Текст книги "Гаврило Принцип. человек-детонатор"

Автор книги: Евгений Матонин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

«Последняя исповедь»

Был, впрочем, еще один человек, который несколько месяцев подряд встречался с Принципом с разрешения тюремной администрации. Более того, он конспектировал свои разговоры с заключенным и оценивал его состояние – как физическое, так и духовное. Естественно, эти записи являются ценнейшим историческим документом.

Впервые их опубликовал хорошо знавший Принципа Ратко Парежанин в 1926 году, а спустя почти 50 лет он же написал к ним предисловие, где рассказал, как, собственно, ему удалось выйти на этого ценного свидетеля последних лет жизни Принципа.

В 1926 году Парежанин служил в Вене атташе по вопросам печати посольства Королевства сербов, хорватов и словенцев. Знакомый журналист, зная, что Парежанин интересуется историей сараевского покушения, познакомил его с психиатром Мартином Паппенгеймом, про которого слышал, что он общался с Принципом в Терезиенштадте.

На встрече Паппенгейм рассказал, что ему как психиатру разрешалось «изучать» различных преступников и для этого иногда беседовать с ними. С февраля по июнь 1916 года он периодически общался с Принципом в Терезиенштадте, несмотря на строгий режим содержания заключенного.

Паппенгейм передал Парежанину свои заметки об этих разговорах и два письма, написанные его собеседником. Парежанин бросил все дела, за одну ночь скопировал бумаги и на следующий день вернул оригиналы владельцу. Вскоре они были опубликованы и стали настоящей сенсацией[44]44
  Много лет спустя, уже в 1970-х годах, Парежанин попытался узнать о дальнейшей судьбе доктора Паппенгейма, с которым больше не виделся. Ему удалось выяснить, что тот стал профессором Венского университета, а в 1938 году, после аншлюса Австрии гитлеровской Германией, покинул страну. Что произошло с ним потом, неизвестно.


[Закрыть].

Два письма – точнее, записки, – написанные Принципом на сербском языке для доктора Паппенгейма 12 мая и 5 июня 1916 года, не содержат особо важной информации. В первой Принцип сообщает об отношении заговорщиков к идеям социализма и анархизма: «Мы как националисты хотя и читали социалистические и анархистские работы, не так много интересовались этим делом, так как считали, что каждый из нас имеет другую обязанность, национальную обязанность». Во второй записке он поясняет, чем занимались комитаджи.

Принцип, по словам Паппенгейма, сначала отказывался что-нибудь писать для него и согласился только после уговоров. Доктор хотел проанализировать его психотип по почерку. Когда Парежанин спросил Паппенгейма о его выводах, тот ответил: «Чистая абстракция. Идея. У Принципа не было никаких материальных мыслей».

Первая запись доктора Паппенгейма датирована 19 февраля 1916 года. Тремя днями ранее с Принципа сняли цепи. Он сначала рассказывал о своем детстве, семье и книгах, затем о жизни в тюрьме:

«В одиночке очень плохо, без книг, нет ничего, чтобы читать, он ни с кем не общается. Больше всего страдает оттого, что не может читать. Ночью спит не более четырех часов. Всё время что-то снится. Красивые сны. О жизни, о любви, ничего такого страшного. Думает обо всём, особенно о событиях на родине.

Немного слышал о войне. Слышал трагическую весть о том, что Сербии больше не существует. Его жизнь тяжела, Сербии больше нет, «моему народу будет плохо». Мировой войны нельзя было избежать, от этого [покушения] она не зависела… Он хотел отомстить за свой народ. Мотивы: месть и любовь. Вся молодость прошла в таком революционном настроении. Говорит об анархических трудах, которые его побуждали к покушению.

Сейчас думает по-другому. Думает, что во всей Европе возможна социальная революция, потому что ситуация меняется…

С ним плохо не обращаются. Все с ним ведут себя корректно. Признаёт, что месяц назад хотел покончить жизнь самоубийством, повеситься на полотенце. Жизнь тяжелая. Нет надежды. Было бы глупо надеяться. У него раны на груди и на руке (каверны вследствие развития туберкулезного процесса. – Е. М.)… «Такая жизнь, как моя, невозможна».

Тогда около двенадцати часов не мог есть, у него было скверное настроение, вдруг появилась идея повеситься. Если бы была возможность, он бы это сделал…»

Двенадцатого мая они увиделись во второй раз. Принцип сразу узнал Паппенгейма и очень ему обрадовался. Их встреча, скорее всего, проходила в тюремной больнице – доктор пометил, что Принцип находится в ней с 7 апреля.

«Он голоден, еды не хватает. Одиночество. Не выходит здесь на воздух и на солнце. В крепости ходил на прогулки… Больше не существует ничего, на что можно было бы надеяться. Жизнь пропала. Когда он учился, у него были идеалы. Всё, что связано с его идеалами, всё разрушено. «Мой сербский народ». Надеется, что что-то еще может стать лучше, но настроен очень скептически.

Идеал молодости: единство югославянских народов, сербов, хорватов и словенцев, но не под Австрией. В какой-нибудь государственной форме, в форме республики или чего-нибудь похожего. Думал, что возникнет революция, если Австрия окажется в тяжелом положении. Но для такой революции нужно готовить почву, готовить настроение. Раньше тоже были покушения. И их исполнители были героями для молодежи.

Он не хотел быть героем. Хотел только умереть за свою идею. Перед покушением читал какую-то статью Кропоткина: что будем делать в случае мировой социальной революции… Был уверен, что это возможно…

Уже два месяца ничего не знает о событиях (вероятно, имеется в виду происходившее в мире, в том числе на фронтах. – Е. М.). Ему всё равно. Из-за его болезни и несчастий его народа…

По просьбе пишет о социальной революции, пишет на листочке следующее (говорит, что два года не брал в руки перо)…

«Не могу поверить, что мировая война стала следствием покушения». Не может признать себя виновным за это несчастье…

Жалуется, что ему плохо».

После встречи 18 мая Паппенгейм записал: «Раны хуже. Сильно гноятся. Плохо выглядит. Нет надежного средства для самоубийства. «Ждать до конца, а потом…» «О чем думаете?» Иногда в философском настроении, иногда в поэтическом, а иногда в совершенно прозаическом. – «О человеческой душе. Что важно в человеческой жизни – инстинкт, воля или дух? Что движет человеком?»

Многие, кто с ним говорил, думали, что он ребенок, что другие его толкнули [на покушение], просто он не может хорошо выражаться, вообще не имеет дара оратора. Всегда читал и всегда в одиночестве, а в дебатах участвовал мало…

«Книги для меня – это жизнь, поэтому мне сейчас так тяжело без книг»… Если бы он мог хотя бы два-три дня читать, то мог бы думать более ясно и выражаться лучше. Ни с кем не говорил уже целый месяц…»

Запись от 5 июня, последняя: «Как только поступит разрешение, рука будет ампутирована. Обычное для него настроение покорности».

Больше они не виделись.

Если судить по записям Мартина Паппенгейма, Принцип уже не был настроен так решительно и твердо, как на следствии и суде. Объяснить это легко: тяжелые, почти средневековые условия заключения, голод и одиночество могут сломать кого угодно. Однако другие свидетели утверждали: несмотря на все эти понятные колебания, Принцип остался верен своим идеалам до конца.

Чедо Яндрич смог установить с Принципом связь с помощью тюремного парикмахера – заключенного-чеха. Он передавал им записки. Как утверждал Яндрич в воспоминаниях, напечатанных в газете «Политика» в марте 1926 года, Принцип «никогда не терял присутствия духа, не показывал даже самой небольшой слабости, не каялся».

«Кошмар, без еды и без воздуха»

Последние два года жизни Принципа в Терезиенштадте до сих пор во многом покрыты туманом. Известно, что у него быстро развивался костный туберкулез. Из-за этого летом 1916 года ему ампутировали левую руку. Несколько раз Принципа помещали в тюремную больницу, а потом возвращали в камеру. Иво Краньчевич благодаря надзирателям-чехам смог однажды увидеть его и даже немного поговорить.

«Гавро был болен и всё больше слабел, – вспоминал он, – но духовно он всегда оставался свежим… Когда его донимали боли, он сказал мне: «Когда я был на свободе, то болел и даже плевался кровью. А сейчас, в этом кошмаре, без еды и без воздуха, живу и никак не могу умереть, чтобы освободиться от рабства». Он не надеялся дожить до конца войны, но не отчаивался, будучи убежден в том, что конец Австрии неминуем и что он открыл ей эту дорогу в пропасть. Так что ему всё равно, доживет ли он до конца войны».

Виделись они, судя по всему, в августе 1916 года, так как Краньчевич упоминает, что Принципа очень обрадовало известие о вступлении Румынии в войну на стороне Антанты, произошедшем как раз в то время. Принцип из окна своей камеры окликнул Краньчевича, выведенного на прогулку. Они обменялись новостями. Потом Принцип показал кусок хлеба, который заключенные получали на целый день, и сказал: «Ты знаешь, я такой же голодный, как и ты, но от радости даже не могу есть. Сейчас уже точно будет конец войне…»

Вскоре Принципа опять отправили в больницу, а в его камеру поместили Трифко Грабежа. Краньчевичу удалось увидеть и его – за день до его смерти, 20 августа.

Грабеж, вспоминал Краньчевич, жаловался, что уже не может есть и даже стоит с трудом. Они попрощались в надежде увидеться позже, когда на дежурстве будут благосклонно расположенные к ним надзиратели. Однако на следующий день Грабеж умер в камере.

…Кончина императора Франца Иосифа 21 ноября 1916 года привела к некоторым изменениям в положении заключенных. Новый император Карл понимал, что страна находится в трудном положении, и искал контактов с союзниками для зондирования вопроса о перемирии.

В марте 1917 года Военное министерство распорядилось провести инспекцию тюрьмы в Терезиенштадте. Как пишет Дедиер со ссылкой на документы Военного архива в Вене, в тюрьме на тот момент находилось 866 узников, а только в 1916 году умерло 37 человек. По результатам этой инспекции было принято решение покончить с содержанием заключенных в одиночных камерах. Вскоре тех, кто еще был жив, вернули из Терезиенштадта и Мелерсдорфа в Боснию, в тюрьму города Зеница. Всех, кроме Принципа.

Почему Принцип остался в Терезиенштадте, точно неизвестно. Возможно, потому, что он был уже слишком болен и слаб, чтобы перенести поездку в Боснию.

Мартин Паппенгейм упомянул в своей книге о четырех врачах, которые лечили Принципа. Это были доктора Левит, Мозел, Шпатни и Марш. Последний оставил о нем воспоминания, опубликованные через 20 лет после событий.

«Когда летом 1916 года я начал лечить Принципа в хирургическом отделении гарнизонной больницы в Терезине, он уже был кандидатом в мертвецы, живым трупом: его ссохшееся до костей тело покрывали многочисленные туберкулезные раны величиной с блюдце», – писал врач. По его словам, охрана Принципа и в больнице оставалась строгой – солдат с винтовкой с примкнутым штыком стоял в его палате, двое – у входа, а еще двое – под окном. Хотя бежать Принцип никак не мог – он и сотни метров уже не прошел бы из-за слабости. Разговаривать с заключенным запрещалось, но доктор Марш всё-таки нашел такую возможность. «В разговорах со мной он никогда не жалел о том, что сделал… он уже попрощался со всеми земными делами и ожидал свой конец со стоическим спокойствием». Только когда он начинал говорить об освобождении народа, отмечал Марш, его глаза на минуту вспыхивали.

«На хорошем немецком языке, – вспоминал доктор, – он много мне рассказывал о своей семье, о своей короткой жизни, но никогда не упоминал людей из «Черной руки», которые, по мнению австро-венгерской тайной полиции, подтолкнули его к этому делу».

Узник выглядел лет на десять старше своего возраста, тем более что зарос длинной густой бородой. «Принцип, – вспоминал доктор, – через день приходил в операционную на перевязку. Поскольку мы должны были перевязывать верхнюю часть его тела, я на перевязку был вынужден тратить больше материала, чем на пять раненых солдат. Туберкулезный процесс быстро прогрессировал. Дни Принципа были сочтены».

Был и еще один свидетель – Светислав Гаврилович. Он тоже сидел в Терезиенштадте и лежал в тюремной больнице в одно время с Принципом. Гаврилович рассказывал журналистам «Политики», что к Принципу приходил австрийский генерал фон Рупрехт. Он заявил, что Сербия и Россия разгромлены и что Принцип как «великий грешник» должен покаяться. Гаврилович утверждал: Принцип ответил, что Сербия не покорена, потому что для этого «нужно сломать самый последний сербский штык», и добавил, что и Рупрехт еще «положит перед сербским солдатом свою саблю».

Было это, по словам Гавриловича, всего лишь за несколько дней до смерти «маленького гимназиста».

По официальным данным, Гаврило Принцип умер от туберкулеза костей 28 апреля 1918 года в 18.30 в палате № 33 тюремной больницы.

ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ

«Триумф мертвых героев»

Принципа похоронили тайно в ночь на 29 апреля. О том, где находится его могила, возможно, никогда не узнали бы, если бы не австрийский капрал, чех по национальности Франтишек Лебел, который вместе с другими солдатами закапывал его. Он запомнил место, нарисовал схему расположения могилы и послал ее своему отцу. Лебел хотел, чтобы тайна похорон Принципа была когда-нибудь раскрыта, даже если его самого к тому времени убьют на войне. Но он выжил. После возвращения с фронта Лебел отправился в Терезин (так Терезиенштадт стал официально называться с распадом Австро-Венгерской империи) и установил на могиле Принципа чешский национальный флаг.

В это время участники сараевского покушения уже не считались изменниками и преступниками. Война закончилась, Германия и Австро-Венгрия были повержены, а их императоры Вильгельм II и Карл I свергнуты и отправились в изгнание.

Писатель Стефан Цвейг стал свидетелем того, как в марте 1919 года император Австро-Венгрии пересек границу со Швейцарией в шикарном салон-вагоне: «В зеркальной вагонной раме я увидел почти во весь рост императора Карла, последнего императора Австрии, его одетую в черное супругу королеву Зиту. Я вздрогнул: последний император Австрии, наследник габсбургской династии… покидает свою империю!.. Все вокруг ощущали в этот момент ход истории, мировой истории… Паровоз тронулся резким толчком, словно и он совершал над собою насилие, поезд медленно удалялся… Только теперь, в это мгновение, почти тысячелетней монархии действительно пришел конец».

А 1 декабря 1918 года на Балканах возникло новое государство южных славян – Королевство сербов, хорватов и словенцев (с 1929 года – Королевство Югославия), в 1921 году его королем стал Александр Карагеоргиевич. В этой стране Принцип и его товарищи считались уже героями и борцами за освобождение славян. Разумеется, вскоре встал вопрос о торжественном перезахоронении казненных и умерших участников «Молодой Боснии» в Сараеве.

Девятого июня 1920 года вскрыли могилы Принципа, Грабежа и Чабриновича в Терезине, место расположения которых указал Франтишек Лебел. В одной из них обнаружили скелет человека без руки. Сомневаться не приходилось – это были останки Принципа.

Через десять лет после этих событий в Белграде вышла книжка одного из основателей спортивно-гимнастического общества «Сербские соколы» в Боснии и Герцеговине Стевана Жакулы. Жакула дружил с Велько Чубриловичем и Мишко Йовановичем, сам участвовал в молодежном движении и в 1916 году тоже был осужден «за государственную измену» на десять лет тюрьмы. В 1920-м он входил в состав боснийской делегации, которая отправилась в Терезин за останками «видовданских героев».

Тем временем кости Принципа, Грабежа и Чабриновича были уже извлечены из могил. Это сделали местные власти Терезина и члены чешского общества «соколов». На месте погребения они установили памятник и украсили его цветами. В Терезин были также доставлены эксгумированные останки Якова Миловича, Недо Керовича и Петара Керовича. Все они находились в металлических гробах, которые до приезда делегации из Боснии хранились в семейном склепе председателя общины Терезина.

Передача останков происходила в торжественной обстановке. Гробы установили на высоком подиуме, у которого стоял почетный караул из шести чешских «соколов» с обнаженными саблями в руках.

Гробы погрузили в специальный вагон, а «соколы» из Боснии и Герцеговины и Далмации несли у них круглосуточное дежурство. Как вспоминал Жакула, больше всего они опасались нападений во время проезда по австрийской территории. Но всё обошлось. Путь по Словении и Хорватии проходил медленнее – из-за митингов. Особенно запомнил Жакула последний отрезок пути: «Эта поездка по Боснии и от Брода до Сараева была настоящим триумфальным походом мертвых героев по своей земле… На всех крупных станциях, где поезд задерживался хотя бы на минуту, устраивались торжественные и благочестивые встречи и прощания, произносились патриотические речи, а певческие дружины пели патриотические или траурные церковные песни. Даже на маленьких станциях, которые поезд проскакивал без задержки, стояли люди с шапками в руках и набожно крестились при прохождении поезда…»

К этому времени в Сараеве уже вскрыли могилы Данилы Илича, Велько Чубриловича, Мишко Йовановича, Марка Перина и Богдана Жераича. Их останки тоже поместили в металлические гробы. Вместе с огромной толпой они ждали в Сараеве прибытия поезда из Терезина. Когда состав остановился, все закричали: «Слава видовданским героям!»

Затем гробы по одному начали выносить из поезда, называя имена тех, чьи останки в них находились, и каждый раз собравшиеся кричали: «Слава видовданским героям!» Катафалки с одиннадцатью гробами двинулись через всё Сараево. Стеван Жакула отмечал, что более трогательного и грандиозного прощания Сараево раньше никогда не видело и, «думаю, уже не увидит».

Братская могила для «видовданских героев» была готова на православном кладбище в районе Кошево. Любопытно, что вплотную к нему примыкает католическое кладбище, на котором хоронили в том числе солдат австро-венгерской армии, погибших на фронте или умерших в госпиталях. Многообразие боснийской жизни проявилось даже здесь.

В 1939 году над местом погребения «видовданских героев» возвели небольшую капеллу. Проектировал ее сербский архитектор, во время Первой мировой войны бывший военным летчиком, Александр Дероко. Удивительно, но капелла уцелела и во Вторую мировую войну, во время немецкой оккупации Сараева, и в кровопролитную югославскую гражданскую войну в 1990-х годах. Если подойти к ней совсем близко, то на камнях, из которых она построена, можно увидеть кресты и фамилии, написанные на кириллице. Смотритель кладбища обязательно расскажет вам: часовня сооружена из могильных плит со старинного сараевского православного кладбища, которое насчитывало несколько сотен лет. К тридцатым годам прошлого века это кладбище было уже заброшено, его памятники разрушались, так что было решено сохранить хотя бы часть из них таким необычным образом.

Теперь на капелле золотыми буквами выбиты имена Гаврилы Принципа и других «видовданских героев», а со всех сторон их окружают полустертые фамилии уже никому не известных людей. «Принцип и его друзья, – говорил нам смотритель кладбища, – наверное, были бы не против такого соседства. Они ведь родились и выросли среди таких же обычных людей, боролись за них и теперь вот навечно остаются с ними».

«Могила Принципа – живой родник идеалов молодежи»

Сохранилась фотография, сделанная в день перезахоронения останков «видовданских героев» в Сараеве: толпа нарядно одетых жителей города как раз на том самом месте, где был убит Франц Фердинанд. На стене дома укреплены ковер с двуглавыми сербскими орлами и венки, а на ковре – портрет Гаврилы Принципа. Его культ «национального героя» начинался уже тогда.

Почитание Принципа и других членов «Молодой Боснии» отличается одной любопытной чертой – оно пережило несколько государств с различной общественно-политической системой. Принцип и его товарищи считались героями и в королевской Югославии, и среди югославских партизан-коммунистов и сербских четников-монархистов во время Второй мировой войны, и в социалистической Югославии маршала Тито, и в полусоциалистической «третьей Югославии» и Сербии Слободана Милошевича, и, наконец, в сегодняшней Сербии. А на родине, в Боснии и Герцеговине, споры о них продолжаются и сегодня.

Главные участники покушения на Франца Фердинанда не дожили до того момента, как ненавистная им Австро-Венгерская империя ушла в историю. В августе 1917 года, в возрасте двадцати семи лет, в Швейцарии неожиданно умер идеолог «Молодой Боснии» Владимир Гачинович. Обстоятельства его смерти часто называют таинственными – врачи говорили то о воспалении слепой кишки, то о воспалении желудка, сделали Гачиновичу операцию, через несколько дней после которой он скончался. Любители конспирологии с тех пор пишут, что Гачиновича, возможно, отравили. Кто и почему? Версии разнятся – говорят то о масонах, якобы не хотевших, чтобы он проговорился об «истинных организаторах покушения», то о сербах, которые решили «принести его в жертву», чтобы начать мирные переговоры с Австро-Венгрией, и т. д.

Королевская Югославия, как и мечтали участники покушения, действительно объединила в себе большинство южных славян. Но вряд ли Принципа и его друзей привели бы в восторг форма этого объединения и политический режим на их новой «большой» родине. Они всё-таки были людьми леворадикальных взглядов и, вероятно, вскоре испытали бы чувство разочарования от происходившего в стране, где в 1929 году дело дошло практически до личной диктатуры короля Александра. Не случайно многие из бывших участников молодежного движения в Боснии и Герцеговине потом симпатизировали коммунистам, а некоторые, как уже говорилось, сотрудничали с Коминтерном и советской разведкой.

Югославские власти тоже чувствовали этот диссонанс. На «младобосанцев» падала тень ненавистной для Александра «Черной руки»; кроме того, стране нужны были деньги, и многое зависело от австрийских и германских инвестиций. Поэтому король и правительственные круги старались особо не участвовать в раскручивании культа Принципа и «Молодой Боснии». Но и сдерживать «народную инициативу» они не собирались, так что очень быстро «омерзительное преступление в Сараеве» начали называть «героическим актом борьбы за свободу», «убийц и террористов» – «народными героями и мучениками за югославянское и сербское дело» и даже «творцами Югославии», а «роковые выстрелы Принципа» – «ударами колокола в борьбе против австрийского ига».

Дожившие до конца войны и распада Австро-Венгрии «младобосанцы», особенно те, кто имел отношение к покушению в Сараеве, получали государственные пенсии и земельные наделы, учились в университетах и писали воспоминания. Именем самбй «Молодой Боснии» и ее участников называли улицы, спортивные общества, школы. Но конечно, львиная доля посмертной славы досталась Гавриле Принципу.

Сразу же после окончания войны и исчезновения Австро-Венгрии одну из главных достопримечательностей Сараева – Латинский мост через Миляцку, который буквально упирается в место убийства эрцгерцога, переименовали, назвав его Принципов мост. С учетом того, что как раз рядом с этим мостом стоял памятник Францу Фердинанду и герцогине Софии (впрочем, его вскоре разобрали), это переименование было вдвойне символично.

В апреле 1928 года, по случаю десятилетия смерти Принципа в тюрьме, в Сараеве на могиле «видовданских героев» состоялась торжественная панихида. Это было, пожалуй, первое крупное массовое мероприятие в честь участников «Молодой Боснии» после перезахоронения их останков. Белградская газета «Време» дала репортажное описание этой панихиды:

«Около 10 часов утра у могилы национальных героев начала собираться толпа. В 10 И часов появляется сгорбленная старая женщина в черном и в платке на голове. Это – мать Данило Илича. В глубокой тишине слышен ее негромкий плач.

– Мой милый сын, мое золотое дитятко! – всхлипывает она. Она вытаскивает из газетного свертка четыре маленькие свечки, прикрепляет их к могильной плите и зажигает их. В толпе слышится плач. У всех глаза полны слез. Затем мать достает маленькую кадильницу, высыпает из другого свертка ладан, разжигает его на свечке и с плачем опускается на маленькую скамейку.

Священник Милан Божич… начинает панихиду. Собравшиеся отвечают хором. В заключение несколько сотен собравшихся мужчин и женщин поют «вечную память»…

Божич обращается к молодежи и требует, чтобы она почаще посещала эти могилы и черпала здесь свои идеалы, как из живого родника.

– Я низко кланяюсь теням Принципа и его товарищей! – заканчивает Божич и провозглашает в их честь:

– Слава!

Молодой солдат в черногорском головном уборе с букетом цветов в руках появляется на могиле. Это господин Милорад Рачич. Он – воспитанник школы офицеров запаса. Его сопровождает солдат.

– От имени 800 юношей, окончивших вчера школу офицеров запаса, я прибыл сюда, чтобы почтить память великих героев и возложить этот маленький букет на могилу героев, которые не хотели допустить, чтобы Габсбург принимал участие в маневрах в Боснии в Видовдан. Мы, юноши, прибывшие в Сараево – город Принципа – со всех сторон нашей страны, были возмущены, увидев его могилу. Эта могила – позор для государства, позор для Белграда, позор для нашего народа. Мы, поклявшиеся в верности нашему Отечеству, клянемся, что эта могила не останется больше в таком состоянии…

Господин Рачич в резких выражениях клеймит безжалостное отношение нынешних властей к памяти героя. Его слова сопровождаются аплодисментами.

– Целую этот букет от имени моих 800 товарищей и возлагаю его с глубоким благоговением на могилу героя.

Затем Рачич подходит к матери Данилы Илича и целует ее лицо. К нему же подходит госпожа Иока Силяк, известная народная рукодельница, и целует его в лоб:

– Прими, сын мой, благодарность от Общества сербских женщин.

Молодые люди, которые до вчерашнего дня являлись воспитанниками школы офицеров запаса, провожают мать Данилы Илича до ее дома. Толпа расходится с панихиды, полная горестных переживаний».