Текст книги "Чужое счастье"

Автор книги: Эйлин Гудж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

– Кристэл! – заорала она, но в уборной кроме нее было только ее бледное осунувшееся отражение в зеркале над раковиной, у которой Анна стояла. Краем глаза она заметила какое-то движение и обернулась как раз в тот момент, когда кто-то исчез в дверном проеме.

Анна, спотыкаясь, выскочила в коридор и сразу же увидела худую блондинку в очень короткой юбке и джинсовой рубашке, проталкивающуюся сквозь толпу. Анна бросилась за ней, Лаура последовала за Анной. Но они не прошли и несколько ярдов, когда на них накинулись репортеры. Анне в лицо ткнули микрофон и моментально ослепили чередой вспышек фотоаппаратов. Женский голос, резкий и пронзительный, прорвался сквозь окружавший их шум:

– Анна, прокомментируйте ход судебного процесса.

Анна оттолкнула ее с криком:

– Прочь с дороги!

Голоса гремели у нее в ушах. Ее сдавливали чьи-то тела. Камеры и микрофоны были направлены на нее, словно ракеты, наведенные на цель.

– Анна, почему вы отказались признать свою вину?

– Как вы считаете, дойдет ли дело до суда?

– Сюда, Анна! Сюда!

В море голов и камер Анна заметила Кристэл, проталкивающуюся к выходу.

– Остановите ее! – изо всех сил закричала Анна.

Анна бросилась в погоню, Лаура следовала за ней по пятам. Они уже почти добрались до выхода, когда к ним присоединились Гектор и Марк, похожие на пару бандитов с Дикого Запада. Они протискивались сквозь толпу, расталкивая репортеров и операторов. Кто-то закричал. Мини-камера упала на пол, после чего последовала тирада из отборной ругани. Темноволосый мужчина с наушниками на голове преградил им путь, но Марк отмахнулся от него, как от москита.

Затем толпа, словно воды Красного моря, расступилась, и перед Анной и ее друзьями образовался узкий проход, через который они и бросились вперед. Марк сдерживал репортеров у двери, в то время как Гектор помогал женщинам пробраться через дверь на наружные ступени. Анна неистово оглядывалась вокруг, но Кристэл нигде не было. «Господи, пожалуйста, – молилась она, – не дай ей уйти!»

Она всматривалась в толпу, растянувшуюся по ступенькам до самой лужайки: это были не репортеры, а демонстранты, которые кричали и размахивали плакатами. Анна увидела Финч с рупором в руке, вопившую: «Невиновные не должны сидеть за решеткой! Чем быстрее вы отпустите Анну Винченси, тем скорее найдете настоящего убийцу!» Полиция организовала символический кордон, но толпа, казалось, была настроена мирно. Анне хотелось плакать. Разве она сможет найти Кристэл в такой давке?

И вот Господь наконец сжалился над Анной, и она заметила беглянку. Анна кинулась вниз по ступенькам и выхватила рупор из рук ошарашенной Финч.

– Остановите эту женщину! – закричала она, указывая на Кристэл, бежавшую к парковочной площадке.

Голос Анны, усиленный рупором, произвел эффект разорвавшейся бомбы. На мгновенье все замерли, даже Кристэл. Затем она снова бросилась бежать, но теперь за ней гналась уже целая толпа людей.

Финч пришлось сделать бесчисленное количество телефонных звонков и раздать целую кипу листовок, и с помощью друзей ей удалось собрать достаточно людей для митинга. Там были ее одноклассники, Клэр и Мэтт, несколько постоянных клиентов «Ти-энд-Симпаси», Герри и Обри, Сэм и Иан, прихожане из церкви святого Хавьера и первой пресвитерианской церкви, а также те, кто просто считал, что Анна ни в чем не виновата. Пришла даже сестра Агнес: маленькая круглая фигурка в черной рясе и вуали размахивала плакатом с надписью «“Правда сделает вас свободными”. Евангелие от Иоанна 8:32». Иан нарисовал огромный плакат, который с двух сторон держали Элис и Вэс. А Бад Макуити, армейский офицер в отставке и президент местного отделения организации ветеранов войн за океаном, принес рупор. (Финч пришлось вежливо отказаться от его предложения принести противогазы.)

Как только демонстранты собрались у здания суда, репортер с седьмого канала с засаленной косой, похожая на куклу Барби, в костюме карамельного цвета и ярко-розовой блузке, оторвалась от остальных журналистов и ринулась вниз по ступенькам в сопровождении своей бригады.

– Итак, вы верите в невиновность Анны? – Она сунула микрофон Финч.

Финч зажмурилась от яркого света, направленного оператором ей в лицо, и сразу же потеряла дар речи.

Энди, незаметно подталкивая ее локтем в спину, прошептала:

– Скажи что-нибудь.

Финч испуганно обернулась и увидела Люсьена, ободряюще улыбавшегося ей. Она сразу собралась с духом и с негодованием заявила:

– Преступлением является то, что Анну арестовали за поступок, который она не совершала!

Губы куклы Барби изогнулись в слабой улыбке:

– Почему вы так уверены, что она этого не совершала?

– Потому что она… она… – Финч запнулась, после чего выпалила: – Она и мухи не обидит.

– Да Анна такая же убийца, как и я! – вмешалась в разговор Энди. Ее щеки налились темно-красной краской, словно она поняла, как это прозвучит для тех, кто увидит ее по телевидению.

– Окружной прокурор ищет козла отпущения; это единственная причина, по которой арестовали Анну Винченси, – Саймон сделал шаг вперед. Он выглядел намного старше своих лет в темносером блейзере и рубашке апаш. – Вы знаете, что этой осенью будут новые выборы? Обвинительный приговор в таком громком деле, конечно же, сделает… – Саймона уже ничто не могло остановить.

Несколько репортеров спустились вниз, к растущему кругу протестующих на лужайке, где поставили и накрыли стол, а Клэр разливала по чашкам лимонад и раздавала свежие пирожные.

Неподалеку Оливия Миллер размахивала плакатом с изображением колокола Свободы и надписью: «ПОЗВОЛЬТЕ ЗВЕНЕТЬ СВОБОДЕ!» Она и ее сестра-близнец Роуз, одетые в одинаковые голубые классические блузки, выглядели такими старыми, что можно было подумать, будто они видели рождение нации собственными глазами. Мужчина в парике сунул микрофон им в лицо.

– Что такие милые дамы делают в таком месте? – спросил он, подмигнув.

– Мы собирались ограбить банк… – решительно начала Роуз.

– …но решили, что это веселее, – закончила за нее Оливия.

Мужчина от удивления открыл рот, и ему понадобилось время, чтобы прийти в себя.

Немного в стороне, размахивая транспарантами и крича во все горло, стояли светловолосые внучки Роуз, Даун и Ив. Они пришли вместе со своими родителями, походившими на стареющих радикалов с банданами на седеющих головах, которые они не надевали со времен маршей протеста против войны во Вьетнаме.

– Долой систему! – орал бородатый отец близняшек.

– Убери свои руки, свинья! – завизжала его жена на ошеломленного копа, случайно наткнувшегося на нее.

Тучный, покрытый татуировками с головы до ног Герман Тизер закрыл свой магазин до обеда. Всем, кто захочет взять в «Берлоге Чина» видеокассету напрокат, придется подождать до завтра. Рядом с Германом стояла его жена Консуэла, одетая в черное старинное платье, с большим золотым распятьем на шее. Она была больше похожа на бывшую послушницу, чем мама Энди, которая выглядела весьма экстравагантно в облегающих слаксах и стрейчевом красном топе, открывавшем ложбинку между ее грудей. Герри привлекла внимание одного из операторов: в вечерних новостях по второму каналу наверняка покажут ее колышущуюся грудь. Но сейчас Герри была полностью поглощена митингом. Она кричала и размахивала транспарантом с надписью «МЫ ЛЮБИМ ТЕБЯ, АННА!». Рядом с ней Обри потрясал собственным плакатом так яростно, словно дирижировал оркестром, исполнявшим Девятую симфонию Бетховена.

Шествие замыкали Сэм и Иан. Иан походил на хиппи благодаря длинным волосам и сережке в одном ухе; Сэм же словно сошла со страниц каталога «Лэндс Энд». Они оставили Джека с Мавис, которой приступ артрита не позволил прийти на митинг.

Неподалеку Том Кемп и его невеста во всю глотку выкрикивали лозунги. Финч никогда не видела мисс Хикс такой возбужденной: ее щеки пылали, а глаза блестели. Вивьен Хикс никогда не была красавицей, но теперь, по крайней мере, она не выглядела так, словно слишком долго пролежала на библиотечной полке.

Финч обрадовалась, увидев, что Эдна Симмонс тоже пришла на митинг. Она не видела Эдну с тех пор, как Бетти уехала в «Саншайн Хоум». Теперь, глядя, как ее огромные ноги, обутые в рабочие ботинки, проходят мимо нее, а коса из конского волоса болтается за широкой спиной, Финч подумала, что, возможно, для Анны все окончится благополучно, как и для ее матери.

Она заметила Фрэн О’Брайен, владелицу блинной «Франсуаза», «Зайчик Энерджайзер» с пылающими рыжими волосами, Фрэн стояла рядом со своими здоровенными сыновьями, которых Финч знала по школе. Она подумала о том, знала ли Фрэн, что Томми, старший из ее двоих сыновей и звезда школьной команды по борьбе, был «голубым». Однажды он признался в этом Финч после уроков, возможно, потому, что у нее тоже были свои секреты.

Чуть дальше Дэвид Рубак разливал лимонад, стоя за буфетным столиком. Они с Клэр были просто друзьями, но, судя по тому, как вел себя муж Клэр, всегда находивший работу по дому, когда Дэвид заглядывал в гости, можно было подумать, что у Мэтта имелись причины для переживаний. Финч сомневалась в том, что между Клэр и Дэвидом что-то было, хотя она не могла сказать, что между Дэвидом и его женой царит взаимопонимание. Судя по их поведению в церкви и общественных местах, их брак был на грани развода.

Но сейчас Финч могла думать только об Анне. Сначала девочка представляла себе, как берет штурмом тюрьму, словно в старых вестернах, но затем она поняла, что если Анну и не осудят, то это случится только благодаря яростному сопротивлению. Понемногу к ним присоединялись другие люди, например бывший PR-менеджер, работавший на Монику, который рассказал в недавнем интервью каналу «Си-ти-эн», какой Моника была на самом деле. И репортер, у которого хватило смелости заявить, что «Кровавую сестру», как окрестили Анну в одном из таблоидов, поддерживало слишком много людей.

Финч уже готова была поднести рупор к губам, когда ее внимание привлекла какая-то суета на ступеньках, ведущих к зданию суда. Она увидела, как Анна со всех ног несется вниз по лестнице, Финч не успела даже спросить, что происходит, как Анна вырвала рупор у нее из рук.

– Остановите эту женщину! – заорала она в рупор, и ее голос эхом прогремел над морем торчащих голов и плакатов.

Финч резко обернулась и увидела блондинку с вьющимися волосами, бежавшую через лужайку. Едва осознавая, что она делает и почему, Финч бросилась в погоню, и ее друзья последовали за ней. Томми О’Брайен присоединился к погоне, также как и седеющий доктор Генри, бежавший вприпрыжку, словно старая кляча, у которой в подкове застрял камень. Краем глаза Финч заметила, что отец Риардон в светской одежде на полной скорости мчался рядом с маленькой церковной органисткой Лили Энн Бисли, которая ухватилась за его руку, как утопающий за соломинку.

Блондинка уже приближалась к месту парковки, когда Финч из последних сил вырвалась вперед. Она уже была достаточно близко, чтобы увидеть темные пятна пота у женщины под мышками и плечи, трясущиеся под мятой джинсовой рубашкой. Она догнала ее и схватила за локоть. Последовало недовольное рычание, после чего они обе свалились на траву.

– Какого черта? Отвали от меня! – заорала женщина, пытаясь освободиться. Финч уселась на нее, придавив к земле приемом, которому ее научил Томми О’Брайен. Осмотревшись по сторонам, девочка увидела несколько раскрытых от удивления ртов, ошеломленных глаз и мини-камер, направленных на нее, словно ружья расстрельной команды. Она заметила куклу Барби и ее спутника Кена. Затем Анна, разгоряченная бегом и задыхающаяся, пробилась сквозь толпу. Кристэл перестала сопротивляться и сдалась на милость победителей.

Копы подняли Кристэл и Финч на ноги, и пока мини-камеры жужжали, записывая каждый фрагмент, которые в ближайшие дни будут звучать в эфире так же часто, как Клинтон, отрицающий какую-либо связь с Моникой Левински, блондинка подняла перекошенное лицо, к которому прилипли травинки, и завопила:

– Я этого не делала! Клянусь, это не я!

Глава шестнадцатая

Вскоре после того как Кристэл допросили, история прояснилась. Она рассказала о том, как взобралась под покровом ночи по стене в «ЛореиЛинда», и о шоке, который испытала, когда увидела, как Моника упала в бассейн. Она не пошла в полицию, объясняла Кристэл, потому что копы нашли бы способ повесить все это на нее или, по меньшей мере, арестовали бы ее за то, что она нарушила правила во время условного освобождения. И что тогда было бы с ее детьми?

Ронда нашла ей адвоката, своего старого друга, бывшего окружного прокурора из офиса в Вентуре, который начал строить свою защиту на чистосердечном раскаянии. На время следствия Кристэл была отпущена под залог.

Когда повторно собралось предварительное слушание, Ронда предложила закрыть дело. И выслушав свидетельские показания Кристэл, которые не вызывали сомнения из-за ее нежелания выступать, судья Кортрайт установил, что сомневается в том, «было ли вообще осуществлено преступление».

Прокурор не согласился отказаться от обвинений и на пресс-конференции, состоявшейся на ступенях суда, торжественно пообещал сделать все возможное, чтобы Анна предстала перед судом. Ронда проигнорировала угрозу, сказав, что прокурор не рискнет снова поставить себя в глупое положение накануне перевыборов.

Анна понимала, что она должна радоваться, но она была слишком потрясена, чтобы что-нибудь чувствовать. Несколько дней она ходила сама не своя, едва замечая репортеров, которые бегали за ней по пятам, умоляя прокомментировать ситуацию. Потом, так же быстро, как и налетела, стая саранчи помчалась дальше: пятнадцать минут славы Анны закончились. Казалось, что единственные, кто жалел об этом, – это владельцы магазинов, чьи кассы несколько недель беспрерывно звенели. Мирна Макбрайд предоставила отчет о самых высоких за все время продажах, и ее конкурент, книжный магазин ее бывшего мужа, находившийся на другой стороне улицы, получил такой же доход. В кафе «Блу Мун» на углу ДеЛаРосы на заработанные деньги снаружи установили новый тент и оцинкованные решетки, а Хайер Граунд покинул больше не существующий галантерейный магазин по соседству – к великой радости любителей кофе, которым было тесно в маленьком кафе, в то время как «Ингерсолл» был засыпан почтовыми заказами от тех, кто пристрастился к их фирменным блюдам – приготовленным по старинным рецептам жареным пирожкам и слоеным рулетам.

Анна согласилась на одно интервью с Эмили Фрей на «Си-ти-эн»; это было самое меньшее из того, что она могла сделать, чтобы отблагодарить Вэса за все, что он для нее сделал. Она прилетела на студию на личном вертолете Вэса. Марк сидел рядом с ней. Когда Анна была ребенком, она до смерти боялась высоты, но глядя на проплывавшие внизу здания, на автострады, похожие на длинные ожерелья с нанизанными на них машинами, Анна думала о том, что она пережила нечто худшее, чем падение с высоты. И разве не лежала в основе страха неуверенность, незнание того, сможешь ли ты справиться с катастрофой? Суровое испытание, пережитое Анной, показало ей, на что она способна, и по крайней мере в этом был положительный момент.

В тот вечер Анна вернулась домой очень уставшая. Марк тоже был обессилен, когда они ехали назад к ее дому. Они пообедали в китайском ресторанчике почти не разговаривая. Никто из них не осмелился затронуть тему, которую они оба избегали. И лишь когда они собрались ложиться спать, Анна заставила себя посмотреть правде в глаза: она обрела свободу, но Марк по-прежнему был не с ней.

И вдруг в ее голове раздался голос, который прошептал: «Может, есть шанс все изменить?» За последние несколько недель они стали так близки друг другу, что Анна не могла себе представить, как она будет жить без Марка. Она уже не принадлежала к тем женщинам, которые так мало ждут от жизни, с благодарностью довольствуясь жалкими крохами счастья. Теперь Анна знала то, чего не знала в тот день на озере: если ты чего-то очень хочешь, нужно пойти и взять это или умереть, пытаясь это сделать.

Сидя на кровати в своей ночной сорочке – не в сексуальном неглиже, которое Моника подарила ей на прошлое Рождество и которое Анна спрятала в комод в ожидании медового месяца, которого у нее, вероятно, никогда не будет, а в старой хлопковой ночной рубашке, абсолютно обветшалой – от большого количества стирок рисунок в ромашку практически исчез, – Анна ждала, когда Марк выйдет из душа.

Ее волосы были сколоты заколкой в виде бабочки, выбившиеся пряди свисали ей на шею, а лицо шелушилось после макияжа, который ей сделали для интервью. Если бы Анна посмотрела в зеркало, она бы на секунду растерялась, увидев отражение девочки-подростка, полной надежд и мечтаний, осуществление которых еще не было отложено на неопределенное время.

На что ушли все те годы? Анне казалось, что ее жизнь должна была только начаться в тот далекий день, когда она отправилась на похороны отца. Она перебралась из своей детской в просторную комнату для прислуги, находившуюся возле комнаты матери. Теперь не было неуклюжего набора «Гранд Рэпидс» и отслаивающихся обоев с цветочным рисунком. В их доме были чистые белые стены и простая кровать, накрытая старым стеганым одеялом, найденным на чердаке. Все, что напоминало Анне о прошлом, – это семейные фотографии и сделанный пером рисунок старого здания школы, который нарисовала ее бабушка.

Анна смотрела на чистый холст свежевыкрашенных стен и гадала, какой будет оставшаяся часть ее жизни. Будет ли ее новая работа приносить ей удовлетворение, в то время как ее предыдущая иногда вызывала приступы удушья? Ждут ли Анну в будущем замужество и материнство?

Наконец появился Марк, с полотенцем, обмотанным вокруг бедер. Его влажные волосы торчали дыбом. Он выглядел так неотразимо, что у Анны появилось желание отложить все разговоры о будущем на потом. Но завтра Марк возвращается домой, и Анна не могла позволить ему снова уйти, не выяснив до конца, кто они друг другу.

Марк заметил, что она смотрит на него, и улыбнулся, мокрые следы его ног блестели на недавно отполированном полу. Неправильно истолковав озабоченный вид Анны, он сказал:

– Не переживай, ты была великолепна. Ты убедишься в этом, когда передача выйдет в эфир.

Интервью было последним, о чем Анна сейчас думала, но в ответ она произнесла:

– Я лишь надеюсь, что не наговорила ерунды. Я не могу вспомнить и половину из того, что рассказала.

– Все, что ты сказала, было уместно.

Анна прижала колени к груди и обхватила их руками.

– Думаю, в конечном счете это не имеет значения. Пускай думают что хотят.

– Пускай думают, что это отчаяние заставило Монику пить и в конечном счете покончить с собой. Эту историю людям легче всего принять: фильм длиною в жизнь, доигранный до конца.

– И через неделю никому до этого уже не будет никакого дела.

Марк сел рядом с Анной, нежно ее обняв.

– Важно то, что будет с тобой.

– Со мной все будет в порядке, – сказала Анна и улыбнулась. – Думаю, шок до сих пор не прошел.

– На это нужно время. – Марк прижал ее к себе так крепко, что ее голова оказалась зажата под его подбородком. От него пахло зубной пастой и его собственным запахом, который он увезет с собой.

– Не могу не думать о том, что было бы, если бы я поступила иначе…

– Ты не могла этого предвидеть.

– Почему Моника так сильно меня ненавидела? Ведь я ее родная сестра!

– Дело было не в тебе. – Голова Анны покоилась у Марка на груди, и его голос действовал на нее успокаивающе. – Ты держала зеркало, и все, а ей не нравилось то, что она там видела.

– Она не всегда была такой. – Анна вспомнила, как однажды ночью они лежали в постели и шептали друг другу секреты. Моника тогда заступалась за Анну перед детьми в школе, которые дразнили ее из-за того, что она была толстой… и перед их отцом тоже. Все изменилось лишь тогда, когда Моника повзрослела. Она стала замкнутой и заносчивой, предоставив Анне гадать, была ли в этом ее вина, – совершала проступки, которые влекли за собой страдание, обрастала комплексами, которые принесла во взрослую жизнь.

– Я это замечал, – произнес Марк, хотя Анна подозревала, что он сказал это просто из сострадания.

– Однажды Моника стала знаменитой… и ее понесло, словно машину без тормозов, – произнесла Анна.

Он кивнул в знак понимания.

– Это то же самое, как если бы пьяница выиграл в лотерею.

– И это тоже было. Ее пьянство.

– Пей, и дьявол доведет тебя до конца.

– Ты говоришь по собственному опыту?

Отклонившись назад, Марк улыбнулся и увидел морщины вокруг ее глаз, которых раньше не было.

– Я пил, чтобы не сойти с ума – или, по крайней мере, это то, что я говорил себе.

– Из-за Фейс?

– Тогда я думал именно так, но оказалось, что это лишь предлог. У меня были свои демоны.

Собрав всю свою волю в кулак, Анна мягко спросила:

– Марк, что будет с нами?

Очень долгое время он не отвечал, и Анна почувствовала, как у нее похолодело на душе. Она хотела забрать свои слова обратно. Неужели она не могла подождать до утра? Зачем портить тот небольшой отрезок времени, который у них остался?

– Мне жаль, но я не могу сказать тебе то, что ты хочешь услышать. – Марк ослабил свои объятия и отстранился. Руки Анны тяжело опустились. – Все это не так просто. – Конечно же, он имел в виду Фейс.

– Я знаю. – Анна вспомнила все, через что ей довелось пройти за последние месяцы; она смогла пережить все эти испытания, переживет и это. – Я просто подумала вслух.

– Анна…

– Тебе нужно что-нибудь набросить. Ты можешь простудиться, – сказала она странным ледяным голосом, который показался Марку чужим.

Марк выдержал ее взгляд, не двигаясь. Анна наблюдала за каплей, стекавшей по его шее. Через некоторое время он ушел, чтобы взять свой халат. По непонятной причине Анна именно сейчас поняла: его синий махровый халат отразился в зеркале, висящем на двери в ванной, когда она распахнулась. Это выглядело так… по-семейному: его халат висел на крючке рядом с ее халатом. Анна поняла, что она уже стала зависеть от вещей, которые подтверждали существование Марка в ее жизни, – его зубная щетка и бритва на ее полочке, его потрепанный чемодан на полу в коридоре. Но это был лишь самообман.

Когда Марк вернулся, Анна медленно поднялась с кровати, чувствуя себя более уверенно, чем за все прошедшие годы, даже несмотря на то, что ее сердце замирало от страха.

– Я знаю, что тебе нужно идти, – решительно сказала Анна. – Но я хочу, чтобы мы с тобой продолжали видеться.

– Ты уверена? – по страдальческому виду Марка она поняла, что его все это также тяготило.

Анна знала, что это означает: выходные то здесь, то там, романтичные бегства время от времени, громадные телефонные счета – это все, чего она добьется. А если узнает его жена? Анна могла лишь надеяться, что Фейс захочет, чтобы у Марка было счастье, которого она ему дать не может. «Почему я должна быть единственной, кто всем жертвует?» – эгоистично подумала Анна.

– Я не хочу тебя терять, – сказала она. – Я знаю, что не буду видеть тебя каждый день или даже каждую неделю, но это я смогу пережить.

Марк медленно покачал головой.

– Не уверен, что смогу я.

– Значит, это все? Все кончено?

– Может, будет лучше, если мы расстанемся на некоторое время?

Внезапно Анна вспыхнула от гнева.

– Я ожидала от тебя большего, чем эта банальная фраза.

– Я бы все отдал, чтобы мне не приходилось ее произносить.

Анна отвернулась, чтобы его жалкий вид не растрогал ее, и холодно сказала:

– Теперь я понимаю. Твое хобби – это спасение людей. Сейчас, когда мои беды позади, ты можешь перейти к новой страдалице, оказавшейся в бедственном положении. – Анна знала, что это было полуправдой, но она не собиралась отступать. – Думаю, в этом И заключается преимущество твоей жены передо мной. Она всегда будет нуждаться в тебе больше, чем я.

– Анна, пожалуйста!..

Но она продолжала:

– Это правда, не так ли? Я наказана, потому что я сильнее.

– Перестань, – голос Марка дрожал.

«Не делай этого. Не разрушай того, что имеешь. Не говори о том, что ты чувствуешь!» Правила, которых Анна придерживалась всю свою жизнь. Но они больше не срабатывали. Она действительно изменилась, и в некоторых вопросах не в лучшую сторону. Ее новая сторона придавала ей отдаленное сходство с Моникой. Но если ее сестра была слишком поглощена собой, то Анна понимала, что не страдает самолюбованием. Возможно, наступило время, когда она перестала зависеть от поддержки других и научилась твердо стоять на собственных ногах.

– Я ждала тебя всю жизнь, – произнесла она, и ее глаза наполнились слезами. – И не хочу, чтобы это закончилось вот так.

– Я тоже. – Несколько шагов, которые их разделяли, казались Анне безбрежным океаном.

– Я не обещаю, что буду ждать, когда ты станешь свободным.

Марк попытался улыбнуться, но его глаза оставались серьезными.

– Не существует хорошего способа для того, чтобы расстаться, не так ли? Я могу сказать, что люблю тебя, но ты уже об этом знаешь. Я могу сказать, что мне жаль, но это тоже тебе известно.

– Думаю, осталось одно слово – «прощай». – Анна посмотрела на чемодан Марка, стоявший в коридоре, и спросила удивительно ровным голосом, в котором слышался слабый намек на иронию: – Тебе помочь собраться?

Марк покачал головой с удрученным видом, на который он не имел права, ведь в конце концов это именно он уходил.

– Я могу подождать. Если только ты не хочешь, чтобы я ушел прямо сейчас.

Анна устало вздохнула, залезая под одеяло. У нее больше не осталось сил.

– Делай что хочешь. Я ложусь спать, – сказала она, погружаясь в простыни, которые хранили запах их тел. Анна устала быть благородной. И смелой быть тоже устала. Единственное, чего она сейчас хотела, – это уснуть глубоким сном без сновидений.

– Анна! – Она почувствовала, как прогнулся матрас и рука Марка погладила ее затылок.

Тихим сдавленным голосом она спросила:

– Все с самого начала шло к этому, правда, Марк? Ты хоть когда-нибудь думал, что все может закончиться иначе?

– Я не позволял себе заглядывать далеко вперед, – мягко сказал он.

Анна перевернулась на спину и посмотрела на него.

– Я не собираюсь облегчать твои страдания, – свирепо проговорила она. – Я слишком сильно тебя люблю.

Он стиснул зубы, и Анна увидела борьбу, которая происходила в его душе.

– Меньше всего мне хочется собирать эти чертовы вещи! – Марк бросил на свой чемодан возмущенный взгляд, как будто тот был его врагом и причиной всех его бедствий.

«Тогда не собирай!» – хотела крикнуть Анна. Но она лишь перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку, чтобы Марк не видел ее слез. Это лишь разбудит в нем желание снова ее спасти, а она этого не хотела. Все, чего хотела Анна, – это уверенно стоять на собственных ногах рядом с мужчиной, которого она любит.

Она уже почти уснула, когда почувствовала, как Марк забрался под одеяло. Она лежала, боясь пошевелиться, чтобы он не догадался, что она не спит; только когда Марк начал гладить ее по волосам, Анна почувствовала, что ее тело сдается, не в силах противостоять. Рука Марка спустилась ниже, его большой палец очерчивал контур ее плеча через тонкий хлопок ночной рубашки. Когда он поцеловал Анну в шею, остатки ее сопротивления растаяли. Она повернулась к нему лицом, подставляя свой рот для поцелуя, и почувствовала, как он возбужден. Анна снова изумилась тому, какое желание она может вызывать, тому, что она, казалось, никогда ему не надоедала.

Она привстала и сняла ночную рубашку. Глаза Марка, мерцающие в темноте, словно спрашивали: «Ты уверена, или так будет только хуже?» Вместо ответа обнаженная Анна вытянулась перед ним. Ее тело уже не вызывало у нее смущения, а было драгоценностью, которую она предлагала. Марка не нужно было приглашать дважды.

В том, как он гладил и целовал ее, обнаруживая податливую влажность у нее между ног, была сладкая, почти элегическая неторопливость. Когда Марк наконец вошел в нее, он сделал это с трогательной нежностью. Они очень долго занимались любовью, наслаждаясь друг другом, как будто не было никаких причин, по которым их близость не могла продолжаться вечно, ночь за ночью, на протяжении долгих лет.

Неумолимая реальность подкралась лишь тогда, когда они, удовлетворенные, отодвинулись друг от друга. Анна лежала с закрытыми глазами в объятиях Марка, понимая, что он не может защитить ее от того, что больше всего ее страшило, и придумать, как ей жить без него.

Начался дождь – первый настоящий ливень за последние недели, и Анна слушала, как он барабанит по крыше и журчит в водосточной трубе. Завтра, когда взойдет солнце, поля будут покрыты мягким зеленым пухом, и маки, которые повесили свои увядшие головки, будут похожи на золотое облако, но пока что весь мир сосредоточился в тиканье часов на ночном столике, отсчитывающих последние драгоценные минуты в объятиях Марка.

В последующие дни Анна исступленно искала себе работу, и эти поиски удержали ее от того, чтобы упиваться своими страданиями, и в то же время ежечасно напоминали ей о цене дурной репутации. Оказалось, никто не хочет нанимать ее. В большинстве мест, в которые обращалась Анна, ей отказывали еще до того, как она входила в дверь, – как аптекарь Фил Скроггинс, который сказал Анне, что место уже занято, в то время как объявление в «Кларионе» появилось лишь утром.

Лиз сказала ей, что не стоит переживать: когда завещание будет официально утверждено судом, они обе станут богатыми. Но это могло растянуться на месяцы, а Анна знала, что все это время ей нужно оплачивать счета, ее машина нуждалась в новой коробке передач, у нее был кот, странные выделения из раны которого требовали неоднократных посещений ветеринара. Анна подумала, что ее жизнь не стояла на месте все это время, как ей казалось. Пока Анна боролась, чтобы доказать свою невиновность, события шли своим чередом, что было видно из груды непрочитанной почты на столе в холле и толстому слою пыли повсюду, куда бы Анна ни посмотрела.

Утешали только друзья, которые ради Анны были готовы на все. Как, например, Мирна Макбрайд, которая предложила ей работу в «Последнем слове», и Лаура, утверждавшая, что у нее будет полно забот, когда появится малыш, и поэтому ей понадобится еще один клерк в магазине. Анна отвергла оба предложения. Она твердо решила для себя, что не позволит, чтобы ее взяли на работу из жалости, и не будет работать на друзей или, упаси Бог, на родственников.

Именно парень Энди посоветовал Анне попробовать устроиться в газету. Они искали нового человека, и Саймон шутил, что никто не был более известным работником, чем Анна, имя которой мелькало во всех заголовках «Клариона» за последние несколько недель. Главный редактор Боб Хайдигер – крепкий деловой ветеран газеты «Лос-Анджелес таймс», должно быть, тоже видел в этом иронию судьбы, потому что он согласился взять Анну на испытательный срок.