Текст книги "Никодимово озеро"

Автор книги: Евгений Титаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

– Нам пора, Леха... – сказал Сергей и, не глядя на них, шагнул к двери.

Алена вышла, когда он уже снял халат в вестибюле и опять обмотал «болоньей» сундучок в руке. Алена сбросила халат, поправила бинт на запястье.

– Я правильно себя вела, Сережка?

– Да, – сказал он, оправляя складки «болоньи».

– А почему ты не смотришь на меня?

– Потому что ты вела себя правильно, – ответил Сергей.

– Мне сегодня не до иронии, Сережка, и не до шуток.

Он посмотрел ей в глаза.

– Я не шучу, я сказал правду, Алена. Мало ли, что это правда бывает не всегда приятной кому-то. Например, мне.

– Спасибо, Сережка... – сказала Алена. И голос ее уже не был таким холодным, как только что. – Но мне впервые, может быть, хочется, чтобы было не все правильно, не все правдиво, как есть. Только ты не можешь этого. Идем. – И она положила забинтованную руку под его локоть.

* *

*

Гена был пунктуален. Однако появился он не с той стороны, откуда его можно было ждать: когда Сергей и Алена вышли из больницы, он притворял за собой калитку дома Галины. А внизу, на улице Космонавтов, против дома тетки Натальи, за время, пока Сергей и Алена были у Лешки, произошла некоторая перемена: Анастасия Владимировна скорее всего ушла в дом, зато у машины было уже трое мужчин: Андрей Борисович, Павел и бородатый Владислав.

То, что Гена успел проведать Галину, беспокоило Сергея. Гена, судя по его виду, и в самом деле побывал на автовокзале, где раньше всего открывается буфет. Но шел он довольно уверенно и бодро поприветствовал:

– Здорово! – У Алены спросил: – Говоришь, молодая, казенный дом мне и дальняя дорога?

Алена отодвинулась за спину Сергея.

– Зачем вы туда ходили? – Сергей кивнул на дом Кости.

– Зашел пораньше, времени у меня внавал! – весело объяснил Гена, потирая тыльной стороной ладони щетинистый подбородок. – Зашел сказать последнее прости!

– Вы там ничего не наделали?.. – осторожно спросил Сергей.

Гена захохотал. Вид у него был немножко помешанный.

– Нет, молодой, за меня не боись – ничего! Ну, пару горячих отвесил, конечно, как полагается! Там его сестричка сейчас полотенчиком обдувает! – Он опять хохотнул и с грустью добавил: – Сестричке мне неудобно было подвесить одну... – Он показал тяжелую ладонь. – Баба, как ни крути. Ты бы, молодая, за меня ей патлы натаскала бы, а? – попросил он.

Алена шевельнула сомкнутыми бровями и не ответила.

– Зря вы это... – сказал Сергей.

– Ничего... Малость больше, малость меньше... – Гена оглядел обоих, поправил ружье за спиной и неожиданно виноватым голосом попросил Алену: – Не дуйся... Я выпил, но, сама знаешь, – есть причины...– Он зашагал было от них, но остановился. – Ты чего– то собирался шепнуть мне?

– Потом, – сказал Сергей. – Сейчас рано.

– Как знаешь. Потом будет уже некогда, – сказал Гена и, тяжелый, грузный, пошел по пыльной дороге куда-то, куда было одному ему ведомо. Сергей и Алена подождали, пока он отошел на некоторое расстояние.

Можно было заметить с первого взгляда, что мужчины около вишневой «Волги» расстроены. Каждый старался по-своему скрыть это, но вчерашней непринужденности у них не получалось.

Павел грелся под утренним солнцем, небрежно поставив ногу на буфер машины. Ружье висело за его спиной, подбитая мехом тужурка была, как всегда, нараспашку.

Владислав, пощипывая рыжеватую бородку, что-то рассказывал ему, в то время как хозяйственный Андрей Борисович протирал ветошью и без того сверкающий капот «Волги». Гена задержался, посмотрел на них с противоположной стороны улицы и двинулся дальше. Те сделали вид, что не заметили его. Сергея и Алену первым увидел Владислав.

– Говорят, уезжаете, Оля?!

– Еще не решили, – ответила Алена, все еще держа Сергея под руку, отчего бинт на ее правом запястье не был заметен.

Андрей Борисович криво усмехнулся, обмахивая ветошью ладони.

– Нам Владислав рассказывал, что ночью вы перепугали его...

– Это я шутила, – сказала Алена. – А Сережа бабахнул.

Стоматолог по забывчивости опять начал тереть капот «Волги». Дорого бы они дали сейчас, чтобы узнать, зачем Гена был у Кости и какую речь держал только что перед ребятами.

– Странные шутки у вас, Оля! – Андрей Борисович приподнял плечи.

– На пару я бы и сам покричал с удовольствием... – нехотя, мрачно пошутил Павел. Цепкие глаза его стали еще острее, пронырливей и бесцеремонно рыскали по лицам Алены, Сергея.

Сергей тихонько освободился от руки Алены.

– Но я не ябедничал, Оля, не подумайте, – сказал Владислав. – К слову пришлось. А то уедете со злом на меня.

– Между прочим, если ехать – пора, – не выдержал Андрей Борисович. – Тем более, я вижу вы с багажом! – Он кивнул на «болонью» Сергея, под складками которой угадывался груз.

Гена остановился и смотрел на них от поворота, – видимо, не хотелось ему идти туда, куда он собрался.

– Мама ссылается на дочь, а дочь на кого? – спросил Павел.

Все получилось немного не так, как предполагал Сергей. Вчера он ожидал этой минуты, а сегодня стоял и без интереса слушал все эти вялые реплики.

– Мною командует Сережа, – ответила Алена и, держа руку за спиной, отошла от Сергея, стала неподалеку от Павла.

– Тогда решай, лодочник! Мне эта круговая порука уже надоела!

– А вы не расстраивайтесь, – сказал Сергей. – Вы сегодня какие-то расстроенные, смотрю.

Владислав вскинул на него удивленные глаза.

– Кто?!

– Все, – сказал Сергей.

Андрей Борисович нервно хмыкнул.

– Оля, ваш друг, оказывается, психолог! Приятно слышать!

Обмахивая ладони ветошью, он остановился напротив Сергея, между Аленой и Павлом. Сергею это было на руку – то, что они оказались рядом. Владислав, косясь на приборную доску, стоял возле кабины, Андрей Борисович и Павел – у радиатора.

– А вы ничего не теряли? – спросил Сергей.

Павел оглянулся на двор тетки Натальи, где появилась Анастасия Владимировна.

– Что большие теряют, маленьким не найти... – наставительно сказал он. Андрей Борисович опять презрительно хмыкнул.

– Я нашел в лесу чемоданчик, – сказал Сергей и, уронив под ноги «болонью», водрузил свой сундучок на капот «Волги», рядом с Павлом. – Не ваш?

Дальше события разворачивались почти по плану.

Все можно было сделать, конечно, проще. Но Сергей еще вчера продумал этот момент: и как подойдет, и как скажет... Скромно скажет: «Ваш?» И хотя еще накануне он заготовил для этого случая хорошую, оплеуху – возможно, сдержался бы теперь, окажись нервы Павла чуть крепче. Но рука того непроизвольно дернулась к сундучку, потом вверх – к ружью за спиной. Это было ни к чему с его стороны, потому что Сергей вопреки собственным намерениям даже не разглядел выражения его лица, а в то же мгновение с разворота ударил его в челюсть, как не ударял кожаную грушу на тренировках в спортзале и не ударит, наверное, никогда никого в будущем. Опять не видел, как Павел отлетел от машины и грохнулся плашмя на землю, не видел уже готового рвануться на него Владислава, не видел Гену, бегущего тяжелыми прыжками назад, не сразу услышал, как закричала от калитки Анастасия Владимировна, потому что вторым движением, слева, ударил в подбородок преуспевающего Андрея Борисовича.

Но он слишком выложился на первый удар, и второй получился бы недостаточно эффективным, если бы Алена не подставила своему некурящему ухажеру ногу. Он перелетел через нее и грохнулся на Павла, чтобы, впрочем, тут же вскочить. Ничего не скажешь – реакция у него была хорошая. Он упал и вскочил на ноги почти в то же мгновение, подхватил с земли ружье. Сергей опять непростительно рисковал, снова рисковал Аленой, потому что стоматолог замахнулся на нее, а она оказалась между ними и замешкалась на миг, вперив глаза в родимое пятно над виском Павла, фуражка которого откатилась по траве в сторону. Каким– то чудом сориентировался в этой обстановке Владислав: толчком отбросил от машины Алену и принял удар приклада на свои руки. Когда Сергей бросился к ним, они, сцепившись, уже покатились по траве. На крик Анастасии Владимировны бежали из дома женщины. А из-за угла на улицу Космонавтов вылетел зеленый «газик», тормознул в клубах пыли, и на дорогу один за другим выскочили из него люди. Сергея они схватили в числе других. Не тронули Владислава да сразу не взяли почему-то Гену, который, держа в обеих руках ружье и широко расставив ноги, прикрывал собой Алену... Приворожила-таки она его.

– Я не убегу... – сказал Сергей.

Решительно подступила Алена:

– Его не трогайте! Слышите?! – И дернула кого-то за пиджак.

Сергею отпустили руки.

А тетки Анастасия Владимировна, Валентина Макаровна и хозяйка сбежались, облепили со всех сторон Алену, которая одна только из женщин знала, что происходит.

Сергей подобрал «болонью» и открыл сундучок на капоте машины. В солнечном свете засверкал желтый песок.

Из приехавших в «газике» только тот, что сидел за рулем, был в милицейской форме. Наверное, самый младший. Но Алена приняла его за главного и, слегка отодвинув мать, подошла, сказала:

– Вы должны сейчас пойти в больницу. Там, в третьей палате, Лешка. Он хочет вас видеть. Он все объяснит.

Анастасия Владимировна, повиснув на ее руке, широко открытыми глазами смотрела то на Павла со скрученными за спиной руками, то на быстро оплывающий синяк под глазом самостоятельного Андрея Борисовича и не могла понять, что поездка откладывается.

* *

*

Только после обеда, часам к трем, завершив множество мелких формальностей, когда от шума, бесконечных повторов уже нестерпимо разламывалась голова, их предоставили самим себе.

Лешкина мать слегла, и Анастасия Владимировна не отходила от нее. Тетка Валентина Макаровна криком звала к себе Лешку и то начинала молить бога, которому в жизни своей не верила, то полошила хозяев слезным воплем: «Пожар!.. Тушите!..» А когда появилась Алена, тетка Валентина Макаровна притянула ее к себе и, как слепая шаря по ней руками, запричитала взахлеб:

– Родненькая моя!.. Дочечка милая!

В минуту короткого ее забытья Анастасия Владимировна вытолкала Сергея и Алену во двор.

– Поезжайте в Никодимовку... – В трудные минуты, когда нужно было действовать энергично, без колебаний, Анастасия Владимировна мгновенно менялась, и на все время, пока требовалось что-то быстро предпринимать, двигаться – ни в лице, ни в характере ее следов не оставалось от всегдашней робости.

А на улице Сергея и Алену поджидал Владислав.

– Мне повезло! – обрадовался он. – Боялся не застать вас!

Опять где-то в стороне автопарка надсадно гудели машины, и желтое солнце лилось на шиферные крыши поселка, на березки, тополя в палисадниках, на дорогу в мягкой, густой пыли.

Владислав не солгал соседям по заимке. Он действительно работал на заводе и в Никодимовку приехал с единственным желанием отдохнуть, порыбачить. Однако еще на подходе к избушке обратил внимание на странное поведение человека в камышах. Было далеко, и разглядеть, чем тот занят, он не мог, но по тому как воровато, с явным расчетом на скрытность незнакомец опустил какой-то груз в воду, – Владислав почувствовал неладное. Вскорости без труда узнал этого человека в Гене. А познакомившись с Павлом неестественно оживленным, подчеркнуто беспечным при общей собранности, за которой проглядывало постоянное внутреннее напряжение, – еще более насторожился. Подозрения его усилились, когда он узнал о двух загадочных событиях минувшей ночи: о пожаре и об исчезновении прежнего обитателя заимки. А сразу после неожиданного и непонятного для него появления у избушки Сергея Владислав побывал в отделении милиции рудника. Его попросили, не выдавая своих наблюдений, до поры до времени оставаться на месте.

Еженощные прогулки Павла, а также далеко не приятельское свидание Гены с Костей, их разговор, из которого Владислав уловил дважды повторенное слово «примочу», наконец, тот факт, что ни Гена, ни Павел за двое суток ничем не проявили себя, как люди, желающие действительно отдохнуть, – укрепили его в убеждении, что таинственная деятельность обитателей избушки имеет противозаконные цели.

А последнее ночное событие: выстрел и вызывающее поведение Сергея – дали Владиславу основание заключить, что какие-то неведомые для него события принимают серьезный характер. Он вернулся в милицию, и сегодня утром, поскольку Павел и Гена собрались покинуть заимку, решено было проверить, кто эти люди. Тем более что в их отношении к соседу по избушке появилась определенная настороженность...

Вот по какой причине Владислав так вовремя оказался рядом с «Волгой», чтобы прикрыть Алену от неминуемого удара прикладом, вот почему вовремя подлетел «газик»...

– Сколько ты, Сергей, внимания отнимал у меня понапрасну! – шутя пожаловался теперь Владислав. Но, заметив, что улыбки его новых друзей получились невеселыми, попробовал изменить тему: – Я к вам, собственно, вот зачем: я не врал, ко мне, правда, завтра невеста приезжает. Давайте скооперируемся, а? Грибов, рыбы хватит, а энтузиазма – тем более! Лодка у вас есть – чего еще! Оккупируем заимку на четверых?!

– Мы бы с удовольствием... – Алена замялась. – Нам просто нельзя. Ну... веселиться нельзя. На вас это не распространяется. Мы вам только весь отдых испортим...

Владислав растерянно пощипал бородку.

– Мы как-нибудь в другой раз... – успокоил его Сергей. И приврал: – Может, на будущий год!

– Проводите нас до кедровника, – предложила Алена.

Примирившись на этом, вместе поднялись по улице Космонавтов к лесу. Из калитки своего дома вышел Николай, ошалело посмотрел на них и торопливо скрылся во дворе, чтобы дать пройти мимо. Дом Галины стоял ощутимо пустой, без признаков движения за дымчатыми окнами, будто вымерший.

В кедровнике, недалеко от опушки они остановились.

– Дальше мы пойдем сами. Спасибо, – сказала Алена.

Рябая, легкая тень лежала на прошлогодней хвое. Голубое небо за частоколом кедровых стволов казалось прозрачным и глубоким-глубоким. Жалобно вскрикивая, несколько раз пропорхнула мимо синица, уговаривая их отойти в сторону, потому что где-то поблизости у нее гнездо, хотя им никогда не догадаться об этом.

– Жаль, что все так... – глядя на Алену, вздохнул Владислав. – Катя моя полюбила бы вас.

Алена неловко переступила с ноги на ногу.

– За что?

– Хорошая вы, отчаянная.

Алена сказала вдруг:

– Можно быть самым расхорошим – оказывается, не от этого зависит, чтобы и все было тоже хорошо... – Глаза ее, когда она посмотрела в синеву за кедрами, сделались грустными, хотя лицо было строгим. – До свидания...

А Сергей подумал о том, что «Наяда», которая принадлежит Лешке, теперь долго не понадобится никому... Разрешил:

– Лодкой вы пользуйтесь, я оставлю в ней весла... Потом причалите там же...

– Спасибо... – грустно поблагодарил Владислав, должно быть, чувствуя себя неловко из-за того, что все впереди у него было просто, хорошо. – Заходите к нам с Катей в Сосновске, а? Зайдете?

Алена кивнула.

– Пошли, Сережа...

Они оглянулись, когда еще можно было разглядеть за кедрами поляну, где остался Владислав. Он смотрел на них и помахал на прощанье.

* *

*

В усадьбе хромой Татьяны произошло приблизительно следующее.

Лешка («по лопоушеству», как однажды выразился Сергей), имея в качестве вознаграждения за труд лишь сомнительную привязанность Галины да время от времени – ко дню рождения, к праздникам – недешевые подарки от нее, принимал на хранение золото, которое всяческими путями организовывали Костя и шлагбаумистый Анатолий Леонидович, а затем, в дни наездов к Сергею и Алене, переправлял его в Сосновск – преуспевающему Андрею Борисовичу. И однажды проболтался тому, где хранит свое богатство.

Представительный Андрей Борисович решил вместе с одним из московских напарников перехватить золото, обставив дело так, чтобы к ним нельзя было подкопаться. Обстоятельства способствовали этому: Лешка захлюпался в школьных делах и не мог вырваться в город на Первое мая, как предполагалось. А Костя дал знать из Южного, чтобы готовилась весьма круглая сумма. Андрей Борисович рассчитал, когда должна прибыть к Лешке новая партия металла, и вызвал в Сосновск Павла, в чьей биографии среди множества профессий значилось и пребывание в семинарии. Надо полагать, что роль странника удалась ему. Павел поселился в усадьбе Татьяны и стал ждать, когда к Лешке Прибудет новое золото, чтобы тот сам невольно показал тайник. Все получилось бы у него как нельзя лучше, без шума и крови, если бы вместе с Лешкой не заявился проверить свой предыдущий товар Иван и если бы не хромая Татьяна. Именно бабка скорее всего спутала планы Андрея Борисовича и Павла. Последний год она жаловалась на бессонницу и потешала соседей рассказами, будто временами чует запах табака в нежилой усадьбе. А тут, возможно, услышала голоса и вздумала проведать своего .жильца, который, по ее глубокому убеждению, находился там один. Нетрудно представить, что произошло, когда бабка Татьяна с лампой в руках появилась близ распахнутого подполья и присутствие в доме божьего странника перестало быть тайной для Ивана и Лешки. Павел схватился с Иваном, а Лешка бросился бежать своим обычным путем – через чердак. В итоге бабка и Ваньша остались в усадьбе, Лешку же Павел настиг у дома. Но взять золото не удалось – усадьба горела. Тогда на Лешкиной лодке Павел ушел из Никодимовки, чтобы через лес пробраться в Южный, близ которого его поджидал на машине Андрей Борисович... Затем он возвращается в Никодимовку автобусом, уже легально и без маскарада, чтобы его видели посторонние. Это давало возможность, во-первых, засвидетельствовать, что ночью он был в Сосновске, а во-вторых, снова оказаться в непосредственной близости к месту событий, понаблюдать за их развитием и, если удастся, как-то использовать их. Павел изловчился не только замести следы убийства, но и взять золото.

А милиция, обнаружив лишь труп бабки Татьяны и керосиновую лампу рядом, естественно, списала пожар на несчастный случай.

И вот почему Лешкина лодка была оставлена ближе к никодимовскому берегу, а лодка нумизмата – ближе к противоположному: в ночь пожара Павел уходил из Никодимовки на Южный, а следующей ночью он воспользовался одной из кирасировских лодок, чтобы добраться до Никодимовки и вернуться обратно на заимку.

– Ты еще тогда догадался, что это Павел, когда Мишаня говорил про милицию?.. – спросила Алена.

– Нет, Алена... Тогда мне только запасы его покоя не давали! Ребенку же ясно, что у него были какие-то прямо сверхспешные сборы. Хотя домашние! Ружье, патроны схватил, засунул в рюкзак, что подвернулось: балык из холодильника, бутылку «КВВ» – ну, что нашлось (он чуть не сказал «у твоего») у стоматолога, – скорее на автостанцию. А уж там для проформы – подряд: бутерброды, курица... Это меня все время мучило. А когда они разговаривали у машины и оставили шланг, солнце отсвечивало на мокром кузове по-разному, и – красным... Я вспомнил, Мишаня говорил: в дождичек, на красную легковушку они налетели. И подумал вдруг. Сам не знаю как это. Но взял и сбил с него фуражку... А... зубника этого я во всем на свете подозревал. Всю жизнь, – признался Сергей. – И как увидел его рядом с Галиной...

Костя с другом со страха да от жадности полезли копать ночью... Галина же знала, где Лешка хранит золото. Если его обнаружат – начнется следствие. Костя быстро организовал именины, пригласил по этому поводу «шлагбаум». А Николай им просто ко двору пришелся... Как говорят, для алиби...

Ночью на нас налетели, всего вернее – Костя и Анатолий Леонидович. Ты мотонула, конечно, Костю – хорошо, что этот цуцик тебе попался. А я врезался в «шлагбаум». Ну, это пусть разбираются, кому нужно... А Владислав... Было бы дуростью с его стороны тут же показаться на глаза, если нападал он... Тем более самому рассказывать про Гену... Но ружье я все-таки держал под рукой. Боялся только: вдруг не заряжено... Вот и все. К лабазу поджидать Гену Андрей Борисович снарядил скорее всего Павла...

Сергей не мог бы сказать, когда полностью сложилась для него вся картина. Она вырисовывалась по кусочкам, отдельными штрихами то там, то здесь, вне видимой связи между ними. Но когда прояснилась фигура Павла, исчезли основные пробелы.

Они шли пешком вдоль дороги. Не по обочине, а лесом, где было прохладнее и случайные машины не поднимали за собой шлейфы серой, медленно оседающей пыли. К концу рассказа Сергей говорил нехотя, чтобы кое-как подытожить события, потому что Алена слушала его рассеянно и задавала вопросы так, словно хотела не удовлетворить, а вызвать у себя любопытство.

Солнце яркими всплесками пробивалось через кедровую хвою, и по лицу Алены скользили рябые, неровные пятна тени.

Оба молчали, когда вышли на луговину перед Никодимовкой. За ветлами поблескивала ровная вода Никодимова озера. Было тихо и знойно, Алена остановилась против Сергея и, словно бы извиняясь за свое невнимание к рассказу, тихонько погладила его по рукаву.

– Не обижайся на меня, Сережка... Ты умница...

И Сергей вдруг почувствовал, что одновременно с окончанием никодимовской истории кончилось еще что– то очень важное для него. И кончилось безвозвратно.

Ответил, не глядя на нее:

– Не расстраивайся, Алена... Может, еще обойдется...

Сфальшивил, потому что «обойтись» ничего не могло.

– Алена запрокинула голову, чтобы удержать блеснувшие на глазах слезы. Спросила: Ты не знаешь, как в тюрьму передачи носят?..

Сергей куснул губы.

– Не знаю, Алена!

– Я тоже не знаю... – сказала она, проглатывая комок. – Что ты собираешься делать?..

Сергей отвел глаза в сторону. Что-то яростное, недоброе нарастало в груди.

– Я, наверное... уеду сегодня, Алена...

Она кивнула.

– Хорошо... – И хотела взять его за руку.

Он отстранился, почти выдернул у нее рукав.

Алена спросила, кривя неслушные губы:

– Я тебе противна теперь, да?..

– Нет, Алена! Я просто пойду посмотрю лодку! Я обещал... – И, втянув голову в плечи, он зашагал прочь от нее. Сначала хотел бежать, потом спохватился: до чего подло! – Алена!

Она стояла на том же месте, где он бросил ее.

– Аленка! – прокричал он. – Не сердись. Я посмотрю и приду. Ладно?

Она кивнула: ладно... И шевельнула пальцами поднятой к лицу руки.

* *

*

Берег у подернутого желтоватой ряской плеса, в стороне от пепелища, от заливчика, где стояла теперь «Наяда», от Никодимовки, окружали могучие, густо-зеленые кедры. У самой воды мочил свои узкие, подернутые шершавым налетом листья невысокий тальник. Желтоватую ряску испещряли промоины от одной стены камыша к другой. А дальше, за коридором тростника, пласталось Никодимово озеро. Сергей вспомнил, что обещал привезти в милицию трофейное ружье, но решил, что отвезет потом... Когда-нибудь.

Земля под ним, сухая, прогретая, всеми тысячами капилляров тянула в себя живительную озерную воду, и щеточка травы на ней была густая, ровная, будто подстриженная. Где-то влево, за луговиной, близ кирасировских выгонов, в прежние годы в изобилии росли дикий чеснок, дикий лук. И не было когда-то большего удовольствия, чем забраться в тайгу и пожирать этот лук в прикуску с черствым хлебом.

Пока Сергей шел сюда, чтобы сесть, как любила сидеть Алена – обхватив колени руками и уткнувшись в них подбородком, – думал: не утихомирить яростного биения в груди. Но глядел прямо перед собой, туда, где за желтыми кубышками, спокойное, ровное, лежало Никодимово озеро, и мало-помалу к нему пришло такое же тихое, ровное спокойствие. Он разжал руки, опустил с прибрежнего уступа занемевшие ноги и, усталый, но умиротворенный, сидел в этой ненапряженной позе...

Ему не в чем было упрекать себя. И теперь или немногим позже, сегодня или завтра так и так надо уезжать... И мысли его, и ощущения растворились в бездонной синеве, что обманчивым куполом залегла над камышами, над озером, над самой дальней полоской тайги. Жизнь текла своим чередом, независимо от чьих-то отдельных бед или радостей: осторожно вышагивала в тростнике быстроглазая, серая камышовка, раздувала зеленые бока едва приметная у осок лягушка, в колонне по одному куда-то струились по своим муравьиным делам круглоголовые рыжие муравьи... И как далеко ни представляй себе будущее – все так же из края в край будет простираться над головой бездонная синева... И будет рыскать в столетних елях близ теперешней заимки любопытная белка, и на перепревшую хвою будет опадать новая, чтобы шагали по ней завтрашние люди не в поисках горя себе, а в поисках тихой, как небо, синей радости... Можно окунуться и плыть в этой синеве, если бережно раздвигать ее чуткими, сильными руками... Что-то жалостное ворохнулось в груди Сергея, беспомощное, как в детстве... Если бы скостить ему тройку или хотя бы пару лет, мог бы свободно зареветь какими-нибудь легкими, синими слезами...

Может быть, дрема ненадолго окутала его, что стало вдруг так легко и уютно ему. Но вслед за безмятежной радостью пришло вдруг смутное вначале и все острее затем беспокойство. Случайное ли дуновение ветерка в лицо было причиной этого, шорох ли в тростниках или сухой щелчок обломившейся ветки над головой... Пока он сидел, время остановилось ненадолго и продолжилось теперь из той же точки, где была тревога. В его последней расстановке минувших событий не все было доведено до логического конца. Решая задачу со многими неизвестными, он что-то сделал не так! И если бы можно заглянуть в ответ, его решение не сходилось... Он упустил что-то наиболее существенное, наиболее важное для себя, отчего все прочее теперь просто не имело смысла!

Сергей вскочил на ноги.

* *

*

Той же дорогой, что шли вместе с Аленой ночью, он пересек кедровник и, чтобы далеко не обходить огороды, перемахнул через забор. Флигель был по-прежнему заперт. Сергей быстренько огляделся... Застоявшаяся, сонная тишина, пустые окна без признаков движения в доме настораживали. Зачем-то позвал негромко:

– Алена... – Пересек двор между клумбами гвоздик, взбежал на крыльцо и одну за другой распахнул настежь двери: в сени, в теплый коридор. – Алена!

Дверь в Лешкину комнату была заперта изнутри. Сергей толкнулся в нее плечом... Отступил, чтобы ударить всей тяжестью.

– А-ле-на!.. – Ворвался через порог вместе с отлетевшей на сторону дверью. И сразу как бы ударился о новую преграду.

Одним движением развернув от стены Лешкин письменный стол, Алена забаррикадировалась им у изголовья кровати. На столе лежал ее рюкзак, рядом – нож, который она привезла в подарок Лешке.

– Не подходи! – предупредила, тяжело дыша и сверкая на него глазами из-под разлетающихся темных бровей, повторила еще раз: – Не подходи, Сережка!

– Алена!.. – повторил он, словно не было у него и не могло быть иных слов.

– Ты почему меня не защитил?! – яростно спросила она. – Почему не спас меня от обязательств?! Почему ты разрешил мне давать их?! – Руки ее, согнутые как для защиты и прижатые локтями к телу, дрожали. – Что теперь тебе нужно от меня?!. Ты хоть что-нибудь в жизни понимаешь, Сережка?!

– Алена... – Сергей сделал движение к столу.

Она прикрикнула:

– Я сказала, не подходи! Видеть тебя не могу! Что вы сговорились мучить меня?.. Все мне: Лешка, Лешка!.. И я не могла даже возразить, подыгрывала вам, дура! Это легко – подыгрывать, когда не взаправду... А теперь скажи я что-нибудь – не поверили бы. Ты не поверил бы, Сережка!.. Сказал бы: струсила, испугалась... А я так хотела, чтобы Галя около него!.. Но он ей не нужен... Что я могла сделать?! Обещала... И я бы могла, ты не думай, у меня хватило бы сил... Я бы не призналась тебе сейчас, если бы он хоть за что-нибудь другое... За ошибки, по несправедливости... Боже! За воровство... – Она вся дрожала.

– Алена... Аленка моя...

Сказал он это, прошептал или только подумал? Но она сразу в голос зарыдала вдруг и, прикрывая неслушной рукой лицо и отворачиваясь от него, без сил упала на коленки. Все, что копилось в ней эти дни, наконец выплеснулось наружу.

Впервые, наверное, утратил он всегдашнюю рассудочность действий, очень смутно припоминая потом, как отодвигал стол, как укладывал ее в постель, накрывал подвернувшимся одеялом, потом суетился рядом со стаканом бесполезной воды в руке.

А она металась на подушке, и слезы капельками слетали с ее висков. Потом замерла вдруг и уставилась на Сергея немножко безумными, мокрыми глазами:

– Ты не отдавай меня, Сережка, не отдавай!

Он должен был как-то помочь ей, а она думала – он хочет убежать от нее, и заторопилась, заговорила, предупреждая нервными движениями пальцев, чтобы молчал, чтобы только слушал:

– Ты помнишь, Сережка, ледоход? Я стояла на берегу, а ты бегал там с баграми... Лодки таскал, мокрый!.. Я думала, что умру, Сережка!.. Все перевернулось тогда во мне! Все!.. Думала, дождусь лета – расскажу!.. А ты... Как ни придешь, все мне про Лешку!.. И ты, и другие!.. Пусть они! А ты... – Она опять зарыдала.

Сергей схватил полотенце, намочил его, вытер ей глаза, виски.

Она успокаивалась медленно, тяжело.

Он сел, сжал в ладонях ее холодную руку. На глаза ему попался нож. По поводу этого ножа для Лешки – складного охотничьего ножа с удобной перламутровой рукоятью – она консультировалась у Сергея: хорош ли будет подарок. А потом выкупала его с помощью брата: ножи продавались только по охотничьим билетам. Подчиняясь какому-то неясному побуждению, Сергей повернул складник. На оборотной стороне рукояти было выгравировано золотом: «Сереже от Ольги». Алена не шевелилась, молча, выжидающе глядя на него.

– Аленка... – Непривычный спазм сдавил ему горло. Он наклонился над ней.

– Сережа, – прошептала она. – Я тебя очень люблю... Очень... – Сглотнула, тяжело дыша. – А теперь уходи, Сережка... За мамой сходи, если она там не нужна больше... – Добавила, когда он в нерешительности остановился на полушаге: – Не бойся, мне уже хорошо. Просто мне долго-долго надо побыть одной... – И слабая улыбка тронула ее губы. – Сегодня, пожалуйста, не заходи, совсем не заходи...

* *

*

На следующий день погода испортилась: дул неровный, то заунывный, тягучий, то вдруг шало нарастающий ветер, и мелко, сквозь плотное сито моросил дождь, когда они уезжали из Никодимовки. Анастасия Владимировна решила ехать двумя сутками позже вместе с Лешкиной матерью, которая теперь так и жила у тетки Натальи, Алена тянуть с отъездом не захотела. Был вечер, но густые, рваные тучи, нависнув над поселком, над шапками кедров, сгустили хмарь, и в окнах и на телеграфных столбах в центре поселка уже загорались огни. Когда подошли к автобусной станции, что сиротливо ютилась в одиночестве за поселком, стало еще темней. Пустынно и сыро было на пятачке перед автовокзалом. В лужицах на темном асфальте мерцали тусклые отблески. Алена отказалась войти в помещение и, кутаясь в «болонью» Сергея, остановилась у штакетника, под навесом. Придерживая у подбородка плащ, глядела, на едва различимый в стороне, за вырубкой, лес. Разговор не клеился. Просто не выходил, сам собой увязая в молчании. Было странное ощущение, словно они впервые только что встретились, надо познакомиться, и время от времени Алена поглядывала на Сергея, никак не решаясь на это важное для нее знакомство. Над Южным теплилось неровное, придавленное непогодой свечение. И фары случайных машин, в другую ночь прожекторами высвечивающие облака, теперь вспыхивали неуверенно, коротко и, стиснутые дождем, гасли у самой земли. «Тебе не холодно?..» – иногда спросит Сергей. «Нет, хорошо...» – ответит Алена. И они опять молчат.