Текст книги "Хорошие люди"
Автор книги: Евгений Емельянов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
Глава седьмая
Встречи
Однажды, копаясь на чердаке в старых книгах, Юрий Вахтомин обнаружил тетрадь, на обложке которой большими буквами выведено: «С. ВАХТОМИН. Д H Е В Н И К». Листы в тетради пожелтели, но сохранились хорошо. Так Юрий Вахтомин впервые узнал о том, что его старший брат когда-то вел дневник. Толстая девяностошестилистовая тетрадь была исписана почти вся, и это говорило о том, что Станислав довольно серьезно относился к своему занятию. Сев поближе к свету, падающему из слухового окна, Юрий Вахтомин углубился в чтение.
«…Сегодня весь день идет дождь и холодно. Лучше бы шел снег, потому что когда снег, легко добираться домой… Сегодня я прочитал свое стихотворение Е. И. Она удивилась и спрашивает: „Ты пишешь стихи? Вот не знала!“ Я говорю: „Это только одно“. А она: „Лиха беда начало. Только почему так мрачно, Стасик? Откуда у тебя такие мысли?“ Я не ответил, потому что знал, что она все равно не поймет.» – «Е. И. ничего не понимает, потому что ей приходится думать каждый день совсем о другом… Опять идет дождь… Интересно, что будет, когда нас не будет? Не верится, что все кругом исчезнет. Как это так? Я – и вдруг умру? Я буду такой же, как булыжник. Как линейка. Как мяч. Они лежат и ничего не чувствуют. Я на них смотрю, а они лежат и – все. Странно» – «Сегодня мы с Юркой сняли валенки. Здорово! Идти очень приятно…» – «Е. И. спросила, почему я опять такой хмурый? Она всегда смеется надо мной… Говорит, не надо в моем возрасте так много думать о смысле жизни, это до добра не доведет…» – «…Я спросил: что будет, когда нас не будет? Е. И. сказала: „Ничего не будет…“ Она сама не знает… Этого никто не знает…» – «Здравствуй, моя дорогая тетрадочка, как живешь? Прочитал я тебя и решил: какой я был дурак в пятом классе!.. О смысле жизни думал… Стихи писал… Дурак! Морочил голову Елизавете Ивановне… А думать о другом надо. О том, как жить теперь. А что, если после седьмого пойти работать?..» – «…Я бы никогда не вернулся домой… Он меня ударил – пусть. Переживу. Он отец. Но этим ударом он вышиб из меня трусость… я больше его не боюсь… И никого не боюсь. Хватит» – «…Я утром вспомнил то самое стихотворение. Лежал-лежал, и вдруг вспомнил: „Человек рождается, живет… Дома или вне своей отчизны все равно из жизни он уйдет. Жизни нет. Есть только проблеск жизни…“ Удивляюсь, как мне могла прийти в голову такая белиберда. И причем здесь отчизна? Для рифмы? Дурак…» – «…Почему я не обращал на нее внимания, пока учился в школе? Оля. Ольга… Какое имя! И если бы она только знала!.. У Оли удивительная коса… и глаза: голубые, как небо. Смотрит – и сердце начинает биться. Наверно, В. что-то заметил. Сыграй, говорит, с моей сестрой, мне нужно с матерью поговорить… Конечно, я Оле проиграл. Поставил под удар сразу четыре шашки – и баста. А потом еще раз проиграл…» Последняя запись, сделанная Станиславом, гласила: «Детство кончилось. Все рано или поздно кончается…»
У себя в кабинете Юрий Вахтомин обернул дневник брата в целлофан и спрятал в стол.
Часто Юрий Вахтомин встречался с матерью Оли Барабановой – Софьей Николаевной, которая, правда, по причине своей необычайной полноты все реже и реже показывалась на людях. Софья Николаевна настолько растолстела, что было невозможно понять, как удается ей самостоятельно передвигаться. Если Юрию и приходилось перекинуться с этой женщиной словечком, он обязательно спрашивал: «Что пишет Вениамин?», на что Софья Николаевна неизменно отвечала: «Все в порядке!»
За несколько дней до приезда брата Юрий снова встретил в селе Софью Николаевну:
– Как поживает Вениамин?
– Хорошо. Он ведь теперь инструктор…
– Далеко пошел.
– Скоро приедет… Они все вместе приезжают. И Станислав твой…
– Ага.
– Друзья-приятели…
– Друзья…
– Ладно, пойду я…
– Вам помочь, может?..
– Спасибо, Юра, мне не трудно… – Но, сделав шаг в сторону, Софья Николаевна остановилась: – Скажи, Юра, только честно: твой брат действительно больше не женат?
– Да, Софья Николаевна. Он совсем холостой.
– Что так?
– Вот так.
– Не нужно было ему брать женщину с ребенком.
– Я тоже так думаю.
– И все могло бы быть по-другому.
– Да, Софья Николаевна. Иногда случайность может повлиять на всю нашу жизнь. Стасу не повезло.
– Да-да… Случайности случаются… Интересно, какой он стал?
– Приедет – поглядим.
– Заходите к нам.
– Еще бы! В первую очередь.
Стоял жаркий июльский день, когда Юрий и Марина Фабрициева пришли на станцию, чтобы встретить Станислава и Веню Барабанова с семьей. На перроне они увидели Геннадия Егоровича и Ольгу Геннадиевну. Юрий подошел к ним:
– Здравствуйте!.
– Здравствуй, Юра, – отозвался старик Барабанов. – Тоже встречать?
– Тоже.
Ольга Барабанова дружелюбно улыбалась:
– А где ваша жена, Юра?
– С Петькой осталась.
– Ах, да, я забыла…
Юрий Вахтомин с удовольствием смотрел Ольге в глаза и чувствовал, как поднимается в душе желание сказать ей что-то особенное, что-то такое, от чего люди становятся счастливее. «Эх, Стас! Если бы мог ты знать!..»
Где-то за лесом раздался гудок тепловоза, и Марина Фабрициева взволнованно воскликнула: «Поезд!»
– Едет, – сказал Геннадий Егорович и, прихрамывая, отправился вдоль перрона.
– Вот мы и дождались гостей, – сказала Ольга, и Юрий Вахтомин понял по ее голосу, что она тоже волнуется.
Разве есть на земле люди, которые остаются спокойны, встречая своих близких после длительной разлуки?
Поезд остановился.
На перрон сошел Вениамин Барабанов. Он был в костюме и шляпе. Юрий подивился его незнакомой и солидной внешности; затем Вениамин помог сойти на землю двум маленьким девочкам-близнецам и молодой женщине («Его жена», – тихо прокомментировала Марина Фабрициева). И только после этого показался Станислав. С тем же насмешливым выражением лица и несколько мрачным взглядом – таким Юрий и помнил всегда своего брата. Станислав растерянно улыбался. Наверное, он не ожидал, что его встретит чуть ли не целая делегация. Пока Вениамин и его жена здоровались со своими родными, пока восторженная Ольга тормошила девочек, допытываясь, почему они такие маленькие и очень похожие, Станислав тоже приветствовал встречающих. «Ты все растешь?» – спросил он у младшего брата; сделал комплимент Марине Фабрициевой: «А вы не стареете!»; Геннадию Егоровичу сказал: «И вы здесь! Как послов встречаете нас!»
Шура о чем-то рассказывала Ольге:
– Мы так ехали… Весело… И мои малышки… Весь вагон в них влюбился!
– Хорошие девочки, сразу видно, – согласилась Ольга.
– Оля, здравствуйте! – сказал Станислав (и Юрий увидел его смущение).
– Здравствуйте, Станислав. Как доехали?
– Вера, Надя, не балуйтесь Зачем вы дергаете тетю за платье? – Шурочка попыталась оттащить ребят от Ольги, но безуспешно.
– Вы очень изменились, Станислав, – сказала Ольга. – Я не думала, что вы стали… такой.
– Еще бы! Вы тоже. А где ваша коса?
– В прошлом! – Ольга взбила прическу.
– Поедем на автобусе? – спросил Геннадий Егорович.
– Конечно, папа. – Кивком головы Ольга указала на чемоданы. – Вон сколько багажа…
В автобус набилось много пассажиров, и поэтому до самого села – два километра – пришлось ехать молча. На конечной остановке простились.
– Стас, я к тебе завтра забегу…
– Мы вместе забежим, Станислав! – сказала Шурочка.
– Буду ждать.
– И мы вас ждем в гости, – сказал Геннадий Егорович.
– Обязательно приходите, – поддержала Ольга отца.
Вера и Надя весело щебетали:
– Что ли мы будем жить в другом доме?
– Разве дядя Стасик не с нами будет жить?
– Нет-нет, – рассмеялась Шурочка. – У дяди Станислава свой дом есть!
За это время Марина Фабрициева не произнесла почти ни одного слова, если не считать приветствий, которыми она обменялась с гостями.
Теперь, когда они втроем направились в деревню, Марина Семеновна сказала:
– Замечательные у Вениамина девочки.
– Да, – кивнул Станислав. – Оторви головы. Носились по всему вагону, как черти, пассажиры их закармливали всякими вкусными вещами…
– И жена у Вениамина хорошая, видно…
– Да.
Юрий Вахтомин вслушивался в голос брата, и что-то не нравилось ему в этом голосе. Что? Или, может, все дело было не в голосе, а в том, что Юрий ожидал увидеть более веселого и разговорчивого Станислава?
Пока же он видел только, что Станислав не до конца преодолел свое смущение, что он почему-то скован. Или это от усталости?
– Долго вы ехали? – спросил младший брат.
– Трое суток.
– Долго.
– С пересадками…
– Летели бы самолетом.
– Шурочка воспротивилась. Ей хотелось поездом…
Скован Станислав был и тогда, когда знакомился с Леной, и когда поднял на руки и поцеловал маленького Петю.
Ужинали в саду, где кусты смородины были усыпаны ягодами.
– Уж не ты ли садоводством занялся?
– Я. С легкой руки Павла Павловича.
– Моего дедушки, – пояснила Лена.
Марина Семеновна то и дело вставала из-за стола, чтобы отнести одно и принести другое. Лена помогала ей. Наконец, на столе остались лишь самовар да чайные чашки. Теперь уже и Марина приняла участие в общем разговоре.
– И надолго ли вы в отпуск, Станислав?
– Не надо мне «выкать», Марина Семеновна! Мы с вами столько лет знакомы…
– Да-да, – поддержал Юрий старшего брата. – Вы нам как родная.
У Марины Фабрициевой заблестели глаза. Она вскочила с места:
– Я же варенье забыла!
– Не надо, – в один голос сказали братья, но женщина быстро скрылась в доме.
– Она молодец, – сказал Юрий.
– Мы пропали бы без нее, – сказала Лена.
– Я рад, что она с вами, – сказал Станислав.
Юрий Вахтомин не мог отделаться от ощущения, что Станислав действительно стал другим человеком. Дело не в том, что он изменился внешне; дело в том, что старший брат вел себя несколько иначе, чем Юрий ожидал от него. Можно было сделать предположение, что Станислав недоволен чем-то, но ведь Станислав приехал не в гости. Он у себя дома.
Марина Семеновна принесла варенье. Сказала:
– Я так рада, что вы все в сборе! Жаль только, что ты без жены, Стасенька.
Юрий Вахтомин поспешил возразить:
– Это не большая беда.
– Конечно, конечно, я ничего не говорю, – смутилась женщина.
– Главное, что Станислав сам приехал, – сказала Лена.
Когда поздно вечером братья остались одни, Юрий сказал:
– Я тебя не узнаю, Стас.
– Что так?
– Ты какой-то… скучный, что ли… Как будто чем-то недовольный… Или скован…
– Да нет, все в порядке.
– Не все…
– Это от встречи с родным домом. Дым отечества и все такое. Много разных воспоминаний…
– Хорошо, если только поэтому.
– Поэтому, поэтому… Тебе не понять, ведь ты из дома не уезжал.
– Еще как уезжал! Я очень часто бываю в командировках.
– Командировка – ерунда…
– Очень часто, говорю же! Иногда по полмесяца. И дольше.
– Брось, Юра. Это все не то. Попробуй уехать хотя бы лет на пять, а потом вернись. Вот тогда поймешь меня.
– А ты, наоборот, не уезжай отсюда больше. И все будет хорошо.
– И жить с вами?
– С кем же еще?
Станислав коротко и безрадостно хохотнул:
– Исключено, Юра!
– Я бы на твоем месте именно так и поступил. Дом большой. Люди вон по нескольку семей живут в квартире, а мы – как боги.
– Вот и хорошо…
– Хорошо, да не очень.
– Что так?
– Сказать?
– Скажи.
– Мне становится немного не по себе, когда я думаю, что ты до сих пор мотаешься по общежитиям.
– Ничего страшного.
– Сколько тебе лет?
Станислав поморщился, пятерней провел по своему лицу, помассировал щеки. Вздохнул:
– Разве в этом дело?
– В этом – главное.
– Даже старики живут в общежитии, если хочешь знать. Что поделать, если так складывается жизнь.
– Может, ты напрасно разошелся со своей женой?
– Значит, здесь ты устроил себе кабинет, – сказал Станислав, не отвечая на вопрос. – Неплохо…. – Он достал с полки книгу. – О, «Все о футболе»! Кстати, ты не стал марафонцем или футболистом?
– Ты тоже им не стал.
– Я не так хорошо бегал, как ты.
– Ты не ответил на мой вопрос, Стас, – Юрий Вахтомин подчеркнул слово «мой».
– Я тебе писал.
– Значит, об этом не писал. То есть, ничего конкретного.
Станислав сказал:
– Моя частная жизнь не должна никого интересовать.
– Можешь не отвечать. Только мне эта твоя жизнь не нравится. Я же брат твой!
– Мне тоже кое-что не нравится в других людях, Юра. Но я стараюсь молчать.
Юрий Вахтомин не думал, что ему придется вести с братом такой откровенный разговор. Он не думал, что станет говорить брату то, что обычно не должно обрастать плотью слов.
Рассматривая какой-то эскиз, попавшийся ему под руку, Юрий сказал:
– Женись на Ольге….
– Вот. Еще один адвокат.
– Она одинока, и ты – тоже.
– Конечно. Только между нами, если хочешь знать, расстояние в пятнадцать лет.
– Его можно сократить при желании.
– Тебе-то что проку от этого?
– Мне не очень весело, говорю же. Когда думаю, что ты один затерялся где-то в песках Средней Азии…
– Я живу в столице. В Ташкенте. Парки, сады, скверы. Трамваи. Театры. Музеи. Фонтаны…
– Все равно…
– Ну, я женился на Ольге. А что дальше? Где мне работать? Чем семью кормить?
– Придешь снова к нам…
– К тебе в цех?
– Хотя бы. А что?
– Ничего. Давай лучше спать… Дорога уматывает, знаешь…
– Ладно, поговорим потом, – Юрий собрал с дивана книги, которые валялись на нем. – Сейчас постель тебе принесу… Ничего, что диван? Не жестко?
– Глупости… Только ничего не говори больше. На эту тему не надо.
– Как хочешь.
– Да.
– Как хочешь, Стас. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Ночью Юрий слышал, как ворочается в кабинете с боку на бок старший брат. Если Станиславу не спится в родном доме, – подумал младший Вахтомин, – значит… А что «значит», не знал.
Утром Юрий Вахтомин сказал брату:
– Хочешь почитать дневник?
– Ты ведешь дневник?
– Зачем я. Это ты его вел когда-то.
Станислав оживился:
– Неужели мой дневник?
– Твой.
– Где ты его раскопал?
– На чердаке.
– Хм… Неси сюда.
– А вон он, в ящике стола. Ты пока почитай, а я пойду покурю…
Перед тем, как уйти на работу, Юрий зашел в кабинет. Старший брат продолжал читать дневник.
– Ты только одну тетрадь нашел? – спросил Станислав.
– Только эту… А что, еще было?
– Была одна…
– Можно будет покопаться.
– Специально зачем… – Захлопнув тетрадь, Станислав некоторое время смотрел на нее грустными глазами. – Почему человек всегда жалеет о детстве? – спросил он.
– Ну… как же… Детство все же. Самое беззаботное время.
– Разве у нас с тобой мало было забот тогда?
– Наверное, мы не придавали им большое значение.
– Смерть матери, смерть отца…
– Это совсем другое. Не сравнивай. А детство есть детство. По-моему, мы жалеем о том, что уже никогда не вернется тот особый мир, который окружал нас в детстве. И в детстве мы не думали о том, что жизнь скоротечна.
– Да, конечно… Очень она скоротечна, наша жизнь…
– Ты когда собираешься в гости к Барабановым? – без всякого перехода спросил младший брат.
– Не знаю… Не очень-то меня туда тянет. – Затем Станислав добавил: – Но идти все равно придется. Венька с шеи не слезет.
– Конечно.
– Тогда пойдем завтра.
На другой день после обеда Вахтомины собрались в гости к Барабановым.
Софья Николаевна и Геннадий Егорович встретили их очень любезно.
– Какие у нас гости сегодня! – радостным голосом сказала Софья Николаевна. – Оленька, Веня! Гена, где ты там? Встречай гостей!
– Ну, Станислав, ну и ну! – Геннадий Егорович потряс его руку. – Вот ты какой стал! На станции вроде бы показалось, что… – он оборвал себя. – Когда же ты был здесь последний раз?
– Давно.
– Ну-ну… Значит, восстанавливаешь Ташкент? Героический город, ничего не скажешь. Читал много. Молодцы ташкентцы. Завидую тебе…
– Давай, Стас, давай, проходи. Забыл, что ли, чем был для тебя этот дом когда-то? Если так, то… – Вениамин – не договорил.
Софья Николаевна перебила его:
– Веня, помоги накрыть на стол! Что же ты не предупредил, что гости будут?.. Оленька, доченька, посмотри там в холодильнике мясо, мы быстренько чего-нибудь…
Как обычно происходит в таких случаях, никто никого не слушал, зато говорили почти все. Правда, Станислав молчал, и Юрий видел, что брат смущен – более сильно, чем это было на станции два дня тому назад. Видел Юрий и то, что Ольга Барабанова тоже смущена – об этом говорило ее поведение: она послушно и с большой поспешностью отправилась за мясом – это дало ей возможность временно покинуть компанию.
– Пожалуй, я тоже помогу, – сказал Геннадий Егорович, делая шаг к двери, за которой находилась кухня.
– Сиди уж! – Софья Николаевна взяла Юрия под руку. – Мы и сами управимся.
– Я тоже могу помочь, – сказал Станислав.
– Нет-нет, Стасик, что ты, ни в коем случае, – очень вежливо сказала Софья Николаевна.
Юрий Вахтомин скучал, как всегда скучал в гостях. И мечтал о той минуте, когда можно будет снова засесть у себя в кабинете со своими книгами. Но когда это будет? Пока что он сидел за столом, уставленным закусками и бутылками.
– Я сегодня чертовски рад, – сказал Вениамин, поднимая рюмку, – тому обстоятельству, что мы собрались в этом доме. Этот дом видел всякое – и хорошее и плохое. Но я предлагаю выпить только за хорошее. Я предлагаю выпить за нашу встречу!
Следующий тост провозгласил Юрий Вахтомин:
– Я предлагаю выпить за взаимопонимание…
Пришлось «выступить» и Станиславу.
– За все хорошее, – сказал он. – Я тоже очень рад, что снова нахожусь в этом доме. За здоровье его хозяев – Софьи Николаевны, Геннадия Егоровича и Ольги!
И вскоре беседа стала неуправляемой.
– …Если ты хочешь знать, Стас, работы у нашего отдела хоть отбавляй…
– …И вам, Ольга, не жалко ваших больных?..
– …Плиссе мне нравится, но в некоторых случаях…
– …Но когда ему пора ложиться спать, мы стараемся, чтобы…
– …Не только на Желтом руднике, но и на медеплавильном заводе…
– …У нас нечего делать тем, кто сачкует…
– Не желает ли молодежь немного потанцевать? – это предложил не очень-то уверенным голосом Геннадий Егорович и виноватыми глазами посмотрел на Софью Николаевну.
– Конечно, папочка! – быстро сказала Ольга. – Пусть молодые потанцуют!
Софья Николаевна хотела сказать что-то мужу, но, услышав последние слова дочери, произнесла нарочито осуждающим голосом:
– А ты что, разве не молодежь?
– Для танцев я уже старая.
– Вы не старая. – Юрий Вахтомин смотрел на Ольгу очень благожелательно. Добавил: – Стас, приглашай Ольгу!
Софья Николаевна повернулась к мужу:
– Что же ты не играешь?
– Я – один момент!
Геннадий Егорович поспешно встал и заковылял за гармошкой. Его не надо было просить дважды. Геннадий Егорович принес гармошку, и в комнате полились звуки вальса.
Станислав, помедлив, встал из-за стола и подошел к Ольге:
– Может, действительно тряхнем стариной?
– Почему бы и нет? Вон и мама утверждает, что я не старая…
– Правильно утверждает… И очень красивая, – осмелел Станислав.
– Спасибо за комплимент. Между прочим, мы с тобой танцуем второй раз в жизни, – сказала Ольга.
– Неужели? А когда – первый раз?
– Забыл?
– Хоть убей…
– У тебя на дне рождения. Твой отец еще живой был… Вспомнил?
– Отец еще был женат?
– На Марине Фабрициевой.
– Помню! Тогда ты первый раз вошла в наш дом. У тебя светлая голова. Это же было… что-то около… пятнадцати лет тому назад.
– У меня и должна быть светлая голова, – Ольга чуть заметно улыбнулась. – Я врач.
– Да, но врачом ты уже стала…
– …после того, как заимела светлую голову, да?
– Я расстроился, когда ты вышла замуж.
Она спокойно сказала:
– И поэтому сразу женился?
– И поэтому – тоже.
– Людмила была красивая?
– Красивая… Кто тебе сказал ее имя?
– Марина Семеновна.
– Понятно.
– Ты ее не ругай…
Софья Николаевна, опершись локтями о стол и подперев ладонью подбородок, с неприкрытым любопытством смотрела на единственную танцующую пару – на Станислава и Ольгу. Что было на уме у хозяйки дома? Этого не знал никто.
Глава восьмая
Станислав Вахтомин, Ольга Барабанова и все остальные
И тот же лес, и та же река, и тот же мост через реку. И та же деревня. Зато в селе появились новые здания – четырех– и даже пятиэтажные, а по автомагистрали, которая разрезала село пополам, неслось в обоих направлениях значительно больше машин, чем раньше. В прежних своих границах остался комбинат, но только на его территории стало потесней; по словам брата, построено несколько новых цехов и складов готовой продукции. Комбинат, в глазах Станислава, оказался маленьким предприятием, значительно уступающим по размеру Ташкентскому, на котором он работал. Меньше всего изменений коснулось деревни Вахтомино. Те же, что и раньше, фамилии, те же соседи. Многие старики, правда, поумирали, сверстники поразъехались, дети выросли, и теперь со Станиславом здоровались совершенно незнакомые ему молодые люди.
– Неужели это ты, Лерочка?
– Я, дядя Стасик!
– А это кто с тобой?
– Моя младшая сестра. Вы ее не знаете. Люсенька…
– Дядь Стас, добрый день!
– Здравствуй…те.
– Не признали меня?
– Честно сказать…
– Белоликова я!
– Ира?
– Жанна!
– Какая ты стала…
За деревней – то же футбольное поле, даже (ему это показалось, конечно) те же ворота футбольные.
Почти ничего не изменилось и дома: те же комнаты, много старой мебели. В кабинете у Юрки – письменный однотумбовый стол, маленький и аккуратный. На столе лампа и пишущая машинка, всевозможные эскизы, тетради с записями, чертежные инструменты. На стенах – полки с книгами. Станислав проникся уважением к Лене – жене брата, сдержанной и серьезной. Она дружит с Мариной Фабрициевой, разговаривает с ней ласково и уважительно – так разговаривают с людьми, которых любят. Основные заботы по хозяйству – на плечах Марины Семеновны. Приготовить обед, прибрать в комнатах, покормить кур, принести воды из колодца – это обязанности, которые она добровольно взяла на себя. Когда Лена свободна – они работают по дому вдвоем. И кто бы мог подумать, что Марина Семеновна Фабрициева станет полноправной хозяйкой в этом доме?
Станислав увидел, что в доме его младшего брата царят мир и покой. Можно не волноваться за своих близких. И спокойно работать в Ташкенте, не думая о том, что на родине не все благополучно. Можно было не приезжать – он стал лишним в доме своего детства. И пусть близкие люди не уверяют его в обратном…
Станислав думал, что если даже по той или иной причине он и решил бы остаться в родных местах, вряд ли бы у него хватило духу мозолить глаза младшему брату и его жене. Но такие мысли посещали Станислава лишь до одного определенного момента – до того мгновения, пока он не начал танцевать с Ольгой Барабановой.
И это случилось вчера.
О чем они говорили с Ольгой? Это трудно вспомнить, потому что Станислав волновался в те минуты и часто произносил совсем не то, что думал, и часто отвечал невпопад на ее вопросы, и был скован тем обстоятельством, что на него (на них с Ольгой) смотрело много пар глаз, одна из которых принадлежала Софье Николаевне – той самой Софье Николаевне…
– Между прочим, мы с тобой танцуем второй раз в жизни…
– Неужели? А когда – первый раз?
– Забыл?
– Хоть убей…
– У тебя на дне рождения…
Он вспомнил все – и даже то, о чем хотел бы забыть… А когда на одно лишь мгновение к нему пришла мысль, что, собственно, теперь ничто и никто не препятствует ему в том, чтобы «завоевать» Олю, он испугался. Потому испугался, что Ольга Барабанова была вполне сложившейся личностью. А Станислав Вахтомин на пороге своего тридцатилетия чувствовал себя таким же несерьезным, как в юности. Он по-настоящему сомневался в том, что делает полезное дело; зато он не сомневался, что отстал в развитии от всех своих сверстников.
И может ли он теперь сказать, что не случилось ничего особенного? Станет ли он теперь серьезно утверждать, что в жизни не существует серьезных проблем?
– Как тебе понравилась Ольга Геннадиевна? – спросил младший брат, когда они вернулись домой.
На такой вопрос можно было бы и не отвечать; возможно, если бы братья были одни, Станислав ничего не стал бы говорить. Но рядом с младшим братом стояла его жена, которая, правда, неодобрительно покачала головой, когда Юрий задал свой вопрос. И поэтому Станислав ответил:
– Хорошая женщина.
Поздно ночью, когда все в доме спали, Станислав читал свой чудом сохранившийся дневник.
В популярной песенке из кинофильма «Весна» поется о том, что «любовь никогда не бывает без грусти, но это приятней, чем грусть без любви». Очень хорошие слова. Это приятней. Станислав грустил. На память пришли вдруг такие маленькие по тем временам события, которые, как он думал, никогда не будут играть роли в его жизни. Но теперь все было важно. Все! Дневник помог ему восстановить в памяти образ девушки, которую он любил когда-то (если это была любовь).
Утром пришел Вениамин:
– Ну что, ребята, какая у вас программа на сегодняшний день?
– Лично наша программа, – ответил Юрий, взглянув на часы, – срочно бежать на комбинат.
– В кои-то годы родной брат на побывку приехал, а он – на комбинат!
– Такова жизнь, Веня.
– Да брось ты! Что я, жизни не знаю? Ты мог бы спокойненько взять дней десять без содержания. И тогда бы мы…
– И тогда мы что? – спросил Юрий, намазывая масло на хлеб.
– И тогда мы смогли бы, скажем, порыбачить… Стас, ты как? – Чего молчишь?
– Можно и порыбачить…
Отпуск продолжался.
Но уже через неделю Станислав начал испытывать скуку – в течение одной только недели он насытился праздностью. Рыбалка, о которой они с Вениамином мечтали, наскучила им в первый же день, потому что был ветер, по воде шла волна и рыба не клевала. А больше нечем было заняться.
– Приходи к нам, – предложил Вениамин, – что-нибудь придумаем…
– Зайду как-нибудь… Ольга днем работает, наверно?
– А ты что, боишься Ольгу?
Станислав помолчал. Он действительно побаивался теперь Ольгу Барабанову, и не потому, что она была привлекательной женщиной (хотя, в некоторой степени, и поэтому – тоже), а потому, прежде всего, что Ольга – взрослый человек, а он – мальчишка. Но Вениамин этого не поймет, потому что он слишком прямолинеен. Вениамин шагает по жизни легко и уверенно. Свое он держит крепко – не отнять! Если он верит во что-то, то верит по-настоящему; сомнения не теребят его душу. В юности, когда друзья трудились бок-о-бок, Станислав всегда удивлялся уверенности Вениамина, хоть Станислав и в себе был уверен в те годы не меньше. Вениамин недолго искал себя. Он приехал к другу в Узбекистан, посмотрел и – остался. И спокойно живет. Иными словами, брат и сестра Барабановы состоялись как личности, Станислав Вахтомин – нет. Еще бы ему не робеть перед Ольгой.
Тем не менее, Станислав знал, что навестит Барабановых – и не один раз.
Если в первое время после приезда на родину Станислав испытывал скуку, то вскоре он примирился с жизнью в деревне. И не только примирился, но и с возрастающим интересом начал смотреть по сторонам. Так бывает всегда, когда человек надолго уезжает из дома – и вдруг снова посетит родные места. Сначала – радость встречи с детством, потом – тоска по привычному укладу жизни, оставшемуся очень и очень далеко; тоска в свою очередь сменяется вспыхнувшим вновь страстным желанием никогда не расставаться с родиной, потому что здесь… родина: и река… и воздух… и небо… и ромашки… и тропинки в лесу… и люди, люди – что за люди! – и старая школа на окраине села. И теперь уже отпускник с возрастающими сожалениями думает о том, что пройдет всего несколько дней – и ему придется покинуть все то, что он любил в детстве, к чему был так сильно привязан и с чем соприкоснулся снова.
Итак, через неделю после приезда в Вахтомино Станислав приободрился, осмотрелся по сторонам и решил сделать кое-какие визиты. Разумеется, прежде всего он отправился к Елизавете Ивановне, которая одиноко доживала свои дни в небольшом домике на окраине села возле школы.
Старушка долго всматривалась в лицо гостя, но так и не узнала в нем «бунтующего» Станислава Вахтомина. Он назвал себя.
– Стасик Вахтомин? – пронзительным голосом старого человека, который плохо слышит, переспросила Елизавета Ивановна. – Как же не помнить! Очень хорошо помню… Вон ты какой солидный стал!.. Большую должность занимаешь?
– Я – Станислав, Елизавета Ивановна.
– Ну вот, я и говорю. Я ведь всегда верила, что из тебя выйдет толк. И брат твой… тоже… Я все помню!.. Стихи писал когда-то… больно заумные, правда…
– Стихи – это я! – более громко сказал Станислав.
– Да-да… И все про жизнь да про смерть…
«Она и видит плохо, не только слышит», – подумал Станислав. Перед ним стояла маленькая седоволосая старушка с выцветшими глазами, и рассказывала о том, что было, и о том, чего не было.
Вот чем становимся мы на склоне лет. Природа, наделив человека сознанием, не дала ему богатырского здоровья. Как хорошо жить крепким и духовно и физически от начала и до конца! И никогда не болеть.
Младший брат, узнав о походе Станислава к Елизавете Ивановне, сказал:
– Что же ты меня не предупредил? Пошли бы вместе… Она ведь… потеряла реальность…
И это было больно слышать.
Все эти дни Вениамин не давал другу покоя:
– Что ты, Стас, в самом деле! Все тебя ждут, а ты не заходишь.
И он направился в гости. Ольги дома не оказалось, и этот факт несколько успокоил Станислава.
– Здравствуй, Станислав, – сказала Софья Николаевна. – Я рада, что ты пришел… Странно, как время меняет нас. Я помню, ты был очень симпатичным мальчишкой, а стал настоящим мужем.
– Да-да, Стасик… Молодец… – поддержал жену Геннадий Егорович. – Очень ты стал мужественным…
– У тебя, небось, интересы теперь другие, – продолжала Софья Николаевна, улыбаясь одними губами. – В Ташкент сильно тянет? – Женщина поздоровалась с ним за руку, снова опустилась в кресло, причем сделала это с трудом. Легкое чувство жалости к Софье Николаевне шевельнулось в душе Станислава и исчезло. – А мы вот теперь, – продолжала говорить хозяйка дома, – совсем старые стали. И ноги не держат, и одышка… Что делать, наш век кончается.
– Ну, вы еще… – хотел было возразить Станислав и замолчал, потому что Софья Николаевна сделала протестующий жест рукой, как бы желая сказать: «Не надо об этом!»
Она сказала:
– Ничего мы уже не еще, Стасенька. От нас осталась одна видимость. Веню не встретил? Он отправился за хлебом… Ты бы лучше рассказал о том, как живешь в этом своем Ташкенте. Не очень мучаешься от жары? Веня вон, так тот все время хвастает, что ему не жарко. Потому что у него, мол, смуглая кожа. А как ты? Не очень мучаешься?
– Не очень.
– Веня говорит, что это вы его затащили в Среднюю Азию, – сказала Шурочка. – Правда?
– Он сам приехал.
– Что у вас там за Азия такая, – несколько ревнивым тоном произнесла Софья Николаевна.
– Такая вот, – весело откликнулась Шурочка.
Станислав с удовольствием взглянул на нее. Несмотря на то, что Шура родила двух девочек, она оставалась такой же стройной, какой он увидел ее однажды, такой же румянощекой и не менее веселой и жизнерадостной. Она относилась к тому типу людей, – давно уже решил Станислав, – к тому типу женщин, которые живут интересами своих мужей и считают, что важнее того дела, которое они делают, на свете не сыскать. Вениамин в письмах другу, как правило, упоминал имя своей жены. Было ясно, что Шурочка не только умеет привязываться, но и привязывать. Вениамин нашел то, что ему было нужно. С такой женой он не пропадет. Он может смело отдаваться партийной работе, зная, что у него надежные «тылы». Станислав немного завидовал другу – чуть-чуть! Но эта маленькая зависть причиняла большую боль: маленькая зависть лишний раз напоминала Станиславу о том, что сам он по-прежнему на распутье.
