Текст книги "Сборник "Монах" Книга 1-3"

Автор книги: Евгений Щепетнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 64 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

Глава 7

– Вот здесь, здесь заворачивайте! – женщина чуть не подпрыгивала на облучке, её горящие глаза, казалось, прожигали стену елей, плотно обступавших тракт со всех сторон. Фёдор потянул вожжи и фургон углубился в лес по еле приметной дорожке.

– Это на покосы дорога! – лихорадочно поясняла Алёна – в сезон тут деревенские ездят, а сейчас пока что трава не поднялась, дорога заросла…прибавь ходу, а? Ещё немножко, медленно едем! Там же дочка моя!

– Лошадей загоним, лучше не будет – буркнул Фёдор – сиди спокойно, доедем!

– Фёдор, расскажи мне, чего ждать от кикиморы? Так сказать – боеспособность… – обратился Андрей к товарищу, одновременно надевая на себя куртку подбитую изнутри кольчугой и стальными пластинами, а также проверяя перевязь с метательными ножами.

– Дааа? Неужели заинтересовался? – ехидно спросил старый солдат – раньше надо было спрашивать, прежде чем вызываться на это дело и давать надежду бабе! Честно говоря, я не знаю, как ты с ней справишься – её надо брать тяжёлыми стрелами издалека, и наконечники из серебра, или тяжёлые копья, тоже с наконечниками из серебра! Куда ты-то сейчас прёшь с этой сабелькой? Да с кинжальчиком?

– Хорош глумиться – рассердился Андрей – я тебя прошу рассказать о её боеспособности и чего от неё ожидать, а не тупых рассуждений на тему: «Дурак и не лечится»!

– Хорошо – получи: кикимора – человек, который заражён нечистой силой, и по своему желанию может превращаться в некое подобие то ли волка, то ли пантеры, то ли…не знаю, как это назвать – в общем семьдесят килограммов плоти, украшенной стальными клыками, когтями и ещё более стальными мышцами, выдающими такую скорость, что трудно уследить глазом. Впрочем – вес её зависит от веса того человека, который является носителем нечистой силы. Любит убивать – в основном домашних животных, скот, ну и всех, кто попадётся под руку. На людей нападает редко – но есть отдельные особи, которые совсем спячивают и убивают людей. Почему-то предпочитают детей – воруют их, после чего, наигравшись, убивают и пожирают. (Алёна при этих словах Фёдора горько заплакала). Как получаются кикиморы? По рассказам и легендам – после укуса или царапины таких же кикимор, а также по наследству, от отца и матери – видимо, что-то входит в кровь, что делает её такой, какая она есть. Убить её очень трудно, практически нереально – только большим отрядом, специально подготовленный к борьбе с этой нечистью. Достаточно?

– Какие шансы убить эту пакость? – Андрей угрюмо задумался – шансы убить этого оборотня, как он понял, сводились к нолю. Но и проехать мимо и не оказать помощь он не мог…

– Минимальны. Даже если мы вдвоём с тобой примемся эту пакость искоренять. Можно сказать, что наш жизненный путь заканчивается. Ну что же, я хорошо пожил, много видел – даже дракона видел, любил женщин, они меня любили, обретал и терял друзей, имел врагов…не страшно умирать! – Фёдор флегматично пожал плечами и хлопнул вожжами ускоряя замедливших шаг лошадей – что же сделаешь, если бог мне послал друга с наклонностями самоубийцы? Значит такая моя судьба!

– Хватит каркать! – жестко оборвал его монах – своим карканьем ты заранее настраиваешься на проигрыш! И вообще – ты не пойдёшь со мной к кикиморе – встанешь поодаль и будешь пускать в неё стрелы – эдак будет больше толку! Я запрещаю тебе со мной идти! А если со мной что-то случится – помни, куда мы ехали и зачем и сделай всё без меня. Тебе ясно?

– Угу…

– Чётче, чётче скажи!

– Ну что ты как капрал в армии! Сразу видать, армейская душа! – усмехнулся Фёдор, зорко глядевший вперёд на дорогу – ну сказал же – всё сделаю. Помирай спокойно!

– Тьфу на тебя! Вот ты язва хренова! Ну что, я должен был проехать и не попытаться помочь?! Нахрена тогда я такой нужен? Погибну, значит погибну! Со смыслом погибну! А не на жертвенном камне у этих придурков!

– Тсссс! – Фёдор обернулся показал глазами на женщину, сидящую рядом с ним и укоризненно покачал головой.

Но Алёна даже и не слушала разговоров мужчин – она вцепилась в скамью побелевшими от напряжения руками и чуть не выпрыгивала из фургона, всем своим существом пытаясь ускорить движение.

Наконец, дорога вывела на большой луг, метров пятьсот в длину и метров двести в ширину, он упирался одним краем в болото, с окнами чистой воды и плавающими на нём кувшинками.

Трава на лугу была невысокой – видимо её не так давно выкосили и она ещё не успела отрасти. Пахло сеном, с болота доносился запах тины и где-то в глубине болот кричала какая-то птица – то ли выпь, то ли ещё какая-то – она ухала, скрипуче вопила так, что казалось, будто вся нечистая сила со всего мира собралась тут, чтобы устроить свой пир на костях случайных прохожих.

– Вон, туда! – показала рукой Алёна – там есть брод на ту сторону – шагов сто через болото, и будет такой же луг, как и тут, а за ним лесок, за леском гора в которой пещера – люди говорили, там логово кикиморы! На фургоне не проедем, надо оставлять у брода!

Фёдор кивнул головой и молча направил лошадей к указанному месту. Через несколько минут они были у брода и Гнатьев молча стал распрягать лошадей.

– Зачем распрягаешь? – не понял Андрей – ааа…ты не рассчитываешь вернуться, и хочешь чтобы они не померли с голода? Может оставим тут Алёну, пусть присмотрит на лошадьми, а если не вернёмся…

– Нет! – перебила женщина – я с вами пойду, даже не удерживайте! Дайте мне оружие! Я из лука умею стрелять, и неплохо, меня отец учил! На охоту с ним ходила, пока отца медведь не задрал. Я не в тягость буду, я помогу!

– Почему и нет? – пожал плечами Фёдор – может и правда шанс какой-никакой будет. Андрей, ты тоже лук возьми, будем вначале стрелами давить, ну а не получится…в общем вот ещё что – эта пакость восстанавливается очень, очень быстро. Чтобы она не могла восстановиться, ей нужно отрубить башку. Если она уйдёт с повреждениями – отлежится и восстановится, практически в прежнем виде, только ещё злее и пакостнее. Сразу скажу – сам не встречался с такой гадостью, только лишь читал в руководстве для военнослужащих – как себя вести при встрече с кикиморой.

– И как? Что там пишут ваши умные военные стратеги? – Андрей осмотрел себя – перевязь с ножами на месте, сабля на месте, лук со стрелами приготовлен – всё, можно идти.

– Наши стратеги советуют бежать. И как можно быстрее. А тех, кто был поранен кикиморой, держать в карантине и при первых же признаках заражения – убивать, иначе они потом уничтожат своих товарищей.

– Обнадёживающие! – хмыкнул Андрей – ну что, пошли? Кстати – а почему её зовут кикимора? А не оборотень?

– Не знаю – пожал плечами Фёдор – кикимора и кикимора, никогда не задумывался над этой проблемой. А тебе не всё равно, как называется то, что тебя будет рвать? Да хоть макимора или хренимора! Лишь бы сабля не сломалась, да кинжал не подвёл…

Наконец, Фёдор освободил лошадей и надел на них путы – если они погибнут, лошади на лугу с голоду не помрут, а потом кто-нибудь их подберёт, а если вернутся – далеко не уйдут, путы не позволят.

Чавкающее болото хотело утянуть сапог Андрея, и он с трудом вытянул ногу из вонючей, пузырящейся жижи – «Хорошенький брод! Как бы тут с головой не уйти в трясину, будет, как с той девчонкой из «А зори здесь тихие»…

Как будто услышав его мысли, Алёна, перемазанная с ног до головы в грязи, успокаивающе сказала:

– Тут неглубоко, не утонем, самое большее по колено – если бы мы объезжали болото по дороге, верст пять пришлось бы лишних отмахать.

Действительно – под дикой грязью было довольно твёрдое, только очень уж скользкое дно – Алёна успела плюхнуться в жижу раза два, превратившись из привлекательной женщины в совершеннейшую нищенку.

«Надо отдать её должное» – подумал монах – «вся в грязи, а лук со стрелами держит над головой сухими! Молодец, баба!»

Брод вывел на красивейший луг, тоже недавно скошенный, напоминавший своим видом футбольное поле. Алёна указал рукой:

– Туда, вон за тем леском! Видите, вон тут горушку? Верхушка за деревьями торчит? Вот там и пещера! Она там, тварина! Давайте быстрее, мужики, а? Солнце уж совсем низко, что там с дочкой – не знаю!

– Да что там. небось в живых уже нет – угрюмо и тихо сказал идущий сзади Фёдор – и мы скоро поляжем.

– Не говори так! – ощетинилась Алёна – жива она, жива! Я бы почувствовала, если бы они погибла! А ты накаркаешь, старый дурак!

– Ну вот, теперь и дураком стал – хмыкнул Фёдор – что дальше-то будет?

– Заслужил – кашлянув, подытожил Андрей – какого рожна под руку каркаешь? Может и жива ещё, почему нет? Давай-ка наддай, а то тащишься как на похоронах! Тьфу! Вот сорвётся же с языка! А ты всё ты со своим карканьем!

Мужчины ускорили ход, и теперь Алёна едва поспевала за ними, передвигаясь сзади то быстрым шагом, то трусцой, но женщина не жаловалась, а только стиснула зубы и неслась, как олениха, спешащая к своему оленёнку, попавшему в беду.

Скоро они вступили в лес, через который вела почти незаметная тропа, выводящая к подножию горы. Собственно говоря, это была и не гора, в понимании этого слова – в этом месте скалы как будто выпучило из земли, выдавило под натиском каких-то процессов, происходящих в пластах, и полосатые глыбы песчаника валялись повсюду – в лесу, через который они проходили, и у самого подножия горы, в которой и чернело отверстие, образованное изогнувшимися пластами горных пород.

Андрей прикинул – до пещеры было метров сто, и вход в неё хорошо просматривался из-за стволов елей, растущих у подножия горы. Он подал знак спутникам и сам тоже приготовил свой лук, наложив на его тетиву стрелу и сдвинув колчан так, чтобы удобно было достать содержимое. Фёдор и Алёна последовали его примеру, и через минуту они двинулись вперёд, внимательно осматривая окрестности и следя за пещерой.

– Идите позади меня, я пойду ко входу в пещеру, вы зайдите с флангов, так, чтобы я не перекрывал вам сектор обстрела спиной и вы видели цель, если она появится из отверстия! – скомандовал Андрей, дождался, когда его команда переместится к флангам и медленно, целясь в пещеру, пошёл вперёд.

Ничего не происходило, было очень тихо – пели птицы, в кустах у болота заливался песнями соловей, в болоте изредка квакали лягушки, идиллия, да и только!

Монах не позволял себе расслабиться – он знал, как быстро тишина может взорваться грохотом выстрелов и разрывами гранат, так что она не могла его обмануть.

Подойдя к устью пещеры на расстояние десяти шагов, Андрей остановился, посмотрел на своих спутников – они тоже встали – справа и слева, изготовившись к стрельбе, подумал, и не нашёл ничего лучшего, как крикнуть:

– Эй, ты, кикимора болотная, выходи! – и тут же, со смешком, подумал про себя: «Да что за хрень вышла – как будто из русской народной сказки – «Выходи, биться будем или мириться?!» – и тут же забыл о своих мыслях – произошло нечто такое, что просто обалдел, у него даже челюсть отвисла: из пещеры, как будто на прогулке по нудистскому пляжу, вышла абсолютно обнажённая красотка – зелёные глаза этой особы смотрели на мир невинно, как у ребёнка, длинные чёрные волосы струились по плечам и спине пышной гривой, соски полной груди вызывающе торчали вперёд, сморщившись на прохладном вечернем ветерке, длинные ноги, стройные и мускулистые, как у модели или спортсменки, плавно несли её гладкое тело с плоским животом и твёрдыми даже на взгляд ягодицами, по грешной земле так, как будто утверждались над несовершенством этого мира.

Она обворожительно улыбнулась монаху и звучным грудным голосом сказала:

– Приветствую, воин! Чего это ты целишь в несчастную девушку? И не стыдно – на женщину с оружием? Ну никакого воспитания!

От неожиданности и нереальности происходящего Андрей опустил лук и ослабил тетиву, вытаращив глаза и не зная, как ему поступать – он ожидал увидеть страшное чудовище, состоящее из зубов и клыков, а тут…он с изумлением почувствовал, что при виде этой красоты кровь прилила у него к низу живота и его охватило возбуждение, которого он не испытывал уже несколько лет.

Красотка сделала несколько шагов к Андрею и уже находилась на таком расстоянии от него, когда он мог отчётливо видеть маленькую родинку под левой грудью девицы.

Положение спасла Алёна – уж она-то разбиралась в ситуации лучше двух мужиков, сражённых красотой объекта:

– Не верь ей! Это она, кикимора! Стреляйте в неё! Осторожно!

Алёна выпустила стрелу из своего лука, но, то ли от волнения, то ли от неопытности, но только она промахнулась и стрела лишь пробороздила кровавую черту по плечу красотки, ударившись в скалу у входа в пещеру и уйдя рикошетом в сторону болота.

Эффект от выстрела был потрясающим – через секунду перед Андреем была не сексуальная мечта всех половозрелых и не очень мужчин, а стоял клубок ярости, когтей, зубов – всё то, что он ожидал увидеть, идя сюда, и гораздо хуже.

Его куртка была вспорота во мгновение ока, и если бы не стальная кольчуга с нашитыми пластинами (спасибо Гнатьеву!), кишки монаха уже были бы разбросаны по ближайшим кустам, а так он только лишь отлетел метра на три, и валялся на земле, не в силах вдохнуть, с кровавыми кругами перед глазами и звоном в ушах.

Андрей не знал, сколько времени он был в полной прострации и не мог контролировать свои действия – видимо недолго – кикимора ещё готовилась к прыжку, после своего победоносного апперкота, когда в неё врезались две стрелы, пронзив плечо и сбив влёт, уже после её прыжка на лежащего монаха.

Андрей не дожил бы до сорока лет, если бы не умел быстро восстанавливаться после ударов и оценивать ситуацию – кикимора только ещё отрывалась от земли в прыжке, когда он уже откатывался в сторону с того места, где, предположительно, она должна была приземлиться.

И всё бы ничего, он бы избежал удара, но удары стрел его спутников слегка изменили траекторию полёта кикиморы и нечисть приземлилась одной лапой точно на плечо воина, разорвав рубаху, куртку и кожу лежащего, как будто они были из папиросной бумаги.

Он взвыл, схватившись за лапу кикиморы, обхватил её за мускулистое тело и погрузил кинжал в шею чудовищу, повиснув на ней как наездник под шеей скачущей лошади.

Кикимора, с восьмидесятикилограммовым грузом на шее, прыгала по площадке, будто огромный мохнатый кузнечик, одновременно пытаясь сорвать с себя опасный груз, но Андрей не давал ей это сделать, обхватив её руками и ногами, как детёныш обезьяны свою мать.

Только при этом, вот этот самый детёныш всё больше и больше перепиливал шею своей «матери», преодолевая сопротивление стальных мышц и сухожилий.

С боков в кикимору били и били стрелы, и она уже была похожа на дикобраза из-за торчащих в стороны стрел – но Андрей этого не видел, он сосредоточился на том, чтобы перерезать шею кикиморы как можно глубже и быстрее, не обращая внимания на то, что она рвала ему спину, уже оголённую, кровавую, со свисающими с неё лохмотьями кожи и мяса. Уже последним усилием умирающего тела, он напрягся и со скрежетом по кости перепилил позвонки, соединяющие голову кикиморы с туловищем – чудовище сразу ослабло, немного постояло на ногах и свалилось, завалив собой человека.

Ещё пару движений, голова кикиморы отвалилась от плеч, покатившись я сторону, цепляясь за камни и кусты длинными, блестящими волосами.

Из отрубленной шеи, с торчащими белыми позвонками и кровавыми лохмотьями мышц, на Андрея лился фонтан крови, залив его лицо и грудь горячим потоком с железистым привкусом. Часть крови влилась ему в рот, он непроизвольно закашлялся и сглотнул, с отвращением чувствуя во рту солоноватую чужую кровь.

Столкнув с себя тело, уже полностью ставшее человеческим, Андрей тяжело поднялся на локоть, со стоном перевалился на колени и посмотрел вокруг – невдалеке от него стояли Алёна и Фёдор, с ужасом глядя на него и держа стрелы наложенными на тетиву.

– Эй, вояки, луки-то опустите! Ненароком отпустите тетиву, а я не хочу получить в брюхо эту деревяшку!

Фёдор первым опустил лук и с облегчением сказал:

– Живой? Неужели? Я думал тебе конец…ты бы на себя глянул – лица не видать, всё кровью залито! Непонятно, как ты ещё дышишь-то?

– Дышу. Помоги-ка мне подняться, что-то совсем хреново мне – Андрей попытался встать, но ткнулся носом в землю и ободрал себе скулу под глазом – ноги его не держали совершенно.

– Сейчас, сейчас! Осторожненько, давай, давай, вот сюда, на камень…ой, мама рОдная! Да у тебя спины-то нет! Месиво какое-то! Андрюха, как ты ещё жив-то?! Вот несчастье…говорил тебе, не надо было идти сюда…ой, беда-то!

– Хватит причитать, как баба…я ещё не собираюсь помирать, не дождётесь! Кстати, бабах – а где Алёна? Куда Алёна-то делась? Дочку пошла забирать? Погляди, что там и как…я подожду…вроде кровь не течёт уже.

– Ясно, что не течёт! У тебя вся спина в земле и в прилипших лохмотьях! Ой-ёй, как бы заразу не зацепил….

– Иди, говорю, посмотри, что там с Алёной! Мы зачем сюда шли? Что там с девчонкой узнай, я подожду…

Фёдор молча кивнул головой и исчез в пещере.

Потянулись мучительные минуты ожидания – у Андрея мутилось в голове, его лихорадило и он стал замерзать – сказывалась потеря крови.

Монах прижал руки к груди и сосредоточился, отбрасывая от себя холод, дикую боль в спине и разбитом лице – главное было отрешиться от неудобств, от боли, от всего того, что мешает выполнять задание – так учил его когда-то инструктор. Это было на уровне берсерка, когда человек не ощущает боли и думает только о том, чтобы убить противника.

Подождав минуты три, Андрей тяжело встал, вынул из ножен саблю и опираясь на неё, пошатываясь, пошёл к пещере, где чуть не столкнулся с вышедшим оттуда Фёдором.

Старый солдат держал на руках маленькую девочку, года три от роду, сладко спавшую на руках и не знавшую – не ведающую, какие страсти творились вокруг.

Фёдор посмотрел на Андрея и хмыкнул:

– Ну куда, куда ты собрался? Хватит с тебя уже! Как труп ходячий, а туда же! Алёна, держи девчонку, мне тут нашего воителя надо тащить… ты сам-то не дойдёшь до фургона, похоже на то! Пошли потихоньку – спустимся к лесу, там я волокушу сделаю!

Андрей, поддерживаемый Фёдором, медленно потащился к лесу. Его знобило, голова кружилась и он привычно определил – сотрясение мозга, большая потеря крови, болевой шок.

В его голове было мутно и горячо, он то выныривал из забытья, то погружался в него, осматриваясь на предмет опасности – в бреду ему казалось, что он опять на войне, и вокруг подкрадываются враги, готовые перерезать ему глотку. В моменты просветления он ощущал, что его куда-то волокут, и он лежит на палках, связанных друг с другом, перетянутый поперёк груди и неподвижный.

В очередной раз открыв глаза после потери сознания, он увидел, как над головой качаются ветки деревьев и он подумал: «Из зелёнки выносят…к вертушкам? Где они тут сядут? Как меня зацепило – на растяжку, что ли, наступил? Спина как болит…наверное осколками посекло…»

Снова погрузившись в забытье он очнулся уже перед фургоном, под бурчание Фёдора:

– Здоров же ты, бугай! Вроде худой, а тяжёлый! Ты слышишь меня? Андрей, живой? Ага – глаза открыл! Алёна, быстро давай из фургона бутылки с вином, воду давай – там из бочонка налей! Девочку оставь в фургоне, пусть спит, скорее, скорее давай, пока ты ходишь он сто раз загнётся! Да, вот эту бутыль. Воду принесла? Давай, помоги мне – сажаем его, ты держи, а я буду снимать с него кольчугу и все лохмотья! Да не делай такое лицо мать-перемать! А ты что думала, так просто кикимору забить? Держать! Мать…мать…мать…в дышло! Говорю – ровнее держи! Осторожно! Уххх…зараза! Андрюха, это мы! Твою мать! Мать…мать…мать…хррррр….

Андрей, когда его сажали, внезапно очнулся, и вообразил, что его захватили чеченские боевики и собрались над ним глумиться, срывая с него одежду – он двинул рукой, и державшая его Алёна улетела под колёса фургона, навалившегося на него Фёдора он подмял, вцепился ему в глоту и стал душить, сжимая стальные пальцы в последнем усилии так, что тот мог только хрипеть и закатывать глаза в попытке освободиться от захвата монаха.

Спасло Фёдора то, что Андрей от напряжения потерял сознание, но и после этого разжать его окостеневшие пальцы стоило большого труда.

Фёдор отдышался, выдал очередную порцию мата и позвал боязливо смотревшую на происходящее Алёну:

– Чего встала-то?! Иди сюда, держи! Со спины держи, раз боишься!

– А чего он набросился-то?

– Чего-чего…видишь, не в себе он. Воюет. Кажется ему что он среди врагов! Давай, поддерживай его вот так, я мыть спину буду.

Фёдор стал лить на спину Андрея воду из бутылки, смывая корку из грязи и запёкшейся крови и аккуратно стирая всё это намоченной тряпочкой. Скоро спина обнажилась, и стали видны полученные раны – мускулы были исполосованы так, как будто их резали ножом на полоски – некоторые разрезы доходили до кости, и сквозь них были видны рёбра.

После того, как грязь и кровь были смыты, из ран снова обильно потекла кровь.

Фёдор схватил бутыль с крепким вином и стал лихорадочно промывать раны, стараясь вымыть остатки земли из разверстых разрезов.

Скоро вино в бутыдке закончилась, и он послал Алёну за новой бутылью, приговаривая:

– А ты говорил вино не нужно было брать! Вот как бы сейчас мы промыли квасом? Ох, Андрюха, Андрюха…не знаю, как ты выживешь! Эй, Алёна, тащи сюда мой вещмешок, серый такой, с завязками! Там у меня нитки с иголкой! Да поторопись, а то он кровью истечёт…впрочем – он и так истёк. Ну давай, давай, что ты глаза вытаращила! Быстро мешок сюда, демон тебя задери! Пошевелишься ты или нет? Из-за тебя ведь мужик помирает, торопись!

Алёна принесла мешок, вино, и Фёдор занялся зашиванием ран.

Уже темнело, и стояли густые сумерки, и Фёдор, чертыхаясь пытался рассмотреть, куда воткнуть иглу:

– Алёна, разведи костёр! Я ничего не вижу! Давай по-быстрому, я не могу оторваться от дела, надо раны стянуть, иначе кровь не остановить, он и так уже бледный, как мертвец!

Фёдор продолжал шить, практически уже на ощупь, а женщина побежала собирать валежник и ломать сухие ветки от засохшего дерева на краю болота.

Скоро возле фургона пылал костёр, зажжённый от кресала Фёдора, а он всё продолжал шить и шить длинные страшные разрезы, нанесённые когтями кикиморы.

Андрей всё это время был без сознания, что уберегло его от страшной боли во время обработки ран и после, при зашивании.

Наконец, часа через полтора после начала обработки ран, всё было закончено. Фёдор вздохнул, отложил иглу, нитки, вытянул усталые руки, положив их на колени и расслабился на чурбаке, рядом с распростёртым на животе Андреем.

Он сомневался, что тот выживет – после таких ран, да ещё и забитых грязью – мало кто мог выжить – только если чудом. Оставалось на него, на чудо, и уповать.

Солдат посмотрел на Андрея и у него защипало глаза – после сорока лет трудно найти друга, практически невозможно – груз жизненного опыта, груз предательств и людской неблагодарности давит на душу, обжигает её и человек уже не может принять в неё кого-то другого, не может обрести друга.

Много ли людей могут похвастаться, что у них есть друзья, после сорока или пятидесяти лет? Приятели – да. Знакомые, собутыльники – да. Но человек, который может отдать за тебя жизнь, который не побежит, спасая свою и встанет с тобой плечо к плечу навстречу любой опасности – есть такие? Если есть – вы счастливые люди.

Фёдор беззвучно плакал, глядя на умирающего мужчину, поняв в одночасье, как был дорог ему этот человек, так странно и неожиданно ворвавшийся в его скучную пьяную жизнь.

Он поднялся, подошёл к Андрею и положил руку ему на шею – пульс в сонной артерии бился неровно, как будто сердце не справлялось со своей задачей, или ему не хватало той жизненно важной жидкости, которую оно должно было протолкнуть к органам этого тела.

– Он живой? – раздался сзади женский голос и Фёдор с ненавистью обернулся, гневно скривив губы и желая сказать что-то гадкое, резкое, злое, и потом опомнился – ну причём она? Так сложилась жизнь… Она всего лишь спасала свою дочь и была готова погибнуть, пойти в пещеру и биться насмерть с чудовищем – можно ли было её винить в том, что случилось? Андрей, как настоящий мужчина, встал на защиту невинного существа, это его, мужское дело, и она совсем ни при чём. Он таков, каков он есть, и другим ему не быть. Может быть за то Фёдор его и уважал. Уважал? Уважает!

Он рассердился на себя за эти мысли – старый дурак! Он жив, а пока жив – есть надежда! Он сильный, очень тренированный, очень крепкий мужик, видавший виды, вполне возможно, что выживет! Ведь чудеса случаются – например то чудо, из-за которого он попал в этом мир – ведь зачем-то это было сделано провидением? Или богом – как хочешь это назови!

Фёдор успокоился и откашлявшись, хриплым голосом сказал:

– Принеси мне вина, слабого, вот в тех глиняных бутылках, только это…разбавь его водой – две части воды, часть вина. В глотке пересохло, еле языком шевелю.

Алёна ушла в фургон, а Фёдор сел у костра и снова расслабился и стал размышлять:

«И правда ведь странно – этот парень из разряда таких, которых убить совсем не просто, у них, как у кошек, девять жизней! Сколько раз он уже мог погибнуть – и ничего, живёт! А не успокаиваю ли я сам себя? Ну и успокаиваю! Что ещё остаётся делать? Иначе хоть вешайся… Если…нет, он выживет! Когда он встанет на ноги, красавцем ему уже не быть – она порвала ему лицо от волос до самого подбородка – будто серпом полоснула, как это ещё глаз уцелел! Шрам будет – как молния, через всю левую сторону – хоть бы уж не перекосило лицо…да вроде основная часть мышц цела, не должно бы. Хорошо хоть, что я не волынил на курсах первой помощи в солдатской учебке, умею с ранами обращаться – сколько раз это спасало жизнь и мне, и моим приятелям – тогда, капралу Вейводе копьё бок распороло – если бы не я, он бы истёк кровью и умер от заражения…»

Его мысли прервала Алёна, принесшая кувшин с разбавленным вином – Фёдор жадно присосался и выпил сразу половину, так, что у него забулькало в животе.

– Оххх, благодарю! Надулся – аж раздуло! Ну что, подруга, как там твоё сокровище?

Алёна просияла и радостно ответила:

– Спит, и всё тут! Я осмотрела её – царапин, ничего нет – синяки небольшие, видимо когда она её тащила, и всё, больше нет повреждений! Я боялась, что она её убьёт – и зачем она её вообще утащила?

– Ну как зачем – мы же любим цыплят…

Улыбка Алёны сразу потухла, её просто затрясло:

– Я как представлю – меня начинает…ох, не могу даже говорить об этом! Одно не пойму ещё – почему она всё время спит? Меня это беспокоит!

– Я слышал, что некоторые кикиморы – не все, и я не знаю от чего это зависит – умеют одурманивать жертву взглядом. Ну, взглядом не взглядом, но жертвы засыпают, и спят какое-то время… Пройдёт это всё, и без последствий. Давай-ка на ночь становиться – ехать сейчас куда-то поздно, в темноте ещё глаз выколем веткой, да и трогать его я боюсь. Сделаем так – вы с дочкой спите в фургоне, а мы с Андреем будем тут, у костра. Принеси сюда одеяла – я его укрою, да и сам тоже накроюсь. Там ещё копчёное мясо – немного, брал в дорогу, да съели почти всё по пути, тащи всё сюда, ужинать будем.

Алёна ушла, а Фёдор ещё раз пощупал Андрея – пульс был, ничего не изменилось – так же неровный, но довольно чёткий, не как у умирающего. Он повернул мужчину на бок и осмотрел грудь – там тоже были два глубоких пореза от когтей – самый первый удар, сокрушивший кольчугу, но спасли стальные пластины нашитые впереди – только два когтя прошедшие рядом с ними, порезали кожу и мышцы, и то не очень глубоко.

Фёдор достал из вещмешка полулитровую банку с какой-то вонючей мазью – открыл, занюхал содержимое, передёрнулся и с отвращением сплюнул, потом опустился на колени рядом с раненым и стал осторожно втирать мазь в зашитые рубцы и царапины, приговаривая:

– Ничего, ничего, чем вонючей, тем действеннее! Подымем тебя, парень, держись! Мы ещё должны всех врагов победить, всё вино выпить…хммм…ну неважно, я за тебя выпью! Держись, Андрюха!

Закончив втирать, он обернулся, увидел, что Алёна смотрит за его действиями, и спросил:

– Принесла? Бросай тут, я сам всё расстелю. Вот что – там в конце фургона раскладной столик деревянный и два стула – тащи их сюда, ну что мы как дикари будем на земле есть! Правда особо и есть-то нечего…завтра съезжу в трактир, накуплю съестного, а пока что будем есть что судьба послала.

– А ты не хочешь его перевести на постоялый двор? Впрочем – чего я говорю, поняла…только…тебя Фёдор звать, да? Я слышала как тебя он звал, а его Андрей? Ага…так вот, я поняла – ты не хочешь показывать его, раненого, местным? Чтобы не знали, что его кикимора ранила? Чтобы не подумали, что он может быть заражённым?

– Верно подумала…умная девочка… – Фёдор пристально посмотрел в глаза Алёне – да, я не хочу, чтобы ваша шайка знала, что он получил раны в драке с кикиморой. И хочу тебя спросить – ты как к этому относишься, и что ты будешь делать завтра? В принципе – ты получила что хотела и можешь идти домой, но я не хочу, чтобы ты на каждом перекрёстке кричала об увиденном – что будет с Андреем я не знаю, но когда он встанет на ноги, не желаю, чтобы каждая собака знала о том, что он стал оборотнем. Ну так что ты думаешь делать?

– А возьмите меня с собой? – нерешительно ответила Алёна – прислуживать буду, работать на вас буду, а?

– Ты чего несёшь-то? – развёл руками Фёдор – ты откуда нас знаешь? Может мы ненормальные, любим насиловать и убивать? Может разбойники с тракта? Может убийцы и нас разыскивает власть? Как так можно с первыми встречными уезжать куда глаза глядят?

– А куда мне деваться? – тихо и горько сказала Алёна – возвращаться в село? Они говорят – помогали мне! Как же! Сколько я полов перемыла, сколько прислуживала в их домах – да они бесплатно кусочка не дали, я голодная ходила, дочери всё отдавала! Как мой муж пропал на охоте, якобы его медведь порвал – так мы и впали в нищету – распродали всё, что было – они скупали у нас за медяки нажитое отцом и мужем. Староста – строит из себя благодетеля…сучонок! Всё норовил по заду меня погладить, за грудь ущипнуть, когда я у них в доме прислуживала – пока жена не видит. А дочка его – видела я, как у вас челюсти отвисли – да, красавица, наградила её судьба красотой…и пометила, нечистой силой. Давно уже поговаривали, что её мамаша была кикиморой, только никто не мог поймать за этим делом – сама куда-то исчезла, вроде как утопла в болоте – сдаётся мне, что прибили её где-нибудь, вот и дочка от неё такая же. А староста любит её. любил, вот и прикрывает, как может. И все молчат…и я молчала, да – когда отец пропал и потом нашли растерзанным – молчала, когда мужа, якобы, медведь задрал, тоже молчала, а когда Настёна пропала – вот тут уже терпение лопнуло! А они все молчат, только рыла свои прячут – знают ведь, твари, что происходит. Не хочу я к ним возвращаться, возьмите меня с собой – мне всё равно там не жить! То из меня проститутку сделать пытаются, то в прислуги, на самую грязную работу норовят засунуть – не хочу туда опять! Что мне там терять? Дом? Что мне этот дом, когда там есть нечего и тоска по углам – барахло? А нет у меня ничего, поизносилась вся, поистрепалась…нищая я. Только и осталось, что моё тело, да дочка моя.