Текст книги "Никодимово озеро"

Автор книги: Евгений Титаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

– Нет. – Алена остановилась напротив, у стола, потеребила двумя пальцами уголок белой салфетки под цветочником. – Это Лешины друзья. Вы Галю знаете?

– Я по именам не спрашивала...

– Ну, девушку его, – сказала Алена, – с которой он дружит.

Тетка Валентина Макаровна хотела слицемерить, мол: «Всех девушек не упомнишь...» Но это было бы явно фальшиво. Спросила:

– Беленькая?

– Да, – сказала Алена, – тоненькая такая. Разве он вас не знакомил?

– Вы нынче станете знакомить! Да и не семь лет Алексею – мужик, однако, самостоятельный... – В голосе ее звучала гордость. – Видеть видела, а здравствоваться – это его дело: как надумает. Может, сегодня она, а завтра другая...

– Она просила меня познакомить с вами, – сказала Алена. – Очень переживает за Лешу и... говорит, что у них настоящая дружба.

Глаза тетки Валентины Макаровны ускользнули от нее. Было ясно, что симпатичная Лешкина подруга тешила материнскую гордость.

– Чего же... Будет случай – познакомимся... Не мне выбирать.

– А я сегодня вас познакомлю, – сказала Алена.

– Я пойду... – буркнул Сергей. И, прикрыв дверь за собой, вышел во двор. Потом за калитку.

Алена и тетка Валентина Макаровна остались вдвоем.

Алена нечаянно вытащила единственную приколку из волос, и они рассыпались, нарушив так хорошо продуманную асимметрию. Поискала глазами зеркало. Но трельяж был в другой, соседней комнате.

– Тетя Валя... Там у Леши еще есть друзья: Галин брат, Николай, Анатолий Леонидович какой-то. Они все старше его... Почему у него такие друзья?

– Плохие?.. – Тетка Валентина Макаровна насторожилась.

– Нет, я вовсе не об этом... – уклончиво ответила Алена, сгибая между пальцами приколку. – Но разве в школе он не может найти друзей? Из одноклассников?

Тетка Валентина Макаровна облегченно усмехнулась.

– Одногодки ему, Олюшка, не по характеру. В отца пошел! Еще таким вот был, – она показала ниже колен, – а уж его к серьезному тянуло. У одногодков, может, про игрушки еще разговор... А Лешка мой со взрослыми на равных... Строгий стал! Вот погоди...

Алена сломала злополучную приколку: не таскать же ее в руке?

– А когда он, тетя Валя, сам станет взрослым, с кем он будет дружить, со стариками?

Тетка Валентина Макаровна поднялась. В уголках ее губ залегла резкость. Но ответила она не сразу. Подошла к окну и, глядя на Сергея у калитки, протерла пальцами и без того чистое стекло.

– Я, Олюшка, понимаю тебя... От матери ведь ничего не скроешь. Знаю, что дружил он с тобой. Но тут уж не моя вина, да и не его, не Алешкина... Тут уж все так устроено, что мы это должны, бабы... Не удержала ты его – вот и весь сказ. А я и сама, глядя на вас, радовалась. Что ж ты не удержала, а? – Она обернулась. – И мне бы спокойней, и тебе хорошо.

На щеках Алены под тонкой, будто прозрачной, кожей, задрожал румянец.

– Мне это все равно, тетя Валя, – с кем он дружит. Честное слово. Я не потому...

– Да мне-то ты не ври! – в досаде поморщилась тетка Валентина Макаровна, отходя от окна и не зная, где пристроиться, чтобы не разговаривать лицом к лицу. – Я это все вижу! Но ведь и детишками вы были... Мало ли что в голову придет? Так что уж его ты не суди!.. А может, одумается...

– Я правда не потому, тетя Валя, – негромко и грустно повторила Алена. – Я как товарищ...

– Ну и ладно! – остановила ее тетка Валентина Макаровна. – Хорошо, что сама понимаешь. А перемелется это – мука будет! Девка ты видная, парней еще сколько надо найдешь: вон хоть Сережка тот же... Хотя мне, говорю, и по душе ты...

– Я сегодня познакомлю вас с Галей, – твердо повторила Алена. – Она очень просила, будет ждать.

* *

*

Голову Лешки почти до бровей скрывали бинты. Здесь, один среди белизны, он и в самом деле казался намного старше себя: худой, невозмутимый, отрешенный. Прямой, с небольшой горбинкой нос его заострился, в приспущенных уголках рта обозначились упрямые складки.

Взрослость Лешки – а может, это была и не взрослость– проявлялась давно. Во всяком случае, на жизнь он смотрел дерзко, в мыслях не допуская, что она будет руководить им, а не он ею. Когда мечты о галактических кораблях и дальних плаваниях стали казаться наивными, проблему своей будущей профессии Лешка решил так: «Я их все перепробую, а тогда буду выбирать». И уже попытал счастья в мореходке. Теперь, оказывается, хотел поступить в автоколонну. При его характере можно было поверить, что он действительно «перепробует» сотню профессий, прежде чем остановится на одной. Но ведь ему это было и не трудно... Хоть и без отца Лешка, но один у матери. А Алена четвертая, например. Да еще подкидыш... Эта мысль впервые не вызвала у Сергея веселости.

Тетка Валентина Макаровна осталась в палате, а он и Алена следом за медсестрой на цыпочках вышли в коридор.

Алену с незапамятных времен Лешкины соседи называли невестой: «Макаровна, невестка приехала!..», «Справная у тебя невеста, Алексей!..» Лет, может быть, до одиннадцати Алена краснела, потом краснеть перестала.

Первый вальс на танцах с Аленой, как правило, танцевал Лешка. И последний он чаще всего ухитрялся оставить за собой.

Сергей не знал, как выглядит Алена, танцуя с ним. Но уж очень красивой становилась она, когда выходила с Лешкой. Потому что была гибкой и гордой. А распущенные волосы тяжело падали с плеча на плечо... Алена и так могла бы дать сто очков форы любой девчонке, но когда танцевала – на нее заглядывались даже тридцатилетние мужчины.

...Вслед за сестрой к выходу Алена не пошла—направилась в другой конец коридора, где за фанерной перегородкой начинались кабинеты медицинских работников и висела предупреждающая надпись: «Посторонним вход воспрещен». Заглянула в одну дверь, в другую, около той, где была дощечка «Главврач», задержалась, поманила Сергея и вошла первой. Между прочим, белый халат шел к ее волосам, а если бы надеть как у медсестры: отутюженный, с широким поясом, мини...

Тот же низенький врач хотел было выговорить им за вторжение, но страдальчески поморщился и невыразительным голосом повторил, что за Лешку волноваться не следует.

– А можно нам дежурить возле него? – спросила Алена.

– Вам? – зачем-то переспросил главный, словно вопрос был недостаточно ясен.

– Ну, нам, – повторила Алена, – или мне.

– У нас для этого сестры, няни... – Он сделал непонимающее лицо. – Зачем вы ему сейчас?

– А зачем другим разрешаете? – ответила Алена.

– Ну, знаете ли!.. – Он ерзнул, глянув мимо нее на вход, то ли прикидывая, как ему выскользнуть, то ли намереваясь позвать кого-нибудь.– А кто вы ему?.. Именно вы! – Он ткнул острием шариковой ручки в сторону Алены.

– Друг! – ответила она, поведя бровью, как будто своим вопросом он хотел застать ее врасплох, а она ждала этого вопроса.

– Сколько же у него друзей?! – изумился, подавив страдальческую улыбку, главный. – Вот мужик попался...

Алена подняла голову, так что взгляд ее сделался высокомерным.

– Если нельзя– значит нельзя никому! – строго объяснила она и шагнула мимо Сергея к выходу.

* *

*

Тетка Валентина Макаровна объявила, что хочет оставить Алену при себе, в Южном. Прежде всего ей невмоготу одной в чужом доме, хозяйка обещала вернуться только к вечеру; да и не годится в ее возрасте бегать каждую минуту в больницу, справляться, как Лешка; наконец, если он придет в себя – нужен кто-то, кто заменил бы ее, когда понадобится отойти от постели, что-то узнать или что-то принести...

Сергей чуть не ляпнул, что можно позвать Галину та с удовольствием возьмет это на себя. Одна не справится, так пригласит Николая, Костю ― всех, чьи интересы теперь ближе Лешке, чем интересы его, Алены... Сергей стал раздражительным и, где надо, было проявить сочувствие, ничего, кроме злости, не испытывал. По-хорошему он и сам должен бы оставаться в Южном. Но тетка Валентина Макаровна не выказала такого желания. А репликой: «Серега там обойдется без тебя...»– напротив, дала понять, что в услугах Сергея не нуждается.

Алена выслушала ее с отсутствующим лицом. Сергей вмешался:

– Я тогда приеду попозже за Аленой...

– Чего ей в ночь таскаться? – отозвалась тетка Валентина Макаровна. – Мы вдвоем на диван-кровати как-никак уляжемся.

Алена подала голос только для того, чтобы предупредить какую-то новую, заведомо бесполезную уловку Сергея:

– Я чуть-чуть провожу его, ладно?.. – И до самого выхода из поселка шла. замкнутая, словно ей безразлично, с кем оставаться, где быть. Теперь раздражение Сергея распространялось и на нее. В жизни еще не доводилось ему видеть Алену в такой жалкой роли, как теперь, и она ничему не противилась.

В кедровнике Алена замедлила шаг. Подпрыгнула на одной ноге, извлекая колючку из-под ремешка босоножки.

– Чего я вырядилась?

Вот именно: чего?..

– Чтобы выглядеть импозантней!

– Это если с тобой, – возразила Алена. – А если одна – ничего оригинального.

– Зато можно казаться обаятельной, женственной...

Алена свысока покосилась на него.

– Тебе не кажется, что ты портишься, Сережка?..

– А зачем ты нянчишься с ними?!

– С кем?..

– Со всеми! С этой... обаятельной. Да и с теть Валей тоже! Пусть бы Галка шла ухаживать за нею!

Алена остановилась.

– Сережка, ты психуешь, а сам не знаешь из-за чего. – Она повысила голос: – Ни с кем я не нянчусь! Будто не понимаешь, что иначе нельзя – ни тебе, ни мне! Знаешь ведь?! – Голос ее задрожал.

– Одно дело я, другое – ты... – ответил Сергей, старательно изъяв из голоса даже нотки упрека. – Почему ты должна быть для них сверхправильной, сверхтерпеливой?

– Я, Сережка, никакой не хочу быть: ни сверхправильной, ни сверхособой... – неожиданно тоскливо ответила Алена, словно бы взывая к сочувствию. – И что это все за меня решают... Я хочу быть просто человеком... Напридумывали, будто такая я, сякая... А я – ничего особенного. Я даже космонавтом хотела стать только ради вас, потому что вы хотели! А мне это все равно – кем... Но человеком, Сережка, я буду. Честным человеком! Понял?.. – И будничным голосом добавила: – А в Никодимовку я тебя сегодня не отпущу.

– Как это не отпустишь? – удивился Сергей, пропустив пока мимо ушей все, что она говорила вначале.

– А так. – Алена сдвинула брови. – Не пойдешь – и все.

Сергей скользнул взглядом по сторонам.

– Брось ты... Что я, – под кустами ночевать буду?

– Погуляй где-нибудь, а потом приходи к дому попозже. Или заночуешь тут, или вместе уедем... Ну часик погуляй, Сережка?.. Потом что-нибудь придумаем!

Противиться ей, когда она просит, было трудно. Уж лучше бы капризничала – ругалась, что ли, – оно как-то привычней.

– Ты же знаешь, что лучше мне пойти.

– Не лучше, – возразила Алена. – И может, Лешка проснется сегодня, сам все расскажет...

Она подошла вплотную к нему, сняла какую-то пушинку с рукава свитера. – Ведь ты опять поплывешь на тот берег! Опять ночью полезешь куда-нибудь! А вдруг с тобой что случится?! – Она помолчала, чтобы он осмыслил весь ужас подобной перспективы. – Что я тогда?

– Никуда я не полезу, ничего со мной не случится!

– Дай слово, что придешь и будешь сидеть дома?

Сергей демонстративно поморщился.

– Слово я не буду давать. Зачем? Сказал, никуда не полезу, – значит, не полезу... – Он помедлил, разглядывая теперь Аленины босоножки, поскольку стояла она очень близко и соврать правдоподобно было почти невозможно. Потом глянул в глаза ей. – Пойду я, Алена, ладно?..

Она не ответила. И ничего не сказала, когда он пошел.

А он долго не мог решить, правильно ли поступил, оставив ее одну в Южном. Потому что, уходя, он дважды оглядывался назад и видел, что она в своем коричневом с белой отделкой на воротничке и карманах платье по-прежнему стоит на том же месте, близ рыжего муравейника... Хотел обернуться еще раз, но прибавил шаг, чтобы уйти с ее глаз.

* *

*

Николай и Костя двигались по улице Космонавтов куда-то к центру Южного, когда Алена вышла из лесу на опушку. Она задержалась, чтобы остаться незамеченной.

Перед больницей и домом Галины никого не было. Десятка два домашних уток, волоча по траве отяжелевшие зады, проковыляли к одинокой лужице на дороге и, встряхиваясь и распустив крылья, начали омывать себя грязной жижей.

Сергей ушел, и Алена машинально прикидывала, что сейчас он уже на дороге от рудника, минут через пятнадцать-двадцать, а может и сразу, поймает машину и через полчаса будет дома... За это время с ним ничего не случится. А потом... возможно, что-нибудь переменится, и она либо вместе с теткой Валентиной Макаровной, либо одна приедет следом. Она думала так ради самоуспокоения. Шансов сбежать от Лешкиной матери у нее не было. Но ведь не каждую же ночь станут обнаруживаться трупы!

– Это замечательно, что ты пришла! Ты умеешь помнить обещанное! – такими восклицаниями встретила ее Галина. – Терпеть не могу, кто забывает свои слова! Ты умница! – радость, ее, как всегда, была неподдельной. Она любила общество, шумные, компании и, должно быть, радовалась каждому новому человеку. Лишь крайняя необходимость или обязательства в связи с окончанием техникума вынудили ее жить в глуши: так естественно было представить ее где-то в большом, ярком городе – не гостьей, а хозяйкой больших пьяных празднеств, с многочисленными каждодневными знакомствами, с обязательным «очень приятно!», с поцелуями в ручку, ― она бы никому не дала скучать.

Внешне она была постоянно ласкова и предупредительна. Но иногда чувства эти как бы соскальзывали с лица вместе с приветливой улыбкой: взгляд ее становился отсутствующим, а мысли сосредоточивались на чем-то, не имеющем отношения к разговору. В эти минуты бывало особенно заметно, что зрачки ее расширены.

– Я не совсем потому, что обещала. Просто мне захотелось зайти, сказала Алена, опять присаживаясь на краешек узенького дивана, где сидела раньше.

– Это еще лучше! ― возразила Галина. – Вы заходили к Леше? Я видела в окно.

– Заходили, все по-старому. Сергей уехал домой, а я буду с тетей Валей.

Галина внимательно посмотрела на нее.

– Я представляю, как тяжело Валентине Макаровне! – сказала она.

– Да теперь уже ничего. Но хозяйка куда-то уехала, она одна, – объяснила Алена, – приходится думать все время о том же...

Галина убрала с радиолы Костины галстуки. Было заметно, что порядок в доме – ее рук дело.

– Поставим какую-нибудь пластинку?

– Как хотите, – сказала Алена.

– Танцевальную?

– Лучше песню. Только не громкую...

Галина выложила на стол горку пластинок. Поставила верхнюю.

– Негромкая – это значит грустная. Раньше мне тоже нравились грустные... – Она замолчала.

Сорвала я цветок полевой,

Приколола на кофточку белую...

Приток воздуха с улицы неслышно колыхал тонкий, в золотых лепестках тюль, и ужасной нелепостью показалась Алене сама возможность какой-то связи между этой комнатой, больничной палатой, «где в белых простынях, отрешенный, ждет своей участи Лешка, и тем кошмаром, что произошел (или продолжается еще?) а месте бывшей усадьбы.

– Ты в Южном ночевать будешь? – спросила Тайна. – Вместе с Валентиной Макаровной?

– Да... – Алена кивнула.

– Посмотри пока, что еще поставить, а я приберу а кухне. До сентября думаете здесь быть, или пока наскучит?

Алена встала, подошла к пластинкам.

– Нет... Мы, наверное, скоро уедем.

Галина засмеялась.

– Ну вот! Нервы не выдержали?! Надо думать, что все обойдется, все будет хорошо! Мы еще вместе таких дел напридумываем! – Она подкинула на ладони Аленины волосы. (Почему-то всем обязательно наго было тронуть их, словно для проверки: настоящие или ненастоящие?) Остановилась в дверях. – Ветра нет, я оставлю дверь открытой. Найди, что тебе нравится...

Алена слышала журчание воды в кухне, легкое позвякивание тарелок... Не оглядываясь, по торопливым, семенящим шагам проследила путь Галины из кухни в свою комнату, потом опять в кухню... Потом к ней. Опустила проигрыватель на пластинку. «Бьется в тесной печурке огонь...» Отец дома заиграл ее. Мать всегда вспоминает при этом войну и становится не такой, как обычно. Алена войну не помнила и не могла помнить, но хотела бы. Потому что ей казалось, все у взрослых там: не только страх, ужас, но и радость, и одухотворенность, и даже счастье. Она пыталась понять это и не могла.

– Галя... Это вам покажется странным, но скажите... – Алена помедлила. – Вам очень нравится Леша?

– Как?.. – Та заметно смешалась. – Конечно!

– Нет, – сказала Алена, – не просто, а – вы понимаете меня – по-настоящему? Просто могут нравиться многие.

Галина подошла и, почти не глядя на этикетки, стала перекладывать из одной стопки в другую пластинки, которые отобрала Алена. Потом, не дослушав, зачем-то переставила звукосниматель в начало диска, убавила громкость. «Про тебя мне шептали кусты...»

– Я, Оленька, люблю его!

– Я думала, любят не так... – сказала Алена, машинально передвигая к себе вдруг ставшие центром внимания пластинки.

– А как? – спросила Галина. Губы ее скривились в саркастической улыбке.

– Я думала, что бывает, ну... стыдно, что ли. Когда боятся, что узнает кто-нибудь, когда даже думают об этом потихоньку.

Галина засмеялась. Но смех ее был чуточку нервным.

– Боже! Какая ты еще маленькая!

– Но ведь это же навсегда, – возразила Алена. – Это же все вдвоем, всю жизнь: есть, пить... детей иметь.

Галина шагнула от радиолы к столу, потом к диванчику за спиной Алены, и, хотя не переставала улыбаться при этом, было заметно, что разговор тяготит ее.

– Вот именно! Потому что навсегда – чего уж прикидываться: люблю – да и только! – И, остановившись против Алены, посмотрела выжидающе: все ли точки над «i» поставлены?

Алена, отвела свой взгляд, упрямо повторила:

– Нет... Все совсем не так. Я знаю, иногда говорят: того люблю, этого!.. Многие говорят. Но ведь это если на один день, ненадолго: всегда кто-то нравится больше других. Но это еще совсем не по-настоящему. И мне кажется, такое у вас к Лешке... У него, может быть, нет. – Она посмотрела на Галину.

– Фи! Какая чепуха! – возмутилась Галина. – Ты забываешь просто, что мне девятнадцать!.. Двадцать скоро! Вот проживешь еще три года – сама поймешь, что все это гораздо проще, что никаких «ох!» и «ах!» в этом нет!

– Если когда-нибудь я поверю, что все это просто, что ничего особенного в этом нет, мне больше не захочется жить.

– Так кажется! – отмахнулась Галина. – Так всегда кажется, пока мы соплюхи, пока вообще ни черта не понимаем что к чему!

Алена поглядела в стол перед собой, сдвинула брови.

– Не знаю... Пусть вы старше меня – вы не правы, – строго ответила она.

Галина подошла к ней, миролюбиво тронула за руку.

– Ты все усложняешь! Вы оба с Сережей какие-то такие... – Она замялась, не зная, как растолковать свою мысль. Неожиданно сказала: – Вы ищете то, чего вам не надо искать. – Алена вздрогнула: как ей понимать это?– Мне, так кажется, по крайней мере,– пояснила Галина. – А вам бы проще: что есть, то есть... Надо только радоваться... Вы поругались, что ты осталась с Валентиной Макаровной?

– Нет, – сказала Алена, – она попросила меня. А ругаться нам было некогда. Я рассказывала тете Вале о вас. Она вас видела, знает за глаза, и сама хочет с вами познакомиться.

Тень досады сбежала с лица Галины, и она сразу стала сама собой: доброй, немножко виноватой, предупредительно ласковой – такой, какой бывала чаще всего.

– Правда?!

Алена кивнула.

– Мы целых полчаса говорили. Она, правда, считает почему-то... – начала было Алена и сама себя прервала: – Но это, наверное, все матери такие! Я вас сегодня познакомлю. – Она убрала с диска остановившуюся пластинку и заменила первой попавшейся.

Галина просияла.

– Как она относится к модам? Мне надеть что-нибудь попроще?..

Алена ни с того, ни с сего перешла на «ты».

– Тебе идет светлое, – сказала она, – пусть будет этот костюмчик, у тебя хороший загар.

Пластинка оказалась старой, надтреснутой: «Жили два друга в нашем полку, пой песню, пой...»

* *

*

Близился вечер. Над Никодимовым озером, всегда пустынным, загадочным, лежала медленная сонная тишина.

Это было самое хорошее время на озере: когда мягкое солнце разливает покой и какое-то удивительно легкое тепло над его черной гладью. Хочется осторожно, не взбивая волны, заплыть далеко от берега, лечь на спину и, глядя в светлое небо, представлять себя единственной живой клеткой во всем безбрежье всеянной. Или, когда тень кедров упадет на воду, – догонять кромку заката...

Лодки, как Сергей и полагал, не было. В одиночестве снимал свой мотор Антошка. Сколько помнил его Сергей, он всегда рылся в моторе, и каждый год они были у него новые – Антошка постоянно с кем-нибудь менялся, причем не всегда выгодно.

Сергей присел на траву рядом с мотором, когда Антошка пристроил его у обрывчика. Поздоровались. Антошка стал протирать свечи, деловито любуясь солнечными бликами на их эбонитовых корпусах.

Сергей сидел в брюках и свитере, а Антошка в трусах и, загорелый до черноты, с выгоревшими бровями, ресницами, казался в эту минуту совсем мальчишкой – лет десяти-одиннадцати.

– Ты хоть катаешься когда-нибудь? – нарушил молчание Сергей.

– А утром – разве не видел? – два часа гонял! ― хоть бы кашлянул! – кивнув на мотор, как на что-то одушевленное, с готовностью отозвался Антошка: Сергей сам подсел к нему, сам затеял разговор, и потому в лице его уже не было вчерашней настороженности. Я вижу всегда, что ты роешься, думал, выходить некогда, – сказал Сергей.

– А что здесь ходить? Тут все исхожено. Собираюсь будущим летом по Енисею проплыть, – сообщил Антошка как о чем-то давно решенном, коротко глянув на Сергея снизу вверх.

– Лодку при тебе забрали?

– При мне! С полчаса никак... Я подходил как раз.

– Трое? – спросил Сергей.

– Один! Мухлеватый такой, в фуражке. – Сергей узнал Павла. – Хотел я спросить, кто ему разрешил это, вижу: ружье там у него, весла, действует по-хозяйски, сказал еще: «Майна, вира, стоп и сос!» – про мотор мой, что ли? Я понял, что с разрешения. Знакомый?

– Знакомый... Седьмая вода на киселе.

Антошка успокоился.

– А я тут сегодня еще одну лодку нашел!

– Где? – Сергей почему-то насторожился, только теперь заметив корпус чьей-то лодки, припрятанной в тростнике.

– А вон там! – Антошка показал в сторону правого берега.

– Где Лешкину? – уточнил Сергей.

– Не-е! Дальше гораздо. Почти у того берега. Кирасировская, видать.

«Наяду» он нашел в углу озера, откуда удобней было выйти на Южный. От кирасировской лодки ближе была заимка... Если в ночь пожара и прошлой ночью, когда исчез труп, лодками пользовались одни и те же люди, в их действиях не было последовательности...

– Что ж не оттащишь? – спросил Сергей.

– Нужно еще! ― Антошка хмыкнул. – Они наши лодки сколько раз угоняли! Мою аж с мотором затырили раз в тальнике – едва нашел.

– Я возьму ее, ладно? – спросил Сергей. – Потом отгоню туда.

– Возьми! – согласился Антошка.– Там, правда, одно весло, да и то бросовое, но как-нибудь! Пусть молются доброте моей.

– Когда Лешка уходил перемет ставить, сколько примерно было? – спросил Сергей.

– Да уж поздненько! Темнело, считай, – отозвался Антошка, продолжая энергично протирать бархоткой и без того сияющие свечи. Сергей прикинул, что приблизительно в это время, если верить Геннадию, исчез четвертый: между семью и десятью. А так как представление о четвертом неразрывно связывалось в сознании Сергея с трупом на пепелище, между лопаток его под теплым свитером пробежал холодок... Какую роль сыграл здесь Лешка?

– Не дружите вы с ним?.. А с кем он дружит? Ни с кем, что ли?

Антошка даже головой повел и смешливо поежился от нелепости такого вопроса.

– Что ему дружить?! У него своя компания! У него девка – модерн! Он с кем попало не будет связываться! Он и в кино если – только с ней!

– Мало ли что девка... – не совсем уверенно заметил Сергей. – Живете-то рядом, учитесь вместе.

Антошка фыркнул.

– Только и всего, что дома рядом! Я его однажды в Сосновске встретил, в машину садился как министр, так даже отвернулся от меня, сделал вид – не заметил!

– Ну, это ты мог перепутать его с кем-нибудь...

– Здравствуйте! Что я – слепой? Сначала-то он даже ухмыльнулся на меня, а как сел в легковушку – и нос на сторону!

Сергей вздохнул.

– А с отцом твоим что у него было?

– Да то же самое! Раньше из-за двоек, из-за пустяков, а тут отец стал на собрании выговаривать ему: за прогулы с девкой этой, за курево у всех на виду. Говорит: взрослым стал, женихаешься? А Лешка сразу на дыбки: «Не ваше дело, не суйте свой нос, плевал я!» В общем, полез в бутылку. Кому это понравится? Директор все-таки.

– Насчет жениховства отец все же зря... – заметил Сергей.

– Зря, конечно... – Антошка нахмурился. – Но ведь к слову пришлось, сгоряча!

– Да я не спорю, – согласился Сергей.

Антошку это явно обрадовало.

– А ты зачем гроб этот хочешь брать? – Мотнул головой в сторону кирасировской лодки. – Давай я тебя на моторе, с ветерком!

– Он же у тебя сломался.

– Мотор?! – Антошка даже глаза округлил от негодования. – Да это я его для порядка чищу! Он у меня, как часы, – не ходики какие-нибудь, а куранты! К осени думаю амфибию сделать. Хочешь, сейчас двадцать узлов дадим?!

– Нет, спасибо! – Сергей поднялся. – Я так, потихоньку... Бывай пока, ладно?

– Бывай! – весело отозвался Антошка. – А то проверим мой ломаный?

Сергей махнул ему рукой, прошел, раздвигая сначала осоку, потом камыши, к лодке. Благо в плетенках на босу ногу: что пыль, что грязь, что вода... Весел в лодке не было вовсе. На дне, под скамейками, валялась узкая дощечка, слегка округленная с одного конца. Ею пользовались на мелководье – вместо шеста, не для гребли. Но выбирать Сергею не приходилось.

Разогнав ряску на выходе из камышей, он сел на корму и, навалившись обеими руками на свое полувесло-полушест, оттолкнулся от илистого дна. Крикнул Антошке:

– Возьмешь меня на Енисей?

– Если без трепу! – отозвался Антошка и сделал рукой движение, как бы вырывая зуб.

Сергей подумал, что, когда уже имеешь друзей, мимо многих хороших людей проходишь, не заметив, а они могли бы тоже стать друзьями.

* *

*

На лице тетки Валентины Макаровны были бы к месту все естественные эмоции: и удивление, и растерянность, и радость... Но Лешкина мать была сибирячкой, умела владеть собой и лишь приподняла голову, когда увидела на пороге Алену с ее спутницей.

– Проходите... Проходите, – дважды повторила она, отступая в глубину комнаты, и привычным движением обмахнула табурет у стола. – Садитесь...

Алена вошла первой. Приглашение садиться относилось определенно не к ней, и, пройдя на середину комнаты, так что слева от нее оказалась тетка Валентина Макаровна, справа, у двери, Галина, она остановилась.

– Тетя Валя, я обещала познакомить вас... Это Галя.

Галина покраснела и сделала головой, корпусом неловкий полупоклон.

– Здравствуйте...

Только тогда тетка Валентина Макаровна протянула ей руку.

– Здравствуйте. – Сказала на «вы», что со стороны тетки Валентины Макаровны в отношениях с Лешкиными друзьями было невероятно. Знай это Галина – поняла бы, что первый раунд она уже выиграла. – Садитесь.

Галина прошла и села на краешек стула. Села неуверенно, робко, как и полагается сидеть будущей невестке в присутствии будущей свекрови.

– Мне Оля сказала, что можно зайти к вам... Я бы никогда не решилась...

– Ольга предупреждала меня. Я думала – с Сережкой заговорилась... – Тетка Валентина Макаровна села напротив и после паузы неожиданно добавила: – За эти дни боялась свихнуться тут!

– Боже!... – воскликнула Галина. – Мы все себе места не находили! Так все неожиданно, так... – Она не договорила.

Плечи тетки Валентины Макаровны сразу опустились, она прижала к лицу кончик платка, что висел рядом, на спинке стула.

– И за что нам кара такая!.. – взмолилась она сквозь слезы. – Хоть бы все образовалось нынче...

Галина вскочила на ноги.

– Да вы не убивайтесь, пожалуйста! Все должно кончиться хорошо! Иначе не может быть! – стала утешать она, и в голосе ее тоже были слезы. – Врач обещает, я ходила к нему!..

Тетка Валентина Макаровна обняла ее за талию и на секунду ткнулась головой в загорелую над овальным вырезом грудь. Потом сразу выпрямилась и мягким, почти ласковым движением отстранила Галину к табурету.

– Конечно, образуется! Как иначе? – спросила она вопреки собственным страхам. – Я до московских врачей дойду!

– Мы тоже думали в область, к знакомым ехать,– сообщила Галина, двумя кулачками, как ребенок, утирая глаза.

– Себя жизни решу, а Лешку на ноги поставлю! – сказала тетка Валентина Макаровна.

Алена прошла в другую комнату, где было зеркало, и дальнейший разговор слышала через стенку. Из трех зеркал старомодного, с переводными цветочками по углам трельяжа на нее смотрели три, можно сказать, очень красивые – с темными, взлетающими к вискам бровями, но какие-то совсем уж неулыбчивые и неплакучие, как бесчувственные, девчонки...

– Нравится вам работа? – спрашивала между тем, уже успокоившись, тетка Валентина Макаровна.

– Работаю понемногу, – скромно отвечала Галина. – Иногда нравится, иногда нет. А назавтра я отпросилась, не пойду...

Тетка Валентина Макаровна вздохнула.

– На руднике, конечно?

– Да, экономистом.

– А родом откуда? Мать, отец живы? – спросила тетка Валентина Макаровна. Все было как на смотринах или во время сватовства, – Алена не разбиралась в этих тонкостях.

– Мама живет на Украине, под Киевом, – ответила Галина. – Папа... У папы другая семья. Я здесь с братом Костей. Он бы уехал, ему много мест предлагали. Но пока я отработаю три года – остался, чтобы не одной мне. А потом мы решили в Ленинград – у нас там знакомые есть, помогут.

– Вам, конечно, скучно у нас, привыкли к городу...

Да нет, не то чтобы скучно. Но тянет, конечно, в свои места. Этим летом собирались на море, в Ялту, – мы всегда летом на море отдыхаем. Теперь не до этого...– Голос ее опять задрожал.

– Ничего! Еще съездите, – успокоила тетка Валентина Макаровна. Теперь уже она успокаивала!

– Да там посмотрим. – Галина всхлипнула. – Море не главное...

Так любезно беседовали еще несколько минут. Потом решили вместе навестить Лешку.

– Каждый раз думаю: войду сейчас, а он встречь, здоровехонек... – поделилась своей надеждой тетка Валентина Макаровна. Зачем-то добавила: – На лице у него, сказали, пройдет, ничего не останется...

– Оля! – позвала Галина. – Ты совсем оставила нас.

В коридоре больницы наткнулись на маленького главврача. Строгость была непосильным для него качеством, и все же он решительно задержался перед теткой Валентиной Макаровной. Сударыня, я понимаю ваши чувства, но здесь медицинское учреждение, и нельзя каждую минуту заходить, выходить... – Тут маленький главврач увидел Галину рядом с ней, Алену за ними, удивленный взгляд его дважды скользнул с одной на другую, после чего он выразительно хмыкнул, пожал плечами и направился дальше по проходу.