Текст книги "Гаврило Принцип. человек-детонатор"

Автор книги: Евгений Матонин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

«Господи, великий милостивый русский царь»

«Мы задали Сербии невыполнимую задачу», – заявил министр иностранных дел Австро-Венгрии фон Берхтольд после вручения ноты. Он был прав: у сербского правительства не было выхода. Принять ультиматум – значит согласиться с тем, что суверенитет государства ничего не стоит. Отклонить его – вступить с Австрией в войну. Да и времени у Белграда было в обрез.

Ночью в русское посольство пришел королевич Александр. По совету Штрандмана он обратился за помощью к Николаю II, а также попросил совета у своего дяди, итальянского короля Виктора Эммануила III. Из Петербурга пришел ответ: необходимо пойти на максимальные уступки, а если всё-таки Сербия подвергнется нападению, не противодействовать вторжению австрийских войск и заявить, что «Сербия уступает силе и вручает свою судьбу решению великих держав».

Одновременно в русских газетах 25 (12) июля было крупным шрифтом напечатано официальное сообщение: «Правительство весьма озабочено наступившими событиями и посылкой Австро-Венгрией ультиматума Сербии. Правительство зорко следит за развитием сербско-австрийского столкновения, к которому Россия не может оставаться равнодушной».

Ответ австрийцам сочинял почти весь сербский кабинет министров. К этому времени королевич Александр уже подписал приказ о всеобщей мобилизации, а Белград начали готовить к эвакуации. В Сербии были почти уверены в том, что война неминуема, и всё же постарались уступить австрийцам как можно больше. Правительство, чтобы выиграть время, распустило слухи, что конфликт близок к мирному разрешению. Услышав об этом, австрийский посол Гизль, который уже начал паковать чемоданы, буквально впал в ступор. «Это же невозможно! – повторял он. – Я не могу в это поверить! Это неслыханно!»

Сербы торопились: если бы они не успели к сроку, это означало бы, что они отклонили ультиматум, и влекло бы за собой почти стопроцентную вероятность объявления Веной войны. Ответ перепечатывали на машинке (единственной в сербском МИДе), но она, как назло, сломалась в самый разгар работы. Окончание пришлось дописывать от руки. Примерно в 17.50 наконец-то готовый документ доставили премьер-министру Николе Пашичу. Он сел в экипаж и отправился в австрийское посольство, благо оно было рядом.

Что же содержалось в сербском ответе? Белград согласился выполнить почти все требования ультиматума, причем сделал это в весьма достойных выражениях. Оговорки касались лишь пятого и шестого пунктов.

По пятому пункту сербское правительство заявило, что не очень понимает смысл и цель требования допустить сотрудничество с австро-венгерскими органами в «деле подавления вредоносных движений», направленных «против территориальной целостности Монархии». Однако Белград соглашался допустить такое сотрудничество, поскольку оно не противоречит «принципам международного права, уголовного права и добрососедским отношениям».

Что же касается шестого пункта, то сербы заявили, что прежде всего считают своим долгом провести самостоятельное расследование против лиц, замешанных в заговоре. Но белградское правительство, говорилось в ответе на ультиматум, «не может принять предложение» об участии в нем австро-венгерских агентов или властей, поскольку это было бы «нарушением конституции и кодекса уголовного судопроизводства». Однако сербы были готовы в конкретных случаях предоставлять информацию о расследовании австро-венгерской стороне.

Фамилии Принципа и других непосредственных участников сараевского убийства в ответе на ультиматум не упоминались. Что же касается Воислава Танкосича и Милана Цигановича, о которых шла речь в австрийской ноте, то сербы заявили: «Королевское правительство распорядилось в самый день вручения ему ноты принять меры для ареста майора Воислава Танкосича»; что же касается Милана Цигановича, подданного Австро-Венгерской монархии, служившего 28 июня в качестве кандидата на должность в Управлении железных дорог, то он еще не разыскан и против него издан приказ об аресте»[32]32
  Танкосич действительно был арестован и сидел на гауптвахте 1-й Дунайской дивизии, но после начала войны получил назначение командиром Добровольческого отряда – фактически тех же коми-таджей, которыми командовал во время Балканских войн. Циганович же исчез из Белграда сразу после покушения в Сараеве. Не без оснований можно предположить, что здесь не обошлось без участия официальных лиц. После начала войны он некоторое время воевал в отряде Танкосича, а затем (вероятно, тоже не без помощи сербских высокопоставленных чиновников) уехал в США. Вернувшись на родину (уже в Королевство сербов, хорватов и словенцев) в 1919 году, он получил от правительства пенсию и небольшой участок земли. Умер он в октябре 1927 года. Американский журнал «Тайм» писал 10 октября: «На прошлой неделе, как это случается со всеми людьми, пришла смерть и за Миланом Цигановичем, 40 лет, последним из убийц. Он был протеже премьера Николы Пашича, который на год послал его в Америку сразу после убийства в Сараеве».


[Закрыть].

Ответ сербов по достоинству оценили даже их противники. Начальник канцелярии австрийского МИДа Александр Музулин охарактеризовал его как «самый блестящий образец дипломатического искусства, какой я только знал». А кайзер Вильгельм II сделал пометку на докладе о сербской ноте: «Блестящий результат для срока в 48 часов! Он превзошел все мои ожидания! Отпадают основания для войны!» Впрочем, сам германский император вовсе не был заинтересован в том, чтобы эти основания отпали…

Около шести часов вечера 25 (12) июля, то есть точно в срок, определенный австро-венгерским ультиматумом, сербский премьер Пашич, обменявшись приветствиями с австрийским посланником, вручил ему ответ на ультиматум. В архивах сохранилась записка Пашича, в которой он рассказал, как именно происходила эта церемония; ее впервые опубликовал советский историк Юрий Писарев.

«Посланник был сильно возбужден, – писал Пашич. – Вручив ему ноту, я сказал, что надеюсь, что Австро-Венгрия будет довольна нашим ответом. Всё, что можно, мы и дальше уступим, лишь бы дело не дошло до разрыва. Гизль ответил, что имеет от своего правительства инструкцию и что ноту он должен сверить с инструкцией. Я простился и ушел в министерство и только-только вошел в здание, как явился Гизль и сообщил, что нота не отвечает инструкции и что отношения с этого вечера прерваны, и вышел. Бумаги посольства были отосланы тем же вечером одновременно с отъездом Гизля, а некоторые и раньше».

Австрийский посланник, безусловно, заранее знал, что произойдет после получения ответа, – недаром он уже заказал специальный поезд на Вену, который должен был отойти в 18.30 25 (12) июля, и упаковал вещи. Сотрудники австрийского посольства на четырех экипажах выехали на вокзал и сели в поезд. Он отправился точно по расписанию, перекатил по пограничному мосту через Саву, и через 10–15 минут австрийские дипломаты были уже в Австро-Венгрии. Пошли последние часы мира.

Двадцать восьмого июля в Белград из Вены пришло телеграфное (!) сообщение: «Так как королевское сербское правительство не ответило удовлетворительным образом на ноту, переданную ему австро-венгерским посланником в Белграде 10 (23) июля 1914 г., императорское и королевское правительство вынуждено само выступить на защиту своих прав и интересов и обратиться с этой целью к силе оружия. Австро-Венгрия считает себя с настоящего момента на положении войны с Сербией».

В дипломатической практике это был, наверное, единственный случай, когда война объявлялась не официально, с помощью соответствующей ноты, а просто по телеграфу. Выглядело это настолько необычно, что в сербском правительстве даже сомневались, действительно ли телеграмма пришла от австрийских властей. «28 июля (по григорианскому календарю. – Е. М.) неожиданно разнеслась весть о телеграмме, которую получил Пашич от графа Берхтольда, – записал в дневнике министр финансов правительства Сербии Лазо Пачу. – В ней Австро-Венгрия объявила Сербии войну… «Известно ли вам что-нибудь об этом?» – спросил меня Пашич… На мой отрицательный ответ Пашич сказал, что он такую форму объявления войны при помощи телеграммы считает делом необычным и даже готов поверить в мистификацию».

Но это была отнюдь не мистификация.

В тот же день в город Ниш, куда сразу после разрыва отношений с Австро-Венгрией эвакуировались правительство Сербии, Народная скупщина (парламент) и дипломатический корпус, пришла телеграмма с ответом Николая II на обращение королевича Александра. «Пока есть малейшая надежда избежать кровопролития, – говорилось в ней, – все наши усилия должны быть направлены к этой цели. Если же, вопреки самым искренним нашим желаниям, мы в этом не успеем, Ваше королевское высочество может быть уверенным в том, что ни в коем случае Россия не останется равнодушной к участи Сербии».

Когда Василий Штрандман вручил эту телеграмму Пашичу, тот сначала внимательно прочитал ее, а потом, по словам Штрандмана, «сперва оцепенел, а затем его охватило чрезвычайное волнение». Пашич перекрестился и сказал: «Господи, великий милостивый русский царь». «Встав с кресла, – продолжал Штрандман, – он подошел ко мне, обнял меня, и мы расцеловались. Из глаз его текли слезы».

Газета «Русское слово» еще 26 (13) июля отмечала в передовице: «Вина за такой исход печальных событий всецело падает на австрийское правительство, пожелавшее воспользоваться сараевским преступлением для превращения Сербии в свою провинцию… Целый народ должен быть принесен на алтарь Молоха войны в качестве искупительной жертвы за смерть двух человек, павших от руки своих же соотечественников. За гробом эрцгерцог Франц Фердинанд оказался более опасным врагом европейского мира, чем при жизни, и в могилу за ним теперь должны преждевременно сойти сотни тысяч людей. Сердце содрогается при мысли о том неисчерпаемом потоке крови и слез, который чрез несколько дней может затопить наш Старый свет… Мы стоим перед великим решением, от которого зависят судьбы Европы. В этот грозный час сохраним хладнокровие и будем едины».

В эти дни в Москве, Санкт-Петербурге и других городах проходили манифестации в поддержку сербов. «Петербургский листок» описывал их:

«На углу Невского проспекта и Садовой улицы собралась большая толпа, преимущественно из интеллигенции, причем в толпе преобладали офицеры и студенты различных высших учебных заведений. Толпа с пением народного гимна направилась через Невский пр[оспект] на Литейный пр[оспект], а затем прошла на Фурштатскую улицу, где остановилась у дома сербского посольства.

Раздались крики: «Да здравствует Сербия!» К открытому окну подошел посланник Сербии г. Сполайкович и обратился с приветственным словом к манифестантам. Последние спокойно разошлись.

Поздно вечером отдельные группы интеллигенции собирались на Невском пр[оспекте]… В час ночи на 14 июля (на 27-е по новому стилю. – Е. М.) у Гостиного двора собралась тысячная толпа молодежи, которая с пением гимна направилась по Невскому проспекту по направлению к Морской улице.

Впереди шел студент с русским национальным флагом. Толпа пыталась пройти к зданию германского посольства на Исаакиевскую площадь, но была встречена сильным нарядом пеших городовых и рассеяна. Несколько человек были задержаны.

Около двух часов ночи толпа манифестантов подошла к зданию австрийского посольства на Сергиевской улице, но была встречена отрядом жандармов и ротой городовых и рассеяна».

«Известие о начале войны Австрии с Сербией заставляет переживать всю Москву небывалый нервный подъем… – отмечала газета «Новое время». – Сегодня в Москве с 8 час. вечера начались патриотические манифестации. По улицам столицы шли тысячные толпы народа. Процессия несла национальные флаги; крики «ура», «да здравствует Россия, Сербия и Франция» оглашали воздух. Встречаемые на пути офицеры с криками «ура» поднимались на руки. У ресторанов толпа останавливалась, вызывала оркестр и требовала исполнения народного гимна. Особенно величественная вышла манифестация на Тверской площади против дома генерал-губернатора и на Страстной площади у дома губернатора. Манифестации были у сербского и французского консульств».

Двадцать девятого июля начались обстрелы Белграда австрийской артиллерией. Сербы взорвали пограничный мост через Саву между Белградом и австрийским Землином, по которому совсем недавно покидал Сербию австрийский посланник барон Гизль фон Гизлингер.

К вечеру того же дня вблизи развалин моста произошла перестрелка сербских солдат с австрийскими, пытавшимися переправиться через границу.

Далее события развивались с катастрофической скоростью.

Россия объявила общую мобилизацию с 31 (18) июля. В ответ на это Германия предъявила ей ультиматум – если в течение двенадцати часов всеобщая мобилизация не будет прекращена, Германия также объявит ее. (Австро-Венгрия начала всеобщую мобилизацию в тот же день.) Срок ультиматума истекал в полдень 1 августа (19 июля). Не получив ответа на него, германский посол граф Фридрих фон Пурталес вручил русскому министру иностранных дел Сергею Сазонову ноту о том, что Германия считает себя в состоянии войны с Россией. В тот же день Николай II подписал манифест об объявлении войны Германии.

Третьего августа (21 июля) Германия объявила войну Франции, обвинив ее в «организованных нападениях и воздушных бомбардировках Германии» и в «нарушении бельгийского нейтралитета». Германские войска вторглись в нейтральные Люксембург и Бельгию. Бельгийский король Альберт обратился за помощью к странам – гарантам нейтралитета его страны. Великобритания потребовала от Германии прекратить вторжение в Бельгию. Когда это требование не было выполнено, она 4 августа объявила о вступлении в войну.

На следующий день Черногория объявила войну Австро-Венгрии, а еще через день Австро-Венгрия – России, а Сербия – Германии. 9 августа (27 июля) Черногория объявила войну Германии, 10-го (28 июля) – Австро-Венгрия – Франции. 11 августа (29 июля) – Франция – Австро-Венгрии. На следующий день Лондон заявил, что тоже считает себя находящимся в состоянии войны с Веной. И т. д. и т. д.

Последние объявления войны произошли уже в самом ее конце. 19 июля 1918 года Гондурас вступил в войну против Германии, а 10 ноября то же сделала Румыния.

В войне в конце концов участвовали 38 государств, которые направили на поля сражений примерно 74 миллиона человек. За четыре с лишним года погибли десять миллионов солдат и офицеров и около двенадцати миллионов мирных жителей.

Если бы Гаврило Принцип заранее знал, к чему приведут его выстрелы в Сараеве, стрелял бы он?

«ЗА СПИНОЙ ПРИНЦИПА»

«Тайна века»

Почти все политические убийства в истории окружены загадками, легендами и домыслами, даже если сами их исполнители рассказывают о своих мотивах. Другое дело, что к одним из них интерес постепенно угасает и эти трагедии остаются уделом специалистов-историков. Разве вызывает сейчас яростные споры, например, гибель французского президента Сади Карно, которого 24 июня 1894 года заколол ножом итальянский анархист Санте Казерио, или упоминавшееся выше убийство австро-венгерской императрицы Елизаветы 10 сентября 1898 года? Или даже такое громкое событие, как убийство российского императора Александра II бомбой народовольца 1 марта 1881 года, которое может быть названо «покушением века»? Да мало ли их было…

Но трагедия в Сараеве в июне 1914 года, безусловно, занимает особое место. Она и сейчас еще остается в числе тех событий, которые принято называть «тайнами истории» или «загадками века». Конечно, убийство президента США Джона Кеннеди тоже породило множество спекуляций и версий. Но по их количеству сараевское покушение можно назвать если не чемпионом, то уж точно одним из лидеров.

Парадокс в том, что и на следствии, и на суде Принцип, Илич, Чабринович и другие заговорщики говорили достаточно откровенно, но всё равно до конца им не поверили. Почему? Это довольно сложный вопрос, при ответе на который нужно учесть ряд факторов.

Во-первых, следователи и судьи, вероятно, имели политический заказ из Вены – установить явную и несомненную связь подготовки покушения с сербскими властями. Как же иначе? Против Сербии уже велась война, да и к тому же далеко не такая удачная, как рассчитывали в Вене, и нужно было показать подданным империи, что ее начали не зря.

Во-вторых, вполне возможно, что следователи и сами не верили, что группа молодых людей самостоятельно убила престолонаследника (хотя при такой слабой организации охраны Франца Фердинанда в Сараеве это как раз могло произойти). Если бы они признали эту версию, то пришлось бы искать виновных среди тех, кто отвечал за безопасность эрцгерцога, и кто знает, куда бы привело следствие…

В-третьих, следы заговорщиков, как ни крути, всё равно вели в Сербию. Отработать версию о возможной причастности сербских властей было не только политическим заказом, но и профессиональной обязанностью следователей.

В-четвертых, Принцип и его товарищи, несмотря на откровенность, сказали не всё. По крайней мере старались сначала не говорить всего, что знали, и их часто вынуждали делать это с помощью перекрестных допросов, очных ставок и т. д. Таким образом, всегда оставалось естественное недоверие к их показаниям.

Тема «кто на самом деле стоял за Принципом» безбрежна, как океан. К настоящему времени накоплен уже огромный массив литературы – от строго научной до популярной и откровенно «желтой» – о версиях, «разоблачениях» и расследованиях, связанных с «истинными организаторами покушения». При всех различиях этих версий их объединяет одно – утверждение, что Принцип и его товарищи выполняли чью-то волю. Как уже говорилось, они фактически представляют заговорщиков в роли орудия неких сил, стоявших за ними, – не в том смысле, что эти силы использовали сараевское покушение в своих целях, а в том, что именно они «направили руку» Принципа и его друзей.

В этой книге нет возможности подробно и глубоко анализировать все эти версии, но и не сказать о них тоже нельзя. Поэтому изложим основные версии с небольшими пояснениями и вопросами, которые они вызывают, а в остальном предоставим право разбираться самому читателю.

Полковник Апис и «русский след»

В австрийском ультиматуме «Черная рука» не упоминалась. Основная вина за содействие террористам возлагалась на «Народную оборону». К тому времени австрийцы еще не очень хорошо представляли себе масштабы действия «Черной руки». Между тем люди полковника Аписа состояли и в «Народной обороне», в том числе и на руководящих должностях. После того как в 1913 году Апис был назначен начальником осведомительного отдела Генерального штаба, у него появилось гораздо больше возможностей расставлять своих людей на важных местах. Так что «Черная рука» и «Народная оборона» имели немало точек соприкосновения. В операции по переправке Принципа, Чабриновича и Грабежа из Белграда в Боснию они действовали совместно. Оружие и бомбы для заговорщиков нашли и доставили члены «Черной руки» Танкосич и Циганович, а переправляли террористов через границу по каналам «Народной обороны». Доверенными лицами этой организации были и проводники Принципа и его друзей в Боснии. Но собранные ими сведения использовали и сербская разведка, и «Черная рука».

Вот такой получался коктейль. Так что австрийцы совершенно закономерно подозревали, что к организации покушения могли каким-то образом быть причастны и государственные чиновники Сербии.

О возможном отношении сербских государственных структур к покушению мы еще поговорим. Пока же попытаемся понять, действительно ли Принцип, Чабринович и Грабеж пользовались поддержкой «Черной руки» как организации, а не отдельных ее членов.

Бывший сербский дипломат, перебежчик в Германию Милош Богичевич утверждал, что Гаврило Принцип и Данило Илич тоже были членами «Черной руки», однако доказательств этого нет. Имена Принципа и Илича не упоминаются среди известных на сегодняшний день списков участников этой организации.

Да и странно было бы видеть Принципа, Илича или Чабриновича в рядах «Черной руки». Идеологически это были разные люди, можно даже сказать, возможные политические противники. Апис и его окружение выступали за «Великую Сербию», члены «Молодой Боснии» – за создание Югославии, хотя и при ведущей роли Сербии.

«Младобосанцы» балансировали на грани национализма и социализма. Чабринович, как уже говорилось, вообще считал себя анархистом. В среде боснийской радикальной молодежи запоем читали Кропоткина, Герцена и Степняка-Кравчинского, чьими идеями, мягко говоря, не особенно восхищались руководители «Черной руки» и большинство ее участников.

Наконец, для Принципа и его соратников террор против австро-венгерских вельмож рассматривался как тираноубийство, отчаянный шаг в борьбе за свободу своего народа и акт высшего самопожертвования во имя ее. В «Черной руке» же теракты расценивались как одно из средств политической борьбы, позволявшее расправляться с ними и за границей.

Факт, что некоторые активисты «Черной руки», в частности Танкосич и Циганович, оказывали помощь заговорщикам. «Участие Танкосича в заговоре, – говорил на суде Принцип, – было его личным делом и не имело никакой связи с Сербией».

Действительно, вопрос в том, поддерживали ли Танкосич и Циганович заговорщиков только по собственной инициативе или же по указанию руководства тайного общества. Другими словами, знал ли о подготовке покушения начальник осведомительного отдела сербского Генерального штаба и одновременно фактический лидер «Черной руки» полковник Драгутин Димитриевич – Апис.

Чтобы попытаться разобраться в этом, нужно сначала сделать небольшой экскурс в историю отношений между «Черной рукой» и сербскими властями.

Эти отношения были запутанными и крайне противоречивыми. Характерный пример – министр иностранных дел, а в 1911–1912 годах премьер-министр Сербии Милован Милованович. Среди радикально настроенных сербских офицеров его имя было не в чести – именно Милованович был вынужден формально признать аннексию Боснии и Герцеговины в 1908 году.

Газета «Пьемонт», орган «Черной руки», не раз резко критиковала Миловановича, награждая его такими эпитетами, как «идеальный представитель слабости», «человек без веры и идеалов», «человек, которому никто не верит». Одна из статей в «Пьемонте», опубликованная 16 (3) октября 1911 года, называлась «Или Милованович, или Сербия».

Милованович даже подавал на «Пьемонт» в суд. Но, как рассказывал потом сам Апис, в конце 1911 года он смог найти общий язык с премьером, и в частности рассказал ему о существовании тайного общества «Объединение или смерть». На это, по словам Аписа, Милованович ответил: «Дорогой мой молодой друг! Предоставьте в мое распоряжение эту вашу «Черную руку», и вы вскоре увидите, что Милованович сделает вместе с «Черной рукой». Только, прошу вас, будьте осторожны и не предпринимайте ничего такого, что не отвечало бы общим интересам».

Однако в июне 1912 года Милованович умер, а в сентябре правительство возглавил многоопытный политик Никола Пашич (премьер-министром он стал уже в четвертый раз), один из основателей Народной радикальной партии, старейшей в Сербии.

Отношения между офицерами из тайного общества и Пашичем были хуже некуда. Они обвиняли друг друга в нанесении «вреда сербскому делу». В глазах Пашича и его окружения Апис и его друзья были представителями «воинствующего милитаризма», которые постоянно вмешивались во внешнюю политику сербского правительства. Такое вмешательство, утверждали Пашич и его соратники-радикалы, не доведет до добра. В свою очередь, «Черная рука» обвиняла правительство Пашича в трусости, коррумпированности, соглашательстве и некомпетентности.

Был и еще один фактор, вокруг которого развивалась эта борьба, – влияние на короля и его наследника.

У короля Петра было два сына – старший, Георгий, и младший, Александр. Георгий отличался буйным нравом и несдержанностью. Одно время он дружил с Воиславом Танкосичем, который по этим качествам не уступал королевичу. Однажды они поссорились и подрались, причем Танкосич буквально отодрал сына короля за уши.

Во время аннексии Боснии Георгий участвовал в анти-австрийских демонстрациях и обругал на улице австрийского военного атташе, что вызвало дипломатический демарш Вены. Роковым для будущего Георгия стал случай с его слугой Стефаном Колаковичем. Слуга умер, как утверждали, от последствий удара, который королевич нанес ему ногой в живот. Из-за чего так рассвирепел Георгий, сказать сложно, но, по некоторым сведениям, он увидел, как слуга вскрывает и читает адресованные ему письма. Скандал вышел слишком громким, и это вынудило Георгия в марте 1909 года отказаться от прав на престол. Наследником стал Александр.

Новый русский посланник в Сербии князь Григорий Трубецкой, прибывший в Ниш в декабре 1914 года, оставил описание старшего сына короля: «Принц Георгий был безумно храбр, он был дважды тяжело ранен и находился на излечении в г. Ниш… Это был человек без всякого воспитания. Он бил свою прислугу и адъютантов, с которыми не мог ужиться… В Нише он часто заходил ко мне. К сожалению, он совершенно не умел уходить, сидел часами, так что мне приходилось извиняться и уходить будто бы по неотложному делу. Беда, если ему под руку попадался перочинный нож. Он начинал им царапать стол или резать скатерть. Он тушил папиросы о ножик и в забывчивости клал иногда ноги на стул. Со всем тем, он был застенчив, но в общем крайне неуравновешенный человек. Своего брата, королевича Александра, он терпеть не мог»[33]33
  Георгий участвовал в Первой мировой войне и был тяжело ранен осенью 1914 года. После войны, когда королем уже нового, югославянского государства стал Александр, его отношения с братом складывались крайне напряженно. В 1925 году Георгий был арестован и четыре года содержался под охраной в одном из охотничьих замков, затем его поместили в психиатрическую лечебницу. Гитлеровцы, оккупировавшие Югославию в 1941 году, отнеслись к нему лучше, чем родственники, – они выпустили Георгия из психбольницы. Он пережил войну и освобождение страны. Когда к власти пришли коммунисты во главе с Иосипом Броз Тито, всех членов династии Карагеоргиевичей объявили «врагами народа», запретили им въезд в Югославию и конфисковали имущество, а Георгия не тронули и даже назначили ему пенсию. Он мирно жил в Белграде. Умер несостоявшийся король в 1972 году, прожив 85 лет.


[Закрыть].

Александр отвечал Георгию тем же. По некоторым данным, Апис и другие военные были инициаторами замены Георгия Александром «на должности» престолонаследника. Они очень рассчитывали на 22-летнего королевича, и сначала тот всячески старался не разочаровывать их. Он, судя по всему, знал о подготовке к созданию общества «Объединение или смерть». Александр выделил на издание «Пьемонта» 20 тысяч (по другим сведениям – 26 тысяч) золотых динаров. Апис и его сторонники явно связывали осуществление своих планов с будущим королем Александром.

Однако они явно просчитались. Несмотря на молодость, Александр оказался не менее искушен в политических интригах. Вскоре отношения между ним и Аписом начали охлаждаться. Существует версия, что это началось после того, как Апис якобы отказался отравить по просьбе Александра его брата Георгия. Так или иначе, но уже в мае 1912 года была основана еще одна тайная организация – «Белая рука». Ее главой стал ближайший советник престолонаследника полковник Петар Живкович (будущий генерал и премьер-министр Югославии в 1929–1932 годах). Среди главных задач «Белой руки» были борьба против «Черной руки» Аписа и поддержка Александра.

Но в это время отношения между Александром и «Черной рукой» еще не были прерваны окончательно. После Первой Балканской войны, когда речь шла о присоединении освобожденных от турок районов Македонии, радикально настроенные военные требовали немедленно включить их в состав Сербии, не дожидаясь, пока на это даст согласие русский царь. «Пьемонт» резко критиковал правительство Пашича за то, что оно ждет этой «отмашки» и верит в Россию, «как в Бога», и открыто угрожал самому Пашичу – мол, тот не избежит справедливой кары.

В этом споре Александр принял сторону военных, но пока они обменивались уколами и обвинениями, началась Вторая Балканская война – с Болгарией. А после ее окончания «война» между «Черной рукой» и правительством вспыхнула с новой силой, и опять из-за положения в тех районах Македонии, которые были по международным соглашениям переданы Сербии.

Начальниками в новых районах часто становились люди с весьма сомнительным прошлым, которых ранее уже подозревали в получении взяток и других нехороших делах. Соответствующим образом они вели себя и в Македонии. К тому же сербское правительство приняло весьма странное решение: конституционный порядок, действующий в самой Сербии, пока не распространялся на присоединенные территории.

«Пьемонт» обрушился на эти порядки, провозглашая, что они наносят ущерб «сербскому делу» и осложняют отношения с македонским населением.

Военные явно рассчитывали на большее участие в управлении новыми территориями. Однако правительство обвиняло их в том, что они просто не хотят подчиняться гражданской власти. В феврале 1914 года разразился скандал в Скупщине: министр внутренних дел Стоян Протич заявил, что в армии существует «преторианская шайка офицеров», которая «издает свою газету». Еще один депутат от радикальной партии заявил, что офицеры готовят государственный переворот. В здании Офицерского собрания произвели обыск.

Конфликт продолжался несколько месяцев. В начале июня он обострился до предела. Военных поддержала и оппозиция. В итоге 2 июня (20 мая) 1914 года правительство Пашича подало в отставку. Однако триумф его противников был недолгим – уже 11 июня (29 мая) король снова доверил формирование кабинета Пашичу, а тот взял в него всех старых министров. 23 (10) июня была распущена Скупщина и новые выборы назначены на 1 августа (19 июля).

Таким образом, в этом «сражении» сторонники «Черной руки» проиграли.

Всё это происходило буквально накануне сараевского покушения и начала войны.

Война с Сербией началась для австрийцев неудачно. Австро-венгерская группа войск под командованием Оскара фон Потиорека (того самого) топталась на месте, а сербы в августе даже провели наступление в районе горного хребта Цера, в ходе которого имперская армия потеряла около тридцати тысяч человек. Впрочем, получив подкрепление, австрийцы перешли в контрнаступление и 2 декабря взяли Белград.

Момент для страны был критический. Король Петр приехал на фронт и сказал солдатам, что все, кто хочет, могут идти по домам, а он останется здесь и «умрет за Сербию». Никто, конечно, не ушел. В декабре сербы нанесли новый удар по австрийцам и после двенадцатидневной битвы на реке Колубара полностью освободили территорию страны, в том числе и ее столицу Белград. На Балканском фронте наступила передышка – почти на год.

Второе наступление против Сербии началось 6 октября 1915 года. Его вели австро-венгерские и германские войска под командованием немецкого генерал-фельдмаршала Августа фон Макензена, оказавшегося гораздо способнее своего предшественника. 9 октября его части уже взяли Белград. 14–16 октября по сербам ударила и болгарская армия – Болгария вступила в войну на стороне Германии и Австро-Венгрии.

Сербская армия вынуждена была отступать. Вместе с ней уходило и гражданское население. У них оставался единственный путь – через горы Черногории и Албании на греческий остров Корфу.

Это отступление получило название «сербская Голгофа». С солдатами шли и король Петр, которого иногда приходилось нести на руках, и профессора Белградского университета, и политики, и священники, и простые крестьяне, и русский посол князь Трубецкой. В отступлении участвовали более 250 тысяч человек, и только половина из них добралась до Корфу.

Чтобы поддержать сербов, союзники высадились в Греции, но помощь оказалась запоздалой и недостаточной. Войска Антанты закрепились в районе города Салоники.

После реорганизации сербской армии на Корфу она тоже была переброшена на Салоникский (Солунский) фронт. Весной 1917 года силы союзников под Салониками включали семь британских, шесть французских, шесть сербских, три греческие, одну итальянскую дивизии и две русские бригады. Сербских войск на Солунском фронте насчитывалось 147 тысяч человек, в том числе в боевых частях 124 тысячи. Именно здесь был сыгран следующий акт трагедии, связанной с выстрелами Принципа в июне 1914 года.