Текст книги "Океан. Выпуск одиннадцатый"

Автор книги: Евсей Баренбойм

ФЛОТ ВЕДЕТ БОЙ

Ю. Адрианов
БАЛЛАДА О КОРАБЛЯХ РУССКОГО ФЛОТА

 
Алый стяг.
Андреевский флаг.
Колышут ветры легенд —
Бриг «Меркурий»,
Крейсер «Варяг»,
Стремительный лидер «Ташкент».
 
 
…Мгновенье предгрозовой немоты,
Ветер вспорхнул и сник,
Пушек султана
Черные рты
Смотрят, на легкий бриг.
Чтобы врага и смерть посрамить,
Казарский решает так:
«Накрепко к мачте гвоздями прибить
Российского флота флаг!
И пусть последний офицер,
Кто еще будет живой,
Из пистолета возьмет на прицел
Погреб пороховой!»
 
 
Сталью эскадры взятый в кольцо,
Пламенем дышит «Варяг».
Руднев, от дыма закрыв лицо,
Хрипло командует так:
«Раненых в шлюпки,
Кингстоны открыть,
Не прекращая бой!»
Между жизнью и смертью нить
Тонкой дрожит струной.
Вот и пришел последний аврал,
Помни всех павших, Русь!
«Вахтенный, срочно поднять сигнал
«Гибну, но не сдаюсь!».
 
 
…С неба свинцовый дождь моросит,
«Юнкерсов» новый налет,
А за кормою Новороссийск
И Севастополь ждет!
На палубу падают мертвой змеей
мили отстрелянных лент.
Снова бой
Ведет голубой,
израненный лидер «Ташкент».
И командир Ерошенко тогда
Передает под огнем:
«В трюмы вновь поступает вода.
Курс не меняем. Прием…»
 
 
В память, как в порты родные, вошли,
Славы чеканя слова,
Флота российского корабли —
мужества острова.
Алый стяг.
Андреевский флаг.
Колышут ветры легенд
Бриг «Меркурий»,
Крейсер «Варяг»,
Стремительный лидер «Ташкент».
 

И. Подколзин
СВЕТ НАД ГОРИЗОНТОМ
Повесть

На плавбазе бригады подводных лодок в маленькой каюте по правому борту, что была рядом с кубриком, отведенным для личного состава лодки «Щ-17», сидел ее командир и замполит. Было как раз то время в строгом распорядке дня, когда перед ужином оставалось несколько ничем не заполненных минут. Из открытого настежь иллюминатора доносился шум порта: тарахтели по стыкам рельсовых путей развозящие боезапас вагонетки, поскрипывали блоки, слышались голоса людей, какие-то команды. Пахло водорослями и смолеными канатами.

Смеркалось. Но света еще не зажигали, чтобы не закрывать иллюминаторы маскировочной броняшкой. Несмотря на мелкий дождик, зарядивший с полудня, было тепло, парило.

– Хотелось бы знать, что нас ждет в будущем? – думая о чем-то своем, спросил Долматов.

– Могу, комиссар, дать точный ответ: ужин, короткий отдых и, как тебе известно, выход в море. Топить фрицев будем.

– Ну зачем так приземленно, командир? Я имел в виду будущее в широком смысле, философски.

– А-а-а… Философски, говоришь… Тогда пойдем поужинаем. Сытому думается лучше.

Офицеры оделись и вышли в коридор.

Когда они огибали здание столовой – длинный дощатый барак, от которого за сотню метров тянуло запахом щей и подгорелого сала, – прямо на них, чуть не сбив с ног, выскочил матрос.

– Товарищ командир, – выпалил он, задыхаясь от быстрого бега, – к адмиралу вас. Срочно. И вас, – кивнул заместителю по политической части, – тоже.

В каюте комбрига над столом склонились несколько старших офицеров.

– Товарищ адмирал, – Ольштынский шагнул вперед, – командир подводной лодки «Щ-17» капитан-лейтенант Ольштынский и заместитель по политической части старший лейтенант Долматов прибыли по вашему приказанию.

– Добро. Прошу сюда. – Адмирал, высокий, плечистый, с наголо обритой головой, указал на свободное место у стола. – Поближе, пожалуйста.

Низко над картой висела большая лампа под темным эмалированным абажуром. Стены кабинета, стулья вдоль них находились в тени.

– Начальник штаба, доложите задание.

Небольшого роста, кругленький, как колобок, капитан первого ранга открыл лежащую перед ним папку и произнес:

– Сегодня ночью ПЛ «Щ-17» должна выйти в море. Достигнув квадрата 9494, ей надлежит занять позицию у входа в порт и при появлении транспортов противника атаковать их. – Он повернулся к Ольштынскому. – Вас вчера, надеюсь, подробнейшим образом ознакомили с операцией?

– Так точно, товарищ капитан первого ранга. – Ольштынский кивнул.

– Значит, будем считать, первая часть задания ясна?

– А предполагается и вторая?

– Обычно младшие по званию и должности терпеливо и внимательно слушают старших до конца и потом задают вопросы, если им что-либо непонятно. – Начштаба покосился на командира лодки.

– Прошу прощения.

– Итак, повторяю. С операцией вы ознакомлены вчера во всех деталях. Теперь о второй части. По пути на позицию вы в подводном положении на следующую после выхода в море ночь подойдете к этой точке. – Он указал толстым красным карандашом место на карте. – Всплывете ровно в ноль часов и высадите там человека. С берега дадут сигнал фонариком: четыре повторяющихся проблеска. После высадки приступите к выполнению основного задания. Все понятно?

– Так точно. А когда придет этот человек?

– Сейчас. – Начштаба повернулся к стене. – Прошу познакомиться.

В круг света вошла девушка.

– Ирма Линдус, – представил ее капитан первого ранга. – А это командир лодки.

Капитан-лейтенант слегка вздрогнул. Затем нерешительно протянул ладонь и сказал:

– Ольштынский… Леонид.

– Очень приятно. Ирма. – Девушка пожала ему руку, опустила глаза и, шагнув назад, снова скрылась в тени.

– Вот и познакомились. – Комбриг протянул Ольштынскому пакет. – Здесь боевой приказ. Выход в двадцать два ноль-ноль. Секретность полная. Нет вопросов?

– Нет. Разрешите выполнять?

– Выполняйте. Пассажир прибудет за пять минут до выхода. Можете идти. Желаю удачи.

– Есть.

Командир сидел в третьем отсеке, в отгороженной от кают-компании тонкой переборкой каюте. Он уставился невидящими глазами в одну точку. «Прямо наваждение какое-то, – размышлял Ольштынский. – Ирма Линдус? Тогда ее звали по-иному. Изменилась вместе с именем. Прежнее – Ирина – куда как лучше было, роднее. Ну да ладно, дело не в имени».

Произошло это семь лет назад в Ленинграде. Они познакомились на курсантском балу. Сияли огни хрустальных люстр, играла музыка, блестели на рукавах форменок золотые нашивки выпускного курса. После выпуска из училища Леонид служил на Балтике на подводных лодках, а Ирина в сорок первом заканчивала институт. Свадьбу намечали сыграть осенью, когда Ольштынскому обещали отпуск. Но потом… Потом разразилась война. Ирину как подменили, начались какие-то странные разговоры: сейчас война, не до любви, кругом горе, льется кровь. Словно в гражданскую войну – поженимся после победы мировой революции. Ирина что-то недоговаривала, скрывала. А потом и вообще исчезла, и никто ничего не мог сказать о ней путного, куда она делась. И вот теперь именно он должен доставить ее в тыл к гитлеровцам. Рассказать кому – не поверят. Невероятно. Черт знает что! С ума сойти…

Капли мелкого, противного дождика нудно барабанили по холодной блестящей палубе. Все кругом затянула промозглая сырость. К запаху соляра примешивался запах мокрого металла. Вахтенный матрос запахнул дождевик, нахлобучил бескозырку на лоб и, зажав винтовку под мышкой, прохаживался у трапа. Из темноты со стороны штаба бригады показались три фигуры. Они медленно приближались к стоящему у пирса кораблю.

– Стой! Кто идет? – Матрос вскинул винтовку.

– Комбриг. Вызовите командира.

– Есть вызвать командира. – Узнав адмирала, моряк нажал кнопку звонка.

Минуту спустя из люка центрального поста показался Ольштынский. Он быстро сбежал на пирс.

– Товарищ адмирал, подводная лодка «Щ-17» к походу готова. – Он отступил в сторону. – Командир корабля капитан-лейтенант Ольштынский.

– Добро, – произнес комбирг, – принимайте гостью.

От группы отделилась фигура. Командир узнал Ирму.

– Отходите. – Адмирал пожал Ольштынскому руку: – Желаю удачи.

– Вот сюда, пожалуйста. – Ольштынский поддержал Ирму под локоть. – Осторожно, дальше скоб-трап. – Они остановились у открытого люка. – Я спущусь первым, если не возражаете. Для вас уже приготовлено место.

Спустившись в центральный пост, он крикнул штурману заменявшему заболевшего старпома:

– По местам стоять! Снимаемся!.. – Повернулся к разведчице: – Пойдемте, я провожу вас.

Ирме сначала показалось, что она попала в огромный железный туннель, все стенки которого сплошь покрывали приборы, трубопроводы и различные маленькие и большие маховички и клапаны. Вверху тускло горели забранные сеткой лампочки, под ногами поблескивали рифленые стальные листы.

По сигналу подводники разбежались по боевым постам.

Ольштынский привел девушку в свою каюту и, пропустив вперед, сказал:

– Располагайтесь как дома. Извините, мне надо идти на мостик. Если что потребуется, вызовите рассыльного, вот здесь кнопка.

– Пожалуйста, не обращайте на меня внимания, мне ничего не нужно. Спасибо.

Командир, немного помедлив, закрыл дверь и направился в центральный пост.

Наверху что-то громыхало. Мерно застучали дизели, лодку качнуло, она плавно пошла от пирса.

«Ну вот и поехали», – подумала Ирма и, отбросив капюшон, стала снимать плащ…

С рассветом лодка сбавила ход, погрузилась и легла на грунт. До точки высадки разведчицы оставалось миль двенадцать.

После завтрака личный состав занялся своими делами по расписанию. В центральном посту в привинченном к палубе полумягком кресле дремал командир. Но стоило подойти к нему замполиту, он тут же открыл глаза и спросил:

– Ну, как дела?

– Как всегда, на полубаке порядок. Или, как часто пишет наша флотская газета, «моряки живут полнокровной жизнью».

– Значит, так, отлежимся тут до темноты и направимся… Куда направимся?

– Куда нас послали, – серьезно ответил замполит.

– Так точно, куда нас изволило послать начальство. За пару миль до точки нырнем и последуем в нее. Потом всплывем, а дальше – точно согласно полученным инструкциям. Так?

– Думаю, что так. – Старший лейтенант присел рядом на складной стульчик.

– Как себя чувствует наш пассажир? – спросил Ольштынский.

– Спит, наверное. Женщины, мне всегда казалось, очень любят спать. Это у них вроде как лекарство от всех напастей и невзгод.

– Вряд ли. Во всяком случае, мне бы на ее месте было не до сна.

– Да и тебе, командир, что-то сегодня не спится.

– Это почему же? Ты о чем, комиссар? – подозрительно прищурился Ольштынский.

– Да все о том. Не знаю, может, и ошибаюсь, но сдается мне – вы знаете друг друга. А?

– Считай, ошибаешься. Понял?

– Чего ж не понять? Значит, знакомы. Точно. Почти с начала войны мы служим вместе, изучил я тебя. Чувств своих скрывать не умеешь. Чего о ней не скажешь – бровью не повела. Молодец!

– С чего это ты все взял?

– Логика, командир, логика. И сопоставление фактов. Я, как ты знаешь, до войны работал во флотской газете, в отделе быта. Заниматься приходилось всем чем угодно. Каких только людей не перевидел! – Он закрыл глаза.

– И что ты мне посоветуешь?

– Если я прав, поговори с девушкой. Сам знаешь, на что она идет. Да и ты тоже. Не исключено – видитесь, может быть, в последний раз. Обоим легче станет. Нет ничего хуже неясности. А мне думается, в ваших отношениях она наличествует.

– Ты думаешь?

– Всегда думаю и тебе советую. Голова и дана не только для того, чтобы фуражку с крабом носить.

– Спасибо, комиссар, хороший ты все-таки мужик. Впрочем, еще Василий Иванович Чапаев, помнишь, говаривал: «Такому командиру, как я, какого-нибудь завалящего замухрышку не подсунут». А?

Монотонно жужжали электромоторы. За бортом легко шелестела вода. Не доходя двух миль до пункта высадки, лодка погрузилась и теперь под перископом медленно приближалась к заданной точке.

– Мы на месте, товарищ командир. – Штурман слегка дотронулся до плеча прильнувшего к окулярам перископа Ольштынского. – Время двадцать три пятьдесят.

– Хорошо. Стоп моторы! Всплытие!

На мгновение наступила тишина. Затем зашипела вытесняемая из балластных цистерн вода. На поверхности моря появились рубка и носовое орудие, и вот уже вся лодка, длинная и словно покрытая глянцем, закачалась среди небольших волн.

Откинув люк, Ольштынский первым вылез на палубу За ним поднялись штурман и боцман. Как приятно было вдохнуть полной грудью свежий бодрящий воздух!

– Берег там, – штурман показал в сторону, где еле-еле виднелась темная полоска. – Ветер оттуда. Чувствуете, хвоей пахнет? Время ноль часов.

С берега желтым пятнышком четыре раза мигнули.

– Дайте ответ.

В темноту полетели вспышки «ратьера».

– Боцман! Готовьте лодку. Пойдут старшина и два матроса без пассажира. Если все нормально, вернетесь и заберете ее. Сначала отгребите немного к востоку, но чтобы нас из вида не терять, затем повернете к берегу.

Матросы вытащили на палубу складную резиновую лодку Надули и осторожно спустили за борт.

– Все готово, товарищ командир, – доложил старшина.

– Оружие взяли? Спасательные нагрудники?

– Так точно. Автоматы, гранаты и фонарь. Жилеты надели.

– Подойдете к линии прибоя, сразу не высаживайтесь, выясните обстановку. Чуть что – мигом назад. Будьте предельно осторожны.

Лодка отошла. Командир нагнулся над рубочным люком и крикнул вниз:

– Пусть девушка сюда поднимется! – И добавил вполголоса: – Глаза к темноте привыкнут.

Ирма вместе с Долматовым поднялась на мостик. На ней был берет и комбинезон. На плечи наброшена плащ-палатка. В руках небольшой чемоданчик и рюкзак.

– Подышите воздухом. Сейчас вернутся разведчики, и мы вас отправим, – глухо произнес Ольштынский.

– Благодарю вас. Не лучше ли мне было идти сразу, чтобы вас не задерживать?.. Я уже…

Договорить она не успела. В том месте, куда ушла лодка, что-то ярко вспыхнуло. Еще и еще. Донесся грохот взрывов и треск автоматных очередей. Темноту разрезали бело-голубые лучи прожекторов, и лодка оказалась в их пересечении.

– Все вниз! Срочное погружение!

Топот. Хлопок люка – и взбудораженные волны сомкнулись над провалившимся в глубину кораблем. Над лодкой гулко ударили разрывы…

Описав дугу, «Щ-17» легла на грунт и застопорила моторы.

– Акустик! Как наверху? – крикнул Ольштынский.

– Два охотника сбрасывают глубинные бомбы западнее точки, где мы находились, примерно на полмили. Разрывы удаляются.

– При изменении обстановки немедленно доложить. – Командир обернулся к замполиту. – Чуешь, как все обернулось? А? Вот уж действительно, не хочешь, а поверишь: женщина на корабле – к несчастью. Еще бы немного – и ее своими руками, можно сказать, сунули бы в пасть зверю. Что же там могло произойти? Как думает комиссар?

– Давай пригласим Ирму?

– Зови, но не в центральный пост, а ко мне в каюту.

Долматов прошел во второй отсек и спустя некоторое время вернулся с девушкой.

– Садитесь сюда, – командир показал на кресло, – давайте обсудим, как жить дальше и вообще как могло случиться все это.

Разведчица молча села.

– Ясно одно: в точке нас поджидали. Судя по катерам-охотникам, артиллерии и прочему, подготовились основательно. Им были точно известны условные сигналы и время. Утечка информации с нашей стороны полностью исключается. Так, комиссар?

– Несомненно. Хотя бы потому, что информации просто некуда было утечь, – лодка не имела никакой связи с внешним миром.

– Значит, порвалось какое-то звено у вас. – Ольштынский посмотрел на Линдус – Какое именно?

– Пока не знаю. Время покажет. Может быть, нам всплыть и поискать матросов?

– Бессмысленно. На лодке были надежные и смелые ребята. Катера не дадут им уйти вплавь. Спасаться им, стало быть, некуда. Жизнь свою моряки дешево не отдадут, в плен не сдадутся, а значит, и помогать нам некому.

– А если все-таки попробовать? – Девушка, словно ища поддержки, повернулась к Долматову.

Замполит молча покачал головой:

– Мы не можем рисковать кораблем.

– Подождем, пока уйдут охотники. В подводном положении отойдем подальше, всплывем и свяжемся со штабом, пока еще темно. Далее будем действовать как прикажут. – Ольштынский замолчал.

– Иного выхода нет. Жалко, конечно, ребят, прекрасные были люди, но на войне потери неизбежны.

Через полчаса лодка оторвалась от грунта и двинулась на север. Отойдя мили три, всплыли и передали сообщение в штаб бригады. Ответ пришел быстро: подводникам приступить к выполнению основного задания. Для разведчицы была отдельная шифровка.

Лодка в надводном положении пошла на запад, туда, где пролегали коммуникации, связывающие прижатого со всех сторон к морю врага с основными силами. Оставив на мостике вахтенного офицера, командир спустился вниз и послал рассыльного за Долматовым и Линдус.

Замполит появился почти тотчас – очевидно, прикорнул где-то поблизости. Лицо усталое, резче обозначились морщины, глаза запали. Он грустно взглянул на Ольштынского и тяжело опустился в кресло.

– Четвертый год воюю, командир, а вот к смерти друзей привыкнуть не могу.

– Надеешься привыкнуть?

– Думаю, не под силу это нормальному человеку.

– Я тоже так думаю. Очень жалко ребят. Знаешь, что помочь ничем нельзя, а на душе какое-то чувство вины, будто не предусмотрел что-то, не учел. Разумом себя оправдываю, а сердце болит и словно из глубины укоряет: вот ты-то жив, а их нет и никогда не будет. Да, страшное это дело – война, будь она трижды проклята.

В дверь постучали. Вошла Ирма и остановилась у переборки.

– Вы меня звали?

– Присаживайтесь, пожалуйста. Обсудим вместе события.

Разведчица присела на край диванчика и положила руки на колени.

– Мы сейчас идем на боевое задание. Вы присутствовали при разговоре у комбрига и, знаете – это и нелегко, и опасно. Действовать будем в районе порта Кайпилс, на самых оживленных морских путях противника. Нам приказано взять вас с собой. – Ольштынский усмехнулся. – Даже если бы и не приказали, все равно девать вас, простите, некуда. В том документе, который получили вы лично, есть другие предложения?

– Нет. Пока все именно так. Есть дополнение. В случае изменения обстоятельств мне предписывается действовать по известному плану.

– Вы, надеюсь, извините нас, – вмешался замполит, – за то, что мы не в состоянии предоставить вам, как женщине, даже элементарных удобств.

– Я не рассчитывала на комфорт. – Девушка строго взглянула на Долматова. – Сожалею, что не смогла выполнить приказ и явилась пусть косвенной, но все же причиной гибели моряков.

– Не надо переживать. – Лицо Ольштынского побледнело. – Не вы их убили, и не за вас они отдали жизни. Матросы с честью выполнили свой воинский долг, и вы здесь ни при чем. Мы хотели просто…

– Подожди, командир, подожди, – перебил Долматов и положил руку на плечо Ирме. – Сегодня прямо какой-то покаянный день: всех терзает незаслуженная вина. Хватит. Оставим это на после войны. Я сейчас, командир, обойду лодку, побеседую с людьми, разъясню им обстановку. А вы тут сами решайте, что, как и почему. Я пошел.

Долматов поднялся, одернул китель и вышел, плотно прикрыв тонкую фанерную дверь.

– Вот уж никогда не думал и не предполагал, что мы встретимся именно так, – после небольшой паузы начал Ольштынский. – Надо же, ведь ты могла попасть на другой корабль, спрыгнуть с парашютом, да и еще мало ли как. Именно ты – и именно ко мне!

– Для меня это было не меньшей неожиданностью. – Ирма достала сигарету и пошарила в карманах, ища спички. – Можно закурить?

– Внутри подводной лодки не курят, извини меня, никто и никогда. Это категорически запрещено. – Он взял у нее сигарету и положил на стол. Затем встал, заложил руки за спину и взглянул девушке прямо в глаза.

– Почему у нас тогда все так нелепо получилось, а? Я до сих пор ничего не понимаю. Ты причинила мне такую боль! И вот уже почти три года я пытаюсь понять – за что?

– Тогда я не могла поступить иначе. – Ирма помедлила и закончила почти шепотом: – Вернее, я думала, что не могла…

– Но почему? Объясни?

– Я поступила на курсы радисток, мечтала о фронте. Это было моим самым сокровенным желанием. Ведь ты тоже уходил воевать… Хотелось быть если уж не рядом, то в общем большом деле. И вот один тип, он тогда был у нас большим начальником, заявил: если я выйду замуж, то буду немедленно отчислена. Я была потрясена. Я любила тебя, но тогда мне казалось, что иначе нельзя. Шла война, и мое место…

– Что ты знаешь о своем месте? – печально перебил ее Ольштынский.

– Постой! Мне было очень тяжело, представить даже не можешь. Впрочем, почему было? Осталось на всю жизнь. С годами я поняла, что совершила страшную и непоправимую ошибку. – Она положила локти на стол и закрыла ладонями лицо. – Вот и все, – прошептала еле слышно.

Ольштынский вдруг почувствовал, что с него словно свалилась какая-то огромная тяжесть, которая много лет давила и терзала душу, а с появлением Ирмы на корабле сделалась вообще невыносимой. Он смотрел на девушку, на ее узкие плечи, прижатые к лицу руки, закрытые короткими темными волнами волос. Она казалась маленькой и беззащитной, словно крупинка в песчаной буре. Он любил ее все эти годы, но сейчас, пожалуй, больше чем когда-либо. Будто неожиданно узнал, что некогда погибший, исчезнувший навсегда родной и очень близкий человек каким-то чудом воскрес, нашелся вновь. Он присел рядом и обнял ее плечи. Ирма оторвала ладони от мокрого от слез лица и прижалась к нему.

Ольштынский нежно погладил ее по вздрагивающей голове:

– Не плачь. Теперь мы снова вместе.