Текст книги "Хорошие люди"
Автор книги: Евгений Емельянов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
– О, господи, Юра! Зачем вы бежали на станцию?
– На поезд. Стасик бежал, чтобы не опоздать на поезд, а я бежал, чтобы проводить…
– Проводить Стасика? Куда?
– На поезд, говорю…
– Зачем?
– Он уехал.
– Куда?
– В Дементьево.
– Зачем?
– Папа ему кулаком губу разбил и хотел выгнать из дома, а Стаська взял и сам убежал.
– Убежал! – Тамара Акимовна поднялась со стула. Она не знала, что предпринять. Она бросилась было в спальню – переодеться, но передумала, вернулась, остановилась возле зеркала, лихорадочно поправила прическу, снова побежала в спальню, вынесла оттуда чистое полотенце – Юра, в сенях умывальник, иди вымой лицо. – И пока Юрка умывался, успела все же переодеться и в ожидании остановилась посреди комнаты. Потом, когда Юрка снова появился перед ней, она увидела, что он ничего не смыл, но уже было некогда удивляться чему-нибудь. – Бежим на станцию, Юра!
– Поезд уже ушел, говорю же.
– Все равно бежим.
Станция находилась примерно в полутора километрах от села. Юрка семенил рядом с Тамарой Акимовной, на ходу рассказывая подробности:
– Папа пришел, поругался со Стаськой, а потом ка-а-ак даст ему в челюсть! Кровь даже шла, а губа вот такая стала…
Вахтомин бьет детей! Это открытие поразило Тамару Акимовну: в первые минуты она не могла собраться с мыслями и дать название чувству, которое захлестнуло ее. Но теперь, когда не надо было суетиться и делать одновременно несколько дел, когда только одна цель занимала мысли – поскорее прийти на станцию и сообщить в отделение милиции о бегстве Станислава, – теперь легко нашла Тамара Акимовна название захватившему ее чувству – это было чувство утраты. Она утратила человека, которого придумала.
Юрка продолжал рассказывать:
– Когда он ушел, бабушка дала Стаське записку и сказала, чтобы он ехал в Дементьево, где живет ее знакомая. И пусть он там несколько дней пробудет. А потом приедет. Бабушка Варвара сказала: «Пусть этот брандохлыст перебесится. Его надо обуздать».
– Хорошая у вас… бабушка.
– Хорошая, – кивнул Юрка.
– А когда… – Тамара Акимовна бросила взгляд на мальчишку, на его лицо и передумала говорить что-либо еще. Все было ясно и без дополнительных вопросов.
Чувство утраты было болезненным. Хотелось плакать. Она схватила и крепко сжала Юркину руку.
В линейном отделении милиции Тамару Акимовну заставили написать заявление, спросили о приметах Станислава.
– В чем он был одет?
Тамара Акимовна посмотрела на Юру, и тот ответил:
– Стаська в белой рубашке и брюках.
– А на ногах?
– Туфли.
– Особые приметы есть?
Тамара Акимовна пожала плечами:
– По-моему, нет.
Дежурный – молодой сержант – с удивлением посмотрел на нее, оторвавшись от своих записей:
– Но вы же мать!
– Нет.
– Кто же вы?
– Знакомая.
– А где мать?
– Ее нет… Есть отец, но он работает ночью и ничего не знает, – соврала Тамара Акимовна, чтобы покончить с лишними вопросами.
– Где мальчик живет?
– В Вахтомино.
– Тогда пока все.
Они отправились в обратный путь. Теперь уже не надо было спешить, и Тамара Акимовна отдалась во власть новых мыслей и чувств. Вот оно что, – эта фраза вертелась в голове и означала очень многое. Она хранила в себе всю информацию, которая поступила в мозг за последние часы. Вот оно что.
– Теперь они его арестуют? – голос Юрки был бодр и весел.
– Арестуют.
– И посадят в тюрьму?
– В тюрьму? – Она наморщила лоб, пытаясь понять, о чем ее спрашивают. – Нет, в тюрьму не посадят.
После продолжительной паузы Юрка попросил:
– Тетя Тамара, не говорите Стаське, когда его привезут, что я вам все рассказал…
– Почему?
– Потому что я дал честное слово, что никому ничего не скажу.
– Вот как! Почему же ты не сдержал своего слова?
Юрка опустил голову:
– Потому что если бы меня отец спросил, я бы не сказал. А когда вы спросили, я не мог врать.
– Правильно, Юра. Врать нельзя. Но и честное слово надо держать, раз ты его дал.
Юрка снова помолчал.
– Если бы я вам ничего не сказал, Стаську бы ни за что не поймали.
Тамара Акимовна впервые за все время улыбнулась:
– Все равно поймали бы.
Они пришли в село, и Тамара Акимовна увидела на крыльце своего дома Клавдия Сергеевича. И только теперь ощутила усталость. Тамара Акимовна подумала, что сейчас Вахтомин начнет расспрашивать ее о случившемся, о том, почему она идет откуда-то с Юркой. И действительно, Вахтомин резко соскочил с крыльца:
– Где вы были, Тамара Акимовна?
Она молча подошла к двери, вставила ключ в замок и холодно ответила:
– Я сообщила о Станиславе в милицию. – Замок щелкнул и открылся. – Вы, Клавдий Сергеевич, идите к себе в деревню. До свидания. Только разрешите, пожалуйста, Юре эту ночь переночевать у меня.
– Но почему…
– Я очень устала, Клавдий Сергеевич. Завтра поговорим. Я прошу вас – идите домой.
Вахтомин топтался на месте, не зная, как поступить. Хриплым голосом выдавил из себя:
– Юрка, ты хочешь остаться, что ли?
– Да, папа.
Тамара Акимовна не видела в темноте выражения лица Вахтомина, хоть и знала, что оно, как всегда, мрачно и неизменчиво.
– В таком разе, до свидания, Тамара Акимовна, – в голосе Клавдия Сергеевича проскользнули вежливые нотки, – этим он хотел показать, что нисколько не обижается и все понимает.
Тамара Акимовна и Юрка скрылись в доме; Вахтомин, помедлив, покинул двор, закрыл за собой калитку на крючок, привычно сунув руку в щель. Отошел немного в сторонку, остановился; прислонившись к дереву, начал смотреть на освещенные окна. Гнева на сына не было, но низкая мысль стучала в висках: поймают Станислава – и надо немедленно отправить его куда-нибудь. Пусть поедет в техникум или в ремесленное училище. Уж там-то выбьют дурь из головы. Убежал! И матушка способствовала его побегу. Ах, ты, мать!
Вахтомин еще некоторое время смотрел на окна и, когда свет в доме погас, отправился в деревню.
Глава третья
Станислав Вахтомин
Когда Станислав подошел к кассе и попросил, чтобы ему выбили билет до станции «Роща» на самый ближайший поезд, ему ответили, что самый ближайший и последний в этот день поезд – скорый, и следующей остановкой будет город Тамбов.
– Тогда дайте мне билет до Тамбова, – попросил Станислав и выдержал удивленный и немного подозрительный взгляд старика-кассира.
Пока Станислав покупал билет, Юрка ждал старшего брата на перроне и смотрел в ту сторону, откуда должен был прийти поезд. Всю дорогу до станции братья бежали по шпалам – это был наиболее короткий путь.
Они бежали по шпалам, и Станиславу все время чудились далекие паровозные гудки; Станиславу казалось, что их нагоняет тот самый поезд, который ему нужен, и если Станислав опоздает на него, то ему вряд ли удастся уехать. Мимо них промчался один поезд, но это был товарняк. Станислав и Юрка дали составу дорогу, спустившись на несколько шагов вниз по насыпи, а потом с новыми силами бросились догонять его и почти догнали, потому что товарняк остановился на станции. Именно в это время Юрка споткнулся и упал, а когда поднялся, руки его и лицо были измазаны чем-то черным – наверное, угольной пылью. Товарняк стоял на станции не больше минуты, а потом снова начал двигаться вперед и скоро исчез, и только шум убегающего в неизвестность состава некоторое время еще доносился до ушей ребят.
– Ты весь черный, – сказал Станислав брату. – В зал ожидания не заходи. Стой здесь.
– Давай, я тоже поеду к Любовь Матвеевне? – Юрка произнес эти слова хитрым голосом, в котором шутливый тон перемешивался с серьезным. Было ясно, что если Станислав согласится взять брата с собой, Юрка нисколько не поколеблется в вопросе: ехать или нет.
– Тебе нельзя, – твердо сказал Станислав. – Ты должен остаться, потому что ты еще пацан.
– Ты тоже пацан.
– Все равно. – Станислав искал такой довод, которым можно было бы убедить брата. И сказал: – Ты поедешь в следующий раз. Когда накопишь полную копилку, как у меня. Договорились?
Юрке это предложение понравилось:
– И ты будешь меня провожать?
– Само собой. Значит, так: ты стой здесь, карауль мой поезд, а я пойду за билетом.
Купив билет, Станислав застал брата на том же месте.
– Стась! – Юрка возбужденно схватил брата за рукав. – Скорей! Поезд идет!
Потом, когда Станислав садился в свой вагон, Юрка сказал:
– Привет Любовь Матвеевне. Скажи, что я тоже скоро приеду!
– Привет Тамаре Акимовне! – вспомнил Станислав, стоя уже в тамбуре.
Поезд медленно начал свое движение в сторону Тамбова, и скоро Юрка остался далеко позади.
– Молодой человек, войдите в вагон, – сказал проводник.
Станислав подхватил, свой чемоданчик и вошел в вагон. Сел на свободную боковую полку, начал смотреть в темное окно.
Только теперь, когда деревня Вахтомино и все близкие-знакомые-друзья остались позади, Станислав по-настоящему ощутил одиночество. Он ужаснулся своему поступку – купить билет в Тамбов! Кому Станислав нужен в этом городе? Что он станет делать там с двадцатью тремя рублями? Устроится на работу? Но его никуда не примут…
В вагоне справа от Станислава ехали полная седая женщина и мальчик лет десяти, с любопытством поглядывающий на Станислава. Женщина тоже несколько раз встретилась с ним глазами, потом приветливо спросила:
– Мальчик, ты едешь один?
– Один.
– Далеко?
– В Тамбов.
– Небось, к родственникам каким?
– К ним.
– Мы тоже едем в Тамбов, – похвалился мальчик, все так же исподлобья глядя на Станислава. – У нас папа там…
Женщина, словно извиняясь, с печальной улыбкой сказала:
– Да, у Олежки в Тамбове папа.
– Папа обещал купить мне велосипед, если я приеду к нему, – пояснил Олежка и чуть заметно повеселел.
– Обязательно, сыночек. Теперь твой папа может купить тебе много велосипедов.
Подумав, мальчик сказал:
– Мне много не надо. Мне один, чтобы только с моторчиком.
– И с моторчиком будет.
– А у тебя есть велосипед? – поинтересовался Олежка у Станислава.
– Нету. – Станиславу стало даже немного жалко себя – у него никогда не было велосипеда.
Мальчик, сдвинув широкие брови, задумался над чем-то, а потом произнес:
– Вот, а у меня будет. Правда, мама?
– Правда, сыночек. – Женщина спросила у Станислава: – И как же тебя звать?
Он ответил.
– Стасик, значит. Стасенька, ты рубашку испачкал, у тебя черное пятно на рукаве.
Станислав поднял руку и скосил глаза. Ну, конечно, Юрка постарался – слишком бурно прощался с ним!
– Но это не страшно, – продолжала женщина. – Засучи рукава – и не будет заметно.
– Нет, лучше сменить.
Станислав достал из чемоданчика рубашку – свою любимую, темно-красную – и переоделся.
– И кто же, Стасенька, у тебя в Тамбове, если не секрет?
– Тетка, – соврал Станислав.
– У меня в Тамбове тоже есть тетя, – сказал Олежка.
Поезд набрал полную скорость, вагон сильно раскачивался, и чем дальше удалялся Станислав от родного дома, тем сильнее и болезненнее давала знать о себе тоска. Станислав разговаривал с попутчиками, отвечал на вопросы, но был далек и от женщины с седыми волосами, и от ее сына, и от этого вагона. Наконец, попутчица переключила свое внимание на другое, завела разговор с сыном о чем-то родном, семейном. («Почему ты ее не взял? Я ж тебе специально приготовила, лежала на стуле»), и Станислав начал вновь смотреть в черное окно. В стекле он увидел свое отражение, но вслед за этим обнаружил за окном уносящиеся назад телеграфные столбы и менее стремительную стену леса. Станислав увидел неподвижные звезды; если долго смотреть на них и если не мешают мелькающие столбы, можно испытать новое ощущение: будто поезд стоит на месте и сильно раскачивается, а зачем раскачивается, неизвестно. Такое же звездное небо сейчас и над деревней Вахтомино, и над вахтоминским домом. Только там никому нет до звезд никакого дела. Юрку, видимо, уже давно допросили. Правда, Станислав посоветовал ему идти не в Вахтомино, а к Тамаре Акимовне; но Станислав был уверен в том, что отец сразу же прибежит в село, как только обнаружит, что детей нет, и как только бабушка Варвара ему все расскажет. Отец, разумеется, бросится первым делом к Тамаре Акимовне. Или сначала направит свои стопы в милицию, а потом уж зайдет к Тамаре Акимовне… Интересно, сумеет ли Юрка сдержать свое слово?
Чем дальше уходил поезд от родной станции, тем сильнее росло у Станислава сомнение в том, правильно ли он поступил, сбежав из дома? Конфликт с отцом был пустяшным происшествием. Станислав потрогал губу – она отозвалась болью; подумал, что, наверно, он сам виновен. В конце концов, разве можно называть родного отца негодяем?
– Стасик, поужинай с нами!
Поезд шел сквозь ночь. Пассажиры, которым предстояло ехать дальше Тамбова, готовились ко сну; те же, кому предстояло сойти в этом городе, укладывали вещи, упаковывали чемоданы, одевали детей. Перекусив, попутчица и ее сын тоже начали собирать вещи. Но прошло еще не менее получаса, прежде чем поезд начал тормозить.
– Вот и приехали, – сказала женщина безрадостным голосом.
– Папа нас встретит? – спросил Олежка.
– Нет, сыночек. Папа занят…
Услышав это, Станислав наполнился жалостью к мальчишке, который, кажется, вряд ли увидит велосипед с моторчиком.
– Станислав, ты бы не помог нам донести до автобусной остановки наши вещи? – Женщина просительно улыбнулась.
– Конечно! – с готовностью ответил Станислав.
Прошло еще некоторое время – и поезд остановился на большой станции. Попутчица схватила самый тяжелый чемодан, Станиславу доверила чемодан поменьше и сетку, Олежке – сетку с яблоками (неужели в Тамбове нет яблок?). Попутчики вышли из вагона и оказались в центре движущейся толпы. Потом они отправились к автобусной остановке.
– Так в какую же тебе сторону, Стасик? – спросила женщина.
– Поедем с нами, – сказал Олежка. – Познакомишься с папой.
– Спасибо. Мне здесь недалеко. – Станислав неопределенно махнул рукой. – Доберусь! – Он еще постоял для приличия некоторое время, и начал прощаться: – До свидания! Спасибо!
– До свидания, Стасик. Не за что. Это тебе большое спасибо!
– До свидания, Стасик, – Олежка протянул руку. – Жалко, что ты не хочешь поехать с нами.
Подхватив свой чемоданчик, Станислав отправился, куда глаза глядят. Яркие огни города ошеломили его; он знал, что в городах много света, читал об этом, но не представлял себе, как это выглядит в жизни. Сейчас, в эти самые минуты, Станислав не нуждался в ярком освещении. Он шел по улице, стараясь выбирать наиболее затененные уголки. Несмотря на позднее время, город еще жил: навстречу Вахтомину шли нарядные люди, по мостовым проносились машины, на некоторых зданиях горели вывески.
Теперь, когда одиночество навалилось на него всей своей тяжестью, Станиславу стало страшно от поступка, который он совершил. Ему хотелось плакать. Станислав шел по незнакомому городу, который становился все менее людным и все более чужим и даже враждебным.
Ветер зашелестел листвой деревьев в парке, куда забрел Станислав; он забрел сюда, чтобы отдохнуть на скамейке и утолить голод куском хлеба и яйцом. Ветер прилетел неожиданно, залопотал о чем-то своем в кронах деревьев, нырнул под газету, на которой была разложена еда, стряхнул на землю яичные скорлупки; ветер нырнул Станиславу под рубашку, обхватил тело холодными пальцами – и побежали по коже мурашки, и возникло желание прикорнуть на скамейке, поджать под себя ноги, закрыть глаза; захотелось Станиславу тепла и покоя, но ни тепла, ни покоя не было, а был темный чужой парк, наполненный таинственными шорохами. Свет лампочек с центральной аллеи почти не проникал сюда, в самый дальний и укромный уголок парка, и Станислав был уверен в том, что никто не отыщет его здесь, никто не забредет сюда случайно или нарочно. Можно было и в самом деле растянуться на скамейке. Но ветер усиливался и ощутимее становился холод.
Станислав покинул парк и снова отправился в путь по безлюдным улицам. Где-то на окраине, в районе старых кирпичных зданий он обнаружил подходящий дом и вошел в подъезд; в подъезде оказались две лестницы, одна из которых вела наверх, а другая – вниз. Станислав осторожно спустился вниз и оказался перед закрытой на замок дверью в подвал. Присев на ступеньку и засунув кисти рук под мышки, Станислав съежился и затих. В подъезде было почти темно; слабый свет пробивался откуда-то со второго этажа, падал на стену выше двери, но не мог помешать Станиславу. Прислонившись плечом к стене, Станислав закрыл глаза и задремал. И почти сразу же услышал хриплый голос отца, увидел знакомые глаза-щелочки, в которых пряталась злоба. «Я тебя выгоню, сопляк!» – «Я убежал, поэтому ты не можешь меня выгнать» – «Черта лысого! Ты думаешь, если ты сбежал, то это сойдет тебе с рук? Я тебя достану из-под земли и выгоню из дома!»
Станислав вздрогнул, открыл глаза, увидел полусумрак подъезда; успокоившись и даже улыбнувшись, он достал из чемоданчика белую рубашку, натянул ее себе на плечи, завязал рукава. Снова прислонился к стене, съежился еще больше и, согревшись, почувствовал, как слипаются глаза.
Он проснулся часов в пять от стука двери и непонятного шума, доносившегося, как оказалось, с улицы. Усилившийся ветер хлопал дверью, а на улице хлестал проливной дождь. Станислав пошевелился, хотел встать, но левую ногу свела судорога. Помассировав ногу, Станислав через минуту-другую сумел подняться и сделать несколько шагов. Он выглянул на улицу, вдохнул запахи дождя и сырого ветра, понял, что ночь на исходе. Он увидел, как в доме напротив почти одновременно зажглись два окна на разных этажах, как где-то резко затормозила машина.
Станислав решил, что из подъезда надо уходить. Ждать, когда погода изменится, бессмысленно: дождь мало был похож на те дожди, которые щедры, но не долговечны. Этот дождь напоминал осенний – монотонный, скучный, недобрый.
Надо было уходить.
Весь день он колесил по городу, посмотрел два фильма – в кинотеатре было приятно укрыться от дождя; Станислав посетил парк, в который забрел накануне, увидел скамейку, на которой валялись газета и яичная скорлупа: он свернул все это и выбросил в урну; потом колесил по городу, читал объявления о приеме на работу…
Ночевал он в том же подъезде.
И снова лил дождь.
На следующее утро он отправился в сторону вокзала.
Дождь не прекращался. Станислав промок до нитки, холод проникал ему в сердце, зубы выстукивали азбуку Морзе. Он снова мечтал о тепле и солнце. Трудно было поверить, что ни через минуту, ни через час, ни даже через день он не увидит деревни Вахтомино. Но он не испытывал теперь никаких сожалений. Теперь Станислав старался уверить себя в том, что поступил правильно. Он ушел из дома, из родной семьи; это, конечно, очень плохо, что он бросил Юрку и бабушку Варвару. Но он нисколько не сожалеет и не пожалеет больше о том, что ушел от отца. Он ушел от отца не потому, что тот ударил его, а потому, что отец никогда уже не станет другим – даже если женится на Тамаре Акимовне. Станислав постарался припомнить сейчас все унижения, которые он перенес по вине отца, и все унижения, которые тот доставил в свое время матери. Он попробовал нарисовать мысленно образ матери – и очень отчетливо увидел ее лицо, ее заплаканные голубые глаза; он услышал вдруг и голос бабушки Варвары, которая всегда вставала на защиту матери.
Воспоминания, которые были так ярки, не могли все же согреть Станислава, но они сделали другое – сжали время и пространство. И неожиданно Станислав увидел привокзальную площадь и несколько легковых машин с зелеными огоньками.
Отправляясь в сторону вокзала, Станислав смутно представлял себе, зачем он это делает. Но теперь понял. В первую очередь ему надо обсушиться и согреться, разумеется. Во вторую очередь – поесть чего-нибудь. Но что Станислав станет делать дальше, он не знал. Он не хотел задумываться о более серьезных вещах.
В вокзальном туалете он снова переоделся, и сухая материя приятно облегла тело. Станислав скосил глаза и увидел, что брюки намокли не так сильно, что если часок-другой посидеть в зале ожидания, они высохнут.
Станислав нашел укромное местечко в углу и сел, откинувшись на спинку жесткого дивана. В окне напротив были видны многочисленные черные рельсы. На многих путях стояли товарные и пассажирские вагоны; маневровый паровозик гонял вагоны направо и налево, тасуя их; машинист паровоза, показалось Станиславу, все время смотрел на окна зала ожидания, в котором сидел Вахтомин. Сон снова начал заволакивать глаза, и в минуту полудремы, когда все вокруг исчезает из виду и остается только неясный, приглушенный шум, когда в голове начинают проноситься неясные образы и звучать незнакомые и знакомые голоса – в такое мгновение в мозгу Станислава возникло имя «Любовь Матвеевна», он встрепенулся и открыл глаза. Он открыл глаза и увидел снова и мокрые рельсы, и вагоны, и машиниста в окошке паровоза.
Брюки высохли, их высушило тепло тела. Зато сам Станислав ощущал – и уже давно – сильную жажду. Он встал и отправился в буфет. Долго стоял за столиком и пил горячий кофе с молоком. Возвращаясь назад, увидел расписание пригородных поездов. Остановился и внимательно прочитал его. И оказалось, что ближайший поезд, который отойдет от Тамбова, будет именно дачный, и что он останавливается на самых маленьких станциях, в том числе и на полустанке «Роща».
Открытие, сделанное Станиславом, растревожило ему душу. Станция «Роща». Деревня Дементьево. Любовь Матвеевна – приятельница бабки Варвары. В мозгу зрело новое решение – пожалуй, наиболее важное и реальное из тех, какие он принимал за последние двое суток. Почему бы не погостить у бабушкиной подруги? Он может даже поработать на сенокосе или еще где-нибудь в колхозе, где требуются рабочие руки.
Но Станислав не обратил внимания на человека в милицейской форме, который, стоя в сторонке, внимательно наблюдал за ним. Размечтавшись, Станислав сунул руку в карман, нащупал деньги; хотел уже встать и идти за билетом, как услышал вежливый голос:
– Далеко едешь, мальчик?
Станислав растерялся:
– Я?
– Ты, – широко улыбнулся милиционер.
Станислав забормотал:
– Я… в этот… еду… как его…
– В Филадельфию. Понимаю. Вы живете в лучших домах Фила… – Милиционер прервал себя на полуслове. – А пока разрешите сопроводить вас в одно казенное учреждение, где вам предстоит выполнить некоторые формальности. Соизвольте встать, Станислав, глубокоуважаемый Вах…
В голосе представителя власти много было и елея, и желчи. Наверное, он был рад, что поймал беглеца. Он вел Станислава в отделение милиции, и люди с любопытством смотрели на них.
Милиционер продолжал иронизировать:
– …Выполним несколько формальностей и расстанемся. Нам доставляет, сэр, большое удовольствие и даже счастье, что вы посетили наш скромный город и соблаговолили навестить нас в нашем… э-э… учреждении.
Милиционер был молод, длинноволос, улыбчив, разговорчив.
– Я своим глазам не поверил, Станислав Вах-Вах, что это вы. Почему не дали телеграмму? Понимаю, понимаю, вы не хотели нас беспокоить. Но это совсем напрасно, совсем напрасно. Мы люди маленькие, и для нас большая честь – встретить вас у трапа… э-э…
– Хватит вам, – сказал Станислав.
– А? Чего?
Осознав окончательно, что пойман, Станислав неожиданно успокоился, и только насмешливый голос милиционера, не умолкая ни на минуту, вносил в душу раздражение. Может быть, в другое время Станиславу было бы приятно послушать этого товарища, который, видимо, любит разные интересные книжки, но сейчас его словословие действовало угнетающе.
– Я могу и хватит, – сказал милиционер. – Да только вы, Станислав, имели полную, стопроцентную возможность, как говорит Синявский, забить гол в свои ворота. Кто вас надоумил бежать из дома? Вы же взрослый человек, в восьмой класс перешли, и надо же… Такой симпатичный гражданин, подтянутый, стройный, небось, спортсмен даже, возможно, футболист… Футболист, я угадал? А за кого же, если не секрет, болеешь? – милиционер быстро перешел на «ты». – За «Спартак»? Ну-у, брат, тогда другое дело. – Милиционер остановился, разжал пальцы, освобождая локоть Станислава. – Пойдем, посидим. – Они вернулись в зал ожидания и сели на тот же жесткий диван, который Станиславу был уже знаком.
Милиционер спросил:
– Последнюю игру с киевлянами слушал?
– Конечно.
– Во! Игорь Нетто почти с угла штрафной площадки зафенделил…
– Вратарь думал, что он хотел прострелить вдоль ворот, приготовился перехватить мяч, а Нетто – бах! – и в сетку.
– Ха-ха! – еще больше оживился милиционер. – Неплохо, а? А второй гол? Это же красавец, а не гол, это мечта, которую подают в гарнире из двух очков. Через себя! В падении! Говорят, скоро и мы сможем смотреть по телевизору…
Динамик ожил:
– Дежурный милиционер, зайдите в комнату матери и ребенка. Повторяю…
– Сиди здесь, я сейчас! – И представитель власти исчез.
Станислава удивило поведение милиционера, но не настолько, чтобы можно было ахать и разводить руками. Наверное, настоящие болельщики немного… необычны. Они другие люди. Всегда приятно поговорить с человеком, который болеет за ту же самую команду, что и ты.
Представитель власти вернулся:
– Сидишь, Станислав? Молодец. Давай, беги за билетом, скоро поезд придет. Ты, кажется, собирался куда-то ехать? Я видел, как ты изучал расписание поездов, и удивился, что ты смотришь именно это расписание, а не другое… Станислав, будь другом, езжай домой! И без фокусов. Впрочем, я тебе верю. Деньги есть? И плюнь ты на всякие неприятности, настоящий спортсмен должен быть выше. Согласен?
– Согласен, – ответил Станислав.
Потом пришел поезд. Станислав поднялся в вагон, и дежурный милиционер на прощанье крикнул:
– Послезавтра репортаж из Тбилиси!
Поезд тронулся.
Станислав грустно смотрел в окно.
Ему не хотелось думать о том, что ждет его дома. Он знал, что его ждет и… не хотел думать об этом. Он думал о милиционере, с которым можно было бы легко подружиться. Жалко, что Станислав так и не узнал его имя. Теперь в каждом человеке в милицейской форме Станислав будет видеть болельщика и очень хорошего человека.
Часа три шел до села пригородный поезд. Минут пять он стоял на станции «Роща», и Станислав переживал соблазн выскочить из вагона и побежать в Дементьево, к Любови Матвеевне. Но он преодолел этот соблазн ради тамбовского милиционера.
Во второй половине дня Станислав вошел в дом, в сенях его увидела бабушка Варвара:
– Ты вернулся? А отец поехал за тобой в Дементьево. Ну, заходи, заходи… Господи боже мой…
– Я не был в Дементьево.
– Не был в Дементьево? Где ж ты был?
– В Тамбове.
– Что? Где? Час от часу не легче… Как же ты туда попал?
– Поездом.
– Но ведь в Тамбове… Да ведь там ни одного знакомого нет. Где ты ночевал?
– В одном доме, – предвосхищая новые вопросы Варвары Петровны, Станислав сам спросил: – Горячая вода есть?
– Вода… Воды нет, но скоро будет, долго ли нам, печь вон как полыхает… Искупнуться хочешь? А может, баньку истопить? Нет? Ну, ладно, и бог с ним, съездил, прокатился – и хорошо, вернулся – и слава богу. А отцу твоему тоже полезно проветриться, полезно освежить голову. Моду взял – детей уродовать.
Так состоялось возвращение Станислава в родной дом.
Пришел с улицы Юрка, просунул голову в дверь:
– Баба, скоро будем обедать? – увидел старшего брата, взвизгнул: – Стас! Ты прибежал? Так быстро!
– Вот так.
Отец вернулся на другой день. Станислав сидел и читал книгу «Все о футболе», когда услышал голоса во дворе. «Не надо было тебе мотаться, говорила ведь», – сказала бабушка Варвара. – «Его нет там!» – ответил злой голос отца. – «Куда он мог деться? Вон дома сидит, книжку читает…» – «Как дома! Прибыл, что ли?»
Станислав услышал тишину, которая наступила после этих слов, затем поочередно захлопали все двери и в горнице послышались шаги отца. Он не снял сапоги. Он не снимал их только тогда, когда был сильно взволнован и зол. Он вырос перед Станиславом и молча воззрился на него гневными щелочками-глазами. Станислав ответил отцу смелым взглядом.
Не здороваясь, отец скривил губы:
– Ну? Что скажешь?
– Мне нечего говорить.
– То-то и оно. Путешественник! Где шлялся?
– В Тамбове был.
– В Там-бо-ве? – протянул Клавдий Сергеевич недоверчиво. – Молодец. Веселую жизнь нам устроил. Обиделся, видите ли!.. Если я начну по каждому пустяку обижаться, всей твоей жизни не хватит свою вину загладить. Сопляк!
– Не ругайся, отец!
– Не нравится? Всех взбаламутил, убег куда-то на ночь глядя… – Отец сделал паузу, откашлялся и более спокойным тоном продолжал: – Чего ты добиваешься, Станислав? Никак понять тебя не могу. Давно уже наблюдаю за тобой, но у меня вот здесь, – он постучал себя по лбу пальцем, – не укладывается, что ты за человек. Сказать тебе, чего я думаю?
– Скажи.
– Я думаю, что ты заучился. В нашей семье никто так долго не учился, кроме матери. – Мать – ладно, она женщина, но ты-то, ты! Ведь ты уже вон какой вымахал, выше отца, а все продолжаешь гонять мяч да всякие фокусы выкидывать. – Отец, кажется, успокоился до конца. Он прошелся по комнате, а потом решительно сел на диван. – Давай, Станислав, поговорим с тобой по-человечески, не будем психовать… Хоть у тебя вообще нет социальной почвы для психования.
Станислав повернул голову, только кивнул, как бы желая слазать, что он готов серьезно поговорить с отцом и что у него действительно нет «социальной» почвы.
– Я в твои годы, – продолжал Клавдий Сергеевич, – работал уже на консервном заводе в Исфаре. Я был вполне самостоятельным человеком… со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ты следишь за моей мыслью? – Он начал говорить «интеллигентным» языком, и это означало только, что теперь отец не столько воспитывает сына, сколько любуется собой. – Почему я говорю: со всеми вытекающими отсюда последствиями? Да потому только, Станислав, что уже тогда, работая на консервном заводе, я наравне со взрослыми отвечал за все, что делал сам: за количество и качество, за прогулы, если таковые были, и за многое тому подобное.
Отец сел на своего любимого конька, и теперь только кто-то третий мог заставить Вахтомина замолчать или переменить тему. Бабушка Варвара заглянула в комнату, пытливо скользнула по лицам Клавдия Сергеевича и Станислава, спросила:
– Обедать собирать, что ли?
– Собирай, матушка, потихоньку. – Дождавшись, когда старушка уйдет, отец продолжал свою мысль: – Человек, Станислав, становится взрослым не тогда, когда бежит из дому, а тогда, когда он в силу многих обстоятельств начинает следить за своими поступками и всякими другими действиями. И тогда он вот этой штукой осознает, – отец снова постучал себя по лбу, – что он делает хорошо, а что – плохо.
– Ты сам грозился выгнать меня из дома, – напомнил Станислав.
– Я грозился! Я грозился! Так ведь мы с тобой очень горячими были оба. Что ж, я тоже не без греха, но и меня можно понять. Я тебе не дядя чужой…
Некоторое время Станислав был уверен в том, что отец заведет пустопорожний разговор из тех, к каким все в доме давно привыкли. В этих разговорах всегда присутствовали активная (отец) и пассивная (сын или бабка) стороны. Активная сторона убеждала, возмущалась, советовала, печалилась, доказывала аксиомы, пассивная – молча кивала головой, изредка раскрывая рот, чтобы сказать короткое «да», «ага», «понятно», «сделаю», «согласен», «само собой» и т. д. Некоторое время Станислав был уверен в том, что и сейчас отец ведет такую «воспитательную» беседу. Станислав нетерпеливо дожидался конца этой беседы, и после отцовских слов: «Я ведь тебе не дядя чужой» ждал фразы: «Ну, ладно, пошли в горницу, обед стынет». Но вместо этого отец сказал:
