Текст книги "На исходе ночи"

Автор книги: Евгений Габуния

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 36 страниц)

День четвертый

начался с мелкого и нудного моросящего дождя. «Настоящая английская погода» – то ли с сожалением, то ли с удовлетворением констатировала Вайлори. Мы едем по вымытым дождем улицам Ковентри, боевого побратима Сталинграда. Аккуратные, типично английские домики на окраине сменяются ближе к центру зданиями посолиднее. По сравнению с Лондоном здесь значительно больше домов новой постройки. Ничто не напоминает о жестоких бомбежках фашистских Люфтваффе, которые в 1940 году почти сровняли с землей этот город. После уничтожения Ковентри появилось зловещее словечко «ковентрировать», то есть уничтожить, сровнять с землей. Авторство на это слово приписывают Герману Герингу, рейхсмаршалу авиации нацистской Германии. Так оно или нет, сказать сейчас трудно, однако ясно, что именно Геринг был «автором» в широком смысле этого слова «ковентрирования» Ковентри и сотен других городов в Европе. Уничтожение этого города потрясло цивилизованный мир. Всего год спустя фашистская Германия подло напала на нашу страну, и трагедия Ковентри померкла перед преступлениями нацистов на советской земле.

В наши дни о разрушениях военных лет напоминают здесь, пожалуй, лишь руины древнего средневекового кафедрального собора. 600 лет стоял этот собор на вершине холма в центре города и стоял бы еще столько, если не больше, пока в него не угодила немецкая бомба. Старинный собор сгорел дотла, остался лишь обуглившийся деревянный крест. Его сразу же установили на руинах. На руинах же и поднялось новое здание собора, построенное в 1962 году по проекту сэра Базиля Спенса. Отвлекаясь от чисто религиозной символики, смею утверждать, что архитектурное решение интересно и талантливо. Поражает необычное для храма божьего сочетание религии и модернизма. Впрочем, на Западе они давно нашли общий язык, модус вивенди, так сказать.

Новый собор задуман как бы продолжением старого и вписывается в него. Над входом можно прочитать:

«Во славу господа Бога этот кафедральный собор сгорел».

Эта надпись заставляет призадуматься. Почему господу богу было угодно, чтобы его храм предали огню? Кто эти святотатцы? Во славу какого бога? Церковный догмат гласит, что бог един. Какому же богу поклонялись пилоты Люфтваффе, сбрасывавшие бомбы на божий храм? Много вопросов вызывает эта надпись, но ответ один: в ней, как в капле воды, отразилось лицемерие и ханжество христианской религии, нежелание называть вещи своими именами, стремление забыть недавнее военное прошлое. Все люди – братья, и фашистский воздушный бандит, и старушка-англичанка, пришедшая помолиться в собор и сгоревшая под его обломками.

Стремление забыть недавнее военное прошлое характерно не только для религии. Беседуя с англичанами, я поражался их неосведомленностью о событиях второй мировой войны, причем не где-нибудь в далеких для них России или в Бирме, а на собственной родине, в Англии. Вот и сейчас, при виде руин войны, у меня невольно вырвался вопрос к нашей Вайлори: «Сколько людей погибло в Ковентри от бомбежек?» «О, я не знаю», – последовал вежливо-равнодушный ответ. Сказала, как отмахнулась. Если на такой, в сущности естественный вопрос не может (или не хочет?) ответить гид, причем не какой-нибудь самоучка, а с дипломом Оксфордского университета, то что уж говорить об остальных, особенно молодежи.

Приведу еще пример на этот счет. В туристском проспекте можно прочитать:

«Сначала мы приглашаем совершить прогулку вокруг руин старого собора, построенного в XIV веке, где был установлен обгоревший деревянный крест сразу же после разрушения здания в 1940 году».

И опять ни слова о том, кто же разрушил и сжег божий храм? Сказано же – во славу господа, и хватит! Между прочим, как рассказывает тот же проспект, ныне там установлена копия того креста; оригинал же надежно укрыт в крипте часовни св. Михаила «ввиду возможных актов вандализма». Как видно, позорные «лавры» немецких фашистов не дают покоя их британским единомышленникам.

Однако мы несколько отклонились от темы. По замыслу архитектора высокая стеклянная стена не разъединяет, а скорее соединяет руины и новое здание. Полупрозрачные, как бы парящие в воздухе рисунки на стекле поначалу мне показались гигантскими, увеличенными во много раз рентгеновскими снимками человеческого тела; были здесь и «снимки» неведомых доисторических ящеров, может быть, птеродактилей. Так художник Хаттон «видит» святых и ангелов. Великолепны цветные витражи Джона Пайпера, создавшего, как сказано в путеводителе, «величайшую в мире картину из цветного стекла». Замечательно цветовое сочетание окон-витражей, от радостных, праздничных желтых в центре до холодных синих кверху. Так художник в аллегорической форме изобразил святой дух. В моем же воображении атеиста эти витражи вызвали ассоциацию со Вселенной.

Вообще, что там ни говори, это необычный собор. В каком еще божьем храме можно увидеть на алтарной стене вместо фресок огромный гобелен, над которым 360 тысяч часов трудились швейцарские ткачи? Где вы еще увидите мозаичный пол, искусно выложенный шведскими мастерами? Или большой белый камень – символ благословения, привезенный из далекого Вифлеема, а в часовне Христа – икону Казанской божьей матери, дар русской православной церкви? И, наконец, где еще есть скульптура Христа, отлитая из металла автомобиля, попавшего в катастрофу? Согласитесь, что это весьма выразительный символ хаоса современной западной цивилизации, жестокого «машинного» века.

Металлический Христос бесстрастно взирает на манекен моряка-спасателя в штормовой робе. Пояснительный текст сообщает, что с 1824 года спасательная служба Британии спасла от гибели в морской пучине 105 013 человек. 427 мужественных моряков отдали свои жизни в борьбе за жизнь других. И вот теперь сама спасательная служба взывает о помощи. Не найдя, видимо, другого способа получить необходимую для успешного продолжения своего благородного дела сумму, она обратилась непосредственно к верующим. Сквозь прозрачные грани стеклянного ящика у ног моряка зеленеют бумажки с портретом ее величества королевы Елизаветы II. Эти добровольные пожертвования, идущие от чистого сердца простых людей, увы, фигурально говоря, лишь капли в море. А тем временем в настоящем океане находят свою гибель тысячи тружеников моря. Необходимая сумма, как явствует из надписи, исчисляется многозначной цифрой.

От Ковентри до Бирмингема – рукой подать. Не успели оглянуться, как аккуратные, будто игрушечные сельские коттеджи сменили огромные небоскребы урбанистической архитектуры. Автобус въезжает на высокую эстакаду и будто парит над грешной, пропахшей бензиновыми парами землей, забитой автомобилями. Мы едем по эстакаде гигантской автомобильной развязки, ведущей к центру города, кружим по сложным переплетениям на разных уровнях развязки, и перед нами с высоты открываются все новые бетонно-стеклянные билдинги Бирмингема – этого сердца Англии, как гордо сообщает справочник. Впрочем, еще из школьных уроков географии я помнил, что этот город расположен в самом центре Англии и от него до любой точки морского побережья примерно одинаковое расстояние. Тут, видимо, пришел момент признаться читателю, что география была одним из самых любимых предметов автора этих строк. «Путешествуя» по карте Британских островов, мог ли я тогда, много лет назад, предполагать, что ветер странствий занесет меня сюда, за тридевять земель от родных мест?

Над этим ультраурбанистическим пейзажем доминирует совершенно круглая башня небоскреба. Рядом с ней многоэтажный клуб торгового центра, названного почему-то «Бычьим кольцом», кажется маленьким и неприметным.

После короткого осмотра художественной галереи с ее богатой коллекцией полотен художников-прерафаэлитов и кафедрального собора св. Филиппа попадаем в водоворот вечерней субботней толпы, с которым не идет ни в какое сравнение скопление людей где-нибудь в самом центре Лондона – на Пикадилли-серкус или Лейстер-сквер. Если бы не то и дело мелькающие в толпе черные лица (которых в индустриальном Бирмингеме видишь значительно чаще, чем в Лондоне), можно подумать, что все население кантри съехалось сюда, оставив на произвол судьбы свои уютные домики под бетонными, искусно имитирующими солому крышами.

В свой «Новотель» мы поспели как раз к ужину… или к обеду, как сказано в программе. Не знаю уж, как выразиться поточнее. Впрочем, расскажу по порядку, а уж читатель сам разберется, если сумеет.

В гостиничном ресторане мы бодрым шагом прошли вдоль шеренги серьезных молодых людей в строгих темных костюмах. Едва мы расселись, как мальчики степенно удалились, чтобы вернуться с глубокими чашками супа, по вкусу напоминающем грибной, хотя я в этом до сих пор не уверен. Затем последовала небольшая пауза, после которой на столе появились подогретые тарелки. Они не успели остыть, как юный официант разложил на них куски мяса. Минут через пять его сменил другой – с зеленым горошком. Признаюсь, я не стерпел, приступил к еде – и прогадал. Ресторанный конвейер продолжал функционировать. Поочередно к столу подходили серьезные мальчики и накладывали в тарелки: разваренную морковь, тушеную капусту, жареную картошку и еще бог знает что, уже не припомню. Наконец, еще один молодой человек обильно полил все это коричневой, пахнущей аптекой жидкостью. Это был знак того, что можно приступить к еде.

Наученный горьким опытом, я не сразу приступил к аппетитному (по крайней мере на вид) куску торта и, как выяснилось, правильно сделал. Спустя минут десять после того, как его принесли, возник юноша в темном костюме и щедро полил его сливками.

Так что это было, дорогой читатель, обед или ужин, если учесть, что встали мы из-за стола часов в восемь вечера, разумеется, по Гринвичу?

По приезде из Англии меня часто с любопытством допрашивали, ел ли я знаменитый полусырой бифштекс или национальное блюдо – фиш энд чипс (жареная рыба с картофелем), или еще более знаменитый пудинг… Да, я пробовал все, и, не желая ненароком обидеть принимавших нас хозяев, или, что еще хуже, – задеть их чувство национальной гордости, воздержусь от оценок английской кухни и отсылаю читателя к такому авторитету, как Карел Чапек.

«Английская кухня, – писал он с присущим ему тонким юмором в своих «Письмах из Англии», – бывает двух родов: хорошая и посредственная. Хороший английский стол – это попросту французская кухня; посредственный английский стол в посредственном отеле для среднего англичанина в значительной степени объясняет английскую угрюмость и молчаливость. Никто не может с сияющим видом выводить трели, прожевывая pressed beef [43]43
  прессованную говядину ( англ.).


[Закрыть], намазанную дьявольской горчицей. Никто не в состоянии громко радоваться, отдирая от зубов липкий пудинг из тапиоки. Человек становится страшно серьезным, – и если он поест лосося, политого розовым киселем, получит к завтраку, к обеду и к ужину нечто бывшее в живом виде рыбой, а в меланхолическом меню называемое fried sole [44]44
  жареная камбала ( англ.).


[Закрыть], если трижды в день он дубит свой желудок чайным настоем, да еще выпьет унылого теплого пива, наглотается универсальных соусов, консервированных овощей, custard [45]45
  желе из молока и яиц ( англ.).


[Закрыть]и mutton [46]46
  баранина ( англ.).


[Закрыть], этим, видимо, и исчерпываются все телесные услады англичанина, – и начинаешь постигать причины его замкнутости и строгости нравов».

Могут возразить: знаменитый чешский писатель посетил Британские острова давно, более 50 лет назад, и с тех пор кое-что могло перемениться. К лучшему, разумеется. Вероятно, что-то и изменилось. Но так же верно и то, что нет народа в мире более консервативного, чем англичане, когда дело идет о национальных традициях, привычках, складывавшиеся веками, а вкусы вообще меняются очень медленно, если меняются вообще. Сами же англичане, когда заходит речь об их кухне, делают упор на то, что они стремятся выявить натуральный вкус продуктов. Ну что ж, им, как говорится, виднее. Пусть себе выявляют, лишь бы нравилось. Но какой все же «натуральный вкус» можно обнаружить в приятном, нежно-салатового цвета мороженом, если оно пахнет ментолом? Или что можно сказать о горчице, которая совсем не горькая, а коричневый тростниковый сахар – не сладкий? Или… Однако, я думаю, достаточно об этом предмете, тем более, что сами англичане не отрицают, что их кухня примитивна, и не делают из еды культа.

День пятый

оказался последним днем пребывания в Ковентри. После завтрака (континентального!), распрощавшись навсегда с комфортабельным «Новотелем», едем в Лондон, но уже другой дорогой – через Виндзор. Погода же отнюдь не континентальная, а типично английская. Мелкий дождик, кажется, не переставал со вчерашнего дня. Впрочем, мы уже к нему привыкли, как привыкли к безлюдному пейзажу сельской Англии, по которой сейчас проезжаем.

Виндзорский замок, как и положено всякому уважающему себя замку, а тем более королевскому, стоит на холме. Над всеми его краснокирпичными древними стенами доминирует высокая Круглая башня с королевским штандартом. Этот штандарт никогда не опускается, даже если в стране объявлен национальный траур, ибо приспущенный флаг означает сдачу врагу (разумеется, гипотетическому). В самом деле, многоязыкие толпы туристов всех цветов и оттенков кожи, судя по всему, настроены мирно, вооружены лишь фото– и кинокамерами и отнюдь не собираются брать приступом эту королевскую резиденцию. Но… традиция есть традиция.

Дань этой традиции – и стражник, марширующий взад и вперед перед высокими чугунными воротами, ведущими в двухэтажные, собственно королевские апартаменты, где Елизавета II с семьей проводит весенние месяцы. Наверное, правильнее было бы назвать солдата на посту часовым, но язык как-то не поворачивается называть таким обыденным словом рослого молодца в огромной медвежьего меха шапке, серой шинели, щегольски перехваченной белой блестящей портупеей и автоматической винтовкой в руках. Печатая по каменным плитам шаг, он проследовал вдоль ворот, скрылся за каменной стеной, возвратился, потоптался на месте, с силой ударяя начищенными до блеска ботинками о брусчатку, развернулся – и снова в путь. Молодое, почти мальчишеское лицо под нацеленными объективами фотокамер невозмутимо и сосредоточенно. Он словно не замечает ни объективов, ни любопытных глаз. А я не могу отделаться от крамольной мысли, что именно на нас, туристов, и рассчитан этот церемониал, наивный, даже детский и потому чем-то трогательный.

На иной, торжественный и серьезный лад настраивает часовня св. Георгия в Виндзорском замке, построенная в конце XV – начале XVI веков в так называемом перпендикулярном плане. В ней все устремлено вверх, к богу. Резной потолок искусно повторяет узор розы – национального цветка англичан. Как следует рассмотреть его можно лишь глядя… вниз, в специальное зеркало, которое как бы приближает, увеличивает резные переплетения узоров.

Слабый, неверный свет, проникающий через витражи, бросает цветные блики на усыпальницы британских монархов. Молитвенно сложив руки на груди, покоятся изваянные из белого мрамора Георг V и его супруга. В ногах у короля в вечной скорби застыл мраморный лев, у королевы – лошадь. Покой Эдуарда VII охраняет его верный и любимый друг – собака Цезарь. Лишь на могиле Георга VI, отца ныне царствующей Елизаветы II, нет никакого памятника – только скромная плита. Такова была воля покойного.

В часовне св. Георгия происходит церемония посвящения в рыцари ордена Подвязки. С высоких хоров свисают рыцарские штандарты, разукрашенные изображениями животных и птиц; среди этой пестрой фауны больше всего львов. Рыцари, как видно, отдают предпочтение все-таки царю, хотя и зверей. В настоящее время здравствуют 26 рыцарей этого весьма необычного для нашего слуха ордена.

Они каждое воскресенье должны собираться в часовне для молитвы вместе с королевской семьей. Так велит традиция. Однако она не всегда соблюдается, и рыцари часто присылают своих представителей.

Учреждение ордена восходит к королю Эдуарду III. Однажды на балу у одной дамы (и надо же случиться такому!) упала с ноги подвязка. Придворные, естественно, стали посмеиваться над несчастной, отпускать всякие там шуточки и т. п. Благородный король Эдуард рыцарски вступился за честь дамы, галантно поднял эту принадлежность дамского туалета, пристыдил насмешников и добавил, что когда-нибудь они будут считать величайшей честью быть удостоенными ордена Подвязки с большой буквы. Так оно и произошло. Король учредил орден, одним из знаков которого является лента, завязываемая под коленом, и теперь он считается одной из самых почетных наград в Британии.

Я написал «одной из самых почетных наград» не случайно, потому что читатель, конечно, слышал и о другом высоком и необычайном ордене. Конечно же, автор имеет в виду орден Бани. Все мои попытки установить, какой же орден, так сказать, «главнее» окончились неудачей. Этот вопрос оказался чересчур трудным для моих английских собеседников и даже для всезнающей Вайлори. Однако же я склоняюсь к мысли, что орден Бани «главнее», ибо посвящение в рыцари этого ордена производится в Вестминстерском аббатстве, том самом, где коронуют монархов.

Покинув древние стены Виндзорского замка, турист сразу попадает в XX век. О нем живо напоминают возбужденные толпы путешественников со всех концов света и… огромные тяжелые «Боинги», с ревом проносящиеся над головой. Неподалеку расположен аэропорт. Такое соседство приносит немало беспокойства королевской семье, и после долгих переговоров авиакомпании согласились изменить курс своих лайнеров. Только две продолжают упорствовать, не знаю уж, по какой причине. Вот и летят самолеты, оглашая шумом двигателей королевские покои. Когда об этом узнал один человек (ну, конечно же, американец!), он простодушно спросил: почему же построили королевский дворец так близко от аэродрома?

Рассказывая эту забавную историю, Вайлори весело улыбается. Видно, ей нравится анекдот, высмеивающий «этих наивных, грубоватых, необразованных янки». Вообще, как можно заметить даже во время короткого пребывания в Англии, англичане любят подшучивать над своими младшими собратьями или, если пользоваться политической терминологией, «старшими партнерами». Впрочем, не сомневаюсь, что и у американцев хватает анекдотов о «чудаках-англичанах».

С вершины холма, на котором стоит королевский замок, видно далеко окрест. У подножья холма раскинулся старинный парк, чуть дальше – городские дома, а совсем далеко, за Темзой, среди зеленых кущ деревьев смутно виднеются очертания готического собора, старинные здания. Это Итон, самая привилегированная частная закрытая публичная школа королевства, где отпрыски самых богатых и знатных семейств «с младых ногтей» постигают трудную науку (или искусство), как стать настоящим джентльменом. На наш взгляд, в этом словосочетании: «частная публичная школа» содержится явное противоречие. В самом деле, каким образом публичная, то есть школа для всех, может быть закрытой, да еще частной? Однако это – Англия, где многое «не так, как у других».

…Мы прогуливаемся по Темз-стрит, красивой и нарядной улице в центре Виндзора. Несмотря на воскресенье, многие магазины и лавочки открыты. Из-за наплыва туристов их владельцы не соблюдают обычного для Англии правила, согласно которому в день божьего отдыха магазины не работают. Для торговцев время – деньги в прямом смысле этого слова. К услугам туристов широкий выбор, если пользоваться любимым выражением нашей торговой рекламы, различных сувениров. Многие из них, так сказать, с «королевской символикой». Изображение Елизаветы II или короны можно увидеть на брелоках, зажигалках, портсигарах, чашках, на чем угодно. И не только на сувенирах. Ее портрет украшает денежные купюры, почтовые марки, многие витрины магазинов.

Наверное, во всех этих проявлениях уважения к королеве немало внешнего, показного, а то и просто меркантильного интереса торговцев. Однако сводить дело только к внешним, заметным даже невооруженному глазу проявлениям «культа» королевы было бы большим упрощением. Всеволод Овчинников, автор глубокой и интересной работы «Корни дуба», пишет:

«Прежде всего монархия апеллирует к чувству истории, глубоко заложенному в англичанах. Она превозносит преемственность и незыблемость традиций, укрепляя тем самым корни политического консерватизма в национальном характере. Пусть в этом меняющемся мире будет хоть что-то стабильное, неизменное, связывающее хмурый сегодняшний день со славным прошлым…

Существование королевы, которая «царствует, но не правит», помогает, во-вторых, укреплять в народе взгляд, будто неприкосновенный фасад государственных установлений – это одно, а подлинные рычаги власти – уже нечто другое. Монархия тем самым способствует утверждению мифа о нейтральности и беспристрастности государственного механизма, о том, что он служит-де не интересам определенных классов, а народу в целом».

Поэтому две главные политические партии Британии – консервативная и лейбористская, при всех их разногласиях, когда речь заходит о короне, сохраняют трогательное единодушие, оберегая ее как символ прочности, стабильности политической системы.

Отобедав в «Виндзор стейк-баре» (к сожалению, угостили здесь нас не стейком, т. е. куском жареного мяса, а курицей), мы едем по чистеньким улицам Виндзора к Темзе и скоро оказываемся на зеленом, поросшем деревьями берегу реки. Течения почти не заметно, так медленно, плавно несет воды свои Темза между низкими зелеными, поросшими деревьями, берегами. Промелькнул укрытый зеленью двухэтажный коттедж Элтона Джона, популярного певца, короля рок-музыки. Как видим, в Виндзоре живет не одна, а две царственных особы.

Нам предстоит осмотр еще одного королевского дворца, Хэмптон-корта, построенного в эпоху Тюдоров Генрихом VIII. Что и говорить, роскошный дворец построил Генрих VIII для себя и своих шести злосчастных жен. Не случайно ныне его отвели под пансионат, где в тиши и покое доживают свой век заслуженные представители истеблишмента. Еще более великолепен огромный парк в английском стиле, другими словами, максимально приближенный к природе, как бы невозделанный, не тронутый руками человека. Кстати, ни одного человека мы там и не встретили.

Благородные олени во главе с красавцем-рогачом спокойно разгуливали по зеленой лужайке между одинокими деревьями и своим присутствием еще больше подчеркивали сходство рукотворного парка с лесом. Правда, в отличие от своих лесных пугливых братьев олени не боялись людей, вторгшихся в их владения, с доверчивым любопытством разглядывая чужеземных пришельцев.