Текст книги "Никодимово озеро"

Автор книги: Евгений Титаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

– Зачем милиция приезжала?

– Милиция, милиция! – рассердился Сергей. – Это их работа – причину выяснить!

– А я слышала там – старушка одна говорила: чокнулась, говорит, Татьяна —мерещилось ей, будто ходят в доме по ночам... Табашники, говорит... Вроде призраков, – пояснила Алена.

– Ну и что, что померещилось?! – Сергей вскочил на ноги, демонстративно потянулся: руки вверх, в стороны. – От бабок наслушаешься... Лучше пойдем лодку поищем! Увел, что ли, кто?

Алена оттолкнулась от земли, встала.

– Ты иди, а я что-нибудь поесть приготовлю...

И она пошла, не дожидаясь ответа, но не по тропинке, а через кедровник, чтобы не проходить мимо бывшей Татьяниной усадьбы. А через несколько шагов задержалась и сказала с ударением на предпоследнем слове:

– Сережка, ведь она старше его.

Как будто это было самым главным.

* *

*

На весенние каникулы Лешка приезжал в Сосновск. И впервые не только не задержался, но уехал за двое суток до конца каникул. Этому, правда, имелось объяснение. Лешке со скрипом натянули тройки за четверть как раз по тем предметам, оценки за которые входят в аттестат, и директор Никодимовской школы предупредил его, что на экзаменах «зарежет», если успехи его будут такие же...

Лешка уехал. А спустя две или три недели после его отъезда, когда сбежали с полей ручьи и лишь на южных склонах оврагов да кое-где по тайге еще лежал водянистый, под алмазной коркой снег, Алена вместе со своей старшей сестрой Надькой удостоилась внимания одного типа. За ними стал ухаживать новый заведующий стоматологическим отделением той самой поликлиники, где работала терапевтом Аленина мать, Анастасия Владимировна.

Заведующему было двадцать восемь лет, в Сосновск он приехал из Москвы, был не женат, костюмы и рубашки менял каждый день, не курил, не пил, а вдобавок имел собственную вишневого цвета «Волгу»... Все это важно лишь для того, чтобы понять, как относилась к новому заведующему Анастасия Владимировна. Она всю жизнь благоговела перед «серьезными, самостоятельными» людьми, считая их чуть ли не ангелами во плоти. А тут все признаки «самостоятельности» и «серьезности» были налицо. И когда двадцативосьмилетний заведующий собственной персоной на собственной машине однажды подкатил к их дому, Анастасия Владимировна переполошилась.

Стоматолог заехал «случайно». Он любит цветы и набрал за городом пол машины фиалок, а поскольку человек он одинокий и не успел обзавестись друзьями в Сосновске, ему буквально некому подарить эти цветы (хотя, казалось бы, если ты их любишь – держи при себе, любуйся!), и, проезжая мимо дома Анастасии Владимировны, он вспомнил, что знакомство с ней было одним из наиболее приятных в Сосновске, а кроме того, он видел ее чудесных дочек и решил, что именно здесь цветы будут как нельзя кстати...

Анастасия Владимировна засуетилась в поисках вазы, три ее дочери изобразили из себя «чудесных», а непьющий заведующий стал рассказывать им про всякие московские события, о которых не услышишь по радио и не прочитаешь в газете.

Чай заведующий все-таки пил и с того дня сделался частым гостем на Боровой улице, в доме Уверовых, то есть в Аленином доме. Несколько раз катал девчонок на машине. А когда наступил охотничий сезон – пригласил с собой на охоту. Бесхитростная Анастасия Владимировна сама подталкивала дочерей на знакомство с этим «серьезным» типом:

– Да что же, съездите: отдохнете, воздухом подыщете!.. – А Лизу все же ткнула в бок согнутым пальцем, что значило: ей отдыхать и дышать не обязательно – молода еще. Лиза от поездки отказалась.

Поехали втроем. Аркадий в то время на четыре месяца ушел что-то раскапывать с археологами, а Николай Гаврилович, отец Алены, появлялся домой лишь затем, чтобы поужинать, посидеть над книгами,, поспать, и ничем, кроме своей работы на обогатительном, не интересовался, так что женщины сами устраивали свою жизнь, как им нравилось.

То ли у Надьки в тот день и правда было назначено свидание, то ли она придумала его, но между сестрами произошел конфликт. Кататься на машине обеим нравилось, а поддерживать умные разговоры с серьезным заведующим ни та, ни другая не желали. Во время охоты Надька слишком долго пропадала в лесу, оставив Алену мыкать одиночество с преуспевающим стоматологом, а когда явилась – в ответ на справедливое Аленино негодование заявила, что заведующий таскается к ним не ради нее, а ради Алены, и потому она вправе поступать, как ей хочется. А в завершение, вечером, когда заведующий пришел к ужину (сам он, видите ли, плохой кулинар, а потому всю дичь оставил Анастасии Владимировне), Надька удрала на свидание. Алена, застигнутая врасплох этим предательством, спряталась в своей комнате. А когда в ответ на вопрос гостя: «Где же девушки?» ― Анастасия Владимировна сказала: «Сейчас я позову их», – Алена закрылась изнутри на ключ.

– Оль-га!.. На-деж-да!.. – по слогам угрожающе шептала в замочную скважину мать. – От-крой-те си-ю мину-ту! Не по-зорь-те ме-ня! Бес-со-вест-ные-е! Это не-кра-си-во!.. – Потом сказала в горницу: – Сейчас, сейчас! – и побежала разыскивать запасные ключи.

Алена тем временем нашла плоскогубцы, внутреннюю раму выставила, наружную открыла и сбежала к Сергею.

Потребовала вести ее на вечер отдыха в Дом офицеров. Пять или шесть танцев протолкались в общей тесноте, без отдыха, после чего Алена решила, что лучше выйти, посидеть немного на лавочке.

И в танцевальный зал больше не вернулись. Сидели в гуще деревьев, слушали оркестр, наблюдали за проходящими парами.

– Ты почему не заходишь? – спросила Алена.

– А что, у вас багажник свободный? – съязвил Сергей.

– Свободный, – сказала Алена. И в злости рассказала про Надьку. Подытожила: – Нужен он кому, такой старик! Сидит, скрючился под кустами – охотник! А мы – торчи возле машины, и чтоб ни кашлянуть, ни слово сказать. Веселье, тоже мне! Ни побегать, ни поорать. Потом еще хвалится: это ради вас... Маленькую уточку из большого ружья убить – заслуга... Между прочим, сказал, когда Надьки не было: «Вы знаете, что вы красивая?» – это мне... Идиот.

– Влюбился, значит, – сказал Сергей.

– А мне-то что? – возмутилась Алена. – Может, я давно влюбленная. – Помедлила чуть-чуть. – Я по два раза не умею влюбляться...

И вот тогда она вдруг тоже стала очень непохожей на себя. Будто стер кто всегдашнее выражение ее лица и оно впервые стало беспомощным. И хоть взгляд ее был направлен в сторону огоньков, где танцы, – она не видела их, потому что смотрела куда-то внутрь себя. И смотрела с удивлением. Наверное, именно так, ничего не видя, и рассматривают влюбленные эту загадочную штуку в себе – любовь... Потому что Сергей поверил ей. Но не удержался, спросил:

– В меня?..

А она сказала:

– Почему Лешка так рано уехал?

Заведующий после этого был у них еще раза два. Потом стушевался.

* *

*

Лодку Сергей нашел быстро. Почти до половины вытащенная на берег, она стояла в удобном, прикрытом от озерного ветра камышами заливчике, где обыкновенно чалил свою моторку Лешкин сосед по улице, одноклассник его, Антошка.

Он и теперь что-то ладил в моторе, мягко прислонив его к размытому весной берегу, несколько поодаль от воды. Антошка, кстати, был родным сыном директора школы, с которым у Лешки велась вражда.

В одних трусах, загорелый до черноты Антошка сидел на корточках перед мотором и в ответ на приветствие Сергея едва оглянулся:

– Здорово...

– Ты лодку сюда перегнал?

– Плавала возле камышей... – нехотя ответил Антошка, ткнув пальцем в сторону дальнего правого берега. – Я приволок.

Сергей подошел к лодке. Давным-давно еще, когда играли в пиратов, Лешка выкрасил свое судно в черный цвет и красной краской вывел с обоих бортов название: «Наяда». С тех пор «Наяда» не меняла своего пиратского облика.

– Весла тут были? – спросил Сергей. В уключинах были, – отозвался Антошка, – я вынул... – И, как бы понимая, что сейчас не время для всегдашних распрей, добавил: – Он вчера рыбачить собирался. Не где она была, а вон, – Антошка показал наискосок через озеро, – там у него теперь местечко. Около гари, в затоне. – И, не сдержавшись, как бы для самого себя, уточнил: – Подальше все... На ночь глядя...

Сергей, чтобы не вдаваться в подробности их отношений, спросил:

– Ладно, я пока здесь ее буду ставить?

– Ставь! —Антошка пожал плечами.

Сергей столкнул черную «Наяду» на воду и, вставив уключины, развернул ее носом от берега.

За камышами, откуда проглядывалось пепелище, остановился. Замка на лодочной цепи не было. Сергей открыл рундучок в корме. Заглядывал сюда Антошка или нет? При его всегдашней принципиальности, вполне возможно, что нет...

Ключ, замок, сухой перемет, банка с червями, сигареты, спички... Все это Лешка мог оставить лишь ненадолго.

Ключ Сергей положил в карман, сигареты и спички бросил за борт. Хотел отправить туда же банку с червями, передумал.

Куда Лешка ходил накануне пожара? Мать говорит: был не в духе, что-то «чуял»... Если верить Галине, обещал рано утром приехать в Южный. А сам собирался «на ночь глядя» ловить рыбу... Возле дома он упал без сознания, конечно, раньше, чем проснулась мать. И если побывал в усадьбе, то в самом начале пожара или до него... Но с какой бы стати он очутился там?! Куда бежал? И что случилось с ним возле дома? Наконец, каким образом лодка с веслами в уключинах оказалась далеко от деревни?..

Стараясь не выходить на открытую воду, Сергей поплыл вдоль камышей вокруг озера. Яркое солнце палило с высоты что было сил, и сначала пришлось расстегнуть, потом вовсе сбросить куртку.

Сергей знал затон у Горелого леса. В четырех-пяти километрах от него пряталась в тайге деревня Кирасировка, и потому Сергей не удивился, увидев на берегу мужика в охотничьих сапогах, в телогрейке, с котомкой у ног. Между прочим, Горелым лес называли в связи с каким-то давним событием. На больших гарях, как правило, хозяйничает береза, тут же властвовал кедровник, потом тайга: пихта, ель. А небольшой, но глубокий затон, где на червя ловились даже сомята, был окружен густым тальником, и лишь в самый полдень солнце окуналось в его темную глубину, – все остальное время дня здесь царила приятная сумеречная прохлада.

Что его привело сюда – Сергей не задумывался. Он как бы повторял возможный Лешкин маршрут накануне.

Мужик ел, разложив на траве сало, хлеб, огурцы. Лицо его под широкополой соломенной шляпой разглядеть было трудно.

Сергея он заметил первым, потому что кивнул, не глядя, когда Сергей увидел его и поздоровался, меланхолично ответил:

– Здравствуй, голубь ясный... – И продолжил обед или завтрак, неторопливо, со вкусом работая челюстями. В нескольких шагах от него сушилась на кустах резиновая лодка.

– Хочу перемет поставить... – на всякий случай разъяснил Сергей и, подведя «Наяду» к выброшенному над водой корневищу, стал тщательно привязывать к нему свободный конец перемета.

Черви пригодились. Хотя зачем ему нужно было врать мужику, а теперь возиться с переметом – Сергей не знал.

– Твоя посудина? – спросил мужик про «Наяду».

– Нет... – сказал Сергей. – Чужая. – Уточнил: – Родственника.

То-то я вроде другого на ней видел... Одолжил тебе, однако? – Мужик кивнул то ли на перемет, то ли на лодку.

– Не... – Сергей помедлил. – Он вчера голову разбил на дороге, в больнице лежит.

– Ну! – без удивления отозвался мужик. – Повезло, выходит. Никодимовский сам?.. У вас там вчера горело вроде?

– Горело... – неопределенно ответил Сергей в надежде, что мужик скажет еще что-нибудь.

Но тот, крякнув, тыльной стороной ладони утер губы и принялся не спеша укладывать в котомку остатки провианта, после чего, спустив воздух из лодки, молча скатал ее и только перед тем, как уйти, в последний раз оглянулся на Сергея.

– Ты, однако, сеточку мою не стревожь... – Он показал головой в сторону камышей, где на воде тянулась не замеченная Сергеем цепочка легких берестяных поплавков.

– Нет, я здесь... – успокоил его Сергей, показывая в глубину затона. Когда мужик скрылся, он размотал перемет и, больше не насаживая червей, опустил груз на дно.

Лишь пускаясь в обратный путь, с опозданием подумал, что в глазах мужика перемет – весьма сомнительная причина его появления здесь. Какой чудак ставит переметы в полдень?

* *

*

Алена сидела за Лешкиным столом, положив руки ладонями вниз на толстую общую тетрадь в твердом коричневом переплете, и, когда вошел Сергей, не повернула к нему головы, а сначала убрала тетрадь в ящик стола, закрыла его на ключ.

– Сережка, я ничего не приготовила. Поедим что-нибудь так. Нашел лодку?

Есть Сергею не хотелось, голова гудела после бессонной ночи.

– Нашел... – сказал он про лодку и, бросив взгляд на часы, полуутвердительно спросил: – Поспим немножко?

Алена отошла к окну, слегка побарабанила пальцами по подоконнику. В движениях и во взгляде ее проскальзывало возбуждение. Поинтересоваться, что за тетрадь она спрятала от него, Сергей не успел. Алена сказала:

– Чуть-чуть отдохнем... А потом, Сережка... Принеси свою белую рубашку – я поглажу. Брюки, если надо, погладь сам – я не умею. – И, предупреждая неясности, растолковала: – Пойдем на день рождения.

Сергей усмехнулся, что получилось довольно неуклюже.

– Зря ты... Лично мне это совсем не нравится.

Алена вспылила:

– Ничего не зря! Зайдем к Лешке, потом – туда. А если тебе не нравится, я пойду одна. Сергей вздохнул, пригладил волосы на затылке.

– Ладно, я принесу рубашку... – Но про то, что лодка болталась далеко от деревни с уключинами в гнездах, говорить раздумал.

– Я тебе потом объясню, почему так надо, – сказала Алена.

– А я и так понимаю. Что мне объяснять? ― ответил Сергей, выходя из комнаты.

Алена зло крикнула вдогонку:

– Ничего ты не знаешь!

Он покаялся, что задел ее.

К Лешке их на этот раз не пустили. «Специалист из области» заверил, что все обойдется благополучно.

Тетку Валентину Макаровну опять оставили у ее знакомой с намерением еще раз вместе заглянуть в больницу перед отъездом из Южного. Сказали ей, что часа два-три походят по руднику.

За окнами дома номер шесть по улице Космонавтов мелькнул силуэт Галины. Встречать гостей она выбежала на крыльцо. В том же небесно-голубом платье без рукавов, по-прежнему разволнованная, она была рада Алене и Сергею, хотя и не надеялась, что они придут.

– Как это замечательно, Оленька! Вы просто молодцы!

Теперь обе девчонки были одинаково возбуждены. Но Сергей, которому все это очень не нравилось, отметил с удовлетворением, что Алена уже не выглядит подростком рядом с белокурой Галиной. Скорее, даже наоборот. Алена умела держать себя. И в новом черном платье, которое всего один раз надевала в Сосновске, перетянутая белым кожаным поясом в талии, она выглядела еще стройнее и выше. А усталость, что залегла вокруг глаз и в уголках губ, делала ее строже, старше Галины.

– Как тебе идет это платье, Оля! Можно, я буду называть вас на «ты»? Идемте, идемте! – торопила Галина, с одного взгляда оценивая превращение Алены.

Дом, как большинство на руднике, был щитосборный, с двумя изолированными комнатами, кухней, просторным коридором.

– Это моя! – сообщила Галина относительно комнаты слева.

Из открытой правой двери негромко лилась песня: «Гори, гори, моя звезда...» Радиолу только включили. В комнате вопреки ожидаемой шумной компании было всего трое. На круглом обеденном столе, отодвинутом к простенку между окнами, стояли бутылки с шампанским, бутылка коньяка и какое-то темное вино. В большой вазе с продуманной небрежностью были перемешаны разных сортов конфеты, печенье, розовые яблоки. На окнах колыхался невесомый, в золотых лепестках тюль.

Мужской голос пел вкрадчиво, с отработанной проникновенностью: «Ты у меня одна заветная...»

– Костя! – представила Галина своего брата.– Я не хотела устраивать сегодня день рождения, но Анатолий Леонидович специально приехал с прииска! (Анатолий Леонидович, второй из присутствующих в комнате, со снисходительной улыбкой чуть поклонился при этом). А это Николай наш давнишний знакомый, сосед! Мы уже решили потихоньку, без веселья: немножко выпить, послушать музыку. Я с ними одна. Это замечательно, что вы пришли!

Галина начала говорить на крыльце, а продолжала в комнате, не давая почувствовать натянутость первых минут знакомства.

– Давайте к столу! Костя, приглашай! Анатолий Леонидович, Николай, Сережа!.. – Она подхватила Сергея под руку и усадила на стул рядом с собой. – Мы будем здесь!

Сергею было все равно где, потому что Алена оказалась напротив, через стол от него, и он мог не выпускать ее из виду, а это считал обязательным, не понимая, зачем понадобились ей эта пирушка и это знакомство... Пощекотать себе нервы? Противно и глупо. Самообладание у нее вовсе не железное...

Уселись.

Справа от Алены оказался тот, кого Галина назвала Николаем, – их давнишний знакомый, сосед, с внешне невыразительной, но какой-то подчеркнуто интеллигентской физиономией: светло-русые волосы причесаны гладко – волосок к волоску, взгляд неторопливый, на губах, немножко излишне ярких для парня, предупредительная вежливость... Как выяснилось позже, было ему двадцать четыре года, и работал он мастером в том автопарке, где чем-то заведовал Костя, Галинин брат.

На всех мужчинах были, в соответствии с торжеством, белые нейлоновые рубашки. Пиджаки висели на спинках стульев. Один Сергей оказался без пиджака, но зато при галстуке и в новомодном вельветовом жилете, который надел по требованию Алены.

Анатолий Леонидович, человек лет тридцати – тридцати двух, сел по левую руку от Алены. Он был старше всех и, может быть, поэтому производил впечатление сдержанного человека, или «самостоятельного», «серьезного», какие нравились Анастасии Владимцровне, Алениной матери. Если верить, что характер человека накладывает отпечаток на его лицо, сильная натура была дана Анатолию Леонидовичу от природы: ястребиный нос, крепкий подбородок, жесткие морщины у бровей.

У Николая и Анатолия Леонидовича рубашки были с запонками, один Костя на правах именинника сидел с небрежно закатанными рукавами и почти до пояса расстегнутым воротом. Был он во всем похож на Галину, только чуть выше ее: светловолосый, как сестра, с такими же голубыми глазами и даже хрупкий, как Галина, – с тонкими, девчоночьими руками, узкогрудый. Но это о женщинах так говорят: «хрупкие» – Костя был просто хилым.

За столом собрались во всех отношениях разные люди. Но вот что сразу неприятно удивило Сергея: словно бы что-то с первой минуты объединило всех за столом и насторожило по отношению друг к другу... С определенной точки зрения можно было понять в этом девчат: Алену и Галю. Можно было понять его, Сергея. Но с той же пристальностью, как он, исподтишка наблюдали каждый за каждым и остальные...

Что общего у него и Алены с этой компанией?.. Впрочем, на раздумья у Сергея не было времени. Внешность хозяев, к которым он относил всех, кроме себя и Алены, Сергей разглядел постепенно, выводы делал потом, поскольку Галина, едва усадив своих «давних» и «новых» друзей за стол, уже командовала:

– Давайте выпьем! Костя, нам с Олей шампанского, себе коньяку. Берите конфеты, яблоки! Будьте как дома, тут все свои. Николай, ухаживай за Олей!

Кажется, она успела выпить до их прихода и говорила без умолку, поворачиваясь то в одну сторону, то в другую.

На столе появились дополнительные рюмки, фужеры. Костя взялся разливать шампанское, Николай завладел бутылкой коньяка. Я не пью, – сказал Сергей, отстраняя придвинутую к нему рюмку, и это были первые его слова после того, как он назвал себя.

– Такую капельку! – изумилась Галина. – Нет, это не по-мужски! – И воззвала к Алене: – Оля, повоздействуйте! То есть повоздействуй. Боже! Сама напросилась – опять выкаю!

Алена, не разомкнув губ, решительно, словно занималась этим чуть ли не каждый день, подняла свой бокал с шампанским и уставилась на Сергея взглядом, который ничего не объяснял.

– Вот это правильно, без капризов, – комментировала Галина. Остальные тоже наперебой высказали какие-то одобрительные пошлости.

Сергей мрачно взял рюмку. Захотелось даже посмотреть на себя, на пьяного, со стороны. Как это понравится Алене?

– Ну, за Константина? – сказал Анатолий Леонидович. Голос у него был тоже внушительный, как и лицо, а густые, почти сросшиеся брови приподнимались, когда он говорил, и опускались вместе с последним словом. Это было интересно: Анатолий Леонидович как бы открывал и закрывал ими шлагбаум своих высказываний.

– За Костю, потом за Алешу! – вызывающе потребовала Галина.

– Да уж за Алешку твоего обязательно выпьем.– Костя усмехнулся и потрепал ее по плечу.

– Не вовремя он споткнулся, – в тон Галиному брату сказал приглаженный, с девичьими губами Николай. Прозвучало это не без иронии.

Несколько капель из бокала Галины выплеснулось на скатерть, когда она поставила его на стол.

– Не смей! – крикнула она Николаю. – Не имеешь права шутить! Нашли над чем смеяться! – И глянула на Алену. В этой вспышке ее опять было что-то непонятное. Все вокруг Сергея говорилось и делалось как бы сразу в двух смыслах.

– Бросьте вы схватываться из-за пустяков, – усмехнулся Костя. Не вынуждайте нас вмешиваться.

– Вы у меня в гостях, – сказала Алене его сестра,:– не обращайте на них внимания! – И привычным движением, но достаточно осторожно, чтобы не размазать кирпичную помаду, приложилась к бокалу. Глубоко затаив напряжение, Алена своими незащищенными глазами – зеленоватыми издалека, серыми, в крапинах, если увидеть близко, – смотрела на всех, как сторонний зритель, и не реагировала на происходящее. Взяла бокал и стала медленно тянуть шампанское.

Сергей опрокинул свою рюмку одним глотком, поблагодарить Галину за яблоко не смог, но кивнул и решил, что, если Алене так нравится, он через два-три тоста будет пьян. Рюмку его тут же опять наполнили. Сделал это Николай, а Костя сказал:

– Друзья у Алешки правильные!

– За Алешу! – потребовала Галина, нетерпеливо встряхивая пустым бокалом. Ее с готовностью поддержали.

– Сережа, тебе больше нельзя, – предупредила Алена таким буднично-ровным голосом, что можно было подумать, будто следить за самочувствием Сергея ее всегдашняя обязанность.

За Сергея, приоткрыв брови-шлагбаум, вступился Анатолий Леонидович:

– Сережа – парень самостоятельный, а не выпить за друга – просто грех.

Алена бровью не повела в его сторону.

После непродолжительных дебатов Сергею плеснули вина из большой бутылки.

Выпили за то, чтобы Лешка поскорее оказался в общей компании. Предупредительный Николай опять взялся разливать коньяк. А Сергей ни с того ни с сего подумал, что если придется драться – ему несдобровать. Разве что Алена ошарашит всех своими талантами...

– Я хочу танцевать! Давайте танцевать! – провозгласила Галина, с грохотом отодвигая свой стул. – Сережа, вы танцуете со мной! – Теперь она была определенно пьяна.

Костя бросил на диск проигрывателя какие-то отчаянные ритмы.

Николай, как марионетка, встал и, протянув руку, наклонился к Алене.

– Разрешите пригласить...

– У меня сегодня нет настроения веселиться. Я не могу, пока Лешка в больнице, – ответила Алена.

Это сверхрассудочное замечание ее в момент общего оживления подействовало настолько отрезвляюще, что Костя машинально убавил громкость проигрывателя, Николай виновато улыбнулся, а Анатолий Леонидович поднял и опустил брови почти мгновенно, так что между двумя этими движениями не уместилось ни одного слова.

– Оленька, врачи же сказали, что Алеша выздоровеет!– почти умоляюще воскликнула Галина.

Леша бы сам е удовольствием присоединился к нашей компании, Оленька, – поддержал сестру Костя. И что-то – насмешка или скрытая неприязнь – проскользнуло в его ласковом «Оленька».

– Пожалуйста, танцуйте, но я не в настроении,– повторила Алена.

– Дернуло его бежать на этот пожар! – опять усаживаясь и опрокинув с досады рюмку, высказался Николам.

– Молодежь! – приподняв брови, потребовал к себе внимания Анатолий Леонидович. – Что там случилось ― ведь вам не исправить? А что Алексей поторопился – факт, сам виноват.

– Спал бы себе, пока там горит что-то... – сказал Костя и, склонившись над радиолой, опять усилил звук.

– Костя! – возмущенно прикрикнула на него Галина.

– Он вчера вечером рыбачить собирался, – неожиданно для себя сказал Сергей.

И все сразу обернулись в его сторону, выжидающе замолчали.

– В затоне, на той стороне, – добавил Сергей, чтобы оправдать ожидание. – Мне их сосед рассказал.

– Ну да! – спохватилась Галина, обращаясь к брату. – Он же обещал сегодня рыбу принести!

Сергею не понравилось это навязчивое подчеркивание, что Лешка у них свой человек. Но все опять оживились.

– Мы все-таки танцуем с вами, Оля, – решил Костя.– Что-нибудь не такое веселое. Алексей нам простит.

– А я с вами! – Галина шагнула к Сергею. Тот невольно поднялся.

Николай, когда Алена глянула на него, поднял руки:

– Раз уж у меня не получилось, пусть повезет Косте!

Костя поставил танго «Звездный свет», походя тронул за локоть Галину, у Сергея спросил:

– Порыбачить-то Алешка успел?

– Нет, – ответил Сергей. – Даже перемета не намочил.

– Как же так?

– Не знаю, – сказал Сергей.

Костя протянул руку Алене. Она подала свою. Они оказались одного роста, потому что узкоплечий, узкогрудый Костя вдобавок еще сутулился. Это было модно: «приблатняться» немножко...

– Как вы танцуете? – спросила Галина. И сама предложила; – Давайте медленно.

Сергею было все равно как.

Николай и Анатолий Леонидович, держа в руках фужеры, о чем-то говорили между собой.

Во время танца Галина смотрела в лицо Сергею, и затуманенные вином глаза ее таили испуг, что проглянул однажды в Никодимовне, когда она сказала про бабку Татьяну: «Какой ужас!..» Да и вся она время от времени казалась такой несчастной, что хотелось погладить ее по шелковистым волосам, успокоить.

– Мама его сильно переживает? – спросила Галина.

– Сильно... —сказал Сергей.

Она подавила вздох.

– Напасть какая-то... Тушить он хотел, что ли?

– Не знаю, – ответил Сергей.

– У него что-нибудь было с собой? Ну удочка, если рыбачить...

– Нет... Все было в лодке. Хотя – не знаю. – Сергей помедлил. – Матери было не до этого. А там кто его...

Галина вдруг сказала:

– Вы не обижаете Олю?.. Не обижайте. Она хорошая.

Значит, Лешка не посвящал ее в подробности их отношений...

Танец кончился. И наверно, все мало-помалу завершилось бы тихо-мирно. Но интеллигентный Николай объявил:

– Именинника здоровье пили, Лешкино тоже, я хочу выпить за Олю!

– За женщин, – уточнил, приподняв брови, Анатолий Леонидович, – за обеих.

А Костя, усаживая Алену, решил снизойти до шутки:

– Оля интересуется, где мы познакомились с Алешкой. Я говорю: об этом надо спросить мою сестрицу! – Он повел рукой в сторону Галины.

И та неожиданно взорвалась:

– Хватит вам! Хва-тит! Не трогайте меня! – Голос ее сорвался, на щеках выступили красные пятна. – Все вы здесь... дрянь такая!

Она бы сказала еще что-нибудь. Ее остановил решительный, резкий голос брата:

– Галина! – В лице его не было теперь и намека на иронию. – Возьми себя в руки! Дурочка...

Сергей наблюдал за Аленой. Утратив свою недавнюю чопорность, она быстренько взглянула на Анатолия Леонидовича, на Николая... Сквозь прежнее спокойствие в их лицах проступила на мгновение жесткость. А так как смотрели они при этом на Галину, можно было понять, что жесткость вызвана не пьяной грубостью брата, а неожиданной вспышкой сестры.

Галина, всхлипнув, заплакала.

– А вы не трогайте меня! – крикнула она. И, не присаживаясь, взяла бокал, ― Дайте мне коньяку! Могли бы говорить о чем-нибудь другом, не обо мне! Оля, Сережа, извините! Я сама не знаю, что говорю. Я расстроена, и мне нельзя было пить!

Костя потрепал ее ладонью по волосам.

– Глупышка… – Велел Николаю: – Коньяка не наливай, а вина – всем: на посошок!

– Оля, я провожу вас! – сказала Галина, утирая свободной рукой щеки.

– Хорошо, недалеко... – подчеркнуто ласково сказала Алена. – Мы пойдем за Валентиной Макаровной.

Выпили «посошок» на дорогу, произнесли несколько нудных любезностей по поводу Алениных волос, ее молодости и платья. В адрес Галины дружно пошутили: нельзя принимать все так близко к сердцу.

Но Галина так и не успокоилась. Провожая Сергея и Алену до дома, где остановилась тетка Валентина Макаровна, несколько раз подавляла всхлип и с хмельной жалостностью уговаривала:

– Вы не сердитесь, пожалуйста! Они ни при чем. Это все я виновата – психованная какая-то! Не сердишься, Оля?

– Нет, что вы! – ответила Алена, называя ее на «вы». Сергей заметил это, Галина нет.

– Не сердись! Это я выпила лишнего. А вообще я редко пью. – И в порыве великодушия она сдернула с пальца тоненький, с двумя розовыми камушками перстенек.– Оля, дай я тебе подарю на память, а?

Алена отстранилась.

– Спасибо! У меня дома такой же, с рубином...

– Ну и что?.. – разочарованно проговорила Галина, крутнув перед собой отвергнутый перстенек. – А если я что-нибудь другое подарю? Мне хочется, чтобы мы стали друзьями. Ты не будешь сторониться меня за сегодняшнее?

– Нет, конечно! – ответила Алена.

Они шли впереди, а Сергей – в двух-трех шагах за ними, считая себя вообще, лишней фигурой в этом непонятном спектакле. И когда Галина, протянув на прощание руку, просительно сказала обоим: «До завтра? Ведь мы увидимся?..» – Сергей лишь неопределенно мыкнул в ответ, предоставляя решать эту проблему Алене.

– Хорошо, – сказала Алена. Не зря она заводила ночью разговор о том, как быстро развиваются женщины,– она выглядела сейчас по меньшей мере года на два старше себя.

* *

*

Лешке сделали какие-то уколы, сказали, что пускать к нему до определенного времени не будут.

Тетка Валентина Макаровна взяла у своей знакомой выцветший, с прорехами на локтях джемпер, повязала платок до бровей и в этом одеянии, с безвольно опущенными руками выглядела еще более несчастной, чем утром.

И если на Алене уместной казалась любая одежда: и это черное платье, и белые, с квадратными носами босоножки, – собственная рубашка и ультрамодный жилет стесняли Сергея при взгляде на «сиротскую» одежду тетки Валентины Макаровны.

Ехали втроем на удобной скамейке возле кабины, в обтянутом парусиной кузове. Вечерело. И на поворотах, через открытую заднюю стенку вспыхивало разбитое хвойными лапами на множество переливчатых, быстрых лучей закатное солнце. А посвежевший воздух еще сохранял дневные запахи – пряную смесь из разомлевших от влаги и зноя трав, хвои, янтарной, в клейких потеках, смолы.

– Погуляли? – спросила, не поднимая головы, тетка Валентина Макаровна.

– Погуляли... – ответил Сергей, И словно в оправдание добавил: – Мы тут недалеко были.,.

Алена промолчала. У нее все получалось естественно: могла говорить, могла молчать. А Сергей заранее тяготился необходимостью о чем-то разговаривать с Лешкиной матерью по приезде в Никодимовку. И откровенно обрадовался, когда увидел возле дома трех соседок тетки Валентины Макаровны. За отсутствием хозяйки они обсуждали ее несчастье между собой.