхнула алчность и надежда.

И откуда–то в его измученном теле появились новые силы. Взять себе богатейшие планеты, нацепить их на шнурок и носить на шее, как ожерелье из драгоценных жемчужин! С тем могуществом, которым обладают регенты Алгула, он может делать все, что угодно. Ничего недозволенного!

В этот момент вторая группа решила, что настало время действовать. На Кармоду обрушилась волна из объединенной воли. И он, не защищенный, рухнул под напором этой воли.

Тьма, тьма, тьма…

Экстаз…

Он, Джон Кармода, всегда будет тем Джоном Кармодой, каким он хотел быть – сильным, надменным, сметающим все на своем пути. Его тело, разум, душа закалится в черном пламени экстаза, и ничего не будет страшно Джону Кармоде. Целые народы будут умирать, звезды застывать и гаснуть, планеты падать на свои солнца, и только он, Джон Кармода, будет властвовать во всей расширяющейся Вселенной. И всегда он будет одним и тем же, сегодня и завтра, всегда тем же – твердым и сверкающим, как черный алмаз, Джоном Кармодой.

И тут вступила первая группа. Они не обрушились на него объединенной волей, они просто открылись ему, сняли защитные барьеры, встали перед ним совершенно беззащитные, позволяя ему напасть, если он пожелает. В них не было никакой угрозы, и он не чувствовал, что они, подобно слугам Алгула, припрятали какие–то темные замыслы. Они стояли, полностью открытые до самых глубин своего естества.

Джон Кармода не мог сопротивляться желанию наброситься на них, на такую легкую добычу, как голодный тигр не может не броситься на привязанную к дереву корову…

Свет, свет, свет…

Экстаз…

Но совсем не тот экстаз, что предложили ему отцы Алгула. Он вдруг почувствовал, что его разрывает на тысячи кусков, ощутил, что он стремительно летит одновременно во всех направлениях.

Это было что–то пугающее. Он вскрикнул, пытаясь собрать сотни кусков в одно целое, снова стать прежним Джоном Кармодой. Он испытал ужасную боль. Но как можно испытывать боль и экстаз в одно и то же время?

Он этого не понимал. Но он знал, что потерпел поражение от первой шестерки Месса. Отсутствие защиты и было их защитой. Ни за что на свете он не стал бы нападать на них снова. Это означало бы уничтожить Джона Кармоду.

– Да, – сказал ему Танд, хотя Кармода ни о чем не спрашивал. – Ты должен умереть первым, уничтожить старого Джона Кармоду, но сотворить нового, гораздо лучшего. Новый Бог всегда лучше старого.

Кармода резко отвернулся и от тех, и от других. Он достал из кармана нож, нажал на кнопку, и лезвие выскочило из рукоятки, как серо–голубая змея, которая должна была укусить его.

У него был только один путь освободиться от бронзовой челюсти. И он пошел по этому пути.

Было больно, но не слишком. И крови было гораздо меньше, чем он ожидал. Он мысленно приказал кровеносным сосудам закрыться, они повиновались и закрылись, как закрываются цветы при приближении ночи.

Однако эта процедура очень утомила его. Он дышал так, будто пробежал сотни километров. Ноги его дрожали, лица внизу расплылись в два широких бесформенных лица. Он едва стоял на ногах.

Из группы Алгула вышел человек и протянул руку.

– Прыгай, Кармода, – сказал он. – Прыгай, я удержу тебя. Руки у меня сильные. Мы разгоним этих хлюпиков, пойдем в замок и…

– Подожди!

Женский голос донесся откуда–то издали. Громкий, повелительный, и в то же время музыкальный. Все замерли.

Кармода взглянул поверх голов.

Мэри.

Мэри, живая и невредимая, как будто он никогда не всаживал в нее целую обойму. Она ничуть не изменилась. Кроме одного.

Живот ее был чудовищно огромен. Он заметно вырос с тех пор, как он видел ее в последний раз. Пожалуй, она уже была готова родить.

Предводитель второй шестерки спросил Карм оду:

– Кто эта темная женщина?

Кармода, стоящий у края пьедестала и готовый прыгнуть вниз, заколебался, открыл рот для ответа, но Танд опередил его:

– Она была его женой. Он убил ее на Земле и сбежал сюда. Но в первую же Ночь Света он создал ее.

Люди в группе Алгула ахнули и отшатнулись назад.

Кармода с удивлением посмотрел на них. Очевидно, информация Танда внесла какие–то осложнения, которых он не мог понять.

– Джон, – сказала Мэри, – совершенно бессмысленно убивать меня снова и снова. Я буду возрождаться каждый раз. Я уже готова родить дитя, которого ты не хотел. Он появится через час. На рассвете.

Спокойно, но каким–то звенящим голосом, который выдавал внутреннее напряжение, Танд сказал:

– Ну, Кармода, кем же он будет?

– Кем? – тупо переспросил Кармода.

– Да, – сказал предводитель людей Алгула, снова приблизившись к пьедесталу. – Кем он будет? Мессом или Алгулом?

– Так вот оно что? – сказал Кармода.

Экономия Природы, Богини или чего там еще. Зачем трудиться над созданием ребенка, когда он вот, под рукой.

– Да! – громко сказала Мэри. Голос ее был музыкален, хотя в нем звучала медь колокола – Джон, ты не хочешь, чтобы дитя было таким, как ты? Темной замороженной душой? Ты хочешь, чтобы он был светлым и теплым, правда?

– Человек! – сказал Танд. – Неужели ты не видишь, что ты уже сделал выбор. Ты не знаешь, что у нее нет собственных мозгов, что она говорит только то, что думаешь ты? Она повторяет истинные твои мысли и желания, спрятанные в самых глубинах твоей души. Неужели ты не знаешь, что это ты вкладываешь слова в ее уста, что это ты управляешь движениями ее губ?

Кармода чуть не упал в обморок, но не от слабости. Свет, свет, свет… Огонь, огонь, огонь… Дай себе раствориться. И как феникс ты возродишься вновь.

– Держи меня, Танд, – прошептал он.

– Прыгай, – сказал Танд, громко рассмеявшись.

Громовые раскаты хохота и радостные крики раздались со стороны первой шестерки, шестерки Месса.

Люди Алгула завопили от ужаса и бросились бежать врассыпную.

Нежно–пурпурный туман начал светлеть, превращаться в светло–фиолетовый. Внезапно над горизонтом появился огненный шар, и фиолетовый свет стал белым, как будто кто–то сдернул вуаль с планеты.

Те из людей Алгула, что не успели скрыться, зашатались и упали на землю. Конвульсии швыряли их из стороны в сторону, ломая кости. Некоторое время они еще шевелились, затем стихли.

– Если бы ты сделал другой выбор, – сказал Танд, все еще поддерживая Кармоду после прыжка, – теперь бы мы лежали в пыли мертвыми.

Они пошли к замку, окружив Мэри, которая шла медленно, то и дело сгибаясь при приступах боли. Кармода, который шел за ней, стискивал зубы и стонал, так как тоже испытывал предродовые схватки. И не только он – все остальные тоже закусывали губы, прижимая руки к животам.

– А что произойдет с ней потом? – спросил шепотом Кармода у Танда.

Он шептал потому, что каким–то образом понимал, что Мэри создана не только его подсознанием. Он знал, что в ее создании принимали участие и шестеро других. Теперь он почему–то стал думать о чувствах других людей.

– Она исполнит свою миссию, когда родится Месс, – сказал карренец. – Она умрет. Она умрет, когда закончится Сон. Сейчас она жива только благодаря тому, что мы вливаем в нее энергию. Нужно торопиться. Скоро все проснутся и не будут знать, кто правит в мире – Месс или Алгул. Они не будут знать, радоваться им или печалиться. Мы не должны долго оставлять их в сомнении. Но мы должны идти в замок. Там мы должны войти в Святые покои Великой Матери и сочетаться с ней мистическим актом совокупления. Этот акт невозможно описать, его можно только пережить. И тогда огромный живот создания твоей ненависти и твоей любви разрешится от бремени, и она умрет. Затем мы должны обмыть ребенка, одеть его и показать народу.

Он дружески потрепал руку Кармоде и вдруг крепко сжал ее. Острая боль вновь пронзила тело Кармоды. Это не была боль от руки Танда – он боролся с собственной болью, которая волнами накатывала на него, нестерпимой болью и экстазом от предчувствия того, что он дает жизнь божеству.

Это была также боль от того, что он растворился, расползся на тысячи кусков. Но теперь он не чувствовал паники, только радость и уверенность, что в конце этого самоуничтожения он вновь будет целым, будет таким же, как люди, окружавшие его.

А на фоне этой боли, радости, уверенности в нем зрела решимость заплатить за все зло, что он сделал в своей жизни. Заплатить, но не ценой ночного самоистязания, самоуничтожения, ненависти к самому себе. Он должен постараться изменить мир, изменить Вселенную, которая редко показывала свою улыбку человечеству.

Что он должен сделать для этого, какие средства выбрать, к какой цели стремиться, он еще не знал. Это придет позже. А сейчас он был полностью поглощен последним актом драмы Сна и Пробуждения.

Внезапно он увидел лица двух людей, которые уже не чаял увидеть, Галлункса и Скалдера. Те же самые, но изменившиеся. Исчезло выражение страдания на лице Галлункса, его заменило спокойствие и умиротворенность. Исчезла жестокость и ревность с лица Скалдера. Их заменила мягкая улыбка.

– Значит, вы оба благополучно прошли через все? – хрипло произнес Кармода.

Он с удивлением заметил, что один из них одет в монашеское одеяние, а другой сбросил ее и оделся как обычный человек. Ему очень хотелось бы знать, почему один из них отказался от религии, а другой еще более укрепился в ней. Но он понимал, что и тот и другой имели веские причины для этого, в противном случае, им было бы не выжить. Однако по их лицам Кармода видел, что это уже неважно, важно то, что каждый из них выбрал свой путь в будущее.

– Значит, вы оба прошли через все… – повторил он, будто не веря в это.

– Да, – ответил один из них. Кармода не понял, кто именно. Все происходящее казалось ему сном. Все, кроме нескончаемой боли внизу живота. – Да, мы оба прошли сквозь огонь. Он чуть не уничтожил нас Но ты же знаешь, что на Радости Данте каждый получит то, чего он по–настоящему хочет.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

– Значит, я должен вновь вернуться на Каррен? – спросил отец Джон Кармода. – Через двадцать семь лет?

Он сидел довольно спокойно, пока говорил кардинал Фас–кинс, разъясняя, что от него хочет церковь. Но больше он не мог выдерживать неподвижность. Правда, он не соскочил с кресла, но поднял руки и начал быстро размахивать ими, как бы собираясь полететь. Именно этого ему сейчас хотелось больше всего: улететь подальше от кардинала и от всего, что он представляет.

Он начал расхаживать взад–вперед по полированным плиткам пола, сжимая руки то за спиной, то на животе. Внешне он мало изменился за эти годы, но теперь на нем была сутана священника ордена Святого Джамруса.

Кардинал Фаскинс сгорбился в кресле. Его зеленые глаза поблескивали над крючковатым носом. Он поворачивал голову вправо и влево, чтобы не выпустить Кармоду из виду. Он был похож на состарившегося ястреба, уже неуверенного в себе, но готового броситься навстречу жертве при первой необходимости. Лицо в морщинах, волосы седые. Ему уже было 175 лет, и это сказывалось на его характере.

Внезапно Кармода остановился и, нахмурившись, сказал:

– Ты действительно думаешь, что я один пригоден для такой миссии?

– Да, пригоден более всех других, – сказал Фаскинс. Он выпрямился, положив руки на ручки кресла, как бы собираясь прыгнуть вперед. – Я уже говорил тебе, насколько это важно. Полагаю, одного раза достаточно – ты ведь интеллигентный человек. Ты посвятил свою жизнь церкви и даже чуть не получил епископское кресло.

Намек был ясен, и Кармода понял его. Он хорошо знал, что его решение снова жениться сразу после того, как смягчились требования к служителям церкви, разочаровало кардинала. Фаскинс приложил много сил, чтобы гарантировать Кармоде место епископа на планете Уайлценауля. Ему пришлось выдержать трудную политическую битву с теми, кто считал, что Кармода весьма неортодоксально проводит христианскую политику. Никто не требовал от Кармоды ортодоксальности в вере – это было его личное дело, но его образ действий вызывал сомнения. Разве можно допустить, чтобы такой эксцентричный человек – а это было одно из самых мягких определений – надел на себя митру епископа? А тут еще эта его женитьба, еще более усложнившая задачу кардинала. Однако он прямо никогда не укорял Кармоду.

Теперь Кармода, очевидно, думает, не использует ли кардинал эти качества Кармоды против него самого? Или же он чувствует себя виноватым в том, что доставляет столько хлопот кардиналу?

Фаскинс взглянул на бледно–желтые цифры, вспыхнувшие на экране в дальнем конце зала.

– У тебя два часа на сборы, – сказал он. – Если ты выйдешь сразу, то в порту будешь как раз вовремя.

Он замолчал, глядя на часы.

Кармода рассмеялся и сказал:

– Ну что я могу возразить? Мне не приказывают, а говорят, чтобы я ехал добровольно. Отлично, я поеду, ты это знаешь. Но я должен предупредить Анну – для нее это будет ударом.

Фаскинс беспокойно заерзал.

– Жизнь священника не всегда легка и приятна. Она знает об этом.

– Я знаю, что она знает! – резко сказал Кармода. – Она рассказала мне, о чем говорил с ней ты, когда я попросил разрешения на женитьбу. Ты нарисовал очень неприглядную картину нашей семейной жизни.

– Мне жаль, Джонни, – ответил Фаскинс с легкой улыбкой. – Реальность не всегда безоблачна.

– Да. И ты даже забыл о своем немногословии, за которое тебя называют «Три фразы». Ты как торпеда обрушился на нее.

– Еще раз – извини!

– Ладно, забудем это, – сказал Кармода. – Что было, то было. Мне нисколько не жаль Анну. Жаль только, что я не мог жениться на ней много лет назад. Я крестил ее, и она всю жизнь прожила в моем приходе.

Он промолчал, колеблясь, затем продолжил:

– Прости меня. Мне нужно на сборы минут десять. Я позвоню Анне и заеду за ней. Она проводит меня в порт.

Кардинал стоял, явно пытаясь скрыть тревогу.

– Я думаю, мне не стоит ехать с вами. Вам ведь хочется побыть одним, а дорога в порт – это единственная возможность.

– Ничего, – ответил Кармода. – Тебе придется пострадать вместе со мной. Я не собираюсь быть один. Анна полетит со мной до Спрингборда. И там долгая стоянка, там мы и побудем вместе. А сейчас ты поедешь с нами.

Кардинал пожал плечами. Кармода плеснул в стакан виски, выпил и пошел в спальню. Там он достал небольшой чемодан, бросил его на постель. Мне хватит и одного, подумал он. Анна же, хотя путешествие будет коротким, наверняка будет настаивать на том, чтобы взять два больших чемодана с ее вещами. Она всегда старается быть готовой к самым невероятным положениям. Она достал два чемодана для нее, а затем нажал на кнопку на плоском диске, прикрепленном к запястью. Диск засветился, и раздался тоненький звон.

Он продолжал собирать вещи, не желая терять времени и зная, что она скоро ответит на вызов. Когда он собрал все, что нужно, и взглянул на часы, то увидел, что десять минут прошли. Кармода начал беспокоиться. Он подошел к видеотелефону на столе возле постели, набрал номер миссис Ругон. Она ответила сразу же. При виде Кармоды ее полное лицо осветилось радостью.

– Отец Джон! Я только что собиралась звонить тебе! Я говорю об Анне. Она хотела пойти по магазинам и должна была вернуться полчаса назад. Я думала, что она забылась и пошла прямо домой.

– Ее здесь нет.

– Может, она забыла надеть переговорное устройство? Ты же знаешь, как она рассеянна. Особенно теперь, когда все ее мысли о ребенке. О, небеса! Алиса заплакала, я должна бежать. Но ты позвони, как только она отыщется. А если она придет сюда, я скажу, чтобы она сразу позвонила тебе.

Кармода связался с магазином Райнкорда. Клерк сообщил, что миссис Кармода ушла минут пятнадцать назад.

– Она не сказала, куда собирается пойти?

– Сказала, отец Джон. Она хотела, чтобы успокоить мистера Аугусту, зайти на минутку в клинику. Мистер Аугуста не очень хорошо себя чувствует после операции.

Кармода облегченно вздохнул:

– Благодарю.

Он позвонил в клинику Святого Джамруса. Дежурный был потрясен, увидев на экране лицо самого основателя клиники.

– Миссис Кармода ушла минут пять назад, отец Джон. Нет, она не сказала, куда пойдет.

Кармода снова связался с мисси Ругон:

– Не забудьте сказать моей жене, чтобы она сразу же позвонила мне. Это очень важно.

Он отключился, но, положив трубку, задумался. Что–то тревожило его. Почему он не может вызвать ее по портативному телефону? Он сломался? Возможно, но мало вероятно. Его конструкция такова, что поломки исключены. Его можно вывести из строя разве что молотком. Может, она сняла его и забыла надеть? Миссис Ругон права, вероятно, Анна мыла руки и сняла его, хотя телефону ни вода, ни мыло не могут причинять вреда. А потом забыла надеть его.

Могло быть и так, что телефон украли. Хотя в стране было полное изобилие, воры еще не перевелись. Человеческая натура–не легко поддается перевоспитанию.

Он снова вернулся к чемодану. Анне, конечно, не понравится, что он все уложит, да и выбор одежды не устроит ее. Но времени у., него не было.

Вскоре первый чемодан был туго набит и заперт. Кармода, услышав звонок, бросил блузку, которую пытался сложить, и подошел к экрану. Не было необходимости подходить так близко, но Кармода любил быть поближе к собеседнику. Особенно, если это была Анна.

На экране возникло лицо полисмена. Кармода ахнул, и внутри его что–то оборвалось.

– Говорит Льюис, отец Джон, – отрапортовал он. – Я очень сожалею… Но у меня плохие новости… о вашей жене.

Кармода не отвечал. Он смотрел на крупное лицо Льюиса и со своей обычной зоркостью заметил муху, летающую над головой сержанта. Он подумал: мы так и не могли справиться с ними. Вся наша двадцатидвухвековая наука оказалась бессильной против них. Они, как и много сотен лет назад, летают, жужжат, кусают, размножаются, несмотря на все усилия человечества.

– …ее татуировка уничтожена. Поэтому мы не могли официально опознать ее. Но лицо ее цело, и друзья, что были поблизости, опознали ее… – говорил сержант. – Я очень сожалею, но для официального опознания требуется ваше присутствие.

«Что?» – произнес Кармода, и только теперь слова полисмена дошли до его сознания. Анна уезжала из клиники в автомобиле. Под сиденьем взорвалась бомба. От Анны осталась только часть тела, да и то без одной руки. Идентификационная татуировка исчезла.

– Благодарю, сержант, я сейчас буду.

Он отошел от аппарата и прошел в соседнюю комнату. Кардинал, увидев бледное лицо Кармоды и его сгорбленную фигуру, вскочил с кресла, столкнув со стола стакан, который разлетелся вдребезги.

Когда Кармода рассказал ему обо всем, Фаскинс зарыдал. Позже, когда Кармода отошел от шока, он понял, что кардинал в глубине души нежно любит его, хотя о нем говорили, что он настоящий сухарь. У самого Кармоды глаза были сухие, но в нем, казалось, умерло все, кроме рук, ног и рта.

– Я поеду с тобой, – сказал кардинал. – Но сначала позвоню в порт и отменю твой вылет.

– Не надо, – сказал Кармода.

Он вернулся в спальню, взял свой чемодан, посмотрел на два других – один открытый, а другой закрытый. И вышел. Кардинал смотрел на него.

– Я должен лететь, – сказал Кармода.

– Сейчас ты не в себе.

– Я это знаю, но я приду в себя.

Зазвонил дверной звонок. Вошел доктор Аполлониус с портфелем в руках.

– Прошу прощения, отец Джон. Я принес то. что поможет тебе.

Он вынул из портфеля таблетки. Кармода покачал головой:

– Не надо. Кто тебя вызвал?

– Я, – сказал Фаскинс. – Я думаю, тебе нужно это принять.

– Твоя власть не распространяется на медицинские дела, – ответил Кармода.

Мягкий звук разнесся по комнате. Джон поставил чемодан, подошел к стене, открыл дверцу шкафа и достал оттуда маленький тонкий цилиндр.

– Почта, – сказал он, не обращаясь ни к кому в частности.

Он взглянул в шкаф, чтобы убедиться, что там больше ничего нет. Красная лампа сигнализации погасла. Он закрыл шкаф и вернулся к своему чемодану, сунув письмо в карман.

По пути в полицейский морг кардинал сказал:

– У меня не хватило бы сейчас жестокости приказать тебе отправляться на Каррен, но если ты хочешь сам, я не возражаю. Анна…

– …всего лишь один человек, а от меня зависит судьба миллионов, – закончил за него Кармода. – Я знаю.

Кардинал сказал, что он не улетит в полдень, как предполагалось. Несмотря на важные дела в Рине – на Земле, он останется на похороны Анны. Он сам займется всем, включая и полицейские процедуры. Когда Кармода будет на Каррене, кардинал передаст ему все результаты следствия.

– Полиция, – безучастно сказал Кармода. – Интересно, кто так возненавидел меня, что убил Анну? У нее не было врагов. Но если полиция задержит меня для допроса, я опоздаю на рейс.

– Предоставь это мне, – сказал Фаскинс.

Дальше Кармода делал все как во сне. Он поднял простыню без каких–либо ощущений и долго смотрел на почерневшее лицо с открытым ртом. Затем повернулся к капитану и повторил все, что перед этим говорил кардиналу. Нет, у него нет подозрений, кто мог подложить бомбу. Кто–то вернулся из прошлого Кармоды и в знак мести убил Анну.

Оба священника поехали в порт на такси. Они проезжали мимо здания ордена Святого Джамруса. Двадцать три года назад это здание стояло на самой окраине маленького городка. Теперь оно стало центром огромной столицы планеты. Там, где раньше двухэтажные дома были редкостью, теперь громоздились двадцатиэтажные здания. Если раньше весь город можно было пройти за двадцать минут, теперь на это потребовались бы полные сутки. Все улицы были вымощены каменными плитами, шоссе бетонированы. Когда Кармода прибыл сюда впервые, он утонул по колено в жидкой грязи, как только сошел с корабля в порту. Дома в городе были полуразвалившимися, грязными.

Анна… Если бы он не женился на ней, сейчас бы он сидел за огромным сияющим столом епископа и вершил всеми церковными делами на планете, большой, как Земля. Правда, на Уайлценауле проживало всего пятьдесят миллионов людей. Но когда Кармода прибыл сюда, здесь было в пятьдесят раз меньше.

Анна… Если бы он не женился на ней, она была бы жива. Но когда он сказал, что не уверен в правильности своего решения жениться на ней, она заявила, что если не станет его женой, то уйдет в монастырь. Он рассмеялся и сказал, что она начиталась романов и оторвалась от жизни. Ей просто нужен мужчина. Если это будет не он, то найдется кто–нибудь другой.

Тогда у них началась дикая ссора, которая закончилась объятиями. На следующий день он улетел на Землю с ежегодным отчетом. На это у него ушло две недели, и он был безумно рад вернуться на свою планету и увидеться с Анной. Ватикан теперь представлял собой гигантский куб со стороной в полмили. Там помещалось теперь объединенное светско–церковное правительство, управляющее жизнью более сорока планет. Кроме того, здесь же жил обслуживающий персонал с семьями. А кроме того, здесь размещался гигантский белковый компьютер, второй по величине после компьютера Федерации.

Остальная часть Рима представляла собой квадратную стену в две мили длиной. Семь холмов были давно срыты бульдозерами. Тигр загнан в пластиковую трубу.

– Да, изменения – это единственное, что не меняется в человеческих делах и во Вселенной. Мужчины и женщины рождаются и умирают… Анна…

Он вскрикнул и зарыдал. Некая огромная рука стиснула его душу и выжала из него слезы. Кардинал смутился. Прижав голову Кармоды к своей груди и поглаживая его волосы, он начал произносить слова утешения. Слезы его капали на голову Кармоды.

Когда они прибыли в порт, Кармода сел прямо и вытер платком глаза.

– Я уже в порядке, – сказал он. – Я рад, что у меня есть повод улететь отсюда. Если бы я остался здесь, то совсем бы расклеился. Какой пример бы я показал тем, кого сам пытаюсь утешить в горе? Или тем, кого я убеждаю, что смерть это скорее повод для радости, чем для горя, так как те, кто умирает, освобождаются от искушения нашего грешного мира. Я всегда знал, что эти слова ничего не значат.

Кардинал молчал. Пятиэтажное здание порта занимало площадь в тридцать акров. Оно было сделано из мрамора, добываемого в горах Ризарру в девяноста километрах от столицы. Главный зал порта был набит людьми со всех планет Федерации, а также другими разумными существами. Большинство из них летели по заданиям правительства или своих фирм, и лишь некоторые, у которых было достаточно денег, путешествовали для своего удовольствия. Отдел иммиграции был в другой части здания. Люди были здесь не так хорошо одеты, да и вид их был отнюдь не беззаботный.

Священник медленно прошел сквозь толпу людей, одетых в самые разнообразные одежды, изменяющие цвет и другие физические свойства в зависимости от освещения, температуры, давления, влажности. Это помогало людям приспосабливаться к жизни на других планетах.

Кармода попрощался с кардиналом, который возвращался в город, чтобы распорядиться насчет похорон. Кроме того, ему нужно было сообщить в Ватикан о причине своей задержки.

Подготовка и проверка межзвездного путешественника занимает всего полчаса. Кармода разделся, и его одежду отправили на санобработку. Сам он прошел в блок медицинского контроля, где провел две минуты, пока невидимые лучи зондировали его тело. После этого ему выдали сертификат, удостоверяющий, что космическое путешествие не повредит его здоровью. Выйдя из медицинского блока, Кармода получил свою тщательно обработанную одежду – шляпу с круглыми полями, высокий черный воротник, сутану и прочее. С этого момента он уже не имел права заходить в другие части здания космопорта.

Ему передали второе письмо, уже прошедшее обработку. Женский голос из громкоговорителя проинформировал его, что письмо отправлено с Земли. Кармода взглянул на печать. Там стояло его имя и адрес, а также имя отправителя – Р.Располд. Кармода сунул письмо в карман.

Тем временем для него уже были готовы все необходимые бумаги. Он подписал документ, в котором говорилось, что ни правительство Федерации, ни правительство Уайценаулла не несет ответственности за его жизнь на планете Каррен – Радость Данте. Кармода застраховал свою жизнь на время полета. Половину состояния он завещал ордену, остальное – правительственным учреждениям, которые занимаются благотворительной деятельностью среди аборигенов Уайдценаулла.

Он завершил все формальности всего за несколько минут до посадки. Ему предстояло лететь на небольшом лайнере под названием «Белый Мул», принадлежащем компании Санвелл Стеллер Лайн.

Таким образом у Кармоды совершенно не было времени познакомиться со своими спутниками. Их было всего четверо, причем трое из них летели на другие планеты, и лишь один – Рафаэль Абду тоже направлялся на Каррен. Он был среднего роста – 190 сантиметров, среднего телосложения, но у него были огромные руки и ноги. На широком темнокожем лице выделялись слегка раскосые глаза – вероятно, в нем текла монгольская кровь. На голове у него была шапка волнистых коричневых волос.

Согласно документам, он жил на Земле, а на Уайдценаулле провел несколько недель. В графе «Род занятий» у него значилось «Экспорт–импорт», что могло означать все, что угодно.