Текст книги "Иван Петрович Павлов (1849 —1936 гг.)"

Автор книги: Эзрас Асратян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

Исследования по физиологии высшей нервной деятельности

Предыстория исследований Павлова по физиологии большого мозга Уже было сказано: в какой бы области физиологии ни работал Павлов – в области ли кровообращения, пищеварения или других областях физиологии, все его работы, как бы они не отличались друг от друга по объекту, приемам исследования или другим признакам, всегда были проникнуты единым высокоидейным принципом, который он назвал нервизмом,– принципом изучения нервной регуляции деятельности органов и систем сложного организма. Этот плодотворный принцип логически привел великого натуралиста к физиологии головного мозга – «верховного штаба» всей нервной системы – и здесь достиг вершины своего развития.

К изучению физиологии головного мозга Павлов перешел на пороге XX в. и работал в этой области до конца своих дней. В течение 35 лет он создал гениальное материалистическое учение о высшей нервной деятельности, являющееся венцом всего его многогранного научного творчества и одним из наиболее крупных достижений отечественной и мировой науки.

Весьма поучительна история постепенного перехода Павлова от изучения физиологии пищеварительной системы к изучению физиологии большого мозга. Но представляется целесообразным перед кратким рассказом о наиболее интересных моментах этой истории дать эскизную характеристику длительного и извилистого пути развития знаний о деятельности мозга до Павлова, приведшего естествознание к концу XIX в. к ближайшим подступам этой прежде неприступной крепости.

Еще некоторые из великих мыслителей древнего мира в поисках разгадки таинственной для них проблемы тела и души высказывали смелую идею о какой-то связи между мозгом и духовной деятельностью. В те отдаленные времена, когда знания о явлениях природы были в зачаточном состоянии, когда представления о строении и деятельности всего тела и отдельных органов животных и человека были весьма примитивными, душа представлялась этим мыслителям чем-то вроде нежного пламени или ветра, обитающего, по мнению одних, например Аристотеля, в сердце, по мнению других – в легких, в грудобрюшной перегородке (диафрагме) или во всем теле. В этом именно плане мыслители древнего мира (Алкмеон, Герофиль и другие) «седалищем души» считали мозг. Наряду с этим Аристотель, например, рассматривал мозг как орган, выделяющий слизь для охлаждения горячих жидкостей тела.

В течение всего средневековья, когда во всех областях человеческой жизни безраздельно господствовала религиозная мистика и когда всевластная церковь беспощадно подавляла всякое проявление передовой человеческой мысли, не было почти никакого прогресса в познании строения и деятельности человеческого тела вообще и мозга в частности.

В эпоху Возрождения пытливая человеческая мысль, пробудившаяся от длительной спячки средневековья, обращается в числе других явлений природы к собственному телу, к строению и работе отдельных органов тела, в том числе и к мозгу, к психической деятельности.

Передовые врачи и натуралисты в лице А. Везалия, У. Гарвея, Р. Декарта и других выдающихся ученых XVI—XVII вв. не только более целеустремленно использовали клинические наблюдения над ранеными и больными, но стали чаще и смелее вскрывать трупы животных и человека и даже проводить разного рода примитивные опыты на животных, хотя это все еще было связано с немалыми трудностями, а порой и с большим риском, ибо церковь всячески препятствовала развитию точных знаний. Эти врачи и натуралисты весьма широко сравнивали и сопоставляли организмы с различного рода машинами и механическими устройствами, которые, как известно, уже довольно интенсивно, изобретались и разрабатывались в те времена. В результате был достигнут заметный прогресс в познании строения и работы тела животных и человека, строения и работы мозга.

В этой связи заслуживают упоминания взгляды знаменитого французского ученого XVII в. Декарта о принципах деятельности мозга и о душе. Отдавая дань эпохе, он считал, что «седалищем души» является так называемое шишковидное тело, т. е. железистый орган овальной формы, расположенный в головном мозге над четверохолмием. Главным основанием для такого допущения Декарта служило анатомическое расположение шишковидного тела примерно в середине мозга. С такого центрального места, считал он, душе как верховной сверхматериальной силе удобнее всего командовать всеми остальными частями мозга и через их посредство управлять деятельностью всего организма. Наряду с таким мистическим представлением Декарт выдвинул, однако, смелую, глубокую, по существу материалистическую мысль о том, что мозг в целом работает по принципу отражательной или рефлекторной деятельности, что через мозг осуществляются ответные реакции организма на многообразные воздействия факторов и явлений окружающей среды.

Половинчатость, непоследовательность взглядов Декарта в этом важном вопросе была преодолена механистическими материалистами XVII и XVIII вв.– Ламетри, Дидро, Гельвецием и др., среди которых много было врачей и натуралистов. Хотя они и придерживались весьма примитивных и вульгарных взглядов на природу психической деятельности, тем не менее они убежденно и горячо отстаивали точку зрения, согласно которой органом этой деятельности является мозг.

Материалистические начала взглядов Декарта получили свое дальнейшее развитие также в работах других биологов и врачей XVII и XVIII вв. Так, Дю Верни, Ширак, Престон и др. на основании наблюдений над так называемыми анэнцефалами (детьми с большими врожденными дефектами головного мозга) и результатов примитивных экспериментов на птицах и млекопитающих, у которых они грубыми приемами разрушали большой мозг или мозжечок, пришли к заключению, что без этих органов животные могут жить некоторое время, но теряют способность к движениям. А врачи Порфюр дю Пети, Сусеро, Уитт, Фонтана и др., наблюдая за больными с разного рода повреждениями мозга, а также за последствиями экспериментального повреждения мозга у животных, пришли к заключению, что мышцы конечностей, лица и глаз находятся в прямой зависимости от большого мозга, что локальное повреждение тех или иных участков коры последнего влечет за собой парез или паралич движений тех или иных органов на противоположной половине тела, а стимуляция участков коры вызывает движение соответствующих органов.

Но в XVIII в. получило дальнейшее развитие также идеалистическое начало дуалистических воззрений Декарта на деятельность мозга. Виталистическое направление в биологии, развиваемое Шталем, Галлером и другими, своим острием было направлено против материалистического понимания сущности психической деятельности. Они яростно возражали против положения о том, что мозг является органом психической деятельности, и считали эту деятельность, как, впрочем, и всякие другие проявления жизни, следствием сверхматериальных, таинственных и непознаваемых начал или сил (vis vitalis).

Разумеется, борьба между сторонниками материалистического и идеалистического понимания отношения мозга к психической деятельности всегда выходила далеко за пределы тех рамок, которых мы придерживаемся здесь ввиду специального аспекта изложения предмета. Оценивая же трезво реальные достижения в области медицины и биологии в XVII и XVIII вв. по обсуждаемому вопросу, следует отметить, что как бы они ни были значительны для тех времен, все же они были еще очень далеки от точных научных знаний о мозге и психической деятельности. До начала XIX в. наука не обладала еще сколько-нибудь значительными и достоверными фактами, равно как и убедительными и обоснованными теоретическими представлениями о структуре и функциях мозга. Это было обусловлено в первую очередь скудостью источников и примитивностью приемов накопления фактов. Поверхностные наблюдения над больными с различного рода повреждениями мозга и над новорожденными детьми с разными дефектами в развитии мозга, примитивные хирургические манипуляции с мозгом низших животных в виде размозжения, разрушения, разрезов и т. п., а также наивные сравнения и сопоставления мозга с различного рода механическими системами и т. и. как источники и приемы познания были явно недостаточны для исследования столь сложного предмета. Ведь Аристотель отрицал связь мозга с психической деятельностью главным образом на основе результатов произведенных им «опытов», которые сводились к простому обезглавливанию птиц и низших позвоночных, после чего лишенные головы животные могли короткое время жить и передвигаться. Декарт же определил шишковидное тело как вместилище души на том основании, что оно топографически расположено как бы в центре мозга. Представление же о якобы осуществляемых этой железой движениях, а также о порождаемых ими мифических токах «животных духов» по полостям мозга и по порам нервов в направлении к мышцам и другим периферическим исполнительным органам носило чисто умозрительный и фантастический характер.

Таким образом, хотя сделанное до XIX в. в области познания функции мозга и содержало отдельные интересные наблюдения, смелые идеи и гениальные догадки, тем не менее в целом оно может рассматриваться лишь как некая предыстория к следующей за ним эре подлинно научного познания роли и закономерностей деятельности мозга – познания, основанного главным образом на точных фактах, на результатах научных экспериментов, проведенных па животных.

Начало XIX в., века бурного расцвета естественных наук вообще и биологических в особенности, ознаменовалось в изучении функций мозга разработкой и систематическим применением одного экспериментального приема, при котором производится полное или частичное удаление больших полушарий мозга у подопытных животных с таким искусством, что становится возможным сохранение жизни оперированных животных в течение более или менее длительного времени после операции и проведение на них необходимых наблюдений и опытов.

И если в начале столетия такого рода опыты осуществлялись успешно лишь на низших позвоночных животных и птицах (Л. Роландо, П. Флуранс, Ф. Лонже и др.), то в конце столетия благодаря введению в практику хирургии прогрессивных принципов асептических и антисептических операций такие опыты с успехом проводились уже па высших животных – на собаках, кошках и даже на обезьянах, к тому же многими исследователями (Ф. Гольц, Л. Лючиани, Г. Фрич, Е. Гитциг, Д. Ферриер, X. Мунк, В. Хорсли, В. М. Бехтерев и др.).

Не касаясь деталей богатого и разнородного фактического материала, полученного в этих опытах, отметим лишь наиболее общие, достоверные и значительные факты, послужившие основанием для формирования некоторых правильных, теоретических положений о функциях мозга. Прежде всего было установлено, что как у низших позвоночных и птиц, так и у высших животных жизненно важные функции организма – дыхание, кровообращение, обмен веществ и энергии, пищеварение и выделение – могут осуществляться и регулироваться на достаточно высоком уровне без самых высших отделов головного мозга, а именно: у птиц – без переднего мозга, у млекопитающих – без коры большого мозга. Об этом свидетельствует факт длительного сохранения жизни оперированных животных. Было также установлено, что у названных животных сколько-нибудь значительно не страдает также функция двигательной системы, способность придавать правильное положение телу в пространстве, сохранять такое положение, передвигаться в пространстве, осуществлять разного рода простые и даже сложные движения – летать, ходить, бегать и т. п. У таких животных не наблюдается значительных изменений функций кожных рецепторов (или органов чувств), собственных рецепторов двигательного аппарата, равно как и функций обонятельных и вкусовых рецепторов. Однако животные, лишенные высших отделов головного мозга, практически становятся слепыми и глухими; у них сохраняется лишь весьма примитивный слух и зрение, способность реагировать только на сильные и резкие звуки, сильные и внезапные изменения общего освещения и т. п., да и то в виде еле заметной общей двигательной реакции. При этом из результатов частичного удаления мозга у высших животных, т. е. удаления не всего высшего отдела мозга, а лишь отдельных его участков, явствовало, что в функциональном отношении этот отдел не однороден: одни его участки связаны преимущественно с одними воспринимающими функциями, другие – с другими функциями. Например, затылочные области коры большого мозга связаны со зрительной, а височная область – со слуховой функцией, область сигмовидной извилины – с кожной и мышечной чувствительностью и с двигательной функцией. Хотя последствия удаления затылочных, височных и других областей обозначалась туманными терминами «психическая слепота», «психическая глухота» и т. п. и хотя физиологические механизмы возникших при этом нарушений функций организма не были поняты, тем не менее эти исследования представляли значительный шаг на пути познания специализации и локализации функций в коре мозга. Их результатами был нанесен серьезный удар по популярным в те времена взглядам Флюранса по поводу функциональной однородности высших отделов мозга, не говоря уже о фантастических представлениях френолога Галля относительно специализации и локализации функций мозга. Из этих фактов вытекало также, что по ходу эволюционного развития животного мира такого рода дифференциация, специализация и размещение функций в отдельных участках высших отделов мозга становится все более совершенной и тонкой.

Но с точки зрения интересующего нас здесь вопроса наиболее значительным из фактов, установленных в экспериментах упомянутых исследователей, следует считать глубокие изменения в поведении, в психической деятельности подопытных животных в случае полного удаления высших отделов мозга: животные как бы глупеют – теряют все имевшиеся ранее навыки, не могут вырабатывать новые, не могут ориентироваться в окружающей их среде. Они не отличают хозяина от других людей, людей от животных, одних животных от других, животных от неживых предметов. Их связь с окружающим миром становится весьма ограниченной – они способны однообразно и примитивно реагировать лишь на очень сильные воздействия. Они становятся как бы рефлекторными автоматами с весьма бедным пабором несовершенных двигательных актов, делаются крайне беспомощными, неспособными самостоятельно добывать и принимать пищу, стремиться к благоприятным факторам существования и избегать вредных факторов или защищаться от них в случае необходимости. Поэтому хотя они благодаря сохранению подкорковых нервных образований, продолговатого мозга, спинного мозга и желез внутренней секреции и способны к приему, перевариванию и усвоению пищи, к автоматическому регулированию многих жизненно важных функций – кровообращения, «теплового хозяйства» организма, дыхания, обмена веществ и т. п., они тем не менее могут жить долго только при непременном условии – обеспечении их тщательным и квалифицированным уходом в условиях лаборатории.

Некоторые новые факты о функциях мозга были получены учеными второй половины XIX в. при помощи другого приема исследования этих функций. Речь идет о методе раздражения электрическим током обнаженного мозга усыпленных наркозом подопытных животных или же о механическом, химическом и термическом воздействиях на те или иные его части.

Фрич и Гитциг, Ферриер, Гейденгайн и Н. Д. Бубнов, В. Я. Данилевский и многие другие физиологи того времени получили данные, свидетельствующие о том, что раздражение определенных участков поверхности больших полушарий мозга, расположенных преимущественно в передней их половине, вызывает движения отдельных конечностей противоположной стороны туловища или головы, а также изменения в деятельности сердечно-сосудистой, дыхательной, пищеварительной и других систем организма.

Результаты этих опытов положили конец распространенному в те времена и поддержанному даже авторитетом Иоганса Мюллера заблуждению о том, будто высшие отделы мозга не обладают возбудимостью, невосприимчивы к прямым внешним воздействиям.

Результаты экспериментального изучения функций мозга исследователями XIX в. и сделанные на их основе теоретические выводы должны, бесспорно, рассматриваться как крупный шаг в научном познании мозга. Однако как бы высоко ни было оценено значение этих данных для естествознания, медицины и философии, тем не менее в них отсутствовали ответы па вопросы, которые в конце XIX в. стали главными в физиологических исследованиях: в чем физиологическая сущность работы мозга, каковы закономерности его деятельности, какие элементарные нервные процессы лежат в основе этой деятельности, каковы природа н динамика этих процессов? Говоря иными словами, в этих данных и положениях отсутствовали сведения о «механизмах» деятельности исследуемого органа, о природе и сущности этой деятельности.

Основные приемы экспериментального изучения функции мозга, которыми пользовались исследователи тех времен, оказались несостоятельными для ответа на эти и близкие им вопросы. Методика хирургического удаления отдельных частей или всей коры мозга была хороша лишь для получения фактов, выясняющих роль мозга в организме животных, стоящих на разных уровнях эволюционной лестницы, роль отдельных его участков, а также для составления ориентировочных представлений о функциях высших отделов мозга. Основной же недостаток применявшегося в те времена метода раздражения заключается в том, что опыты ставились на наркотизированных животных с парализованным мозгом, подвергавшимся дополнительно травмирующим воздействиям при его обнажении (разрез кожи и мозговых оболочек, поломка черепных костей, кровоизлияния, охлаждения обнаженного мозга, механические воздействия на него и т. п.). Все это настолько искажало деятельность мозга, сущность и естественную динамику протекающих в нем процессов, что в условиях подобных экспериментов и речи не могло быть о получении достоверных фактов о механизме, природе и закономерностях его нормального функционирования. Тем не менее многие материалистически мыслящие исследователи рассматривали все эти довольно точные экспериментальные факты как новое и наиболее солидное фактическое обоснование того, что мозг является органом психической деятельности. А из этого они делали важный для естествознания и философии вывод: духовная или психическая деятельность есть функция материального органа, высокоорганизованной материи, но отнюдь не проявление какого-то сверхматериального начала или божественной силы.

Но предыстория исследований Павловым физиологии большого мозга не исчерпывается одними только экспериментальными исследованиями его функций. Важную роль в этом играли общие достижения физиологии, в первую очередь, разумеется, физиологии низших отделов центральной нервной системы и органов чувств, а также достижения в сопредельных областях знаний о мозге – в клинической невропатологии, в психиатрии и в морфологии мозга, сделанные учеными XVIII и XIX вв.

Авторитет физиологии, этой молодой бурно развивающейся науки, стал особенно высок в XIX в. благодаря выдающимся достижениям славной плеяды ученых – Клода Бернара, И. Мюллера, Дюбуа Раймона, Г. Гельмгольца, К. Людвига, Э. Марея, Р. Гейденгайна, И. М. Сеченова, Н. Е. Введенского, И. П. Павлова, Миславского, Данилевского и др.

Их работы по изучению органов и систем кровообращения, дыхания, выделения, пищеварения, физиологии двигательной системы, общей нейрофизиологии, физиологии низших отделов центральной нервной системы и органов чувств сделали физиологию одной из ведущих биологических и медицинских дисциплин.

Здесь будут рассмотрены достижения лишь тех разделов физиологии, которые имеют прямое отношение к интересующему нас вопросу.

Еще на пороге столетия Белл и Мажанди экспериментально установили, что передние корешки спинного мозга по функции являются двигательными, а задние – чувствительными; в последующие годы исследованиями Пфлюгера, Гольца, Шиффа, Сеченова, Броун Секара, Шеррингтона и др. были выявлены и изучены такие особенности рефлекторной деятельности спинного мозга, этого первичного и основного рабочего органа всей центральной нервной системы, как приспособительная изменчивость, суммация возбуждения, взаимосвязь, взаимовлияние и интеграция рефлексов и т. п.; Легалуа и Флуранс еще в первой половине XIX в. установили существование и локализацию дыхательного центра в продолговатом мозге, а во второй половине века В. Ф. Овсянников выявил факт существования сосудодвигательного центра и локализацию его в районе того же продолговатого мозга; в 50-х годах Сеченов установил кардинального значения факт торможения спинальных рефлексов при раздражении определенных нервных центров в области так называемых зрительных чертогов. К этому же столетию относятся капитальные исследования Лючиани по физиологии мозжечка, Клода Бернара, Геринга и Брейера, Людвига, Циона и др. по рефлекторной регуляции и саморегуляции кровообращения, дыхания, уровня концентрации некоторых важных составных частей крови, наконец, выдающиеся исследования Фехнера, Гельмгольца, Геринга и др. по физиологии органов чувств, в особенности по физиологии зрения и слуха.

Эти фундаментальные достижения, равно как и результаты исследований многих других физиологов XIX в. по частным вопросам физиологии низших и средних отделов центральной нервной системы, выполненные па высоком для того времени научно-методическом уровне, выдвинули физиологию центральной нервной системы на одно из первых мест в самой физиологической науке и в силу своей важности оказали стимулирующее влияние на развитие многих биологических и медицинских дисциплин, как и на развитие психологии, тогда еще блуждавшей в потемках. Особенно важно отметить здесь, что прогрессивная, по существу материалистическая идея рефлекса как основного принципа деятельности нервной системы, высказанная в туманной форме еще Перейра в XVI в., а в четкой – Декартом в XVII в., окрещенная названием «рефлекс» Аструком в следующем столетии и переданная ученым XIX в. в своем первоначальном примитивном виде и механистическом понимании, благодаря перечисленным выше достижениям по экспериментальному изучению физиологии центральной нервной системы обрела плоть и кровь, стала чем-то ощутимым, физиологической реальностью и мощным стимулятором прогресса. К тому же, выявленные в этих исследованиях новые, точные и весомые факты показали, что рефлекс как таковой вовсе не является статической, трафаретной, однообразной формой нервной деятельности, как считали раньше, а обладает значительной динамичностью, гибкостью, приспособительной изменчивостью.

Достижения в области изучения рефлекторной деятельности спинного мозга и других примыкающих к нему отделов головного мозга послужили основанием для смелой мысли о рефлекторном характере и природе работы также и большого мозга – верховного органа центральной нервной системы. Высказывания в этом духе делались еще Г. Прохаска, мысли такого рода позже высказывал Т. Гекели, но подлинным и смелым глашатаем этой идеи был И. М. Сеченов: именно он во всеуслышание заявил о наступлении новой эры в истории изучения функций мозга. У Прохаска, Гекели и некоторых других ученых того периода мысли о рефлекторной природе работы большого мозга носили скорее характер попутных замечаний, сделанных мимоходом в их произведениях по разным научным вопросам, и не аргументаровались ими сколько-нибудь убедительно и обстоятельно хотя бы при помощи определенных теоретических доводов и в силу всего этого оставались практически незамеченными как современниками, так и последующими поколениями ученых. Сеченов же в 1863 г. посвятил своей идее о рефлекторном происхождении и природе деятельности мозга, или психических актов, специальный научный трактат под названием «Рефлексы головного мозга», в котором возвел эту идею в ранг принципиального и глубокого теоретического положения, обстоятельно обосновал его, мастерски использовав при этом тогдашние еще совсем небогатые точные сведения о мозге. Сеченов талантливо и страстно, с неотразимой логикой защищал выдвинутое им положение о том, что «все акты сознательной и бессознательной жизни по способу своего происхождения суть рефлексы» [²² И. М. Сеченов. Рефлексы головного мозга. М., 1926, стр. 122.].

Основной замысел этого произведения и принципиальный подход его автора к решению выдвинутых вопросов нашли свое отражение в первоначальном смелом заглавии самого произведения – «Попытка ввести физиологические основы в психологические процессы», которое по категорическому требованию царской цензуры и под угрозой запрета издания было заменено общеизвестным, несколько менее страшным для блюстителей царского ре– . жима заглавием «Рефлексы головного мозга». Согласно взглядам Сеченова, не только непроизвольные, но и произвольные движения имеют рефлекторное происхождение и формируются в процессе индивидуального развития организма путем повторных ассоциирований элементарных рефлексов. При помощи индивидуального опыта и повторения формируются, по Сеченову, также и всякого рода простые и сложные навыки, знания, образуются представление и память. Считая, что «все бесконечное разнообразие внешних проявлений мозговой деятельности сводится к одному лишь явлению – мышечному движению» [²³ Там же, стр. 29.], Сеченов допускал и возможность задержки или, напротив, значительного усиления этих движений. По Сеченову, мысль и есть психический процесс, или рефлекс с задержанным внешним выражением в виде движения, психический же рефлекс с усиленным концом есть то, что называется страстностью, аффектом, эмоцией. Сеченов не только считал психическую деятельность рефлекторной деятельностью, функцией мозга, по и последовательно отстаивал взгляд на детерминированность этой деятельности условиями существования и воспитания, воздействием факторов внешней среды и внутренним состоянием организма. То, что именуется свободой человека в своих действиях, опять-таки, по Сеченову, детерминировано воздействием внешних факторов и внутренних условий. В заключение раздела трактата, где подробно разбирается и освещается этот вопрос, Сеченов писал: «Итак, вопрос о полнейшей зависимости наипроизвольнейших из произвольных поступков от внешних условий человека решен утвердительно» [²⁴ И. М. Сеченов. Рефлексы головного мозга, стр. 58-59.]. Примечательно, что за неимением в те времена достаточного количества прямого и адекватного фактического материала для обоснования своих теоретических положений Сеченов вынужден был ограничиться примерами из обыденной жизни взрослого человека, остроумными и весьма наглядными примерами из истории формирования произвольных движений и навыков, примерами образования знаний и представлений у ребенка в процессе роста и развития, а в лучшем случае – ссылкой на лабораторные факты, полученные на лягушках. Только обладая тонким, проницательным и могучим умом Сеченова, его железной логикой и безграничной верой в правоту своих идей, можно было при таком бедном наборе научных фактов создать столь стройное, монолитное и дерзновенное произведение как «Рефлексы головного мозга».

Разумеется, все это не могло не оставить печати некоторой умозрительности на многих рассуждениях гениального мыслителя, а в известном смысле и на его классическом произведении в целом. С этой точки зрения прав был Павлов, когда он, отмечая неизгладимое влияние труда Сеченова на него самого, писал: «В этой брошюре была сделана – внешне блестяще – поистине для того времени чрезвычайная попытка (конечно теоретическая, в виде физиологической схемы) представить себе наш субъективный мир чисто физиологически» [²⁵ И. П. Павлов. Полн. собр. трудов, т. III, стр. 18 (здесь и далее курсив мой.– Э. А.).].

Смелую и плодотворную идею о рефлекторном происхождении и сущности психической деятельности Сеченов отстаивал п развивал в ряде последующих трудов. Особое внимание он уделял обоснованию и освещению своих воззрений под углом зрения учения Дарвина и теоретических положений Спенсера об эволюции психической деятельности, с новой силой подчеркивал приспособительный характер рефлекторной деятельности мозга, развивающейся в процессе видовой и возрастной эволюции организмов под воздействием факторов внешней среды. Многообразие рефлексов рассматривалось им как важнейшее средство видового и индивидуального приспособления организма к условиям его существования.

Нейрофизиологической предпосылкой к возникновению исследований Павлова по условным рефлексам должны считаться также некоторые интересные факты, полученные в конце XIX в. Экснером, Шеррингтоном, Н. Е. Введенским и свидетельствующие о возможности коренного изменения характера рефлексов головного мозга. Эти ученые установили, что если временно повышается возбудимость какого-нибудь пункта мозга прямым или рефлекторным стимулированием, то при этом раздражения умеренной интенсивности разных периферических органов, чувствительных нервов или даже других пунктов мозга вызывают вместо адекватных им рефлекторных реакций тот именно рефлекс, который характерен для мозгового пункта с повышенной возбудимостью. Этот последний как бы проторяет пути, по которым к нему направляются возбуждения, возникающие в разных частях мозга, вместо того чтобы идти по своим естественным маршрутам. Отсюда и название явления – Bahnung (проторение путей). Не касаясь деталей и механизмов этого феномена, отметим лишь основную его суть: в определенных условиях раздражители вызывают не присущие им рефлексы, а рефлексы, обычно вызываемые другими раздражителями.

Идея о рефлекторной природе работы большого мозга не ограничивается рамками физиологии. Клинические, анатомо-гистологические и сравнительно-морфологические исследования мозга, овеянные идеями Дарвина и рассматриваемые нами как особые ветви предыстории учения Павлова о высшей нервной деятельности, благодаря достигнутым во второй половине XIX в. результатам, создали в каждой из этих отраслей знания благоприятные предпосылки для проникновения в них идей рефлекса. Во второй половине XIX в. П. Брока, а затем К. Вернике выявили в коре большого мозга человека определенные участки, поражение которых каким-нибудь болезненным процессом влекло за собой расстройство речи (так называемая моторная афазия при поражении центра Брока, локализованного в области второй и третьей лобных долей коры левого полушария, и так называемая сенсорная афазия при поражении центра Вернике, локализованного в задней части первой височной извилины коры того же полушария). Эти выдающиеся открытия, стимулировавшие в те времена исследования физиологов, клиницистов и морфологов по проблеме локализации функций в коре большого мозга у животных и человека, в после– | дующем были дополнены классическими исследованиями Джексона по эпилептическим припадкам, в частности по локализации патогенного очага в коре большого мозга при этих припадках. Убежденный последователь Спенсера и Дарвина, он на основе богатого клинического материала развил свои знаменитые теоретические положения об эволюции и диссолюции нервной системы. Не имея возможности рассказать здесь об этих положениях подробно, я ограничусь лишь упоминанием о том, что, несмотря на определенный эклектизм в вопросе о психическом и физиологическом в работе мозга, Джексон считал, что все уровни центральной нервной системы, в том числе и самые высшие, работают по принципу рефлекса.