Текст книги "Авторское право"

Автор книги: Евгения Федорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

Пощупал спереди – рука с трудом между оторванной обшивкой и грудью прошла, наткнулась тоже...

Вот, черт!

–Эй, кто-то живой есть? – заныл слева из-за разлома неуверенным голос Фердинанд.

–Есть, – сипло ответил я. – Натали? Тверской? Кортни?

–Я живая, – всхлипнула американка. – Мне только руку... кажется... сломало. Больно очень. И лицом об консоль, я в крови вся... и ничего не вижу!

–Тебе хорошо, а у меня тут что-то тлеет, плавится, а деться некуда, – продолжал ныть Порси. -Пластик течет, как бы заживо не сгореть, чертова рубка развалилась!

–Не нойте, дитятки, мы же живы, – отозвался с другой стороны Тверской. Тоже, значит, живехонек. Голос конечно не радостный, но боли в нем особой не чувствуется. – Наташка, ты с нами?

Тишина.

И в груди спазм родился. Я сначала решил, что это из-за того, что меня куском обшивки насквозь проткнуло, как бабочку иголкой, потом понял – нет, сердце щемит. Приступ что ли сердечный? Вроде, не водилось за мной подобного, но все когда-нибудь впервые бывает. Может, и давление высокое...

Да какое высокое, – одернул я себя. – У истекающих кровью пульс затухает, а ты о давлении...

–Наташ? – позвал тихо. Неужели так? Сам пересадил ее в центр на капитанское кресло, от чего-то подспудно был уверен, что там самая безопасная зона (если конечно забыть о том, как сворачивалось пространство на Эвересте начиная с капитанского места), а что же, вышло не так? Кортни жива, навигатор вон похныкивает, Твескрой почти рядом с ним уцелел, даже я еще имею шансы выжить, а она выходит...

Всхлипнула, заплакала.

–Живая, Наташ? – позвал я. Сердце отпустило.

–Ненавижу, тебя, Доров, скотина ты!

–Наташ, ты цела?

–Не знаю! – выкрикнула. – Надо мной плита нависла, прямо перед лицом, кресло на бок упало, я тут как в могиле, пошевелиться не могу!

–Болит чего?

–Все болит!

–Истерика, – констатировал Тверской. – Не удивительно, мне опять по голове досталось, второе сотрясение за час, что-то много.

–Все что у тебя было ценного, уже давно вытрясли, – огрызнулся я, но тут заорала Ната, прервав мои изыски:

–И никакая у меня не истерика! Доров, скотина, вытащи меня отсюда! Если меня не жалко, сына своего пожалей!

–Чего? – я запнулся.

–Чего слышишь! Если любишь своего ребенка, как говорил, вытащи меня немедленно! Не могу я так, дым тут, мне страшно, я боюсь сгореть! Беременна я!

–Да ты же сказала, аборт сделала... – как-то совсем уж глупо спросил я. От растерянности даже забыл про боль в боку. Только чувствовал, как стекает по обломку железа кровь, даже за криками и звуком искрящейся проводки различал, как крупные вязкие капли одна за другой падают на пол. Не очень часто, но времени у меня с таким кровотечением немного. По-моему, печени у меня теперь больше нет вообще. Эх, как я пить-то теперь буду?

–Не сделала я аборт, просила, чтобы тебе сказали! Мне ведь все рассказали, как ты меня скрыть пытался, как корабль свой прятал, девчонок каких-то чужих спасал, из-за чего все и провалилось! Вот не может на чужих не отвлекаться! А потом мне пояснили, что выбора тебе не дадут. Я сама вызвалась лететь, понял? Чтобы рядом с тобой быть! Чтобы у тебя проблем не было, просила их соврать! Знала, что ты не улетишь, будешь сопротивляться, глупости делать! Надеялась, ты поймешь все сам. Доров, немедленно вытащи меня отсюда, слышишь! Или я тебе никогда всего этого не прощу! Ты же не меня, ты же собственного ребенка убиваешь...

Она говорила, все повторяла, чтобы я ее освободил, чтобы немедленно оторвал свой зад от кресла и полз к ней, а я глупо улыбался, глядя уже ничего не видящими глазами перед собой.

Кровь уходила, и сознание становилось все более гулким, но мое тело, привыкшее к боли, не давало разуму уйти. И я все еще был здесь, глупо улыбался и думал, что у меня будет сын. Ну, будет же!

–Как же ты летала, прыжки подпространственные для женского организма вредные, да еще и с плодом? – перестав хныкать, ужаснулся Порси.

–Мне Змей колол препараты, ничем мне прыжки эти не вредили! Только последний, на третий уровень – не знаю я. Ну же, Доров, чего ты там тянешь! Вытащи меня! Ненавижу тебя.

Я слышал теперь только ее голос, все остальные молчали. Словно мы с ней остались один на один в разрушенном корабле, и она слово за словом рвала мою душу на части. Прав был Стас, она рассказала мне правду именно тогда, когда я не мог этому противостоять. Ее месть оказалась самой жестокой на Земле.

–Я думала, ты любишь меня, меня, такую, какая я есть! Я готова была за тебя все отдать, а ты плюнул мне в лицо, Доров! Ты жалок, под первую же юбку полез! Кортни, ты на меня не обижайся, этот кобель виноват во всем. И в том, что у тебя рука сломана....

–Да я не в обиде, – откликнулась американка и тактично замолчала.

–Ты, Доров, и пальца моего не стоишь! Я твоего ребенка ношу, а ты... ну же, докажи, что ты мужик! Я тут больше не могу, – она закашлялась. – Вытащи меня, ну же!

–Не могу, – прошептал я. – Прости, не могу я.

–Почему не можешь?! – внезапно, почувствовав неладное, гаркнул Яр. Судя по ситуации, с самого начала было ясно, что мы все зажаты намертво, шелохнуться не можем и деваться до прихода помощи некуда, но тут в моих словах его видимо что-то насторожило. Может быть, интонации. -Доров, не отключайся!

–Простите, ребята, – пробормотал я, уже не уверенный, что меня слышат. -Я по совести все сделал. Нам эта платформа для силы нужна была, а им для жизни. Простите, все эти смерти на мне...

–Доров! – голос Натали внезапно стал серьезным. Из него ушли истеричные нотки, и он наполнился ужасом. – Антон, что с тобой?

–Все нормально, Ната, все нормально...

Я уже ничего не мог говорить. На глаза, наверное от боли, навернулись слезы. Дышать было тяжело, но острота в боку притупилась, расслабляя тело.

Как бы не сплоховать под конец и не обделаться, – внезапно подумал с отстраненной тоской, уже зная, что ничего этого мне не избежать. Смерть, она не бывает красивой или благородной. Красивыми и благородными бывают поступки перед смерть. А смерть это всегда кровь, боль, и испражнения.

–Ярослав, ты видишь что? – это, кажется, Порси. Я уже почти не понимаю... -Ты же ниже сидишь, вдоль пола смотри, тут искрит же...

–Вижу плиту, ее оторвало от потолка. И из-под края его рука торчит. Только что не было, опала. Его раздавило... похоже...

Темнота.

Приходить в себя было непросто. Мне сначала показалось, я под тяжелыми наркотиками. Мысли были яркими, очень живыми, будто видения. Словно я пролистывал куски собственной жизни, мягко водя пальцем по сенсорному экрану. Движение, картинка съезжает. Еще и еще. Они смешивались, возникали вперемешку, коверкая мою жизнь. Я видел то детство и бабушкины розовые кусты, такие колючие, что в них могла запутаться кошка, потом вдруг видел заросшую тропинку и скамейку, на которой сидит Родеррик Стерт – мой учитель и друг. И снова он, но только моложе, в безукоризненном костюме входит в аудиторию, где я, изнемогая от жары, до неприличия расстегнутый, пытаюсь срочно накатать курсовую.

Потом вижу Юльку – дочь Стаса. Она стоит рядом со мной на балконе, курит, задает какие-то провокационные вопросы.

Космос...

–Ну что, Доров, опять? – я слышу голос, но не сразу понимаю – это он, мой дядя. Говорит спокойно и с укоризной. – Давай, давай, приходи в себя, чего ты прикидываешься мертвым?

Я открыл глаза, но зрение не вернулось. Ощущение, что надо мной нависает человек осталось, чувствую запах какого-то неназойливого, даже приятного одеколона, а, может, это отдушка шампуня.

–Стас?

Голос слушается, губы пересохли только. Опять ощущение как с похмелья.

–Да, а ты кого ожидал услышать?

–Наташка?

–Целы они оба, и она и ребенок.

–Почему ты молчал, почему не сказал?!

У меня даже голос прорезался, обвинительные нотки окатили Змея с головы до ног.

–Потому что Нате обещал, – он остается невозмутим. – Не моя это тайна, племяш, медицинская. Если пациент не хочет, болтать я не имею права.

–Если бы ты сказал, я бы столько ошибок не сделал...

–Сожалею, Антон, ты сделал бы их гораздо больше. Ты бы думал только о ней, о ребенке, а обязан был взять ее с собой!

–Да я бы ее на корабль не пустил!

–И сам бы не пошел, вот то-то и оно...

Мы помолчали.

–Остальные как?

–Если вкратце, то все живы. Ни одной жертвы твой героический поступок не повлек за собой. Говорят, какое-то редкое земноводное наш корабль раздавил, когда приземлился, три гектара заповедника разнес, кучу птиц согнал с привычных мест, лягушек расплавил, отравил почву. Экологическая, желтозадая тебя укуси макакая, катастрофа. Ты теперь у нас убивец местных лягушек! – Стас глупо хохотнул. – А так нормально. Манри – механик, которого от взрыва ракеты опалило, пересадкой кожи и мышцы лица отделался. Но в госпитале еще полежит, регенерация будет подольше, чем я планировал.

У Тверского сотрясение мозга, но ему, судя по всему, на пользу только пошло. Шизу его на место вставило, он клянется, что больше мертвых не видит и никаких голосов не слышит. Думается, рад, не представляю, что он перетерпел. Видения эти красивыми не бывают. Психотравмы – вещь опасная. В моей практике был один случай, мужичок разбился на глайдере, а вместе с ним его собака. Он эту собаку любил сильно, и после того, как оправился, везде ее видел. Искореженную, обгорелую, с костями наружу и глазами пустыми.

На сильных препаратах сидел и все равно видел. Просыпался от того, что слюна на него капала, и встречался с нею взглядом. Ужасно, наверное, вот так просыпаться и видеть зомби. У него и обонятельные галлюцинации были, вроде запах гари чувствовал.

–И чего? – без особой охоты спросил я.

–Думали, вылечим, боялись, что свихнется совсем и буйным станет. Или покончит с собой. В психиатрии это что-то вроде комплекса вины, он нетрезвым за глайдер сел, да еще электронику всю отключил, чтобы полихачить. Ну и убил собаку, сам выжил, пристегнут же был. Я потом о нем долго ничего не слышал, вроде как не помогли мы ему. Пашка – мой знакомый терапевт – говорит, приходил он через несколько лет. Благодарил. Рассказал, что с психотропов слез, а собака так за ним и ходит. Он привык, теперь ей сухой корм покупает, только не ест она. Призрак же, фантазия его.

–Крепко мужик с мозгами раздружился, – с сарказмом заметил я.

–Может, и не очень. Пашка сказал, в остальном на всех тестах необычайно адекватные реакции, вроде нормальный человек, только привычка дурная рукой воздух гладить и осталась.

–У тебя таких историй сотни, я полагаю?

–А тебя, естественно, не отвлечешь, – хмыкнул Стас. – Ну и ладно, я тебя поразвлечь хотел.

–Ты мне про наших то дорасскажи, сотрясении у Тверского, он уже на ногах? Знаешь, как он его получил то?

–Ну?

–Душить меня вздумал, остановить хотел, и при ударе ракеты летел кубарем через всю рубку, – я даже улыбнулся, но сразу ощутил, что на правую сторону мышцы лица почти атрофировались. Получился оскал нехороший. Впрочем, Стас привык, наверное, к таким вещам, на него моя улыбка не произвела никакого впечатления. Вместо этого он задумчиво протянул:

–Вот оно что! То-то Яр обещает с тобой по-мужски поговорить, когда поправишься. Говорит, у него кулаки чешутся. У нашего земного командования, по-моему, тоже вскоре зачешутся. Не думаю, что Тверской уже на Землю докладывал о произошедшем, или кто-то из рубки разболтал, что на самом деле случилось. Со мной Тверской правда за бутылкой пооткровенничал, но мы все свои здесь.

–А чего ж нукаешь, – удивился я, – если все знаешь?

–Просто хотелось твою версию событий услышать.

–И что, совпали?

–Практически, – Стас помолчал. -Ты бы прислушался, Антон, Земля тебе этого проигрыша не простит. Если экипаж промолчит, то реалити шоу все раскроет, а, говорят, его уже запустили. Вскоре всем станет ясно, почему мы потеряли маяк. В нашем мире с этим просто: предатель ты теперь, Антон. Преступник.

–То все героем был, теперь преступник. Как же это у нас быстро, – проворчал я.

–И не говори, – врач вздохнул. – Знаешь, можно попробовать запросить для вас с Натой гражданство на Нуарто...

–Давай потом об этом, не хочу я думать о последствиях. Хватит с меня всей этой политики, беготни и ужасов. С остальными чего?

–С тобой вот самое неприятное чего, – передразнил Стас. – Как обычно и бывает. Пришлось даже искусственную печень тебе вшивать. Но здесь, на Нуарто, они биологически выращенные, великолепный материал, не хуже прежней будет. Разрывы внутренние, кровь в тебе сейчас вовсе не твоя – заменитель. И, главное, меня тут очень уважают, везде пускают, знаниями делятся! Это очень ценно для меня, обещали помочь с оборудованием. Деньги то у меня есть, не нищий даже по меркам Нуарто, а планета то не из дешевых. Я ведь лучшую на Земле клинику организую, и раньше были впереди планеты всей, а теперь никаких аналогов не будет!

–Если конечно тебя власти не задавят, – подсказал я.

–Не задавят, лицензии на меня какие-то оформят, тут с этим все строго!

–У нас в подворотне нож под ребро, и вся строгость. Или вовсе в заложники возьмут и заставят делиться.

–Да ладно, я же не против, – с легкостью сдался Стас. – Да я и сам передам им технологии, но пока еще у нас их освоят, я все равно буду первым и единственным, – в голосе дяди звучала гордость. – С такими технологиями я кого хочешь на ноги ставить смогу, вот когда тебе плечо турелью проплавило насквозь, мне сколько возиться пришлось, а здесь регенерационные бактериальные растворы...

–Стас?

–Ну что? Про себя не интересно, да?

–Совершенно. Как Кортни?

Стас помолчал, потом бестактно спросил:

–Думаешь с ней восстановить отношения?

–Я тебя про здоровье ее спрашивал! – взорвался я.

–Ладно-ладно, я так, из любопытства, – хихикнул дядя. Только никакого юмора в его словах не было. Я давно уже заметил: когда отказывает зрение, всегда очень четко начинаешь различать интонации и настроения. Толи обостряется слух, толи внимание все уделяется словам и их оттенкам. Слепому, чтобы правду чувствовать, совсем не нужно видеть мимику, которая чаще всего сбивает зрячих с толку.

–Руку залечили, – отвечая на мой вопрос, стал перечислять Стас. – Перелом у девочки был примерно как у тебя, только со смещением, открытый. Натерпелась бедняжка, пока помощь подоспела. Крови, правда, немного потеряла, но у страха глаза велики. Ей казалось, она сейчас от кровопотери умрет. Ты знаешь, вас довольно быстро вырезали, Яр сказал – через пару минут после того, как ты отключился. На Нуарто очень оперативно сработали. В несерьезном подходе их не обвинишь. Организовано, иначе не спасли. Я видел, как тебя выносили. Считай, мертвого. Кусок обшивки отпилили, который тебя проткнул, боялись тронуть, чтобы ты совсем не умер...

–Стас!

–Ну да, Кортни, я помню. Еще ей пластику губы сделали, она здорово личиком приложилась. Наташка оказалась в твоем кресле как в коконе. Она низенькая, макушкой до верха не доставала, и когда потолок обрушился, сминаясь, кресло на жесткий каркас его приняло, накренилось и на бок легло. Наташка в нем пристегнутая так и осталось. У нее ни единого ушиба, только общее сотрясение. Я боялся этого удара, боялся внутренних кровотечений и разрывов – нас всех тряхнуло жестко – но все вроде обошлось. Система гравитации работала и частично скомпенсировала удар, иначе нас всех на переборки бы намазало.

Ферди оказался по другую сторону от отвалившейся плиты, которой тебя чуть не убило. У него ожоги от оплавившегося пластика, он от удара не сразу в себя пришел, грудь чуть не спек всю. Но тоже ничего, ожоги – дело поправимое.

Манри я в капсулу безопасности успел запихать, он больше и не пострадал. От удара у многих сосуды полопались, у Вельсома было кровоизлияние в мозг, в кому впал, но его быстро откачали. Теперь не так, как раньше, вчера уже вышел из госпиталя.

В остальном ушибы, ссадины, еще пара переломов ребер от удерживающих ремней.

Все, кто был на верхней палубе, пострадали только от удара, корпус Шквала выдержал, уцелевшие системы отстрелили двигатели и реакторы. Больше всего досталось именно рубке, и ты ведь знал, когда сажал корабль, что так и будет...

Эти слова Стаса не требовали подтверждения в своей трактовке, но голос все же спрашивал и я ответил:

–Знал, конечно. Боялся, что там никто не выживет, и приказывал убраться, но они все отказались. Заупрямились как бараны, но если честно, Фердинанд мне очень помог. Когда разрываешься между приборами, сложно уследить за всем, а он как хронометр – высота, крены, углы. Все проговаривал.

Я вздохнул, вот ведь как вышло. И спросить решился:

–Зрение опять потерял, это навсегда?

–А что, никого больше видеть не хочешь? – с сарказмом спросил Стас. – Стыдно?

–Нет, не стыдно, – вспылил я. – Ты нас забыл, когда мы к Нуарто за помощью летели против андеанцев?

–Ничего я не забыл, Антон, – хмуро отозвался дядя. – Я тебе никогда не прощу, что нашими жизнями вот так бездумно рискнул, а потом все бросил. Победу отдал другим. Но, черт возьми, пусть все знают: я горжусь тобой. Хочется верить, мое вмешательство в твое воспитание было благотворным!

–Ну да, я теперь Рахманинова знаю, – подначил я дядю. Мне было и смешно, и приятно и немного неловко.

–Глупые у тебя шутки, Доров, – я почувствовал, как рука Стаса легла мне на плечо. У меня был жар – пальцы показались ледяными. – Как только препараты отпустят, вернется твое зрение. С момента посадки третьи сутки только. Так, как тебя потрепало, за один день даже на Нуарто не встанешь на ноги. У тебя на боку шрам уже рубцуется, но организм не обманешь.

–Стесняюсь спросить: мы Сафари то продули?

–А как же? – казалось, Стас удивился. – Продули Иунозенерику, их гибнущей планете уже монтируют новую орбитальную станцию.

–Вот как...

–Он приходил к тебе, ты без сознания валялся. Долго стоял, смотрел, ничего не сказал. Словно запомнить пытался. Потом ушел.

–А Наташка приходила?

–Нет, – мне показалось, Стас печально покачал головой.

–Значит, не заслужил, – я разочарованно вздохнул.

–Мне кажется, тем, что ты пересадил ее в свое кресло, твои грехи искупаются, – сказал дядя задумчиво. – Если бы ты ее не выгнал из-за консоли, этим обрывком железяки располосовало именно ее. Ребенка бы не удалось сохранить, да и жизнь ей. Потому что она тебя слабее...

–Если бы я ее не выгнал из-за консоли, то и корабль не посадил. У меня капитанское управление все выгорело при взрыве...

–Как кстати, – с каким-то непонятным намеком сказал Стас. Я не понял, о чем он. Мысли путались, все равно не получалось думать с полной ясностью.

–До сих пор никто понять не может, как ты Шквал посадил, – звучно почесав кожу, сказал Стас. – Каким-то чудом спас нас всех. Даже Натали мне сказала, что видела... будто магию. Ты нас всех чуть не убил, а потом спас...

–Да не я вас спас, – с раздражением проворчал я. – Рик нас всех спас.

–Что? – опешил Змей.

–Не укладывается в голове, да? – я устало облизал губы. – Дай попить, а?

–Опять похмелье, не умеешь пить...

–Не буду!

Стас хмыкнул, поднес мне к губам холодный край стакана, поддержал голову, пока я пил. Руки обе словно отнялись, я только пальцами мог пошевелить и то сразу накатывал жар.

–Так как же нас всех Рик спас? – дождавшись, когда я снова откинусь на подушку, уточнил дядя.

–Ты только не рассказывай никому, ага? – попросил я. – Хочу сам героем быть...

–Камеры, Доров, – привычно напомнил Стас.

–Как, они все еще здесь? – трагически испросил я. – Ну и черт с ними. Пусть все знают. Когда я на ККЧП провожал его... Рик мне совет дал, велел запомнить. Левый маршевый на сто сорок. Я не понял даже, о чем он, но все равно его слова у меня в голове крутились. Когда мы на третьем уровне разворачивались за буем, я еще подумал, что он это имел в виду. Я ведь тогда совсем не представлял, по каким законам будет двигаться Шквал, если я начну тяги менять...

–И ты?..

–И я подумал, что сто сорок на двигатель разнесут его к чертям собачьим, и не стал рисковать. В подпространстве не до экспериментов. И все получилось! А потом, когда мы падали на Нуарто, крен на правую сторону был, поверхность рядом, и я вдруг вспомнил! Взрыв! Если подорвать двигатель, он ведь изменит нашу траекторию. Пока буду подавать мощность, нас повернет, боком полетим, или вовсе развернет, тогда скорость упадет. А двигатель если повезет, взорвется так, что нас приподнимет и выровняет. Чистое везение, но все лернийцы рассчитали! Или Рик сам, уж не знаю! Так что он нас всех спас...

–Нет, – отказался твердо Стас.

–Что "нет"? – удивился я.

–Не он нас спас, а ты. Именно ты, капитан Шквала, смог правильно распорядиться доставшейся тебе информацией. Именно ты вовремя перегрузил двигатель, ты и никто иной, посадил на Нуарто это раздолбанное корыто!

–Что, хана моей яхточке? – сочувственно спросил я, хотя не понял, кому я сейчас сочувствую.

–Да нет, двигатели починят, реактор отброшенный цел, он закапсулирован. Нуарто обещает за свой счет навесить тебе новые движки, они что-то расщедрились...

–Не понимаю, с чего бы это. Хорошие прибыли с реалити шоу?

–Возможно, нам еще ничего не показывали, но предупредили, что до подведения общих итогов гонки камеры от нас не отстанут. Обещали устроить награждение, когда все члены экипажей встанут на ноги.

–А что, – я помолчал, но решился, – если бы буй не попал к Иунозенерику, мы бы победили?

–Так, да, – согласился Стас, что было логичным. Если Сетра пришла первой, обойдя нас, значит, мы действительно были фаворитами.

–А что Сатринг? Его корабль каким пришел?

–Сошел с дистанции, даже не заглянул в третий уровень, мы с Сетрой уже единственный буй поделили. Но он тоже приходил.

–О, господи, только не это. Тоже молчал?

–И вовсе не смешно. Сатринг принес тебе букет белых цветов, чтобы поправлялся. Сейчас ты их не видишь, когда придешь в норму, у тебя тут у кровати. Похожи на белые лилии, сказал, какие-то Лионы.

–Ах, да, – согласился я. – Много мне чести, цветы из его любимого сада.

–Не знаю, много или мало. Он сказал, что ты познал душу бездны и теперь понимаешь, как можно распорядиться этими цветами. Звучит интригующие, знаешь, о чем он?

Я криво улыбнулся, вспомнив схожие слова про бездну, сказанные мне когда-то титрином.

–Не представляю, о чем это он.

–Ну и ладно, – легко отступил Стас. – Отдыхай, а то ты столько вопросов задал...

–А кто еще приходил?

–А кого бы ты хотел видеть?

–Что у тебя за привычка меня провоцировать? – взвился я.

–Никто больше не приходил, кому ты нужен...

Я вздохнул, подумал о рыжей и промолчал.

Сам не заметил, как уснул.

Новое пробуждение было совершенно другим, словно после приятного послеобеденного сна, когда вялость еще не отступила, но эта вялость приятная, мягкая, напоминающая об отдыхе.

Я зевнул, повернул голову, ластясь к удобной подушке, потянулся...

Вспомнил все. Если тебя заштопали, это еще не означает, что все прошло. Бок наградил меня укоризненной ноющей болью, глаза заслезились.

Я прищурился.

В палате царил полумрак, я лежал на высокой кровати с удобными опорными дугами, все левое плечо, оголенное до шеи, было покрыто какими-то датчиками. Дальше – стойка с аппаратурой, которая даже близко не напоминает мне все то, что я видел на Земле. У стены высокая большая тумба с красивой метровой вазой, в которой распускаются белые огромные цветы. Я видел их раньше на кустах в саду Сатринга, на удаленной планете Парлак 15, но тогда не мог оценить всей их красоты. Сейчас соцветия размером с голову ребенка, срезанные с ветвистых кустов, раскрывались одно за другим, наполняя комнату тем самым запахом, который я принял сначала за отдушку шампуня или одеколон.

На тумбе у самой вазы, свесив белые лапы вниз, возлежал титрин.

–Няу? – спросил он вежливо, и это должно было означать заботу о моем самочувствии.

–Доброго времени суток, титрин, – согласился я. – Зрение вернулось, теперь могу любоваться этими редкими цветами. Когда-то я прочитал все о том, как их растить и ухаживать. Это было очень скучно.

Титрин едва заметно дернул хвостом.

–Хорошо, что ты пошел на поправку. Решил побыть с тобой, пока Покровский отдохнет. Он относится к тебе неверно.

–Почему? – полюбопытствовал я, прислушиваясь к собственному организму. Если верить Стасу, я три дня провалялся без памяти, это если считать, что после проспал совсем мало. И при этом я не хотел есть, только пить.

–Покровский никак не может решить, кто он такой. Он твой родственник, твой друг, твой врач. Если он твой врач, он не должен относиться к тебе с такой привязанностью.

–Почему?

–Потому что когда на кону стоит жизнь, родственников к больному не допускают. Это закон вселенской медицинской практики. Испытывая чувства, врач может совершить ошибку, которая будет стоить пациенту жизни. Он может не пойти на крайние меры, когда другого выхода не останется, и погубить тебя. Врач к пациенту должен быть равнодушен.

–Вот с такой философией врачи становятся самыми циничными и неприятными персонами Вселенной, – проворчал я. – Как видишь, то, что Стас относится ко мне будто к собственному сыну, меня пока не убило.

–Это везение, Антон...

–Мне вот интересно, я звал тебя там, на корабле перед погружением... последним погружением. Но ты не отозвался. Уходил?

Я спросил без насмешки или упрека. И так ведь все было ясно.

–Да, – титрин помедлил. – Считай, струсил. Я ведь тогда на Эвересте был с вами, не знал, на что пойду, и чуть не поплатился за это. Было ужасно, не знаю, как ты сам смог перешагнуть ту черту и снова погрузиться так глубоко. Вы, люди, безрассудны и глупы, ставите какие-то идеалы много выше инстинктов самосохранения, от того вами так и интересуются во Вселенной. А я предпочел слинять, не хотелось повторить подобное снова, ведь всем было понятно, что из третьего уровня можно и не выбраться. Недаром так велика была цена победы – целая галактическая жилая платформа. Да многие миры целиком на такой платформе выживают. Так что я предпочел убраться восвояси, оставил только аппаратуру, но на ней видны одни помехи. Не удивлюсь, если организаторы получили такой же бракованный материал. Ты мне расскажешь, что там было?

Он глядел жадно, едва заметно шевеля усами.

Я повернулся, посмотрел на небольшой столик у противоположной стены, прикинул свои силы, чтобы добраться туда и налить из сосуда воды, которая там наверняка была, но кот, предугадав мои желания, спрыгнул на пол.

Я еще подумал о том, что это будет забавно выглядеть: кот, несущий в передних лапах стакан с водой, а потом мысли закончились.

Титрин, оказавшийся у стола, внезапно вытянулся, шерсть осыпалась, испарилась, не долетев до пола. Его тело изогнулось подобно неверному ростку вьюна, стало полупрозрачным, слабо мерцающим изнутри. Вытянулись побеги, а сверху вместо головы распустились похожие на листья отростки. Своими светящимися прозрачными побегами титрин подхватил графин, приподнял его, и вода потекла из сосуда, наполняя стакан. Когда инопланетянин отпустил графин, его рукоять слабо светилась.

Зрелище было потрясающим. Я впервые видел столь необычное негуманоидное создание, но против описания ученых, не испытывал отвращения. Считается, что человек должен ощущать ужас или отторжение при виде чужого вместилища жизни, но слабо колышущееся в воздухе светящееся существо заставляло меня задержать дыхание, будто я любовался сейчас северным сиянием. Оно и вправду было необычайно красиво, проплыло мимо, подавая похожими на листья отростками мне в руку стакан. Я с трудом подавил в себе желание прикоснуться к этому сверкающему нечто, боясь навредить или оскорбить. Взял стакан, сделал глоток, но титрин не отходил, по-прежнему тянул ко мне свои наполненные светом нити.

Если бы не хотел, отступил бы, – подумал я и прикоснулся к нему. Моя рука словно погрузилась в прохладную, мерцающую воду; я видел, как по телу инопланетянина от моего прикосновения пошла рябь, как под пальцами родились тысячи пузырьков, защекотавшие кожу. Они разбежались по внутренностям титрина, и я, испугавшись, что сделал что-то не так, быстро убрал пальцы. Они слабо светились, с них упала капля света, притянулась к телу инопланетянина, после чего он отплыл в сторону, снова показывая мне процесс преображения. Словно в невидимую форму вдруг стали заливать жидкость, на тумбе у цветущих Лион проступили лапы, потом грудь, хвост, голова с маленькими ушками. Последними притухли кошачьи глаза, они еще некоторое время светились тем светом, объяснения или описания которому у меня не было, потом померкли. Теперь кот был серым, а не белым, как в начале.

–Спасибо, – помолчав, выдавил я. Это была благодарность не только за поданную воду, которую после прикосновения к титрину мне и пить то расхотелось, но больше за то, что он показал мне свое маленькое чудо. Инопланетный журналист понял все правильно, кивнул. Иногда меня поражала его способность разбирать оттенки смыслов, выражаемых мною не очень умело.

–Это одно из твоих обличий?

–Нет, это мое настоящее обличие. Когда мне надоедает быть котом, или куском стены или ночной вазой, я становлюсь таким...

Губы кота растянулись в странной пародии на улыбку.

–А быть ночной вазой, наверное, занятие любопытное, хотя результат предсказуем, – я ответил на его шутку, она нам обоим понравилась

–Я не пытался тебя удивить, – сказал Титрин. -Я хотел проверить. Когда-то ККЧП внедрил в твой разум огромный объем информации, но даже он не мог заставить тебя знать все.

–Ну, я же не ходячая галактическая энциклопедия, в конце концов! Никогда не видел ничего подобного, поверь. Я знаю многое о расах, космических кораблях и галактиках, иногда мое тело вспоминает вбитые в него рефлексы, но это – лишь капля в море, необходимая, чтобы красиво отыграть Вселенскую Пьесу.

–Не думай, что ты марионетка, Доров, – возразил титрин. – В твоей голове скрыты сокровища, но даже ваш высокоразвитый мозг не способен черпать знания из запасенных резервов постоянно, а раскрыть их все разом – значит уничтожить тебя. Вот почему что-то ты знаешь, что-то тебе кажется знакомым, а что-то вспоминается внезапно.

–Интересная теория, но мне сейчас не поможет. Я немного устал.

–Ты обещал рассказать, что произошло на третьем подуровне,– напомнил журналист.

–Я расскажу, но чуть позже. И только тебе, обещаю.

Кот покивал, потом внезапно сказал:

–Сегодня в больнице Кортни, ей разглаживают последние последствия повреждений лица. Я встретил ее в коридоре совсем недавно.

Я даже привстал, забыв о боли в боку:

–Котик, мне надо с ней поговорить, поможешь?

–Помогу, – согласился титрин, – знал, что для тебя это будет важно. Сейчас отлучусь и вернусь...

Я сидел на кровати как на иголках, крутил стакан, делал глоток, но не чувствуя вкуса воды, снова опускал его на край простыни. Когда титрин мягко скользнул внутрь палаты, чуть не выкрикнул вопрос.