Текст книги "Никодимово озеро"

Автор книги: Евгений Титаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Алена не посторонилась, чтобы пропустить его, даже головой не повела, так что ему пришлось обойти ее.

Во взгляде Галины мелькнул вопрос: что это он?

В Лешкиной палате все оставалось на тех же местах, как и час назад, как вчера. И он лежал среди белизны все такой же, не совсем похожий на себя: повзрослевший и отрешенный.

Алена остановилась, не доходя до его кровати, тетка Валентина Макаровна – у его ног, пропустив Галину вперед. Она сделала это без задней мысли, но неожиданно для Галины, и та просто вынуждена была подойти к изголовью. Остановилась над Лешкой. В каждом ее мускуле чувствовалось напряжение. А быстрый, украдкою, взгляд в сторону тетки Валентины Макаровны был немножко испуганным.

Алена подумала, что, окажись на ее месте – она тоже не знала бы, что делать.

Галина коротко вздохнула от волнения и, проглотив спазм, неуверенной рукой осторожно заправила под повязку ниточки растрепавшегося бинта на лбу Лешки.

Отступив к двери, Алена машинально крутила на указательном пальце ключ от дома... Глаза тетки Валентины Макаровны при взгляде на неё стали прозрачными.

– Ты, Ольга, не мучься, – сказала она участливо (даже слишком участливо!), – побудь во дворе...

Стиснув зубы, Алена почувствовала, как растекается по лицу бледность.

Галина выпрямилась, обращаясь к Лешкиной матери:

– Надо бы, Валентина Макаровна, кому-нибудь около него оставаться... – И столько тревожной озабоченности было в ее лице, что голос мог бы звучать еще жалобней.

– Не разрешают, Галочка, я уже просила...

– Они просто бюрократы! – одними губами воскликнула Галина. – А если он... проснется и ему понадобится что-нибудь?! Алена вдруг подумала о себе, что, родись она парнем,– наверное, тоже захотела бы, чтоб над ней в минуту несчастья, когда совсем плохо, – мучительно кривила бы губы вот такая же хрупкая, нежная, совсем, убитая горем, но притом, однако же, хорошенькая женщина. И когда тетка Валентина Макаровна, а за ней Галина шагнули в ее сторону, она первой вышла за дверь.

* *

*

У широкого плеса, где чалили свои лодки кирасировцы, Сергей издалека разглядел трех парней. Они поджидали его, стоя поодаль на берегу, где клонилась в сторону озера перекореженная от старости верба. В лицо Сергей помнил всех троих. Год назад Лешка довольно мирно скандалил с ними близ медвежьего лабаза.

Он встал во весь рост и, отталкиваясь шестом, разогнал лодку, чтобы с ходу перелететь через осоку.

Трое на берегу молча приблизились. Один, с руками в карманах, как старший, – первым, двое других – за ним. Все они были в засученных выше колен брюках и выцветших майках. Рубахи валялись под вербой. Сергей невольно передернул плечами, чтобы отряхнуть прилипший к спине свитер. Пока был в Никодимовке, жары не чувствовал, а работая одним уродливым полувеслом, взмок.

Разговаривать собирался первый, с круглой, остриженной под нуль головой. Именно он прошлым летом затевал базар с Лешкой. В детстве у парня был лишай, и, чтобы скрыть плешь на затылке, он стригся наголо.

Предупреждая возможную стычку, Сергей поинтересовался:

– Ваша лодка?

– Ну! – сказал круглоголовый. Он был настроен по– боевому, и оттого большие уши его, казалось, топорщились прямо перпендикулярно голове.

– Нашли сегодня в камышах, – сказал Сергей, укладывая универсальную дощечку под сиденья.

– Сама она к вам пожаловала?

– Не знаю, – Сергей спрыгнул на берег и взялся за носовой фалинь (Лешкино флотское выражение).– Антошка нашел на моторке, врать не станет. А я свою, вернее – Лешкину, ищу, ну и прихватил, чтоб заодно...

Круглоголовый колебался: верить или не верить? Поверил. И тоже взялся за фалинь, чтобы втащить лодку на берег.

– Где нашли?

– Там! – Сергей показал вдоль озера, куда показывал ему Антошка. – Я точно не знаю, не был с ним.

– Хорошенькие пироги! – удивился круглоголовый. Потом удивился еще больше: – А где весла?!

Сергей недоуменно посмотрел на дно лодки, словно до этого не видел его.

– А были? Не знаю. Весел, Антошка говорит, не было. Только вот это. – Он показал на дощечку.

Круглоголовый подозрительно оглядел его: снизу вверх, потом сверху вниз.

– Сосновский?

Сергей подтвердил.

– С девкой приезжал?.. С лохматой такой!

– С девкой... А когда ее свистнули у вас? – Он пнул ногой в нос лодки.

– Вечером была здесь... – неопределенно буркнул круглоголовый и, сунув руку под носовое сиденье, извлек на свет красиво разрисованную жестяную баночку, удовлетворенно заключил: – Тут... А Лешкиной лодки у нас не было. Разбился, говорят, Лешка? Что там с усадьбой у вас? Я плавал вчера к вам. Милиция все шарит?

Эту красивую баночку с десятком старинных монет Сергей видел, когда осматривал лодку. Но больше ничего подозрительного в ней не обнаружил. Хотел присесть на траву, отдохнуть, но о никодимовских событиях рассказывать ему было нечего, а засиживаться не было времени, и, поставив ногу на борт лодки, он сообщил только, что все пепелище работники милиции переворошили, ничего не нашли, должно быть, смотались...

– А лодки моей у вас, я знаю, нет. Ее приезжие с избушки взяли.

– Двое, в шляпах? – вмешался улыбчивый, лет двенадцати-тринадцати коротышка, давно горевший желанием сказать хоть слово в разговоре старших. – Я видел, дня два, – водку брали в нашем сельпо!

– В шляпах?.. – машинально переспросил Сергей.

– Ну да! В соломенных.

«Гена... С кем? С четвертым?»

– Без плащей? Или в плащах?

– Без! В телогрейках! – с готовностью уточнил говорливый малый, почему-то сияя при этом глазами, улыбкой.

Сергей разочаровал его:

– Нет, тех я не знаю. У меня взял другой, в фуражке.

– Значит, новенький... – грустно констатировал коротышка.– В фуражке я не видел.

– Послушай, – спохватился Сергей, обращаясь к первому собеседнику, – если я не найду Лешкиной лодки– возьму твою опять? А завтра приволоку под честное слово. Доску эту ты не выбрасывай...

Сунув руки в карманы, круглоголовый поглядел сначала на него, потом в сторону Никодимовки, где ночь назад сгорела усадьба хромой Татьяны и где ни с того ни с сего разбился знакомый парень.

– Ладно. Если не найдешь – до завтра... – И тут же, боясь передумать или раскаяться в своей доброте, шагнул к одежде под вербой. Мотнул головой в адрес сопровождающих: – Айдате...

Веселый коротышка улыбнулся Сергею, а напарник его ушел, так и не раскрыв рта.

* *

*

Заимка была пуста.

С того самого места над Желтым ключом, откуда он следил за чужаками утром, Сергей внимательно оглядел пустую поляну, тайгу вокруг, насколько можно было увидеть за деревьями, избушку, дверь которой была подперта все тем же комельком, какой облюбовал в прошлый раз Гена.

Над елью, под которой он стоял, залотошила обеспокоенная его появлением сорока, потом успокоилась, а в гуще хвои застучал дятел. Поляну со стороны родника наискосок пересекали остроконечные тени. Голубая пичуга порхнула из-за деревьев на рубленый угол избушки, энергично потюкала носом, довольно пискнула и на одном взмахе крыльев упорхнула в кусты.

Сергей шагнул через родник.

В усадьбе хромой бабки Татьяны столкнулись чьи-то противозаконные интересы – настолько противозаконные, что раскрывать их не собирались ни те, кто знал подробности ночи во время пожара, ни другие – кто подробностей этих не знал и в ночных событиях не участвовал, но имел к ним какое-то отношение, как двое странных копальщиков. Сергею нужна была хоть какая– то ниточка, помимо смутных Лешкиных записей в дневнике: на чем основывались эти интересы? Чьи они были прежде всего? И если в событиях участвовал четвертый обитатель заимки, то хотя бы кто он – преступник или жертва?..

На углях потухшего костра лежал бархатистый налет пепла. Обгорелые рогатулины походили на кости, какими рисуют их в детских книжках. Котелок, пробитую гвоздями банку и ложки хозяйственный Гена, почистив, убрал в избушку. У основания лиственницы, под хвоей, Сергей нашел резиновую лодку. Снова тщательно прикрыл ее. Судя по всему, обитатели избушки не возвращались на заимку.

Тогда Сергей, приметив на всякий случай положение комелька, ногой выбил его из-под нижней поперечины двери и сначала приставил к наружной стене, но передумал, и, отворив протяжно скрипнувшую дверь, забрал с собой.

Ни фонаря, ни спичек у него не было. Пошарил рукой в углу, где на боковой полке, уходя, они оставляли в детстве спички, соль, бересту. Но и полку новые хозяева избушки скорее всего использовали на дрова. Когда глаза привыкли к полумраку, Сергей, оглянувшись на дверь, шагнул к противоположной от входа стене и – где на глаз, а где ощупью – стал осматривать пол, стены, крышу.

В правом углу звякнул под руками котелок, рядом с ним, в металлическом садке, переложенные мокрой травой, ждали своей участи десятка два язей. Сергей сунул руку в садок и прошарил его до дна. Язи давно уснули, но, влажные, скользкие, казались живыми.

Запасное грузило, две алюминиевых ложки за жердью под потолком, просторное ложе из пихтовых лап, две буханки хлеба в котомке, спичечный коробок соли, несколько луковиц, пшено для ухи, кусок сала, головка чесноку и целых три пол-литровых бутылки водки да еще четвертинка... Все правильно: Гена приехал на заимку первым и занял самый удобный правый дальний угол. Значит, левый принадлежал раньше четвертому...

В избушке не выветривался запах общежития. Раньше здесь пахло смолой и хвоей, да еще сладковатой прелью, когда шли дожди, а теперь их подавлял терпкий запах мокрой одежды, рыбы и еще чего-то, что всегда тяжелит воздух присутственных мест: вокзалов, автостанций, куда люди приходят, как домой, а уходят навсегда – не хозяевами, а чужаками.

Под изголовьем левой постели, где разместился Владислав, Сергей обнаружил спальный мешок, плед, а в рюкзаке – полный ассортимент консервов из центрального сосновского гастронома: макароны с мясом, печень трески, тефтели, щука в томате, судак... А кроме того, ложка, миниатюрная сковородка, котелок и, разумеется, крохотный транзистор. Пижонистый Владислав был либо слишком доверчивым, оставляя все это богатство на заимке, либо слишком хитрым – если не прятал умышленно.

Справа от двери в охотничьем ягдташе Павла Сергей нашел несколько бутербродов с колбасой, несколько – с сыром, кусок отварной курицы и четыре «дорожных» набора в целлофановых мешочках: по огурцу, по два яйца и по куску колбасы в каждом. Все это легко приобреталось за один прием в буфете любой автостанции, если бы... если бы не бутылка дорогого коньяка «КВВ» и солидный, граммов на пятьсот кусок балыка, которые, насколько это известно Сергею, трудно было отыскать в городе даже под праздник. Коньяк Павел мог купить и в Москве, но балык был свежим.

В углу налево от двери были приткнуты несколько удочек, разобранные и тщательно связанные бечевками. Если учесть, что у Гены была сеть (которую он, кстати, тоже припрятал где-то) – удочки принадлежали Владиславу или Павлу. Но рыбачить, кажется, никто в избушке не собирался...

Он вернулся к правому дальнему углу и стал заново перебирать в памяти небогатый скарб Гены. Взгляд его остановился на ложках под крышей. Сергей выдернул их и, шагнув к окошку, рассмотрел на свет. Он поймал наконец мысль, которая появилась у него в самом начале: если четвертый бежал, обокрав Гену, он должен был прихватить самое ценное у него, – например, лодку, или капроновую сеть, но, по словам Гены, взял плащ, которому грош цена в самом гнилом захолустье... Тут Гена не все до конца продумал. Если же допустить, что четвертый ушел с ведома Гены и собирался вернуться, а потом исчез, – после него должны были остаться вещи, которые бережливый Гена обязательно присовокупил бы к своим. Скажем, ружье или патронташ... Но даже младенец догадался бы спрятать до поры до времени все, что могло изобличать его связь с пропавшим человеком, если за этой связью что-то кроется! Он спрятал бы ружье, патронташ, котомку... А ложка могла валяться отдельно.

Сергей понял, что не может доказать ни одной версии. В котомке оказалось слишком много хлеба и водки: если здесь был общий запас – почему бежавший не захватил пару бутылок? Но не пойдешь в кирасировское сельпо узнавать, сколько брали на двоих четвертый и Гена...

Ложки с помощью гвоздя были изукрашены рисунками. Однако работал гвоздем или другим острым предметом не один и тот же человек. На ложке, которую Сергей почему-то сразу приписал Гене, преобладали барашкообразные цветы и листочки. Линии другого орнамента были стремительнее: с молниями, с пронзенными сердцами. А в самом верху черенка гордо пластались крылья, какие носят на форменных кителях летчики да железнодорожники... Они распахивались все от того же сердца.

Сергей в досаде воткнул обе ложки назад, под крышу... И, подперев дверь комельком, минуту или две постоял, вслушиваясь, на поляне. Работяга дятел давно улетел. Негромко и однообразно журчал родник. Тени через поляну стали шире, их острия уползли на противоположную, солнечную сторону тайги, откуда надрывно, жалобным голоском звала какая-то пичуга.

Сергей пнул одну из черных рогатулин костра, и она, взбив угли, отлетела на несколько шагов к роднику.

* *

*

Антошка сидел над мотором рядом с Мишаней, который два года назад вместе с Лешкой собирался поступать в мореходку. Но Лешка прошел медкомиссию на руднике, а у Мишани – краснощекого, широкоплечего – обнаружили какую-то ерунду в легких.

Мишаня был в светлых брюках и тенниске, Антошка по-прежнему красовался в трусах.

Сергей издалека поприветствовал неудачливого Лешиного коллегу, но тот встал и, что-то на ходу объяснив Антошке, зашагал прочь от залива еще до того, как Сергей успел пристать к берегу.

– Мишань! – крикнул Антошка.

Тот оглянулся:

– Мне пахан за табаком велел сходить! – И, оставив без внимания Антошкин протест, заспешил в сторону Никодимовки.

– Чего он? – спросил Сергей.

Антошка махнул рукой.

– А!..

Мотор его можно было выставлять в качестве экспоната в музее, вроде никелированных отбойных молотков или геологического молотка из нержавейки.

Тень от кедров накрыла уже пол-озера. И по-вечернему лениво тявкали собаки за кедровником. Где-то в другом конце деревни мычали коровы.

– Разыскал? – спросил Антошка.

– Наверное, рыбачит где-нибудь... – невесело отозвался Сергей.

– А давай мы сейчас на моторе! – оживился Антошка. – Вдоль и поперек! Давай? – И, видя по лицу Сергея, что тот не против, Антошка, подхватив свой тяжелый мотор, лихо потащил его к берегу.

Процедуры «установить» и «снять» были отработаны у него до мельчайшего движения. Буквально через пять минут они вырвались из неглубокого заливчика на озерный простор и, вспенив крутую волну, понеслись по прямой к середине озера. Ударил в грудь ветер.

Сергей наклонился к Антошке.

– Давай посмотрим, где ты лодку нашел, – там должны быть весла!

Антошка кивнул, разворачивая моторку вправо.

Они подошли к зарослям тростника у правого берега. Разглядев какие-то известные ему ориентиры, Антошка выключил мотор.

Сергей еще раз убедился, что тот, кто брал кирасировскую лодку, – хотел вернуться на заимку, а не в Никодимовку или Южный...

Разгребая перед носом лодки ряску и упавший тростник, узким плесом прошли на малых оборотах почти до берега. Но забираться в гущу камышей с мотором было рискованно. А шеста, тем более весел Антошка не брал с собой из принципа. До сих пор этот принцип не подводил его. Ладно, – сказал Сергей, – покажу, где, – пусть сами ищут.

Антошка предложил обойти по кругу все озеро.

Минут через двадцать, когда уже были в районе Горелого затона, услышали позади выстрел. Антошка привстал, заглушив мотор.

Голубое круглое облачко дыма поднималось в правом от Никодимовки, самом дальнем углу озера, который они обошли стороной, поскольку заросли камыша тянулись там почти на километр от берега.

Дымок всплывал из глубины зарослей.

– Молодняк бьет... – сказал Антошка. Спросил: – Поплывем?..

Спросил ради приличия, потому что камыши и тростник в дальнем углу были непролазнее тех, где они хотели найти весла.

Требовать лодку у Павла Сергей вовсе не собирался, Важно было узнать, что он здесь, на озере.

– Черт с ней, с лодкой... Завтра утречком я нагряну к ним.

– Поносимся?! – радостно предложил Антошка.

И Сергею захотелось вдруг поделиться с ним всеми своими догадками относительно пожара в усадьбе хромой Татьяны. Если бы это была его тайна...

– Сильный мотор! – похвалил он, хотя ни на грош не смыслил в лодочных моторах.

– Мотор – зверь! – подтвердил Антошка и, рванув ремешок завода, включил газ на полную мощность. Лодка присела в воду, потом рванулась вперед, вздыбила носом волну и понеслась от берега, на простор, где гладь и тишина были еще нетронутые.

Странно, что Лешка не приобрел себе мотор. Он не любил отставать от кого-нибудь...

Прошлым летом Лешка, он и Алена собирали маслята близ урмана, где медвежий лабаз. Алена полезла наверх, в полуразвалившийся, древний, как само Никодимово озеро, лабаз, а он и Лешка решили выкупаться. Кто-то – Лешка или он – предложил, не меряя глубины, махануть вниз головой с ближайшего кедра. Тот стоял на берегу одиноко, а потому был развесистый, мощный. И теперь уже совсем не важно, почему Сергей оказался на дереве первым и первым прыгнул, стараясь войти в воду так, чтобы сразу выскочить на поверхность. Прыгнул удачно, лишь задев животом водоросли. Но, когда вылез на берег, прибежала Алена. Лешка предложил ей почти то же самое: «Маханем с верхотуры, не меряя?» Алена сказала, что у него не хватит духу. Поспорили. Лешка взобрался на дне или три ветки выше Сергея, спружинил, отчего зеленая лапа долго еще качалась потом, и прыгнул. Алена сказала Сергею: «А ты?» И, видя, что он медлит, сбросила через голову платье, одну за другой – тапочки, взобралась на кедр – а лазила она, как кошка, – и красиво, ласточкой прыгнула... Потом вылезла из воды, обобрала с плеч водоросли и, разведя брови, спросила: «Испугался?» Сама же ответила за него: «Испугался!» Он стал молча одеваться, а Лешка, наверное, так и не сказал ей, кто был первым, хотя стоял тогда рядом и ухмылялся, поощряя тем самым Аленино презренье...

Сергей встряхнулся, разгоняя меланхолию. Ведь если припомнить все, что было, – случаев, когда Лешка вовремя оказывался рядом, было гораздо больше, чем таких...

– Значит, не ладили вы с Лехой? – спросил он Антошку.

Антошка посерьезнел.

– Я тебе сказал, что, как... Не во мне дело. Со мной – это одно, сам понимаешь, с батькой моим он не в ладах. Ты лучше с Мишаней потолкуй. Видел сейчас – не захотел здороваться? А ведь они кореша были с Лешкой! Мишаня вчера из Сосновска приехал, потолкуй.

Антошка замолчал. А Сергей подумал о Южном, где сейчас коротает длинный вечер Алена... Может, Лешка пришел в себя, и оказалось, что он совсем ни при чем!

– Дашь мне завтра одно весло?

– Да я тебе оба дам! На что они мне? – немножко хвастливо пообещал Антошка. А некоторое время спустя, уже поворачивая к берегу, спросил: – Болтанул насчет Енисея?..

– Почему? – неуверенно ответил Сергей.

– А то давай! До самого устья проскочим! Тут у нас все зубрить собираются: кому институт поперек горла, кому училище. А я думаю: попаду в институт – хорошо, не попаду – хоть Енисей на память останется! Потом ведь все будет сложнее... Идешь?

Сергей подумал.

– Если бы еще один человек... – Он не договорил.

– Мать? – спросил Антошка.

– Нет. А вообще, – спохватился Сергей, – так и так! Договорились. – И он с маху ударил пятерней в протянутую Антошкину ладонь.

Антошка засмеялся.

– Это уже мужской разговор! Вдвоем любое дело – пол дела!

Сергей тоже, сам не зная чему, засмеялся.

Когда они высадились на берег, озеро из конца в юнец лежало в тени. Только верхушки самых высоких кедров по соседству еще розовели в закатных лучах, дальний синий лес на горизонте стал черным.

* *

*

Домой Сергей не пошел.

Трупы в развалинах бывшей усадьбы требовали объяснения. А он, мечась от одного предположения к другому, ни на шаг не продвигался в своих догадках...

Сергей отправился вдоль берега к пожарищу. Теперь, когда события дня отошли в прошлое, ему казалось, что он проявлял слишком много осторожности там, где необходима была смелость. И, влекомый жаждой действия, он теперь готов был идти напролом – представься ему такой случай...

Так что, если бы Гена повстречался ему здесь – Сергей наверняка натворил бы глупостей...

Около пепелища впервые за двое суток не было ни души. Женщины разошлись, чтобы заняться вечерними хлопотами по хозяйству. А мальчишкам стало не перед кем демонстрировать свою удаль.

Сергей направился в сторону леса и у кедровника увидел Гену. Тот шел со стороны Южного. Это говорило уже само за себя.

Тропинка, по которой он шел, и путь Сергея не пересекались.

Мрачный, сутуловатый, Гена сделал вид, что не заметил его. Сергей демонстративно пошел навстречу.

– Здравствуйте!

Гена удивленно покосился на него из-под соломенных полей, как бы недоумевая, зачем «здравствоваться» два раза на день. Буркнул в пространство:

– Здоров... – И не выказал желания задерживаться. Шляпа его была надвинута до бровей. За плечом, стволами вниз, тускло отсвечивала двустволка.

Отметив про себя, что Гена идет к озеру мимо пепелища, хотя со стороны Южного есть для этого более короткий путь, Сергей зашагал рядом.

– На рудник ходили?

Тот опять смерил его неприветливым взглядом и не счел нужным отвечать.

– Я там Алену оставил, – объяснил Сергей свое любопытство, хотя самому стало смешно от такой откровенной липы. Добавил: – Ну, с которой я на пожарище был, темненькая...

Гена шевельнул плечами под телогрейкой, что в. равной степени могло означать: «Не видел», или «Какое мне дело до твоей темненькой?» А около пепелища замедлил шаг.

Воспользовавшись этим, Сергей одним движением зашел вперед, и тому пришлось волей-неволей остановиться.

Роста они были почти одинакового, так что Сергей не чувствовал себя малолеткой рядом с ним.

– Знатно горело... – высказал свои наблюдения Гена.

– Знатно! – подтвердил Сергей, глядя в глаза ему. – Милиция два дня тут шарила. Со стороны – вроде ничего не нашли, а женщины разное говорят!

Гена тяжело посмотрел на него из-под надвинутых на глаза полей.

Сумерки были еще достаточно светлыми, чтобы различить в простодушных, туповатых глазах Гены затаенное внимание и глубоко упрятанную жестокость. Он был не только хитрее, но и опаснее, чем казался.

– Что говорят?

– Разное! – повторил Сергей. – Владислав, помните, болтнул тогда про того, что плащ у вас украл: вдруг он спалил бабку? А я думаю: может, правда, он это натворил здесь? Или не один, а с кем-нибудь?

– Он теперь небось в Белогорске... – переведя взгляд на пепелище, вяло отозвался Гена.

– А вас видели с ним, – сообщил Сергей. Потом, дождавшись, чтобы Гена опять посмотрел в его сторону, разъяснил: – В Кирасировке, в сельпо. – И, будто между прочим, спросил: – Он что, летчик?

На этот раз Гена не скрыл удивления:

– Ваньша?!

– Я не знаю, как его зовут, но пацаны слышали – вы разговаривали с ним...

Гена ухмыльнулся, не без гордости уточнил:

– В авиации это я служил, мотористом, Ваньша – белобилетник.

Сергей убедился, что был неоправданно высокого мнения о собственной прозорливости. Брякнул, глядя прямо в глаза Гены:

– А ведь вы вместе с ним приехали на заимку, не поврозь, вы давно знаете друг друга. Вы врете, что только встретились.

На этот раз он попал в точку.

Рука Гены сомкнулась на ружейном ремне.

– Ты чего настырничаешь, парень? Что тебе надо?

– А то, что Лешка мой друг, – сказал Сергей.

– Ну... – выдохнул из глубины груди, будто прорычал, Гена.

– Ну и ну! – Сергей незаметно спружинил ноги, чтобы при необходимости уклониться от удара и самому сделать выпад. – Я хочу узнать, кто дал ему подножку.

Гена встряхнул ружье за спиной, глянул через голову Сергея на тропинку вдоль берега.

– Дуришь ты, парень. Чокнулся на друзьях, девках... А я тут что? – И, задев Сергея плечом, пошел своей дорогой, будто и не испытывал минутного замешательства. Но через несколько шагов остановился. – Перевезешь на тот берег?

– Мою лодку Павел забрал, – нейтральным голосом ответил Сергей. – Там, если успеете, хороший парень на моторке – перевезет.

– Ну пока, – сказал Гена и опять встряхнул ружье за спиной. Но не стронулся, в пол-оборота разглядывая Сергея. – Что ты там языком чесал – я не понял. И какое тебе дело, кто с кем приехал? Разве я не говорил, что мы были вместе с Ваньшей? А знаю я его, так я каждую собаку в Белогорске, в Свинушах, знаю.

– Моему другу дали подножку, – повторил Сергей. – Я хочу узнать – кто.

Узнавать – это твое дело, – пожав плечами, согласился Гена. – Но я тут при чем? Подножку дают, кто ближе... А если из дальних... Тут, парень, всяких сейчас... – И, не договорив, он зашагал тропинкой по направлению к заливчику.

Сергей остался, разочарованный и обескураженный.

Голова его трещала от усталости, и в быстро густеющих сумерках он, возможно, залег бы спать, если бы не одно случайное обстоятельство, опять надолго встряхнувшее его.

* *

*

Он думал, что прошедшая ночь исчерпала события запутанной трагедии Татьяниной усадьбы. Но, как он убедился вскоре, события продолжали развиваться.

Проводив Гену, он долго оставался в одиночестве на пепелище. Потом медленно направился домой, не кратчайшей дорогой – через кедровник, а улицей – чтобы пройти из одного конца деревни в другой.

Слышал, как дважды – затихая, потом нарастая – отработал Антошкин мотор. С любопытством бездельника присматривался к старикам на лавочках возле палисадников, к мальчишкам за кособоким плетнем, на ощупь играющим в ножичек... И должен был повернуть за угол, когда еще раз оглянулся в сторону озера, где улица обрывалась и где за кедрами, уже невидимое, лежало пепелище... Угадал в смутной мужской фигуре Владислава. И сразу почти бегом бросился назад.

Торопливость Сергея, возможно, обеспокоила тягучие, сонные думы стариков. Но ему было не до них и не до мальчишек, что проводили его ироническими репликами. Он выскочил на пепелище и остановился, взбешенный, потому что близ Татьяниной усадьбы никого не было. Пробежал сначала по тропинке в сторону заливчика, потом – опять мимо сгоревшей усадьбы – в противоположную сторону... На тропинке не было ни души. И тогда, задержав дыхание, он почти физически ощутил, что обстановка сделалась прямо противоположной той, какую он предполагал: вместо того чтобы наблюдать, он ,сам стал объектом наблюдения для кого-то.

Медленно, чтобы не выдать себя, он отступил от пепелища ближе к улице. На шаг, потом еще на шаг. Потом так же медленно, словно в раздумье, повернулся спиной к озеру и пошел в деревню. Насколько естественным выглядело его отступление со стороны – судить не мог. Но подобрал кедровую ветку и, легонько постукивая ею по ноге, тем же неторопливым шагом двинулся по направлению к дому.

Вплоть до поворота он ни разу не оглянулся, однако всеми силами старался уловить признаки движения по сторонам или за спиной. Но ничего подозрительного не почувствовал.

За углом, спиной к чьим-то высоким воротам, остановился. Долго, без движения, слушал вечерние голоса. Потом, держась вплотную к затемненным оградам, ушел переулками далеко вправо, до самого кедровника, и, оглядевшись, нырнул в кусты.

Здесь, хотя Никодимовка и лес вокруг нее были весьма относительной его родиной, он почувствовал себя уверенней. Но не ослаблял внимания все время, пока пересекал кедровник. Немного отдышался только на берегу озера.

Как и рассчитывал, он вышел к воде метрах в ста от бывшей усадьбы. Слева его прикрывала теперь стена камышей, справа, по берегу – кусты тальника. Нужно было только не чавкнуть ногой на заболоченной полоске между камышами и тальником, случайно не сломать веток, осторожно приподнимая и опуская их за собой...

Это удалось ему. Не выдав себя, он подошел почти вплотную к пожарищу. Затаился в кустах, у воды.

Пока шел через кедровник, пока шаг за шагом пробирался вдоль камышей, темнота сгустилась и один за другим утихли деревенские звуки.

Спасительный ветерок шелестнул в кронах кедров: сначала робко, потом настойчивей. Потом опустился ниже и захватил камыши.

Звездный свет ― выдумка. В безлунье при звездах еще темнее и непроглядней кажется в лесу. Потому что звезды слепят, хоть и не светят.

Минута потянулась за минутой. Он утратил ощущение времени, стоя в одной позе – на правом колене, чтобы не сорваться в воду и чтобы, оставаясь незаметным на фоне черного тальника, постоянно видеть оцепеневшее в темноте пепелище.

Из поля зрения время от времени совсем исчезали контуры печной трубы, деревьев, линия берега вдоль бывшей усадьбы. Тогда он на секунду закрывал глаза, давая им короткий отдых. И снова различал берег, очертания большой, уродливой вне домашних стен печи... Думал: хорошо, что нет рядом Алены, что не обязательно ей знать о его бесполезном старании... А в глубине души был почему-то уверен, что все это не впустую, и ждал.

* *

*

Только очень напряженный слух мог уловить в этом нарастающем шорохе хвои чужой, посторонний звук. Что это – подвернувшаяся под ногу щепа или неосторожно задетая ветка – трудно сказать. Сергей затаил дыхание. И вскоре увидел фигуру человека, который двигался по берегу к бывшей Татьяниной усадьбе с противоположной от него стороны.

Сергей расслабился, перевел дыхание. Ни страха, ни беспокойства он при этом не ощутил. Напротив! Словно бы то, что предположения его оправдались, и то, что враг был теперь перед ним – не загадочный, вездесущий, а реальный – из крови и плоти, – разом упрощало его дальнейшую, задачу.

Первая мысль: «Кто это?» – ударилась вслепую. Нельзя было разглядеть даже, во что одет неизвестный. А вопрос: один он или не один – почему-то не вызывал сомнений – так неслышно, медленно, а вместе с тем уверенно может выходить только человек, привыкший действовать в одиночку. Движения его были неторопливыми, точными, а ружье или дубина в руке говорили сами за себя.

Помедлив на берегу, человек быстро взошел наверх, к пепелищу. Согнувшись, что-то поискал под ногами. Сергей догадался: «Подполье!» И не успел подумать, что ему там надо, как тот присел на край ямы и почти в одно движение соскользнул вниз...

Удивительно точной бывает иногда реакция. Еще не сообразив, зачем это ему, Сергей уже вскочил на ноги и, раздвинув тальник, метнулся в кедры. Припорошенный хвоей мох скрадывал его шаги, и он, не выпуская из поля зрения темного пятна пепелища, обежал его далеко за деревьями, чтобы оказаться на той стороне, куда, следуя логике поступков, должен был возвратиться неизвестный.

Это перемещение лишило его возможности слышать, что происходило в подполье. Но, когда он, смиряя биение сердца, затаился в новом своем укрытии, под защитой колючего вереска, из ямы, шурхнув, мягко упало на угли то, что он принял вначале за дубину или ружье, но что впоследствии оказалось обыкновенной монтировкой, как шоферы называют свои загнутые на концах ломики. Вслед за монтировкой на угли рядом с подпольем опустилось еще что-то, а затем появился и сам человек. Опершись о край ямы, он сначала выпрыгнул по пояс на вытянутые руки, затем оттолкнулся от земли, подобрал монтировку, предмет, вытащенный из подполья, и, слегка пригнувшись, той же уверенной поступью сошел вниз, к воде.