Текст книги "На исходе ночи"

Автор книги: Евгений Габуния

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц)

В КОЛЬЦЕ

Солтан пришел к Парапелу, как и в прошлый раз, под вечер. Услышав скрип открывающейся двери, кузнец быстро обернулся, держа в руке раскаленный добела металлический брусок. Исходящий жаром брусок оказался совсем близко от лица Солтана, и он невольно отпрянул. Парапел усмехнулся в черные усы и бросил на вошедшего недобрый взгляд: зачем, мол, пожаловал?

– Филимон мне нужен… По срочному делу.

– Ну и иди к нему, если нужен. – Голос Парапела звучал грубо и неприветливо.

Он положил раскаленный брусок на наковальню, взялся за молоток, всем своим видом давая понять, что занят делом. Солтан молча наблюдал, как под ударами молотка брусок обретает форму подковы.

– Зачем тебе понадобился Филимон, да еще срочно?

«Что это с ним? – с беспокойством подумал Солтан. – Не доверяет, что ли?

– Говорю же, дело к нему имею. – Он вытащил из кармана пачку сельсоветовских бланков. – Вот, Филимон такими бумажками интересовался.

Парапел взял один, бланк, повертел в руке.

– На черта ему сдались эти бумажки? Не деньги же. – Он ощерил рот в хищной улыбке.

– Да ты прочитай, что там написано, наверху.

Кузнец с глубокомысленным видом рассматривал бумагу.

– Вижу, что бумага казенная, с гербом, – наконец произнес он нерешительно, и Солтан окончательно убедился, что кузнец неграмотный. – Ладно, Филимон разберется.

Слова эти можно было понять и так, что он, Парапел, сам передаст бумаги Бодою.

– Обижаешь, Парапел, не доверяешь? Отведи меня к Филимону. Нужен он мне, не понимаешь, что ли?

– Обижаешь, не доверяешь… – проворчал кузнец. – Не обо мне речь, – о Филимоне. Не узнать его в последнее время. Даже мне перестал верить… после того как с Губкой это случилось. Боюсь я его, Гриша, – доверительно произнес кузнец. – Боюсь. Не дай господь – разозлится, что я тебя без предупреждения привел. Очень он этого не любит. Ну, да ладно, – после некоторого колебания заключил кузнец, – пойдем, когда стемнеет.

Прежде чем отправиться в путь, Парапел, по обыкновению, выглянул за дверь, осмотрелся. Луна еще не успела взойти, и улицы тонули в темноте. На этот раз их путь, как отметил про себя Солтан, лежал совсем в другую сторону, чем тогда. Улица уходила влево, и когда они сворачивали, Солтану показалось, что он увидел темную фигуру человека, приникшую к каменному забору. Они шли довольно долго, прежде чем оказались у цели. Как и тот дом, в котором Солтан впервые встретился с Бодоем, этот тоже уединенно стоял на околице, возле самого леса. Парапел осторожно постучал, скорее – поскреб условным знаком в маленькое оконце, что-то тихо сказал, и опять Солтан не понял ни слова. Дверь открыл парнишка, совсем почти мальчик. В комнате, куда они вошли, кроме самого Бодоя, Солтан увидел сидящую на кровати женщину, возраст которой он затруднился бы определить. Женщина безучастно взглянула на него и даже не ответила на приветствие. Рядом с ней сидела очень похожая на нее девочка лет двенадцати с тряпичной куклой в руках. Она с любопытством посмотрела на вошедших и улыбнулась Парапелу как старому знакомому. Сам же Бодой сидел за столом, на котором стояли графин красного вина и тарелки с едой. Парапел заговорил на своем языке, Бодой слушал, изредка поглядывая на Солтана, и тот догадался, что говорят о нем.

– Садись к столу, если пришел, – Бодой разлил в стаканы густое вино, пододвинул один Солтану, другой – Парапелу.

Выпили молча.

Парапел говорил, ты бумаги какие-то принес, а объяснить толком не может. Показывай, что там у тебя.

Солтан достал тонкую пачку.

– Бланки сельсовета, чистые. Ты еще говорил, хорошо бы достать. Печать у нас есть. Справку какую хочешь можно сделать.

Бодой оторвался от бланков и в упор взглянул в глаза Солтана.

– Откуда они у тебя? – Он не проявил никакой радости при виде этих бумаг, скорее напротив – в его глазах мелькнула тревога.

– Одна женщина достала, – Солтан игриво улыбнулся.

– Женщина? Она случайно не в милиции работает, эта женщина? Кто тебя послал? – Бодой отвернул полу своей синей, на овечьем меху, безрукавки. Из-за пояса угрожающе торчала рукоятка вальтера.

– Да о чем это ты, Филимон, разве бабы у большевиков в милиции служат? – Солтан снова игриво улыбнулся. – Валя Вышку принесла, секретарь сельсовета в Чулуканах.

– Валя Вышку? – Бодой не сводил с Солтана недоверчивого взгляда. – Эта комсомольская курва? Что-то не верится.

– Ты разве женщин не знаешь? Они все одинаковы. Пообещал жениться, увезти отсюда, а для этого, ей объяснил, мне справки нужны. Дура девка, поверила.

– У тебя же другая девка была, эта… как ее, Надя Пламадяла, – задумчиво произнес Бодой, не сводя с Солтана пристального взгляда.

«Вот дьявол, и про Надьку знает», – в замешательстве подумал Солтан.

– Надька? Да ну ее к черту. Идейная слишком, к тому же ребенок у нее. С Надькой все кончено. – Он опять доверительно, по-свойски подмигнул: дело мужское, сам понимаешь.

Бодой промолчал, разлил в стаканы остатки вина, с сожалением потряс в руке опорожненный графин. Парапел выпил, поднялся и, сказав несколько слов своему другу, пошел к двери. Поднялся и Солтан, однако Бодой остановил его:

– Куда торопишься, домнуле [10]10
  Домнуле – господин ( молд.).


[Закрыть]подполковник? Посидим, поговорим. – Он выразительно постучал по пустому графину пальцем и передал его жене.

Женщина с отсутствующим выражением лица вышла и возвратилась с наполненным доверху графином, поставила его на стол и села рядом с девочкой.

«В чем дело, что он задумал? – лихорадочно размышлял Солтан, крепче сжимая стакан в руке, чтобы скрыть ее дрожь. Не доверяет? Боится, не хочет отпускать? Неужели что-то пронюхал? Нет, это исключено. Тогда в чем же дело?»

Пожалуй, и сам Бодой не мог бы себе ответить на этот вопрос. В последние дни он испытывал неясное, смутное чувство тревоги, предвидел надвигающуюся беду. Это ощущение не покидало его даже ночью, когда он забывался в пьяном сне. Он пытался заглушить его вином, однако алкоголь лишь на короткое время приносил облегчение. После похмелья дурные мысли овладевали с еще большей силой. Бодой не знал, откуда исходит опасность, но, как зверь, бессознательно чувствовал: кольцо вокруг него сжимается. И вот сейчас это чутье подсказывало: от человека, сидящего напротив, исходит опасность, и его не следует пока отпускать.

Парапел вышел из дому, где остались Бодой и Солтан, привычно огляделся. Успевшая взойти полная луна заливала сельские улицы спокойным бледным светом. Постояв возле дома и никого не заметив поблизости, кузнец торопливо зашагал прочь. Возле старого раскидистого ореха он остановился, чтобы свернуть самокрутку, однако покурить ему так и не пришлось. Откуда ни возьмись, будто из-под земли, выросла человеческая фигура. Парапел узнал участкового Иона Пынзару.

– Добрый вечер, Парапел! – приветливо поздоровался лейтенант. – Ты что здесь делаешь так поздно?

Кузнец, оттягивая время для ответа, старательно чиркал кресалом, добывая огонь.

– Хватит тебе возиться с этой допотопной штуковиной, – добродушно сказал участковый и зажег спичку. – Прикуривай.

– У Прокофия Рошки был, – произнес, наконец, Парапел, попыхивая самокруткой. – Выпили по стаканчику, иду домой.

«А ведь он правду говорит, – с некоторым удивлением подумал Пынзару. – Своими глазами видел, как они с Солтаном зашли в дом Рошки».

– С кем пил?

– С Прокофием, я же сказал.

– Пойдешь со мной, Парапел, там поговорим. И не вздумай от меня убежать.

Кузнец почувствовал, как ему в бок уперлось что-то твердое.

– В случае чего – стреляю без предупреждения.

– Да ты что, домнуле начальник! Куда мне бежать? Только домой. – Кузнец рассмеялся деланным смехом.

Они прошли метров сто, пока Пынзару не велел Парапелу остановиться возле колхозной «летучки» – так называли в селе спецмашину для ремонта сельхозтехники. Если бы не команда участкового, Парапел ее бы не заметил: «летучку» скрывала тень от высокого забора.

Участковый открыл дверцы кузова.

– Полезай, быстро! – он подтолкнул Парапела к лесенке, ведущей в кузов.

Крытый кузов был до отказа набит людьми с автоматами в руках; некоторые из них были в военной форме. Кузнец задержал взгляд на мужчине в плаще без погон и осклабился в улыбке:

– Добрый вечер, домнуле майор!

– А ты откуда меня знаешь? – удивился Жугару.

– Вас все знают, домнуле начальник, – голос Парапела звучал льстиво и подобострастно.

– Вот как… А кого ты еще здесь знаешь?

Все с интересом ждали, что скажет кузнец.

– Еще вот его, – Парапел указал на Москаленко. – Он тоже начальник, только не такой большой, как вы, домнуле майор.

– Молодец! – одобрительно произнес Жугару. – Вижу, ты в званиях разбираешься. Тогда скажи: а подполковник Дэннис тебе не знаком?

Кузнец хитро прищурился.

– Подполковник Дэннис? Так он же не в Красной Армии служит.

– А в какой, может быть, в Черной?

– Черт его разберет, в какой, – куда-то в сторону пробормотал Парапел. – Не поймешь. Говорит – в американской. Только Филимон ему не верит.

– А тебе верит?

– До сих пор доверял… – Кузнец подумал и добавил: – Вроде бы.

Жугару пристально всматривался в бегающие глаза кузнеца, стараясь уловить ход его мыслей.

– Где сейчас находится твой друг Филимон Бодой?

Парапел задумался снова.

– У Прокофия Рошки… Пьет с этим подполковником.

– Почему сразу мне не сказал? – недовольно спросил лейтенант Пынзару.

– Так вы же про Филимона не спрашивали, домнуле локотенент [11]11
  Локотенент – лейтенант ( рум.).


[Закрыть], – ухмыльнулся кузнец. – И потом, – обвел глазами оперативников, – мне уже нет смысла ничего скрывать. Вижу, конец Филимону пришел. А мне может скидка выйти. Я же никого не трогал, не убивал.

– Разберемся, – негромко произнес Жугару. – Что они там делали, Бодой и Дэннис?

– Я же говорю – пили. Филимон, когда мы пришли, уже выпивший был. Волком на всех смотрел.

– Кто еще есть в доме?

– Его жена, сын, дочка.

– А хозяева где?

– Не знаю точно, на кумэтрию вроде ушли. Дэннис Филимону какие-то бумаги казенные принес.

Упоминание о бланках отбросило последние сомнения в правдивости слов кузнеца. Жугару приказал сержанту увести Парапела в сельсовет и не сводить с него глаз.

– Недаром говорится – на ловца и зверь бежит, – произнес Москаленко, когда кузнеца увели. – Мы ведь, товарищ майор, предполагали, что Парапел в доме с Бодоем останется. Под тем орехом Пынзару с Солтаном должен был встретиться. В соответствии с планом операции.

– А он вопреки нашим планам действовал. Не задержался у своего дружка. Уж не заметил ли кого-нибудь из наших ребят? – с беспокойством сказал майор. – Хитрющий, видать, этот кузнец.

– Не должен был ничего заметить, – уверенно отвечал Москаленко. – Наши ребята отлично сработали. Просто решил пораньше смыться, на всякий случай. Вы же сами сказали – хитрющий. Друга своего запросто продал и не поморщился.

– Друга? О чем ты говоришь, Андрей Кондратьевич. Да он родную мать продаст, чтобы свою поганую шкуру спасти. Друга… – недовольно повторил Жугару. – У таких подонков, как Бодой и этот Парапел, не бывает друзей. Только сообщники. Друг до первого милиционера, как говорят уголовники, и правильно, между прочим, говорят. Они-то знают себе цену. Однако мы несколько отвлеклись. Главный зверь еще в берлоге. Что предлагаешь, капитан?

– Собственно говоря, мы уже узнали все, что надо, товарищ майор. Пора начинать.

– А Солтан?

– Солтан? Извините, товарищ майор, не понял.

– Я говорю, что Солтан в доме вместе с Бодоем.

– Ну и что? Он нам больше не нужен, этот проходимец, уголовник.

– Нужен или нет – это другой вопрос. Мы обещали сохранить ему жизнь, если он нам поможет. Он слово сдержал, а мы? Бодой наверняка окажет сопротивление, стрельба неизбежна, в суматохе недолго и ухлопать Солтана.

– Туда ему и дорога, бандитскому отродью, – со злостью сказал Москаленко. – Когда он, гад, вместе с Бодоем Крэчуна убивал, его совесть не мучила.

– Нет, Андрей Кондратьевич, ты не прав, хотя тебя понять можно. Нам, чекистам, слово надо держать, даже если дал такому, как Солтан. Иначе нельзя. И, если хочешь, даже не столько не ради него, а чтобы людям, которые нам верят, не стыдно было в глаза смотреть. Понял, что я хочу сказать? И потом, – майор сделал паузу, – неизвестно, как поведет себя Солтан, когда начнется заваруха. Еще один ствол против нам ни к чему.

– Все равно не уйдут, – уверенно сказал Москаленко. – Все подступы к дому перекрыты. Мышь не проскочит.

– Тем более можно еще подождать.

Весенняя ночь коротка. Край неба начал слабо светлеть, где-то, совсем близко, заголосил петух. Москаленко выразительно взглянул на майора, тот, в свою очередь, посмотрел на часы:

– В самом деле, пора. Он оттуда уже не выйдет, а ждать мы больше не можем. Давай команду водителю.

Услышав шум мотора подъезжавшей машины, Бодой кинулся к окну, прильнул к стеклу и узнал по силуэту машину, которую и раньше видел в селе. Он слышал, что на ней ездят механики, чинят их проклятые колхозные тракторы. «Летучка» черной пугающей громадой остановилась наискосок от дома. Что ей здесь надо среди ночи? Бодой отпрянул от окна, не зная, что предпринять. Солтан сидел за столом в той же позе, однако выражение его лица неуловимо изменилось, и это интуитивно почувствовал Бодой.

– Это ты накликал беду! – голос Бодоя дрожал от ненависти и отчаяния. – Я так и знал…

Дремавшие на кровати жена и сын проснулись и, ничего не понимая, смотрели, как с искаженным от злобы лицом Бодой мечется по маленькой комнате. Девочка продолжала безмятежно спать, чему-то улыбаясь во сне. Он остановился возле нее, раздумывая. В его взгляде мелькнуло нечто, похожее на жалость.

– Беги отсюда, быстрее! – Бодой схватил девочку, распахнул дверь и вытолкнул ее на улицу.

В углу, возле двери, стояли прислоненные к стене ручной пулемет Дегтярева, немецкий автомат, обрез трехлинейной винтовки и несколько немецких гранат. Он схватил автомат и передал его сыну, который взял оружие, не проронив ни слова. Вытащив из-за пояса вальтер, Бодой сунул пистолет в руки жене.

– Живыми они нас не возьмут. А если кто из вас… – Он не договорил и с силой похлопал по толстому стволу ручного пулемета. – Клянусь, рука не дрогнет, вы меня знаете.

– А мне, Филимон, почему не даешь? – раздался в тишине голос Солтана.

Бодой вздрогнул, повернулся к Солтану и окинул его с ног до головы тяжелым недобрым взглядом.

– Тебя здесь еще не хватало!

Он подошел вплотную к Солтану, ощупал его карманы, заглянул за пояс. Убедившись, что оружия при нем нет, мрачно пробормотал:

– С тобой, подполковник, у нас еще разговор будет, когда… – Он прервался на полуслове, вслушиваясь в доносившийся с улицы громкий, усиленный мегафоном, голос:

– Говорит начальник райотдела госбезопасности. Бросай оружие, Бодой, и выходи. Дом окружен, сопротивление бессмысленно.

Казалось, говорящий был совсем близко, под окном. Бодой разбил рукояткой гранаты оконное стекло и швырнул три гранаты, одну за другой, в темноту, туда, откуда слышался этот голос. От взрывов тонко задребезжали стекла в других окнах. Истошно залаяли собаки.

– В последний раз предлагаю сдаться! – снова разлился тот же голос.

В комнате вдруг стало светло, как днем, от включенных автомобильных фар.

– Во двор! Кому говорят! – заорал он в бешенстве на жену и сына, оцепеневших от ужаса.

Все четверо выскочили на ярко освещенное фарами крыльцо. Солтан вдруг метнулся на улицу и побежал к машине. Он бежал прямо по световому коридору, словно заяц, попавший в полосу света. Бодой в одно мгновение все понял, легко вскинул ручной пулемет и нажал спусковой крючок. Солтан повалился, как подкошенный. Бодой повел пулеметом и дал длинную очередь в эти проклятые фонари, однако не попал, и они продолжали гореть. В ответ из «летучки» и откуда-то сбоку, из темноты, застрочили автоматы. Бодой рванулся в глубь двора, в спасительную темноту, где за летней пристройкой уже укрылись жена и сын. Выстрелы смолкли, и громкий знакомый голос крикнул:

– Выходи, Филимон Бодой. Подумай о жене и детях.

Заурчал мотор, машина развернулась, осветив их своими фарами.

– Живыми они нас все равно не возьмут. – Бодой грязно выругался. – Стреляйте по проклятым коммунистам, или я сам вас, трусов, перестреляю.

Он лег за пулемет и дал очередь по машине. Сына, била мелкая дрожь, и автомат плясал в его тонких мальчишеских руках. Жена, неумело отставив руку и повернув в сторону голову, стреляла из пистолета наугад, не целясь. Автомат сына вдруг замолчал. Мать увидела, как он, уронив оружие, с кровавой пеной на губах, медленно оседал на землю.

– Ты его убил, будь ты проклят, убийца!

Исполненный безысходной тоски и ужаса женский крик перекрыл грохот выстрелов. Бодой, не отрываясь от пулемета, повернул голову в ее сторону и увидел направленное на него дуло вальтера. Однако выстрела не последовало. Жена охнула, прижала обе руки к груди и упала рядом с сыном. Это было последнее, что увидел он, прежде чем пули прошили его насквозь.

Все смолкло так же неожиданно, как и началось.

Край неба розовел от первых робких лучей солнца. Ночь была на исходе. Над Мындрештами занималась заря нового дня. День обещал быть солнечным и ясным, по-настоящему весенним.

Акт

Составлен в том, что по распоряжению начальника райотдела МГБ майора Жугару Д. Н. в 22 ч. 30 м. на «диком» кладбище пос. Теленешты был зарыт труп убитого бандита Бодоя Ф. Е., о чем и составлен настоящий акт.

Милиционеры (подписи)

Когда цепь замыкается…
Хроника одного расследования [12]12
  © Издательство «Литература артистикэ», 1981.


[Закрыть]

Старшему советнику юстиции В. Г. Котлярову и советнику юстиции И. С. Шаргородскому посвящается

ОТ АВТОРА

Всякое возможное сходство людей, а также фактов, событий, ситуаций, о которых повествуется в этой хронике, с реальными является случайным.

Часть первая

ПОНЕДЕЛЬНИК – ДЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ

Вставать не хотелось. Сквозь сладкую предутреннюю дрему Аурел слышал торопливые мягкие шаги Вероники, хлопотавшей на кухне, звонкий голосок Ленуцы, не очень-то считавшейся с тем, что отец еще спит. Дочка капризничала, не хотела есть, и мать ее ласково уговаривала. «Поговорить надо с девчонкой», решил Аурел и уже приподнялся, чтобы встать, но передумал: лучше не вмешиваться, пусть сами разбираются, а то ведь виноват все равно я буду». Он перевел взгляд на окно, задернутое новой, желто-красной полосатой портьерой. Сквозь плотную ткань, несмотря на ранний час, било солнце, предвещая жаркий летний день. Слабый порыв утреннего ветерка легонько всколыхнул тяжелую ткань, и солнечные блики причудливо заплясали по лаковой поверхности платяного шкафа, отливающей свежим фабричным блеском.

Аурел не без удовольствия обвел глазами спальню. Здесь все, за исключением молдавского ковра – не на стене, как принято в селах, а расстеленного, по настоянию Вероники, на полу, – было новеньким. Только вчера привезли из магазина гарнитур «Кишинэу». Чешскому или польскому ни в чем не уступает, разве что в цене – дешевле. «И ребята из прокуратуры не подкачали, – с благодарностью подумал о коллегах Аурел. – Пришли, как и обещали, таскали мебель, словно заправские грузчики, только вот «на чай» не требовали».

«Надо будет душ принять, похолодней», – Аурел заторопился в ванную. Волшебники из «Водоканалтреста» или жэка, кто их там разберет, словно отгадали его желание: горячей воды не было. «Тем лучше, теперь никуда не денешься». Вода показалась обжигающе холодной, но только в первые секунды. Прохладный душ унес с собой остатки хмеля, дал привычное ощущение бодрости, и он энергично приступил к бритью. Намыливая щеки, Аурел вглядывался в свое отражение в зеркале. Он находился еще в том счастливом возрасте, когда созерцание собственной внешности не приносит разочарования или, тем более, горечи. Скорее напротив. На него смотрел молодой брюнет с правильными чертами смуглого лица и голубыми глазами. В семье говорили, что в роду у них кто-то был из России. Лицо казалось совсем молодым, только начавшие седеть виски выдавали, что молодому человеку уже далеко за тридцать.

Вероника поджидала мужа на кухне, чтобы вместе позавтракать. Аурел весело сказал:

– Доброе утро, мадам Кауш! Что у нас на завтрак? – Мадам – так по примеру любимого им знаменитого комиссара Мегрэ называл он жену, когда был в хорошем настроении.

– Доброе утро, господин комиссар, – в тон ему ответила Вероника.

– Ну, я, положим, не комиссар… пока, разумеется, а вот то, что ты мадам Кауш, так же верно, как то, что сегодня – понедельник. Так чем все-таки будешь кормить?

– Паштет из гусиной печенки, трюфели и сыр пармезан, господин комиссар. – Вероника пододвинула мужу тарелку с тремя сосисками и зеленым горошком.

Оба рассмеялись. Наскоро поев, Аурел взглянул на часы и заторопился на службу. После некоторого колебания – надевать или не надевать пиджак – выбрал последнее: день обещал выдаться жарким, а он не такой уж большой начальник, чтобы париться в пиджаке, вот прокурор – другое дело, ему по службе положено…

Мысли Аурела вошли в привычное русло. Уже второй год, как его перевели в Заднестровск из глубинного района на севере Молдавии. Как повышение по службе это расценивать не приходилось, однако сам факт перевода из глубинки в этот город о чем-то говорил, хотя должность Кауша осталась прежней – следователь районной прокуратуры. Особенно рада была переезду Вероника. Прирожденная горожанка, она так и не привыкла к почти сельскому укладу жизни глубинного райцентра. Здесь же, в Заднестровске, Вероника снова оказалась в привычной среде: театр, педагогический институт, библиотеки… наконец, магазины. И работой была довольна. Школа, в которой она преподавала русский язык и литературу, считалась одной из лучших в городе. Да и Кишинев, где жили родители Вероники, стал намного ближе.

Приблизился, но только, если так можно выразиться, географически, к своей матери, которая жила в небольшом южном селе, и Аурел. Географически, потому что не стал навещать ее чаще, чем прежде. Старший брат, Василий, остался в селе, работал в колхозе. Когда Аурел кончал среднюю школу, Василий вернулся в родное село из города с дипломом агронома. Сам попросил направить. Узнав, что Аурел собирается на юридический, покачал головой:

– Решать, конечно, тебе, но подумай как следует. Неблагодарная это работа и грязная – с преступниками иметь дело всю жизнь… Посмотри на мои руки, – продолжал Василий и показал свои загрубевшие ладони с въевшейся в кожу и под ногти землей. – Вроде грязные, да? Однако они чисты. А ты, брат, видно, начитался разных детективных историй, да по телевизору насмотрелся, как преступников ловят проницательные сыщики, вот и мечтаешь… Только учти, в жизни все сложнее…

Что мог ответить на эти резкие слова совсем молодой человек, почти юноша? Однако он чувствовал, что брат в чем-то главном не прав. Сейчас бы он нашелся, что ответить. Он сказал бы примерно так: «Дорогой товарищ агроном, я с огромным уважением отношусь к твоей профессии, как, впрочем, и к другим. Однако, чтобы люди могли спокойно заниматься своим делом, необходима и наша работа. Ты называешь ее грязной. Допустим, хотя грязной работы вообще не бывает. Мои руки так же чисты, как и твои, и совесть тоже чиста. Быть может, именно наша работа, как никакая другая, требует чистых рук».

Погруженный в свои мысли, Аурел неторопливо шел знакомой дорогой. Путь от его дома в новом микрорайоне, получившем у горожан громкое название «Заднестровские Черемушки» (видимо, за неимением пока другого, официального), был не близкий, однако он предпочитал ходить пешком: никак не мог привыкнуть к троллейбусной толчее. И думалось при ходьбе почему-то лучше.

Он подошел к двухэтажному особняку старинной постройки. Когда-то особняком владел богатый торговец зерном. И надо же такому случиться: именно здесь разместилось самое ненавистное для «бывших» учреждение – прокуратура. Узнал бы об этом кощунстве хозяин особняка, давно переселившийся в лучший из миров, перевернулся бы в гробу не один раз.

Едва Аурел вошел, как всем телом ощутил прохладу. Толстые каменные стены не пропускали жару, а зимой хорошо хранили тепло. «Умели раньше строить, ничего не скажешь… дли себя, конечно», – подумал он, поднимаясь по широкой мраморной лестнице на второй этаж. Его сосед по кабинету, тоже следователь, Николай Балтага, часто опаздывал, особенно по понедельникам; сегодня как раз был понедельник. Аурел открыл дверь своим ключом, сразу же настежь отворил окно, присел и не спеша закурил, просматривая купленную по дороге газету.

За этим занятием и застал его Балтага. Вместо приветствия он покрутил носом и проворчал:

– Ну и надымил ты с утра…

Аурел оторвался от газеты, взглянул на хорошо выбритое круглое лицо товарища и не мог сдержать улыбку. Всем была известна забота Балтаги о своем здоровье. Он не курил, внимательно следил за новостями медицины и даже выписывал журнал «Здоровье», увлекался различными диетами и тому подобное. Приятели, усматривая в этом некоторую странность, беззлобно подшучивали над ним. Николай таких шуток не принимал. В остальном же он был вполне своим, хорошим парнем. Поэтому Аурел не стал вступать в полемику по поводу курения, тем более что спор этот был давний и безрезультатный, и миролюбиво произнес:

– Здорово, Никушор! Что это ты с утра не в духе? И потом, окно ведь открыто, дым твоему здоровью не угрожает.

Справедливости ради надо заметить, что зимой Аурел, выходил курить в коридор, чтобы не досаждать соседу. Дружелюбный тон смягчил Николая, и он сказал:

– Да нет, дорогой, ничего не случилось. Понимаешь, не успел приготовить завтрак, пришлось в кафе идти, а там сам знаешь, как кормят…

Аурел знал, как там кормят, однако, в отличие от товарища, относился к общепитовским порядкам философски. Они еще с минуту поболтали, и каждый занялся своим делом. Собственно говоря, они делали, в широком смысле, одно важное и нужное дело. Однако уголовные дела вели разные. Почти одновременно Кауш и Балтага подошли к обшарпанным массивным сейфам, стоящим в противоположных углах кабинета, и извлекли светло-коричневые папки. У Николая папка оказалась тощей, из чего следовало, что дело только начинается; папка же Аурела распухла от протоколов допросов, накладных, счетов, платежных ведомостей, квитанций и прочих документов.

Аурелу приходилось вести дела, занимавшие десять, а то и больше томов. «Однако на этот раз, очевидно, хватит и одного тома, – облегченно вздохнул он, перелистывая документы. – Осталось несколько мазков…»

Дело, которое завершал следователь Кауш, принесло ему немало хлопот, хотя было небольшим по объему. Он не переставал удивляться: на какие только ухищрения не пускаются преступники ради наживы! Взять хотя бы вот этих. Есть в районе топливный магазин-склад, продающий населению уголь. Долгие годы этот магазин считался образцовым предприятием торговли. План перевыполнялся, жалоб от покупателей не поступало, сплошные благодарности. Работники склада получали премии. И вдруг выясняется, что здесь хозяйничали жулики. Началось с того, что кассир магазина, некая Любовь Сагайдак, «поленилась», как она объяснила на допросе, сдать вовремя в банк выручку – 800 рублей. Когда хватилась, оказалось, что не осталось и половины. Растранжирила на тряпки, украшения… Квитанции о сданных деньгах она должна была отсылать в Кишинев, в республиканскую топливную контору. Недолго думая, достала чистый бланк квитанции (благо, этого добра в банке сколько угодно на столах валяется), заполнила на нужную сумму, подпись кассира подделала и отослала. Ничего, сошло. Лиха беда начало… Уголь – товар ходкий, спрос на него большой, и никто не обращал внимания, если недодавали несколько килограммов: о килограммах ли вести разговор, когда покупаешь тонны? Да и невозможно покупателю проверить точный вес. Короче творя, наворовали здесь крупно – тридцать тысяч рублей.

О проделках Сагайдак стало известно и в республиканской топливной конторе. Из Кишинева в Заднестровск пожаловал сам ее директор Сергеев в сопровождении главного бухгалтера, важной дамы, и бухгалтера-ревизора, женщины попроще. Они приложили немало стараний, чтобы погасить недостачу и замять дело. Легко сказать – погасить. Тридцать тысяч на дороге не валяются. Поведение столичных «ревизоров» показалось следователю подозрительным, о чем он не замедлил сообщить кишиневским коллегам, и те заинтересовались порядками в топливной конторе. Оказалось; что в ней не один год орудовала под носом у многочисленных ревизоров группа расхитителей во главе с главбухом. Ревизоры приходили и уходили, а жулики оставались.

Кауш и его коллеги провели поистине исследовательскую работу. Аурел вспомнил, как он однажды приехал в Кишинев, зашел к одному из следователей и обомлел: кабинет был забит документами. Товарищ его недовольно объяснил:

– Во всем ты виноват, заварил кашу с этими угольщиками, а нам расхлебывать… Вчера полный грузовик бумаг привезли из конторы, будь она неладна. Да и не все еще, многие документы успели уничтожить. Но и на твою долю осталось. Учти.

Перспектива стать на время бухгалтером-ревизором Кауша не испугала. Кем только за годы работы в прокуратуре ему не приходилось бывать… Он знал, например, нормы усадки хлопчатобумажной ткани, необходимой для пошива рубашки 52-го размера, роста третьего, знал, сколько вина и какой крепости можно получить из килограмма винограда при сахаристости 16 процентов. Мог точно сказать, какой сорт мяса сколько теряет в весе при варке и тушении, из каких ингредиентов состоит колбаса «Московская летняя». Ни разу в жизни не прикоснувшись к рулю автомобиля, он знал правила дорожного движения не хуже сотрудника ГАИ…

Поэтому он так ответил тогда следователю, старшему по должности:

– Учитываю и от своей доли не отказываюсь…

Вскоре Аурел понял, что без знаний системы бухгалтерского учета он в махинациях жуликов не разберется. Засел за учебники, узнал, что такое сальдо и дебет и что означает термин «двойная бухгалтерия», которым названа одна из систем учета. Этот термин поначалу вызвал у него скептическую усмешку, уж очень двусмысленно звучал. Однако вскоре Аурел убедился, что ничего предосудительного в этой системе нет. Продираясь сквозь запутанные дебри финансовых документов, он познал тайны другой бухгалтерии – преступной, двойственной. Позже в приговоре Верховного суда республики будет записано:

«Хищения производились путем получения денег от материально ответственных лиц и неоприходования их, а также путем повторного проведения кассовых документов и списания, оформления фиктивных кассовых ордеров на получение денег, фиктивных нарядов на погрузочно-разгрузочные работы…»

Но это будет потом, а пока следователь сидел за своим столом, перечитывал показания подозреваемых и свидетелей и писал повестки, чтобы допросить еще несколько человек. Он не заметил, как подошло время обеденного перерыва. Ему напомнил об этом Балтага, неукоснительно соблюдавший режим. Аурел быстро спрятал документы в сейф.