Текст книги "Хорошие люди"
Автор книги: Евгений Емельянов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
Появившись в другой раз, отец медленно снял сапоги – он и летом ходил в сапогах – прошелся по горнице, сел к столу и стал смотреть в окно, за которым молчал длинный июльский полдень. Старушка стояла здесь же, ждала, когда Клавдий Сергеевич заговорит. Она не любила первой лезть со своими замечаниями.
Отец начал свою речь с вопроса:
– Не приходили покупатели?
– Бог миловал, – ответила бабушка Варвара, не подумав о последствиях.
Но Клавдий Сергеевич пропустил ее слова мимо ушей. Он думал о своем. Он знал, конечно, что покупателя на дом не было, несмотря на то, что и в Вахтомино, и в соседних деревнях, и по всему селу развешены были объявления о продаже трехкомнатного, построенного по-городскому дома с садом и огородом (пятнадцать соток), с двумя сараями, с антресолями (это почти второй этаж!), с собственным колодцем во дворе.
– Значит, никто не интересовался, – сказал Клавдий Сергеевич, вслушиваясь в свои мысли.
– Может, не надо продавать-то? – спросила бабка как бы между прочим.
– Что? – Отец встрепенулся. – Это почему же?
– Ну… как, – старушка развела руками, словно очень удивилась тому обстоятельству, что ее сын Клавдий такой непонятливый человек. – Сам рассуди, сынок. Ну, продашь ты этот дом, ну, купите вы со своей Тамарой новый в селе, ну, станете вы жить. А парням-то куда деваться?
– То есть, как куда? С нами жить будут, только с нами. Уж ты, матушка, как скажешь, так словно в лужу сядешь. Куда деваться… Отец я им или нет? Или, может, ты думаешь, что я негодяй какой?
– Ну, что ты, Клавдий, зачем такие слова тяжелые.
– А какие слова прикажешь говорить? Дети есть дети. Куда отец – туда и они. А ты как думала?
– Я ничего не думала.
– Вот видишь, сама признаешься: не думала. Взяла да и ляпнула на честного человека такую напраслину. Думаешь, я не знаю, чего ты подумала? Ошибаешься, матушка. Я вас всех насквозь вижу. Ты думаешь, если я не появляюсь в Вахтомине, то значит позабыл-позабросил всех, и пусть сыновья живут так, как им заблагорассудится, пусть с голодухи подыхают, не нужны мне они, груз на шее вот этой самой, – Клавдий Сергеевич ребром ладони постучал себе по шее. – Так я говорю, матушка?
– Совсем не то ты сказал, Клавдий. Я же другое имела в виду. А ты словно порох – пых-пых! – рта не даешь раскрыть, слова не позволяешь вымолвить. – Бабушка Варвара тоже рассердилась, в сердцах громко пододвинула к себе табурет, но не села, продолжала стоять, скрестив на груди руки. – Уж ты позволь мне словечко-то вымолвить, а? Мнение свое сказать, потому что давно оно лежит во мне грузом, мнение мое.
– Говори, матушка, чего спрашиваешь? Ты меня просто-напросто обижаешь, – Клавдий Сергеевич изобразил на лице нечто, похожее на дружескую улыбку, и покашлял, как бы прочищая голос, а на самом деле только для того, чтобы сделать паузу и найти новые слова – добрые и не обижающие. – Ты ведь самостоятельный человек, матушка…
– Я чего хотела сказать, Клавдий, – старушка машинально сворачивала и снова разворачивала полотенце, которым до прихода сына вытирала посуду. – Дети-то твои растут. Стаська вон, так тот вообще скоро жених станет, да и Юрий подрастет, моргнуть не успеешь, как станет басом говорить… Вот почему я много дней хожу и думаю: может, не надо тебе дом продавать? Не оставить ли его мужичкам твоим, им ведь тоже через несколько лет жилье понадобится… Вот, Клавдии, что я давно носила в себе, да не решалась рта раскрыть. К тому же тебя самого сутками не видать, не слыхать…
– Меня не видать, потому что я сутками на работе нахожусь, – отрывисто бросил Вахтомин. – Может быть, кое-кому и кажется, что Вахтомин бездельничает, но Вахтомин ночами не спит, чтобы на его участке все шло так, как должно. Кажется, кое-кто не прочь указать на Вахтомина пальцем: вот, мол, старый дурак, жениться надумал! Но Вахтомин вытерпит и не такое, поскольку у него есть еще и сознание, и трезвость, и воля! – Он спохватился, понизил голос и сказал: – Это я не о тебе, матушка, с тобой дело обстоит проще. А что касается моих пацанов, то они не пропадут. Мы умрем – все им останется. Нажитое не пропадет. – Он снова замолчал, снова начал смотреть в окно. Потом, вспомнив что-то, спросил: – Где они, сыночки-то?
– Футбол гоняют, где им быть еще?
– Все гоняют… Ботинки рвут – вот и вся польза…
– Босиком.
– Все равно. Нет, чтоб какое-либо дело выбрать себе по душе, они футбол гоняют… Ну, ладно, пока лето, прижимать их не буду. А как переедем, как жизнь новую начнем, придется их к порядку приучать. Значит, матушка, если появится покупатель, будь хозяйкой. Походи с ним, все покажи и расскажи, своди на антресоли, на огород, в курятник, в сарай… Все покажи! Пусть не думают, что их вокруг пальца хотят обвести. Деньги стоящие, да ведь и дом – ого-го! В городе такого не сыскать.
– А когда цену начнут говорить, что мне тогда делать?
– А тогда сразу гони Юрку или Стаську ко мне на комбинат, или в магазин к Тамаре Акимовне. – Вахтомин снова покашлял. – Или, если нигде меня нет, тогда к ней домой, к Тамаре…
– Ладно, погоню.
Если бы Станислав и Юрка услышали эти слова, они могли бы сказать себе: «Мы были правы». А правы они оказались в своем предположении, что новой женой отца окажется скорее всего продавщица из книжного магазина, который расположен в селе на самой главной улице. Уже на другой день после того, как отец сообщил сыновьям, что намерен жениться и что женой ему станет «образованная женщина, которая книгами торгует», братья бросились искать эту женщину. В книжном магазине в селе работали две продавщицы: одну из них, седую старушку, Станислав и Юрка сразу же отбросили; а вот вторая – старушка назвала её Тамарой – вполне годилась отцу в жены. Тамара была веселой женщиной с ясными глазами, которые как бы говорили: «Берите, что хотите, мальчики, мне ничего не жалко». У Тамары было круглое румяное лицо и толстые губы, белые волосы падали ей на лоб и придавали лицу мальчишеское выражение. Станислав испытал расположение к этой женщине.
– Годится, – сказал Станислав, когда они покинули магазин и медленно направлялись в сторону деревни.
– Но она не похожа на маму, верно? – сказал Юрка, и в этих его словах, в тоне, каким они были произнесены, сквозила мальчишеская тоска по материнской ласке, которой Юрка давно уже был лишен.
– Может быть, она хороший человек, – высказал предположение Станислав. – Мачехи не обязательно злые.
– Она красивая, – вздохнул Юрка.
– Наверное, веселая.
– Завтра еще придем на нее смотреть? – Юрка просительными глазами смотрел на Станислава, и старший брат сделал вид, что не заметил его взгляда.
– Придем. Почему не прийти?
Станислав, несмотря на свое увлечение футболом, любил читать, и ему нередко попадались книги о мачехах – злых и равнодушных, добрых и ласковых, – о разных мачехах. Иногда он читал о том, что дети не всегда хорошо принимают новую «маму». Сейчас, шагая рядом с младшим братом в Вахтомино, Станислав копался в своих чувствах, но не находил в них протеста против Тамары из книжного магазина. Он представил свою жизнь в одном доме рядом с этой женщиной, и решил, что ничего страшного в этом нет. Правда, у него язык не повернется назвать кого-то «мамой», но ведь можно обращаться к человеку по-другому. Например, по имени-отчеству. Тамара такая-то. И все.
На другой день братья снова пришли в книжный магазин, молча осматривали витрины – художественную литературу, детскую, учебники, политическую литературу, медицинскую, философскую…
– Ребята, вы чего ищете?
– Мы? – Станислав отдернул руку, которую протянул было, чтобы достать с полки энциклопедический словарь.
Юрка не растерялся:
– Мы пришли посмотреть, тетя Тамара.
– На что?
– На книги.
– A-а… Я думала, на что-нибудь другое.
Станислав увидел, что Тамара улыбается. Так искренне и доброжелательно могли улыбаться только близкие друзья. Станислав догадался о том, что Тамара узнала их. Он еще раньше заметил, что она внимательно наблюдает за ними. Он подумал, что продавщица следит за тем, чтобы мальчишки не стащили какую-нибудь ценную книгу. Оказалось, что у женщины на уме было совсем другое. Станислав испытал нечто вроде разочарования. Он решил было, что они с братом начнут часто приходить сюда и наблюдать за Тамарой – как детективы наблюдают за шпионами. Ему понравилась Тамарина внешность, и он был рад принять участие в новой игре – вместе с Юркой, который тоже с уважением смотрел на эту женщину, хозяйку такого большого количества книг.
Юрка еще ничего не понял, поэтому сказал:
– А у вас еще есть на что посмотреть? – он оглянулся по сторонам, надеясь, может быть, увидеть что-то такое, чего не заметил раньше.
– А ты почему знаешь, – спросила в свою очередь женщина, – что меня зовут тетей Тамарой?
Юрка беспомощно замолчал, и на этот раз Станислав пришел ему на помощь.
– Какой же библиофил не знает, как вас зовут? – сказал он.
– О, да, конечно, какой библиофил… – Тамара улыбнулась еще ярче. – Значит, вы тоже любители книг?
– Конечно! – ответил Юрка.
– Мы тоже, – сказал Станислав. – А как вас, если не секрет, по имени-отчеству?
– Имя вы знаете, а отчество – Акимовна.
– Очень приятно, – сказал Станислав. – Ну мы, пойдем.
– А как же я? – спросила Тамара Акимовна. – Я, например, знаю всех библиофилов по именам на десять километров в окружности, – ее голос красиво звучал в пустом магазине; она мягко, совсем не по-местному произносила слова, и Станиславу было приятно ее слушать. Она повернулась к младшему Вахтомину: – Как тебя звать, мальчик?
– Юрка.
И снова Станислав разочарованно вздохнул. И сказал:
– Ладно, Тамара Акимовна, хватит притворяться. Теперь и вы нас знаете, и мы вас знаем. И знаем, что вы нас знаете…
Она растерянно замолчала – и вдруг покраснела. Это было так неожиданно, что Станислав смутился тоже и буркнул:
– Мы пошли, до свидания.
Но не успели братья закрыть за собой дверь, как женщина окликнула их:
– Юра, Станислав!
Они обернулись. Тамара Акимовна держала в руках белую книгу, на которой было написано: «Все о футболе».
– Мальчики, если вы библиофилы, почему же не спросили у меня о новых книгах?
Станислав ответил, не задумываясь:
– Забыли.
Юрка ответил тоже:
– У нас нет денег.
Станислав не мог оторвать глаз от книги, которую Тамара Акимовна держала в руках.
– А это… что у вас?
– Новинка, – улыбаясь, ответила женщина. – Все, абсолютно все о футболе. – Она протянула книгу Станиславу: – Возьми.
Тот отрицательно покачал головой:
– Мой брат сказал правду.
– Ну и что? Деньги потом отдадите. Ведь вы еще придете сюда?
– Конечно! – горячо ответил Юрка.
Ребята покинули магазин и некоторое время шли молча, рассматривая в книге иллюстрации.
– Ты хоть знаешь, кто такой Хомич? – Станислав немного переживал из-за того, что такую ценную книгу нес и листал на ходу младший брат.
Юрка сказал:
– Ха!
И не повернул даже головы.
Деревня Вахтомино стояла в пяти километрах от села, но ее было видно издалека, так как со стороны речки она карабкалась по довольно крутому склону, густо заросшему ромашками; деревня стояла обособленно и свысока взирала на село, раскинувшееся в долине реки. С центральной улицы села можно было увидеть все, что движется по дороге в деревню или обратно. Сейчас дорога была пуста, но над ней клубились призрачные облака пыли, которые казались совсем неподвижными в безветрии, но красноречиво говорили о том, что кто-то минуту тому назад на лошади проскакал в Вахтомино, или – проехал на машине.
– Юрка, смотри, кто-то приехал. Бежим?
– Бежим.
И они побежали. Станислава не столько интересовало, кто и зачем приехал в этот предвечерний час в Вахтомино, сколько желание поскорее очутиться в кругу своих приятелей и погонять мяч, пока не стемнело.
Братья побежали, оставляя за собой такие же полупрозрачные пыльные облака. Примерно через километр пути Станислав, как обычно, начал тяжело дышать и смахивать с лица пот, тогда как его меньший брат выглядел свежим и энергичным. Они пробежали по мосту через Цну, соединявшему село с деревней и, сбавив скорость, начали подниматься к Вахтомино и скоро ступили на дорогу, над которой Станислав заметил пыль.
– Стой, – сказал он, переходя на шаг. – Посмотри следы. – Он присел на корточки и тут же поднялся. – Это машина.
– Точно, машина, – подтвердил Юрка. – Бежим дальше?
– Обойдется.
Станислав тыльной стороной ладони утер пот со лба и с уважением посмотрел на брата.
– Знаешь, из тебя получится марафонец.
– Правда?
– Ты в магазине ничего не заметил?
– Нет, а что?
– Я думаю, что ты понравился Тамаре Акимовне.
– Правда? – еще больше просиял от удовольствия младший брат.
– Правда.
– А ты как увидел?
– Так.
Станислав не сознавал еще, что сказал он эти слова младшему брату только потому, что хотел утвердить, узаконить свое доброе отношение к новой знакомой – к будущей жене отца. Он не сознавал, что если бы его младший брад враждебно отнесся к Тамаре Акимовне, возникли бы немалые сложности в налаживании отношений между братьями, Тамарой Акимовной и отцом.
Как Станислав и предчувствовал, грузовик, поднявший на дороге тучи пыли, стоял возле их дома. Можно было подумать, что он стоял здесь много дней и недель – такой заброшенный был у машины вид.
Отец встретил сыновей в сенях:
– Ага, явились? Молодцы, вовремя. Поможете.
В сенях на боку лежал шифоньер, и его пытались поднять два незнакомых парня. Они приподнимали и двигали шифоньер к двери, пытались протолкнуть его, но у них ничего не получалось. Станислав сразу увидел, что все попытки будут напрасны.
– Он не пролезет! Папа, смотри, он шире…
Но вместо того, чтобы прислушаться к словам сына, Клавдий Сергеевич взорвался:
– Всюду ты суешь свой паршивый нос! Пришел! Нарисовался! Шляются где-то, шляются, а потом начинают лезть со своими советами!
– Ты же сам просил помочь!
– Иди-иди отсюда, помощничек…
До чего же быстро человеческий голос может изменить свою окраску! В одну минуту, в доли минуты он может налиться гневом и стать чужим. Станислав не слышал больше отца. Он не слышал, какие слова тот произносил. Он только воспринимал отцовский голос – хриплый, почти сиплый, в конце фраз переходящий чуть ли не в яростный шепот – грубый и чужой, чужой, чужой…
В первые минуты Станислав решил, что у отца хорошее настроение, и почти повеселел; тревога исчезла, хоть и сбылось предположение, которое он сделал, когда увидел машину около дома. Отец вполне дружелюбно встретил сыновей: «Ага, явились? Молодцы!..», и – такой поворот. Станислав готов был заплакать от обиды. Он слышал все тот же убивающий голос – и желал теперь сказать что-нибудь резкое, тоже – грубое и черное, что-нибудь такое, от чего бы отец навсегда потерял способность хамить изо дня в день, хамить всем и всегда, хамить голосом спокойным, почти вежливым, и вот таким, как сейчас – почти шипящим от злости, в котором нет ничего близкого, родного.
Станислав взялся за ручку двери, хотел молча войти в горницу, хотел показать отцу спину – и ничего больше; Станислав приоткрыл было дверь, но, приняв неожиданно дерзкое решение, повернулся к отцу лицом и сказал, ясно выговаривая каждое слово (как его учила Елизавета Ивановна, географичка), ясно и с мстительным чувством:
– Интересно, за что только уважает тебя Тамара Акимовна!
И вошел в горницу.
Бабушка Варвара возилась с кучей белья, как попало наваленной на кроватях. Она что-то считала, что-то шептала про себя; увидев Станислава и Юрку, сокрушенно сказала:
– Видите? Дом не продан, а ваш отец уже перебирается.
– Не обращай внимания, бабуля, – сказал Станислав. – Успокойся. Я, например, никуда переезжать не собираюсь.
Старушка всплеснула руками:
– Никак с отцом поругался?
– Зачем мне с ним ругаться? Я сам по себе…
Но Клавдий Сергеевич уже был в комнате. Он быстро пересек горницу, схватил сына за воротник рубашки и прохрипел:
– Ты с кем так разговариваешь, щенок? Да ты знаешь, что я могу с тобой сделать, если захочу? – Отец сильно тряхнул Станислава, – Тамарку не трожь, молокосос! Уже разнюхали, мерзавцы! Ну, я с тобой поговорю…
Станислав вырвался из цепких рук отца.
– А я с тобой и говорить не хочу, негодяй!
Отец побледнел, оглянулся на дверь, потом размахнулся и ударил сына.
Глава вторая
Клавдий Вахтомин и Тамара Акимовна
Шифоньер в дверь так и не пролез. Пришлось его разбирать и грузить по частям на машину. Может быть, и не стоило заводить всю эту волынку, если бы Тамара на днях не заикнулась о том, что шкаф (у нее стоял старый-престарый шкаф с зеркалом, таких сейчас не делают); если бы, значит, Тамара не заикнулась о том, что «шкаф этот давно пора выбросить, потому что он портит весь интерьер в квартире».
– Что портит, это верно, где ты только откопала его, Тамарочка? – сказал Клавдий Сергеевич.
– Испокон веков стоит. Надо купить другой, – сказала Тамара Акимовна.
– Это еще зачем? – бросил Клавдий Сергеевич. – Ведь у меня совсем новый. Куда его девать?
Тамара Акимовна покраснела.
– Ты чего? – еще больше удивился Вахтомин.
Она чуть слышно ответила:
– Не надо, пожалуйста…
– Почему так?
– Не спрашивай.
– Я тебя совсем не понимаю, – Клавдий Сергеевич злился, когда что-нибудь не доходило до его сознания. – Если ты имеешь в виду, что там вещи моей Александры лежали, так мы их раздали все! Чего ты покраснела-то? Ничего зазорного здесь нет. – Вахтомин помолчал, глядя на свою будущую жену. Потом добавил: – А этот выбросим, как ты совершенно справедливо заметила.
Клавдию Сергеевичу очень нравилось говорить «интеллигентным» языком. Особенно ему нравилось во время собрания выйти на трибуну и произносить важные и очень умные слова. Вахтомин вдохновлялся, когда видел, с каким вниманием слушает его молчаливый зал, как много глаз устремлено на него – знакомых и незнакомых одновременно (поскольку во время работы люди не смотрят в глаза друг другу, не заведено такое). Вот собрание – совсем другое дело. Тут все внимание, когда ты выступаешь, обращено на тебя; эти многочисленные знакомые-незнакомые глаза внимательно изучают тебя, когда ты толкуешь о производственных темах, «иные, интеллигентные» слова так и просятся тебе на язык: «Принимая во внимание, что…», «Касаясь наболевшего вопроса…», «Следует шире привлекать молодежь для участия в…», «Мы должны создать атмосферу нетерпимости к…» и т. д. Такими словами хотел бы говорить Клавдий Сергеевич и дома, да только не с кем было.
– А этот выбросим, как ты совершенно справедливо заметила…
Очень нравилось Клавдию Сергеевичу смотреть в глаза Тамаре Акимовне. Глаза эти притягивали к себе – своей необычной красотой притягивали, незащищенностью; глаза у Тамары Акимовны улыбались всегда, даже если она и не помышляла об улыбке.
Надо ж было случиться такой радости: Клавдий Сергеевич совсем случайно познакомился с этой замечательной женщиной, когда она приезжала с подводой на территорию комбината за горбылем. Клавдий Сергеевич увидел незнакомую телегу, на которую грузили лес, увидел незнакомую женщину в стеганой фуфайке и удивился: кто бы это мог быть? Вахтомин подошел к женщине и строгим начальственным тоном спросил:
– Что грузите, гражданочка?
– Горбыль. – Мягкий, смелый голос, чистые глаза сразу же завоевали сердце Вахтомина.
Он спросил снова, но уже не так грозно:
– Пропуск имеется?
– Конечно, – незнакомая женщина развернула бумажку. – Вот.
– Ага… Ну, ладно… – Он с минуту молча топтался рядом, не зная, что сказать еще. Потом нашелся: – А что-то я вас раньше никогда не видел. Вы из каких деревень будете?
– Я из села.
– Да? А я вас не видел раньше.
– Значит, вы не библиофил.
Он не понял:
– Как?
– Если бы вы увлекались книгами, вы бы меня знали, – улыбнулась она. – А в селе я недавно. С 54-го.
– Если бы я увлекался, почему бы я вас знал?
– Потому что я продаю книги.
– В магазине, что ли? Это на котором написано: «Книжный магазин»?
– Он самый.
– Значит, там вы и работаете?
– Там.
– Понятно, понятно… Нет, книги не по моей части. Это вон бандиты мои, они любят.
– Что за бандиты?
– Сынки. Станислав да Юрка. Они читают… Летом – футбол, зимой – книги… Так-так, – задумчиво продолжал Вахтомин. – Очень хорошее дело. А горбылек для чего понадобился, если не секрет?
– Забор подлатать хочу.
– Ага. Свой дом, что ли?
– Свой.
– Так-так… Забор, значит… Хорошее дело, – Клавдий Сергеевич понимал, что ему нужно уходить, но что-то удерживало его. Этим «что-то» были, видимо, глаза новой знакомой… Он спросил: – Как, говорите, вас величать?
– Я ничего не говорила, – улыбнулась женщина.
– Разве?
– Но если желаете знать – пожалуйста. Тамара Акимовна я.
– Понятно… А что же вы мужичка своего не послали за горбыльком? Все-таки не бабье это дело – лес грузить-возить.
– У меня нет мужа, – сказала Тамара Акимовна.
И она улыбалась и улыбалась.
Вот так и познакомился Клавдий Сергеевич с этой женщиной. Познакомился – и потерял голову, словно юноша.
В выходной день он пришел в книжный магазин.
– Это вы! – узнала его Тамара Акимовна. – Вам тоже книгу выбрать?
С ее лица он перевел взгляд на витрины и поразился. Никогда еще в своей жизни не видел он такого обилия книг. Клавдий Сергеевич не просто поразился. В чувстве, которое он испытал, была большая доля испуга, и Тамара Акимовна заметила это. Она спросила весело:
– Богато живем, верно?
– Бо-га-то, – согласился он, продолжая рассматривать полки. – Неужели эдакую массу книг человек может прочитать?
– Кто любит читать, того обилие книг не страшит.
– Так-так, – неопределенно проговорил Вахтомин. – Поверить невозможно. Кто-то ведь написал их, а?
– Обязательно.
– Это сколько же времени надо?
– Много. – Тамара Акимовна откинула со лба светлую прядь волос. – Иногда требуется вся жизнь, чтобы написать одну книгу.
– Да-да… – Вахтомин по-настоящему был поражен. – А работать когда ж?
Тамара Акимовна хотела что-то ответить, но лишь пожала плечами.
Клавдий Сергеевич вышел из магазина и остановился, привыкая к яркому солнечному свету. Он переживал впечатления, каких не получал давно. «До чего же грамотная баба», – сказал он себе и покачал головой. Нет, такая не для… Вахтомин смотрел вперед, ничего не видел. Перед глазами стояли книги, много книг, и – лицо Тамары Акимовны: круглое, смеющееся, румяное… И у такой замечательной бабы нет мужика? Трудно поверить. Вахтомин пугался своих мыслей, которые принимали все более определенное направление; потом вздохнул и отправился восвояси.
Но вскоре он знал уже каждую трещинку в асфальте тротуара, ведущего к книжному магазину.
Была и еще одна причина, которая приводила теперь в магазин Вахтомина. Много раз встречал он здесь работников комбината – молодых и пожилых, мужчин и женщин, начальников и их подчиненных; все они приходили сюда, чтобы покопаться в книгах. А в один прекрасный день до сознания Вахтомина дошло, что работники комбината, почти ежедневно встречая в книжном магазине сменного мастера заготовительного цеха, наверняка сделают вывод о том, что Вахтомин – большой любитель книг. «Надо же! – скажут они. – Кто бы мог подумать? Теперь понятно, почему Клавдий Сергеевич так содержательно выступает на собраниях и совещаниях. Столько книг – и он наверняка их все прочитал!»
С тех пор Вахтомин внимательно наблюдал в окно за теми пешеходами, которые направлялись в магазин, и, как только узнавал знакомого, медленно, словно нехотя (чтобы Тамара Акимовна не подумала бог знает чего) снимал с полки первую попавшуюся книгу, небрежно произносил: «А это что за фолиант?», раскрывал ее и вроде бы углублялся в чтение: морщил лоб, хмыкал, цедил «ну и ну» и покачивал головой, словно бы не соглашаясь с автором. Вахтомин делал вид, что не замечает вошедшего в магазин знакомого, и только тогда, когда тот произносил приветствие, Клавдий Сергеевич отрывался от книги и отвечал: «А, это ты, Петя (Ваня, Саша, Галя, Вера)? За духовной пищей явился (лась)?» Это было очень здорово – ловить на себе уважительные взгляды комбинатских товарищей, это было не менее приятно, чем сидеть в президиуме собрания и делать вид, что очень увлечен выступлениями ораторов, делать заинтересованный вид, что-то чертить на листках бумаги, какие-нибудь деревья рисовать или чертиков – непосвященный уверен, что ты записываешь свои мысли…
Однако настал час, когда в цехе к Вахтомину подошел один из книголюбов и спросил:
– Клавдий Сергеевич, подскажите, пожалуйста, у меня из головы вылетело, как фамилия автора романа «Человек меняет кожу»?
– Кожу… чего? – не дослышал Вахтомин.
– «Человек меняет кожу»!
– А-а! – Клавдий Сергеевич изобразил на лице усиленную работу мысли: сдвинул брови, наморщил лоб, сузил и без того узкие глаза. – «Человек меняет кожу», говоришь? Да ведь этот!.. Как его… Любой школьник знает! Ну, такая, знаешь, фамилия обыкновенная… Надо же, из головы вылетело, вокруг да около вертится, а на язык не дается. – Вахтомин хлопнул себя по лбу. – Склероз, да и только!
Он не знал, как выпутаться из щекотливого положения, смотрел на собеседника, который продолжал ломать голову, пытаясь вспомнить ускользнувшую из памяти фамилию.
– Бруно Ясенский, Клавдий Сергеевич!
– Фу ты, черт, – сказал Вахтомин с облегчением. – Надо же, какой склероз! Конечно, Бруно Ясенский. Да ведь у меня в столе лежит Бруно Ясенский!
Но уже никто Вахтомина не слушал.
С того часа Клавдий Сергеевич начал искать другое время для посещения магазина. Впрочем, скоро надобность в этом отпала – Клавдий Сергеевич впервые напросился в гости к Тамаре Акимовне, и она, краснея и внимательно изучая переплет какой-то книги, согласилась.
– Только, Тамара Акимовна, вы не подумайте бог знает чего. Я ведь совсем по-товарищески забегу к вам, посмотрю: может, еще вам горбыльчика понадобится, так я подмогну… Чего вам самой-то мучиться? Как-никак, вы женщина, да еще такая красавица… – Он кашлянул и пригладил ладонью волосы.
Вахтомин сам поверил в искренность своих слов. Ему действительно интересно было посмотреть, как живет такая замечательная женщина, выведать, что находится у нее за душой. Он считал, что уже довольно хорошо знает Тамару Акимовну, чтобы вести себя с ней «по-простому, без всяких лишних смущений». Конечно, то обстоятельство, что Вахтомин и сам ходил в бобылях, сыграло определенную роль в его решении, но все же Клавдий Сергеевич не хотел думать о том, что Тамара Акимовна – мысленно он все время называл ее «замечательной» женщиной, потому что не мог отыскать эпитета, сильнее этого – что Тамара Акимовна, такая красивая и образованная женщина, может обратить на него внимание.
Но все-таки произошло именно, то, о чем он не смел даже мечтать, и вот теперь наступило время, когда он должен брать инициативу в свои руки. Он уже привез кое-что из дома: сервант, два стула (хоть Тамара Акимовна и сопротивлялась этому). Дошла очередь и до шифоньера, который так и не пролез в дверь. А тут еще этот сопляк, этот головастик Станислав вздумал характер свой показывать. Дурак…
– Ну, чего стоите? – прикрикнул Вахтомин на рабочих, которые молча смотрели на него, когда он снова появился в сенях. – Чего ждете-то? Разбирать надо, если не лезет…
Рабочие (молодые подсобники из его смены) повиновались. Тихими голосами обмениваясь между собой замечаниями, они разобрали шифоньер, погрузили его в кузов. Вахтомин, не заглянув больше в дом и не попрощавшись даже с матерью, полез в кабину. Станислав видел в окно: грузовик быстро промчался ко дороге, снова взметнув клубы пыли, которые теперь долго будут висеть в вечернем воздухе, пронизанные прощальными лучами солнца.
Клавдий Сергеевич трясся в кабине и мрачно смотрел на стремительную дорогу. Конфликт с сыном вывел его из равновесия. Наверно, не надо было драться. Все-таки пацан, ответить не может. Но, вспомнив, какое насмешливое лицо было в тот момент у Станислава, Вахтомин снова сжал кулаки. Сопляк! Где он только нахватался такой наглости? «Не хочу с тобой говорить…», «Негодяй…» Ах, сволочь! Юрка – тот попроще. Но и опять: кто даст гарантию, что он не станет таким же, когда вырастет? Сейчас он тише воды, ниже травы, отца слушается, верит каждому его слову, но что будет лет через пять? В последнее время младший брат не отстает от старшего ни на шаг, и Станислав, наверное, оказывает на Юрку большое влияние. Хорошо было бы их разъединить, но как?
Вахтомин смотрел на колхозное поле, мимо которого проезжала машина. В этом году пшеница хороша – тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить! Вон какая стоит – стеной, как поется в песне. Снова, небось, колхозники затребуют помощи от горожан во время уборки, теперь они почти каждый год просят об этом, своими силами не могут управиться.
Пришла новая мысль: может, Станиславу хватит учиться? Семь классов! У него, у Клавдия Вахтомина, всего три, и то он не жалуется и не бедствует. Если голова есть на плечах, человек нигде не пропадет, сколько бы классов он ни окончил. «Не всем быть инженерами да профессорами». Пусть Станислав идет работать – хотя бы в тот же колхоз. А что? Рук всюду не хватает, а в колхозе – тем паче. Чем футбол гонять целыми днями, лучше полезным делом заняться. Больно много говорить стал. На отца кричит…
Клавдий Сергеевич сжал кулаки, не замечая этого. Вернулась злость, и с ней – плохое настроение. Но тут машина остановилась около Тамариной избы…
Рабочие внесли в дом и собрали вновь шифоньер. Старый выставили в сарай.
Вахтомин сказал не очень твердым голосом:
– Что, ребята, как насчет ста граммчиков пропустить? В наличии нет, но сбегать недолго…
Рабочие переглянулись и отказались. После их ухода Вахтомин расслабленно сел в кресло; у Тамары Акимовны их было два – больших, с высокой спинкой, на которой так хорошо отдыхала голова. Вахтомин сел и начал осматривать комнату, в которой теперь стоял шифоньер. Тамара очень удивится сейчас. От такой мысли Вахтомин испытал удовлетворение.
Хлопнула дверь:
– Вот и я, Клавдий Сергеевич!
Словно бы светлее стало в комнате. Пришла Тамара – веселая женщина, молодая и красивая, и Клавдий Сергеевич в первый раз ощутил тяжесть своих сорока девяти лет. Не такие уж большие его года, но по сравнению с Тамарой он выглядит, наверное, стариком.
– Ты привез шифоньер? Этот и есть? А мой где?
– В сарае.
Он смотрел на нее и не мог насмотреться. И по-прежнему не мог поверить Вахтомин, что сидит в горнице у Тамары Акимовны – у этой замечательной женщины; не гостем сидит – хозяином, который у себя в доме может делать все, что хочет…
– Все-таки маловат твой домик, Тамара Акимовна. Вон, поставили шифоньер – и места нет больше.
– А нам больше и не надо, может?
– Как же не надо… Ты мой пятистенок не видела, потому и говоришь так. Я привык к широте. Чтобы можно было размахнуться. Сейчас знаешь какая мысль пришла ко мне? И я считаю: очень верная она. Я, Тамара Акимовна, всю жизнь на работу в село хожу пешкодралом. Что для нас пять километров? Раз плюнуть! Метель, скажешь, снег февральский? Ну так что? Пять километров… И мысль у меня такая, что…
