Текст книги "Хорошие люди"

Автор книги: Евгений Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Глава третья
Станислав Вахтомин, Людмила Обухова и некоторые другие

«Сон в руку!» – сказал бы Станислав, если бы верил в сны; он сказал такие слова, получив письмо от Софьи Николаевны. «Здравствуй, Станислав! Ты, кажется, интересовался адресом моей дочери? К сожалению, я тебе не могу его выслать, потому что Оля вышла в Москве замуж. Будет поэтому неудобно, если ты вдруг станешь присылать Оле письма. Я верю, что у тебя все хорошо, и желаю счастья…»

Станислав читал и перечитывал эти жестокие строчки, и ничего не понимал. Он не верил, что такое может случиться. Последние дни и недели он казнил себя за то, что увлекся Людмилой Обуховой; но ведь он знал, что Людмила Обухова – это несерьезно, что в его жизни это знакомство не будет иметь продолжения, что Станислав останется верен Оле Барабановой и никто ему больше не нужен. Он поцеловал Людмилу! Ну и что?

После отбоя в тот день Станислав долго не мог заснуть. Вахтомина тревожили мысли одна другой болезненнее. Он понимал, что уже ничего не сможет изменить, и собственное бессилие угнетало его. В три часа ночи роту подняли по тревоге, и Станислав более автоматически, чем всегда, выполнял все то, что от него требовалось. Многокилометровый марафон не отвлек его от мрачных размышлений; только теперь, когда большие физические нагрузки сделали ощущение его «я» более реальным, в минуту, когда впереди, сзади, слева и справа от него молча бежали его товарищи, поднимая тучи пыли на немощеной дороге, товарищи, которые не умерли от того, что где-то вышла замуж незнакомая им Оля Барабанова, – только теперь Станислав по-настоящему полно осознал случившееся: он навсегда потерял девушку, с которой связывал свои планы на будущее.

– Выше головы! Раз-два-три…

И почему-то мелькнула совсем уж посторонняя мысль: «Хорошо, что старшина Соколов был суров…» Почему хорошо? Потому что научил Станислава не хныкать?

Оля Барабанова вышла замуж!

Отлично.

Все когда-нибудь выходят замуж.

И все женятся.

Чему же удивляться?

В ближайшее воскресенье, получив увольнительную, Станислав поехал в город. С остановки он смело направился к знакомому дому. Не хотелось думать о том, что дверь ему, вполне вероятно, откроет муж Людмилы, вернувшийся из командировки.

Дверь открыла Дильдор Аскаровна.

– Какой хороший гость! – так же радостно, как и в прошлый раз, воскликнула женщина. – Люда, иди скорее сюда, к тебе незнакомый мужчина, – Дильдор Аскаровна хитро подмигнула.

– Какой мужчина? – Людмила выглянула из своей комнаты. Вопросительное выражение на лице юной женщины сменилось радостным удивлением, – Станислав! Заходи! Подожди минуточку! – Она скрылась в комнате.

Дильдор Аскаровна вежливо осведомилась:

– Как служба идет?

– Нормально, – тоже очень вежливо ответил Станислав.

– Очень трудно солдатам, да?

– Что вы! Пустяки. Трудно, когда убивают. Все остальное пустяки.

– Да-да-да, – женщина сокрушенно покачала головой. – Война – это совсем плохо. Мой муж на войне погиб…

– Кстати, – спросил Станислав не очень тактично, – муж Людмилы еще не приехал из командировки?

– Муж? – Дильдор Аскаровна улыбнулась, и Станислав увидел эту ее невеселую улыбку. – Муж, муж, – повторила она несколько раз и поморщилась, бросила испуганный взгляд на дверь, за которой скрылась Людмила. – Сейчас чай будем пить, хорошо? – Она повернулась, чтобы уйти, Станислав загородил ей дорогу; он сделал это инстинктивно, тут же снова шагнул в сторону, освобождая путь; Дильдор Аскаровна положила ладонь ему на плечо. – Нет, муж не приехал… он далеко… Людмила вам будет сама говорить… – Последние слова она произнесла осуждающим тоном, и Станислав не понял, кого именно она осуждала: его или мужа Людмилы.

Появилась Людмила, и Станислав забыл обо всем на свете. Перед ним стояла обаятельная женщина, красноватые волосы падали ей на плечи; плотно облегающее красное платье и белые туфли на высоких каблуках делали Людмилу еще более стройной и изящной.

– Ну, какая я? – Людмила задала этот свой вопрос, смущенно улыбаясь, и ждала она ответа, кажется, от одного Станислава. – Я красивая?

– Ты самая красивая русская женщина в нашем городе, – немедленно ответила Дильдор Аскаровна и поцокала языком. – Ты очень красивая.

– Тебе слово, Стасик! Как я выгляжу с точки зрения пехоты?

– Лучше не бывает.

– Видите, Дильдор Аскаровна! Он ранен! – радостно засмеялась Людмила.

– Я не ранен, я убит, – произнес Станислав вычитанную где-то фразу.

Людмила воскликнула:

– Не надо убиваться! Ты мне еще пригодишься… – Она бросила быстрый взгляд на хозяйку дома, поправилась: – Нам пригодишься…

– Я сделаю чай, – Дильдор Аскаровна оставила их одних.

– Заходи, солдатик! – Людмила сделала приглашающий жест рукой.

Станислав шагнул в ее комнату.

В комнате было душно, пахло пеленками и духами, большеглазая Оля молча лежала в кроватке и серьезно смотрела на гостя.

– Поздоровайся с девочкой! – сказала Людмила.

– Здравствуй, Оленька! – Станислав склонился над кроваткой и, конечно же, вспомнил о другой Оле – взрослой девушке, вышедшей замуж, вспомнил и постарался забыть.

– Зд-д… – ответила девочка.

– Она уже почти все говорит, – сказал Станислав.

– Она очень много уже говорит, очень, очень, – отозвалась Людмила. – Стасик, сейчас я поглажу несколько пеленочек, а потом мы куда-нибудь поедем, да?

– Ладно… А что, Дильдор Аскаровна за няньку останется?

– Да, она мне помогает… Куда мы поедем?

– Тебе виднее.

– Но мы поедем в том случае, если ты хочешь идти куда-нибудь. Если нет желания, так и скажи, мы никуда не пойдем, останемся дома, будем пить чай…

– Поедем-поедем.

Станислав разговаривал с Людмилой так раскованно, словно знал ее много лет. Наверно, причиной были и поцелуи, которыми они обменялись при последней встрече, и письмо от Софьи Николаевны. У Станислава не осталось никаких обязательств перед далекой и замужней Олей Барабановой; они-то и раньше, обязательства эти, были эфемерны – Станислав придумал их, только и всего. Теперь Станислав знает, что никакой любви не было, а была детская влюбленность, которая, быть может, навсегда останется в памяти, потому что влюбленность эта была чистым и честным чувством.

Любви не было. Станислав смотрел на руки Людмилы, на утюг, скользящий по материи, на красное платье, которое не просто красило, но и облагораживало молодую женщину; он смотрел на ее волосы, рассыпавшиеся по плечам, а думал почему-то о Дильдор Аскаровне, которая не ответила на его вопрос. А что, если в природе никакого мужа Людмилы Обуховой не существует?

«Если взять и спросить об этом, что будет? – подумал Станислав. – Спросить, например: „Муж присылает письма?“»

И Станислав словно бы между прочим поинтересовался:

– Что пишет муж?

Рука с утюгом замедлила движение.

– Зачем это тебе понадобилось? – подозрительно спросила Людмила. – Мой муж – мое личное дело.

– Молчу.

– Нет-нет-нет, не молчи! – Она сделала шаг к Станиславу, сделала другой, прижалась к его груди.

– Я…

– Теперь молчи… молчи… – По комнате распространился запах паленой материи. Людмила оттолкнула Станислава. – Колготки горят!

Станислав удержал ее за руку:

– Новые купишь.

– Ага, ты попробуй их купить!.. Ну, вот, – плаксивым голосом продолжала Людмила, – так я и знала. Видишь пятно? Пропали колготки…

– Пятно не страшно…

– Противно смотреть на него, понимаешь?

– Оле все равно – с пятном или без. С пятном даже оригинальнее.

– Нашел время целоваться, – тем же капризным тоном продолжала Людмила.

– Хотел бы я увидеть сейчас лицо твоего мужа.

– Увидишь – пожалеешь.

– Да? Он такой страшный?

– Такой вот… Ладно, не волнуйся, у меня нет мужа.

– Тебя не поймешь. То был, то нет.

– Он есть и его нет… – Людмила как ни в чем не бывало продолжала гладить белье. – Он умер. Во всяком случае, для меня. Так что можешь не оглядываться на дверь, он сюда не войдет.

– Я не оглядываюсь.

– Он сидит в тюрьме.

– Что?!

– Вот почему я говорю, что он умер для меня.

– За что он сидит?

– За воровство. Ему еще пять лет куковать…

Станислав верил и не верил этой женщине. Заметив однажды в ней склонность к розыгрышам, он держался настороже, хоть все на этот раз говорило о том, что Людмила не шутит. Об этом говорило, прежде всего, поведение Дильдор Аскаровны в тот момент, когда Станислав поинтересовался у ней о муже Людмилы; об этом говорили глаза Людмилы.

– Но почему ты… похоронила его? Он знает об этом?

– Я ему написала… – Людмила резко выдернула шнур из розетки. – Все! И хватит говорить о преступниках! Разве нам с тобой не о чем больше говорить? Пойдем гулять…

– Улять, – сказала Оля.

Людмила склонилась над кроваткой:

– Нет-нет, доченька, сначала я с дядей погуляю, хорошо? А потом с тобой… Ладно?

– Улять, – повторила девочка.

– Ладно-ладно, сейчас погуляешь с бабушкой, холосо, миленькая? – Людмила выглянула в дверь. – Дильдор Аскаровна! Мы сейчас уходим в город… Может, вы немного займетесь с девочкой?

– Конечно, конечно, – Дильдор Аскаровна показалась в комнате. – Зачем ты спрашиваешь меня, Люда?

– Потому что я не знаю, какие у вас планы…

– У старухи какие планы могут быть? Идите, идите.

– Пеленочки я погладила, Дильдор Аскаровна.

– Очень хорошо.

Станислав и Людмила отправились в город. Они посетили парк, сходили в кино; в зале кинотеатра они сидели на самом последнем ряду, тесно прижавшись друг к другу. Станислав смутно помнил, какой фильм они смотрели – что-то мрачное, с тяжелой музыкой и незнакомыми артистами.

Затем Станислав проводил Людмилу до дверей ее квартиры; вдруг дверь открылась, и Дильдор Аскаровна сказала:

– Как хорошо получилось, что вы пришли! Я совсем позабыла, что сегодня надо к брату идти! Люда, я Олю кормила сейчас хорошо…

– Спасибо, Дильдор Аскаровна.

– Пойду я! – Хозяйка квартиры ушла.

– Я тоже побежал, – сказал Станислав, хоть и знал уже, чувствовал, что никуда не побежит.

– Попьем чаю, потом поедешь, – Людмила взяла его за руку и потянула в комнату.

Станислав примостился в кухне на самом краешке табурета; Людмила, напевая что-то, собирала на стол. Станислав сидел у нее на дороге, и Людмила то и дело прислонялась к нему, ставя на стол чайные чашки. Станислав поднялся, и Людмила оказалась в его объятиях. Табурет, на котором он только что сидел, с громким стуком упал.

– Какой ты еще… мальчик, – сказала Людмила.

Ему не хотелось на это ничего отвечать. Он промычал: «Угу», и продолжал вслушиваться в свои мысли, которые нельзя было назвать спокойными.

Уезжая поздно вечером в часть, он сказал Людмиле:

– Недели две-три меня не жди.

– Почему, мой милый солдатик?

– Потому что завтра, а может, и сегодня, меня посадят на губу.

– На что?

– На гауптвахту.

Автобусы уже не ходили – пришлось ловить такси. Водитель такси заломил бешеную сумму – восемь рублей туда, восемь – на обратный путь…

– Новыми? – ужаснулась Людмила.

Водитель оскорбительно засмеялся.

Разумеется, у Станислава не было такой суммы.

– Бедненький мой солдатик! – Людмила сбегала домой и принесла деньги.

Как Станислав и предполагал, на некоторое время его лишили увольнительных. Но уже ничто не могло бы «оторвать» его от Людмилы. Не реже, чем раз в месяц, приезжал он в город.

Дильдор Аскаровна повадилась уходить по выходным дням к брату, который жил в окраинном махалля, и Людмила неизменно просила передать брату привет. И однажды она сказала Станиславу:

– Дильдор Аскаровна коротает время у своей знакомой через дом отсюда…

– Неудобно получается, Люда…

– Почему? Все очень удобно. У каждого человека должна быть своя жизнь.

Сблизившись со Станиславом, Людмила Обухова нисколько не изменилась. Она осталась такай же жизнедеятельной, какой была с самого начала. И часто, слишком часто для того, чтобы это не могло не вызвать подозрения, она говорила о своем муже. Сначала она с необыкновенной легкостью уверяла Станислава в том, что муж ее вовсе не в тюрьме, а действительно в длительной зарубежной командировке в… Это, впрочем, неважно, где именно ее муж. Потом, в минуту душевного спада, она объявила, что ее Костя – так зовут мужа – самый настоящий рецидивист, сидит в колонии, и она, Людмила, давно сообщила Косте о том, что вообще не желает его знать, что преступники ей не нужны, и что среди ее знакомых есть по-настоящему хорошие и честные люди, с одним из которых она и постарается связать свою судьбу…

– И ты знаешь, что он мне ответил? – Людмила залилась в смехе.

– Что?

– Он ответил, ха-ха, что, как только освободится, приедет сюда и передушит всех моих честных знакомых, ха-ха!

Но проходили дни – и Людмила заводила речь о том, что в Индии сейчас, наверно, очень жарко, «жарчее», чем в Узбекистане, потому что там совсем не бывает зимы и люди ходят в одних кальсонах («Видел по телевизору? Прямо по центральным улицам гуляют!»).

– Вот, наверно, Костя мучается… Да, кстати, я тебе сказала, что он в Индии?

– Он же сидит.

– Что ты, Стасик! Я пошутила тот раз…

Впрочем, ничего странного и необычного в этой ее игре Станислав не видел. Может быть, игра эта помогала Людмиле быть такой, какой она была – веселой и взбалмошной. Станислав Вахтомин плохо знал людей, от многочисленных жизненных осложнений его спасала формулировка: «Ничего особенного!» Он не видел ничего особенного в человеческих недостатках, потому что идеальных людей не бывает, и вообще никто не знает и не узнает никогда, что это такое – идеальный человек. Сверхположительные герои, которых рисует часто кинематограф, попросту скучные люди, с такими Станислав никогда не смог бы подружиться. Вот почему он закрывал глаза на поведение Людмилы, на те ее поступки, которые ему не всегда были понятны. Вскоре он включился в игру, которую вела Людмила, и если она начинала говорить о муже, который в Индии, Станислав согласно кивал: «Да, в Индии жарко». Если же Людмила начинала рассказывать о рецидивисте Косте, Станислав цедил: «Да, в тюрьме, наверно, не очень…»

Так пролетели осень и весна, а летом Людмила сказала:

– Как было бы хорошо, если бы ты сейчас демобилизовался!

– А что было бы?

– Я бы тебя одела в гражданский костюм, и – в загс… Ты хочешь в загс?

– С удовольствием, если бы не твой муж, который в Индии.

Людмила легонько ударила пальцем по его губам:

– Неужели ты не понимаешь юмора? Ведь я шутила насчет Индии.

– Мне иногда трудно разобраться, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно. Мне кажется, что ты шутишь всегда.

– Посмотри на меня: сейчас я очень серьезна.

Станислав посмотрел Людмиле в лицо: сомкнутые губы, в глазах – ни тени улыбки. Но все равно ему было трудно безоговорочно поверить ее словам. Станислав рассмеялся, обнял ее за плечи, привлек к себе:

– Можем пойти в загс хоть сегодня.

– Да? – обрадованно воскликнула Людмила. – Правда? Можем? Разве солдатам разрешают жениться?

– Я думаю, иногда разрешают. В порядке исключения…

– Но… Они ведь солдаты… Возьмут и отправят вас куда-нибудь?

– Лично меня уже никуда не отправят.

– Но… У тебя нет паспорта.

– У меня есть солдатская книжка.

– Но…

– Хватит «нокать»!

– А… если… а где мы будем жить?

– Вместе жить пока не удастся, – сказал Станислав. – Мы только распишемся – и все. Я буду по-прежнему к тебе приезжать.

– Я согласна, – несколько неожиданно сказала Людмила. – А ты не боишься, что я старше?

– Ты не старше.

– Да? Показать паспорт?

– Ты не старше, – упрямо повторил Станислав. – Меня волнует знаешь что?

– Ну?

– Что мы будем делать с твоим мужем?

– У меня нет мужа, – вздохнула Людмила. – Тот рецидивист, который в колонии, не муж, я порвала с ним тут же… Мы даже с ним не были расписаны. – Она прислонилась к Станиславу. – Теперь ты мой муж.

Вскоре они зарегистрировались.

«Вот и все, Оля…»

– Хорошо, что вы сделали это, – сказала Дильдор Аскаровна, услышав новость.

Свадьбы не было. Они втроем сидели за столом с закусками, выпили шампанского. Людмила была в лучшем своем красном платье (о фате даже речи не заводили); нарядилась и Дильдор Аскаровна; Станислав был в «диагонали» – в парадной форме. Выпив шампанского, Людмила развеселилась, говорила много нужных и ненужных слов.

– Вот я и замужняя женщина. Первый раз в жизни! Веришь? Молодец! Чуть не расписалась с рецидивистом, дура… Сейчас мы с тобой не могли бы… Оленька будет тебя звать папой! Хорошо? Ты не кивай, ты скажи: согласен? Дильдор Аскаровна, он согласен! Ты не бойся, Стасенька, у нас с тобой будет очень-очень много детей… А где ты будешь работать? Ведь их надо всех прокормить. Ты должен получать много денег… Ты будешь получать много денег? Мы поедем к тебе в Россию или останемся здесь? Я вообще-то мерзлячка… Останемся здесь, да? А тому рецидивисту я напишу, чтобы даже близко не показывался. Правда, Дильдор Аскаровна?

В какую-то минуту оставшись со Станиславом наедине, Дильдор Аскаровна сказала, понизив голос:

– Стасик, вы будете думать, что Людмила непутевая, да?

– Что вы! – искрение возразил он.

– Правда, правда. Она иногда говорит и не думает. Такой у нее характер.

– Да-да.

– Но она хорошая.

– Хорошая.

– Очень хорошая она женщина, – продолжала Дильдор Аскаровна. – Я ей тогда сказала: «Зачем тебе этот человек? Он хулиганит и пьет всегда». Она его в дом привела… Я не знаю, где она нашла такого плохого человека.

Вернулась Людмила – и Станислав был рад закончить разговор о человеке, который его нисколько не интересовал.

В конце лета Станислав получил письмо от Вениамина. «Наконец-то я тебя нашел, – писал друг. – Когда увидимся?» Вениамин признался, что не хочет возвращаться домой, что сельская жизнь его не привлекает. Хорошо было бы махнуть на какую-нибудь большую стройку, многие солдаты уезжают на стройки; у него, у Вениамина, теперь новая специальность: в армии он танкист; «на гражданке» может работать трактористом, бульдозеристом, шофером…

Письмо от Вениамина обрадовало Станислава. Он ответил – и завязалась переписка. Когда Станислав подробно рассказал другу о себе, тот ответил: «Отлично! Значит, я приеду к тебе в солнечный Узбекистан, у вас неподалеку как раз большой комбинат строится…» Станислав ответил: «Комбинат строится, но когда это будет?» – «Так я же и хочу на строительство! – пояснил друг. – Осенью я демобилизуюсь, навещу своих, побуду у них до весны, а потом прикачу к тебе… Через год ты демобилизуешься – и ко мне на комбинат. Идет? Жена не будет возражать?»

В апреле приехал Вениамин. Он мало изменился; может быть, лишь его невозмутимость приобрела более выраженный характер. И разговаривал Вениамин охотнее, чем прежде. Раньше он не очень-то разбрасывался лишними словами. Возможно, эта черта в характере Вениамина Барабанова сохранилась, но стала более «невидимой», чем была. Во всяком случае, Вениамин охотно поддерживал разговор, хоть в первое время он преимущественно спрашивал, а Станислав отвечал. Вениамин спрашивал:

– Здесь всегда в апреле такая жара?

– Это не жара.

– Да? А что будет летом?

– Я тебе писал.

– Я подозревал, что у вас не холодно… но… Я думал, что у вас просто все время солнце и тепло… если жара, то только в середине лета…

– Веня, уезжай назад, пока не поздно, – от чистого сердца предложил Станислав. – Мне к жаре пришлось привыкать поневоле, зачем ты будешь добровольно страдать?

– Страдать? Чепуха. Антуан Экзюпери говорил, что не верит в страдания. Ты меня не понял, Стас. Я не боюсь страдать. Просто я удивляюсь…

Вениамин спрашивал:

– Ты доволен жизнью, Стас?

– Конечно.

– И тебе больше ничего не хочется?

– Почему? Есть много вещей, с которыми я хотел бы познакомиться.

– Как ты умудрился жениться?

– Вот так вот.

– Домой после демобилизации не собираешься?

– Только когда устроюсь на работу.

Этот разговор происходил в гостинице, в которой остановился Вениамин на несколько дней.

– Все-таки меня удивляет, Веня, что ты решил зацепиться именно здесь.

– Я тебе все объяснил в письмах, Стас. Я бы все равно устроился где-нибудь в другом месте, только не дома. Но во всех других местах у меня нет друзей, а здесь есть ты. Ведь мы с тобой не чужие?

– Конечно. Но мне придется там изучать какую-нибудь другую профессию.

– Проще ничего не бывает. Ты парень с головой… Я устроюсь, осмотрюсь, приживусь, а когда ты приедешь, все будет ясно.

Из гостиницы Станислав повез Вениамина к Людмиле.

– Люда, это мой друг.

– Очень приятно.

– Вениамин, – сказал Вениамин.

– Людмила, – вежливо ответила Людмила.

– Мы, Людмила, – сказал Станислав, – решили вместе работать на строительстве комбината… Я тебе говорил?

– Ты говорил, но я убей, не знаю, – кем я буду работать там?

– Когда я устроюсь, – сказал Станислав словами Вениамина, – устроюсь, приживусь, потом вы с Олей приедете… Впрочем, до этого еще так далеко! Год целый, а его прожить надо…

– Проживем, – сказал Вениамин уверенным тоном.

– Проживем, – согласился Станислав. – Проблемы нет.

Он действительно был уверен в своих способностях; он был в силах построить жизнь так, как сам этого захочет.

Затем Станислав проводил друга в гостиницу, где они и простились.

– Я думаю, – сказал Вениамин, – что иногда смогу приезжать сюда. По выходным.

– Давай. – Станислав грустил, прощаясь с другом. – Я буду рад. Ты мне сообщай открыткой заранее, и я буду ждать. Меня не всегда могут отпустить.

– Само собой.

Станислав грустил, потому что встреча с Вениамином Барабановым о многом напомнила ему, и в первую очередь об Оле, которая навсегда (теперь он часто повторял эти слова) ушла от него.

Станислав и Вениамин прощались долго, потому что воспоминания продолжались. Вениамин рассказал о том, что был очень удивлен, увидев Юрку – так он вытянулся и такой красавец! И работает – будь здоров.

– Владимира Петровича помнишь? – спросил Вениамин.

– Директора комбината? Как же!

– Он говорит: золотые люди эти Вахтомины. В них – будущее! Это он мне по секрету. И отец, говорит, ихний, Клавдий Сергеевич, железный был человек. Со своими недостатками, правда, не всем нравился, но – железный. Владимир Петрович надеется, что ты вернешься на комбинат.

– Ну да! Нашел спеца…

– При чем здесь это?

– А ты ему сказал, что я женатый человек?

– Разговора об этом не было. Но это его бы и не смутило, я думаю…

Станислав даже на минуту не мог себе представить Людмилу Обухову в деревне Вахтомино. Усмехнувшись своим мыслям, он спросил:

– Бабушку Варвару видел?

– Видел. Поговорил… – На этот раз Вениамин не очень охотно ответил на вопрос друга. – Постарела она.

– Время идет.

– Она, по-моему, не очень довольна твоей женитьбой.

– Что поделаешь?

– Тебе, между прочим, привет от Оли.

– Спасибо. – Станислав ждал, когда Вениамин произнесет имя своей сестры, но не ожидал, что он передаст привет от нее. Спросил: – Ну, как, нравится ей семейная жизнь?

– Не интересовался.

И больше на эту тему друзья не говорили. И вскоре простились – уж не первый раз в этот день. Вениамину предстояло через два дня уезжать на строительство комбината, Станислав вернулся в часть.

Спустя неделю, Людмила устроила Станиславу допрос:

– Это и есть твой друг детства?

– Вениамин-то?

– Не знаю, как его звать!

– Я вас познакомил.

– Я не расслышала… Я не хотела расслышивать, потому что он мне с первого взгляда не понравился.

– Почему?

– Не понравился – и все. Какой-то он… самонадеянный.

– Глупости.

– Что?

– Ошибаешься, говорю. Венька прекрасный человек.

– Тем более. Я не хочу, чтобы ты с ним сдружился еще больше.

Это было что-то новое. Станислав открыл было рот, хотел сказать, что очень удивлен таким заявлением Людмилы, но она уже смеялась – громко, запрокинув голову:

– Ха-ха-ха! Хорошо я тебя разыграла, мой милый солдатик! Правда? – Людмила потрясла головой, будто окунулась только что в воду.

Станиславу не понравились ее слова, и он сказал:

– Все-таки странные у тебя шутки, Люда… Иногда.

– Не обижайся на меня! – Она порывисто обняла Станислава, прижала его голову к своей груди. – Мне иногда так хочется повеселиться, Стасик, а веселиться не с кем. Я же не виновата, что вижу тебя только по выходным дням, да и то не всегда.

– Еще надоем, подожди.

– Нет-нет, не надоешь! Только не запрещай мне иногда шутить, ладно?

– Я не имею права запрещать, ты взрослый человек.

– Замечательно, мой милый солдатик. Но в каждой шутке есть доля правды.

– Ну?

– Знаешь, какая доля правды в моей шутке? Малюсенькая долечка правдочки в том, что мне не хочется, чтобы ты ехал на строительство… – Станислав сделал попытку освободиться из объятий Людмилы, но она не отпустила его. Негромко повторила: – Не хочется, не хочется, не хочется!.. Ты меня простишь, да? Ты меня простишь, что я не хочу этого? Я привыкла к городу, я не хочу на стройку, там жарко, пыльно и придется жить в палатке.

– Почему обязательно в палатке?

– Не в палатке, так в вагончике! Мне рассказывали, я знаю. Я видела в кино… Не хочу!

– Зато потом мы получим квартиру…

– Не хочу, не хочу!

– Понятно, почему тебе не понравился мой друг.

– Понравился! Я пошутила, что не понравился…

– Потому что, – продолжал говорить Станислав, – он зовет меня с собой на стройку.

– Да! Он зовет тебя на стройку, это мне не нравится!.. А так он, может, и хороший человек.

В общем-то позиция Людмилы была ясна. И отношение Людмилы к Станиславу – тоже. В первые дни знакомства с этой женщиной Станислав не мог понять ее; теперь же он, как говорят в таких случаях, видел ее насквозь. Он знал, что Людмиле в жизни не повезло, что она живет трудно, но стоически переносит эти трудности. Но Станислав знал также, что его жена мечтает о красивой и легкой жизни и связывает эти мечты с ним, со Станиславом Вахтоминым, который после демобилизации должен обязательно устроить ей такую жизнь. Взрослая женщина Людмила Обухова оставалась в душе маленькой девочкой; маленькой девочкой она оставалась потому, что, скорее всего, в детстве не удовлетворила все свои детские желания, не могла удовлетворить их по многим причинам, главной из которых была гремевшая где-то далеко от Узбекистана Великая Отечественная война… Людмила в душе осталась девочкой – взрослые дети более стойки, чем взрослые, давно расставшиеся с детством и уже ни во что не верящие – ни в прошлое, ни в будущее. Жаль только, что маленькая девочка Людмила не понимала одного: Станислав тоже не повзрослел настолько, чтобы не мечтать…

«Вот так мы сами создаем проблемы, – думал он. – Проблемы из ничего, из пустоты. Человек живет на Северном полюсе. В пустыне. В космосе. Под водой. И – ничего. Привыкает. Почему же трудно жить в вагончике или в палатке?»

– Между прочим, Люда, там строится город, и он будет получше твоего…

– Никогда! – возразила она. – Никогда там не будет таких деревьев, как у нас. Не хочу! И таких улиц, и парка… Не обижайся на меня, Стасик.

– Я не обижаюсь.

Некоторое время они не возвращались к этой теме, но однажды Людмила упомянула о ней в присутствии Дильдор Аскаровны:

– Представляете, Дильдор Аскаровна, этот вот солдат, – она показала пальцем на Станислава и возбужденно рассмеялась, – этот солдат хочет ехать на строительство комбината цветных металлов! В Учкент!..

– Правда? – Вопреки ожиданиям Людмилы, Дильдор Аскаровна осталась очень серьезна. – Это очень хорошо, Люда, стройка очень большая, там один мой родственник работает, Юсуп Шарипов, он в мастерских где-то… Он говорит, что комбинат будет очень большой. Это под Ташкентом.

– Ну вот, Дильдор Аскаровна! – Людмила капризно надула губы. – Я думала, что вы меня поддержите, а вы наоборот.

– Я разве тебя не поддерживаю? – удивилась женщина, поправляя выбившиеся из-под платка волосы, – я тебя очень даже поддерживаю, конечно надо… – Она взглянула в лицо Людмилы и запнулась. – A-а, я понимаю! Ты не хочешь ехать, да? Правильно я понимаю?

– Конечно, не хочу!

– Мы пока никуда не едем, – сказал Станислав.

– Люда, ты зачем шутишь? – в голосе хозяйки дома появились осуждающие нотки, хоть она и постаралась нейтрализовать их доброй улыбкой.

– Я не шучу, Дильдор Аскаровна.

– Да? Ну, тогда, если вы поедете, мой родственник Юсуп Шарыпов…

– Дильдор Аскаровна, я же сказала: я не хочу ехать!..

– Вах, – узбечка сокрушенно развела руками. – Я совсем не понимаю.

– Дильдор Аскаровна, – вмешался Станислав, – мы просто еще ничего не решили. Понимаете?

– Понимаю.

– Мне еще служить полгода.

– Да-да.

– А там видно будет.

До демобилизации оставались считанные месяцы, и на «старичков» многие командиры смотрели сквозь пальцы. «Старичку» разрешалось делать то, что молодым во сне не приснится. Им разрешалось, например, ходить в столовую поодиночке, опаздывать из увольнений (чем Станислав не преминул воспользоваться), не спать после отбоя… Правда, за все эти прегрешения «старичков» тоже наказывали, но уже чисто для проформы.

В эти оставшиеся до демобилизации дни сомнения доконали Станислава Вахтомина. Если в первое время после женитьбы он и мысли не допускал о том, чтобы вернуться в Вахтомино, то теперь все чаще и чаще «ревизовал» свое решение осесть в Узбекистане. В некоторой степени способствовала этому Людмила, категорически отказавшаяся ехать на новостройку. Но если не уезжать, сумеет ли Станислав подыскать в городе «денежную» работу? Разумеется, он может в любое время устроиться станочником в деревообработку, но даст ли это Станиславу моральное и материальное удовлетворение? Он бы не сомневался, оставаясь одиноким. Но у него была семья, о которой надо заботиться. Своими мыслями Станислав поделился с Людмилой:

– Если мы останемся в городе, что я буду делать?

– Ха! – несколько презрительно ответила она. – Была бы шея, а хомут найдется.

– У меня не очень высокооплачиваемая специальность.

– Ты найди другую.

– Какую другую?

– Любую! У нас здесь и химический завод, и трансформаторный, и «Сантехлит»… Не считая нашей трикотажной фабрики. И… мало ли!

– Поедем лучше к нам.

– Куда?

– Домой. В Вахтомино. В Россию.

– Ну, удивил’ Да ведь мы уже говорили об этом! – искренне воскликнула Людмила. – Я азиатка, а ты зовешь меня в холод. Ты знаешь, какая я мерзлячка?

Услышав слово «мерзлячка», Станислав вспомнил, что разговор о поездке в Вахтомино действительно уже был. И все же он сказал:

– Если тепло одеться – не холодно.

– Нет, даже и говорить об этом не хочу. Ты у нас акклиматизировался, уже привык здесь… Верно? – Людмила замолчала, отвернулась; Станислав успел увидеть на ее лице отражение многочисленных мыслей, которые, видимо, расстроили ее. – И вообще меня удивляет, – продолжала она капризным голосом, – что ты только о том и говоришь, чтобы куда-то уехать.

– Я хочу как лучше.

– И все время портишь мне нервы.

– Ладно, больше не буду.

Но после того, как Станислав принял окончательное решение никуда не уезжать, его еще сильнее потянуло в Вахтомино. Чем быстрее приближался день, когда он снова станет гражданским человеком, тем сильнее тосковал Станислав по родным местам.

Когда состоялась новая встреча с Вениамином, Станислав признался ему, что скучает по дому так сильно, что готов бросить все и сбежать.