Текст книги "На исходе ночи"

Автор книги: Евгений Габуния

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц)

«Победа» выехала за околицу села, легко взяла небольшой подъем на вершину холма, и ее пассажиры увидели внизу, в долине, толпу людей; многие держали в руках вилы и сапы. Судя по размерам толпы, здесь собралось поднятое по тревоге почти все мужское население Згординешт. Плотное людское кольцо окружало какой-то предмет. Протиснувшись сквозь толпу, оперативники увидели воздушный шар. Его резиновая оболочка бесформенно сморщилась и лежала беспорядочными складками. Привязанный стропами металлический контейнер лежал чуть поодаль. Майор открыл крышку контейнера, вынул оттуда пачку листовок, бегло просмотрел одну и передал Москаленко:

– Получайте привет от господина Даллеса [8]8
  Аллен Даллес в те годы возглавлял ЦРУ США. Засылка воздушных шаров с подрывной антисоветской литературой на территорию СССР и стран народной демократии являлась составной частью «холодной войны».


[Закрыть].

Жугару зло пнул контейнер носком сапога.

– Всем им неймется. А где же Гуцу? – вспомнил он о председателе колхоза.

Из толпы вышел маленький, щуплый человек.

– Здесь я… – На его простоватом лице блуждала растерянная улыбка, однако маленькие глазки смотрели настороженно.

– За проявленную бдительность спасибо, но где же парашют, о котором вы говорили по телефону?

Председатель смутился еще сильнее.

– Извините, товарищ начальник, ошибочка небольшая получилась. Сначала самолет пролетел, я сам видел, а потом вот это, откуда ни возьмись, – он показал рукой на воздушный шар. – Ну я подумал, что парашют, позвонил. Хотел, как лучше…

«Для тебя, дорогой товарищ Гуцу, может, и ошибочка, – думал про себя Жугару, слушая этот несвязный рассказ, – а каково мне? Воздушный шар – дело обычное, их десятками запускают оттуда, а парашютист – совсем другое. Сообщение уже в Кишиневе получено и до Москвы наверняка дошло. Из Кишинева высокое начальство, небось, уже выехало, объясняйся с ним теперь, а что я скажу? Поторопился с этой информацией, надо было проверить сначала, но как? Дело такое, что отлагательств не терпит».

– Вот что, товарищ Гуцу, – обратился он к председателю. – Скажите людям, чтобы расходились по домам, здесь им делать нечего, оставьте несколько человек понадежнее для охраны этого… парашюта. За ним приедут наши сотрудники, а сами садитесь в машину. С нами поедете.

По лицу председателя пробежала беспокойная тень.

– Куда, товарищ начальник? – тихо спросил он.

– К нам в отдел.

– В отдел? – тревожно переспросил Гуцу. – А домой можно заехать, жену предупредить?

Жугару, наконец, понял ход мыслей стоящего перед ним человека и едва не рассмеялся. Сдерживая улыбку, мягко произнес:

– Для беспокойства оснований нет, товарищ Гуцу. Видите ли, какое дело: у меня тоже есть начальство, и оно уже выехало из Кишинева сюда, в район. Вот вы сами и расскажете ему все, как было с этим парашютом. А потом домой вас доставим на машине.

– Это, конечно, можно, почему не рассказать, если им интересно будет, только нового я ничего не скажу.

– Вот и отлично, договорились. Садитесь, – сказал Жугару, а сам подумал: «Прав Москаленко, не шибко грамотен… А что о простых крестьянах говорить, если даже председателю могла взбрести в голову такая чушь, будто его арестовать собираются. Да, работы с людьми – еще непочатый край, однако и их понять можно, сколько лет под оккупантами жили, едва освободили – через год бояре вернулись, потом снова Советская власть. По существу, она только начинается. На это и делают ставку Бодой и заокеанские «освободители». Звенья одной цепи, одно к одному». Он в последний раз окинул взглядом шар и велел шоферу ехать побыстрей, чтобы, не дай бог, не опоздать к прибытию высокого начальства.

В отделе находился лишь один дежурный. Он доложил, что звонили из Кишинева: министр уже выехал. «Ну и дела, сам министр едет. Да, поторопился с докладом, снова подумал майор, – пусть сам послушает рассказ очевидца, может, все и обойдется». Он приказал дежурному связаться по телефону с сельсоветами и отменить тревогу, отпустил Киору. Председатель пошел в магазин за папиросами, и в кабинете остались только Жугару и Москаленко.

– Продолжим оперативку, Андрей Кондратьевич, в узком, так сказать, составе. Я вот что думаю: не подключить ли тебя к делу подполковника? Надо схватить его как можно раньше, пока не натворил чего-нибудь посерьезнее. От подобных авантюристов можно ожидать чего угодно. Терять ему все равно нечего. Дезертирство, покушение на убийство, разбойное нападение… На «вышку» вполне тянет. В общем чулуканскому участковому надо бы помочь, молод он еще, опыта нет. И, кроме всего прочего, не исключено, что через Дэнниса мы можем выйти на Бодоя.

– На мне же расследование убийства Коцофана висит, товарищ майор, или вы другому сотруднику решили поручить это дело? – в голосе Москаленко прозвучала обида.

Только сегодня на оперативке начальник подчеркнул, что главное – Бодой, да и сам капитан это прекрасно понимал. И вот получалось, будто его от этого дела отстраняют.

– Ты меня не так понял, Андрей Кондратьевич, – доверительно сказал майор. – То задание с тебя не снимается. И это – тоже. Здесь нужен именно такой розыскник, как ты.

Из личного дела капитана госбезопасности Москаленко А. К.

…1918 г. рождения, украинец, образование среднее техническое (техникум связи). В ряды Советской Армии призван в 1940 г. Член ВКП(б) с 1942 г. С 1941 г. командир взвода связи. С апреля 1944 г. – оперативный уполномоченный «Смерша» 53-й армии 2-го Украинского фронта. В составе оперативной группы принимал участие в освобождении Молдавии от немецко-фашистских захватчиков, а затем – в оперативно-розыскной работе по очистке освобожденных районов от агентуры противника и других враждебных элементов. С 1946 г. участвовал в ликвидации буржуазно-националистического подполья в Западной Украине в качестве командира ЧВГ [9]9
  ЧВГ – чекистско-войсковая группа.


[Закрыть]. С целью выявления явок и связей оуновцев был внедрен в провод (бандгруппу) и находился в ней 1,5 года. Активный участник операции по захвату главаря оуновского подполья Шухевича.

Руководствуясь классовой местью, оуновцы зверски расправились (повесили) мать Москаленко.

Делу Коммунистической партии предан. Смел, инициативен, находчив, выдержан. Обладает всеми качествами оперативного работника. Награды: ордена Красного Знамени, Отечественной войны II степени, медали «За взятие Будапешта» и «Освобождение Вены»…

Капитан раздумывал недолго, да и не в его привычках было отказываться от заданий, даже если они были высказаны начальством не в форме приказа, а как бы просьбы.

– Согласен, Демьян Никифоровым. Я понимаю… И начать надо, мне кажется, таким образом…

ВСТРЕЧА

В последнее время Григорий Солтан стал появляться-в доме своего дяди редко. Приходил поздно вечером, осторожно стучал в окно, прежде чем войти, озирался по сторонам. В доме при малейшем шорохе вздрагивал, совал руку в карман. Тревожное беспокойство племянника невольно передалось и Степану Якубу. Он догадывался: неладно что-то с Гришей. И отпуск из армии у него какой-то длинный, и эта партия, которую он создал, и взносы… И еще это нападение на сельсовет и дом Настаса. Якуб уже почти не сомневался – Гришкина работа. Власти дознаются – что тогда с ним, с Якубом, будет? Страшно даже подумать. Гришке – тому все трын-трава. Вольная птица, махнет куда-нибудь подальше – ищи ветра в поле, а у него – дом, хозяйство, семья. Куда денешься? А тут еще участковый Чеботарь несколько раз приходил, про Григория допытывался, где он да что. И откуда он взялся на мою голову, племянничек? Больше года ни слуху ни духу – и вот, заявился. Однако и отказать от дома, прогнать тоже нельзя, все ж таки свой, родственник, родная кровь. А вчера вечером вдруг однорукий Антон Манолеску пожаловал, КОНП этот самый. Передай Григорию, говорит, что Филимон Бодой о нем прослышал и желает встретиться. Дело, значит, к нему, имеет. Уже и Филимон Гришкой заинтересовался, к чему бы это? Никак заодно с Гришкой задумал с властью бороться. Он, Якуб, конечно, всегда, всей душой – за это, по только без него. Не дай бог узнают, что он к Гришкиным делам примешан – пропадай головушка.

Якуб перевернулся на другой бок, стараясь уснуть, но сон не шел. Мысли, одна тревожнее, чернее другой, шли волнами, теснились в голове. Наконец он забылся в тревожной полудреме.

Очнулся от стука в окно. Прислушался. Стук повторился. Сон как рукой сняло. Гришка! Его стук. А Гривей уже и не лает, – раздраженно подумал о псе хозяин, – привык, за своего принимает. Дармоед.

Якуб не ошибся: пришел действительно племянник. Плотно, по обыкновению, поев, он попросил у Степана кисет. «Папироски-то, видать, кончились, – не без злорадства отметил про себя он, глядя, как племянник вертит самокрутку. – Ничего, покуришь и нашего, деревенского».

– Новости какие есть, дядя Степан? Что-то ты невеселый. Случилось что-нибудь?

– А чего веселиться, Гришенька? – Якуб вздохнул. – Плохие новости. Участковый наш, Мишка Чеботарь, приходил, про тебя выспрашивал.

– Что ему надо было? – Григорий изменился в лице.

– Не знаю, спрашивал, и все. Я сказал, что ты в армии служишь, откуда тебе здесь быть. Покрутился он и ушел.

– Пронюхали, значит, гады, – Солтан глубоко затянулся крепким самосадом, закашлялся.

– О чем ты, Гриша? – не понял племянника Якуб.

– Да так… Уезжать пора, а денег нет.

«Может, и в самом деле уедет», – с надеждой подумал Якуб и напомнил:

– Есть у тебя деньги, Гриша, взносы эти, я же тебе отдал.

– Разве это деньги, – недовольно пробормотал тот, – на них далеко не уедешь. Мне много надо. – И потом, – спохватился он, – не имею права тратить средства партии. Еще какие новости?

– Манолеску вчера приходил, тебя спрашивал.

– Какой еще Манолеску? – его красивые, вразлет, брови удивленно приподнялись.

– Да ты что? – в свою очередь удивился Якуб. – Тот, которого руководителем организации выбрали. На собрании.

– А… Это однорукий, что ли? Просто фамилию забыл. А что ему нужно было? – лениво поинтересовался Солтан.

– Бодою ты зачем-то понадобился. Передай, говорит, что Филимон с твоим Григорием желает встретиться. Для этого ты должен прийти к Парапелу, мындрештскому кузнецу. Дороги ни у кого не спрашивай. Сам найдешь. Его кузница как раз напротив сельсовета стоит.

– Зачем я все-таки ему понадобился, Бодою? – с беспокойством спросил Солтан.

– Это мне, дорогой племянник, неизвестно. Сам у него спросишь.

Якуб еще раз объяснил, как разыскать кузнеца, однако идти вместе с Григорием наотрез отказался, и родственники улеглись спать.

Надвинув на самый лоб кепку, с поднятым воротником пальто, Солтан приближался к центру Мындрешт. В предвечерней тишине до него донеслись дробные перестуки кузнечного молота. Он пошел на эти звуки и вскоре оказался возле сельсовета. Здесь толпились люди. Среди темных ватников выделялась синяя милицейская шинель. Григорий невольно замедлил шаги, ноги стали непослушными, приросли к земле. Поколебавшись, он продолжил свой путь, рассудив, что если повернет назад, то лишь вызовет подозрение. Натянув еще глубже кепку, не глядя по сторонам, он вошел в кузницу. Смуглый усатый кузнец в брезентовом фартуке, устало сложив большие, перепачканные углем руки, сидел на скамейке. «Это и есть Парапел», – догадался Солтан.

Не только в Мындрештах, но и во всей округе мало кто знал настоящее имя сельского кузнеца. Да и сам он, казалось, настолько привык к прозвищу, что стал забывать свое имя. Откуда пошло это прозвище и что оно означает – никто в точности сказать не мог. Самые грамотные высказывали предположение, что происходит оно от названия немецкого пистолета парабеллум. Такой пистолет, якобы, когда-то был у кузнеца или даже есть и сейчас, однако сам Парапел на этот счет не распространялся. Вообще многое, связанное с этим человеком, в селе, где все известно друг о друге, было окутано туманом. Никто не знал, из каких краев он родом, откуда пришел, чем занимался до того, как появился в Мындрештах. Ходили слухи, будто в ранней молодости он где-то далеко, в чужих краях, то ли в Венгрии, то ли в Югославии, зарезал соперника и бежал в Бессарабию с юной красавицей цыганкой. Жена Парапела была гадалкой, и это обстоятельство возбуждало особое любопытство сельчан и служило пищей для всевозможных пересудов.

Если кто и знал что-нибудь достоверное о прошлом Парапела, так это Филимон Бодой. С первых же дней появления Парапела в селе Бодой взял его под свою опеку. Большинство сельчан восприняло это как вполне объяснимое стремление помочь своему соплеменнику, однако некоторые глубокомысленно цокали языком, намекая на какие-то тайные причины. Как бы там ни было, но именно Бодой приютил Парапела и его жену у себя дома, обучил кузнечному ремеслу, и тот стал подмастерьем у Бодоя. Так и прижился Парапел в Мындрештах.

Время от времени, в основном весной, Парапел и Бодой куда-то исчезали, иногда надолго. Возвращались веселые, нарядные, держались гордо, сорили деньгами, привозили женам богатые подарки. О том, каким путем добыты деньги, сельчане могли лишь догадываться, поскольку оба помалкивали. Когда же Бодой исчез, ушел в «партизаны», о его кузнице как-то забыли, и хозяйничать в ней стал Парапел.

Солтан и Парапел некоторое время молча разглядывали друг друга, пока Григорий не произнес:

– Вот, я пришел…

– Вижу, не слепой, дым пока глаза не выел в этой чертовой кузнице. – Голос звучал хрипло, неприветливо. – Я знаю, кто ты.

Кузнец поднялся, подошел к двери и выглянул на улицу. Не заметив ничего подозрительного, сказал несколько мягче:

– Ты посиди здесь, – он указал на скамейку в углу и больше не произнес ни слова.

Когда совсем стемнело, Парапел вышел на улицу, постоял возле двери и велел Солтану следовать за ним. Они прошли почти все село и остановились возле дома, стоявшего у самого леса: Парапел постучал в окно и что-то сказал на незнакомом для Солтана языке. «По-цыгански говорит», – решил не понявший ни одного слова Солтан. Хозяин открыл калитку, проводил их в дом, и они вошли в скудно освещенную керосиновой лампой комнату. Сидящий на скамье человек медленно поднялся, пригнув массивную голову, которая чуть ли не касалась потолка. Под тяжестью его огромного тела половицы жалобно заскрипели. Он подошел почти вплотную к Солтану, дыша ему прямо в лицо винным перегаром. В мутноватых темных глазах гиганта мелькнуло нечто похожее на любопытство. Солтану стало не по себе под его тяжелым недоверчивым взглядом.

– Полковник Дэннис? – спросил он низким прокуренным басом.

Солтан растерянно молчал, не зная что отвечать.

– Молчишь? Тогда я скажу. Ты такой же подполковник, как я – маршал Антонеску. – Он подмигнул Парапелу, явно довольный своей шуткой. – Однако кто ты есть на самом деле, не так уж и важно. Главное в том, что ты, как и я, борешься против Советов. Значит, мы с тобой друзья. Правда, был у меня один друг… – он замолчал, хмуро, пристально вглядываясь в глаза Солтана. – Сейчас никому, даже друзьям, верить нельзя. Продадут ни за грош. Не так ли, Парапел?

– Твоя правда, Филимон, – с готовностью откликнулся Парапел.

– Ты при случае расскажешь подполковнику, где он теперь, тот наш приятель… на всякий случай. – Мрачная усмешка пробежала по его бледному нездоровому, давно, не видевшему дневного света лицу.

Бодой достал из кармана смятую бумажку, расправил ее на колене огромной ладонью, поднес поближе к лампе и стал медленно читать вслух:

«Добрые люди, молдаване! Коммунисты и их прислужники строят насмешку с народа, они большую часть хлеба превращают в железо с тем, чтобы заиметь силу против всего народа земного шара.

Нет ни одного народа на этом свете, который бы отказался от веры в великого бога. Только коммунисты отрицают веру и строят насмешку над верующим народом, над церквами, монастырями, только коммунисты больше верят в свои планы и силы, чем в планы и силы бога.

Добрые люди! Вас просит весь народ из-за границы, сохраните ваши руки и в сердцах веру, не давайте подписи красному дракону и его прислужникам.

Добрые люди! Не бойтесь, не верьте безземельным коммунистам. Новая война будет не такая, как говорят они. Сейчас настало время собрать все силы, направить их против комбандэксплуататоров. Семьдесят пять государств могут и готовы помочь нам осуществить эти задачи к скорейшему провалу коммунистического строя в России.

Подполковник С. Дэннис».

Окончив чтение, Бодой спросил:

– Сам писал?

Солтан утвердительно кивнул, лихорадочно раздумывая, каким образом листовка, которую он собственноручно прицепил к стене Чулуканского сельсовета, попала к Бодою, однако спросить не отважился.

– Молодец! – одобрительно произнес Бодой. – Красиво написано, от души. Я бы так не сумел, хотя ненавижу их не меньше, чем ты. Видать, ученый. Только вот я не понял… о войне. Не такая будет. А какая же?

Солтан понял, что первая встреча, которой он в глубине души опасался, началась благоприятно, и приободрился. Когда он изложил свою «теорию» холодной войны, внимательно слушавший Бодой задумчиво произнес:

– Говоришь ты тоже красиво, почти как пишешь. Однако это слова. Одних только слов мало. Надо действовать…

Солтан открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Бодой его опередил:

– Знаю, что ты скажешь – о Настасе. Все знаю. Повесить надо было предателя, а ты припугнул – и все.

– Нет, Филимон, не все. – Солтан достал из кармана бумазейный мешочек с печатью Чулуканского сельсовета и протянул его Бодою.

– Что это?

– Печать сельсовета, – не без самодовольства ответил Солтан.

Бодой радостно ухмыльнулся, и Солтан понял: трофей представлял для него немалую ценность.

– Какую хочешь справку можно сделать, Филимон. Пригодится…

– Конечно, пригодится. Однако, кроме печати, еще бумага нужна, со штампом или как он там называется, наверху который, – вспомнил он о фирменном бланке.

Настроение Бодоя явно изменилось к лучшему, и Солтан решился спросить, каким образом к нему попала листовка.

– Интересуешься? Оттуда, – Бодой сделал неопределенный жест рукой. – Глаза видят, уши слышат. Мы знаем не только об этой листовке. И о партии твоей нам тоже известно, и кое-что другое. После поговорим.

«Вот дьявол, неужели и о том, что под его именем магазин обчистили, тоже знает? Как бы боком не вышло», – Солтан почувствовал неприятный холодок под ложечкой, до него сразу дошел смысл слов Бодоя, который сказал:

– А вообще, парень, ты мне нравишься. Вот только не пойму, чего ты хочешь, чего добиваешься?

– Того же, что и ты, Филимон.

– Ладно, там видно будет, – проворчал Бодой. – Но заруби у себя на носу: все мои приказы ты будешь выполнять беспрекословно, иначе будет плохо, очень плохо. – Нахмурившись; он замолчал, что-то обдумывая, и жестко добавил: – Сегодня, сейчас пойдешь со мной. Кое-кого надо поздравить с праздником.

Из протокола допроса свидетеля Крэчун Веры Николаевны, 32 года, неграмотная, колхозница колхоза «Заря новой жизни», беспартийная, уроженка села Мындрешты…

…По существу заданных мне вопросов сообщаю:

Вечером 1-го мая мой муж Крэчун Аксентий Кузьмич пришел домой со своим знакомым Райляну Константином. Они принесли немного колбасы и брынзы. Муж сказал, что сегодня большой праздник и его надо отметить как полагается. Мы сели за стол. Вдруг дверь неожиданно открылась, и в комнату вошел наш односельчанин Филимон Бодой и с ним незнакомый мне человек.

В о п р о с. Опишите этого человека.

О т в е т. Он был высокого роста, но ниже Филимона и моложе его. С лица красивый. На виске я заметила шрам.

В о п р о с. Этот человек был вооружен?

О т в е т. Не знаю, оружия я у него не видела.

В о п р о с. А Бодой был вооружен?

О т в е т. У Бодоя была винтовка и еще какое-то оружие с коротким стволом. Не знаю, как оно называется.

В о п р о с. Расскажите, что произошло дальше?

О т в е т. Бодой потребовал, чтобы ему и его спутнику налили вина, что и было выполнено. Он выпил стакан и сказал: «Смотрите, как хорошо живут колхозные начальники, пьют вино, закусывают колбасой, сами гуляют, а людей заставляют на них работать». Муж ответил, что он никого не заставляет работать, сам тоже работает всю жизнь, как и остальные трудовые крестьяне, а вот Бодой не работает, но живет лучше, чем другие, потому что занимается грабежом. Тогда Филимон сказал: «А тебе меня не жалко, я же бездомный, живу не как все люди, скитаюсь по лесам?» Муж ответил, что никто не заставляет его скитаться, он сам во всем виноват, потому что не хочет жить честно. Бодой сказал: «Теперь мне ясно, почему ты притесняешь крестьян, не разрешаешь воровать с полей, кого поймаешь – ведешь в правление вашего проклятого колхоза. Ты коммунист. Я очень удивляюсь, как с тобой, большевиком, да еще чахоточным, живет эта несчастная женщина», то есть я. Он дал винтовку своему спутнику и сказал: «Бей его в грудь!» Тот ударил прикладом, но не сильно. Бодой разозлился и закричал: «Разве так бьют!» Он выхватил у него винтовку и ударил прикладом так, что Аксентий упал, изо рта пошла кровь. Муж сказал: «Как мне больно, я умру». Бодой засмеялся и сказал: «Я и пришел за тем, чтобы ты умер». Они забрали одежду мужа, которая находилась в сундуке, все деньги, какие были в доме (107 руб.) и ушли. Куда они ушли, мне неизвестно.

С моих слов записано верно и мне прочитано. Дополнений или замечаний не имею. Вместо подписи крестик (неграмотная).

Характеристика

Крэчун Аксентий Кузьмич, 1914 г. рождения, молдаванин, уроженец села Мындрешты Кишкаренского района, по социальному происхождению из крестьян-батраков. После службы в рядах Советской Армии вернулся в село инвалидом II группы. Награжден медалью «За освобождение Вены». Входил в состав инициативной группы по организации колхоза, одним из первых вступил в колхоз, работал счетоводом. Оказывал сельсовету большую помощь по организации колхоза, а также в выполнении хозяйственно-политических заданий. Был одним из лучших агитаторов, активно выступал на собраниях, разоблачая кулаков. Вел борьбу с бандитами, много помогал милиции как бригадмилец в задержании и конвоировании преступных элементов.

Тов. Крэчун А. К. являлся также уполномоченным по займу. Со своей работой справлялся хорошо, являлся лучшим колхозником-общественником, за что был зверски убит главным бандитом-террористом Бодоем Филимоном, жителем села Мындрешты, совместно с неизвестным бандитом. В чем и дана настоящая характеристика в райотдел МГБ.

Председатель Мындрештского с/с (подпись)

Секретарь с/с (подпись)