Текст книги "Океан. Выпуск одиннадцатый"
Автор книги: Евсей Баренбойм
Соавторы: Юрий Федоров,Юрий Дудников,Святослав Чумаков,Юлий Ворожилов,А. Мирошников,Владимир Матвеев,Александр Баюров,Гавриил Старостин,Николай Портенко,Александр Осин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)
Во второй половине дня 29 августа, когда таинственно исчезнувшая подводная лодка «V-455» лежала с оторванной кормой на грунте, доживая свои последние часы, Больхен нервно прохаживался по ходовой рубке, пытаясь в сложившейся обстановке найти наиболее верное решение. Полученные за последние дни радиограммы от адмирала Шнивинда не только не вносили ясности в его предстоящие действия, а еще более запутывали их. Двадцать четвертого августа, еще до встречи с «Сибиряковым» и обстрела Диксона, он получил приказ, предоставлявший ему полную свободу действий. «Момент окончания операции, возвращение в базу установите сами в соответствии со сложившейся обстановкой», – сообщал Шнивинд. Вчера в полдень адмирал Северного моря прислал вторую радиограмму, где категорически приказывал «Адмиралу Шееру» вернуться в Карское море до семьдесят третьего градуса восточной долготы и «проводить там любые акции, которые могут дать выгодные результаты». Эта вторая радиограмма не только противоречила первой, но попросту была непонятной. Движение русских судов в Карском море после потопления «Сибирякова» полностью прекратилось. И появление там рейдера вновь не только не могло дать положительных результатов, а было рискованным и опасным из-за вероятных контрмер русских и неясной ледовой обстановки.
Стоявший за компасной площадкой телефон пронзительно зазвонил.
– Что там еще, черт возьми? – раздраженно спросил Больхен.
– Радиограмма, господин капитан 1 ранга, – доложил вахтенный. – Шифровальщик просит разрешения подняться в рубку.
– Пусть поднимется. Сколько на румбе? – спросил командир у вахтенного офицера.
– Двести десять. Ход восемнадцать узлов.
– Так и держите. Я буду у себя.
Он плотно затворил дверь командирской рубки, сел в кресло. Перед ним на столике дымился кофейник, принесенный вестовым. Лежали в вазочке свежие булочки с корицей. «Еще одна радиограмма. Что теперь придумали нового стратеги в Берлине или в Бергене?» – недоумевал он.
Вошел шифровальщик и остановился у двери. Командир будто не замечал его. Погруженный в свои мысли, он смотрел на кофе, не притрагиваясь к нему.
– Прочтите, Гофман, вслух, – наконец заговорил Больхен.
– «Операцию продолжать любом случае. Окончание операции разрешаю наличии особо важных причин – аварии, нападения противника, вызывающих необходимость отхода. Если не предоставится других вариантов действий, бомбардируйте Амдерму».
«Почему адмирал Шнивинд, который в период планирования операции был ее активным противником и в какой-то момент даже требовал ее отмены, сейчас столь настойчиво и энергично требует ее продолжения? – размышлял Больхен, не спеша, небольшими глотками, отхлебывая кофе. – Совершенно очевидно, что на него оказывают давление из Берлина от самого гросс-адмирала Редера. Для Редера же успех «Адмирала Шеера» не только военная победа, а вопрос престижа, подтверждение его весьма поколебленной доктрины рейдерской войны».
После потопления 25 августа у острова Медвежий эсминцами противника немецкого минного заградителя «Ульм», о чем Больхен узнал из перехваченных сообщений английского радио, верховному морскому командованию, видимо, очень хотелось сообщить в главную квартиру фюрера победную сводку об успехах «Адмирала Шеера». Но ему-то что за дело до этих хитросплетений высокой политики? Что он, командир корабля, должен делать в такой ситуации?
Уже более получаса Больхен маленькими шагами мерил ходовую рубку, непрерывно дымя трубкой, но так и не принял важного решения. Чтобы полностью внести ясность в обстановку и уточнить дальнейшие планы, следовало еще раз подробно проинформировать командование и получить четкие указания. Но как это сделать? Оставался единственный выход – нарушить приказ о радиомолчании в эфире.
После пятиминутного совещания со старпомом Бугой и старшим связистом Больхен приказал дать короткий сигнал без вызова. Такой сигнал уменьшал шанс, что корабль запеленгуют. Затем он сообщил свои координаты, обрисовал положение и попросил разрешения уйти к Шпицбергену. Шнивинд настаивал на продолжении операции в Карском море, пока она не даст ощутимых результатов. Только после повторного доклада Больхена, что в Карском море линкор уже ничего не сможет добиться, адмирал Шнивинд с видимой неохотой разрешил ему прекратить операцию. По тону его последнего лаконичного радио Больхен понял, что адмирал Северного моря недоволен его действиями. «Если ничего не можете, возвращайтесь», – говорилось в ней.
Шнивинд разочарован и считает, что «Адмирал Шеер» не оправдал возложенных на него надежд. «А что я еще мог сделать? – досадовал Больхен. – Один самолет-разведчик – и то с недостаточным запасом горючего. Просчет этих зазнаек из люфтваффе теперь свалят на меня. А ведь как они уговаривали! «Самолета с двумя экипажами будет более чем достаточно. Поверьте нашему опыту». И он, болван, поверил. Обещанная помощь от подводных лодок в действительности оказалась чистейшим блефом. И этот «Сибиряков», раструбивший о нем по всему свету!»
Больхен достал табакерку. Ее подарила ему Юта в день тридцатилетия. Набил трубку. Табак у него был ароматнейший, бразильский, презент одного южноамериканского негоцианта. Стоявший рядом обер-лейтенант Старзински что-то увлеченно рассказывал вахтенному офицеру. Он ни за что не отвечал и пребывал в великолепном настроении. Больхен примирился с его непрерывной болтовней. Избавиться от нее, видимо, можно было, лишь послав Старзински на откидной мостик и оттуда сбросив его в море.
Тускло светились выведенные в ходовую рубку циферблаты многочисленных приборов: репитеры гирокомпаса и гидролокатора, указатели оборотов главных машин, положения руля, приборы пеленгов и дистанций на противника, счетчики пройденного расстояния и многие другие. Сложный организм корабля функционировал нормально.
У выхода из рубки молча сидел на разножке оператор телефонного коммутатора унтер-офицер Арбиндер, этот жестокий, грубый человек со странно стекленеющими глазами при первых же услышанных выстрелах. Он родом из Аугсбурга. Несколько дней назад здесь же на мостике Больхен спросил его:
– Как бы вы, Арбиндер, распорядились отпуском, если бы я отпустил вас по возвращении в Нарвик?
Арбиндер усмехнулся:
– Я попросил бы вас немного повременить, господин капитан 1 ранга. Подождать, пока не падет Петербург. У ландсвера Арбиндера тоже есть заветная мечта – посмотреть на туалетный набор из сорока восьми предметов чистого золота. Его сделал в Аугсбурге два века назад мастер Беллер для русской императрицы Анны Иоанновны. Беллер мой далекий предок. Говорят, на набор можно раз посмотреть – и спокойно умереть.
«А в нем есть что-то человеческое», – подумал Больхен.
Сейчас Арбиндер сидел неподвижно, устремив взгляд в одну точку. Его застывшее лицо было страшно.
– Попросите старшего офицера подняться на мостик, – распорядился Больхен. И, когда Буга торопливо вошел в ходовую рубку, приказал: – Курс к острову Медвежий.
Он спустился в салон. Оттуда не выходил ни к обеду, ни к ужину. Вестовой Краус носил командиру еду в каюту.
Тридцатого августа северо-восточнее острова Медвежий линкор «Адмирал Шеер» встретили четыре эсминца. Отсюда до берегов Норвегии оставалось меньше двухсот миль. Это было место, откуда немецкие самолеты и подводные лодки старались наносить свои удары по конвоям союзников. Под эскортом эсминцев рейдер прошел через Хорстад, и сейчас портовые буксиры осторожно подтягивали линкор к его причалу в Нарвике.
Встречающих на причале было мало. Среди немногочисленной группы одетых в черное морских офицеров Больхен узнал невысокую, приземистую фигуру командующего второй группой кораблей вице-адмирала Кюмметца. Все базировавшиеся на Нарвик суда – «карманные» линкоры «Лютцов», «Адмирал Шеер», восьмая флотилия эскадренных миноносцев – находились в его подчинении. После весьма холодного официального рукопожатия и короткого доклада Больхена Кюмметц сообщил ему, что адмирал Северного моря ждет их сегодня у себя в Тронхейме. Несколько часов спустя камуфлированный «оппель-адмирал» остановился у пирса, где стоял покрытый маскировочной сетью флагман немецкого флота линкор «Тирпиц», на котором держал свой флаг адмирал Шнивинд.
Знакомый адмиральский салон линкора. Персидский ковер на узорчатом, красного дерева паркете. Мягкий, не раздражающий свет бронзовых бра, отраженный в полировке дубовых переборок. Легкое позвякивание хрусталя в буфете, тусклая кожа диванов и кресел. Доклад Больхена адмиралу длился долго. Шнивинд внимательно слушал его, часто перебивал, задавая вопросы. Затем в просторном салоне воцарилась тишина. С волнением Больхен ждал, что скажет сейчас этот человек, его начальник и покровитель, благодаря которому он избрал путь морского офицера вместо уготованной отцом духовной карьеры.
– Теперь для меня ясен весь ход операции. Я не вижу, Вильгельм, в ваших действиях особых просчетов, – наконец сказал Шнивинд. – Скорее, их следует отнести к недостаткам планирования, скудости разведывательных данных и недооценке противодействия русских. Кроме того, очевидно плохое знание ледовой обстановки. Если вы помните, я указывал на это еще в самом начале и противился этой операции. Но мы с вами, Вильгельм, не только военные моряки, но и политики. Нынешняя летняя кампания развивается на редкость удачно. Наши сухопутные войска добились огромных успехов. Вот-вот падет Сталинград. Победно развивается и наше наступление в Египте. Фюрер считает, что в этих условиях, когда все силы рейха напряжены до предела, наши надводные корабли действуют слишком пассивно и робко.
Шнивинд на мгновение умолк, налил в бокал воды, стал жадно, большими глотками пить. Говорили, что у него появились признаки сахарной болезни. Будет очень жаль, если он уйдет на береговую должность. «А насчет мобилизации всех сил рейха он прав», – подумал Больхен. Еще перед походом он читал в газетах, что в рамках организованной Герингом кампании по сбору металлолома сам фюрер сдал в фонд обороны медные ворота рейхсканцелярии.
– Сегодня мне звонил гросс-адмирал Редер, – продолжал Шнивинд. – Он полагает, что вы, проникнув в пролив Вилькицкого, недостаточно смело искали русские конвои, осторожничали, все время оглядывались назад. Скажу вам откровенно, главнокомандующий недоволен вашими действиями. – Адмирал встал, начал медленно прохаживаться по ковру салона. – От флота ждут повторения такого же успеха, как это было два месяца назад во время разгрома конвоя «PQ-17», – снова заговорил он. – Я получил указание начать планирование новой операции, аналогичной вашей. Конечно, с учетом допущенных просчетов. Для нее предполагается выделить «Лютцов». Вы же, Вильгельм, в ближайшее время пойдете в Киль для докования и осмотра двигателей. Кроме того, господа, строго конфиденциально: есть сведения о готовящемся новом конвое «PQ-18».
Из Тронхейма Больхен возвращался поездом один. Кюмметц задержался там по каким-то своим делам. В пустом двухместном купе он задумчиво остановился у окна. Поскрипывали на стыках пружины диванов. Поезд шел быстро. За окнами едва угадывались раскрашенные в разные цвета домики многочисленных норвежских поселков. День был серый, мглистый, будто стекла вагона кто-то заклеил мокрой папиросной бумагой. Шел мелкий дождь.
– «Недостаточно смело искали конвои, осторожничали, все время оглядывались назад», – повторил Больхен вслух, потом зло выругался. – Паршивые идиоты! Сидят в своих кабинетах и думают, что они пророки и ясновидцы. Как, интересно, можно не оглядываться назад, когда за кормой смыкаются льды или по кораблю неожиданно бьет русская батарея?
«Мы должны быть политиками», – вспоминал он слова Шнивинда. Все газеты повторяют сейчас эту модную фразу. Но никто толком не знает, что она означает.
Он сорвал свое плохое настроение на двух встреченных на вокзале в Нарвике перепуганных молодых фенрихах, обругав их за небрежное отдание чести. Поднявшись на корабль, он сухо поздоровался со встретившим его старшим офицером и, не намекнув ни словом о причинах вызова в Тронхейм, быстро прошел в свой салон.
БИТВА ЗА КОНВОИ «PQ-18»В один из последних дней августа 1942 года на флагманский командный пункт Северного флота «Скала» позвонил по ВЧ нарком Военно-Морского Флота Николай Герасимович Кузнецов. Поинтересовавшись, как идут дела, и выслушав доклад, что боевая деятельность флота идет по плану, он сообщил, что получил серьезный упрек от Верховного Главнокомандующего. «Почему под носом у Головко безнаказанно проходят вражеские корабли?» – спросил Верховный.
– Упрек полностью принимаю, – сказал Головко. – На флоте делается все возможное, чтобы подобный рейд более не мог повториться. Уроки рейдерства «Адмирала Шеера» тщательно проанализированы, виновные наказаны. Да и я учел свои промахи.
– Я так и доложил Верховному, – проговорил Кузнецов. – Теперь перед вами новая, особо важная задача, – продолжал он. – Усилия Советского правительства увенчались успехом, и в ближайшие дни из Лох-ю к нам выходит очередной конвой «PQ-18». Примите все меры в соответствии с планом прикрытия, предупредите подводные лодки.
– Все ясно, товарищ народный комиссар.
Головко повесил трубку.
Командующий Северным флотом знал, что вопрос о посылке в Советский Союз нового союзнического конвоя возник сразу же после трагедии с «PQ-17». Только 24 июля, через месяц после выхода конвоя из Исландии, спасательные шлюпки доставили на берег последних уцелевших моряков, и он отдал приказ по флоту о прекращении поисков судов погибшего каравана. А уже 28 июля в парламентском кабинете британского министра иностранных дел Антони Идена в палате общин состоялось совещание, созванное по просьбе Советского правительства. Оно было собрано после резкого письма Сталина Черчиллю в ответ на пространное сообщение последнего о необходимости отложить движение северных конвоев до наступления полярной ночи из-за опасности, которой подвергаются корабли.
Копию стенограммы лондонского совещания, присланную в Москву по распоряжению Черчилля, показал Головко британский морской представитель в Москве контр-адмирал Майлз. Он, кстати, объяснил, почему все идущие в СССР конвои носят буквенное обозначение PQ.
– В оперативном управлении адмиралтейства есть офицер, ведающий планированием операций по проводке конвоев в Россию. Это капитан 3 ранга P. Q. Эдвардс. Конвои получили свое обозначение по его инициалам.
Головко рассмеялся. Вот как все просто! А они ломали головы, что означают эти таинственные буквы PQ.
На совещании в Лондоне присутствовали Идеи, первый лорд адмиралтейства Александер, адмирал Дадли Паунд. С советской стороны были посол Майский, глава военно-морской миссии контр-адмирал Харламов и его помощник Морозов. Совещание проходило в напряженной обстановке. Первым делом посол Майский спросил:
– Когда может быть отправлен ближайший конвой «PQ-18»? Было бы желательно услышать от адмирала Паунда четкий и исчерпывающий ответ на этот вопрос.
Первый морской лорд Паунд, которого вся Англия за нерешительность, чрезмерную осторожность прозвала «Don’t do it, Dudley!» – «He делай этого, Дадли!» и который отдал чудовищный приказ о снятии прикрытия и рассредоточении конвоя «PQ-17», чем, несомненно, привел его к гибели, пытался уклониться от прямого ответа.
Его худое и длинное, как у лошади, лицо покрылось красными пятнами.
– Маршал Сталин до сих пор не отреагировал на предложение Черчилля послать британского офицера ВВС в Россию, чтобы организовать прикрытие конвоев с воздуха. А без прикрытия мы не можем обеспечить безопасность караванов и сделать Баренцево море опасным для «Тирпица».
– Вы не отвечаете на вопрос, адмирал, – настаивал на своем Майский. – Мне хотелось бы услышать, сколько самолетов, по вашему мнению, нам следует иметь в Мурманске для обеспечения проводки конвоев.
Паунд еще больше нахмурился. Ему не нравились эти прямые, как удары, вопросы посла.
– Десять эскадрилий бомбардировщиков и торпедоносцев, – нехотя ответил он.
– Полагаю, что Советское правительство сумеет выделить такие силы для прикрытия, – сказал Майский. – Сегодня же сделаю соответствующий запрос.
В разговор вступил контр-адмирал Харламов. Этот еще молодой моряк сумел завоевать среди британских политиков и военных большой авторитет благодаря своей эрудиции, великолепному знанию военно-морской истории и тактики.
– Трагедия с караваном «PQ-17» явилась результатом не столько успешных действий врага, сколько стратегической ошибкой британского адмиралтейства, – говорил он. – Приказ об отозвании крейсерских сил прикрытия и рассредоточении судов конвоя невозможно понять. «Тирпица», конечно, следует опасаться, но страх перед ним явно преувеличен. Он мешает трезво оценивать обстановку.
Харламов умолк, и Майский согласно кивнул головой. Глава советской военно-морской миссии был безусловно прав. После потопления немецким линкором «Бисмарк» новейшего английского линейного крейсера «Худ» престарелых британских морских лордов трясла лихорадка при одном упоминании о «Тирпице».
Паунд, лицо которого из красного стало багровым, окончательно вышел из себя.
– О какой ошибке идет речь? Этот приказ был отдан мною! Мною! – громко повторил он. – Что еще можно было сделать?
В спор вмешался молчавший до этого Александер. Он стал защищать действия британского адмиралтейства.
– Вы правы, сэр, – с усмешкой произнес Майский. – Заслуги британского флота в этой войне велики. Но даже английские адмиралы делают ошибки!
После этих слов сдерживаться Паунд больше не мог. Он вскочил с кресла, высокий, костлявый, и, повернувшись лицом к Майскому, сказал:
– Завтра же попрошу премьер-министра, чтобы назначил вас первым морским лордом вместо меня!
После ужина Головко пригласил к себе в кабинет начальника штаба Кучерова и члена Военного совета Николаева. Командующий рассказал о звонке наркома, о прочитанной только вчера стенограмме лондонского совещания. Когда он дошел до места, где Паунд предлагает Майскому занять его пост первого морского лорда, все рассмеялись. Уж больно отчетливо представили всегда спокойного, внешне невозмутимого Майского и наскакивающего на него, как петух, яростного Дадли.
– Хоть решение они и не приняли, а роль свою, по всем признакам, совещание сыграло. И немалую, – задумчиво сказал Николаев. – Не будь мы с англичанами столь настойчивы, вряд ли бы они выпустили «PQ-18». Зачем рисковать? Над ними не каплет.
– Теперь им деваться некуда. Завтра на наши аэродромы прилетают мощные воздушные эскадрильи прикрытия, – сообщил Головко. – Только что мне об этом доложил командующий ВВС.
Засиделись в тот день до глубокой ночи. Обсуждали, как лучше провести работу по прикрытию силами флота всего конвоя с момента его вступления в нашу операционную зону.
– Нанесем серию сильных ударов по аэродромам Луостари, Банак, Бардуфосс, Тромсё, чтобы парализовать действия бомбардировочной и торпедоносной авиации, – говорил Головко. – Сосредоточим на позициях у выходов из Лиинахамари, Киркенеса, Варде и Вадсё, в районах Тана и Порсангер-фиордов максимальное число подводных лодок. Будем вести непрерывные дальние дозоры.
– Кораблей на все не хватит, Арсений Григорьевич, – осторожно вставил свое слово контр-адмирал Кучеров. – Девять лодок в ремонте. Как ни спешим, ни торопим, а докование миноносцев затягивается. «Баку», «Разумный», «Разъяренный» еще далеко, не поспеют.
– Мало пополнений шлют, – вздохнул Головко. – Разве на таком театре обойтись имеющимися кораблями? Тут залатаешь – там лопнет.
– Поплачь, поплачь, Арсений Григорьевич, – засмеялся Николаев. – Авось легче станет.
– Придется снова послать на позиции те лодки, что только вернулись или вернутся в ближайшие дни. Другого выхода нет. И докование «Громкого» пусть срочно заканчивают. И так затянули, – сказал Головко. – Передайте: командующий дал пять дней – и ни часом больше! Не возражаешь, Александр Андреевич?
Николаев чиркнул спичкой, не спеша затянулся.
– Возражал бы, если был бы другой выход, – ответил он. – Не дело, конечно, подводников без отдыха снова в море посылать. Будем разъяснять людям обстановку.
Вечером седьмого сентября контр-адмирал Фишер сообщил Головко, что конвой «PQ-18» в составе тридцати девяти транспортов и тридцати одного корабля охранения второго сентября покинул залив Лох-ю, прошел Датский пролив и взял курс на восток.
«Щ-442» спешно завершала ремонт, принимала боезапас, соляр, продовольствие. Всего пять дней получил для отдыха ее экипаж. Только успели вымыться в бане, обстираться, немного отоспаться. Еще непривычно быстро уставали ноги при ходьбе и временами странно неустойчивой казалась земля. Еще снился краснофлотцам по ночам последний тяжелый поход. Еще стонали и вздрагивали они во сне, слыша отвратительный шелест вражеских торпед над головой. И снова приказ выходить в море.
Командир «Щ-442» Шабанов с новенькими нашивками капитана 3 ранга стоял навытяжку в кабинете командующего.
– Знаю, что экипаж устал и мало отдохнул, – говорил Головко. – Но обстановка требует выхода вашей лодки. – Командующий на минуту умолк, глядя на стоявшего перед ним офицера. Он вспомнил, как напутствовал его перед последним походом. Шабанов изменился за этот месяц. Бледная кожа лица приобрела теперь желтоватый оттенок, черты лица заострились, под глазами пролегли глубокие тени. – Отдохнете после похода. У меня нет выбора. Мы должны сделать все, чтобы конвой «PQ-18» благополучно достиг Архангельска. Объясните это экипажу.
– Ясно, товарищ командующий. Уверен, что командиры и краснофлотцы правильно поймут обстановку и ваш приказ выполнят с честью.
– Я не сомневался. Желаю успеха.
Шабанов вышел на улицу. Холодный, дующий порывами ветер от острова Торос налетел внезапно, чуть не сорвал фуражку, и он поглубже надвинул ее на лоб. Сегодня он последний раз будет ночевать дома. Послезавтра на рассвете они уходят.
Когда он сказал об этом Нине, она долго плакала, потом проговорила, продолжая всхлипывать:
– Как вы сейчас пойдете в море? Вы еще на чертей похожи. А ты вообще…
– Скелет есть скелет. Чего с него возьмешь? – Он улыбнулся, привлек жену к себе. – Война ведь, Нина. Или мы, или они. А чтобы победить, надо и не такое выдюжить.
Еще долго она всхлипывала, прижимаясь щекой к его груди. Только под утро она успокоилась, задремала. А Шабанов все лежал с открытыми глазами и не мог заснуть. Он и сам чувствует, как расшатались у него нервишки за последний поход. Раньше мыслей таких не было: «Вернусь или не вернусь?» Знал, что вернется. И всегда возвращался. Но сейчас, после того как Нина сообщила ему, что через полгода он станет отцом, полезла в голову всякая ересь. «А что, если не вернусь? Что она будет делать с двумя детьми? Как поставит их на ноги?» Нигде так не равны люди перед смертью, как на подводной лодке. Может быть, и его подчиненные тоже не спят, а думают о том же, о чем и он, их командир? Хорошо, если у них с Ниной родится дочь. Сын уже есть – Лешка. И чтоб была похожа на мать. После похода он Нину и Лешку отправит к своим. И рожает пусть там, под присмотром мамы.
Головко не сомневался, что немецко-фашистское командование сделает все возможное, чтобы повторить успех операции «Найтсмув» («Ход конем») по разгрому семнадцатого конвоя.
– Шнивинд не дурак, – говорил он начальнику штаба флота Кучерову. – И наверняка подготовил серию комбинированных и внезапных ударов по конвою. Но и мы с вами, Степан Григорьевич, тоже не лыком шиты. Тоже кое-чему научились. – Командующий был возбужден, много курил, быстро ходил по кабинету. – План ведения разведки и взаимодействия сил я утвердил. Мне думается, мы предусмотрели все, что возможно. Теперь дело за выполнением. И вот что еще: передайте Фишеру, что я прошу сообщать о движении конвоя два раза в сутки.
Когда Кучеров вышел, Головко вернулся к своему столу, снова стал думать о конвое. Невозможно было представить, чтобы при наличии широко разветвленной немецкой резидентуры в Исландии и Англии выход такой многочисленной группы кораблей мог остаться для противника тайной. И действительно, уже восьмого сентября Фишер сообщил, что летающая лодка врага «DO-18» обнаружила конвой к северу от Исландии.
– «Чарли» сидит на хвосте конвоя, – сказал он. – Теперь нужно ждать неприятностей.
Два дня спустя посланная в район Нарвика наша авиаразведка установила, что «карманный» линкор «Адмирал Шеер», крейсера «Хиппер» и «Кельн» в сопровождении шести эскадренных миноносцев покинули Нарвик и перешли в Альтен-фиорд. Было очевидно, что противник накапливает силы в кулак и готовится нанести мощный комбинированный удар. Однако до тринадцатого сентября, несмотря на большое число контактов с вражескими подводными лодками, неусыпно крадущимися за конвоем, нападения на корабли не было.
– Стая шакалов ждет удобного момента, чтобы вцепиться в горло, – сказал Головко Николаеву, получив очередное сообщение о движении конвоя.
Конвой медленно приближался к нашей операционной зоне и находился всего в ста двадцати милях от острова Медвежий. Шел он восьмиузловым ходом, шел широко, десятью кильватерными колоннами, напоминая большую стаю грязных уток, как записал в своем дневнике один из его участников. Имел сильное охранение в составе конвойного авианосца «Авенджер» с пятнадцатью морскими «Харрикейнами» на борту, шестнадцати эскадренных миноносцев и группы крейсеров прикрытия под общим командованием контр-адмирала Бернетта. Командир охранения держал свой флаг на легком крейсере «Сцилла».
Поздно вечером тринадцатого сентября в штабе Северного флота никто не ложился спать. Командование, операторы, офицеры разведки, свободные от вахты радисты и шифровальщики с тревогой ожидали сообщения о движении конвоя. Около часа ночи в наушниках радистов раздался звон фанфар и барабанов, а вслед за тем крикливый голос работавшего на Англию комментатора берлинского радио Уильяма Джойса протрубил на весь мир о потоплении в Баренцевом море девятнадцати транспортов конвоя. Девятнадцать транспортов – половина всех шедших судов! И это еще до подхода конвоя в нашу операционную зону!
– Не верю. Душа не принимает. Врут, сволочи, – говорил Головко в своем кабинете Николаеву. – Чтобы при таком охранении потопили за один раз столько судов!
Но все равно голос командующего звучал глухо, а от недавнего возбуждения не осталось и следа.
Разрозненные данные об атаках конвоя, поступавшие от авиаразведки и службы радиоперехвата, не позволяли сложить их в единую картину. А сейчас было особенно важно представить себе ход событий, чтобы окончательно решить порядок расстановки наших сил и дать последние инструкции уходящим навстречу конвою кораблям.
Наконец в штаб прибыл контр-адмирал Фишер. Еще никогда командующий не ждал его с таким нетерпением.
– Господин адмирал, – начал он, сев на предложенный стул и сразу вытаскивая из кармана трубку, – я принес вам последние сообщения британского адмиралтейства. Потоплено двенадцать судов конвоя. В том числе ваш транспорт «Сталинград».
Головко вздохнул. Значит, все-таки не девятнадцать, а двенадцать. Из них, как выяснилось в дальнейшей беседе, девять кораблей оставались на плаву, но были добиты кораблями эскорта.
Недавний пример с пароходом «Старый большевик» из шестнадцатого конвоя, когда команда отказалась покинуть горящее поврежденное судно, погасила пожары и благополучно привела транспорт с ценным грузом в Архангельск, не оказал влияния на командира конвоя «PQ-18». Видимо, ему была понятней и ближе ситуация, возникшая на крейсере «Эдинбург» в конце апреля этого же года.
Вышедший из Мурманска с десятью тоннами золотых слитков на борту, первым взносом Советского Союза за поставки по ленд-лизу, «Эдинбург» был торпедирован и потерял руль и винты. Но корабль оставался на плаву, шел в охранении других кораблей, имел неповрежденную артиллерию и вполне мог быть отбуксирован обратно в Мурманск. Однако он был немедленно затоплен вместе со своим ценным грузом. И в дальнейшем союзники с необычайной легкостью продолжали топить свои поврежденные корабли, груженные важнейшими и нужнейшими нам грузами.
Правда, позднее, отдавая дань мужеству моряков «Старого большевика», его капитана Ивана Ивановича Афанасьева и старшего механика Ивана Ивановича Пугачева наградили высшей военной наградой Великобритании – крестом ордена Виктории.
После подробного доклада английского представителя картина боя окончательно прояснилась. Итак, еще двенадцатого сентября британский эсминец «Фокнор» впереди по курсу конвоя потопил подводную лодку противника.
Утро тринадцатого сентября началось с потерь. Недаром моряки всех флотов мира не любят это число. Сначала одно за другим были торпедированы и потоплены два судна, шедшие в колонне правого крыла. Затем в небе появилась большая группа бомбардировщиков «Ю-88». Мощным заградительным огнем всех кораблей эту атаку удалось отбить. Однако на мостике «Сциллы», где держал свой флаг командир охранения контр-адмирал Бернетт, вид улетающих бомбардировщиков не вызвал радости.
– Мы находимся сейчас примерно в четырехстах пятидесяти милях от авиабаз противника, – обеспокоенно говорил Бернетт командиру «Сциллы», измеряя циркулем расстояние по карте. – Совершенно очевидно, что даже при таком крайне северном расположении кромки льда нам не выйти за радиус действия его ударной авиации.
– К сожалению, это так, – согласился командир. – Будем ждать новых ударов.
Несколько часов небо было затянуто низкими облаками. Лил дождь, периодически прерываемый снежными зарядами. Моряки транспортов радовались. Такая погода была им больше всего по душе. Но во второй половине дня небо прояснилось, и почти тотчас же на конвой налетело сразу сорок торпедоносцев. Это были двухмоторные «Хейнкели-111», поднявшиеся с аэродрома Банак, самого северного в Европе.
Они летели низко, вытянувшись в одну линию, сотрясая воздух страшным воем своих моторов, включив специальные сирены для устрашения. Достигнув кораблей конвоя, «Хейнкели» разделились на две группы. Одна из них стала заходить с носовых, другая – с кормовых углов правого борта, атакуя перпендикулярно друг друга. Морские «Харрикейны» с авианосца «Авенджер» были беспомощны против них. Зеленые корпуса торпед с ярко-желтыми боевыми зарядными отделениями, сброшенные посреди массы кораблей, были хорошо видны в воде. Они поразили восемь судов. Пять торпедоносцев остались лежать на дне моря.
Четырнадцатого сентября после полудня, едва эсминец «Онслоу» и тупорылый самолет «Суордфиш» потопили еще одну подводную лодку противника, особенно нахально стремившуюся прорвать линию охранения, торпедоносцы повторили свою атаку. Сейчас противник сосредоточил весь свой удар на авианосце и кораблях эскорта. Шесть «Харрикейнов» бесстрашно взлетели им навстречу. Торпедоносцы, вынужденные отвернуть, попали под губительный заградительный огонь кораблей охранения и сбросили торпеды далеко от цели. На этот раз не пострадало ни одно судно, а тринадцать торпедоносцев «Хе-111», вооруженных каждый семью пулеметами и пушкой, навсегда нырнули в холодную воду Баренцева моря. Над водой не повис ни один купол парашюта.
