Текст книги "Чувство времени (СИ)"

Автор книги: Евгения Федорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 34 страниц)

Порою и капля способна изменит ход событий. То, что казалось неминуемым, становится всего лишь вероятным…

Помню, как кончились все тропы, и передо мной возникли скалы. Гранитные отвесы, иссеченные трещинами и выступами похожими на лабиринт. Я искал путь в этом сумасшествии, рождаемом духами земли, твердо зная, что должен пройти этот путь до конца. Но я не дошел. Оступившись, упал в пропасть. Так раскрылось мое сознание навстречу тому, что теперь я зову своей сутью. Острые камни ждали меня внизу, и ни капли воды, чтобы напиться или утолить боль. Нет, я предпочту умолчать о том, что это было. Мучительное преображение и стремительное взросление. Когда я добрался до площадки, где стоял в напряжении Риффат, того впечатлительного ребенка, верящего в силу молитвы и боящегося, что если он обронит лишнее слово, его сожгут на костре, уже не было. И я говорил открыто, но

маг огня не принял меня всерьез. Нет, не так. Он сразу увидел во мне то, что могло бы послужить Оплоту, мое появление среди скал в тот момент было не случайным, и Риффат не мог просто так отвернуться от этого, но все равно он посчитал, что его власти и моих скудных сил недостаточно для усмирения Гуранатана.

Он сказал: «Мальчик, беги вниз и поднимай тревогу, скажи учителям, что это я послал тебя. Всем нужно собраться и покинуть остров, отплыть так, чтобы его очертания потерялись в рассветной дымке».

И я спросил его, что будет с ним самим. Риффат должен был остаться, чтобы дать время людям сбежать.

«Я сгорю заживо», – сообщил он мне тогда, и в его глазах пылало пламя.

То, что для меня было ужасом, для него являлось слиянием, соединением со своим изначальным существом. Жуткое зрелище, воспринимаемое мной как фанатичная блаж. Я и по сей день так считаю, что смерть не может быть слиянием, она всегда – лишь разрушение целого.

Он помолчал.

– Тем не менее, я понял слова Риффата и возненавидел его за это бесстрашие. Я не хотел, чтобы он обрел власть, стал огнем, пожирающим остров, на котором я родился и рос.

– И что же ты сделал? – видя, что Гевор задумался, спросил я. Мысли медленно успокаивались, и боль вместе с ними ослабевала. Тихий голос Гевора, рассказывающего историю своего взросления, вводил меня в состояние схожее с трансом. Он казался отчужденным, углубившись в воспоминания, и я тянулся за ним как за спасением, наконец поняв до конца, почем маг земли не хотел отдавать меня во власть Риффата. Его ненависть и страх огня были по-прежнему острыми и сильными. Он не хотел ни для кого такой участи, какая постигла маленького мальчика, который слышал странные голоса.

– Ничего сложного, – протянул маг земли. – Я обрушил каменную вершину, открыв выход лаве, и давление, не успевшее достигнуть апогея, выплеснулось в небо фонтанами огненного дождя. Мы чуть не погибли тогда. Я так считал, – поправился он. – Возможно, у Риффата все было под контролем, но тогда мне казалось, что разъяренный Гуранатан своими плевками размажет нас по склону. Помню нестерпимый жар и камни, раскаленные до красна, врезавшиеся в землю по обе стороны от тропы. Ты можешь себе представить, Демиан, чтобы камень, падая, расплескивался, будто расплавленный свинец? Я такого еще не знал, и этот огненный дождь из алых, будто живых сгустков плоти земли до сих пор порой заставляет меня просыпаться в холодном поту. Огонь чужд мне, несмотря на то, что он кипит под нашими ногами на неимоверных глубинах.

Гевор посмотрел на меня внимательно и внезапно спросил:

– Ты знаешь, что наша земля расплавлена и лишь здесь, у поверхности она остывает?

Я медленно кивнул.

– Знания о мире порою бесполезны, – пробормотал Гевор, – но они столь удивительны!

– Я мог бы многое рассказать тебе о подобных секретах, – устало подытожил я. – Полезных и бесполезных потому, что ты не знаешь, что с ними делать.

– Я думаю, – он постучал пальцем по виску. – Постоянно думаю, как можно использовать эти знания. В Гуранатане скрыто тепло и свет, но я не знаю, как его добыть и куда его использовать. Мои подмастерья сделали трубы, и по ним вниз, с самой горы, сходят горячие газы, способные кипятить воду. Но вода, нагретая этим паром, становится мутной и ядовитой. Люди считают, что дух вулкана таким образом предостерегает меня. После нескольких мучительных смертей тех, кто пробовал эту воду, мои подмастерья стаи хватать меня за ноги и молить отступиться. Мне пришлось умертвить почти всех суеверных. Отпустить я их не мог, так как слухи, пущенные ими, были бы подобны гниению, тронувшему крепкое дерево моей репутации.

– И, несмотря на все предосторожности, меня считают чудаковатым человеком, знаешь ли. Теперь у меня новые люди, но я не пускаю их к жерлу вулкана, там слишком опасно. Внутри кратера постоянно поднимаются ядовиты испарения и разлито удивительной красоты озеро – голубовато-зеленое, и такое же смертоносно опасное, потому что состоит из смеси кислот. Если брызги из этого озера попадают на кожу, на ней остается ожог. Из проколов под камнями вытекает рыжая, похожая на кровь, жидкость, которая быстро затвердевает, превращаясь в серу – великую ценность, за которую любой алхимик даст тройную цену. Но люди в кратере слишком быстро умирают, их съедают изнутри испарения, они оступаются на камнях в постоянно затягивающем все тумане и сворачивают себе шеи, падая в расщелины, или сгорают заживо, проваливаясь во внутренние полости. Вулканические склоны обманчивы и там, где тебе кажется, что под ногами ровная поверхность, может быть лишь корка, покрывшая его жаркие внутренности. Нет, теперь серу мне приносят големы.

Ты не мог видеть, но с западной стороны острова поднимаются мощные столбы пара. Там моя лаборатория. Пар может двигать предметы, Демиан, он может крутить колесо или механизм, но никому в сущности это не нужно.

Гуранатан способен дать нам все, но люди видят лишь темную магию и боятся, что мое настойчивое внимание разгневает первородных. Я по крупицам теряю уважение, занимаясь своими непотребствами. Риффат смеется и говорит, что меня также следовало в детстве принести в жертву, – он скривился. В этих его словах я чувствовал лишь долю шутки. Возможно, между Гевором и Риффатом и вправду было не все гладко.

– Наука всегда идет впереди людей, – сказал я уверенно.

– О, ты знаешь, – Гевор кивнул. – Наука – безусловно, хотя многие называют это нарушением священных законов природы. Они приносят к жерлу коз и сбрасывают их в кипящее озеро, надеясь таким образом сгладить мое вмешательство. Все это является ни чем иным, как проявлением невежества и тьмы, царствующей внутри человеческого разума, но пройдут годы прежде, чем люди, верящие в то, что в вулкане живет великий дух, чей мир – царство расплавленной магмы, в которой он топит своих жертв, чтобы нескончаемо истязать их, придут к пониманию своей серости.

Ладно, теперь отдыхай, а мне пора. Завтра тебе принесут чистую тростниковую бумагу и чернильницу. Хочу, чтобы ты описал свои знания о мире. Если тебе есть что сказать мне – напиши. Не сможешь писать, попроси голема взять перо, и они будут писать твои слова. У тебя будет еще один день, чтобы все обдумать, но эта ночь, надеюсь, будет особенно приятной. Она поможет тебе завтра быть наиболее откровенным.

Гевор неприятно улыбнулся, встал и вышел, а его големы подхватили меня под руки и поволокли в клетку. В этот раз я бы и не дошел сам.

Еще в проходе я услышал странный, монотонный гул, но не сразу сообразил, откуда он исходит. Казалось, кто-то камнем бросил в дикий улей, и разъяренные пчелы уже вырываются на свободу. Но то, что я увидел, когда мы приблизились к клетке, освещенной тремя масляными лампами, висящими на стене, было еще хуже, чем потревоженный улей. Крупные, перламутровые мухи наполнили мою темницу. Они плотным облаком вились под потолком, метеорами, отражающими неровный свет, носились вокруг, врезались в прутья и ползали по ним, копошились на полу среди свежего тростника. Удушливо пахло вонючей сладостью, как пахнет разлагающаяся плоть, и я заметил подвешенную на крюке, освежеванную баранью или козью ногу, кишащую личинками.

Големы подтащили меня к дальней стене, усадили, а потом притянули здоровую руку к кольцу, вделанному в каменную кладку. Вышло так, что я сидел, прижавшись к стене, а рука моя была вытянута над головой, и не было никакой возможности защитить лицо, глаза и рот от назойливых насекомых.

Но големам этого показалось мало, они сняли приманку и стряхнули мух на пол, после чего убрали мясо в мешок и уволокли его прочь. Обезумевшие мухи, лишившись пищи и оказавшись в замкнутом пространстве, в которое они, верно, все это время слетались через узкие окна подвала, совсем одурели. Они облепили меня, ползали по щекам и шее, щекоча своими лапками кожу, трогали хоботками кровавое месиво, в которое превратилась на этот раз ни чем не прикрытая рука. Боль, которую они причиняли, была не такой уж и резкой, но стала наваждением, ужасным проклятьем, терзающим мое сознание. Они не позволяли мне сосредоточиться, их жужжание ранило сознание, а прикосновения заставляли встряхиваться, будто я собака. Секунды той ночи были такими же плотными и неторопливыми, как во время пыток. Я чувствовал ток времени каждой клеточной своего существа, особенно остро понимая, что мы способны столь явственно чувствовать его, лишь подвергаясь мучениям. Вот она – граница вдоль настоящего бессмертия при жизни, но вряд ли кто-то пожелает провести собственную вечность, снося истязания, причиненные умелыми руками палачей.

Лишь углубившись в размышления, я смог отвлечься от нападок мух и отстранить боль; звенящая гулом множества крыльев тишина вокруг и внутри меня растворилась в мыслях, принося негу и облегчение, куда лишь подобные отголоскам звука пробивались воспоминания о боли.

Теперь я понимал, что мое время истекло. Понимал, что изменение, которое наступило сегодня – ничто. Впереди меня ждет настоящая боль и, конечно же, очень скоро я лишусь правой руки. Чтобы не думать об этом, я представлял, как возвращаются драконы и начинается хаос. С ожесточенной мстительностью мой разум рисовал, как внезапно Марк и Ночной проносятся над вершиной Гуранатана, выжигая склоны горы, деревни и порт своим похожим на вулканическое дыханием. О, как бы мне этого хотелось! Слепая ярость и жажда причинить боль переполнили меня… и я остыл. Разом заледенел от мысли о том, во что превращаю самого себя.

– Никто и никогда не должен расплачиваться за чужие ошибки, – сдержано объявил я жужжащим мухам, понимая, с облегчением, что все закончилось. Словно я успел остановиться на самом краю пропасти и отвернуться от нее.

И все же, если прилетят драконы, есть вероятность спастись. Быть может, учителя испугаются Древних и, не способные совладать с ними, приклонят колени.

Как бы не так. Гевор сказал мне: мы предоставим им другого человека или убьем. Тогда, даже если драконы появятся, меня и Мастера уничтожат в первую очередь, им не нужен такой риск.

Больше всего меня пугает готовность Лааль убить дракона. Убить дракона – как это жутко звучит, но многие охотники за славой мечтают о подобном, сидя у камина или хвастая в залах таверн. Их послушать, так сотни драконов полегли от их страшных ударов, их сапоги сшиты из драконьей чешуи, а дома украшены чучелами рогатых голов. Никого не волнует, что голова моего Мрака даже в дверь не пройдет. Разве что в самую большую, что закрывает проход во дворец Серетили. Помню эти двери: огромные, окованные железом полотна уносятся на невообразимую высоту, где сходятся в одну точку. Никакой резьбы, лишь выглаженные, вылизанные дождями доски и изгибы железа, делающие их крепче каменной стены. Эти створки так велики, что кажется, им не страшны ни тараны, ни стенобитные машины.

Сам замок внушает трепет, и все же Морской Бастион в сотню раз красивее и теплее, чем это чудовищное нагромождение гранитных плит. В Форте есть жизнь, улицы увиты плюющем, а в вазонах распускаются цветы. У маленькой швеи, что держит лавку недалеко от конюшен, в кадушке растет шелковая яблоня. Женщина тщательно обрезает ее осенью так, чтобы дерево не становилось слишком большим. Когда я впервые увидел это, мне подумалось, что зимой яблоня погибнет, потому что кадушка была не так уж велика, но весной деревце зацвело невозможными, алыми цветами, и его лепестки и вправду походили на шелк. Осенью яблоня наградила хозяйку маленькими, но дурманяще ароматными яблочками, собранными в грозди, будто вишенки. У них медовый аромат, я сейчас отчетливо чувствую его, будто только что проглотил сочную мякоть прямо с косточками…

Я плотно сжал зубы, борясь с внезапно нахлынувшей болью. Теперь я уже не мог понять ее. Исходила ли она изнутри или снаружи, была физической или душевной. Я весь превратился в комок оголенных нервов, куда ни тронь, везде обосновалась боль, заполняющая собой все пространство.

На мгновение я увидел Марику, такой, какой мне ее показала Лааль, на теплом крыльце швеи, срывающей маленькие, краснобокие яблочки…

Тихий шепот, но я не понимаю слов. Кто-то разговаривает и это необычно: ночами в подвале никого нет, а големы при мне не произнесли ни единого слова. Интересно, со своим хозяином в его лаборатории они ведут пространственные беседы о смысле бытия?

С приходом ночи мухи унялись, но окончательно успокоились только когда догорело масло в лампах и погасли фитили. Лишь тогда мне удалось погрузиться в некое подобие сна, но эти голоса тревожили, требуя моего внимания. Я медленно выплывал на поверхность, совсем рядом раздались шаги, лязгнуло железо.

– Посвети сюда, – сказал кто-то. – Что это за груда тряпья.

– Где? О, Высшие! Это он! Что с ним сделали…

– Уймись, он жив и этого достаточно.

Я почувствовал на веках колебание света, ощутил прикосновение к запястью – кто-то пытался высвободить мою руку из челюстей оков.

– Надо уходить немедленно. Одно дело големы и совершенно другое дело учителя этой проклятой школы. Поднимайся, Демиан!

Меня потрясли, в лицо прыснули водой.

– Влей ему в рот пару глотков, Ален, все хуже, чем я думал.

«Ален, – подумал я. – Вот оно что. Снится сон? Тогда это как раз то, что мне нужно. Но кто второй – Мастер?»

Нет. Его голос я узнаю из тысячи, даже когда мой рассудок помутится. Этот голос странный, глубокий, он напоминает мне что-то знакомое, но я уверен, что давно его не слышал. Или никогда. Быть может, это подсознание играет со мной, запутывая еще больше. Какая, в сущности, разница, кто этот человек, если он пришел мне помочь?

Сделав усилие, я разлепил тяжелые веки, и когда Ален, стоявший передо мной на коленях, поднес фляжку, покорно проглотил вяжущий, сладкий напиток. Он прокатился теплом по телу, прояснил мысли и внезапно выбил на коже крупные капли ледяного пота. Я засипел, отстранился от юноши, пытающегося заставить меня снова глотнуть.

– Что это? – спросил вяло, но почти своим голосом.

– Ваше спасение, дори! – юноша глядел на меня с отчаянием. – Когда действие ослабнет, вы свалитесь окончательно, но сейчас оно может придать сил. Только бы выбраться, нужно скорее уходить!

– Пусть так, – согласился я и сделал еще один большой глоток, чувствуя, как накатывает равнодушие. Это были наркотические травы, но я никогда бы не упрекнул Алена за те средства, которыми он воспользовался, лишь бы поставить меня на ноги.

Так, поддерживаемый юношей, я вышел в коридор и двинулся к лестнице, подумав, что ни разу не ходил в эту сторону с тех пор, как попал в этот забытый Высшими подвал.

«Нет, не забытый! – тут же возразил самому себе. – Неблагодарная ты скотина».

Здесь, у лестницы, все было засыпано белесой пылью. Пожалуй, это последнее, что я отчетливо помню из той ночи. Неровный свет, бесцветная пыль на ступенях и одежда големов, рассыпавшихся поверх праха. Еще помню, как тянулся к лежащему на ступенях мечу, но Ален мягко отстранил мою руку.

– Вы не унесете, – шепнул он мне на самое ухо. – Сейчас главное сбежать, в бою мы проиграем…

Колючие ветви жалят мою истерзанную пытками руку, и я прихожу в себя, тихо вскрикнув. Ален зажимает мне рот ладонью, но уже поздно. Вокруг тишина и темно, над островом низкая облачность, не пропускающая ни крупицы света. Перед глазами все плывет, я пытаюсь оглядеться и вижу стену и вроде бы ворота. Мы идем к ним, замираем на мгновение, ожидая переполоха, а я стою и в замешательстве смотрю на свежую кладку и искореженные створки.

– Очнитесь, Демиан! – Ален тянет меня прочь, и я вновь «пропадаю», очнувшись уже в седле. Ален сидит сзади, крепко прижав меня к себе и не давая упасть. Все тело затекло, а его предплечье давит, затрагивая мои раны, и каждый шаг животного вбивается раскаленным прутом мне в позвоночник. Я пытаюсь приподняться, и понимаю, что под нами не конь – мул, который нехотя, понурив голову, переставляет свои широкие копыта. Слева и справа деревья и кусты, заросли иногда разрываются проплешинами, заваленными камнями, сброшенными с головы Гуранатана.

Гул накатывает, и я не знаю, то ли кровь шумит в ушах, то ли мухи вновь облепили мое лицо и я начинаю просыпаться. Мне хочется кричать от ужаса, я не могу поверить, что это только сон, я не хочу просыпаться, надеясь, что сердце вот-вот остановится, но тут легкий ветерок налетает, оглаживая горячую кожу, и я чувствую запах воды…

Вокруг растекалась утренняя, наполненная росой прохлада. Я, наконец, смог очнуться от действия трав и уставился вперед, не в силах оторвать взгляда от изумительного зрелища. Пусть мир еще не набрал красок, усыпленный сумерками, но я все равно видел огромные валуны, поросшие изумрудным мхом, какие-то цветы по берегам заводи, джунгли, сплетенные сильными вьюнами в непроходимые заросли. И наблюдал, как тонны воды обрушиваются, разбиваясь о камни в мелкую, белесую пыль. Шумели не мухи, норовя разбудить меня и снова начать мучить. Это был не сон, я вырвался из подвала, и теперь передо мной с огромной высоты низвергался живительный горный водопад.

– Усидите в седле? – уточнил Ален, и я кивнул. Тогда он осторожно спустился и я, посмотрев на него сверху вниз, заметил, что юноша хромает. Он потянул за повод, и мул неохотно пошел вперед между валунами, оскальзываясь и заставляя меня вцепляться в седло, не имеющее луки, чтобы не свалиться вниз. Наконец мы оказались у самых струй, но Ален не остановился и потянул мула еще сильнее, от чего тот вытянул шею, но все же ступил под пенящиеся потоки. Я невольно зажмурился, когда вода, надвинувшись, ударила по лицу, а потом навалилась темнота.

– Руку лучше бы отрубить по локоть. И возвращаться на материк. Многие беды может натворить его отсутствие.

– Уверен, что это необходимо?

– И то и другое, – легкий смешок.

– Человеку его свойства будет сложно это перенести. Другого выхода нет?

– Есть, и сейчас он кипит в котле. С этой дрянью, возможно, его рука отомрет не так быстро, а в Форте ему помогут. Но я не уверен, что хватит ингредиентов. И путь неблизкий, сколько нужно того снадобья?

Пауза.

– Воды вокруг Тура кишмя кишат водяными змеями, путь к материку будет ох как непрост.

– И конечно ты знаешь свободный проход?

– Конечно, знаю! Путей много, но они все требуют времени. Видят Высшие, не представляю, чем грозит задержка, но мне чудится, мы уже не успели сделать решающий ход.

– О чем ты?

– Обо всем этом!

– Нужно вызволить Мастера, Мархар. Впрочем, ему было самое место в том подвале…

– Экий ты горячий, Ален. Оставь личные счеты при себе. Если бы Мастер был в том подвале, сейчас все оказалось бы куда проще. Забрать двоих или забрать одного – какая разница? Но ты говоришь, что он в доме Лааль, и это все меняет. Идти в самое гнездо обозленных магов? Уволь, мне это не по силам.

– Но ты же смог упокоить каменных истуканов!

– Разрушать чары совсем не сложно, тут много ума не надо.

– Сделай то же самое с этим браслетом?

– Не могу, – голос стал деревянным. – Расплести заклятье не выходит. Демиан сможет, но у него не хватит времени.

– Демиан? – изумление. – Сможет?

Пауза.

– Думаю, рано или поздно. Он же маг Форта. Им подвластно слишком многое. От больших умений большие беды.

Шумит водопад. Через плотно закрытые веки я вижу, будто наяву, как падают потоки воды, разбиваясь о камни, как идет рябь по заводи, успокаиваясь у самого берега.

– Надо было еще два дня назад перенести его на корабль и отплывать. Была отличная ночь, туман и облака надежно спрятали бы нас…

– Я жду попутного течения, а для раненого лучше пока находиться в покое. Надеюсь, что уже вскоре поменяется ветер, и тогда Эстолла пройдет через рифовый лабиринт в ту заводь, о которой мы с тобой говорили. Нас не будут там искать – местные считают этот риф непреодолимым. Ты видел парусники, они постоянно рыщут вдоль побережья…

– Они в ярости.

– Естественно. Потому нам нужно все сделать незаметно. Поверь, у Тура достаточно быстрых кораблей, чтобы догнать Эстоллу и взять нас на абордаж. Любая неосторожность плохо закончится. Нужно выждать время и отплывать в самый глухой час, когда уже нет луны.

– Ночью они тоже ходят, мне даже удалось разглядеть…

– Что?

– Сторожевики. Они похожи на призраков, в полной темноте и тишине проплывают мимо. Тендеры с гафельным вооружением. Легкие и достаточно быстрые.

– Это плохо, моя Эстолла выигрывает в скорости, но не в управлении. В прибрежных водах мы будем легкой добычей.

– Теперь придется определиться, Мархар. Только что ты говорил о необходимости торопиться.

– Реальность значительно отличается от планов. Всегда, Ален. В чем ты меня упрекаешь сейчас? Плохо, что мы вынуждены медлить! Катастрофически плохо. Но хуже попасться им в плен. Мне не интересна такая участь, какая досталась Демиану. А тебе?

– Все шутишь…

– У глупости должен быть предел, вот о чем я говорю. Хочется в это верить, хотя некоторые поступки людей заставляют меня подвергать сомнению это утверждение. Когда спешка приведет к смерти, нет смысла спешить.

– С этим не поспоришь, Мархар. Ты рулевой, здесь мои умения совершенно ни к чему.

– Не приуменьшай своих заслуг, Ален.

Шумит водопад, и я засыпаю снова.

И опять голоса.

– Меня страшат его вопросы. Что я отвечу, когда он очнется?

– Надеюсь, к этому моменту Эстолла будет уже далеко от берега. Этот проклятый остров встал мне поперек горла, а здешние торговцы готовы вырвать последний золотой. Отвратительное место и жара эта вечная…

– Марахар, ты ведь и сам торговец, не мне рассказывать тебе о прибыли…

– Торговец. Или пират? Не думал о таком?

– Предпочитаю не строить догадок, чтобы не оскорблять достоинства тех, о ком рассуждаю.

– И, конечно, задаешь прямые вопросы?

– Не слишком много и не слишком часто. Есть другие способы узнать правду.

– Это точно, но думаю, тебе уже давно хочется узнать обо мне поподробнее. Вопросы стоило задавать чуть раньше, ведь я мог оказаться кем угодно, даже шпионом Оплота. Тогда я привел бы тебя прямиком в их ловушку…

– В той ситуации мне нельзя было задавать вопросы, а доверие… я послушался сердца. На самом деле, особого выбора не было. Рано или поздно я бы попался им здесь. На Туре каждый крестьянин осведомлен о белокожем беглеце. Красная глина, смешанная с красящим соком, хорошо затемняет кожу, но все равно меня бы приметили как чужака.

– А как же лес?

– Джунгли, Мархар. Там прожить можно, но это ужасное место. Оно кишмя кишит змеями, пауками и многоножками, укус которых похож на укус скорпиона. От их челюстей сразу отнимаются конечности, и поднимается в теле жар, ты становишься совершенно беспомощным. Тогда сотни муравьев пытаются облепить тебя, чтобы полакомиться мясом. Нет, стараться выжить там – лишь испытывать себя на прочность. Если не сбежать и не победить, остается искать способ отдать долги…

– Это ты хорошо сказал «не сбежать и не победить».

Молчание.

– Потому я искал любого, кто готов выступить против Оплота. Из мести или за деньги, в конечном итоге меня это мало волновало. Предпочтительнее, конечно, было за деньги, но я и в самом деле не хотел иметь дело с пиратами.

На корабле у дори многое превратилось в хлам после нападения водяного змея, но мне удалось кое-что припрятать из ценного прежде, чем корабль затопили. Никто не знал, что у капитана корабля были свои судоходные карты. Никто даже не подумал о них. Я нашел в каюте книги и бумаги, все это стоило слишком дорого, дороже самоцветов и тканей, и мне в конечном итоге удалось это продать. Я бы нашел, чем расплатиться с наемниками в любых разумных пределах.

– Умно. Но почему за деньги предпочтительнее?

– Тот, кто просит честную плату, честнее и выполняет работу. На самом деле, чем точнее человек знает себе цену, тем интереснее для меня с ним сотрудничество.

– Если ты думаешь, что это гарантия…

– Я так не думаю, но человек, который знает себе цену, мне понятнее.

– А если бы я попросил слишком много?

– Украсть легко…

– Так ты вор?

– Это вряд ли, но я умею и это. Согласись, подобные таланты способны облегчить жизнь в сложной ситуации. А иногда могут и спасти.

Молчание.

– И что же ты ждешь от меня теперь?

– Правды. Кто ты таков и откуда столько знаешь о магах Форта? Почему, услышав его имя, столь охотно взялся помочь? И еще расскажи, как ты здесь оказался… в столь нужное время.

– Да, расскажи нам, – тяжело приподнимаясь, согласился я и открыл глаза. Плохо освещенный свод пещеры крутанулся у меня над головой, и я оперся ладонью о колючее покрывало, застилающее ложе. Маленькая пещера, заканчивающаяся узким тупиком; там, где сооружена моя лежанка, стены немного раздвигаются, давая больше свободы. В торце пещеры стоит неаккуратно сбитый стол, несколько лавок вокруг. Подле них сложен маленький очаг и потолок над ним покрыт черной копотью. Две лампы с закопченными стеклами освещают помещение – одна на столе и еще одна на полу. Едва ощутимо пахнет дымом, но сейчас в очаге ничего не горит.

Ален полулежал напротив меня на расстеленном войлочном одеяле, он выглядел усталым, лицо осунулось, и даже через покрывшую кожу краску было видно, как он бледен. Мархар сидел у стола спиной ко мне, и я видел лишь его сильно выпирающие через рубашку лопатки и опущенный затылок.

Через гул водопада я слышал, как фыркает мул.

От моих слов Мархар вздрогнул, отодвинул в сторону тарелку с ломтем мяса и какими-то яркими овощами, красными, покрытыми желтыми и зелеными прожилками, и медленно, будто нехотя повернулся.

– Вот как, – задумчиво протянул я. В пещере повисло тягостное молчание, никто не знал, что сказать и прежде, чем нарушить тишину, я опустил взгляд на притянутую к груди руку. Повязка была свежей, наложена аккуратно, но состояла не из ткани, а из гибких, желтых листьев с бархатной поверхностью. Эти листья слишком хорошо скрывали то, во что превратилась моя рука. Локоть и плечо тоже были под повязкой.

– Высшие, очнулся! – Ален подскочил так, будто увидел призрака. – Мархар говорил, вы будете без памяти еще пару дней, а когда очнетесь, вас придется опаивать вновь, чтобы ослабить боль и вернуть сон.

– Вот как, – повторил я, косясь на своего нечаянного спасителя. – Мархар, значит?

– Дори, он капитан двухмачтового кэча Эстолла, что прячется за горизонтом! Это он помог освободить вас! Мне бы никогда не справиться с каменными истуканами в одиночку.

– Почему я не удивлен, Энтони? – спросил я тихо и сморгнул.

– Мархар, – хмуро поправил меня фантом. – Здесь меня зовут Мархар и я и вправду капитан двухмачтовой яхты. В моем распоряжении опытный экипаж и достаточно запасов, чтобы доставить тебя обратно с ветерком.

– Тебя послали маги?

– Пффф, с чего бы это? – насмешливо уточнил фантом.

– Тогда как ты здесь оказался? – резче, чем хотелось бы, спросил я и облизал губы. Сейчас, когда напряжение схлынуло, я ощутил тяжелую усталость. Всепоглощающая слабость делала мое тело вялым и чужим, голова сама клонилась на бок. Сидеть прямо оказалось настоящей работой, и я выполнял ее с честью.

– Дори, вы его знаете? – Ален был растерян или удивлен, я не понял смеси его эмоций.

– Это было давно, – как-то натянуто отозвался Мархар. – И мы давненько не виделись.

– Слишком давно, – я внимательно наблюдал за фантомом, отмечая для себя едва заметные изменения в его внешности, но это были не черты, теперь он держался по-другому и, пожалуй, двигался по-другому. Более резко и менее романтично, если вы понимаете, о чем я. Он всегда был мягким и тягучим, но сейчас походил на огрызающегося волка. Мой старый друг был на стороже, он оставил межу нами достаточно большое пространство, будто не хотел приближаться, и открыто это демонстрировал.

– Чем я обидел тебя? – спросил я встревожено, но он проигнорировал мой вопрос и горько заявил:

– Думаю, ты не поверишь, если я скажу, что оказался на Туре случайно. У меня здесь свои дела.

– И какие же?

– Я искал сердце водяного змея.

Мы молча смотрели друг на друга, я не хотел задавать уточняющие вопросы, а Энтони, похоже, не собирался ничего пояснять.

– И что же, ты его нашел? – наконец спросил я.

– Только его, – фантом едва заметно кивнул в сторону Алена.

– Я собирал информацию, – сказал юноша. Он чувствовал себя неловко, находясь рядом с нами, потому что не понимал, как реагировать. То, что мы с Мархаром знакомы, меняло все, но он не знал, хорошая ли это дружба или мы враги. И уже начинал сомневаться, что дружба возможна, потому что не так ведут себя друзья. – Про сердце водяного змея узнал случайно. Это реликвия Учителей Оплота и хранится она у них.

– Да, такую вещицу никто не подарит и не продаст, – кисло улыбнулся Мархар. – Поняв, что это провал, я решил отчаливать, но тут Ален рассказал мне о своих затруднениях. Он пришел ко мне и уверенно спросил: «Это ты ищешь сердце водяного змея?»

Переглянувшись, они заулыбались какой-то неловкости, которую понимали лишь они, Ален помотал головой и насмешливо заметил:

– Ну, мне нужно было с чего-то начать разговор.

– Ну, конечно, – согласился фантом. – Ты ошибаешься, если думаешь, что я не знал о присутствии магов на Туре. Городские байки разносятся быстро, и мне в первой же таверне рассказали о разрушенном корабле, принесшем на своей палубе двоих магов.

– Еще скажи, что ты искал нашей помощи…

– Непременно, пока не понял, что вы вне закона на Туре.

– Ты знал, что он здесь? – это прозвучало как обвинение.

– Мне рассказали про магов, мало ли, кто это мог быть. Никогда бы не подумал, что Демиан решиться сюда плыть для того, чтобы угрожать учителям Оплота и требовать от них поклонения. Кто угодно, но не Демиан! – разозлился Энтони. – Да, я собирался отплывать! Мне нет интереса до дел магов.

– И почему не уплыл? – тихо спросил я.

– Потому что Ален назвал твое имя.

– А если бы это был кто-то другой? Мастер?