Текст книги "Хорошие люди"
Автор книги: Евгений Емельянов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)
– Я к чему веду, не понимаешь?
– Нет. К чему ты ведешь?
– Я к тому веду, что пора тебе, Станислав, на рельсы самостоятельности становиться. Мозгами, – и отец в третий раз постучал себя по лбу, – ты с детства тороват, бог в этом отношении тебя не обидел, а все остальное со временем приложится.
Вот теперь все было понятно. Станислав получил даже некоторое удовольствие от мысли, что теперешняя беседа оказалась не такой пустопорожней, как он ожидал. Станислав расслабился, откинулся на спинку дивана, наложил ногу на ногу и сказал:
– Я могу хоть сегодня встать на эти самые рельсы. Мне уже пятнадцать лет, между прочим.
– В ноябре будет… О чем я и толкую, – сказал отец и поморщился, увидев позу сына.
– Ты предлагаешь мне бросить школу?
– Бог с тобой! Бросить школу… Я тебе не предлагаю бросить школу, но могу предложить перейти в вечернюю.
– А что я буду делать днем?
– Ты будешь работать.
– Где?
– Где захочешь. Хотя бы у нас на комбинате.
– Что я буду делать у вас на комбинате? Бревна таскать?
– У тебя кишка тонка – бревна таскать. Там такие работяги – бугаи! Да и не надо бревна ворочать, когда есть всякая механизация… Ты подросток, опять же…
– Тогда, может быть, шкафы красить?
– Красить, Станислав, тоже надо умеючи. У нас вон в том году появился один, с трудовой книжкой. Маляр, говорит. А когда работать начал, ну и ясно стало, какой он маляр. Если ты хочешь пойти на комбинат, я могу тебе посоветовать наш цех – заготовительный. Станочником будешь. Тебе всего пятнадцать, но я уговорю, кого надо…
– На станках, по-моему, работать намного труднее, чем быть маляром…
– По-твоему, может, и так, а на самом деле все иначе обстоит.
Если в глубине сознания Станислава и сидела мысль о том, чтобы бросить школу и начать трудиться, то она почти не давала о себе знать. Отец вызвал ее к жизни – и она, мгновенно явившись, атаковала мозг; Станислав загорелся. В сердечном порыве он схватил руку отца и крепко сжал ее:
– Договорились! Я устраиваюсь к вам на работу. А ты уверен, что меня примут?
– Не волнуйся. Они будут иметь дело со мной. У нас много перебывало таких чижиков, как ты. Твоего возраста, то есть.
– Когда я пойду устраиваться?
– Когда хочешь. Смотри сам, я тебя сильно не неволю. – Отец поднялся с дивана, потянулся. Напоследок сказал: – Только я хочу тебя предупредить: будешь работать в моей смене.
– Само собой, – ответил Станислав, не подумав.
– Придется во всем подчиняться мне. Грубить не будешь?
– Если справедливо станешь требовать, зачем грубить?
– У меня всегда все справедливо… Пошли обедать.
За обедом Клавдий Сергеевич рассуждал о том, что любой человек должен самостоятельно найти свое место в жизни и выработать свое отношение к ней, чтобы никогда не было зазорным сказать: «Да, я делаю то-то и то-то!» Он, отец, рад, что сын хочет выбрать для себя рабочую специальность. Но когда он изберет эту специальность, надо отдать ей всего себя, если хочешь, чтобы был толк…
За обедом Станислав скучал.
На другой день он впервые очутился на территории комбината. Отец водил сына по многочисленным цехам; на участке, где установлена пилорама, показал, как разрезают бревна и получают доски; в другом цехе Станислав увидел, как делают мебель; познакомился он и с устройством сушильных камер, откуда материал поступает в заготовительный – отцовский – цех.
– Вот на этой пиле разрезают доски поперек. Смотри внимательно, – рассказывал и показывал отец. – Рабочий нажимает на педаль, диск поднимается и режет доску пополам. Дешево и сердито. На этот станок мы обычно ставим новичков… Отсюда и начинается мой цех. С понедельника ты начнешь работать на циркульной пиле.
Выйдя в этот день за ворота комбината, Станислав медленно шагал по селу, переживая свои впечатления. Он загорелся, когда отец предложил ему поработать на производстве, но теперь от такого чувства не осталось и следа; он увидел, что ничего сложного в специальности станочника нет, что значительно интереснее трудиться, возможно, в том цехе, где делают мебель. Но теперь уже поздно идти на попятную, слишком поздно.
Станислав задумчиво смотрел себе под ноги, вспоминая все «представления» и знакомства, и ему было не по себе. Отступать поздно, конечно, но что, если попроситься в другую смену? Почему обязательно он должен работать в отцовской смене? Станислав представил себе, как он ежедневно будет видеть отца; тот станет следить за ним, проверять каждую деталь, которую он изготовит своими руками, придираться к каждому просчету, а это приведет к многочисленным стычкам.
Надо работать в другой смене! Пусть – в заготовительном цехе, но – у другого мастера.
Повеселев, он поднял голову и увидел, что находится неподалеку от книжного магазина. Станислав испытал желание поделиться с Тамарой Акимовной своими мыслями и планами. Он старался не думать о том, что у него просто-напросто возникло желание увидеть эту добрую и красивую женщину.
Станислав толкнул дверь и вошел в полупустой магазин. Тамара Акимовна, увидев гостя, пошла ему навстречу.
– Станислав! – Она обняла его, но тут же легонько оттолкнула, внимательно посмотрела ему в глаза: – Ты напрасно убегал.
– Напрасно, Тамара Акимовна.
– Осознал? Вот и замечательно. Отец действительно тебя ударил?
– Немножко. Он нечаянно.
Тамара Акимовна грустно улыбнулась:
– За нечаянно бьют отчаянно, Стасик. Но тебе надо было прийти ко мне, а не бежать. Ведь прислал же ты ко мне Юру. Ты когда вернулся?
– Два дня назад.
– A-а… Значит, отец тебя видел уже?
– Конечно.
– Ну и как?
– Все в порядке.
– Слава богу.
Тамара Акимовна была в красивом розовом платье, волосы падали ей на лоб, глаза и губы улыбались; невозможно было найти название этой невероятной красоте. Станиславу было грустно от того, что Тамара Акимовна до сих пор не живет в их доме. Тогда бы он мог каждый день любоваться ею.
Станислав сказал, вздохнув:
– Мы с ним поговорили по душам. Он мне предложил работать у них на заводе.
– Только этого и не хватало! – возмутилась Тамара Акимовна, сердито сдвинув брови.
Станислав удивился:
– Почему?
На этот раз недоумение отразилось на лице женщины:
– Ты разве не понимаешь? Ведь тебе надо закончить школу! О какой работе может идти речь? Может, твой отец пошутил?
– Мы серьезно говорили.
– И ты согласился с ним?
– Да.
– Жаль. – Она сделала паузу. – Жаль. И жаль, что я не могу с ним поговорить.
Станислав не обратил внимания на эту ее фразу.
Тамара Акимовна спросила снова:
– А школа?
– Я пойду в вечернюю.
– Значит, – сказала она после паузы, – эта идея с твоим трудоустройством принадлежит Клавдию Сергеевичу?
– Я ведь не против.
– Дело не в этом, – Тамара Акимовна рассеянно смотрела поверх головы Станислава, в окно. – «Против» ты или «за» – это особый разговор… Впрочем, что это я? Лезу со своим уставом в чужой монастырь…
– Не в чужой, – сказал Станислав.
Тамара Акимовна ответила с грустной улыбкой:
– Чужой, чужой… Как там Юра?
– Нормально.
– Он в ту ночь у меня был.
– Я знаю. Ну, я пойду, Тамара Акимовна.
– И когда же ты начнешь трудиться?
– С понедельника. Я даже знаю, какой станок у меня будет.
– Вот как?
– Циркульная пила! Режет толстые доски, как нож – масло. Р-раз – и готово! – Станислав бодрился, понимал, что бодрится, и боялся, что Тамара Акимовна тоже понимает это. – До свидания, – сказал он, – я пойду.
Он был настолько разочарован разговором с Тамарой Акимовной, что настроение снова упало.
Иногда трудно разобраться в логике взрослых. Станислав видел в Тамаре Акимовне человека, который в ближайшее время станет ему родственником. Еще он видел в ней будущего хорошего товарища. Тамара Акимовна мало напоминала тех взрослых женщин, которых принято называть «тетями». Она не «тетя». Она именно Тамара Акимовна – со своими серьезными и доверчивыми глазами, которые, кажется, знакомы Станиславу всю жизнь и которые не могут принадлежать человеку холодному и равнодушному; она именно Тамара Акимовна с ее мягкой улыбкой, круглым лицом и прядкой светлых волос, упавших на лоб; она именно Тамара Акимовна, с которой так приятно говорить о пустяках, о «пустяшных пустяках» (фраза отца), потому что любой пустяк в ее устах приобретает вес.
Играя в тот день в футбол, Станислав смотрел на себя со стороны. Он думал, что мальчишки смеются над ним: без пяти минут станочник, а гоняет мяч вместе с пацанами.
Но никто ничего не думал, потому что никто ничего не знал.
Когда стемнело так, что уже нельзя было разобрать, где свои, а где чужие, Станислав и Юрка вернулись домой. Отец ужинал.
– Появились, мальчики? Ну, кто кому забил гол?
– Всяко было, – сказал Станислав, снимая рубашку. Вышел в сени, умылся под умывальником, вернулся в горницу, сел рядом с отцом.
– Тебе-то, по моему разумению, не следует уже мяч гонять, – как бы между прочим произнес Клавдий Сергеевич.
«Ну, вот».
– Это я только сегодня… У меня, отец, – Станислав почему-то не мог произнести слово «папа», – у меня, отец, мысль одна появилась. Только ты, прежде чем соглашаться или нет, подумай как следует.
– Учить меня будешь! Выкладывай.
– Я подумал, что нам с тобой не резон работать в одной смене.
Лицо отца вытянулось, щелочки-глаза стали еще уже.
– Это почему?
– Потому что я хочу побольше самостоятельности. Ты ведь желаешь видеть меня самостоятельным?
– Одно другому не мешает.
– Не обижайся, отец, но ты мне будешь мешать…
– Я?!
– Не совсем ты. Твое постоянное присутствие. Если, например, ты начнешь смотреть на меня, на мои руки, когда я буду стоять у станка, я стану нервничать и выдавать брак.
– Хм, – сказал отец. – А ты не нервничай… И долго же ты думал об этой чепухенции? Когда же мне на тебя смотреть, если у меня своих забот по горло? Ведь ты еще не отработал ни одной смены, а уже испугался. Удав я, что ли, чтобы есть тебя глазами?
Станислав засмеялся:
– Ты много раз говорил, что в моем возрасте был совсем самостоятельным человеком. Говорил?
– Ну?
– Я тоже хочу им быть.
Клавдий Сергеевич помолчал, бросил в рот кусочек хлеба, прожевал его.
– К Рожкову тебя определить?
– В другую смену.
– Так это Рожков и есть. Правда, у меня с ним отношения не того…
– Это тоже к лучшему. Он больше с меня станет спрашивать.
– Твоя взяла! – согласился отец. – Уговорил. Выйдешь в рожковскую смену.
Неожиданно в разговор вступила бабушка Варвара, которая молча возилась до этого в кухне с посудой. Она решительно заявила:
– Хочешь, обижайся на меня, Клавдий, хочешь, не обижайся, но мне совсем это дело не по душе. В прошлый раз я смолчала, но…
– Какое дело, матушка?
– Это вот самое, которое ты со Стаськой обсуждаешь. Неужто мы с голоду умираем, чтобы гнать мальчонку на хлеб зарабатывать?
Клавдий Сергеевич пожал плечами:
– Напрасно ты вмешиваешься, матушка, в мужской разговор… Делай свое дело.
– Судьба Стасика – тоже мое дело, – смело ответила старушка. – Больно много ты берешь на себя, Клавдий! Не грех было бы и с другими посоветоваться. Станислав – он что: много ли смыслит? Ты всегда вот такой был, Клавдий, неохоч ты был до чужих советов.
– Матушка!
– Чего уж там, матушка… – Бабушка Варвара не спеша вытирала руки фартуком. – Чего уж там, матушка. Коли уж встряла в ваш разговор, так дай и закончить.
Выражение в глазах Клавдия Сергеевича, которое Станислав определял словами: «А ну вас всех к черту!», стало еще убедительнее.
– Хорошо, послушаем, – Клавдий Сергеевич, когда терял душевное равновесие, начинал хрипеть и шипеть немного сильнее обычного. Так и казалось, что голос его вот-вот окончательно сорвется. – Только, матушка, если на то дело пошло, ты не обижайся, если я потом тоже скажу тяжелые слова.
– Не пугай ты меня, за христа ради, – отмахнулась старушка. – Чего ты можешь мне сказать особенного, чего я не слышала от тебя за всю жизнь-то? Ты только и можешь, что одного себя ценить, до других тебе дела нет. А сказать я тебе хочу вот что: не дело Станислава от учебы отрывать. Сам вырос неучем, так нечего других с правильного пути совращать.
– Что? Что ты такое мелешь? – Клавдий Сергеевич наклонился в сторону старушки, лицо его потемнело от гнева. – В этом доме я хозяин, матушка, и ты в мои дела не лезь.
– Этот дом мой, если на то пошло, – отрезала бабушка Варвара. – Мы с твоим отцом получили его по наследству от твоего деда и бабушки – моих покойных родителей. Вот умру я, тогда и распоряжайся здесь. А пока я жива…
– И пока ты жива, матушка, я тоже буду в нем распоряжаться. Я – глава семьи. Причем здесь дом?
Станислав некоторое время не вмешивался в спор взрослых. Он ни разу еще в своей жизни не слышал, чтобы старушка обвиняла своего сына, которого, как казалось Станиславу, она всегда побаивалась. И вдруг… Отчего такое произошло? Не потому ли, что и сам Станислав с некоторых пор начал оказывать сопротивление отцу?
– Ты можешь и дальше оставаться главой семьи, я тебе слова против не скажу. Но внука совращать не дам.
– Что ты заладила свое «совращать» да «совращать»! Он сам хочет работать, понятно тебе? Сам!
– Как не понять, коли ты разагитировал его. И сам неучем остался, и других…
– Замолчи, матушка! Чего ты мелешь? Думать надо, прежде чем рот раскрывать. А еще старая женщина!
– Ты мою старость не трожь, – сурово сказала бабушка Варвара. – А ты, Станислав, не очень-то иди у него на поводу…
Клавдий Сергеевич вскочил на ноги, вышел в сени и громко хлопнул дверью.
– Моду взял – дверями хлопать… Он, Станислав, в Исфаре этой самой с третьего класса школу бросил. Может, и большой он начальник на заводе, я не знаю, но дома себя ведет, ровно зверь лесной…
В воскресенье вечером отец пришел с рыбалки, отнес на антресоли удочки, отдал старушке несколько окуньков: «Свари ухи, матушка!», долго плескался под умывальником. Затем отправился в комнату мальчишек. Вошел, сел на диван, посмотрел на сыновей, которые выжидательно молчали, и заговорил:
– Ну что, Станислав, убедила тебя бабушка?
Станислав не знал, какого ответа отец ждет, но подумал почему-то, что отец сомневается, остался ли сын тверд в своем желании начать трудиться на производстве?
– Я буду работать, отец.
– Вот и хорошо, – Вахтомин с облегчением вздохнул.
– Папа, – Юрка посмотрел на него своими детско-наивными глазами. – Стасик будет теперь зарплату нам приносить?
– А как же! – повеселев, ответил Клавдий Сергеевич. – За работу деньги платят.
– Я тоже пойду на завод, когда кончу семь классов.
– Пойдешь – не пойдешь, – не очень вразумительно пробормотал отец. – Кстати, Станислав, не подумай, что мне нужны твои деньги. Ни в коем разе! Пока что я и сам в состоянии прокормить семью. Значит, так: завтра с утра идем на комбинат, я тебя представляю начальству, то да се, потом тебя заставят проходить медицинскую комиссию, конечно, а потом ты выйдешь в смену Рожкова. Все очень просто.
Клавдий Сергеевич поднялся и вышел из комнаты.
В эту ночь Станислав спал плохо. Он часто просыпался и подолгу смотрел на светлый квадрат окна. Станиславу снилось, что он идет по длинному цеху, с обеих сторон прохода установлены циркульные пилы, они визжат пронзительно и тревожно, и отец тянет его за рукав к станкам, умоляя попробовать, хорошо ли они наточены.
Глава четвертая
Клавдий Сергеевич, Тамара Акимовна, бабушка Варвара
На другой день после бегства Станислава Клавдий Сергеевич явился к знакомому крыльцу, распахнул дверь и вошел в горницу к Тамаре Акимовне. Нарочито бодрым голосом сказал:
– А вот и я, Тамара Акимовна! Небось, заждались?
Она была одна. Вахтомин заметил: на столе не было ни самовара, ни чашек, ни прочих атрибутов, украшающих чаепитие, с которого Тамара Акимовна обычно начинала вечер. Вахтомин загрустил; все приготовленные фразы вылетели у него из головы.
Тамара Акимовна спросила:
– Что вы хотели вчера узнать у меня, Клавдий Сергеевич?
– Я? Э-э…
– Вы садитесь.
– Спасибо. Я… М-мм… – Он вел себя, как робкий мальчишка; он попытался собраться с мыслями. – Собственно говоря, я хотел вчера узнать только, откуда вам стало известно, что Станислав сбежал, и какие обстоятельства прислали к вам моего Юрия… – Вахтомин запнулся, поймав себя на том, что говорит очень скучным языком, и увидев, что Тамара Акимовна смотрит в сторону.
– Могли бы и сами догадаться. – Незнакомый голос был у Тамары Акимовны. – От Юры я все и узнала.
– Ага, – Вахтомин кивнул. – Он пришел к вам.
– Что же здесь странного?
Клавдии Сергеевич нацелил на женщину щелочки глаз и снова склонил голову в знак того, что все понимает:
– Правда, правда. Ничего странного нет. Ведь он к вам пришел, а не к дяде чужому…
– Хорошо, что вы это поняли.
Вахтомин осмелел:
– Спасибо, Тамара Акимовна, что приняли, так сказать, участие. Я рад, что мои сыновья быстро привязались к вам. Это облегчает задачу, которая стоит перед нами.
– Клавдий Сергеевич, – сказала Тамара Акимовна, поднимая на него глаза. – Не будем себя обманывать.
– В каком смысле?
– В единственном. У нас с вами ничего не получится.
Такого варианта он не предвидел, строя накануне планы на сегодняшний день. Вахтомин испытал то особое состояние, которое испытывает пассажир поезда, узнавший вдруг о том, что едет в противоположную от места назначения сторону. Еще пять минут назад Вахтомин считал себя чуть ли не хозяином этой маленькой квартиры, хоть его и смущал сухой тон Тамары Акимовны. Теперь же Клавдий Сергеевич растерялся. Он раскрыл было рот, но не издал ни звука.
Тамара Акимовна продолжала говорить:
– Вы, Клавдий Сергеевич, не тот, за кого себя выдаете. В таких случаях знаете что говорят?
– Что? – машинально спросил он.
– В таких случаях говорят: давайте останемся добрыми знакомыми. Но я даже такой малости не могу вам предложить.
Он медленно поднялся:
– Да… Понятно… – Он бормотал какие-то слова, не понимая их смысла. Он натянуто засмеялся: – Счастливо оставаться, Тамара Акимовна!
Он шел в Вахтомино, не замечая, что шагает слишком быстро и несолидно машет руками. Он думал вслух – и тоже не замечал этого:
– Ну что ж, Тамара Акимовна, спасибо. А я-то, дурак, думаю-гадаю, откуда у вас такой холодный голосок? С чего бы это? Я, дорогая, не пропаду. Мне только пятьдесят будет, я молод и здоров, а что касается вашего брата – вон их сколько, вдовушек-то, любая счастлива будет пойти с Вахтоминым под венец. А то вы больно капризны, Тамара Акимовна. Что ж… До свидания… Я без вас не пропаду. А что касается вашей персоны, уважаемая, так это мы поглядим-посмотрим. Вы еще Клавдия Вахтомина вспомните, покусаете еще свой локоточек, поплачете горькими слезами, да поздно будет. И прокукуете вы свои оставшиеся годочки в бабьем одиночестве. Вот тогда и посмотрим, что к чему, кто правый был, а кто виноватый. Может, вы ждете, что Вахтомин придет к вам на поклон? Если вы так думаете, то вы глубоко заблуждаетесь. Вахтомин на поклон не ходит.
От всех этих злорадных мыслей Клавдий Сергеевич повеселел. Вахтомин видел мысленно, как гибнет вдовая красавица Тамара Акимовна, и наслаждался ее гибелью.
А он пойдет и завтра же женится. Завтра! Тем более, что и невеста есть подходящая – Марина Фабрициева. Чем она хуже «белой головки» из книжного магазина? Марина, по крайней мере, дело делает – в железнодорожном буфете работает, приносит обществу пользу.
Клавдий Сергеевич даже остановился от таких смелых мыслей. Не пойти ли ему теперь же на станцию? Но, с минуту поразмыслив, решил: время уже позднее, лучше это дело отложить на завтра.
Несмотря на размолвку с Тамарой Акимовной, Клавдий Сергеевич вернулся в тот день домой в хорошем расположении духа и с места в карьер решил уладить отношения с матерью. Варвара Петровна, как всегда, была занята делом. Но по лицу старушки Вахтомин безошибочно определил, что сегодня она настроена менее враждебно и что разговорить ее не составит особого труда.
Клавдий Сергеевич приветливо сказал:
– Здравствуй, матушка!
– Виделись уже, – суровым тоном ответила Варвара Петровна.
Клавдий Сергеевич подошел и обнял ее за плечи:
– Хватит быть такой серьезной, матушка. Больно ты сурова второй день. Если чем обидел тебя – извини.
Бабушка Варвара отстранилась, но в разговор вступила:
– Я – что… Меня вон не сегодня-завтра на погост снесут, и вся недолга. Обо мне не тужись, Клавдий.
– Честное слово, матушка, я погорячился. Прости меня, если можешь, и давай не будем больше дуться друг на друга.
– Ладно уж, чего там, – глухо произнесла Варвара Петровна. – Ты бы вон о Станиславе подумал. Хоть и взяла я грех на душу, а болит теперь сердце… Ох, как болит!
– Вот видишь, – не преминул заметить Вахтомин, отходя от матери и хозяйским оком оглядывая комнату. – Вот видишь, к чему привело твое легкомыслие.
– Надо что-то делать, Клавдий…
– А что делать? Завтра сяду на поезд и махну в Дементьево, к приятельнице твоей. Поймаю Стаську за ухо и приведу обратно.
– Не дерись только, за христа ради.
– Не буду, матушка, – благородно ответил Вахтомин, – успокойся. Я тот раз погорячился. Нельзя, конечно, потакать ему, но я теперь иначе сделаю. Не поймет – пусть на себя пеняет… Ты уверена, матушка, что он поехал к твоей подружке?
– Куда же ему деться…
– Юрий дома?
– Ушел футбол слушать…
– A-а… Футбол… Ну, ладно. Пусть слушает, пока каникулы.
– Купил бы ты приемник, Клавдий. Скучища в доме – хоть плачь. Иной раз и хочется концерт какой послушать, а радио нет…
«У Тамары есть приемник», – хотел сказать Вахтомин, уже и рот раскрыл, но вовремя спохватился. Спохватился, вспомнив о том, что случилось; Клавдий Сергеевич вспомнил холодные Тамарины слова и чужие ее глаза; хорошее настроение стало уходить – будто его и не было!
– Купим, – ответил он старушке и отправился в сени, хоть и не знал, что ему понадобилось там. Увидев умывальник, погремел им, побрызгал водой в лицо, вернулся в горницу, спросил: – Пожевать есть что-нибудь, матушка?
– Как же нет.
– Бывает, что и нет…
Варвара Петровна улыбнулась, лицо ее осветилось сотней мелких и глубоких морщинок.
Клавдий Сергеевич молча сел к столу, задумчиво уставился в угол. «Тамара Акимовна, как же так? – обратился он мысленно к стенке. – Что за фортель выбросили вы так неожиданно?»
– Случилось что? – мать поставила на стол вазу с хлебом.
– Ерунда, ничего такого не произошло, матушка, – ответил Клавдий Сергеевич. – Просто я раздумал жениться. Вот и вся история.
– Жениться передумал? На Тамаре-то Акимовне?
– Именно на ней. Да и наш домик нам с тобой не продать. Поэтому будем жить без изменений.
Варвара Петровна продолжала пытливо смотреть на него:
– Что произошло, Клавдий?
– Тебе чего волноваться? Повздорили – и всего дела…
Варвара Петровна всплеснула руками:
– Клавдий, ты потеряешь свой последний шанс, опомнись. Такую женщину, как Тамара Акимовна, днем с огнем не сыскать. Умная, красивая, приветливая… Не говори, что поругались. А и поругались – не вешай носа. Помиритесь!
– Не помиримся, не маленькие. И хватит об этом, матушка. Все. Баста. Пусть она себе ищет человека поинтеллигентнее, образованного… Чтоб книжки читал… Гусь свинье не товарищ… Все, матушка. Мечи щи из печи. Что там у тебя?
Утром следующего дня Клавдий Сергеевич поехал в Дементьево. Он еще издали увидел во дворе знакомого дома Павла Павловича – мужа Любови Матвеевны, заядлого садовода-любителя – и, подойдя к калитке, окликнул его. Павел Павлович обернулся, долго, не узнавая, смотрел на гостя, потом воскликнул:
– Неужели Клавдий Сергеевич?
– Он самый.
– Заходи, заходи, будь гостем.
Хозяин завел гостя в дом, усадил на табурет.
– Кури, если хочешь.
– Не балуюсь. Курить – здоровью вредить…
– Само собой. Я ведь тоже… – Павел Павлович помялся. – Сейчас позову жену.
– А где она?
– У соседей с утра сидит, где ж ей быть? У такой же старухи и сидит, как сама.
– Какая же Любовь Матвеевна старуха, – любезно сказал Вахтомин. – Шестьдесят лет…
– Шестьдесят три.
– Неважно.
– Да нет, важно.
Павел Павлович пошел было к двери, но вернулся и тоже сел на табурет. С любопытством посмотрел Вахтомину в глаза:
– Если не секрет, что у вас там стряслось, в Вахтомино?
– А в чем дело? – спросил в свою очередь Клавдий Сергеевич. – Что ты имеешь в виду?
– То и имею, что вчера к нам милиция заявлялась. Участковый наш. Интересовался, где мы спрятали твоего старшего сына.
– Значит, – размышляя, спросил Клавдий Сергеевич, – Станислав у вас не появлялся?
– Зачем ему появляться здесь? Он что, действительно, сбежал из дома?
– Сбежал, подлец. Думали, что к вам подался. Тем более, что матушка моя, – тоже головы нет на плечах у человека! – помогла ему в этом. «Езжай, говорит, внучек, поживи у Любови Матвеевны в Дементьево».
– Нет, к нам он не приезжал, – повторил Павел Павлович. – Если бы он был у нас, вы бы еще вчера узнали об этом… От милиции. У них связь – будь здоров.
– Я думаю, – согласился Вахтомин.
– Сейчас Любу позову.
Вахтомин хотел уехать назад. Только теперь, узнав о том, что Станислава в Дементьево не было и нет, Вахтомин встревожился не на шутку. Если сын не поехал в Дементьево, куда же он делся? Куда мог побежать без документов и без теплой одежды? Кому он нужен? Не махнул ли с дурости в Тамбов? Самые тревожные предположения лезли Вахтомину в голову, и Клавдий Сергеевич решил первым же поездом вернуться назад. Павел Павлович и Любовь Матвеевна убеждали его остаться хотя бы до утра, погостить («Сын уже дома, небось!» или «Он вообще никуда не уезжал, у товарища переночует пару ночей да и вернется… Товарищей всех поспрашивали?..»). Последнее предположение, которое сделала Любовь Матвеевна, показалось Вахтомину не лишенным смысла. А что, – решил Клавдий Сергеевич, – вполне возможный вариант. Никуда Станислав не поехал, а сидит у какого-нибудь дружка и слушает по радио футбол.
– Что ж, Любовь Матвеевна, может, вы говорите вполне справедливые слова. Поеду утром. Когда утренний проходит здесь?
– В семь.
– Вот утренним и вернусь… – Вахтомин тыльной стороной ладони хлопнул по другой. – Какой же негодяй!
– Дети… – сказал Павел Павлович. – Успокойся, Клавдий Сергеевич. Сейчас я тебе покажу коллекцию моих открыток об освоении Северного полюса…
Клавдий Сергеевич рассматривал открытки и пил чай. В этот самый час Станислав в пригородном поезде возвращался из Тамбова домой…
В деревне же Вахтомино ничего не изменилось, если не считать того, что после девяти часов утра Варвара Петровна накинула на голову платок и отправилась в село, чтобы поговорить по душам с Тамарой Акимовной.
Выйдя из-за прилавка и поздоровавшись, Тамара Акимовна спросила:
– Что случилось, Варвара Петровна?
– Ничего не случилось.
– Станислав вернулся?
– Я думаю, что он погостит там немного.
– Значит, вы знали?
– Выходит, так. Только я, Тамара Акимовна, пришла не из-за Станислава вовсе.
– Разве? Неужели есть что-то важнее?
– Выйдемте на улицу, Тамара. Тут у вас больно людно…
На улице старушка подвела Тамару Акимовну к ближайшей скамейке.
– Посидим, милочка…
– Посидим, Варвара Петровна.
Тамаре Акимовне не понравилось слово «милочка», которое произнесла Варвара Петровна; но у Тамары Акимовны и в мыслях не было обвинить старушку в неумении подбирать слова.
– Я что хочу у тебя спросить, Тамарочка, – начала Варвара Петровна ласковым голосом. – Я пришла узнать, почему это вдруг мой Клавдий Сергеевич раздумал на тебе жениться?
– Ах, вот в чем дело. Ну, если он вам сказал об этом сам, мне нечего добавить, Варвара Петровна.
Старушка скользнула взглядом по ее лицу.
– Не хитри, Тамарочка. Что-то произошло меж вами. Говори, что. Небось, поправить еще не поздно.
– Поздно, Варвара Петровна.
– Да ведь он любит тебя! Он всегда говорил, какая ты замечательная женщина, карточку в кармане носит в блестящей бумаге…
– Изменить ничего нельзя уже, Варвара Петровна.
Тамара Акимовна могла бы признаться, какая тяжесть легла на ее сердце, когда она узнала, что Клавдий Сергеевич, который казался ей всегда самостоятельным человеком и любящим отцом, который, как ей думалось, сумеет защитить ее от возможных жизненных бурь, – этот человек избил своего родного сына! Надо ли говорить о том, какое разочарование испытала Тамара Акимовна? Она в новом свете увидела многие поступки Вахтомина – те поступки, которые в свое время казались ей странными, но вполне объяснимыми. В ту ночь Тамара Акимовна осознала, что ее вдовья жизнь остается без изменений; Тамара Акимовна решительно и бесповоротно вычеркнула из своего сердца Клавдия Сергеевича Вахтомина.
Но разве могла она сказать об этом Варваре Петровне?
Варвара Петровна взяла ее за руку:
– Милочка, моему сыну нужна жена. Такая жена, как ты – умная и красивая. Чтобы он любил ее и носил на руках. Он не старик. Что там – сорок девять лет! Для мужика это не возраст…
– Варвара Петровна, я уж сказала вам. Ничего нельзя изменить.
– Тамара, Тамарочка, не говори такие слова, подумай! Я уверена, что тебе многое не понравилось в нем… Да? Правда? Но ведь правильно говорят в народе: стерпится – слюбится. Уважь старуху, милая. Погоди принимать главное решение. Все еще изменится.
Варвара Петровна мечтала видеть в своем доме нормальную человеческую семью, в которой жизнь внуков согрета присутствием пусть не родной матери, зато хорошей мачехи. Варвара Петровна знала о том, что Тамара Акимовна произвела на ребят хорошее впечатление. Старушка часто становилась невольной свидетельницей мальчишеских разговоров. Она обрадовалась, когда узнала, как они относятся к Тамаре Акимовне; бабушка Варвара перекрестилась: «Может, все теперь образуется».
И вдруг все сломалось в одночасье.
Варвара Петровна хотела уговорить Тамару Акимовну. Старушка была уверена, что сын ее женится; теперь же она поняла, не Клавдий раздумал жениться, но Клавдия выставили из дому. Воистину, решила Варвара Петровна, Клавдий должен был сделать большую пакость, чтобы эта женщина отвергла его.
Она встала со скамейки:
– Ну, что ж, милочка, Тамарочка, мне очень жалко, что у вас ничего не получилось. Пойду я. Желаю тебе быть счастливой.
– До свидания, Варвара Петровна.
Тамара Акимовна некоторое время смотрела вслед своей гостье и думала о том, что потеряла одновременно трех хороших людей – Юру, Станислава, Варвару Петровну.
Клавдий Сергеевич Вахтомин не подозревал о том, насколько серьезным было решение Тамары Акимовны. Вернувшись домой из Дементьева, обсудив со Станиславом вопрос о его работе на комбинате и почти совсем успокоившись, Клавдий Сергеевич решил выждать денек-другой, после чего снова заглянуть к Тамаре Акимовне на огонек.
В следующий понедельник Станислав должен был выйти на работу, и Вахтомин собрался поговорить с глазу на глаз с мастером Рожковым Вадимом Кирьяновичем, которому предстояло принять в свою смену Станислава в качестве ученика станочника.
Из всех инженерно-технических работников комбината Вадим Кирьянович Рожков был для Вахтомина наиболее «неудобным» коллегой. Они недолюбливали друг друга, но их объединяло общее дело. Они сдавали один другому смену и принимали ее. Поэтому мастер Рожков хорошо знал, какими грехами страдает этот «правдолюбец» Вахтомин. Иногда, когда Вахтомин начинал разглагольствовать с трибуны собрания «о дальнейших перспективах повышения производительности труда», «об улучшении качества изделий», о том, что «не все еще цехи и участки пришли к убеждению о необходимости вскрывать свои внутренние резервы», – в таких случаях Рожков бросал с места:
