Текст книги "Чувство времени (СИ)"

Автор книги: Евгения Федорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)

– Помолчи, – резко, будто желая ударить девушку, отрезал маг, но вышло так, будто он ударил меня. Чтобы не свалиться со скамейки, я поставил локти на колени и облокотился на них.

– Они собирают лошадей и свитки для тебя. Гевору нужно взять свои вещи и травы, – сообщил юноша тихо, обращаясь ко мне.

И вправду суета нарастала. То тут, то там в саду зажигались плошки с огнем, и тьма медленно отступала. Мимо бегали мальчишки с лампами, поджигая уличные светильники, но я не хотел света.

– Тебе плохо? – встревожился Ален. Сегодня он было особенно невыносим. – Эта Лааль что-то сделала с тобой? Я же говорил, что им нельзя доверять!

Холодная, совершенно ледяная рука Мастера легла мне на шею, я дернулся от неожиданности.

– Спокойно, у тебя жар. Твое тело еще ничего не понимает, так что не требуй от него слишком многого. Думаю, это пройдет. Жар, истощение и усталость.

– Да-да, – вяло согласился я, отвернувшись, потому что Марика подсела к Мастеру, прижимаясь к его плечу. Маг получил то, в чем у него не было необходимости, и старался этого не замечать, сейчас отвергая саму мысль о том, что ему придется распорядиться этим неожиданным богатством. Уверен, он чувствовал себя так же неловко, как и я. Мы оба чувствовали себя дураками.

Из кустов выскочил запыхавшийся мальчик, упал на колени и наклонил голову.

– Что? – резко повернулся Ален.

– Ваши лошади готовы, – сообщил он и, подскочив, унесся к воротам.

– И нам пора восвояси, ни минуты лишней не проведу здесь, – сообщил я и поднялся.

Крайний срок мы пропустили, но Эстолла не ушла. Шива не бросил бы нас на произвол судьбы, и Мархар оказался его же породы. Лошадей пришлось оставить под скалами и продолжать дальнейший путь пешком в неверном свете маленьких огоньков, зажженных Мастером для тех, кто не способен был видеть в темноте. Дорогу указывал Ален и он же первым заметил наблюдателя, который затаился на склоне между камней и сейчас подавал на воду знаки, прикрывая ладонью горящий фонарь. Он зажег его только удостоверившись, что мы те, кто ему нужен. Я не знал этого человека, но Ален говорил с ним уверенно, и было видно, что они уже встречались.

– Вот это да, – тихо подивился Гевор, – никогда бы не подумал, что рифовая бухта может пустить в себя корабль, здесь сплошные подводные изгибы, через которые даже рыбаки не ходят. Не забросишь сети и нет моллюсков…

Потом под берегом ударили в воду весла, зашуршал песок: лодка вышла забрать нас на борт. Места тут оказалось не так уж и много, потому нам пришлось держать все тюки на коленях. Гевор не расставался со своим сундучком, окованным золотыми планками, в котором лежало сердце водяного змея. Он также прихватил с собой два свертка трав, сказав, что на них на материке большой спрос. Дурманы, я так думаю. Ален вызвался помочь их нести, а Мастер забрал у меня сумку со свитками, сложенными аккуратными связками. Лааль, верная своему слову, собрала мне кое-что о тех временах, когда ее праматерь убила водяного змея. Гевор было заикнулся о том, чтобы взять на борт служанок для увеселения, но Ален отверг эту идею: Эстолла была небольшим судном, и лишнему пассажиру на ее борту не было места. И без того мы сами были лишними.

Вскоре я смог увидеть и сам корабль – он медленно вырастал перед нами, но совсем не производил впечатления. После плавания на Бегущей, это низко посаженное суденышко казалось маленьким и ненадежным.

Фантом встретил нас сдержано и сразу отвел меня и Гевора в свою каюту, объяснив, что, по сути, это единственное закрытое помещение на корабле, кроме трюмов. Сундучок с реликвией отправился в рундук капитана для больше сохранности. Вообще, Мархар оживился, узнав про сердце, но взгляды, которые он бросал на Мастера, казались мне недружелюбными. Напряженная атмосфера завладела кораблем, мы были чужаками, и экипаж Эстоллы отнесся к нам с недоверием. Потом стало не до этого, подняли паруса и повели корабль прочь, стараясь не посадить его на коралловые нагромождения, почти неразличимые под густой черной водой. Как Мархар мог столь виртуозно и точно управлять своим кораблем, для нас так и осталось загадкой.

Пока мы были под прикрытием мыса, корабль шел плавно, но стоило ему попасть под ветер и его начало качать как припадочного. Я стоял у левого борта, глядя, как черный силуэт Гуранатана, смягченный ночью, медленно отдаляется от меня и надеялся, что вместе с расстоянием, растущим между нами, ослабнет то гнетущее чувство, которое я испытывал к замкнутым темным клетушкам, полным запаха плесени.

Подошедший ко мне Гевор взялся за канаты и внезапно спросил:

– Как ты можешь так?

– Как так? – уточнил я бездумно.

– Не держать зла. Ты будто воплощение богини Милосердия, в чьей душе нет места ненависти. После того, что делали с тобой я и Лааль, ты…

Он запнулся, считая, что сказал достаточно.

– Я ведь знаю, почему ты не остался внизу, хотя должен едва держаться на ногах, – зачем-то сказал он, немного выждав, будто бы и я сам не знал этого, а он пытался мне что-то доказать. Но то, что он сказал дальше, и вовсе вывело меня из равновесия: – Ты боишься смотреть на нее, Демиан, а она там, внизу, ведь на Эстолле негде спрятаться. Послушай, ты должен решиться на что-то, ведь теперь день за днем ты будешь видеть ее.

Я посмотрел на Гевора вопросительно.

– Я же вижу твой страх, – будто извиняясь, сказал он. – Как бы ты глубоко его не прятал, я научился различать его…

– Опасное знание, – предупредил я мага земли.

– Кто бы сомневался, – тихо засмеялся Гевор. – Тебе придется держать меня поближе к себе.

– Или убить, – предложил я.

Он едва заметно пожал плечами.

– Все равно не понимаю.

– Чего ты хочешь от меня? – разозлился я. – Мне казалось, заставлять меня говорить и выслушивать, это всего лишь работа, которую тебе навязала Лааль.

– Ах, – будто бы с облегчением заметил Гевор, – все-таки она есть. Ненависть.

– Ну, если тебе так и вправду проще, – сдался я. – Прикажешь взять раскаленный прут и доказать, что я способен отомстить? Могу еще приказать раз за разом пропускать тебя под килем, чтобы ты вдоволь наглотался воды.

Мне показалось, что Гевор побледнел. Странно, он сам нарывался на грубость, но я чем-то умудрился напугать его.

– Ни один человек в здравом уме не попросит этого, – как-то хрипло возразил он. – Хочу понять, куда ты все это дел. Неужели возможно такое состояние разума, чтобы не терять равновесия?

– Ладно, – согласился я. – Давай разбираться. Риффат вызывает во мне жалость. Если бы он пытал меня, она переросла бы в ненависть. Его извращенная сущность и без того искалечена желанием причинять боль.

Я мог бы ненавидеть Лааль с ее надменностью и женской глупостью, превращающейся в обычную слабость перед лицом сильного самца. Ее жестокость женщины по отношению к женщине вместо понимания – вот что больше всего покоробило меня…

К нам присоединился Ален, но я сделал вид, что не заметил его появления.

– А ты… никто. Человек, живущий собственным пониманием, человек с собственными принципами и заблуждениями. В чем-то ты вел себя достойно, в чем-то промахнулся. Поверь, Лааль, сама того не понимая, нанесла мне куда более страшный удар, чем все твои пытки. Теперь в голове Марики все перевернуто вверх дном, и это ужасно.

– Но ты ведь в любой момент можешь убрать все лишнее из ее головы.

– Не могу, – с горечью отозвался я.

– Почему?! – с живым любопытством уточнил Ален. – Ты заморозил целый двор и заставил Мастера очнуться, почему не можешь помочь ей?

– Он боится причинить боль, – охотно ответил за меня Гевор. – Ты разве не понимаешь, что Марика принадлежит другому? Сейчас это знание доставляет ей удовольствие, но что будет, если Демиан вернет ей настоящее?

– По мне, – тихо сказал Ален и попятился, – лучше боль, чем грезы лжи. Простите дори, что влез, я тут совершенно не советчик. Хотел сказать просто, что вам нужен отдых, Мастер волнуется…

Отвернувшись, он торопливо сбежал вниз, будто спасая свою жизнь.

– А я ведь все понял, – казалось, Гевор был одержим желанием вывести меня на чистую воду. – Ты мог все это остановить, открыв тайны, которые по твоему мнению слишком опасны. Ради этого стоит пожертвовать всем, и собственной жизнью и ее. Вот чего ты боишься: если разрушишь то, что создала Лааль, Марике останется только твое предательство. Да ты же сам отдал ее Мастеру…

Я ударил его быстро, без замаха, жестоко, как бьют, чтобы убить, желая заставить его замолчать.

Я лгал себе.

Это Гевор пытал меня в душном подвале, расчерченном пронзительным солнечным лучом; это он, не Лааль, ломал мне кости и мягким голосом жаловался, что все происходящее ему не по нутру. И это Гевор молчал, когда Лааль калечила разум Марики.

Удар был так силен, что островитянин упал на палубу совершенно оглушенный. Он попытался подняться, но все, на что хватило его сил, это встать на четвереньки. Влажные от брызг волосы налипли на его лоб, в слабом отсвете масляного фонаря кровь, часто капавшая на доски, походила на темную ртуть. Каждая мышца моего тела была напряжена до предела, лицо закаменело. Все мое существо мучительно извивалось, терзаемое желанием убивать Гевора снова и снова, для того, чтобы вырвать из него признание в том, что он мучил меня по собственной воле. Признание того, что он все бы повторил без колебаний и с радостью. Ведь так же как Лааль, маг земли рассчитывал на простую и безоговорочную победу, но при этом не хотел запятнать себя. Риффат в его алчной ненависти был честнее, чем этот человек, стоящий передо мной на четвереньках и роняющий капли крови и слюны из разбитого рта.

Я не шелохнулся, слушая себя. Что изменится, если я поступлю так, как требует от меня первобытная животная жажда?

– Откуда это? – проворчал я.

– Возможно, я знаю, – Мархар обошел стоящего на четвереньках человека, брезгливо переступив через лужу крови, и приятельски похлопал меня по плечу. – На Туре в таверне говорили, что совсем недавно в здешних водах, возможно, на этом самом месте был затоплен пиратский корабль Ашега.

– Ты пытаешься меня успокоить, да? – скрипнув зубами, раздраженно уточнил я.

– Нисколько. Я прекрасно помню, что раньше твои видения посещали тебя даже независимо от прикосновения к предметам.

– Этого давно нет! Я отдал все, умирая. Теперь я не впадаю в бешенство от чужой злобы и не вижу в предметах ничего особенного.

– Быть может, твое балансирование на грани безумия снова раскрыло этот дар?

– Не хотелось бы, – отказался я. Уверенный голос фантома успокаивал. – Что там про корабль?

– Ашег наводил жути на всех путешественников здешних вод. Он жил не грабежом, но убийством, и команда у него подобралась такая же: отчаянные ублюдки, лишившиеся человечности убийцы, все, кому лучше лежать на дне или болтаться на виселице. Пират, о нем сложено столько легенд и даже поют песни. Неужели не слышал?

Я лишь отрицательно покачал головой.

– Те, кому не повезло увидеть на горизонте парус с костями и парящей чайкой, уже никогда не ступали на сушу, – подумав, продолжал Мархар. – Поговаривают, он рубил еще живые тела на куски и сшивал части по новому, создавая чудовищ, а капитана последнего захваченного им корабля он подвесил над водой и смотрел, как акулы откусывают от него куски.

– Откуда такие подробности, если все, кто стал этому свидетелем, погибли?

– Может и приукрашивают, но на Туре рыбаки нашли рыбину, в брюхе которой оказалась рука того капитана. Кто-то узнал татуировку.

– Как то все это больше похоже на пьяную болтовню, – возразил я. – В следующий раз ты узнаешь, что из вскрытой акулы достали уже не руку, а голову.

– Возможно. Ты встречал упоминание о западном архипелаге?

Я промолчал, и Мархар продолжал:

– Я был на самой дальней его оконечности совсем недавно, хотя это очень далеко, а плавание крайне опасно из-за изменчивых подводных течений. Если не знать их, можно вернуться туда, откуда начал, и толком не понять, как это произошло. К несчастью для меня, я не владею вашими умениями управлять ветром, и в том плавании мне приходилось неделями стоять под прикрытием мысов в ожидании, когда улучшится погода, и я смогу обойти очередной изгиб суши. Команда была истощена, и мы завидели нашу цель и бухту, где могли бы бросить якорь, но внезапно, будто по злому умыслу нас поволокло прочь коварным подводным потоком. Тогда я потерял Тревора…

Фантом задумчиво облокотился на планшир, в его словах скользила горечь.

– Нет, – сказал я глухо, слушая, как затихает внутри меня боль, вырванная наружу грубыми словами палача. – Нет. Мое умение впитывать в себя чувства безвозвратно потеряно.

– Что же, в этом нет ничего плохого, – легко согласился мой друг.

Гевор, наконец переставший мотать головой, тяжело сел, привалившись спиной к фальшборту, и осторожно утер тыльной стороной ладони битые губы. Нос я ему тоже сломал, и теперь он был вынужден дышать, слегка приоткрыв рот.

– Дорасскажи, – предложил я. – Про архипелаг.

– Там живет немало людей. Строят они больше из камня, и на побережье часто встречаются огромные бастионы как дань набегам, совершаемым безжалостными пиратами. Но последние годы имя Ашега звучало много громче других. Он появлялся то здесь, то там и чувствовал себя на борту корабля увереннее, чем многие ходящие по земле. Я слыхал и такое, что он – человеческий потомок водяных змеев, – Мархар посмотрел на меня косо, будто хотел, чтобы я что-то сказал.

Он и вправду верит этим сказкам? Считает, что какой-то пират может управлять морскими змеями? Уж не его ли он искал в своем плавании? Возможно, и его тоже. Сперва, когда фантом начал этот разговор, я подумал, Мархар рассказывает про себя, но теперь мне было очевидно, что он просто пересказывает одну из тысяч портовых баек.

– Теперь пират погиб? – уточнил я.

– Говорят, бесславно, как любая живая тварь, – Мархар пожал плечами. – Так говорили в таверне и превозносили какого-то молодого торговца, принявшего дело своего умершего отца.

– Один сделал то, что не сделали другие? И как же ему посчастливилось найти этого пирата, если ты столько плавал и так его не встретил…

Фантом похлопал меня по плечу, будто одобряя, и отвернулся от воды.

– Мне кажется, торговец распустил слух, что везет рабов на Тур.

– Ты бы сделал также?

– Если бы у меня возникла такая необходимость, возможно, – теперь я вовсе не видел лица фантома. Голос его оставался таким же спокойным. – У Ашега везде были свои уши, и он неизменно выбирал корабль с большим количеством людей на борту, чтобы пролить как можно больше крови. Похоже, это сработало.

Ализ Ату, так зовут того торговца на архипелаге.

– И что же, он взял на борт воинов?..

– Выкупил лучших рабов, сильных мужчин и женщин, что дрались с медведями на торговых площадях для утехи людей. Когда на горизонте торговец увидел флаг с костями и чайкой, рабы были освобождены. Он раздал им оружие, пообещав свободу и в трофеи – взятый на абордаж корабль.

– И нет яростнее человека, чем тот, кто сражается за свою свободу, – процитировал я слова известного на материке мудреца.

– Того, – подхватил Мархар, – чей путь должен был уводить во мрак безысходности. Именно так. Те рабы наверняка были обучены бою в неравных условиях, и оказались на высоте. Поняв, что все кончено, Ашег поджег свой корабль и принялся убивать своих же матросов подлыми ударами в спины. А потом успел вскрыть себе горло, боясь, что его возьмут живым. Ализ Ату свое слово сдержал, отпустил людей и выплатил им подъемные, хотя с корабля пирата им не досталось толком ничего.

И без перехода:

– Демиан, иди за мной. Спать будешь в моей каюте.

– Зачем торговец так рисковал? – не шелохнувшись, спросил я.

– Ради славы, я думаю. Его дела, должно быть, пошли в гору с тех пор. Или ради награды, которую объявил архипелаг, и которая составила значительную сумму, ведь он привез на берег голову Ашега. Или… ради сокровищ пирата.

– Или это и есть сам пират, который решил вернуться на землю, – усмехнулся я своему дикому предположению. – Ведь никто не мог сказать, как выглядит Ашег на самом деле, как же вышло, что этому юноше поверили?

– Не знаю, – хмыкнул Мархар. – Таверны, и все это конечно слухи один краше другого. Выпьешь со мной?

– Конечно, – согласился я, чувствуя нечто давно забытое – эхо той дружбы, которая когда-то была между нами.

– А ты, – сказал Мархар тихо, наклонившись над Гевором, – помни, что всегда есть черта, за которую нельзя совать свой нос. Совершая некоторые поступки, ты поступаешь неумно. Будь благодарен, что жив. Я бы убил тебя на месте, хотя и понимаю, что Демиан поступает хитрее. Ты всего лишь истязал его болью, но он мучает тебя своей щедростью и благородством. Кто знает, что окажется хуже.

Разогнувшись, фантом спустился по трапу и, следуя за ним, я удивлялся, как мягко он ступает по ступеням своего корабля. Будто крадется. Так он прокрался мимо подвешенных под потолком гамаков со спящими моряками, мимо бочек, притянутых канатами и прибитых гвоздями к палубе, мимо темных бортов, от которых тянуло плесенью и, отперев низку дверь в переборке, жестом пригласил меня войти.

Здесь слабо трепетал небольшой фитилек под мутноватым стеклом и, зажигая в каюте второй фонарь, Мархар молчал. Потом, внезапно повернувшись, задал мне обескураживающе строгий вопрос:

– Что это было, Демиан?

Я пошатнулся от того, что корабль взбрыкнул на волне, и, опершись о стол ладонью, случайно надорвал край карты, приколотой к столу булавками.

– А на что это было похоже? – уточнил я, осторожно присаживаясь на узкую койку, чтобы еще что-нибудь не испортить.

– На самодурство, – отозвался фантом. – И отсутствие самообладания! Я понимаю, что ты имеешь на него свои виды, но если островитянин тебе не по зубам, если не можешь с этим справиться, просто сбрось его за борт и забудь об этом. Можешь утешить себя тем, что мы ушли недостаточно далеко от берега и у него даже будет неплохой шанс выжить.

– Очень смешно, – проворчал я.

– Все твои терзания сейчас – надуманные, Демиан, – Мархар достал бутыль и две кружки. – Ты смешон в своих сомнениях. Но на самом деле я встрял не к месту. Что бы ты ни делал – делай это, не слушай меня. Ты тот, кто ты есть, и плевать, что говорят или думают другие. Я, Мастер. На самом деле у тебя есть долг только перед самим собой.

– Сливовое вино? – я принюхался к запаху, вытекшему из открытой фантомом бутыли.

– Сливовица, она крепче. Тебе должно помочь.

– Сейчас – быть может, но завтра с него мне будет худо.

– Будет даже хуже, чем ты думаешь, – «утешил» меня Мархар. – К такому ты не привычен, к жизни среди простых матросов на корабле, провонявшем рыбой и потом. И моя Эстолла при этом образец чистоты. Завтра качка усилится, эта шхуна похожа на челнок неумелой ткачихи.

– Мы поправим и ветер и волны, – я усмехнулся, чувствуя непринужденность. Здесь и вправду воняло, а переборки надвинулись так близко, что давили на бока, но мне все равно стало легче.

– Мы? Ты, весь истерзанный пытками, или Мастер – потерянный и оглушенный? Отрезанный от дракона? Да он никогда не станет тратить свои силы!

– Зачем беречь то, что может потом не пригодиться? – я хлебнул сливовицы. У нее был резкий вкус, крепость и вправду оказалась достойной.

Зверобой и листья малины вместе с валерьяной сейчас могли принести мне куда больше пользы, чем это крепкое пойло, от которого перехватывает дух, но желание напиться до забытья было сильнее доводов рассудка.

– Эко ты порозовел от выпитого, помню-помню, женщины всегда считали, будто ты смущен…

Фантом запнулся, шутка ударила в натянутую ткань моих воспоминаний и вызвала кислую мину.

– Демиан, ну что ты хочешь от меня услышать? – взвился Мархар.

– Правду, – я облизал потрескавшиеся губы. – О том, зачем тебе понадобилась моя дружба.

– Дружба, лицемерие, обман. Мне было велено найти человека нужного свойства, и я его нашел, принял за тебя это решение и отдал магам, но мне страшно было услышать в ответ бесконечную череду обвинений. Вот так, я ничего не хотел слушать! И сейчас не хочу, ну, понял? Потому что сейчас мне все равно! Прошлое уже не вернуть, и то, что происходит вокруг, именно это занимает мой разум.

Он залпом выпил щедро влитое в кружку содержимое и плеснул еще, а я подумал, что раньше вместо этих грубоватых глиняных кружек у него в хозяйстве нашлось бы тончайшее стекло искусной работы.

– Темное сердце, – продолжал он через мгновение. – Не думай, что я оказался на Туре, чтобы вызволить тебя из узилища, нет, мне нужно было сердце!

– Ну, конечно, как я мог так подумать? – с насмешкой согласился я.

– Неверное восприятие событий разрушает целостность всей картины. Не я оказался на острове, чтобы помочь тебе, но ты оказался на Туре, чтобы принести мне его, – фантом покосился на рундук, запертый замком, и этот жаждущий взгляд показался мне слегка безумным.

– Забавно, – как и прежде бывало после болезни или ранения, я легко запьянел. – У тебя такой удачный гребень рассуждений, он помогает причесывать события в любом удобном порядке. С тем же успехом я могу возразить, что судьба послала меня через моря, чтобы найти Гевора и привезти его на материк.

– Вокруг нас бесконечное множество смыслов, пути меняются каждое мгновение, от каждого слова, от любого дела или промедления. Допьешь ты сейчас свою сливовицу, и свалишься в пьяном сне. Это одно, и совсем другое, если ты отставишь кружку, и мы еще немного поговорим. Что-то лишнее будет сказано или что-то нужное. Важное. Или неосторожное, готовое поссорить нас или причинить боль.

Мархар смотрел на меня выжидающе, будто предлагая сделать важный выбор.

– О, – сказал я натянуто, – тогда лучше допить.

Мы сидели неподвижно, лишь мои пальцы, сжимавшие кружку, побелели от напряжения.

– Ну что ж, – фантом казался разочарованным.

– Тебе есть, что сказать?

– Есть, но не уверен, что ты примешь это…

Принять и понять? Да, сейчас для меня это трудная задача, я устал и мысли путаются.

Я медленно отодвинул от себя сливовицу, навалился на стол, сложив перед собой руки, чтобы принять позу, в которой было бы легче сидеть, и невольно уставился на черные узоры на коже. Есть племена, которые делают татуировки по всему телу. Мужчины – чтобы придать себе мужественности, а женщины для красоты. Рисунки на теле широко распространены среди горцев и на равнинах, в сухих ветреных степях. Гораздо реже рисунки наносят на лицо колдуньи и шаманы, изменяя свое обличие до неузнаваемости, чтобы спрятаться от духов и обмануть их.

Насколько мне известно, даже у рисунков, которые наносят для красоты, есть куда более практичный, уходящий корнями в давние времена смысл. Каждый рисунок несет в себе действие, которое зачастую утрачено. Оберегать или отклонять болезнь, дать силу, сделать человека богатым или удачливым. Что означают рисунки на моей руке, какова их структура и как простые символы способны создать преграду для истинной магии?

– Ну давай, скажи и я попробую поверить. С тех пор, как мы пришли в этот мир, ты пользовался чувством времени?

– Я – нет, – сказал он твердо, во второй раз принимая мои подозрения как должное. – Но я чувствую, как это происходит, Демиан, и порой… если я хорошо знаю человека, то могу сказать, кто это делает. Иногда подобное – лишь отголосок, качание весов, едва заметная рябь на привычной мне реке. Так было с тобой…

Он сидел, глядя на меня выжидающе, будто требуя извинений, но я лишь кивнул:

– Теперь дважды.

– Да, дважды, – согласился он. – Мне следовало догадаться, что его так просто снять, этот браслет.

– Совсем не просто, – возразил я. – И только с моей стороны.

– Но ты чувствовал сопротивление, что родилось вокруг? Ты был будто камнем, от которого качнулась вода.

Я лишь кивнул.

– Иногда мне сложно что-то разобрать, иногда это волнение подобно шквалу. И конечно никогда нельзя сказать наверняка, хотя на счет тебя я был практически уверен… Как ты посмел воспользоваться этим впервые, как смог решиться и как ощутил его? Как потом отстранился, совершив лишь краткое касание?

– Сколько вопросов, – пробормотал я. – Мне пришлось это сделать, чтобы выжить, и не забывай, что почувствовать его ты помог мне сам, давно, когда пытался помочь отделить мое время от времени смерти. И уж конечно я знал, сколько нужно взять – всего лишь мгновение.

– Но как же жажда?

– Только желание жить. Сейчас.

– Понятно, – разочарованно отозвался фантом, и я, наконец, понял, о чем он меня спрашивал. Спрашивал, не обвинял. – Жизнь, это ваше законное право и огромный дар, бесценный для вас в силу того, что вы его попросту не замечаете. Демиан, на моей реке все больше волн! Они заставляют меня просыпаться в ужасе и вздрагивать днем. И в том, что пара толчков пришла с твоей стороны, нет ничего удивительного, я всегда знал, что твои способности безграничны.

– Опять ты за свое, – раздраженно отмахнулся я и осекся.

– Ну, наконец-то ты понял, – Мархар плеснул себе еще сливовицы и выпил. – Чувство времени – недоступно, потому что чуждо самой природе живого. Это то, что разрушает жизнь, и лишь люди с червоточиной, с расколотой оболочкой способны осязать его. Одной осведомленности недостаточно, время ускользает сквозь пальцы, оно неощутимо и неуловимо. Но поверь, я не удивлен, что оно очевидно для тебя.

– И чем же я так необычен? Я потомок обычной женщины и фантома? – усмехнулся я. Хмель все же давал о себе знать, заставляя меня относиться ко всему насмешливо и без должной степени трагизма.

– Какая разница? – Мархар посмотрел на меня с сомнением, будто пытаясь решить, стоит ли ему говорить с дураком и дальше. – Смерть, вот что меняет тебя необратимо. Ты приближаешься к ней, она прикасается к тебе, переделывая, ломая то, чем ты был. Также действует и боль, поверь, она рушит любые стены.

– А я вот думаю, не ты ли мой настоящий отец? – кажется, мой сарказм перешел все мыслимые границы. Это от страха и непонимания.

– О, Высшие, какие еще фантастичные теории ты приберег на потом? – возмутился Мархар.

– И это ты мне говоришь о фантастичных теориях?! Давай, выкладывай все: кого ты узнал в потоке времени? Северного?

– Мастера, – отрезал фантом. – Северному тоже доступно это умение, но ни разу, слышишь, ни разу он не притрагивался к этим струнам! Предвосхищая твой вопрос, никто другой из пришедших в этот мир магов не владеет чувством времени.

– А Призрак Форта?

– Нет, он – всего лишь король иллюзий.

– Можно я допью? – спросил я тоскливо, пододвигая к себе кружку. Нет, к такому невозможно быть готовым. Сейчас Мархар заставлял меня выбирать между двумя друзьями. Он намекал на то, что Мастер виноват в этом хаосе, но с Мастером мы не раз говорили о том, что причиной может быть фантом. И как же мне быть теперь? Кого выбрать?

Мархар покачал головой, видя мое смятение.

– Без сомнения, есть и другие. Волн слишком много и у них нет лица, – сказал он мне, будто пытаясь подбодрить.

– Но источник! – простонал я, обхватив голову руками. Внезапно навалилась тягучая головная боль. – Кто-то должен был положить начало всему этому. Обучить…

– Не я, – резко сказал Мархар. – Спрашивай Мастера. И не смей спешить. Даже если это он, все произошедшее гораздо сложнее, чем нам кажется.

– Что ты сделал, Шива?! Как могли твои слова так изуродовать мой мир? Раньше я подозревал одного своего друга, теперь не могу верить обоим…

– Также как и мы не будем верить тебе. Мархар, теперь я Мархар, Шивы больше нет.

– Как часто Мастер прикасается к времени?

– Достаточно часто, и порой его действия порождают большие волны. Ты видел его. Думаю, он вернул свою молодость именно так.

– Это сделал Ночной, драконы не дают нам стареть, их дыхание медленно исцеляет наши раны, даже самые страшные.

– Но не нанесенные временем, – возразил Мархар. – Вспомни, как Мастер умирал от удара бесплотного призрака?

– Умирал, – эхом ответил я, вернувшись на мгновение в ту часть своей жизни, которая теперь казалась сущим бредом больного разума. Разрушенные здания из стекла и бетона обступили меня, я снова ощутил на мгновение ужас преследования и пустоту города, жители которого были мертвы. В той жизни мне удалось спасти мага лишь чудом. На самом деле это была не моя – его заслуга, потому что Мастер рискнул распорядиться смертью для создания новой жизни. Если бы тот мир был до сих пор жив, по камням все еще журчал бы кристально чистый ручей, чья вода стирала прикосновения смерти. Чудится, это невозможно повторить. Создать нечто неподвластное времени возможно лишь единожды.

– Ты заблуждаешься в своем желании видеть в Мастере того, кем ты сам его назвал, – вернул меня обратно, в тесную каюту, похожую на мое узилище, Мархар. – Друга, опекуна, заступника. Послушай меня, Демиан, твой дракон постоянно вливает в твое тело время, но я не ощущаю этих действий. Никогда!

Но если ты не веришь мне…

– Да верю! – выйдя из себя, я повысил голос.

– Почему? – наивное любопытство заданного вопроса остудило мое возмущение.

– Ты мой друг, – нелепо ответил я, чувствуя, что окончательно запутался.

– Я уже однажды предал тебя, отдал магам, подверг опасности, обманул, утаил правду.

– Меня терзает не это, а то, что ты не пришел и не сказал мне все это тогда, – признался я, хотя, на мой взгляд, все это было очевидно. – Честность, вот что я хотел видеть в друзьях. Всего лишь честность.

– И ты не готов все это простить.

– Не готов забыть, но ведь такая жизнь в сотню раз лучше, чем неминуемая смерть.

– Это ты убеждаешь себя или меня? Да, я подарил тебе шанс, но ты считаешь его предательством!

– Парадоксально, согласен, – засмеялся я. – Мы не можем понять друг друга. Если бы ты только сказал правду перед тем, как отправить с магами… Или потом, когда я очнулся в Форте. Все было бы иначе, и эта жизнь далась бы мне куда более простой ценой! Если бы ты только объяснился! Вот, что я называю предательством.

– Ты упрекаешь меня за средства, но я знаю, что именно они сделали тебя сильнее, именно мой обман смог сделать тебя и твоего дракона именно теми, кто вы есть. Это мой выбор!

– Манипуляции, – я покачал головой. – Ты и вправду думаешь, что можешь менять все по своей прихоти?

– Пока это у меня отлично получалось. Ты был мягким и податливым, что бы сделал с тобой Мрак? Подчинил себе? Или вовсе убил, отдав предпочтение девчонке, в которой было больше жажды и силы, чем в тебе?! То, что я делал, давало мне до определенной степени какие-то гарантии в успехе мероприятия.

– И как я могу быть уверен, что твои действия нам во благо? – разозлился я.

– Благо – крайне коварное слово, – Мархар казался удовлетворенным, будто до меня, наконец, дошел смысл того, что он мне втолковывал все это время. – Мое благо и твое, но мы из разных миров и кто знает, какова наша цель? Какова твоя?