Текст книги "Океан. Выпуск одиннадцатый"
Автор книги: Евсей Баренбойм
Соавторы: Юрий Федоров,Юрий Дудников,Святослав Чумаков,Юлий Ворожилов,А. Мирошников,Владимир Матвеев,Александр Баюров,Гавриил Старостин,Николай Портенко,Александр Осин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)
Тихо на «Щ-442». Уже семь часов лодка находилась под водой. В отсеках было трудно дышать.
– Как в Экваториальной Африке, – ворчал старпом, вытирая обильный пот с лица и шеи. – И запахи!
Действительно, чем только сейчас на лодке не пахло! И от мусорных ведер, и от давно не мытых тел, и от камбуза, и от заношенной одежды. Последние дни прибавилась еще одна неприятность – стали «газовать» – усиленно выделять водород – аккумуляторные батареи. Установили дополнительные приборы для сжигания водорода, но концентрация его падала мало. Возросла опасность взрыва. Давно съеден свежий хлеб, и приходилось грызть твердые, будто из металла, сухари. Окончились запасы любимых матросами селедки и тарани. Корабельный доктор вынужден ежедневно включать в рацион постылый яичный порошок и жирную тушенку.
– Опять эта вареная медуза! – капризничал торпедист Шеховцев, брезгливо отодвигая омлет. – Остренького хочется, товарищ лейтенант.
Моряки заметно изменились и внешне. Вялые, они ходили из отсека в отсек, подолгу лежали на койках. Больше трех недель прошло после начала этого похода. Из них девятый день лодка болталась здесь, у берегов Новой Земли и в Карском море, а толку пока никакого. Один транспорт, потопленный 18 августа в Варангер-фиорде, – вот и вся ее добыча.
– Не везет нам нынче, Парфеныч, – жаловался командир своему комиссару Золотову. – Чувствую, что где-то совсем рядом затаился этот красавчик «Адмирал Шеер». Так разве с нашим «Марсом» его обнаружишь? Сиди и жди у моря погоды. Дождешься, пока срок автономки кончится. – Шабанов сердито махнул рукой, достал из кармана пачку папирос «Беломорканал», посмотрел на нее, вздохнул, сунул обратно. – Слышал я, будто прилетели на флот новые дальние разведчики «Каталины». Радар даже имеют. Вот если бы с ними взаимодействие наладить – совсем другое дело.
– Не гневи бога, командир. Мы свой долг честно исполняем. Тут нашей вины нету. К месту гибели «Сибирякова» ходили, на Диксоне были. Транспорт потопили. Уверен, что еще цель будет.
– Смотрю, Парфеныч, оптимист ты великий, – рассмеялся Шабанов. С комиссаром они жили дружно и понимали друг друга с полуслова. – А я считаю, что не везет нам на этот раз. И личный состав загрустил. Правда, и сводки Совинформбюро виноваты. Даже не верится, что фрицы купаются в Волге и ведут бои на окраинах Сталинграда. Старпом и тот как в воду опущенный ходит. Его Барвенково тоже на днях сдали.
– Веселого мало, – вздохнув, согласился Золотов. – Не мешало бы настроение личному составу поднять.
– Надо бы. Ты комиссар, ты и думай.
– А ты командир. За всех в ответе, – не обиделся Золотов.
– Я уже думал. Кое-что можно сделать, – сказал Шабанов. – Во-первых, как всплывем, разрешу по два-три человека на мостик выходить. Пусть покурят и мозги проветрят.
– Во-вторых, – продолжил комиссар, – день рождения Зуйкова завтра. Справить надо. Именинный пирог испечь.
– И то дело, – согласился командир. – Но только все это не главное, комиссар. Победа нужна. Просто необходима. Только она поднимет настроение.
Но победы как раз и не было. Водная гладь была пустынной: ни дымка, ни шума винтов в наушниках акустика. «Шеер» будто провалился в воду.
Под вечер 28 августа лодка всплыла для зарядки батарей неподалеку от мыса Желания. Шабанов открыл рубочный люк. Сыроватый, перемешанный с мелкими снежинками, удивительно вкусный воздух ударил в лицо. Несколько мгновений он так и стоял на трапе – пил воздух всей грудью, вытянув шею, улыбаясь счастливой улыбкой. Затем поднялся на мостик. Вслед за ним туда поднялись штурман и сигнальщик. Морозный ветерок приятно обдувал воспаленные лица.
– До чего ж хорошо! – блаженно сказал штурман. – Разве понять это человеку, никогда не плававшему на подводной лодке?
– Не понять, – согласился командир. Он подумал, что действительно, прежде чем что-то по-настоящему оценить, его следует потерять.
– Товарищ командир, – доложил штурман. – Слева семьдесят – плавающий предмет.
Шабанов тоже увидел в бинокль темный, неподвижный, возвышающийся над морем прямоугольник. На светлой стороне горизонта силуэт его был нечеток, расплывчат. Расстояние было слишком велико, чтобы распознать, что это. Но за считанные секунды предмет стал погружаться в воду.
– Рубка подводной лодки! – взволнованно воскликнул штурман, – Товарищ командир! Она погружается!
– Вижу, штурман, – как можно спокойнее сказал Шабанов. Теперь и у него сомнений не оставалось: это был враг. – Всем вниз! – скомандовал он. – Срочное погружение!
Пронзительно заквакал ревун. Штурман и сигнальщик кубарем скатились по трапу вниз. Шабанов переступил порог рубочного люка, задраил его и, в два приема оказавшись в центральном посту, приказал боцману:
– Ныряй на пятьдесят метров!
Лодка стала быстро проваливаться вниз.
– Глубина пятьдесят! – доложил боцман.
В мгновенно наступившей на лодке тишине можно было лишь различить, как тихо жужжат сельсины телеграфов да поет свою бесконечную привычную песенку гирокомпас.
– Слышу шум винтов подводной лодки, – через несколько минут доложил акустик. – Шум усиливается. Пеленг постоянный.
«Ну, началось, – успел подумать Шабанов. – Теперь держись, Скелет». В школе его дразнили так за худобу. Потом эту детскую кличку кто-то принес в училище. Шабанов почувствовал в груди неприятный холодок, будто кто-то прикоснулся холодным железом, облизнул сразу ставшие сухими губы. Еще никогда за немалый уже командирский срок не доводилось ему вести подводную дуэль с вражеской субмариной. Шабанов знал, что нет ничего опаснее и труднее для подводника, чем поединок с невидимой лодкой врага. А противник явно не собирался уходить и жаждал боя. Что ж, поглядим, кто из них окажется смелее и удачливее.
Он посмотрел на часы и подумал, что лодка пробыла на поверхности меньше десяти минут, что они не успели ее проветрить и теперь экипажу будет тяжело вести подводную дуэль в лодочной духоте.
Все сведения о противнике теперь он будет получать от одного-единственного человека – акустика.
Зуйков сидел в небольшой выгородке в центральном отсеке, аккуратно заправив под резиновые блюдечки наушников свои большие «звукоулавливатели», как на лодке называют уши акустика.
В прошлом маменькин сынок, единственное дитя известного киевского адвоката, в год начала войны он окончил школу и собирался поступать в консерваторию. Но война резко все изменила. Неузнаваемо изменился и сам Зуйков. Аркадий стал отличным акустиком. Он награжден орденом и двумя медалями, о нем писали в специальной листовке.
И хотя Шабанов знал, что гидроакустическая станция «Марс» несовершенна и весьма примитивна, он был уверен, что Зуйков выжмет из нее все: и то, что обещано в формуляре, и даже то, на что она не рассчитана. Плохо только, что акустику нездоровится. Он непрерывно кашляет, чихает, доктор докладывал, что у него повышенная температура. На «Щ-442» простужены многие моряки. Постели на койках влажные от конденсационной влаги. Не просыхают полушубки и кожаные регланы на меху, в которых стоят на мостике вахтенные. Но Зуйков держится молодцом. Проглотит таблетки, что дает ему лейтенант Добрый, вытрет пот с лица и снова слушает.
«Спокойно, Скелет, – подумал командир. – Ты должен перехитрить этого фашистского гада. Больше выдержки и хладнокровия. Первым делом посчитаем. У тебя осталось шесть торпед. Две торпеды ты неудачно выстрелил по вражескому буксиру и промахнулся. Две ушло на потопление транспорта. Считай, у противника, если он ни разу не стрелял, в запасе десять торпед. На четыре больше. Плотность аккумуляторов низкая. Нужно экономить электроэнергию. Поэтому не будем спешить, а станем действовать наверняка. Сначала попытаемся маневрировать, уклоняться от ударов и ждать своего часа».
Лодка шла строго горизонтально. Стрелка дифферентометра застыла на нуле. Глубиномер показывал 55 метров. Шабанов наклонился к выведенным из отсеков в центральный пост переговорным трубам:
– Вниманию всех, – начал он своим глухим и немного хриплым голосом. – Говорит командир. За нами охотится вражеская подводная лодка. Всем быть предельно внимательными и собранными. Носовые и кормовые торпедные аппараты приготовить к выстрелу. Выключить все электроприборы. В отсеках оставить по одной лампочке. Все.
– Противник выпустил две торпеды, – донесся из переговорной трубы взволнованный голос акустика.
На малом ходу «Щ-442» круто вильнула вправо. Прошло меньше минуты, и все услышали, как высоко и чуть в стороне прошелестели обе торпеды. Некоторое время на лодке царила полная тишина, а потом командир немецкой субмарины не выдержал и выстрелил снова. И опять обе торпеды прошли в стороне от «Щ-442».
«Он нетерпелив, – подумал о своем противнике Шабанов. – Это хорошо. Нужно его еще подразнить». Он приказал дать малый ход вперед, но, пройдя около кабельтова и показав вражескому акустику направление своего движения, резко отвернул влево, застопорил ход и стал ждать очередного залпа. Но немецкая лодка больше не стреляла.
Прошло уже больше часа. «Щ-442» неподвижно и беззвучно лежала на жидком грунте – плотном слое воды, удерживающем лодку на глубине, ожидая, что противник не выдержит и всплывет. Вероятно, немецкая субмарина ждала того же.
Шабанов знал, что на немецких лодках есть так называемые моторы подкрадывания. Они позволяли с минимальной затратой энергии и почти беззвучно маневрировать под водой. На «Щ-442» таких моторов не было, а плотность аккумуляторов находилась на опасном пределе. Это сковывало действия, лишало инициативы.
Пожалуй, еще никогда экипаж лодки не был так близок к смерти, как сейчас. Нервы были напряжены до предела. Любая команда выполнялась мгновенно. Достаточно было командиру открыть рот или двинуть рукой, как стоявшие рядом с ним старпом, боцман, механик тотчас же поднимали на него полные ожидания глаза. Но Шабанов молчал. Он понимал, что главное для него сейчас – выдержка и точный расчет.
За плотно задраенными стальными переборками в напряжении застыли люди. Двигаться нельзя, разговаривать тоже. Только чутко прислушиваться и ждать команды.
В электромоторном отсеке на складном стульчике сидел Вася Добрый. Доктор тяжело дышал. По лицу его струился пот. Два часа назад он определил на аппарате Холдена, что концентрация углекислоты в отсеках больше допустимой нормы. После всплытия они не успели провентилировать лодку. Больше определять концентрацию не было смысла. Прислонившись спиной к теплому кожуху электромотора, закрыв глаза, Вася Добрый думал о смерти. Умирать было жалко. Оставив без единственного сына мать, не полюбив еще никого в жизни, даже не поцеловав. Будь они трижды прокляты, его ужасная застенчивость и робость. Даже на вечерах у них в фельдшерском училище, где всегда было полно девчонок, он мучительно долго колебался, прежде чем пригласить какую-нибудь из них танцевать. Ему всегда казалось, что он некрасив и смешон со своими оттопыренными ушами и густо покрытыми веснушками лицом и руками.
На короткое мгновение Вася забылся тяжелым сном. Ему почудилось, будто стоит он, как всегда, подпирая стену, на выпускном вечере у них в военно-морском медицинском училище. Первый раз в жизни побрившись в парикмахерской, в новой лейтенантской, с иголочки, форме. Ведущий объявляет: «Дамское танго. Дамы приглашают кавалеров». Оркестр играет его любимые «Брызги шампанского». И вдруг к нему подходит дочь командира роты Лариса, существо неземной красоты и нежности, предмет тайных воздыханий всего курса, и говорит своим звонким, как валдайский колокольчик, голоском: «Разрешите пригласить вас, Вася». Именно от ее слов доктор очнулся, открыл глаза и тотчас услышал негромкий, но хорошо различимый во всех отсеках голос комиссара:
– Противник выпустил еще две торпеды.
И опять они прошли мимо. Видимо, немецкий акустик не шибко хорошо владел своим «Нибелунгом», потому что все торпеды проходили левее и выше лодки. Но контакт с «Щ-442» он поддерживал непрерывно: Шабанов слышал, как периодически звенит корпус лодки, будто его посыпают тонкой струей песка. Это шли, отражаясь, сигналы «Нибелунга».
По подсчетам Шабанова, у противника теперь оставалось максимум четыре торпеды. Наступил момент, когда и он мог попытать счастья и выстрелить. Но шумопеленгатор «Марс», в отличие от гидролокатора, лишь позволял определять направление на источник шума, но не давал данных о расстоянии до него. А без этого торпедная атака становилась почти безнадежной. Шабанов заглянул в выгородку акустика, увидев сосредоточенное, покрытое каплями пота, бледное лицо Зуйкова, написал на лежащем перед ним листке бумаги:
«Аркадий! Прикинь расстояние. Будем стрелять».
Акустик прочел и кивнул.
– Пеленг уходит вправо. Дистанция тридцать кабельтовых, шум винтов приближается, – крикнул Зуйков.
Шабанов скомандовал:
– Носовые, пли!
Две торпеды вышли из аппаратов, лодка дернулась кверху. Немыслимо медленно шел счет секундам. В центральном посту и в отсеках все не отрываясь впились глазами в стрелки часов и секундомеров. Но прошло уже все возможное время, нужное торпедам, чтобы достичь врага, а взрыва не было.
– Мимо, – почти беззвучно прошептал Добрый.
Внезапно прозвучал новый доклад акустика:
– Противник выпустил седьмую и восьмую торпеды. Движутся с правого борта.
Лодка резко отвернула в сторону. Одна из торпед прошла совсем близко от нее. Моряки услышали, как мелко задрожала надстройка. Было ощущение, что торпеда даже задела антенну.
– Осталось две, – сказал Шабанов вслух и наклонился к трубам трансляции: – Внимание! У противника остались последние две торпеды.
Но Шабанов ошибся. Немецкая субмарина израсходовала все торпеды, потому что акустик буквально завопил в переговорную трубу:
– Лодка продувает балласт!
Часы показывали без трех минут девятнадцать. Почти три часа длился этот поединок.
– Всплывать под перископ! – приказал Шабанов.
Заработал мотор, поднимающий вверх командирский перископ. Вражескую лодку Шабанов увидел почти рядом – она находилась на пистолетной дистанции. До нее было не более пяти кабельтовых. Около установленного на ее палубе орудия суетился расчет. «Щ-442» подвернула чуть вправо, выходя по прицелу на боевой курс, и выстрелила. Лодку сильно встряхнуло, боцман, управляющий горизонтальными рулями, едва удержал ее на перископной глубине. И почти тотчас же все услышали глухой взрыв. Немецкой лодки на поверхности больше не было. «Щ-422» погрузилась и пошла малым ходом на одном моторе.
– Что слышишь, Аркадий? – нетерпеливо спросил Шабанов. – Есть какие-нибудь звуки?
– Слабое бурление и непонятные шумы, товарищ командир.
Минут двадцать лодка, выжидая, продолжала находиться на глубине. Но теперь акустик ничего не слышал. На всякий случай Шабанов вызвал в центральный пост артиллерийский расчет и приказал снова всплывать.
На гладкой поверхности моря было пустынно. О недавнем бое напоминало лишь растекавшееся по воде большое масляное пятно. Посреди его плавали куски пробковой крошки, обрывки газет, какая-то черная клеенчатая сумка, апельсиновая кожура. Сачком на длинной палке сигнальщик подцепил сумку и втащил на борт. Это была обычная инструменталка с гнездами для гаечных ключей, плоскогубцев, отверток. Сейчас инструментов в ней не было. Вместо них в сумке лежали пара размокших пакетов мармелада, белые, из тонкой шерсти кальсоны и несколько фотографий, аккуратно сложенных в конверт и обернутых непромокаемой бумагой. Все фотографии были детскими. Три девочки с распущенными по плечам волосами улыбались прямо в объектив. Мальчик, как и полагается мужчине, был хмур и неулыбчив. На внутренней стороне сумки белой масляной краской было написано:
«V-455». Штабс-боцман Хорст Циммерман».
– Сказал последнее «ауфвидерзеен» ихний папаша Хорст, – проговорил старпом, складывая фотографии обратно в конверт. – Чтоб не лез куда не следует.
– Всех бы этих фашистских сволочей перетопил, как щенят, собственными руками, – с внезапной злостью вмешался сигнальщик. Минуту он молчал, глядя на фотографии, потом сказал неожиданно: – А все ж мальцов жалко. Правда, товарищ командир?
– Жалко, – согласился Шабанов. – Они не виноваты.
Целый час лодка медленно кружила вокруг пятна, внимательно наблюдая за поверхностью и прослушивая море. Несколько раз акустику казалось, что он слышит какие-то звуки, не то удары о металл, не то бурление воды. Затем эти шумы исчезали, чтобы вскоре появиться снова. Около двадцати двух часов на воде внезапно возник воздушный пузырь, и вслед за ним все затихло окончательно. Только после этого Шабанов счел возможным доложить командующему флотом о потоплении вражеской субмарины и получил приказ возвращаться в базу.
Мотористы включили дизели на зарядку аккумуляторов. Заревели мощные вентиляторы, проветривая долго находившийся под водой корабль. Старпом поднялся на мостик. Командир и комиссар решили обойти лодку и поздравить личный состав.
Такого ликования, как сейчас, на корабле еще не было никогда. Шутка ли, выйти победителем в смертельно опасном подводном поединке с опытным врагом! В истории Северного флота не было аналогичного случая.
Матросы и офицеры смотрели на своего невысокого, худого, заросшего густой черной бородой командира с откровенным обожанием. Еще больше, чем прежде, они верили в его умение, выдержку, в его ум, в его удачливость. Шабанов даже смущался, читая в глазах подчиненных такое проявление чувств.
Ночью подул холодный норд-вест. Шедшую под дизелями лодку крутая волна валяла с борта на борт, как куклу-неваляшку. Потоки ледяной воды заливали стоявших на мостике командира, вахтенного офицера и лейтенанта Доброго. Доктор упросил командира разрешить ему постоять немного на мостике. Сейчас он стоял рядом с Шабановым, упершись руками в ограждение, в кожаном реглане и зюйдвестке, ну прямо настоящий морской бродяга с парусного клипера середины прошлого века. Шабанов видел, как изменился доктор за время последнего похода. Его по-детски пухлое веснушчатое лицо набрякло, под глазами пролегли глубокие тени. Но он знал, как хорошо держался лейтенант во время всего плавания, как сразу нашел правильный тон в отношениях с личным составом, как он по-настоящему заботлив, добр и необидчив.
– Ну что, медицина, будем еще плавать вместе? – крикнул он, наклоняясь почти к самому уху Доброго.
– Будем, товарищ командир.
– И я так думаю. А теперь марш вниз. Нечего на мостике торчать.
Шабанов поглубже нахлобучил шапку, взглянул на циферблат часов и подумал, что продлись подводный поединок еще некоторое время – и ему не выдержать. Еще никогда, пожалуй, он так не уставал, как сейчас. В голове шумело, веки были тяжелыми, а ноги просто подгибались от слабости.
«Как там Нина и Лешка без меня? Небось скучают, ждут не дождутся. – Шабанов улыбнулся. – Это плохо, когда моряка на берегу никто не ждет. Кто-кто, а я это хорошо знаю. Сколько лет бобылем прожил. Нужно будет доктора к себе пригласить. Пусть проведет вечер в семье. Жаль, конечно, что старпом уходит. Отличный был старпом. Моряк хороший и человек веселый. А это тоже не последнее качество на подводной лодке. Придется Баранова выдвигать. Опыта у него маловато, и паниковать любит».
– Товарищ командир! – раздался голос из центрального поста. – Время ложиться на курс сто девяносто градусов. – Это он, будущий старпом.
– Добро.
Шабанов закашлялся, закурил, прикрывая папиросу полой реглана. И от первых же затяжек пошли темные круги перед глазами, затошнило. Он ухватился рукой за приваренную к ограждению мостика ручку, постоял несколько минут не шевелясь, глубоко дыша. Головокружение прошло. Команда считает его трехжильным. Вернется в Полярное и будет дней пять отсыпаться. Вставать будет лишь для еды.
К семи часам утра ветер совсем стих, волнение моря немного улеглось. После бессонной ночи Шабанову неудержимо захотелось есть. Он спустился в центральный пост, сел на низенькую разножку прямо под открытым люком и попросил принести чего-нибудь перекусить. Когда минут через десять кок принес разогретую тушенку с рисом, он увидел, что командир сидя, приткнувшись спиной к тумбе гирокомпаса, крепко спит. Ему снился штабс-боцман Хорст Циммерман. Он обнимал Нину. Поэтому Шабанов вздрагивал во сне и стонал.
– Не будить, – приказал старпом.
Совсем рядом был остров Кильдин, круто обрывающиеся в воду скалистые берега Кольского полуострова, родная Екатерининская гавань, Полярное, дом. По установившемуся на флоте обычаю, комендоры готовились дать два холостых выстрела из пушки. Никто не сомневался в потоплении вражеской субмарины. Трудный поход подходил к концу.
