Текст книги "Чужое счастье"

Автор книги: Эйлин Гудж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Они прошли через пропускное устройство, за которым медсестра раздавала лекарства в бумажных стаканчиках нескольким пациентам, потом свернули в устланный коврами холл. Наконец Марк открыл дверь, и Анна вошла в небольшой, обставленный книжными шкафами кабинет с видом на сад, над которым мерцал переливчатый туман от поливальной установки. Анна опустилась в кресло напротив стола Марка, и ее взгляд устремился на вставленное в рамку фото стройной темноволосой женщины, сидящей на велосипеде. Его жена? Анна почувствовала острую боль, когда увидела, как она была красива.

Марк сел напротив Анны, откидываясь на спинку своего кресла и забрасывая ногу на ногу.

– Вам, наверное, интересно, чего стоит ожидать?

Лишь через несколько мгновений Анна поняла, что он имел в виду Монику.

– Ну, да, – сказала она, хотя не об этом хотела с ним поговорить.

– Она очень хочет домой. Это все, что я могу вам сказать.

– Мне знакомо это чувство, – Анна улыбнулась, затем опустила взгляд. – Не обижайтесь.

Марк усмехнулся.

– Семейная неделя очень часто оказывает такой эффект.

– Есть ли в Монике что-то, чего мне стоит остерегаться? Ну, вы понимаете как… – Анна поймала себя на том, что это говорила прежняя Анна, и улыбнулась. – Простите. Старая привычка.

Марк кивнул. Казалось, что его это не удивило.

– Со старыми привычками тяжело расставаться.

– Вы рекомендуете лечебное голодание или пулю в лоб?

Он поднял голову и улыбнулся.

– Я уверен, у вас все будет хорошо.

Анна откашлялась.

– Собственно говоря, я хотела спросить вас о другом. Это касается моей матери. Я думаю, пришло время… – она запнулась, чувство вины снова нахлынуло на нее. Но по выражению лица Марка было очевидно, что он ее не осуждает. – Я звонила в несколько мест, – продолжала Анна. Образ ее матери в каких-то угрюмых учреждениях, напичканной лекарством до отупения, маячил перед ней. Она понимала, что не все дома для престарелых были такими, но… – Самое ужасное то, что я даже не знаю, правильное ли это решение.

– Я уверен, что вы тщательно его обдумали. – Голос Марка был добрым и обнадеживающим.

– Это не меняет моих чувств. – Взгляд Анны метнулся к окну. Снаружи трава блестела в полуденном солнце, такая же манящая, как один из тех плакатов в окне «Туда и обратно». Ей вдруг захотелось перенестись куда-нибудь далеко отсюда.

– И каковы же они? – спросил Марк, как любой хороший психиатр.

– Я чувствую себя самой худшей дочерью на земле.

– Вы обсуждали это с вашими сестрами?

– Лиз двумя руками «за», а почему бы и нет? Она не будет чувствовать себя такой виноватой в том, что не помогает. Насчет Моники я не знаю. Я еще не говорила с ней об этом.

– Ваш голос звучит не слишком оптимистично. – Марк пристально смотрел на Анну. Его лицо было освещено солнечным светом, пробивающимся сквозь жалюзи. Она заметила глубокие морщины, обрамляющие его рот, и более мелкие морщинки вокруг глаз. Он получил свою порцию страданий и из-за этого нравился ей еще больше.

– Я уже знаю, что она скажет, так как это будет оплачиваться из ее кармана.

– Я понимаю. – Марк, очевидно, провел достаточно времени с Моникой, чтобы понять, почему прогнозы Анны были не слишком оптимистичны.

– Я собираюсь поговорить с ней об этом по дороге домой, – сказала Анна. – Если только вы не считаете, что лучше будет обсудить это здесь, в вашем присутствии.

Но он лишь улыбнулся и сказал:

– Я думаю, вы и сами с этим справитесь. – Анна не знала, воспринимать ли это как комплимент, или Марк вежливо поставил ее на место, будто она должна сама все знать, а не спрашивать. – Помните, из любой ситуации всегда есть как минимум два выхода.

– Например?

– Быть готовой вести себя последовательно при любых обстоятельствах.

Анна вздохнула.

– Однажды я грозилась, что уволюсь. Вы видите, куда это меня привело.

– Я не уверен, что работа на вашу сестру – самое лучшее, с чего можно начать новую жизнь.

– Вы шутите? Это ужасная идея, – усмехнувшись, сказала Анна. – Поверьте мне, если бы был выход из этого положения, я бы давно уже бросила работу у Моники. Но сейчас я не могу себе этого позволить. – Марк ничего не ответил, и Анна продолжила: – На тот случай, если Моника решит сотрудничать, я составила список домов престарелых в нашем районе. Я надеялась, что вы дадите мне какие-нибудь общие указания. Вы знаете, что следует искать… и чего остерегаться.

Некоторое время Марк молчал, словно обдумывая все это. Затем он удивил Анну, сказав:

– Наверное, будет проще, если я поеду с вами.

Внезапно у нее перехватило дыхание. Затем смысл его слов стал ей понятен, и Анна, заикаясь, сказала:

– Это… ну, очень великодушно с вашей стороны, но… я просила… я имею в виду, что у вас так много дел и вообще… я бы не смогла…

Марк не дал ей закончить.

– В следующую пятницу у меня конференция в Санта-Барбаре. Я должен освободиться после ланча. Вам подойдет это время?

– Н-нет. Я имею в виду, я… да, вполне. – Если Моника откажется отпустить ее после обеда, то Анна действительно уволится.

– Хорошо. Я внесу это в повестку дня.

Анна сразу же почувствовала жар, несмотря на прохладу океанского бриза, дувшего в окно. Была ли это простая любезность, или существовало что-то еще, кроме этого? Внезапно она выпалила:

– Я не могу поверить в то, что вы это делаете.

Марк улыбнулся, и у Анны снова появилось такое чувство, будто он тщательно прячет что-то на дне своей души, под спокойной поверхностью.

– Я знаю, что вам доводится испытывать. Это самое малое, что я могу для вас сделать.

– Ваша мать или ваш отец?

Что-то вспыхнуло в бездонных голубых глазах Марка, затем он покачал головой.

– Моя жена, – тихим голосом ответил он.

Марк не собирался ей этого говорить, слова сами слетели с языка. Он просто не видел причин скрывать это от Анны. И это его удивило. Обычно он избегал любых упоминаний о Фейс. Не потому, что это было тайной: все сотрудники знали о его жене, а из-за реакции, которую это обычно вызывало, – комментарии, варьировавшиеся от соболезнования до бестактных и совершенно жестоких замечаний. В общем, Марк понял, что люди воспринимают это так, как могли бы воспринимать собаки. Даже насекомые, благодаря Опре и ей подобным, обсуждались более открыто, чем психические расстройства. К параноидальным шизофреникам, в частности, относились точно так же, как к прокаженным.

– Мне очень жаль. – Анна посмотрела на него своими добрыми глазами, которые, в чем Марку было стыдно признаться, не раз снились ему. – Должно быть, вам очень тяжело.

– Я справлюсь.

– Где она сейчас?

– В «Тысяче дубов». Это психиатрическая больница.

Симпатичное личико Анны сочувственно нахмурилось.

– Давно она там?

Марк был приятно удивлен. Мало кто когда-либо об этом спрашивал, обычно люди сразу меняли тему разговора.

– Восемнадцать месяцев, – сказал он. – До этого… – Марк запнулся, пожав плечами. – Шизофрению пытаются лечить, но она не излечивается окончательно.

– Но большинство шизофреников не помещают в больницу.

– Это чрезвычайный случай. Так лучше, поверьте мне. Она там, где она не может себе навредить. И кто знает, что будет со временем? – Несмотря ни на что, в душе Марка еще жила надежда.

– Это так грустно. Я имею в виду, что вы – врач и в то же время не можете ничего сделать. – Румянец на щеках Анны стал ярче. – Простите, это было бестактно.

– Все в порядке. Я и сам об этом думал… и не раз. Вы не знаете даже половины всего. Долгое время я не мог избавиться от мысли, что я должен ее вылечить. – Марк взглянул на фотографию на столе. Она была сделана тем летом, когда они сняли дом на ферме в Дордоне, во время их последнего настоящего отпуска. Восемь лет назад. Неужели это было так давно?

Анна медленно кивнула. У нее был честный наивный взгляд. По какой-то непонятной причине, глядя на Анну, Марк испытывал надежду – если не насчет себя, то насчет рода человеческого.

– Большинство людей не имеет ни малейшего понятия, на что это похоже, не так ли? Человек, которого ты любишь, жив… и тем не менее его нет. Иногда я думаю, что смерть была бы предпочтительнее, – мягко сказала Анна. Она раскраснелась еще сильнее, и румянец горел яркими пятнами на ее скулах. – Я знаю, это звучит ужасно.

– Вовсе нет, – Марк улыбнулся, давая Анне понять, что она была не единственной, кто так думал.

– Моя мама была… – Анна протянула руку в беспомощном жесте. Марк понял, почему она запнулась и не может закончить фразу: как в нескольких словах можно описать человека, о котором могли бы быть написаны целые тома. – Мама обладала удивительным чувством юмора и любила читать, – в нашем доме было полно книг. У нее также золотые руки. В течение долгих лет она сама шила нам вещи, все эти восхитительные одинаковые платья. Когда мы были маленькими, люди думали, что мы с Моникой двойняшки. – Улыбка Анны, искренняя и чистая, прошла сквозь его сердце, как нож. – А какой была ваша жена?

Теперь Марк понял, почему он почувствовал к Анне такое влечение. В ней не было привычной фальши; он видел ее настоящую. Он опустил взгляд на ее руки, лежавшие на коленях. Ногти уже не были изгрызены до кожи. У нее мягкие и нежные руки, маленькое колечко с опалом, которое Анна нервно теребила, было их единственным украшением. Марк почувствовал, как что-то оборвалось в его душе, и понял, что хочет преодолеть то небольшое расстояние, которое было между ними, и взять ее руки в свои.

– Моя жена… – Он замолчал. Ему было тяжело возродить воспоминания, которые в часы бодрствования он изо всех сил пытался подавить. – Она была… она… адвокат. Мы всегда шутили, что окончить спор в нашем доме можно лишь в том случае, если один из нас уснет. Она была такой пылкой, отстаивая свои убеждения. Это одна из причин, почему я ее полюбил.

Марк представил себе Фейс за рабочим столом, в ее маленьком кабинете в фонде по защите прав женщин и детей. Не то чтобы она обращала много внимания на окружающую обстановку; она могла бы работать и в картонной коробке на тротуаре… Единственным, что имело для нее значение, были ее клиенты – бедные женщины, в основном матери-одиночки, для которых она неутомимо боролась со всеми – от отцов-неплательщиков до службы миграции и натурализации. Не было расстояний, которые бы Фейс не решалась преодолеть, и для Марка привычным стало то, что она могла вернуться с работы поздней ночью, предварительно заехав в бар, – и неожиданно натолкнуться на растянувшегося на диване под одеялом мужа.

– Как долго она так жила? – Анна посмотрела на Марка с состраданием.

– По-моему, всегда.

Она сочувственно вздохнула.

– Я знаю, что вы чувствуете. Самое худшее то, как это накапливается в тебе. Вместо того чтобы сразу смириться с утратой близкого человека, ты теряешь его по частям. Иногда мне хочется накричать на свою мать, как будто это она виновата в том, что ничего не помнит. Потом я себя за это ненавижу.

Ее откровенность придала Марку сил, и через некоторое время он заговорил спокойно.

– Сначала в отношении Фейс нельзя было сказать ничего определенного, – продолжал вспоминать он. – Просто много мелочей. Ее несвязные комментарии. То, как она временами на меня смотрела, как будто думала, что я не в состоянии ее понять. Затем она помешалась на соседях.

– В каком смысле?

– Она была убеждена в том, что они за нами шпионят.

Анна кивнула.

– Моя мама иногда вбивает себе в голову, что мой отец хочет ее избить – это при том, что он умер уже почти двадцать лет назад. У нее на лице появляется этот окаменелый взгляд, и я клянусь, что мне нужно взглянуть через плечо, чтобы убедиться, что его там нет.

– Страх настоящий, даже если демонов нет.

– Больше всего я ненавижу то чувство, когда… когда… – Анна сжимала и разжимала руки. – Когда кажется, что я нахожусь перед закрытой дверью и, как бы я ни старалась, не могу попасть внутрь. Вы когда-нибудь испытывали что-нибудь подобное?

– Все время.

Имела ли Анна хоть малейшее представление о том, как привлекательно она выглядела? Наверное, нет. Из разговоров с ней Марк узнал, что она очень комплексовала из-за своих объемов, которые, по ее мнению, превышали норму. Но чистота ее сердца, которую он редко видел в ком-либо, кроме детей, делала ее куда привлекательнее, чем Моника.

Доктор Феллоуз, основатель и директор «Патвейз», безусловно, неодобрительно посмотрит на его добровольное предложение помочь Анне выбрать дом престарелых для ее матери. Он обязательно поинтересуется тем, руководствовался ли Марк скрытыми мотивами. И в момент нерешительности, который последовал за его импульсом, Марку и самому стало это интересно. Но он не искал возможности затащить Анну в постель. Кроме того что это было бы нарушением профессиональной этики, Марк не хотел бы причинить ей боль. Анна не походила на Натали – его нынешнюю подружку, которой было все равно, что он женат, и которая не хотела бы большего, даже если бы он оказался свободен.

Система двусторонней связи запищала, тем самым избавив Марка от дальнейших мыслей по этому поводу.

– Моника здесь, – сообщила Синди. – Ее сестра с вами? – У нее был напряженный голос. Несомненно, Моника, как всегда, скандалила, и Синди не терпелось поскорее избавиться от нее. Вчера Марк слышал, как Синди за глаза назвала Монику «Ее Величество Заноза в Заднице».

– Скажи ей, что мы выйдем к ней через минуту. – Марк не мог не чувствовать себя удрученным. Моника была крепким орешком. Даже после месяца ежедневных групповых сборов, сеансов с глазу на глаз, собраний групп анонимных алкоголиков, прогресс, который в ней наблюдался, был в лучшем случае небольшим.

Марк поднялся, чтобы проводить Анну, и, когда она встала, что-то в линии ее щеки, в наклоне подбородка заставило его вспомнить свою мать. Внешне Анна не похожа на нее – Элли была низенькой и темноволосой, с искренними карими глазами и улыбчивым ртом, – но зато существовало между ними что-то общее благодаря решимости, которая витала вокруг них. Его мать приехала в эту страну ни с чем и сумела без посторонней помощи поднять на ноги своих лишенных отца детей. По тому, что Марк знал об Анне, он решил, что она была из той же породы.

У двери она пожала протянутую руку.

– Я не знаю, как вас благодарить.

– Не беспокойтесь об этом. – Марк вспомнил, как ему было тяжело, когда он искал подходящую больницу для Фейс, и это при том, что он врач.

Он еще раз задумался, были ли его побуждения добрыми. Было ли это чем-то большим, чем игра в доброго самаритянина? Возможно. Но никаких бед от этого не будет, так что же в этом плохого?

– Закрой свое окно. Я замерзла.

Анна пошла на компромисс, закрыв окно наполовину. Неужели это будет продолжаться до самого дома? Казалось, что Моника решила придать новый смысл поговорке «горбатого могила исправит».

– Почему ты не оденешься теплее? – На сиденье лежал смятый кашемировый кардиган бледно-желтого цвета, который стоил больше, чем Анна зарабатывала за неделю.

Моника лишь скрестила руки на груди. Она выглядела немного бледной, хотя это можно было объяснить тем, что на ней нет макияжа.

– Я не понимаю, почему ты не прислала лимузин. Не хватало мне сейчас еще свалиться в кювет на этой старой таратайке! – Моника выглянула и посмотрела на ограждение, за которым виднелся двухсотфутовый обрыв над блестящим внизу океаном.

– Я думала, что благодаря этому у нас будет время поговорить. – Анна всеми силами старалась произносить слова ровным голосом, при этом подумав: «Давай начнем с того, по какой причине я не могу позволить себе что-то получше, чем эта старая таратайка».

– Поговорить? – фыркнула Моника. – Все, что я делала последние несколько недель, – это разговаривала. Мне это так надоело, что я не расстроюсь, даже если больше никогда не поговорю ни с одним человеком до конца своих дней.

«Это вполне меня устраивает».

– Ну, должно быть, это пошло тебе на пользу. Я никогда не видела тебя более… свежей.

– По сравнению с чем?

– Ты знаешь. – Анна не собиралась принимать участие в этой старой игре.

Моника ожидала, что сестра и дальше будет спорить, но когда поняла, что та не станет этого делать, тяжело вздохнула.

– Хорошо, я признаю это. Ты была права, когда отослала меня туда. Это то, что ты хотела услышать?

– Все, что я сделала, – это подтолкнула тебя в правильном направлении.

– В любом случае, месяц в ГУЛАГе был бы пустяком по сравнению с этим. Ты не возражаешь, если я покурю?

Анна уже открыла рот, чтобы вежливо спросить, не может ли Моника подождать, пока они приедут на стоянку, но поняла, что это будут слова прежней Анны.

– Собственно говоря, возражаю, – сказала она.

Моника посмотрела на нее, сощурив глаза.

– Ну-ну, мисс Позитив. Полагаю, в следующий раз ты прикажешь мне закрыть рот.

– А это неплохая идея. – Спокойствие, с которым Анна говорила, поразило ее саму. Откуда оно взялось? Казалось, что она годами задыхалась и вдруг неожиданно смогла дышать. – Послушай, дорога будет длинной, а ты ни капельки не облегчаешь ее.

Моника посмотрела на сестру так, словно собиралась сказать что-то неприятное, но потом, вздохнув, откинулась назад.

– Прости. Это просто… Я боюсь, ты знаешь об этом? – у нее был слабый, почти детский голос. – Там, где я была, обо всем заботились. Никаких решений. Никаких… – Она запнулась, тяжело вздохнув. – Я не уверена, что исправлюсь сама. – В глазах Моники заблестели слезы, она потянулась, чтобы схватить Анну за руку, и та почувствовала, что у Моники ледяные пальцы. – Ты простишь меня?

Анна пожала плечами.

– Мне не за что тебя прощать.

Она ощутила прилив жалости, но не поддалась ему. Почему вся ее жизнь всегда крутилась только возле Моники, только вокруг нее? А как же их мама, например? Почему Моника ничего не спросила насчет Бетти?

Анна собрала все свое мужество, чтобы заговорить на эту тему. Она чувствовала себя более сильной после разговора с Марком.

– Послушай, есть кое-что…

У нее не было возможности закончить.

– Только одну крошечную сигаретку? – упрашивала Моника. – Я открою окно.

Анна была на грани срыва, когда ей неожиданно вспомнилась строфа из стихотворения:

Враг вступает в город,

Пленных не щадя,

Потому что в кузнице

Не было гвоздя.

Если она будет попусту болтать о таких незначительных пустяках, она может потерять самообладание… и, в конечном счете, проиграть всю битву.

– Это подождет, – оживленно сказала она и краем глаза увидела, как у Моники отвисла челюсть. – Нам нужно поговорить.

– О чем? – угрюмо спросила Моника.

– О маме. Ей хуже.

– Ну и?.. – Моника даже не притворялась, что беспокоится.

– И… – Анна глубоко вдохнула. – Это становится невыносимым.

– Разве это не то, за что я плачу Эдне?

– Эдна не все время там.

– Ну, тогда пускай задерживается на час-два в неделю. – Моника говорила так величественно, как будто предлагала миллион долларов.

– Это не то, о чем я думала.

– Да перестань ты, неужели все так плохо? Все, что она делает, – это сидит перед телевизором.

«Как будто ты можешь об этом знать».

– За ней нужно следить каждую минуту. На прошлой неделе она чуть не подожгла дом.

– И что, по-твоему, я должна с этим делать?

– Думаю, ты знаешь.

Моника удивленно посмотрела на сестру. Она не привыкла к тому, чтобы Анна говорила так прямо, и это внезапно выбило почву у нее из-под ног.

– Ты имеешь в виду дом для престарелых? – Голос Моники звучал бесстрастно.

– Я не вижу другого выхода.

– Ты говорила с Лиз? – увиливала от прямого ответа Моника.

– Она двумя руками «за».

– Ей легко говорить. – Монике не нужно было продолжать: Лиз не будет оплачивать счета.

Пульс на виске у Анны начал колотиться с сумасшедшей скоростью. Если Моника не согласится, то ей не останется ничего, кроме как выставить дом матери на продажу. И даже в этом случае денег, которые она получит, будет недостаточно на долговременный уход за Бетти в одном из лучших домов для престарелых. Их мать закончит жизнь в одном из тех отвратительных мест, которые были чуть лучше, чем ночлежки для бездомных.

– Разумеется, без тебя мы ничего не сможем сделать, – сказала Анна так невозмутимо, как только могла.

– Черт побери.

Анна уменьшила скорость перед следующим поворотом, заметив крутой обрыв впереди. Если бы она в результате несчастного случая упала со скалы, это решило бы все проблемы, не так ли? Потом она вспомнила о Марке… о Лиз… и о своих верных друзьях – Лауре и Финч. Жизнь, которая лишь несколько недель тому назад казалась Анне невыносимой, вдруг показалась ей драгоценной.

– Я не собираюсь тебя упрашивать, – решительно сказала Анна. – Она и твоя мать тоже.

– Я внесла больше, чем ты и Лиз.

Анна сдержала резкий ответ, вертевшийся у нее на языке.

– Послушай, я не говорю, что ты не была щедрой: без Эдны мама оказалась бы в таком учреждении…

«Как жена Марка». Анна почувствовала вспышку эгоистичной радости, слушая его откровенный рассказ, но, увидев на его лице боль, ощутила, как ее немедленно охватило чувство вины. И зависти тоже. Будет ли какой-нибудь мужчина когда-нибудь так же любить ее?

– Ты, должно быть, думаешь, что я печатаю деньги, – раздраженно сказала Моника. – Ты знаешь, сколько мне стоил этот короткий отпуск? Три тысячи долларов. И я не верну их в ближайшие дни. – По правде говоря, дни актерской карьеры Моники, скорее всего, были сочтены, но Анна посчитала, что счет за месяц в «Патвейз» стоил столько же, во сколько обходилось Монике ее портфолио за тот же промежуток времени. Монике не придется в скором времени идти в богадельню.

– На следующей неделе я буду смотреть дома для престарелых, – продолжала Анна тем же размеренным тоном. Она нарочно не упомянула, что Марк предложил поехать вместе с ней, Моника могла неправильно это истолковать. – Я хотела бы уладить вопрос с деньгами.

– А если я не соглашусь?

Пульсация теперь раздавалась в двух висках. Анна вспомнила ответ Марка: приготовься к тому, что последствия могут быть какими угодно. Ее пульс успокоился, и она вспомнила еще кое-что – реакцию Моники в прошлый раз, когда Анна пригрозила уволиться. Возможно, она нуждалась в своей зарплате, но Моника нуждалась в сестре еще больше.

– Не думай, что мне это понравится, – холодно ответила Анна.

– Что ты имеешь в виду?

– Я сама могу занять место Эдны.

– Очень смешно. – Моника выдавила из себя смешок, такой же фальшивый, как и напускная храбрость, с которой она говорила. – Ты этого не сделаешь. Ты обещала.

– Обещания вполне могут быть нарушены.

– Это угроза?

Анна пожала плечами.

– Я запросто могу тебя уволить, – продолжала Моника, повысив голос.

– Тогда давай, уволь меня.

– Ты это не серьезно.

Анна мысленным взором окинула свое прошлое: массу унижений, годы раболепства, – и как будто пелена спала с ее глаз. Ей вдруг все стало ясно. «Любой исход будет лучше, чем это», – подумала она. Продавать карандаши на улице – или свое тело, если дойдет до этого.

– Я еще никогда не говорила серьезнее, – решительно сказала Анна.

Моника уставилась на нее, почувствовав произошедшую в сестре перемену. Анна заметила страх в ее прищуренных глазах.

– Хорошо, – фыркнула Моника. – Первым делом завтра утром я ожидаю твое заявление об увольнении.

Это было так похоже на эпизод из кинофильма, что Анна рассмеялась.

– Дай я угадаю – «Сладкий запах успеха»? – Она слегка подтолкнула Монику локтем. – Перестань, не выступай. Я твоя сестра.

– Которую ты, кажется, без труда забыла, – нижняя губа Моники задрожала.

– А чего же ты ожидала? Ты не оставила мне другого выбора.

– Ты бы не посмела так обращаться со мной, если бы… – Моника запнулась, возможно не желая переигрывать. Вместо этого она жалобно сказала: – Легко воспользоваться кем-то, если он слаб.

– Тебе нужно организовать телемарафон, – со смехом сказала Анна. – Его мог бы вести Джерри Льюис.

Моника выглядела ошеломленной, и сама Анна была несколько шокирована. Неужели она действительно это сказала? Если бы кто-нибудь подслушивал их, то подумал бы, что она бессердечная. Но, черт возьми, она устала бегать вокруг Моники на цыпочках. И полноценная или нет, Моника все же не была Камиллой.

– И ты действительно сможешь это сделать, – бросишь меня на произвол судьбы? – голос Моники стал глуше. – Почему бы тебе тогда просто не съехать сейчас на обочину и не выбросить меня на тротуар?

«Продолжай в том же духе, и, возможно, я так и сделаю».

– У меня есть идея получше, – сказала Анна. – Впереди закусочная. Почему бы нам не остановиться и не обсудить все как цивилизованным людям?

Моника сначала ничего не ответила. Она сидела, глядя в окно, с несчастным выражением лица. Или она просчитывала свой следующий шаг? Наконец она повернулась к Анне и, вздохнув в знак согласия, сказала:

– Только в том случае, если мы будем сидеть на улице, где я смогу курить.

Анна сдержала улыбку.

– Вполне справедливо.

Глава седьмая

Предпоследний в списке дом престарелых находился в конце улицы Дос-Пальмас, с видом на идеально ровную лужайку. Розовый оштукатуренный дом в испанском стиле скрывался в тени огромных дубов и был окружен широкими зелеными, похожими на сукно, лужайками; по сравнению с теми домами, которые Анна и Марк посетили до этого, это место казалось даже слишком хорошим. Внутри оно оказалось еще более впечатляющим: все сияло чистотой и современностью, комнаты регистрации и комнаты для гостей были обставлены удобными стульями и диванами, на стенах висели картины импрессионистов. И что самое приятное, цена соответствовала тому пределу, на который согласилась Моника.

Анна дождалась, пока они с Марком отправятся обратно к его машине, и взволнованно спросила:

– Ну, что ты думаешь?

Марк пожал плечами.

– Немного маловато персонала для такого здания.

У нее оборвалось сердце.

– Может, у них у всех грипп и они на больничном?

Он не выглядел убежденным.

– Ты не заметила ничего необычного в пациентах?

– Заметила. Они все показались мне счастливыми.

Анна была ослеплена образом своей матери, обедающей в уставленной подсвечниками столовой или наслаждающейся вечерним концертом, таким, какой они только что видели в комнате регистрации – органист-пресвитерианин и Кэрри Брамли за пианино. Анна не очень-то выискивала негативные моменты.

– По-моему, они чем-то напичканы. – Они дошли до конца усаженной пальмами аллеи, где была припаркована серебристая «Ауди» Марка. – Это самый старый трюк из учебника – накачать пациентов успокоительным, чтобы легче было с ними управляться.

– Ты уверен? – задумавшись об этом, Анна поняла, что старики действительно выглядели неправдоподобно счастливыми.

– У меня нет никаких доказательств. Просто когда что-то выглядит слишком хорошо, чтобы быть правдой, то обычно здесь что-то не так. – Они сели в машину. Марк включил зажигание и дал задний ход, выезжая на дорогу. – У нас есть в списке еще один дом престарелых, так что не теряй надежды. – Он одарил Анну улыбкой, показавшейся ей чем-то вроде горячего чая в холодный день. Все, что ей оставалось, – это сконцентрироваться на поставленной задаче.

Анна наблюдала за тем, как Марк вел машину по крутым поворотам Фокс-Кэньйон-роуд. Она не знала, о чем он думал: то ли жалел, что вызвался помочь ей, то ли наслаждался прекрасным полднем вдалеке от работы.

– Я бы не справилась без тебя, – сказала Анна. – Честно говоря, не знаю, как тебя благодарить.

– Не выдумывай.

Казалось, Марку было неловко, когда она его благодарила. Глядя из окна на залитые солнцем холмы с растущими на них дубами, он сказал:

– Я и понятия не имел, что в Карсон-Спрингс так красиво. Это как Шангри-Ла. Дай я угадаю: ты одного возраста с Мафусаилом, и если тебе когда-нибудь нужно будет уехать отсюда…

– Я зачахну и умру, – со смехом закончила Анна, чувствуя легкое замешательство при мысли о том, чтобы пустить такие глубокие корни.

– В таком случае обещаю не выпускать тебя за пределы города.

– В том, чтобы оставаться так долго на одном месте, есть и негативная сторона. Можно загнить.

Навстречу им на своем пикапе гремел Эвери Левелин. Кузов машины был завален мебелью. Он направлялся к своему антикварному магазину, несомненно, с какой-то распродажи. Это зрелище привело Анну в уныние: эти несколько предметов мебели были всем, что кто-то нажил, проведя всю жизнь в Карсон-Спрингс.

Марк глянул на нее краем глаза.

– Не вижу никаких доказательств этому.

Анна почувствовала, как ее щеки залил румянец. Он флиртовал? Но это замечание она могла услышать и от Гектора. Ей нужно прекратить искать скрытый смысл в каждом слове и жесте, иначе она закончит как мисс Финли, которая в каждую годовщину смерти своего любимого просит отца Риардона отслужить специальную мессу, не замечая снисходительных улыбок и насмешек, которые она вызывала у окружающих.

Десять минут спустя они остановились перед отдельно расположенным зданием в викторианском стиле, находящимся на небольшой боковой улочке в нескольких кварталах от Старой Миссии. Над зарешеченным въездом, украшенным ипомеей, висела неброская вывеска: «Саншайн Хоум». Название показалось Анне неправдоподобно радостным, поэтому она, несмотря на то что голос у женщины, с которой она говорила по телефону, был очень приятным, оставила это заведение напоследок.

– Должно быть, здесь трупы в подвале зарыты, как в «Мышьяке и старом кружеве», – пробормотала она, направляясь вместе с Марком к зданию по главной аллее, затененной огромными старыми катальпами^[11], чьи стручки гремели на ветру, словно сабли.

– Не знал, что ты фанатка старых фильмов. – Марк шел, слегка подпрыгивая. Удивительно, но он казался почти беззаботным.

– А бывают новые? – Анна не была в кино слишком давно, чтобы помнить, когда это было в последний раз. Обычно, когда она подыскивала кого-то, чтобы присмотреть за матерью, это приносило столько проблем, что игра не стоила свеч. – Ты же знаешь, что я редко выбираюсь куда-нибудь.

– У меня такое чувство, что это скоро изменится.

Марк взял ее за руку, и, когда они поднялись на порог, Анна вся задрожала. Но она знала, что та свобода, которой она скоро сможет наслаждаться, будет сопровождаться огромным чувством вины.

Марк позвонил в звонок, и через несколько минут, показавшихся Анне вечностью, в двери появилась женщина. Анне стало интересно, не является ли она пациенткой. Судя по ее белоснежным волосам и неестественно прямой осанке, она была уже в возрасте, вполне подходящем для этого, но эта мысль исчезла сразу же после того, как женщина протянула руку и сердечно сказала:

– Вы, должно быть, Анна. Меня зовут Фелиция Кэмпбел. Простите, что заставила вас ждать. Я мыла посуду в кухне.

У Фелиции было открытое лицо, пересечение морщин на котором создавало корзину, в которой гнездились ее теплые карие глаза и улыбающийся рот.

– Я Марк. Приятно познакомиться. – Марк протянул руку.

– Как здорово, что ваш муж смог к нам присоединиться, – заметила Фелиция, улыбаясь еще шире.