Текст книги "Бегство от одиночества"

Автор книги: Евгений Панов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 40 страниц)

Намбиквара – охотники и собиратели

«В темной саванне сверкают лагерные костры. Возле очага – единственной защиты от наступающего ночного холода, за хилым заслоном из пальмовых ветвей, рядом с корзинами, наполненными жалким скарбом, который составляет для семьи все земное богатство, супруги, тесно прижавшиеся друг к другу прямо на голой земле, находят в своем союзе единственное утешение и единственную опору против всех жизненных трудностей». Эти слова – выдержка из полевых дневников известного французского этнографа и философа Клода Леви-Стросса, изучавшего не далее как в 30-х годах XX столетия быт людей, до сих пор ведущих жизнь первобытных охотников и собирателей. Речь идет о южноамериканских индейцах намбиквара, обитающих в сухой кустарниковой саванне (так называемой бруссе) Юго-Западной Бразилии.

Намбиквара – люди невысокого роста (в среднем 1,6 м у мужчин, 1,5 м у женщин), с удлиненной головой и сравнительно тонкими чертами лица, чем они отдаленно напоминают изображения на барельефах древних цивилизаций Мексики. Эти индейцы не носят никакой одежды, если не считать тонкой нити из самодельного бисера, опоясывающей талию женщин. Мужчины порой прикрывают половые органы соломенным тампоном, но не пользуются так называемым половым чехлом, который служит непременной частью мужского «гардероба» у большинства индейских этносов Бразилии, как и во многих других примитивных культурах мира. Отсутствие одежды компенсируется разнообразными бусами и браслетами (из панциря броненосца, соломы, хлопковых волокон и т. д.), причем украшения мужчин зачастую выглядят более изысканно и празднично, нежели у представительниц прекрасного пола. В начале XX столетия численность намбиквара, по приблизительным подсчетам, составляла около 20 тысяч человек. В середине 60-х годов, согласно данным Всемирной организации здравоохранения, намбиквара оказались в числе вымирающих народов наряду с полутора-двумя десятками других этносов, обитающих в зоне тропических лесов Южной Америки, Африки и Юго-Восточной Азии. В справочнике С. И. Брука «Население мира», изданном в 1986 году, численность намбиквара оценивается в 8 тысяч человек, хотя эта цифра может быть значительно завышена.

В своем существовании намбиквара полностью зависят от самовластия окружающей их природы. На основе своего многовекового опыта эти люди научились упреждать ее капризы, что и дало им возможность выжить вопреки постоянному давлению на них со стороны суровой, если не сказать, агрессивной среды. В сухой сезон, длящийся с апреля по сентябрь, необходимое пропитание можно добыть, лишь постоянно перемещаясь небольшими группами (численностью до 20–30 человек, связанных узами родства) по обширным пространствам негостеприимной бруссы. С наступлением периода дождей несколько таких групп, связанных друг с другом сетью родственных отношений, обосновываются где-нибудь на возвышенном месте неподалеку от речного русла. Здесь мужчины совместными силами сооружают несколько примитивных круглых хижин из пальмовых ветвей. В это время охота и собирательство, дававшие пропитание в течение сухого сезона, уступают место подсечно-огневому земледелию. Вблизи поселка индейцы выжигают участки буйной растительности и на отвоеванных у леса прогалинах разбивают скромные по величине огороды, едва способные прокормить население деревни численностью до сотни человек на протяжении почти полугода. На огородах намбиквара выращивают маниок, из клубневидных корней которого женщины изготовляют богатую крахмалом муку, а также кукурузу, фасоль, тыкву, арахис, хлопчатник и табак, который используется для курения как мужчинами, так и женщинами. С наступлением очередного засушливого сезона община вновь расщепляется на группы, каждая из которых отправляется в долгое и нелегкое странствие.

Итак, мы видим, что общество у намбиквара построено из однотипных, по сути дела, сегментов. В сезон дождей в качестве таких сегментов выступают общины, привязанные на этом этапе своего существования к временным лесным «деревням». В сухой сезон общество намбиквара представлено бродячими группами, широко разбросанными по обширным пространствам бруссы. Таким образом, здесь перед нами, по крайней мере, два иерархически соподчиненных уровня организации сообщества. Более высокий уровень – это «земледельческие» общины, более низкий – кочующие группы, которые есть не что иное, как фрагменты этих самых общин.

Леви-Стросс, детально изучивший образ жизни кочующих групп, утверждает, что едва ли существует социальная структура более хрупкая и эфемерная, чем коллектив подобного рода. «Отдельные лица или целые семьи, – пишет ученый, – отделяются от группы и присоединяются к другой, имеющей лучшую репутацию. Та группа может или обильнее питаться (благодаря открытию ею новых территорий для охоты и собирательства), или быть более богатой украшениями и инструментами благодаря торговым обменам с соседями, или стать более могущественной вследствие победоносного военного похода».

Один из важнейших факторов, определяющих судьбу группы и в конечном итоге ее последующее процветание либо полное исчезновение, – это личные качества лидера того или иного коллектива. Леви-Стросс называет такого лидера «вождем», хотя тут же оговаривается, что тот не обладает, по существу, никакими властными полномочиями. Слово, которым у намбиквара обозначается вожак группы, буквально переводится как «тот, кто объединяет». Выбирая лидера (пост которого не передается у намбиквара по наследству, например от отца к сыну), индейцы имеют целью создание жизнеспособного коллектива, но отнюдь не обременяют себя централизованной властью. Мера ответственности и спектр обязанностей, ложащиеся на плечи лидера, во многом превосходят причитающиеся ему привилегии, такие, как право иметь помимо одной жены несколько «дополнительных». В силу сказанного не столь уж редки случаи, когда мужчина категорически отказывается принять на себя роль «вождя».

«Главными качествами вождя в обществе намбиквара, – пишет Леви-Стросс, – являются авторитетность и способность внушать доверие. Тому, кто руководит группой в сухой голодный сезон, совершенно необходимы эти качества. В течение семи или восьми месяцев вождь полностью отвечает за группу. Он организует приготовление в дорогу, выбирает маршрут, определяет место и длительность стоянок. Он принимает решение об организации охоты, рыбной ловли, сбора растений и мелкой живности, он определяет поведение своей группы по отношению к соседним группам. Когда вождь группы оказывается одновременно вождем деревни (то есть места временного расположения на сезон дождей), его обязанности еще более расширяются. В таком случае он определяет начало и место оседлой жизни, руководит огородными работами и выбирает сельскохозяйственные культуры; в целом он направляет деятельность жителей деревни в зависимости от сезонных потребностей и возможностей».

Если вожак оказался в чем-то недальновиден и допустил оплошность, считается, что он сам и должен ее исправить. Как-то раз лидер группы, с которой странствовал Леви-Стросс, поддался на уговоры последнего и направил своих людей в длительный маршрут, необходимость которого совсем не была очевидна для других мужчин и группе. И в самом деле, индейцы заблудились, попав в местность, где трудно было раздобыть какое-либо пропитание. Вместо того чтобы предпринять что-либо для поисков верного пути или добычи, индейцы мрачно улеглись на землю, предоставив самому вождю искать выход из создавшегося положения. Тот же, недолго раздумывая, отправился в сопровождении одной из трех своих жен в охотничью экскурсию. К вечеру парочка вернулась, нагруженная тяжелыми корзинами с кузнечиками, и индейцы, поужинав с аппетитом, вновь обрели оптимизм и веру в своего лидера.

Однако в том случае, если просчеты вождя следуют один за другим, недовольство его подопечных растет и семьи одна за другой начинают покидать группу. В такой ситуации может наступить момент, когда немногочисленные оставшиеся в группе мужчины уже не в состоянии защитить ее женскую половину от притязаний чужаков. И здесь у лидера остается лишь один выход – присоединиться к более многочисленной и преуспевающей группе и тем самым отказаться от своей роли вожака.

На фоне этого постоянно идущего процесса смены состава групп, распада прежних и возникновения новых единственной стабильной ячейкой в обществе намбиквара оказывается семейная пара со своими отпрысками. «Когда после неудачной охоты мужчина, молчаливый и усталый, возвращается в лагерь и бросает рядом с собой лук и стрелы, воспользоваться которыми ему на этот раз так и не пришлось, женщина извлекает из своей корзины трогательный набор: несколько оранжевых плодов пальмы бурити, двух крупных ядовитых пауков-птицеедов, нескольких ящериц и их крошечные яйца, летучую мышь, маленькие плоды пальмы бака-юва или уагуссу и горсть кузнечиков. Мякоть плодов пальм давят руками в наполненных водой калебасах, орехи колют камнем, животных и личинки вперемежку закапывают в золу. Потом вся семья весело истребляет этот обед, которого не хватило бы для утоления голода и одного европейца».

Чтобы завершить наше беглое ознакомление с принципами социальной организации в обществе намбиквара, необходимо сказать несколько слов по поводу взаимоотношений номадных групп друг с другом. Прежде всего важно понимать, что на одной и той же территории могут одновременно кочевать группы, относящиеся к разным общинам. Такие группы не связаны друг с другом сетью родственных уз, а порой члены той и другой даже говорят на существенно разных диалектах. В большинстве случаев в основе отношений между подобными группами лежит скрытый антагонизм, но если одна из них либо обе находятся в состоянии депрессии из-за своей малочисленности, группы могут объединиться и породниться. Леви-Строссу посчастливилось стать свидетелем возникновения такого союза между двумя группами, именовавшими себя сабане и тарунде и насчитывавшими в то время соответственно 34 и 18 человек. Эти группы, вожди которых общались между собой при помощи тех немногих из своих подопечных, которые владели обоими диалектами, кочевали совместно, но на привалах пока еще останавливались по соседству двумя независимыми лагерями. При этом, однако, все взрослые мужчины одной группы называли женщин другой сестрами, тогда как те, в свою очередь, именовали этих мужчин братьями. Здесь следует заметить, что у намбиквара, как и во многих других этносах мира, всячески поощряется так называемый кросскузенный брак, то есть союз мужчины с двоюродной сестрой, если она является дочерью брата матери либо сестры отца [11]11
  В то же время брак между параллельными кузенами, каковыми являются дочь и сын двух братьев либо двух сестер, в большинстве культур считается недопустимым, кровосмесительным, и разрешен лишь у немногих этносов.


[Закрыть]. Таким образом, использование при общении между сабане и тарунде таких терминов родства, как «братья» и «сестры», означало, что все дети одной группы в дальнейшем станут супругами детей другой.

Впрочем, как уже было сказано, взаимное недоверие между кочующими на одной территории (но относящимися к разным общинам) группами гораздо более характерно для намбиквара, нежели добрососедские или союзнические отношения групп. Иллюстрацией тому может служить описанный Леви-Строссом эпизод запланированной встречи двух групп индейцев, намеревавшихся обновить свое имущество и украшения за счет обмена с чужаками. В полевой лагерь ученого, провозглашенный нейтральной зоной, явились мужчины обеих групп во главе с их вождями. Взаимное общение началось со своеобразной беседы этих последних. Один каким-то неприятным, заунывным голосом непрерывно повторял: «Мы очень раздражены!.. Вы наши враги!..», тогда как другой в той же манере мямлил: «Мы не раздражены… Мы ваши братья… Мы друзья…» В конце концов обе группы разбили общий лагерь, где на протяжении всей ночи пение и танцы сменялись вспыхивающими тут и там драками. Индейцы находились в состоянии с трудом сдерживаемого гнева, пытались незаметно завладеть луками и стрелами противной стороны и запрятать их куда-нибудь подальше.

К утру страсти отчасти улеглись, и мужчины приступили к обмену. Они нервно ощупывали ушные подвески, браслеты и прочие украшения чужаков и при этом быстро бормотали сквозь зубы: «Дай… дай… смотри… это… это красиво…», на что владелец предмета самоуничижительно отвечал: «Это некрасивое… старое…». Глядя на все это со стороны, трудно было допустить, что перед вами происходит нечто вроде торгового обмена. И в самом деле, индейцы полагались исключительно на щедрость партнера. Им и в голову не приходило, что вещи можно оценивать и требовать взамен нечто равное по качеству и количеству. По существу, мы присутствовали при акте взаимного дарения с участием многих взвинченных до предела людей.

«Неудивительно, – пишет Леви-Стросс, – что после окончания обменов одна из групп удаляется, недовольная своей долей; неделями перебирая свои приобретения и припоминая собственные подарки, люди накапливают обиду, которая постепенно перерастает в агрессивность. Очень часто поводом для военных столкновений бывает именно это, хотя существуют и другие причины, например похищение женщины или убийство. Группа, по-видимому, не обязана применять коллективные карательные меры за ущерб, причиненный одному из ее членов. Тем не менее из-за враждебных отношений между группами каждый повод охотно используется, особенно если одна из них осознает свою силу».

Достаточным поводом для подготовки к военным действиям может стать монолог всего лишь одного разгневанного мужчины, произносимый в том же стиле, какой используется при общении с чужаками во время обмена: «Эй… Идите сюда… Я рассержен… Я очень рассержен… Пошли… Стрелы!.. Большие стрелы!..» Если прочие члены группы склонны отреагировать на эти призывы, все мужчины раскрашивают свои тела красной краской, увешивают себя пучками пальмовой соломы и извлекают на свет шлемы из шкуры ягуаров. За этими приготовлениями следуют ритуальные танцы, после чего вождь прячет в кустах в окрестностях лагеря стрелу. Если она на следующий день будет найдена воинами и окажется вымазанной в крови, военный поход неизбежен. Нередко, правда, карательный отряд, исчерпав заряд ненависти к чужакам за время пути, возвращается обратно, не осуществив своих агрессивных замыслов. В противном случае не исключено кровопролитие, причем потерпевшая группа обычно даже не знает, по какой причине на нее свалилось несчастье.

Опирайся на родных, остерегайся всех иных…

Наш краткий экскурс в мир индейцев намбиквара позволяет понять некоторые общие принципы организации типичного сегментарного общества, лишенного каких-либо институтов централизованной власти и управления. Подобный тип социальной организации сохранился до наших дней у множества этносов с самыми различными формами примитивной экономики: охоты и собирательства, подсечно-огневого земледелия и отгонного скотоводства. При этом некоторые этносы полностью полагаются на какую-либо одну из этих трех стратегий жизнеобеспечения, тогда как другие практикуют разные их сочетания, как, к примеру, те же намбиквара, переходящие со сменой сухого сезона дождливым от охоты и собирательства к возделыванию сельскохозяйственных культур. Именно эти различия между этносами в сфере их экономики определяют характерные особенности социальной организации каждого из них, при том что все наблюдаемые нами вариации так или иначе укладываются в рамки единого типа сегментарного анархического общества.

Сказанное здесь полезно будет пояснить несколькими примерами. Скажем, бушмены, обитающие в южноафриканской пустыне Калахари, на протяжении всего года существуют только за счет охоты и собирательства. Группа родичей, включающая в себя обычно не более 30 человек, переносит свой лагерь на новое место каждый раз после того, как скудные запасы пропитания на данном участке оказываются исчерпанными. Иными словами, общая картина организации общества у бушменов чрезвычайно близка к тому, что мы видели у намбиквара в период отсутствия дождей.

Основу хозяйства индейцев яноама, населяющих дождевые тропические леса Венесуэлы и Северной Бразилии, составляет подсечно-огневое земледелие, по своему характеру во многом сходное с тем, что практикуется намбиквара в сезон дождей. И хотя яноама значительную часть пропитания добывают охотой и собирательством, основной способ их производства диктует этим индейцам необходимость оседлого образа жизни. В результате автономным сегментом общества в этом этносе оказывается благоустроенная деревня (шапуно), состоящая из нескольких основательно выстроенных «домов» с висящими в них гамаками. Деревня от деревни отстоит на 20–30 км, а то и больше. Относительная стабильность ресурсов питания в тропическом лесу позволяет увеличить численность социальной ячейки по сравнению с максимально допустимой для охотников и собирателей. Население отдельных деревень у яноама достигает иногда 250 человек, хотя в большинстве случаев оно приближается к 80–100 душам, считая взрослых и детей. Совершенно аналогичную картину мы обнаруживаем в тысячах километров от бразильской сельвы, например, у лесных земледельцев кисеи в джунглях Экваториальной Африки или у папуасов Берега Маклая в Новой Гвинее. Так, описанная в 70-х годах XIX века Н. Н. Миклухо-Маклаем деревня Бонгу состояла из 9 «кварталов» с 9–15 строениями в каждом и давала приют 30 семьям (76 человек, не считая детей).

Способы существования нуэров – скотоводческого народа, населяющего саванны Западной Африки, – могут вызвать у читателя некоторые ассоциации с образом жизни намбиквара в том смысле, что у обоих этих этносов год четко распадается на два периода: оседлости и кочевок. Однако у нуэров стабильным сегментом общества неизменно остается благоустроенная деревня, состоящая подчас из множества рассредоточенных «усадеб» и насчитывающая в разных случаях от 50 до нескольких сот жителей. Дождливый сезон, длящийся с апреля по ноябрь, нуэры проводят в деревнях, занимаясь в это время, подобно намбиквара, земледелием. На территории своей усадьбы каждая семья усадьбы разводит сорго, идущее затем на приготовление пива, кукурузу, бобы, тыкву и табак. С наступлением сухого сезона люди перегоняют свои стада крупного рогатого скота в места с более богатым травостоем, и здесь возникают временные лагеря, жителями которых нередко оказываются представители разных деревень. Выпасом скота в сухой сезон занимается главным образом молодежь, тогда как старики и дети продолжают жить в деревне, оставляя у себя лишь нескольких дойных коров.

Характеризуя экономику нуэров, выдающийся английский этнограф Э. Эванс-Причард пишет, что они живут не в железном и даже не в каменном веке, а в веке, в котором все технические потребности удовлетворяются с помощью материалов растительного и животного происхождения. В отношении же эгалитарного характера социальных отношений у нуэров Эванс-Причард высказывается следующим образом: «Отсутствие у нуэров юридических институтов [12]12
  Институтом в социологии называют любой устойчивый комплекс правил, норм и установок, регулирующих ту или иную сферу жизни общества (например, политические институты, институт семьи и т. д,).


[Закрыть], развитого лидерства и вообще организованной политической жизни просто поразительно… Упорядоченная анархия, в которой существуют нуэры, вполне согласуется с их характером: невозможно, живя среди нуэров, представить себе, чтобы ими распоряжались какие-либо правители».

Все, о чем шла речь до сих пор, касается в основном той стороны социальной организации сегментных обществ, которая может быть названа территориальной, или пространственной, структурой. В ее архитектонике с очевидностью прослеживается иерархия структурных единиц: сегменты более низкого уровня вкупе с однотипными им складываются в сегменты все более высоких уровней. Например, у нуэров социальной ячейкой минимального уровня оказывается женщина со своими детьми, занимающая, как правило, отдельную хижину, в которой иногда живет и ее муж. В последнем случае перед нами так называемая малая, или нуклеарная (от слова «нуклеус» – ядро), семья. Несколько хижин, составляющих вкупе усадьбу либо хутор, населяет группа близких родичей (например, несколько братьев с их моногамными либо полигамными семьями). Такую группировку обычно называют «большой семьей». Сосредоточенные в одном месте усадьбы образуют деревню. Жители деревень, расположенных в определенном секторе страны нуэров, считают себя членами единства, обозначаемого этнографами в качестве отдела племени. Отделы делят между собой территорию племени как такового. Девять крупных племен и целый ряд более мелких формируют этнос нат (так называют себя сами нуэры), насчитывавший в первой трети XX столетия около 200 тысяч человек.

Принцип иерархической организации территориальных структур не удается преподнести с такой же отчетливостью, когда мы имеем дело с номадными группировками охотников и собирателей, постоянно меняющими место своего пребывания и зачастую перемешивающимися друг с другом. Тем не менее здесь перед нами нечто весьма сходное с тем, что мы видели у нуэров. Например, у аборигенов Австралии, материальная культура которых до недавнего времени оставалась на уровне позднего каменного века, ученые выделяют следующие иерархические уровни организации общества: племя (описано по меньшей мере 20 крупных племен средней численностью около 500 человек и множество более мелких), локальная наследственная группа и кочевая община, которая представляет собой сравнительно компактную экономическую ячейку охотников и собирателей. Как и у намбиквара, кочевые общины могут эпизодически объединяться друг с другом либо наоборот временно расщепляются на более мелкие группы. Минимальной ячейкой общества у австралийских аборигенов, естественно, оказывается моногамная либо полигамная семья.

Бесспорно, без понимания принципов пространственной организации сегментарных обществ мы не сможем оценить все их своеобразие. И все же приведенные описания очерчивают лишь внешнюю сторону интересующих нас структур, своего рода вершину айсберга, сравнительно легко доступную взгляду стороннего наблюдателя. Суть социальных процессов, происходящих во всех упомянутых нами обществах и в подобных им, базируется на сложнейшем комплексе правил общежития, в основе которых лежат так называемые системы родства.

Дело в том, что в сегментных обществах вся жизнь и деятельность человека от рождения до смерти проходит в кругу лиц, подавляющая часть которых приходится ему более или менее близкими родственниками. Причина этого, в частности, в том, что наиболее крупный территориальный сегмент общества, такой, как племя, является у большинства интересующих нас этносов эндогамной ячейкой (от греческих слов «эндон»– внутри и «гамос»– брак). Это значит, что традиция предписывает каждому члену племени находить брачного партнера (мужа либо жену) внутри своего племени. Понятно, что при численности племени всего лишь в несколько сот человек, предки которых занимали данную территорию столетиями, все ныне живущие здесь люди, за исключением немногих пришлых иноплеменников, оказываются так или иначе связанными узами кровного родства.

Рисуя картину социальных взаимоотношений в обществе нуэров, Э. Эванс-Причард пишет: «Права, привилегии, обязательства определяются родством. Или человек ваш родственник (действительный либо фиктивный), или же это человек, перед которым у вас нет обязательств, и тогда вы рассматриваете его как потенциального врага. Всякий человек в деревне и в округе считается так или иначе родственником. Поэтому, если не считать случайного бездомного и презираемого бродягу, нуэр общается только с людьми, которые ведут себя по отношению к нему как родственники».

Какие же права, привилегии и обязательства имеет в виду Эванс-Причард? В сущности, сюда входит все, что в нашем индустриальном обществе оговорено в толстых томах гражданского и уголовного права. Возьмем, к примеру, правила заключения брака. Мужа или жену следует искать внутри племени, но далеко не каждый член племени противоположного пола годится на роль супруга. Для того чтобы не допустить здесь роковой ошибки, необходимо знание обширных генеалогий. Понятно, что брак невозможен между очень близкими родичами, ибо он запрещен как кровосмесительный. Но проблема состоит в том, насколько, скажем, юноше А близки по крови импонирующие ему девушки Б или В, о которых заведомо известно, что они его родственницы. Выяснить это можно лишь на основе знания длинных генеалогий, которые в своем сложном переплетении отражают клановую и линиджную структуру племени.

В отличие от территориальной, пространственной структуры, которая членит общество по признаку совместного проживания людей, структура кланов и линиджей членит его по признаку относительной близости или дальности родства между теми или иными персонами. Клан внутри племени – это наиболее многочисленная категория лиц, убежденных в том, что они могут так или иначе проследить свое происхождение от общего предка. Знание своих родословных передается по череде поколений и позволяет порой сохранить имя основателя клана в десятом – тринадцатом нисходящем поколении. Линиджы представляют собой более мелкие генеалогические сегменты клана. Скажем, у нуэров член большого линиджа прослеживает свое происхождение на 7–8 поколений назад, член малого линиджа, входящего в данный большой линидж – на 3–5 поколений. Никакие браки между людьми, принадлежащими к одному клану, а тем более к одному линиджу, невозможны – они считаются кровосмесительными. Иными словами, линидж и клан представляют собой экзогамные ячейки общества (от греческих слов «экзо»– снаружи, вне и «гамос»– брак).

Казалось бы, при таких строгих ограничениях практически немыслимо найти себе «правильного» супруга или супругу среди того контингента лиц, которые десятилетиями живут совместно и связаны сложной сетью семейных отношений. Однако в действительности возможности выбора остаются достаточно широкими в силу того, что счет родства ведется либо только по мужской, либо по женской линии. В первом случае мы говорим о патрилинеиных кланах и линиджах, во втором – о матрилинейных (рис. 13.4,13.5). У разных этносов господствует либо тот, либо другой принцип [13]13
  При билатеральном счете родства, принятом в некоторых архаических культурах и в современных обществах европейского типа, наследование и по мужской и по женской линиям принимается во внимание в равной степени.


[Закрыть]. Результатом же отсчета родства по мужской либо по женской линии оказывается довольно неожиданная вещь: два человека, которые, с нашей точки зрения, являются очень близкими родственниками, в культуре данного этноса таковыми не считаются. Например, при патрилинейном счете родства дети сестры как бы «выпадают» из того линиджа (а следовательно, и клана), к которому принадлежат дети ее брата, он сам, его сестра, отец и дед. В то же время дети двух братьев остаются в пределах одного и того же линиджа. Именно этим объясняется широкое распространение в примитивных обществах кросскузенных браков (сын брата и дочь сестры подходят друг другу как супруги, поскольку оказываются в разных линиджах) и почти повсеместный запрет браков между параллельными кузенами (сын и дочь двух братьев остаются в линидже их отца).

Рис. 13.4. Патрилинейная система родства. Только персоны, обозначенные черным, принадлежат к данному линиджу, все прочие их родичи оказываются членами других линиждей.

Рис. 13.5. Матрилинейная система родства. Обозначения – как на рис. 13.4.

Разумеется, регулирующая роль систем родства далеко не ограничивается сферой подбора половых партнеров. Буквально каждый шаг в жизни человека определяется его различными правами и обязанностями в отношении лиц, так или иначе классифицируемых в сложной системе родственных отношений. Например, у нуэров семья жениха отдает отцу невесты в качестве выкупа за нее 40 коров, которых тесть затем распределяет среди своих родных строго определенным образом. Себе он оставляет 8 коров, трех предоставляет своей супруге. Старшие братья тестя и тещи получают по 4 коровы, младшие братья – по две, двоюродные братья – по 3 и старшие сестры – по одной. Старшему брату невесты достается 7 коров, ее старшему кузену – 2. А вот другой пример, касающийся теперь уже конфликтных ситуаций в обществе нуэров. Если произошло смертоубийство, любой из родичей погибшего по праву кровной мести может убить кого-либо из близких родичей убийцы. Однако ему запрещено применять месть в отношении двоюродных братьев убийцы, если те являются детьми брата его матери или сестер матери либо отца, ибо те, как уже говорилось, не принадлежат к линиджу убийцы.

По словам известного знатока африканских культур, бельгийского этнографа Жака Маке, система общественных отношений, определяемых родством, простирается среди живых и усопших далеко за пределы реальных родственных уз. Речь идет прежде всего о так называемом классификационном родстве. Человек называет «отцом», «братом», «женой» и т. д., не только тех лиц, которые в действительности являются таковыми, но и всех тех, кто по своему возрасту и происхождению подходит для этой роли. При этом термин родства (такой, например, как «отец»), используемый для обозначения тога или иного из классификационных родичей, согласуется и с общей линией поведения по отношению к нему. Так, человек обязан относиться ко всем своим классификационным отцам с тем же почтением, как и к истинному отцу. Такая система строго регламентирует взаимоотношения людей в коллективе и в значительной степени упрощает общение, поскольку для каждой обыденной ситуации изначально заданы освященные традицией стандарты поведения.

Другая форма расширения родства – теперь уже не по горизонтали генеалогического древа, а по вертикали – обязана мифотворчеству. Там, где в череде прошлых поколений теряются реальные основатели линиджа или клана, на сцену выходит фантазия. С ее помощью можно воссоздать образ мифического предка, якобы положившего начало двум или более кланам, члены которых желают породниться между собой. В таких ситуациях возникают фиктивные родственные связи, объединяющие подчас все кланы данного племени или даже все племена некоего большого этноса. Так, все мужчины африканского этноса монго, населяющего обширную зону африканского тропического леса между реками Конго, Касаи и Луалаба и насчитывающего около полутора миллионов человек, называют себя братьями, ибо все они ведут свою родословную от мифического предка по имени Монго.

Людям, живущим в современном мегаполисе, в окружении соседей по дому, большинство из которых мы едва знаем в лицо, трудно осознать до конца ту колоссальная роль, которую играют родственные отношения в сегментарных обществах с их примитивными формами экономики. Вернемся же еще раз в страну нуэров и послушаем, что говорит по этому поводу Э. Эванс-Причард. «Через родственные отношения проявляются самые сильные чувства нуэров, и все социальные отношения обычно выражаются ими на языке родства». Фактически сказанное здесь сводится к тому, что нуэры постоянно стремятся подменить в своем сознании территориальную структуру общества, которая реально определяет социальные макропроцессы (такие, как кооперация соседей в их трудовой деятельности, межплеменные конфликты, войны и т. д.), членением общества на основе родственных связей. Это, в частности, выражается в том, что территорию того или иного племени (элемент пространственной структуры) нуэры зачастую называют по имени наиболее влиятельного здесь клана (элемент кланово-линиджной структуры). Деревня, в которой проживают члены разных кланов и линиджей, постоянно кооперирующиеся на почве соседских и производственных отношений, обычно получает имя того линиджа, который первоначально обосновался здесь. В итоге «система линиджей искажается, принимая форму территориальной системы, внутри которой она функционирует».